Вместо Ночного дозора (джен)

Однако, несмотря на быстрые ответы Робба, было понятно, что советники появятся нескоро: им надо закончить свои дела, собрать нужных людей и добраться до Королевской гавани. Даже Вендел Мандерли, сын и помощник Вимана, который должен прибыть из Риверрана, из-за своей толщины не в состоянии быстро ехать на легконогой лошади и появится далеко не завтра, а решать множество задач нужно немедленно.

Еще во время штурма Джон приказал посадить Серсею, Джоффри, Ланселя Ланнистера, Вариса, Бейлиша и Слинта в черные клетки, и вместо прежних стражников, также отправленных в тюремные камеры, поставить самых надежных северян, участников битвы с Тайвином и штурма столицы. Возможно, они не самые толковые люди и даже не самые лучшие воины, но они знают о всех трех подвигах Джона, начиная с победы над вихтом, и преданы Джону до мозга костей. Вслед за бывшими членами Малого Совета в камеры также отправились бывшие рыцари Королевской гвардии, командиры Золотых плащей, назначенные Слинтом, и Илин Пейн, палач, казнивший Эддарда Старка. Исключением стали лишь Мирцелла и Томмен, которых заперли в их покоях в Твердыне Мейгора и не посадили на цепи, хотя и оставили под строгой охраной. Потом, сжалившись над детьми, Джон разрешил Тириону через день навещать племянников, но без права их выводить на прогулку, даже в коридор.

Сын Эддарда Старка, двумя своими первыми делами Джон счел расследование всех преступлений Красного замка, приведших к убийству отца, и, по-видимому, вместе с его королем, а также снабжение столицы продовольствием, сильно ухудшившимся после того, как Станнис частично перекрыл морской путь, а Ренли — почти полностью наземный по Розовой дороге. С началом осады города вообще прекратилось всякое поступление продовольствия, хотя Джон посылал письмо Серсее, что он после тщательного обыска будет пропускать продовольствие в город. Однако Серсея ему не верила, она была уверена, что это обман, и в открытые ворота ворвутся воины Джона. В итоге при Серсее и Джоффри цены выросли в пять-десять раз, и уже начался голод в Блошином конце и других самых бедных кварталах столицы, грозивший распространиться и на более богатые кварталы.

Для решения второго вопроса он решил просить продать зерно и прочее продовольствие всюду, где только возможно — в Просторе, Долине, даже Пентосе, собираясь рассчитываться золотом Ланнистеров и прочих лордов Запада. На второй день своего правления, пока даже самый его вид, особенно с Призраком, вызывал страх, он собрал всех крупных торговцев продовольствием в Тронном зале и сказал им, что он [якобы] заранее договорился о поставках зерна из множества мест. После того, как продовольствие поступит, цены резко упадут, поэтому им надо распродать свое продовольствие срочно, но под угрозой конфискации всего имущества он не разрешает назначать цены, которые более чем вдвое, превосходят цены при короле Роберте, а также запретил придерживать товары в ожидании лучших цен.

Кроме того, он приказал запуганному Верховному септону увеличить раздачу продовольствия самым бедным и вести строгий контроль за теми, кто раздает и кто получает бесплатную помощь, и прекращать раздавать помощь тем, кто замечен в ее перепродаже или попытках получить дважды в одну и ту же семью. Этот указ, где говорилось о скором поступлении продовольствия, о максимуме цен, увеличении раздачи септой и прекращении раздачи тем, кто хоть попытался обмануть, был зачитан с герольдом от ворот септы Бейлора. Все приветствовали указ нового правителя и стали жульничать еще больше, чем раньше. Верящие любым самым невероятным слухам, неграмотные люди чутко уловили Джоново желание помочь, посчитали его слабостью, и решили обратить в свою пользу

Более грамотные и известные поименно крупные купцы имели меньше возможностей безнаказанно жульничать, и было возненавидели Джона, но через луну после приказа Джона приходят два корабля с зерном из Гуллтауна и обоз из Харенхолла. Все продовольствие Джон и Вендел Мандерли немедленно пускают в продажу по цене, в полтора раза превышающей Робертову цену. И те, кто все же придерживали продовольствие в это время, дерут на себе волосы и начинают распродавать товар по Джоновой цене. Неожиданное изобилие привело к тому, что цены упали еще ниже, и по предложению Вендела Мандерли нанятые им торговцы скупили по низкой цене некоторое количество зерна и солонины для увеличения запасов для раздачи в случае голода.

В народе мало поняли хитрости Джона, и то, что запасы продовольствия в городе на самом деле за прошедшие недели не выросли, а сократились, даже с учетом обоза, двух больших барж и выловленной рыбы. Но поняли другое — при Джоне цены на хлеб, муку, репу и солонину ниже, чем при Серсее и Джоффри, и на прилавках появилась рыба из реки и залива. Городские ворота открыты, можно ловить раков у берегов и рыбу в реке и заливе, приводить в порядок огороды и сажать овощи, собирать в лесах дрова, ягоды, грибы, крапиву и кислолист. И даже за обман не вешают, а лишь секут и отлучают от раздач в септе. И резни, и погромов его армия не устроила, и септы не закрыты, несмотря на те страхи, что сеяла Серсея устами всех своих помощников — от агентов Вариса и проституток Бейлиша до септонов. И вообще можно жить.

С расследованием было сложнее. Хотя Джон согласился со словами Робба, сказанными перед их расставанием, что внезапная смерть Джона Аррена, гибель Роберта, быстрые отъезды его братьев и арест отца могут означать, что Ланнистеры заметают следы своего предательства, но уверенности в этом не было. Он никак не мог исключить мысль, родившуюся у него в Черном замке, что само согласие отца поехать в столицу и его гибель как-то связаны с матерью Джона, то ли с памятью о ней, то ли со встречами с живой женщиной — его матерью.

Надо было найти ниточку, за которую уцепиться. Сам вид Серсеи со спермой на животе и письмо Станниса, а также некогда найденные Джоном нитки и светлые волосы в Сломанной башне в Винтерфелле, отсутствие какого-либо сходства всех ее детей с Робертом и его родственниками (он расспросил стражников, Тириона и Вариса, как выглядят Станнис, Ренли, дочь Станниса и бастард Роберта из Штормового предела) окончательно убеждают Джона в том, что все дети Серсеи — бастарды, рожденные от Джейме. Он хорошо понимает, что на самом это никакое не доказательство: достаточно посмотреть на его единокровных братьев и сестер, если исключить из них Арью. Но при всей своей неприязни к Кейтлин он никогда не назвал бы ее шлюхой, ее верность мужу не вызывала сомнений, а Серсею, которую едва знал, он застал с двумя разными мужчинами, с которыми она не состояла в браке. Сколько же их было еще, если он при столь поверхностном знакомстве видел уже двоих? Как казалось Джону, Роберт и Серсея просто соревновались друг с другом в супружеских изменах. И в представлениях Джона вина Серсеи была куда больше вины Роберта, главная дело короля править страной, а главное дело королевы — рожать и растить принцев, законных наследников престола, и поэтому в его глазах она была не настоящей королевой, а королевой-шлюхой, и он хотел не только казнить ее за убийство отца, но и опозорить перед смертью. Представления Джона не были справедливы — Роберт уклонялся от дел Королевства, фактически переложив свои обязанности на Джона Аррена, растратил золото казны и оставил огромные долги. Но Джон, с одной стороны, видел долгий мир в Королевстве и считал его заслугой короля, а, с другой стороны, наблюдал измены Серсеи, объявившей своих бастардов принцами, и, исходя из этого, без сомнений отдавал предпочтение Роберту.

Легкая поимка всех членов Малого Совета и распутство Серсеи заставили Джона относиться с презрением к интриганам Красного замка. Поэтому сперва он решил, что самый лучший способ — это действовать напролом. Первые вопросы, которые он задавал, носили намеренно оскорбительный характер, например, он спросил Серсею, в каких позах она трахалась с Ланселем и Джейме и сколько еще у нее было любовников. Серсея возмутилась, но Джон сказал, что это нормальный вопрос: «Бран смотрел на ее занятия сексом, служанки тоже, небось, видели. Так что рассказывайте, ваша бывшая светлость, не стесняйтесь». После чего последовала тирада, что Роберт не ценил ее красоту, а Джейме и Лансель понимали, как она прекрасна, но не о том, что она спала с обоими. «Вы действительно красивая шлюха, не буду спорить, — вежливо сказал Джон. — Уведите шлюху, у нас есть более важные преступники». Но было очевидно всем, включая самого Джона, что он не нашел подхода к Серсее, и она будет признаваться лишь в том, в чем хочет признаться.

Джон попытался подкупить Мизинца лживыми обещаниями легкого наказания за его признания и помощь следствию, но тот легко почувствовал фальшь. Тогда Джон сказал, что Серсея, хоть и шлюха, но высокородная дама, поэтому ничего, кроме позора и легкой порки ей не грозит, а он лорд лишь по названию, поэтому его ждет пыточное следствие, и ему лучше признаться во всем, чем помереть под пыткой.

Но и это были неправильные заходы, которые почти ни к чему не привели. Старт настоящему расследованию дала Санса, она сумела разговорить Пса, которого по ее просьбе перевели в камеру с окном и стали лучше кормить, и тот рассказал о словах Серсеи и Эддарда в Тронном зале во время переворота, а также о действиях и словах Мизинца. Слова Пса подтвердили младшие Редвины и другие зрители расправы над Старками.

Джон и сама Санса с удивлением наблюдали, сколько знатных лордов, леди и рыцарей, еще вчера прятавших лицо при ее появлении, хотели с ней поговорить и поделиться подробностями заговоров. Далеко не все, что они говорили, находило свое подтверждение в других показаниях, и Джон занялся составлением сложных таблиц, кто что сам рассказал, и кто что ответил на заданные вопросы Джон очень жалел, что рядом нет Сэмвелла Тарли, у того наверняка таблицы получились бы лучше, понятнее и информативнее, да и у Тириона, наверное, тоже получилось бы лучше.

Но допускать Тириона или непроверенного великого мейстера до сердцевины своей деятельности он не хотел, а остальные его помощники явно не были готовы к подобному занятию. Добровольные информаторы Сансы поведали ей не только о Джоффри и Серсеи, но также о Мизинце и возможном местонахождении Джейни Пуль. Кроме того, Пес и еще несколько бывших гвардейцев Ланнистеров рассказали о том, что говорил Мизинец о Кейтлин и Лизе Талли.

Другими еще более двумя важными ниточками стали Лансель, настолько трусливый, что почти добровольно рассказал о хитром убийстве Роберта на охоте, и чуть более смелый Слинт, которому нескольких ударов плетью по лицу хватило, чтобы тот рассказал о том, что Мизинец сперва говорил ему о возможном выступлении в пользу Старка и даже выдал аванс, а ночью поменял свое мнение и, подкрепив свои слова еще одним денежным взносом, сказал подчиняться приказам Джоффри и Серсеи.

После этих рассказов и двух долгих вечеров, проведенных с многократно перерисованными таблицами, в голове Джона наступило просветление, преступный клубок распался на несколько составляющих, которые можно было расследовать. Джон понял, что Мизинец, влюбленная в него Лиза и подкупленный им Слинт — это один преступный узел, а Серсея, ее сын, влюбленные в нее Джейме и Лансель и подыгрывающий им Пицель — другой преступный узел, в который мог входить и Тайвин Ланнистер.

Джон не сомневался, что список любовников Серсеи не исчерпывается ее двумя родственниками, но искать остальных не имело смысла — наличие двух любовников у королевы вполне достаточно, что публично при всем народе назвать ее шлюхой и назначить ей самое позорное наказание. А уж соучастие в убийстве мужа и его десницы не могло иметь другого наказания, кроме казни.

Из показаний трусливого Слинта Джон понял, что в заключительной фазе переворота они действовали сообща, но до этого — в основном отдельно друг от друга. Джон понял, что коме этих двух узлов, существуют еще два, по-видимому, на самом деле еще более страшных — это Варис с его заморским другом, а также Тайвин с его Горой и другими лжерыцарями, но они в играх последнего времени в основном лишь реагировали на то, что творили Серсея и Мизинец.

Много сложнее было с другой версией — о матери Джоне, возможно ради которой лорд Эддард согласился приехать в столицу. Сперва он ухватился о рассказы Мизинца, что отец искал в публичных домах женщин, но после разговора с Джендри Джон понял, что отец шел по пути Джона Аррена в поисках бастардов Роберта. Он долго думал, зачем отец брал у Пицеля толстую и скучную книгу, которую читал перед смертью Джон Аррен, ведь в ней говорилось лишь о давних представителях великих домов Вестероса. Но затем, пролистав главу о Баратеонах, он догадался, что отца интересовал их облик, и тогда он вслед за отцом обнаружил, что практически все Баратеоны имели темные, чаще совсем черные волосы, и те, кто родились в браках представителей домов Баратеонов и Ланнистеров не отличались от остальных. Джон понял, что его отец, а до него Джон Аррен, искали какие-то изысканные косвенные доказательства измены Серсеи и незаконного происхождения ее детей. Это было странное действие, говорящее об их благородных способах расследования — Тайвин, Варис, Мизинец, да и практически любой лорд, даже отнюдь не считавшийся бесчестным, предпочел бы заплатить служанкам Серсеи или соблазнить их, чтобы получить куда более надежные доказательства.

Однако та версия, которую более всего хотел проверить Джон, не находила никаких подтверждений. Либо она была исходно неверна, либо поиски отца были сложнее, чем о них говорили Варис, Пицель и Мизинец, а никто из верных людей отца не уцелел в той бойне, которую устроили Ланнистеры.

Единственными людьми, с которыми возможно было вести разговор на эту тему, были Варис и Мизинец. Он их обоих считал виновниками смерти отца. Мизинца он полагал прямым виновником безо всяких сомнений — обещал помочь и предал. С Варисом было сложнее: конечно, он обсуждал при Арье возможность убийства отца, хотя Арья не поняла, чьими руками, а потом под предлогом спасения Сансы уговаривал отца, чтобы тот сознался в несуществующем преступлении. Джон думал, что отец был слишком измучен своей раной и своим заключением и переоценивал жестокость и глупость Серсеи — убийство юной невесты короля, как бы его не обставили, вряд ли было возможно. Обвинить столь юную, невинную и влюбленную в Джоффри девочку в соучастии в мнимых преступлениях отца было бы слишком неправдоподобно, а в рассказ про внезапный несчастный случай или внезапную смертельную болезнь также мало кто поверил бы. Да и вообще Санса им была нужна как заложница, а не как невинная жертва, новое доказательство пристрастия Ланнистеров к убийствам детей.

Джон, пересилив себя, провел разговоры с обоими.

— Как я уже понял, — сказал Джон Мизинцу, — основные поиски отца были направлены на выяснение того, что и зачем искал Джон Аррен, а потом он хотел найти побольше бастардов Роберта, чтобы таким косвенным путем доказать происхождение Серсеиных бастардов.

— Ваш отец любил сложные пути чести, — угодливо ответил Мизинец.

— Но сейчас я спрашиваю совсем о другом. Не было ли у него, кроме следования за Джоном Арреном и поиска бастардов Роберта, других целей разысканий?

Мизинец на минуту задумался, но явно не понял вопроса.

— И леди Кейтлин, и он очень хотели найти виновника нападения на их сына Брандона.

— И вы очень сильно помогли им в этом, направив их по ложному пути.

— Я участвовал в таком количестве пари, что ошибся, Ваша светлость. Надеюсь, что вы не сочтете мою маленькую ошибку смертельной виной.

— Еще как сочту. За эту маленькую ошибку, положившую начало большой войне, я буду отрубать вам голову не целиком, а мелкими частями и с большими перерывами, чтобы лишись носа, вы лучше подготовились к прощанию с ушами и подбородком. Но у вас есть возможность слегка смягчить наказание.

— Я весь во внимании, Ваша светлость.

— Я вас спрашивал не о Бране и не о Тирионе, а о том, где еще отец бывал и кого он еще искал.

На этот раз Мизинец понял, что Джон интересуется собственным происхождением и подозревает, что какие-то действия отца или его людей в столице как-то связаны с его матерью и могут помочь в этих изысканиях.

— С моей стороны было бы крайне бестактно проявлять излишний интерес к личной жизни десницы и его прошлому, но, знаете, человеческое любопытство иногда заставляет интересоваться такими вещами, которые честь рекомендует не видеть.

Джона покоробило, что Мизинец говорит про честь, в его представлении удар меча Брандона Старка, о котором ему поведал всезнающий Тирион, вышиб из него ту малую честь, которой его при рождении снабдили Боги, и более на этом месте уже ничего не росло.

— О делах времен Восстания лучше знают те, кто уже тогда вступил во взрослый возраст, да и интереса к жизни Эддарда Старка до его назначения десницей в Красном замке не наблюдалось. Когда Роберт поехал в Винтерфелл предлагать Вашему отцу стать его десницей, то мы, конечно, каждый сам по себе, заинтересовались этим человеком. Но то, что я слышал от Джона Аррена и других людей из Долины не представляло особого интереса, лорд Аррен говорил о скромности, даже застенчивости молодого человека, о его приверженности законам чести, верности друзьям, любви к своей сестре, уважении к отцу и старшему брату.

Джон прервал поток славословия предателя своей жертве:

— Да, я понял, именно эти его качества и вызвали у вас желание его предать. Я, если вы помните, задал вам другой вопрос.

— Да, Ваша светлость. Всех удивляло, что человек, столь ревностно следующий законам чести, зачал бастарда, простите великодушно, что я Вас так называю. Известно, что во время похода к Королевской гавани и к Штормовому пределу при нем не было ребенка, а в Винтерфелл он вернулся уже с ребенком. Был ли при нем ребенок, когда он приехал к Роберту сообщить о смерти Лианны и о победе над гвардейцами Рейегара, этого я не знаю, лучше спросите у Вариса. Но по пути от башни в Дорне, где Рейегар прятал Лианну, к Королевской гавани, лорд Эддард, побывал в Звездопаде, замке Дейнов, где вернул меч убитого им Эртура Дейна. Мои люди на турнире десницы пытались разговорить застенчивого мальчика Неда, ныне лорда Дейна, но это им не удалось. Ваша светлость, Вы лучше спросите у Вариса, его люди, возможно, достигли больших успехов в разговоре с ним, мне он ответил, что слова юного Дейна о лорде Старке столь противоречивы, что он даже не будет их повторять. Вы, без сомнения, получите от него более полный ответ.

Джон вздрогнул от его слов, ведь этот Эдрик Дейн как посланец Дондарриона был у него в Харренхолле, сидел за его столом, за ужином порывался что-то ему сказать, но, видимо, так и не собрался с духом. Потом он внимательно посмотрел на Мизинца, вполголоса произнес: «Я подумаю» и вышел из камеры.

Только сейчас он впервые узнал о том, что его происхождение могло быть как-то связано с Дейнами, до этого он только слышал, что отец убил в поединке величайшего мечника Эртура Дейна и вернул его фамильный меч в Звездопад. Больше никаких слов о Дейнах при Джоне не говорилось. С натяжкой еще одним намеком можно было считать случай, когда он в возрасте Брана услышал слова, сказанные одной служанкой другой: «Наш дорнийский бастард», сперва он даже не понял, что речь шла о нем самом, потом он не смог найти именно ту служанку, а попытка спросить у отца закончилась полной неудачей. «Мало ли что и о ком судачат служанки, они много чего придумают», — пробурчал отец и на этом свернул разговор.

Разговор с Варисом был казался более информативным. Джон задал Варису тот же вопрос, что и Мизинцу. Но Варис оказался догадливее и не бродил вокруг да около.

— Вы, Ваша светлость, изволили спросить, не было ли что-либо из его дел связано с Вашей матерью?

— Вы догадливы.

— Как и подобает бывшему пауку. Но в этом, к своей глубокой печали, должен вас разочаровать. Если его поиски и были связаны с Вашей матерью, то они были столь малы и таинственны, что даже пауку не удалось их увидеть. Затем мои люди имели интересные разговоры с юным лордом Дейном, посетившим турнир в честь Вашего отца.

— Я внимательно слушаю.

— Он сказал много слов про вашего отца и даже про вас, даже слишком много, ибо его речи находились в плохом согласии друг с другом. В одном разговоре он упомянул, что его кормилица Уилла была любовницей лорда Эддарда и матерью его ребенка. В другом разговоре он сказал, что леди Эшара была влюблена в него, и Эддард ей отвечал взаимностью. Он даже говорил об их детях, то о мертворожденной девочке, то вроде бы и о живом ребенке. Впрочем, предполагаемым любовником Эшары он называл то Эддарда, то его старшего брата Брандона.

У Джона екнуло сердце, когда он услышал эту речь. Он увидел своего отца в совсем другом свете, и он замолк, не в силах задать следующий вопрос. Но Варис продолжил сам:

— Все эти сведения настолько противоречивы, что создается впечатление, что либо сам Эдрик собрал разные обрывки того, что слышал от старших, либо старшие намеренно запутывали Эдрика. Впрочем, кроме слов Эдрика, до паука доходили и другие сведения — например, о том, что вашей матерью была рыбачка, которая в самом начале Восстания перевезла Вашего отца из Долины в Белую гавань.

К этому моменту Джон немного собрался с мыслями и все же задал один вопрос:

— А кто такая леди Эшара, которую вы упомянули?

— Сестра Эртура Дейна, знаменитая красавица Дорна. Судьба ее была печальна — она выбросилась из окна своего замка, когда узнала о смерти брата или после отъезда лорда Эддарда. Я не могу Вам ответить, было связано ее самоубийство с гибелью брата или с ее романтическими отношениями с лордом Эддардом.

— Но лично Вы, Ваша светлость, простите меня, до Вашей великой победы над Тайвином, мало интересовали паука, я пытался узнать побольше о нашем деснице, о его характере, о его поступках и нравах. Поэтому вскоре сбор сведений о Вашем происхождении не самостоятельной целью и был оставлен. Потом моей главной задачей стало не допустить убийства Роберта и начала войны между Старками и Ланнистерами, с чем я некоторое время справлялся, но обстоятельства оказались сильнее меня.

Ложь Вариса о своих малопонятных Джону целях раздражает его, но после этого разговора еще раз думает о том, что Вариса не следует казнить вместе со всеми остальными, столь ценный кладезь информации стоит приберечь для этих и даже последующих расследований. Хотя хранить его можно только на цепи в темнице с надежными запорами и верными стражниками.

Следующую ночь после этих разговоров Джон никак не мог заснуть, до самого утра он ворочался в своей королевской кровати в бывшей спальне Роберта, которая и без того подавляла его своей роскошью — шелковым расшитым бельем, коврами с тщательно вышитыми эпизодами кровавых сражений, изобилием мраморных фигур и золотых украшений, витражными окнами, мебелью из экзотических разноцветных пород деревьев и множеством благовонных свечей в подсвечниках, выполненных в виде предельно непристойных сценок, многие из которых стали откровениями для скромного бастарда.

Сперва Джон думал о другой стороне жизни отца и о леди Эшаре, которую он представлял своей матерью. Мать, которая неслучайно так часто снилась ему по ночам, что он помнил ее лицо, прекрасная, знатная леди, глядевшая на него добрыми глазами — это была она, все сходится, у нее был роман с отцом, и, когда ее брат и ее любовник сошлись в смертельном поединке, она, вне себя от горя, увидев меч мертвого брата, выбросилась из окна, оставив сына отцу. А, может быть, она узнала о женитьбе лорда Эддарда на леди Кейтилин для получения войска Речных земель, и не вынесла измены. Или лорд Эддард, чтобы не обременять леди бастардом (в Дорне, как он слышал от мейстера Лювина, более вольные нравы) и дать ей возможность выйти замуж, забрал сына, и она не вынесла расставания с сыном — с ним, Джоном, выросшим в отличие от своих братьев и сестер, без любящей матери.

Полночи Джон то ложился, то вставал и ходил по коврам королевских покоев, на разные лады переиначивая историю о свой матери, леди Эшаре, и об ее трагической кончине. Когда он перебрал все возможные варианты, то вспомнил об Уилле. Он не хотел, чтобы его матерью была Уилла. Раньше он был готов признать и незнатное происхождение матери, он помнил слова Донала Нойе о сыновьях шлюх, ставших старшими офицерами Дозора, но сейчас ему, лорду-регенту, сидящему на Железном троне, не престало быть сыном служанки.

Потом Джон вспомнил рассказ о рыбачке — он куда больше сходился с характером отца, каким его знал Джон. Если рыбачка сумела спасти себя и его в шторм, то после пережитого вместе ужаса они могли выпить много эля и переспать, ведь тогда Эддард не был никому обещан, а про рыбачку ничего нельзя сказать, а после возвращаясь из похода, он забрал сына, чтобы воспитать его в своем замке. Джон весьма неохотно, но все же почти смирился с тем, что он — сын рыбачки, храброй и умелой, хотя и низкородной женщины, а не служанки-кормилицы. Но согласившись с этим, он опять задумался, откуда тогда вообще в Звездопаде знали про каких-то внебрачных детей Эддарда. Какого ребенка лорда Эддарда могла кормить Уилла, если у него вообще не было ребенка, рожденного в Звездопаде, или леди Эшара родила мертвую девочку, как говорилось в другой истории. Или он вообще сын не Эддарда, а его старшего брата Брандона. Но, зная характер Эддарда, Джон был уверен, что тот предпочел бы не выдавать бастарда старшего брата за своего, а, наоборот, узаконить племянника и стать регентом при нем.

К рассвету Джон настолько запутался во всех этих рассуждениях, что наконец заснул. Но спал Джон недолго, проснувшись рано утром он думал о том, что вообще-то он мог бы написать в Дорн и спросить их, что они знают о его происхождении. Но не сейчас, сейчас до них только что дошло письмо о том, что Джон сам себя назначил временным регентом Семи королевств, а признали они его самоназначение или нет, ему неведомо. В Звездопад писать совсем неудобно — конечно, Эдрик Дейн был очень мил, его отец назвал сына Эдриком, а его домашнее имя вообще сходится с именем отца Джона, но Эддард же убил в поединке Эртура Дейна и потом весьма вероятно, что именно из-за него покончила с собой тетя Эдрика. Несмотря на имя маленького лорда, вряд ли Нед Старк — герой Звездопада, и письмо его сына с подобными вопросами они могут счесть оскорблением.

Джон с трудом отходил от своих ночных мыслей и сомнений, глядя на нескромные картины, статуи, гобелены, украшающие стены и потолок, и совсем непристойные подсвечники, а потом пересилил себя, отложил в сторону все то, о чем думал ночью и вернулся к неотложным делам управления Королевском и распутыванию интриг Красного замка, приведших к войне и несправедливой казни его отца.

Понимание главной конструкции интриг в Красном замке и злоба против Ланнистеров и Мизинца привели к тому, что с этого времени Джон стал действовать еще грубее, чем раньше, но более изощренно. Например, он публично предлагал кастрировать Мизинца за ложь о Кейтлин, или отрезать ему язык за обман Эддарда. А затем без свидетелей предложил, чтобы Джейни Пуль сделала с ним все, что ей хочется, за то он дворянскую дочь сделал проституткой в своем борделе. Постепенно Мизинец из уверенного в себе храбреца и наглеца превратился в плаксивого труса, почти такого же, как Джоффри.

К сожалению, этого не удалось сделать с Серсеей. После того, как вскрылся трюк со смертью Роберта на охоте, она не сдалась, а демонстрировала какую-то странную гордость, рассказывая с деланным смехом, как она обманула глупого Эддарда и опоила еще более глупого Роберта, который в пьяном угаре решил сразиться с кабаном и получил по заслугам. Но рассказывала так, как будто она лишь давала вино, говорила разные противоречивые слова из любви к детям и вообще не нарушала, а соблюдала закон. Вероятно, окончательно сломать Серсею можно было бы угрозами Томмену и Мирцелле, но это уже выходило за те ограничения, которые Джон для себя поставил. Впрочем, Джон на самом деле обманывал сам себя, его помощники не стеснялись и угрожали Серсее, если она отказывалась давать показания или явно врала, избить, изуродовать или даже убить Томмена и Мирцеллу. И на самом деле Джону лишь казалось, что даже без пыток и угроз убийства детей следствие выясняет самые мрачные тайны интриг и правления Ланнистеров.

Видя успехи следствия, Джон приказал привести в столицу Гору и Лорха, прикованных цепями к телегам и с надетыми на них ошейниками с шипами вокруг шеи, чтобы заставить их признаться в убийствах Элии и ее детей и приказе Тайвина об этих убийствах.