Гермиона Грейнджер и Сон Кассандры (гет)

Гермиона — задыхалась, и вдохи у нее выходили глубокими, тяжелыми и — очень многозначительными. Она вообще ставила на то, что наплыв на ее разум чужой, болезненной гордости и отчаяния расширил ей зрачки до предела, стирая радужку навечно.

Потому что она ощутила после просмотра себя не просто вытраханной в голову. Но и форменным кроликом перед выжидающим удавом. Притом кроликом — во всех смыслах.

Резко захотелось совокупляться и продолжать род, пока всю «клетку» не заполнят маленькие крольчата, а ноги свести вместе не будет никакой возможности.

Раздраженно поерзав на жестких коленях, Грейнджер по привычке осознавала, раскладывая собственную эмоцию на составляющие.

Пожалуй, что-то похожее ощущалось с Виктором, при их первом поцелуе. И с Роном, в войну. На адреналине, быстро, второпях, тайком от Гарри.

Но — только похожее.

ТАК еще не было. Чистая, ничем не замутненная похоть. Что плачевно, ее собственная, к менталисту отношения не имевшая. Аж зубы сводит.

Хотелось вот прямо здесь и сейчас. Без шуток.

Настолько, что колченогий высокий стул вдруг стал уютным, а пол, холодный, подпаленный лабораторным огнем и усыпанный осколками — невероятно удобным.

Она тут одна такая отвратительно-низменная и на голых инстинктах?..

Грейнджер еще раз пошевелилась, словно бы не нарочно. Все также сохраняя связь глаза в глаза.

И, уперевшись бедром во что-то восхитительно-твёрдое, облегченно улыбнулась.

Да нет, все тут люди, все живые. Никто не из камня. Разве что — определенными частями тела.

Заметив, как мужчина первым прервал зрительный контакт, торопливо прикрыв глаза, позы ведьма не поменяла, все еще вплотную прижимаясь к чужому телу. И спрашивая тихим, успокаивающим голосом, как если бы приманивала вечно настороженного уличного кота:

— Тебе неудобно?

Мурлыкая слова, отвлекая на голос, осторожно привлекла к себе. Сопротивления подвижка не встретила, ознаменовавшись победой в маневре и теплым, сердитым дыханием во впадину между ключицами.

— Я за два года привык.

Обиженное ворчание в вырез пижамы Миа оставила без ответа.

Он очень доверчиво сердился. Хоть и преступно медлил с этой честной фразой.

Но два года… Мерлинова-то мать.

Со вздохом она обняла его голову и прижала к груди, внутри которой расцветало розовым цветом досадливое сочувствие. Ласково перебирая волосы и борясь с жестоким желанием повыдергивать редкую седину поштучно.

Новый усталый вздох обжег шею. И Гермиона сочла попросту необходимым уточнить очевидное вслух. Потому что очевидное ей — не обязательно очевидно окружающим. Уж это-то она уяснить за все время дружбы со своими мальчишками успела.

Взяв наставительный, мягкий тон, госпожа ЗамМинистра, бескомпромиссно оплетая рукой чужие плечи, заявила:

— Абсолютно каждый человек необходим хоть кому-то в частности и обществу — в целом.

И Миа в этот миг почти кожей, на интуитивном уровне ощутила, как зельевар насмешливо кривит бровь, ни капельки не убежденный.

— И Темный Лорд — в том числе?

Грейнджер поморщилась и героически подавила в себе желание отвесить этому самопровозглашенному пересмешнику оплеуху.

— Кроме него. — Месть.

Рон, ласково и восхищенно называя ее мелочной и мстительной сучкой, не ошибся совершенно ни в едином слове. Она вспыхивает быстро и так же скора на расправу. Так что — месть. За то, что сбил с мысли и помешал отвлечься от этого кошмарного, неудобного жара в низу живота.

Сначала — удивить. В идеале — ошарашить перескоком с темы на тему. А после — закрепить эффект диссонанса.

— А если мы сейчас не окажемся наверху, в кровати, я за себя не отвечаю.

Чужое удивление хлестануло по нервам плеткой-девятихвосткой. И — впервые на её памяти сменилось шалым весельем.

Алкоголик. Но очень уж нестандартно пьянеющий.

— А что у вас, миссис, с нравственным порогом?

Вот ведь скотина.

Прикусив губу, Грейнджер с усилием подавила улыбку и чуть кольнула ноготками недавно залеченный затылок собеседника, путаясь в смоляных волосах. И изо всех сил пыталась смотреть равнодушно поверх его головы в стену. Лишь бы не втянуться в медитативное перебирание скользящих между пальцами волос и — не остаться так навечно.

— Тлетворное влияние аврорских товарищей. Разрешаю подкорректировать.

Царственно кивнув, Гермиона дополнительно уточнила:

— Но — не сегодня.

— Мне кажется… — Разума коснулось осторожно-неуверенное, даже с чего-то пугливое, сомнение — Ты склонна переоценивать людей.

Грейнджер прекрасно все поняла. Но внешне — осталась непробиваема. Будто бы не была взрослой и замужней, прекрасно ведающей, как пагубно на мужчин влияют горячительные напитки, заставляя тело подводить хозяина в самые ответственные и интимные моменты, женщиной.

— Я склонна к низменному шантажу. И, если я сегодня сильная и независимая, не обремененная моралью и планами на вечер волшебница, то — иду в ближайший бар.

Простейшая манипуляция пустой угрозой принесла фантастические плоды. По внутренностям хлестанул удушливый поток обидной злости, тут же принудительно гасясь владельцем. Но на этом потоке уже безвозвратно вылетели наружу хриплые, торопливые слова. Такие хриплые, что и не разобрать сразу.

— А замуж пойдешь?

— За кого?

Он все еще не смотрел в глаза. А она, отвлеченная судорожно сжавшимися на талии ладонями, не сразу осознала его вопрос и свой ответ. И её искреннее недоумение разбилось о ядовито-наигранное сочувствие.

— Ты должна знать, что за такие вопросы, озвученные вместо согласия, можешь быть проклята.

Преувеличенно менторский тон должен был смутить любого, но провернуть такое с министерским служащим, ежечасно участвующем в скользких беседах и много лет пользующим тактику обескураживания, было не просто.

Грейнджер немного хищно улыбнулась, обезоруживающе пожимая плечами и создавая этим намеренную дисгармонию тактильного и визуального, раз уж ее оппонент соизволил одарить волшебницу насмешливым прищуром.

— Ты же меня простишь, правда? Я пока думаю совсем не тем местом. Это, кстати, разрешается засчитать за ответ.

Чужая мнительная усталость схлестывалась в боязливой борьбе с её собственным непререкаемым желанием. Так, чтобы навсегда, чтобы самой влиться под кожу, и в ответ прорастить кого-то в свое сердце. До самого дна.

Она так отчаянно желала ему передать свою уверенность в их «сегодня», на котором безвозвратно основывается "Завтра" и "Всегда", из которых она не сбежит и останется рядом, что бы ни случилось. Но могла сделать это только тактильно и вербально. Отдел Тайн отрезал её эмпатические плети наравне с ментальными. И впервые она тому не радовалась.

Но оно — все таки произошло.

Сигизия чувств случилась и без считывания ее эмоций.

Что-то тёмное заклубилось на дне чужих глаз. Разбуженное чудовище не имело сил двигаться. Оно — устало. Но оно давало понять, что оно здесь. И здесь и останется.

Её внутренний и противоречивый, давно прирученный зверь довольно заворчал, посмотревшись в зеркало, довольный пониманием. И, сытый уже этим, удовлетворенно принялся устраиваться на ночлег.

Она — победила. Иначе и быть не могло. Побеждает всегда тот, кто менее склонен к самобичеванию.

Поцелуй был слабым, ментальная энергия вокруг — мутной и рассеянной.

Ей сдались, но на предварительную молчаливую борьбу взоров и точек зрения ушли все его силы.

Да и она сама, согретая довольством сломленного сопротивления, разбитых надуманных барьеров и запретов, расслабленно растеклась по коленям, разом перестав напоминать тугую напряженную струну.

В этой мирной тишине ей слышалось прекрасное будущее. Хоть и ни единого слова произнесено не было.

В конце концов, эмпатические навыки и умение читать полутона у него были на высоте, недоступной ее пониманию. И это понимание не настанет никогда. Если уж даже в подобном состоянии нестояния Северус доносил мысли предельно ясно, то что он мог провернуть трезвым, ведьма даже воображать не желала.

Просто очень надеялась, что барьеры коллективного авторства специалистов Отдела Тайн он поколебать все таки не в силах. Поскольку причин случившегося с местной Гермионой и его в том участия она твердо не собиралась озвучивать никогда.

Грейнджер извиняющимся жестом провела пальцами по черным волосам. Весь запал испарился, оставив после себя тлеющую теплоту.

Тон был заменен игривым принудительно.

— Знаешь, раз уж ты зовёшь меня замуж, бар можно и отменить. Можно даже спать пойти. Если ты тоже ляжешь, конечно. Для разнообразия оно полезно иногда. Лежать.

Словно внезапно очнувшись от сеанса рефлексии, волшебник теперь удивлённо смотрел на отчаянно юморящую девушку. Запрокинув голову, снизу вверх. А после — огляделся еще более недоуменно. Словно бы только сейчас осознавая, что кроме Лаборатории, снаружи есть и другие комнаты, и даже — целый мир.

Кажется, Северус Снейп понемногу начинал трезветь.

— На самом деле, я тоже устала.

— Ты говорила.

Ответ вышел рассеянным. Мужчина хмурился задумчиво. И уже более сосредоточенно осматривал масштабы погрома в своей вотчине.

— Ну и пошли спать. Чего сидим, кого ждём?

Вновь сосредотачиваясь на ней, зельевар уже привычно медлил с ответом. Но все же — произнес желаемое:

— Я ждал тебя.

Она была уверена, что заострять внимание на сказанном, и тем более произносить умиленное «уи-и-ии» — плохая идея.

— Ну, раз дождался, повторяем вопрос. Чего мы ждем?

Разбилась ее веселость о все тот же задумчивый, застывший в одной точке взгляд.

Этой точкой были ее губы.

…Вышептывала в чужой рот с томным и страстным придыханием девушка совсем не то, что обычно говорят подобным голосом:

— А у меня нога затекла.

Ответный выдох был снисходительным и почти кротким. Чужое чудовище окончательно определилось между бурей и сном и — тоже безвозвратно затихло.

— Вот откуда ты на мою голову все таки?..

Еще не было такого, чтобы Гермиона Грейнджер оставила риторический вопрос без ответа. А потому, в лучшей манере аврора Поттера, четко и радостно отрапортовала:

— С Гриффиндора, сэр!

Однако, так просто задумчивый настрой профессора Зелий было не перебить. У него был удивительный навык игнорировать неудобные факты и очевидные моменты, если они шли вразрез с этим его текущим настроем.

— Мне казалось, что рано или поздно правильная гриффиндорская девочка сбежит. И если так, то зачем...

— Придётся смириться, что я что-то вроде репья.

Нет, он слишком серьезен. За двоих. Она просто должна вести себя противоположным образом хотя бы из чувства противоречия, не говоря уж про равновесие и гармонию.

— Это хорошо.

— Расслабься. Тут мой мир кульбиты выдает, вообще-то. Твой-то на месте.

— Да что ты? — То, что должно было звучать саркастически, вышло ожидаемо утомленно. Уже не в пример уверенней подавшись вперед и спрятав лицо у Гермионы на груди, он тяжело выдохнул ей в декольте и с чувством, вполголоса ругнулся.

Не в адрес кого-либо. Просто так. Но — емко и совершенно не литературно. Сразу как-то становилось очевидно, что вырос волшебник в рабочем районе и неблагополучной семье.

Грейнджер хихикнула.

Она испытывала, наверное, сейчас то же самое чувство легкого культурного шока, что и её мальчики, когда слышали ругательства от нее самой. Такой правильной и сдержанной.

— Пошли наверх. Здесь холодно. А ты утром будешь лишь чуть привлекательней инфернала. И ощущать себя будешь соответственно. В этом состоянии рекомендуется находиться в горизонтальной позиции.

— Если ты не забыла, я — Мастер Зелий. И способен с этим справиться.

— Естественно. Особенно с тем, что уже безвозвратно впиталось в кровь. Разумеется.

— Хм.

— То-то же.

— Ты говорила, что тебе есть, что добавить относительно конечного пересчета Рун. И ты знаешь, где ошибка. Надо…

— Конечно, надо. Завтра обязательно все сделаем, и уже к лету снимем меня с учета в Мунго. А тебя — поставим.

— Хм.

— Иначе я отказываюсь лечиться.

— Какое невероятно взрослое поведение.

— Не взрослое, а женское. А если женщине делают предложение, ее пожелания принято слушать и учитывать.

— Туше.

— Ты же понимаешь, что стандартное оправдание «я был пьян» в случае с гриффиндорцами не работает?

— Я и не собирался. Если я не могу справиться с головокружением, это совершенно не предполагает того, что я при этом не отвечаю за сказанное.

— А еще ты почти спишь. И если уснешь вот так, я всем-всем расскажу, что ты храпишь.

— Разве?

— Ага.

— Хм. В таких случаях приносят извинения?

— Ну, а что ты с этим сделаешь? Нет, конечно.

— Хорошо.

— Я замерзла.

— Совершенно преступное вымогательство.

— Так подай на меня в суд.

— И, полагаю, этим я тоже заняться должен завтра, а сегодня…

— Спать.

— Хорошо.

Гермиона была согласна. Все действительно — хорошо.

Насколько это вообще возможно.

Примечания:

Автор немного не укладывается в размер "миди". Но — без фанатизма.