Вариант 513. (гет)

19. Ель.

«Какая удача, что тени легли

вкруг елок и елей, цветущих повсюду,

и вечнозеленая новость любви

душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,

где прежде таились и как сговорились!

Как дети, что ждут у заветных дверей,

я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,

где краше затеплится шарик стеклянный,

и только любить, только ель наряжать

и созерцать этот мир несказанный…»

(Белла Ахмадулина)

24 декабря семь утра.

И снится Анафеме сон. Будто идет она в белом платье по бескрайним заснеженным холмам Какоготошира, а кругом метель и ветер буйствуют так, словно все ведьмы мира слетелись побаловаться и поиграть в снежки. И ночь темна и полна ужасов, и месяц черт украл по причине Сочельника, а идти ей почему-то очень надо. И идет она по снегу босая, видимо, за черевичками. Не Ньюта же посылать?! Какой из него кузнец?! Вдруг видит она впереди среди белых-белых сугробов буксует черная-черная Бентли с желтыми-желтыми крыльями. Шумно буксует, без музыкального сопровождения. Музыку выключили, чтобы силы машины сохранить для драматического буксования в сугробах Какоготошира. А внутри машины находятся четверо: некто весьма красивый с белыми волосами — мужчина в защитной куртке и грубом свитере, маленький милый ангел в бежево-голубой гамме, молодой человек, похожий прической на чертенка с таким же чертячьим выражением лица и рулевой — добросердечный мастер по ремонту великов по имени Кроули. Тут в снежной вышине появляется огромная голова, до жути напоминающая волшебника из страны Оз, хохочет противным старческим смехом, и среди снежных хлопьев появляются дождевые струи, поливающие винтажный экземпляр английского автопрома чем-то вредным для здоровья. Кроули презрительно щелкает пальцами. Струи превращаются в миндальные орехи, потом в плоды, а затем все покрывается розовыми лепестками цветущего миндаля: «На тебе! Колобок громогласный! Обратное течение времени с обратным жизненным циклом твоего заразного горького миндаля! Устроил тут амигдалиновый потоп! Не выйдет!» Голова, однако, не сдается, дует изо всех сил, давая метели просто сумасшедшую силу, потом кричит: «Ах ты, змейская рожа! И как ты жив остался! Вот я тебя сейчас!» Из глаз ее начинают вылетать страшенные искры, метящиеся прямо в Кроули, вышедшего из машины. Но он больше не остается прежним. Вот поднялся в полный рост Змей, что ходил на двух ногах, из пасти пышет пламя, стильная прическа развевается пламенными космами среди снежных потоков, руки преобразились в когтистые лапы, а в правой лапе зазубренный хлебный нож Анафемы. Голова же продолжает орать благим матом: «Показал свое истинное лицо! Яд господень! Я с тобой и без Михаила справлюсь! Прокляну и сдохнешь прямо здесь в жутких корчах!» В этом месте левая лапа Змея изящно хватает голову за правое ухо и выкручивает его пребольно, та начинает просто кричать «А-а-а-а», широко открыв рот. И тут в этот ротище с кончика занесенного над ним зазубренного ножа обильно капает нечто зеленое, явно вредное для здоровья, скорее всего — яд: «Проклянешь? А ты попробуй! Вот молчать тебе от моего яда тридцать лет и три года и думать над тем, что делаешь. Яд господень? Возможно. Когда-то. Меня называли именно так. Но для чего я был нужен Создателю кроме звезд и цветов? Вот ради этого яда. Чтобы затыкать болтунов вроде тебя, Метатрон, глас неизвестно чей! Поголоси мне еще!» На этой веселой ноте Анафема просыпается.

А Бентли, освобожденная от снежного плена, мчится дальше в сторону Тадфилда. На заднем сиденье среди горшков с пуансеттией миленький и пухлолицый херувим с «ути-пути какими» пальчиками босых ножек, аккуратными крылышками и недовольным выражением лица из-за невозможности говорить. Мюриэль восхищенно спрашивает водителя: «И как тебе это удается?»

— Ах это?! Пустяки. То же самое чудо для времени, но в отличие от миндаля Метатрон сложная эфирная сущность, поэтому на него подействовало позже. Что-то вроде «Finite incantatem!» из книжки про Гарри Поттера.

— Да, я читала. То есть его время побежало назад до заданного момента?

— Именно так. До момента, когда он еще не был ничьим гласом. Пусть переучивается.

— А как же Всевышний?

— Как? Будет говорить прежним приятным голосом. Если найдет, что сказать в данной ситуации. Ну и во всех остальных тоже.

— У тебя будут неприятности.

— У меня будут неприятности? — вопрос явно относился к Джошуа.

Тот внимательно поглядел на Мюриэль и покачал головой: «Нет, определенно нет.»

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Анафема:

Мадам Шедвел, он жив. Приятель мистера Фелла. И я его видела во сне. От едет в Тадфилд с друзьями. Видимо, к нам.

Марджори-Иезавель:

Анафема, сон нельзя считать достоверным источником информации.

Анафема:

Как-будто твой хрустальный шар достоверный! Да и существование ангелов и демонов тоже весьма сомнительная вещь.

Марджори-Иезавель:

Пятьдесят на пятьдесят.

Анафема:

С какой поры ты сделалась агностиком? Сегодня Сочельник, я — потомственная ведьма. Мне сны просто так не снятся.

Марджори-Иезавель:

Ладно, не будем ссориться. Попробую вызвать Азирафеля и сообщу, что его друг тебе снится живым и едет в Тадфилд. Хотя, ничего особенного я в этом не вижу: живым он и ему может сниться, он скорее всего и сам об этом знает.

24 декабря восемь утра.

Азирафель глядел на книжный магазин из кафе напротив. Табличка с надписью продолжала висеть за окном, а замок отчего-то ключом Азирафеля уже не открывался. Азирафель застыл с чаем, поднесенным к губам, не в силах сделать очередной глоток, когда к столику подсел Дагон с небольшим круглым аквариумом в руках, в котором обитала черная короткотелая рыбка, похожая на золотую формой, но с рубиново-красными глазами.

— Вот, это рыбка такая — московский телескоп Андрианова. Очень редкий. В подарок везу. На Рождество своему знакомому. Джонсон из Тадфилда, — объявил Дагон, не здороваясь.

— В Тадфилд? На Рождество? — Азирафель глянул в мутноватые рыбьи глаза, но тут вместо выпученных рубиновых в аквариуме вспыхнули зеленые, слегка подкрашенные и радостные глаза миссис Шедвел.

— Мистер Азирафель! Он жив. Ваш друг Жив! Как это у него вышло не знаю. Но Анафема совершенно точно видела его во сне живым, и он направляется в Тадфилд на Рождество!

— Мадам, я знаю! И тут произошла некоторая предрождественская путаница. С похищением, спасением и выяснением. Но за известие о Тадфилде — сердечно благодарю, — воскликнул Азирафель, не обращая внимания на Дагон.

Азирафель продолжал смотреть на мерцание воды в аквариуме Дагон, но яркий и взволнованный взгляд Мадам Шедвел уже сменился слегка выпученными и абсолютно спокойными глазами округлой, как яблоко рыбки, мерное покачивание плавников медитативно вгоняло ангела в транс, вдруг рубиновые рыбьи глаза налились янтарным цветом, зрачок превратился в кошачий. И это было очень некстати: яростная обида, вулканирующее возмущение и горькое сожаление поглотили Азирафеля:

«Он все это время был жив. И он ничего мне не сказал. И собаку отдал. Неужели не почувствовал, что это я? Злодейская демоническая рожа. А теперь он отправился в Тадфилд на Рождество, а это время чудес. И как же мне надо с ним поговорить! Рождество? Рождество…»

Первый год от Рождества Христова, а точнее ночь «до того» и немножко первого дня.

Первый взгляд на Рождество.

Проект курировал Гавриил, и делал это он в обычной своей манере: «Vini, vidi, vici!» Но в переводе с ангельского на человеческий это было вовсе не «Пришел, увидел, победил», а «Красиво нарисовался с лилией в руке, пустив пыль в глаза невинной девице, наплел историю драматического содержания с трагическим концом для ее сына, а потом смылся в блеске света и гуле ангельских труб». Азирафелю же, как земному наблюдателю Небес верховный архангел и поручил пронаблюдать за развитием событий. Тот, как дисциплинированный исполнитель, исправно наблюдал за девицей, обозначенной, как Мария из Назарета. Найти такую по указанным координатам оказалось несложно. И Азирафель, пропустив скандал и споры о неожиданной беременности девицы, подоспел как раз к ее свадьбе с плотником Иосифом, мужчиной, слегка упитанным в полном расцвете лет. Короче, лет далеко за тридцать. Девица на тот момент уже была сильно беременна, а Иосиф, всерьез разругавшись с земляками по поводу как цен на свою работу, так и моральных качеств его милой, тихой и бесконечно любимой жены, решил отправиться в Вифлеем, где обещали платить больше за тот же труд, а также ничего не знали о предыстории его брака. Но ехать надо было как можно скорее, пока работу не перехватил кто-нибудь другой. Вот и вышло, что такое значительное событие, как появление первенца застало их в дороге. Дорога казалась тяжелой и опасной: на привалах странники рассказывали о разбойничьих шайках, в изобилии болтавшихся по пустыне в поисках наживы в виде чужой поклажи, транспорта и рабов, а так же о царе Ироде, поубивавшем свою жену, тещу, трех сыновей и множество других родственников, а потом выжившего окончательно из ума и приказавшего поубивать всех иерусалимских новорожденных в этом году. Однако, несмотря на страшные истории у походных костров, путь шел спокойно, но на подходе к Вифлеему их ждала неудача. Все постоялые дворы по слухам оказались забиты постояльцами, знающие же все и вся попутчики, увидев положение жены плотника, посоветовали ему даже не соваться в город, а остановиться на окраине с пастухами.

Происходило это в холодную пору, близкую к зимнему солнцестоянию. Конечно, в местности, привычной скорее к жаре, чем к холоду, и даже случившийся холод здесь был странен. Местность, привычная скорее к поверхности, чем к горе, являлась просто холмистой пустыней с выступающими кое-где из-под песка охристыми песчаниковыми скалами. Ночь выдалась бурной, тучи носились по небу, скрывая звезды и бархатно-фиолетовый цвет южного неба. Мело так, как только в пустыне может мести зимой: только рваные тучи, только ветер, несущий из пустыни холодный песок. Этот ледяной песок кололся болезненно, обжигающе жестко и забивался во все складки и дыры, пропитывал одежду, волосы, мешал видеть и слышать. Путники, топтавшие пустынные дороги в эту пору старались скрыться в любой доступной щели. Азирафелю в его наблюдательском пути повезло, неподалеку от дороги обнаружилась пещера, превращенная пастухами в пристанище для животных, но в эту пещеру, кроме волов, овец и коз, поместилась куча народу. Причем некоторые даже со своими транспортными средствами. Несколько верблюдов, принадлежавшие купцам из неизвестных стран и небольшой ослик, на котором прибыла семья из весьма зрелого мужа с руками плотника и его юной беременной жены.

Присутствие единственной женщины никого не смущало. Тут не привыкли церемониться. Пастухи развели костер, к огню потянулись все, кто поместился в пещере. Запахло жареным мясом, потными грязными телами, козьим пометом. Вино сплотило их еще больше, посыпались вольные шуточки и куплеты на разных местных языках. Но пир оказался испорчен в тот момент, когда женщина, видимо до того долго сдерживавшая боль, начала стонать, а затем и кричать. Муж отнес ее подальше от костра, ближе к овцам, усадил на подстилку из чахлой сухой травы. Что делать дальше никто не знал. Но тут в компании появилась другая женщина. Худая, слегка горбившаяся, одетая в черное и закутанная темным покрывалом до самых глаз, она словно вышла из тени на стене пещеры. Прикрикнув на мужчин у костра, повесила над огнем металлический котелок, слила в него воду, из собранных у караванщиков и пастухов фляг, о чем-то пошепталась с плотником. Он порылся в переметных сумках, вытащил кусок светлой ткани и отдал ей. Потом она прошла к роженице и, сев возле нее спиной к наполнявшим пещеру мужчинам, закрыла ее собой от посторонних взглядов. Кресла для родов, привычного для потомков Авраама тут не было, как и камней, чтоб подложить под колени по обычаям Междуречья, поэтому повитуха усадила роженицу на колени мужа. Пирующие переместились ближе к выходу, но замолчали. Песни и шутки прекратились, голоса стихли до шепота. Повитуха не говорила громко, а шепталась только с роженицей, взяв в свои руки руководство процессом. Азирафель не мог рассмотреть ни лица, ни этих самых рук, которые оказались довольно умелыми. Будущий отец старался за процессом не наблюдать, старательно отворачивая свое бледное лицо в сторону костра. Процесс же длился довольно долго, судя по возрасту, это были ее первые роды. Азирафель вмешиваться не мог, ведь ему поручено наблюдать, так он и наблюдал исправно. Однако, ангел ощущал ее страх, боль и беспокойство. Все это висело над будущей матерью плотным пологом чувств, но с приходом повитухи беспокойство начало таять, постепенно сойдя на нет. А с первым криком ребенка стихло абсолютно все. Ветер прекратился, унеся прочь рваные грозовые тучи. Созвездья расцвели в вышине, среди редких облаков они плыли в торжественной круговерти вечности. И оттуда из глубины Вселенной ярче всех сияла предсказанная Звезда. В пещере сразу же образовалась некоторая суета: пастухи попытались получше разглядеть младенца, нарушая санитарные нормы, путешественники из каравана, оказавшиеся впоследствии, а конкретно — в пятом веке н.э. из «Армянской книги детства» — Балтазаром, Мельхиором и Гаспаром, пошептавшись между собой, поднесли счастливому отцу семейства кое-какие подарки, оказавшиеся впоследствии ладаном, золотом и смирной. После этого пирушка продолжилась. Меж тем повитуха умело омыла младенца, запеленала его в плотный белый квадратный лоскут и подала матери со словами: «Радуйся, Мария!». Та попробовала покормить малыша, стесняясь и улыбаясь. Потом осторожно стала что-то ему напевать про тихую ночь, светлую ночь. В это месте все остальные, насытившись вином и хлебом, тоже притихли и постепенно уснули, даже ангел, что ему-то точно было не свойственно. Уж очень хороша была колыбельная! Когда Азирафель проснулся, пещера опустела. Не осталось ни караванщиков, ни пастухов с их немудреным стадом, ни семейства, пополнившего империю новорожденным. Ангел подошел к остаткам костра, чтобы погасить последние головешки во избежание пожара, но споткнулся о спавшую во тьме пещеры повитуху. Женщина лежала, свернувшись калачиком недалеко от костра, одной рукой обнимая кожаную флягу и стопку пресных лепешек — видимо плату плотника за участие. Покрывало ее, закрывавшее лицо, размоталось, открыв художественно спутанные в косы рыжие космы, скуластое лицо, профиль. Такой знакомый профиль. Так-так! Какое он имеет к этому отношение? Как оказалось совершенно непосредственное. Тогда тот ли это ребенок, рождение которого должно изменить ход истории? Звезда, правда в наличии, как и дарители даров с пастухами. Но мало ли детей родились в этой стране в эту ночь под этой Звездой? Неужели мальчик не тот? И на каком этапе ангел ошибся? Сколько Марий могло быть в Назарете в то время? И сколько их ждали ребенка? Как он мог ошибиться? Этого он понять не мог и предпочел убраться, не разбудив демона и никак не обозначив своего присутствия при процессе. Гавриил вопрос, естественно, задал. А Азирафель нейтрально сообщил ему в ответ, что все прошло в штатном режиме. Роды, как роды, рождество, как рождество…

Конечно, впоследствии евангелисты противоречиво и уклончиво изложили миру разнообразные сведения, которые сообщению Азирафеля ничуть не противоречили, а еще больше запутывали историю, потом она обросла волхвами, именами, поэтическими и магическими подробностями и побрела по свету, как и все подобные истории. Небеса не были против, так как в основной проект все это укладывалось и Гавриила вполне устраивало.

Взгляд второй на Рождество.

Третье письмо, не отправленное адресату.

(черновик объяснительной о родах, принятых в пустыне).

Рождество?! Ну да, брат мой, Сияющий! Невзначай принятые роды, а потом куча неприятностей и объяснений. И Вековой шлейф ехидной славы специалиста по младенцам, приведший впоследствии в этот сатанинский монастырь. Что поделаешь, если Сатана так шутит?

Местность была паршивая — песчаные холмы, зима в ней тоже паршивая — ночной холод с пыльными бурями, а паршивее всего, что в единственную в округе пещеру, пригодную для укрытия, набилась куча народа вместе со своими животными. И тут еще эта девчонка. Которой приспичило рожать в пустыне в мужской толпе и в первый раз. Вот ее страх, как знаток страхов, я почувствовал сразу. Эдакий вселенский страх. Даже не за собственную судьбу в родах, а вечный женский страх о том, что потом будет с ее ребенком. Дурочка. Потом? Ей бы пережить эту ночь! Акушерская помощь даже хуже, чем у шумеров. Там все гораздо благостней происходило. На кирпичных подставочках под колени и в чистом месте. И даже свидетельства о рождении выдавали на глиняных табличках писанные. А тут? Убожество! Ни воды, ни ткани для пеленки! И толпа пьяных придурков вокруг. Ну и стадо баранов не делает обстановку родильного зала стерильной. Короче, у обоих шансов мало, как и у всех в данной чудесной местности. Поэтому для поддержания демографического роста империи несчастные женщины рожают чуть ли не каждый год, теряют семь детей из десяти, стареют к тридцати годам, а если доживают до возраста повитух, то им очень повезло. Придется вмешаться. Уж очень девчонку жалко. И муж у нее какой-то незавидный. Стоит, как истукан, раздумывает видно, то ли ему в пирушке поучаствовать, так как в родах он ничего не смыслит, будучи плотником, то ли просто жене посочувствовать. Да, я вмешался. Баранов разогнал, двуногих тоже, чистой воды раздобыл. Даже пеленок для младенца с мужа вытряс. Не понятно только, что Азирафелю в эдакой компании понадобилось и чего он тут делает? Наблюдает? Или ищет кого? Чтоб облагодетельствовать? Хоть бы не узнал. А то привяжется. А может это и не он вовсе? Я обознался? И не до ангелов мне там было. Девочку пришлось успокаивать. Судя по всему, у нее сильно крыша поехала от страха. Начала мне что-то рассказывать про ангела с фиолетовыми глазами и с благой вестью о будущей трагической судьбе младенца. Спасет мир, а они его распнут? Свои же? Это теперь у ангелов называется благой вестью? Это фиолетовоглазый Гавриил так шутит? Идиот напыщенный. Знаток процесса родов из ребра. Нет, милая, так нельзя! Конечно, всем детям здесь грозит масса опасностей: войны, голод, холера, корь с золотухой и остальные болезни, но для чего ему мать дана? Любить и защищать. От всего этого защищать. А раз ты за него боишься, а не за себя, то и защитить сумеешь. По крайней мере до известного возраста. Подросткового. Да и дальше — кто тебе мешает? Разве он сам? «Отлепитесь от родителей своих»? Я вас умоляю! Пуповину отрезать-то можно, но сердцем не отлепишься никогда. Сердце будет чувствовать, все чувствовать, что с ним происходит, пока не остановится. Твое сердце я имею в виду. Уж поверь. Мы защищаем лучше всего тех, кого любим. А теперь дыши, милая. И тужься. Вот таким вот образом. В муках? А фиг вам! И даже без чудес, только грамотная психотерапия и правильное дыхание. Муки забудутся, а миг, когда впервые приложила его к груди, будешь почитать счастливейшим мигом своей жизни до самой смерти. Если наши заставят объясняться, за каким чертом я в этом поучаствовал, так и объясню, что назло порочному божьему замыслу про «рожать в муках будешь»! Хрен вам и тележка этого вонючего козьего помета, которым весь этот родильный зал украшен. Ах да! Звезда там за дверью светит? Глаз отца? Не смешите меня, старую повитуху! Отцы нормальные рядом с семьей и детьми. А это — так, мифология! Потом все бараны мужеского полу ломанулись посмотреть на звезду и улучшение погоды. И, кстати, если уж на то пошло, звезда эта вовсе не ангельская заслуга. Так, «ути-пути какие пальчики» и все остальное на месте. Пацан, как пацан. Орет, как здоровый и голодный. Будет орать, животик погладь теплой ладонью и спой ему что-нибудь… про звезды… Как ее звали? Мириам, конечно. Тут каждая вторая Мириам. Мария. И радуйся, Мария! Пока он с тобой — радуйся. Хорошая девочка. Нашептала мужу про флягу и хлеб. Он тоже не жадный. Просто бережливый отец семейства. И вино во фляжке неплохое. Так что песню ее я слушал сытым и слегка хмельным. А проснулся — никого в сарае. Даже ангел смылся. Хорошо, что меня не узнал. Может быть, мне это все приснилось? От постоянного страха моего за этих чумазых мелких засранцев, которые медленно, но верно и всегда меняют мир, а иногда даже спасают?

П.с. через 33 года. Да, я тогда это не отправил. И что? Просто ходил плотник по стране, мастерил всякое из дерева. И проповедовал заодно. Учил быть всех добрыми и стараться для других. Причем безвозмездно и не из страха. Никогда не обещал райские кущи или адские ямы. Просто просил быть добрыми друг к другу. Потому что только так можно выжить. В противовес к эгоистичным и жадным богам античности, которые все под себя и для себя. И не он Дьявола придумал.

Не отправил. Может зря?

…Азирафель продолжал медитировать над хрустальным шаром аквариума, Дагон молча и тактично давился третьей чашкой кофе, но в конце концов не выдержал: «Тоже мне, связь у вас! Хрустальные шары, аки аквариумы. Поехали в Тадфилд, все проверишь, поговоришь с ним. Представляю себе сюрприз!»

Тут он перехватил взгляд ангела и поправился: «Для Кроули сюрприз я имею в виду. В назидание.»

— Нет. Мне еще на Небесах надо кое-что успеть сделать, — отвел взгляд Азирафель.

24 декабря полдень.

Традиции Рождества в Тадфилде за последние четыре года претерпели существенные изменения. Все началось с предложения Брайана начинать исправлять планету с себя, а для этого не наряжать ни срубленные, ни пластмассовые елки в Рождество. Поэтому в первый год наряжали елку в школьном дворе, это сделало отличную рекламу их инициативе. Во второй год из-за ковида украсили лампочками старый тис на кладбище у церкви. Викарий не возражал, так как все пришли в масках и тщательно мыли руки. В прошлом году решили наряжать сосну во дворе мисс Спринг по случаю ее девяностолетия (мисс, а не сосны). В этот раз пока решали, что предпочтительнее можжевельник у дома мистера Тейлора или яблоня Анафемы, Джонсон и Адам выиграли в очень сложной ботанической онлайн-викторине, причем Адам отвечал на вопросы о наземных растениях, а Джонсон о водных. В награду от фирмы «Назаретские штучки», которая и проводила это ботаническое мероприятие, пришла огромная посылка с большим количеством разборных фанерных кормушек для птиц и увесистым мешочком корма к ним. А к Рождеству обещался приехать и представитель фирмы с сюрпризом. Было решено, что сборка и развешивание кормушек по всей округе вполне может являться альтернативой обряжанию срубленной елки для складывания подарков. Близнецы из-за небольшого возраста и отсутствия жизненного опыта начали было возражать, если елку не ставить, где утром искать подарки. На что получили вполне резонное объяснение, если кто был хорошим мальчиком или девочкой, подарки его найдут и без елки. Поэтому в Сочельник большая компания из Этих и Джонсонитов в беседке у Жасминового коттеджа занималась сборкой под руководством Ньюта. Кормушки у него легко получались. Близнецы присутствовали, зарабатывая очки в качестве хорошего мальчика и девочки раскрашиванием крыши кормушек быстросохнущей краской.

День был чудесным, как и всегда на Рождество в Тадфилде: мороз и солнце. Причем мороз легкий и снег красивый. Ожидались также тыква с изюмом и орехами и ванильное печенье от Анафемы, староанглийский пудинг и жареный гусь от Дейдре Янг и сладкие рассыпчатые пирожки от Пеппер с мамой. Поэтому в коттедже кипела своя работа, а дети преспокойно беседовали в беседке. Ведь именно для бесед и строятся беседки.

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Марджори-Иезавель:

Привет, дорогая! Я связалась с мистером Азирафелем и рассказала ему твой сон. Кажется, он не очень поверил. Или обиделся. Я это даже через океаны почувствовала. Как там у вас сочельник? Снег, наверное? Как я скучаю по снегу!

Анафема:

Да, погода чудесная. Мороз и солнце. Наготовили вкусняшек. А в беседке дети с безалкогольным глинвейном разговоры ведут сложные и интересные. Джонсон тут рассказывал про агента разведки, с которым в Эдинбурге познакомился. Там они выслеживали шпионов, ищущих Книгу жизни. Представь! Вначале ему никто не поверил, несмотря на благодарность письменную и чек на сто долларов от этого агента. Где Джонсон и где разведка?! Малый он умный, но уж очень неспортивный! Но потом явился этот самый агент Даг Гон. Притащил в подарок странную рыбку с рубиновыми глазами. Ты бы видела его ауру!

Марджори-Иезавель:

Ты и рыбью ауру видишь?

Анафема:

Нет. Разведческую ауру. Может она там у них у всех такая. Странная. Но главное не это. После такого явления дети поверили и стали болтать о Книге жизни. Очень интересно они рассуждали об этой самой книге. Здраво.

Марджори-Иезавель:

Они повзрослели. Вот и рассуждают о взрослом.

Анафема: Ты бы видела их лица!

В беседке меж тем текла беседа.

Уинслидейл:

Мне все же интересно, если это было до начала времен, то из чего она была? Бумагу не изобрели еще, пергамент? Тоже сомнительно. Если на глине, учитывая опыт лепки человека богом, то слишком громоздкая.

Пеппер:

Глина? Слишком громоздкая. Если предполагается в нее столько впихнуть! Может она вообще виртуальная. Никто не знает, что такое Бог. Может это компьютер вообще. А остальное — сказки для необразованных и детей.

Брайян:

Скажешь тоже! Компьютер. Это тебя Адам на «Матрицу» водил, не иначе. Книга жизни — философский вопрос из разряда что первично — материя или сознание.

Адам:

Или яйцо и курица. Не делали же на небесах электронных книг!

Джонсон:

По мне, так на Небесах вообще ничего не делали. Это все мы, люди.

Адам:

И тут просто непонятно — кто есть кто. Про этих агентов и прочих участников. Ну я о прошлых делах. Все ходят меж людей, все пользуются людскими чувствами и материальными объектами. В конце концов это люди всех их и придумали. Опять возвращаемся к вопросу яйца и курицы. И кто докажет им, что жизнь никто отнимать не имеет права? Бог? Не убий, а потом стирать с лица земли? Может Он занят в другом мире. Ну вдруг? А вдруг его вообще и нет. Пятьдесят на пятьдесят.

Джонсон:

Слушайте, я вдруг понял смысл. Той общечеловеческой пословицы про вырастить сына, построить дом и посадить дерево. Дом — это же наша Земля, которую всем надо беречь. А беречь и означает строить, то есть созидать, а не портить и разрушать. Вырастить сына… и дочь тоже, конечно, Пеппер! Речь идет просто о будущих поколениях, о детях всей планеты. И дерево. Вот в деревьях вся сила. Они заботятся о нас, дают нам кислород для дыхания, то есть для жизни, а еще они хранят память о прошедшем в вековых кольцах своих стволов. Что если эта Книга…

В это время Анафема забежала попросить помочь со стульями, так как по ее предчувствиям ожидаются еще гости.

Прибытие компании в Бентли очень оживило посиделки. Сюрприз явно удался. Горшки с цветами, принятые с благодарностью и быстро перенесенные в дом, оторвали всех от стола ненадолго. Мюриэль с Эриком вписались в компанию Этих и Джонсонитов и охотно участвовали в разговорах. Подозрительно молчаливый херувим Метатрон дулся на всех, но пудинг попробовал, да и Кроули сидел с краю стола молча и задумчиво смотрел на компанию. А остальные живенько, с интересом и смехом разговаривали о традициях, елках, деревьях. Потом все как-то незаметно перешло к проблемам сегодняшнего дня. И вернула всех туда от праздника Пеппер, которая вдруг сказала, перехватив взгляд Кроули: «Вот мы тут сидим, рассуждаем, вкусняшки на столе. Но в то же время всегда на Земле кто-то воюет, голодает и болеет. И всегда найдутся или террористы и милитаристы, которым не война, а мать родная, лишь бы продать свое оружие в третьи страны и развязать очередную заварушку в борьбе за ресурсы и территории. И что с этим делать?»

Джошуа подал ей очередной кусок пудинга со словами:

«Вся мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать то же самое. Ведь так просто.» И на сегодняшний день, пока есть тут такие, как вы все — Земля будет жить спокойно. Несмотря ни на что. У вас есть желание выстроить лучший мир, а если есть желание, будут и силы, и возможности. Вы — люди, и у вас есть свобода выбора. Главное — выбрать правильно и чаще говорить друг с другом. По-доброму говорить, а не оружием бряцать. Что касается Книги, то вам ее и писать дальше. Аккуратно с добром и милосердием, как вы это умеете. Стоит захотеть, и никаких армагеддонов не устраивать.

После этих слов Кроули вдруг встал, извинился и вышел прочь из теплого круга в беседке. Через минуту Джошуа направился следом. Остальные продолжали весело наслаждаться десертом.

Демон стоял в тени высокой ели и смотрел на небо. Над Тадфилдом пламенело Северное сияние. Только посвященные в тайну бытия могли знать, что это проекция суеты на Небесах. Так оно и было: ангелы под руководством Азирафеля раскрашивали все вокруг акварельными красками. Кроули посмотрел на всполохи недолго, а потом ушел в машину. Джошуа следом за ним приоткрыл дверь: «Можно? Ты в порядке?» Тот только усмехнулся в ответ, но промолчал. Да и что говорить? Все дело в том, что надо было правильно загадывать желание. Иногда все сбывается слишком буквально. Он загадал увидеть Ангела. Вот и увидел это небесное рисование. А если бы загадал поговорить, то тот просто бы позвонил по телефону. Он там очень занят. И такой радостный. С чего бы это?!

Джошуа усмехнулся, покачал головой, слегка прищелкнул пальцами и ушел в беседку к десерту.

Серебристая голубоватая то ли звезда, то ли снежинка тихо и осторожно планировала прямиком с небес на верхушку ели…