Мы - Воин Дракона (джен)

Ли Шань и Си Лань покинули лапшичную мистера Пинга, икая от сытости. Вывеска гуся не врала — его супы, булочки и пельмешки действительно были вкусны, и каждый кусочек еды панда с тигрицей ели с большим удовольствием. К их удивлению, обед вышел не сильно дорогим, и паре хватило тех денег, что у них оставались после долгого переезда.

Перед тем, как покинуть гуся, Ли Шань уточнил у Пинга:

— Почтенный господин, мы с женой пришли издалека. Я хотел бы обустроить в вашей деревне кузницу. Это возможно?

Гусь заинтересованно поднял брови:

— Ооо, если это правда, мистер Шань, то я буду первым в очереди к вам! У меня полно мятых котелков и погнутых мисок, и некому их выправить! Уверен, что если вы хороший кузнец, то вашей работой заинтересуются и в Нефритовом Дворце! У них часто изнашивается оружие во время тренировок, и им приходится нелегко его выправлять своими силами! Мой сынок По очень часто появляется в деревне и ищет новое оружие на замену. Думаю, он бы точно оценил, что теперь в деревне есть кузнец!

Ли Шань улыбнулся и, попрощавшись с гусем, вышел на улицу, обратившись к Си Лань:

— Дорогая, давай вот как сделаем. Подводу я пока оставлю у лапшичной, мистер Пинг разрешил, а мы с тобой вдвоем пока обойдем деревню и посмотрим, где можно будет поставить кузницу, не мешая местным жителям. Ты давай тогда направо, я налево — встретимся здесь же.

Тигрица коротко ткнулась носом в плечо панды и кивнула:

— Хорошо, Шань-эр, так и сделаем! — и они разошлись в противоположные концы комнаты, оставив всю тачку с металлом в углу у лапшичной.

* * *

В это же время По и Тигрица спустились вместе в Долину Мира, и у них существовала небольшая, но очень старая традиция, которой они следовали уже не первый год. Примерно за несколько кварталов до лапшичной мистера Пинга в деревне был один участок, где две улицы шли параллельно, несколько раз симметрично выгибаясь относительно друг друга, и каждая приводила к заведению гуся. Названные сиблинги часто использовали эти две улицы как своеобразное соревнование между ними — кто, используя свою скорость, ловкость и акробатику, окажется у лапшичной первым, выбрав каждый свою сторону — ведь на этих улицах часто были и прохожие, и подводы, и другие препятствия, преодолевать которые было интересно.

Так случилось и в тот раз. По жестом показал на две улочки, и Тигрица коротко кивнула, показав, что готова к соревнованию. Встав на стартовые позиции, соратники выждали несколько секунд, и после негромкой команды По побежали каждый по своей улице.

Совершая прыжки через телеги и аккуратно огибая прохожих, стараясь не сбить их с лап, Тигрица не ожидала от их привычного дружеского соревнования чего-то особенного. Однако вскоре она была вынуждена остановиться, когда заметила, что впереди спиной к ней стоит По, изучая пустое место рядом с домом. Тигрицу крайне сильно удивило, что панда успел переодеться, и вместо своих привычных заплатанных штанов носил какое-то зеленое пончо и выцветшие зеленые штаны. Пораженная, полосатая послала мысленный запрос По:

— Слушай, а зачем ты переоделся в другую одежду и как ты оказался на моей улице?

В ответ прозвучало не менее загадочное:

— У меня тоже вопрос к тебе, сестрица: зачем ты переоделась в старое выцветшее желтое ципао и как ты оказалась на моей стороне?

Удивленная, Тигрица остановилась:

— Ничего не понимаю. По, я стою сзади тебя, обернись!

Голос возразил:

— Нет, Тигрица, это я стою позади тебя, сама обернись!

Полосатая медленно развернулась, но не увидела По, и удивленный панда ответил ей:

— Странно, тебя нет позади меня. Но если это не ты… тогда кто передо мной? Тигрица, мне почему-то стало страшно. Ты говоришь со мной по мыслесвязи, но ты не оборачиваешься ко мне.

— У меня тот же вопрос, По, — тигрица глубоко вдохнула. — Сейчас узнаем, кто это выглядит, как ты.

Голос По исчез из ее головы, и Тигрица решительно подошла к стоящему панде и тронула его за плечо. К ее глубочайшему удивлению, к полосатой развернулся более возрастной панда, черты морды которого отдаленно напоминали внешность По. Но что еще больше ее поразило Тигрицу — так это то, что и незнакомец, казалось, был удивлен не меньше полосатой тем, что увидел.

Они стояли, смотря друг на друга, не произнося ни слова, как вдруг практически синхронно произнесли на выдохе, словно не веря в произносимое:

— Вы отец По?

— Ты дочь Си Лань?

Тигрица явственно услышала своим острым слухом, как через дом, который разделял ее улицу и улицу По, раздалось:

— Вы мать Тигрицы?

— Ты сын Ли Шаня?

Поняв, что произошло нечто совершенно невообразимое, Тигрица соединилась с По:

— Я все слышала, мы стоим через дом. Встретимся в ближайшем переулке позади.

* * *

Они стояли друг напротив друга, не веря в то, что они видят. Ли Шань, раскрыв от удивления пасть, протянул лапу в сторону По, шепча что-то вроде «Лотос… жив», в том время, как Си Лань, пристально смотря на голову Тигрицы, прищурила повлажневшие глаза, шепнув: «Моя Ли Мэй…».

Первым молчание нарушил По, и казалось, что с каждой секундой его глаза становятся более влажными, стоило ему все сильнее вглядеться в панду напротив, покрытого шрамами:

— Папа?

Ли Шань пробасил:

— Сынок! Мой Лотос! — По и Ли Шань обнялись, но Тигрица осталась бесстрастной, глядя на грустно-радостную Си Лань напротив себя. Та подалась навстречу Тигрице и распахнула объятия, говоря сдавленным, но счастливым голосом:

— Спустя двадцать лет я нашла тебя, Ли Мэй! — Си Лань обняла Тигрицу, сжав лапы у нее на спине, однако полосатая не ответила на ее чувства, лишь позволяя держать себя в объятиях, при этом она даже не улыбалась.

* * *

Встреча произошла поздним вечером, и четверка вернулась к лапшичной мистера Пинга, которая уже не принимала посетителей, однако там еще можно было сесть за пустыми столами.

По пути Тигрица мысленно обратилась к По:

— Брат, я буду тебе очень признательна, если говорить будешь ты, а я помолчу. У меня много вопросов и мало ответов.

По не стал спорить, и когда все четверо сели за столом в опустевшей лапшичной, задал первый вопрос:

— Если вы — наши родители… то я хочу знать все. Вы… ты… — По даже не знал, как ему следовало обращаться к Ли Шаню… — Папа? В общем, расскажи мне все.

Ли Шань переглянулся с Си Лань:

— Видимо, начать придется мне, у меня все раньше началось. Я жил в долине панд, где издавна обитали великие мастера светлой стороны и хранители доброй ци, за помощью к которым обращались многие мастера кунг-фу. Вышло так, что я, в отличие от своих родителей, не владел обращением с ци и вообще не знал, как другие панды управляются с ней, но меня это мало заботило. С ранних лет я интересовался кузнечным делом, и я выучился этому искусству, что полностью заменило для меня умение быть мастером светлой энергии. Так я жил, а потом… я познакомился с твоей мамой, Нин-Нин.

Глаза Ли Шаня стали печально-мечтательными:

— Это была прекраснейшая пандочка во всей долине. Такая круглая, румяная, похожая на вкусную пельмешку с начинкой. Прекрасная танцовщица, искусная лаподельница. А уж ее черное пятнышко на левой щеке! Я сошел с ума, как только ее увидел, и с тех пор мечтал завоевать ее сердце. Долгие три года я потратил на это, и однажды она поддалась мне — и так мы стали супругами, а потом и родителями прекрасного маленького панденка, — Ли Шань прищурил влажные глаза. — Тебя. Мы назвали тебя Лотос.

По удивленно посмотрел на свои лапы:

— Так мое настоящее имя — Лотос? Я… я столько лет хотел узнать, кто я такой, мечтал узнать, кто мои родители, какое у меня было имя.

Тигрица и Си Лань молчали, не вмешиваясь в рассказ панды, и тот продолжал:

— Но однажды, в одну темную ночь, на нашу долину напали волки из армии лорда Шеня. Мы тогда не знали, почему они пришли, но случилась настоящая бойня. Солдаты в ночи при зареве пожаров, охвативших дома, хватали всех панд без разбора и убивали их на месте. Безоружных, беспомощных, напуганных. Я тогда схватил свой кузнечный молот и принялся крушить им волков направо и налево. Один мой удар даже выбил глаз их предводителю — но я понимал, что их слишком много. Я крикнул Нин-Нин, чтобы она схватила тебя и бежала из долины прочь. Я не надеялся выжить и должен был погибнуть, но я хотел, чтобы моя жена спаслась и спасла тебя от лап безжалостных волков. Я махал молотом до тех пор, пока не рухнул от усталости и тяжелых ран, которые я получал со всех сторон. Видимо, я был настолько истерзан, что потерял сознание, и солдаты решили, что я мертв.

Ли Шань скривился и коснулся своих многочисленных белых шрамов, усеявших его черно-белое тело:

— Эти следы остались мне на память от резни той ночью, — Ли Шань показал на шрамы По. — И ты, гляжу я, тоже был ранен, Лотос.

По кивнул:

— Я спасал Тигрицу, это была очень долгая история. А что было дальше, папа?

— Я был единственным выжившим пандой в той бойне. Все остальные погибли. Я очнулся буквально на пепелище. Ни одного целого дома, ни одной целой постройки… и куча черно-белых тел вокруг. Я был весь ранен, истекал кровью, и мне хватило лишь сил брести из долины куда глядят. Я несколько раз спотыкался, но брел вперед, пока не дошел до ближайшей деревни и рухнул возле какого-то дома… так мы и познакомились с Си Лань.

Тигрица медленно прищурила глаза и положила лапу поверх ладони Ли Шаня, а тот продолжал:

— А-Лань выходила меня и спасла от смерти. А потом, когда моей жизни ничего не угрожало, мы вернулись в долину, и тогда лишь одно заботило меня — найти Нин-Нин или тебя. Вдвоем мы исследовали весь ближайший заснеженный лес вдоль и поперек, обыскали все сугробы, кочки, овраги и пропасти… и увы, нашли Нин-Нин. Она была мертва, но тебя с ней не было. Она оказалась единственной пандой из долины, которая погибла за ее пределами. Нин-Нин преследовали солдаты и настигли ее. Я как сейчас помню — она лежала в снегу, припорошенная, рядом алела кровь и Нин-Нин… улыбалась, — слезы потекли из глаз Ли Шаня. — Улыбалась так, словно она успела что-то успешно сделать перед гибелью. Лишь одна ее улыбка давала мне надежду, что ты не погиб. Но сколько бы я ни обшаривал лес, я не нашел ни одного твоего следа, Лотос. И уже потом, когда сошли снега, я снова обшарил весь лес — но и тогда не смог тебя найти. Долгие годы я жил слабой надеждой, что Нин-Нин каким-то образом спрятала тебя или куда-то подбросила, отдав свою жизнь ради тебя.

Слезы капали на столешницу, и панда через силу продолжал:

— Вся деревня сгорела дотла, и мне даже было нечего взять на память о Нин-Нин — ни клочка ее одежды, ни одной ее поделки — все сгорело в пожаре, оставив от себя лишь серый пепел.

Замявшись, По запустил лапу в карман:

— Кажется… у меня есть кое-что, пап, — панда сжал ладонь внутри кармана. — Папа Пинг воспитывал меня всю жизнь, и я всегда называл его своим отцом. И недавно он сказал мне, что когда он нашел меня маленьким, то вместе со мной было это.

По достал на свет потрепанную серо-черную панду, которую он всегда носил с собой с тех, как Пинг отдал ему игрушку, показав старый ящик из-под редиски. Стоило Ли Шаню бросить лишь один взгляд на игрушку, как его голос стал ревущим:

— Нин-Нин! Моя Нин-Нин!

Ли Шань крепко сжал игрушку и уткнулся в нее мордой, рыдая как ребенок и орошая плюш крупными слезами:

— Да! Да! Это она!.. Это… Это Нин-Нин!

Си Лань сама пустила слезу, крепко обняв голову Ли Шаня, а тот продолжал рыдать, икая от слез:

— Моя… Моя… Нин-Нин! Я… я… прости, любимая, я не смог! Я!

По с мокрыми глазами повернул голову в сторону молчащей Тигрицы, которая с момента начала беседы не проронила ни единого слова — и у нее единственной за столом были совершенно сухие глаза, но они выглядели очень сочувствующими.

На Ли Шаня было жалко смотреть. Панда уткнулся мордой в стол, сжимая мокрую от слез игрушку, и в его нечленораздельных рыданиях можно было услышать лишь отдельные слова, вроде «Прости», «беги», «спасайся», «Нин-Нин». В дальнейшем слова сменились лишь хныканьем, пока тигрица гладила Ли Шаня по голове, шепча ему что-то успокоительное. Отец По лишь спустя десяток минут смог осмысленно вернуться к своему монологу:

— Прости, эта боль не отпускает меня вот уже почти три десятка лет, Лотос. Многие годы у меня не было ничего, что могло мне напомнить о Нин-Нин, кроме моих страшных воспоминаний. Теперь же в один день я получил и сына, и вещь, что сделала Нин-Нин. Это игрушка — труд ее лап. Ни одна пандочка в долине была столь же искусна, как моя Нин-Нин, и ты обожал те игрушки, что она шила для тебя. А эту маленькую панду ты любил так, что не засыпал без нее и плакал, если кто-то другой ее трогал, даже я, — впервые Ли Шань улыбнулся сквозь слезы.

По подвинул игрушку Ли Шаню:

— Возьми ее, пап. Она теперь твоя.

Панда поднял глаза на сына:

— Ты… ты правда отдаешь ее мне? Но ведь это же единственное твое воспоминание о детстве и маме!

По медленно кивнул:

— Да. Но я ее совсем не помню, и меня вырастил папа Пинг. Для тебя же эта игрушка — память о тех временах, когда ты был счастлив. Думаю, тебе она нужнее, чем мне. Бери.

* * *

В отличие от По, Тигрица не назвала Си Лань мамой:

— Мадам Лань, если вы говорите, что вы — моя мама, то я хочу знать о том, кто я такая и как я оказалась в приюте Бао Гу.

Тигрица грустно вздохнула:

— Это была моя самая большая ошибка в жизни, за которую я корю себя вот уже двадцать пять лет. Я была дочерью крупного мандарина Си Бао, который служил при дворе императора. Конечно, мы не были родственниками царственных особ, но мы считались очень знатной фамилией. Я была единственной дочерью в семье. Отец был очень важным мандарином, но насколько он был важным — настолько же и строгим приверженцем традиций. Его слово в семье было законом, и однажды, когда мне было всего двенадцать лет, он поведал, что я обещана в жены сыну императорского наместника в провинции Сычуань. Многие девушки моего возраста наверняка были бы этому рады, но мне не нравилось, что меня против моей воли отдают за того, кого я даже не знаю. Но кто меня спрашивал? Так начались долгие шесть лет, когда меня каждый день только и делали, что готовили к свадьбе.

Си Лань опустила голову:

— Свадьбы в итоге не состоялось. Я встретила Чжоу Циня. Он был обычным тигром незнатного рода, но я полюбила его искренне всем своим сердцем. Он знал о моих чувствах и откликнулся на них. И в один день я узнала, что беременна. Сомнений не было — отцом мог быть только Чжоу Цинь. Разумеется, Си Бао был недоволен тем, что его дочь в нарушение всех традиций выбрала незнатного тигра, который не был ровней нашей древней и уважаемой семье, да еще и сделавшего меня беременной. Я испугалась того, что меня заставят избавиться от плода, но отец заставил меня сделать куда более страшную вещь. Когда родилась ты, я дала тебе имя Ли Мэй — Красивая Роза из-за рисунка на твоей голове. И потом, спустя полгода после твоего рождения, отец поставил мне крайне простой выбор — или я сдаю тебя в детский дом, или же он выгоняет меня из дома с проклятием и вычеркивает из своей жизни, и вдобавок делает очень больно Чжоу Циню. Я пробовала было сопротивляться, плакать, кричать, но Си Бао проявил просто чудеса стойкости… и однажды я совершила то, что он хотел. Я сдалась.

Си Лань опустила плечи, и они затряслись:

— Я совершила самый подлый и мерзкий поступок в своей жизни. Я взяла свою родную дочь и самолично отнесла ее под двери детского приюта Бао Гу. А Си Бао пошел со мной, чтобы убедиться, что я действительно выполню его волю. Мое сердце рвалось на части, но я была молодой и боялась того, что лишусь всего.

Тигрица подняла глаза на дочь и продолжила:

— Я потеряла все в любом случае. Си Бао был доволен, что плод любви от незнатного зверя больше не портил вид его дома, но сам Чжоу Цинь не простил мне такое предательство и ушел, обвинив меня в том, что я предпочла комфорт и богатую жизнь родной дочери. Я валялась в грязи у его лап, умоляя простить меня… но Чжоу Цинь остался непреклонен. Он плюнул мне в морду и ушел. Больше я его не видела, и где он сейчас — я не знаю. В какой-то момент из-за какой-то сущей безделицы я поцапалась с отцом, и в итоге он выгнал меня из дома. И я осталась у разбитого корыта — ни семьи, ни любимого, ни дочери. Мне пришлось покинуть привычную жизнь и искать себя. В своих скитаниях я оказалась в деревне неподалеку от долины панд, и моя жизнь так и была бы никчемной и бесполезной, если бы однажды на моем пороге не рухнул израненный Шань-эр. Лишь с того момента моя жизнь обрела какой-то смысл — у меня появился любимый, который принял меня в подмастерья, и я получила хотя бы какой-то навык, чтобы не быть красивой, но бесполезной розой-белолапкой. И так мы живем с Ли Шанем вот уже двадцать пять лет вместе. Разное у нас бывало, и поначалу меня даже раздражало, как он плачет ночами о погибшей Нин-Нин — но потом я смирилась и примирилась с этим.

Си Лань протянула лапы к Тигрице и попыталась взять их в ладони, но полосатая аккуратно, но четко не позволила своей матери этого сделать:

— Если все, что вы рассказали, мадам Лань, правда, то я уже не могу называть вас своей матерью. Вы бросили меня в приюте, где я росла изгоем. Ни друзей, ни любви, ни сочувствия. У меня лишь один родитель — мастер Шифу. Да, он не идеален и совершил много ошибок. Но он единственный зверь за все мое детство, кто не испугался того, кто я такая, и искренне старался помочь мне. А что сделали вы, мадам Лань? Пришли спустя двадцать с лишним лет вымаливать прощение? И вы ожидаете, что я радостно брошусь в ваши объятия? Вас не было в моей жизни. Вы даже не пытались найти меня, хотя любая нянечка в приюте Бао Гу сказала бы вам, что меня забрал мастер Шифу. Вы могли меня найти, даже допустив ошибку. Но вы этого не сделали.

По попытался было остановить Тигрицу:

— Подожди, но…

Полосатая яростно ударила кулаком по столу:

— Что «подожди»?

Си Лань грустно опустила плечи:

— Ли Мэй.

Тигрица перевела на мать тяжелый взгляд, произнеся четко и раздельно:

— Я. Не. Ли. Мэй. Я — Тигрица. Кто вы такая, чтобы указывать мне, как я должна себя называть? Посмотрите на мистера Шаня! — Тигрица показала лапой на притихшего панду. — Он, как и вы, потерял сына. Что он сделал после этого? Он голыми лапами копался в лесу и проводил целые дни там, ища потерянного По. Он вкладывал все силы в это и пытался всячески разыскать. Даже не зная, где он. Даже не надеясь. Мистер Шань искренне желал разыскать По. А что вы? Вы даже в приют не пришли. Вам ничего не стоило разыскать меня, но вы даже не пытались. И теперь вы пытаетесь разжалобить меня слезами? А ваши слезы вернут мне двадцать пять лет жизни? Они исправят мою Инь-природу?

Тигрица резко встала из-за стола:

— У меня есть семья. У меня есть отец, мастер Шифу, и у меня брат, По, у которого теперь есть имя Лотос. Они — мои родные. Но не вы, мадам Лань, — Тигрица повернула голову к По. — Брат, я поздравляю тебя с тем, что ты нашел своего отца — он достойный зверь, и его поведением я искренне восхищена. Жаль, что мне не так повезло со своей… «матерью».

Последнее слово Тигрица произнесла с презрением, даже не пытаясь этого скрыть. Сделав шаг в сторону выхода, полосатая бросила, не оборачиваясь, через плечо:

— Желаю вам хорошей беседы. Я больше не хочу тут находиться. По, у нас еще тренировка через полчаса, не опаздывай.

Тигрица вышла из лапшичной, и Си Лань уткнула мордочку в лапы, всхлипывая:

— Ли Мэй, какой же я дурой была... Прости меня, доченька…

И По с Ли Шанем в тот момент искренне не знали, как утешить плачущую мать Тигрицы.