Вариант 513. (гет)

Вариант 513.

Или занимательная ботаника для эфирно-оккультных и прочих теоретиков.

«Но что война для соловья!

У соловья ведь жизнь своя.»

(Алексей Фатьянов, 1942 год)

1. Яблоня.

«Пылали георгины.

Под семицветной радужной дугой.

Он вышел в сад и в мокрых комьях глины

То яблоко пошевелил ногой.

В его глазах, как некое виденье,

Не падал, но пылал и плыл ранет.

И только траектория паденья

Вычерчивалась ярче всех планет.»

(Павел Антокольский)

За сутки до нападения на книжную лавку Азирафеля.

Жасминовый коттедж в Тадфилде вовсе не зарос жасмином, который обычно в этих широтах вымерзал. Но чубушник рос исправно и поздней весной щедро расточал сладко-горький свежий аромат цветов. Кроме самого коттеджа и с некоторых пор его новой хозяйки — Анафемы Пульсифер, в девичестве Гаджет, одной из достопримечательностей Тадфилда числилась самая старая яблоня города, росшая во дворе именно этого коттеджа. Хотя о том, что это яблоня было известно всем, но кроме листьев и заманчивой редкой древесины, яблок на ней никогда никто не видел, как и цветов. И только в этот год, в мае, как раз когда близняшкам Ньюта и Анафемы исполнилось три года, дерево вдруг покрылось нежно-розовыми цветами, к августу превратившимися в крупные винно-алые плоды. Наконец, Дейдре Янг, главный консультант Анафемы по вопросам садоводства, основываясь на систематических дегустациях яблок Адамом в течение последнего месяца, объявила, что плоды созрели. На следующий день для сбора урожая в коттедж пожаловали Джонсониты и Эти, значительно повзрослевшие от последней памятной встречи с ними за оградой сада Янгов. Они расселись под деревом, а также на его ветвях и вот тогда под хруст поедаемых плодов, шорох травы, восхитительный аромат наполняемых яблоками корзин, и было заключено Великое яблочное Перемирие, повлекшее за собой Эру дружественных потасовок, битв на шахматной доске, поочередного придумывания игр и важных дел для обеих компаний. Эру всеобщего благоденствия в Тадфилде.

Однако, перед этим знаменательным днем Анафема спала очень плохо. Если вообще эти обрывки странных видений можно было назвать сном. Нет, виноваты были вовсе не близняшки, уютно сопевшие в своих кроватках всю ночь, и не стук падавших в траву яблок. Нет, ей даже не мешали сожаления о сжигании второй части предсказаний Агнессы. Они ей абсолютно никогда не мешали по причине отсутствия таких сожалений, так как строить свою жизнь самостоятельно, не опираясь на мутные намеки и двусмысленные подсказки Агнессы, оказалось весьма занимательно. Но в эту ночь! Ей пришлось задуматься насколько в ее генах взыграла кровь ланкаширской ведьмы. А снилось Анафеме странное вероятное будущее: странная суета вокруг неизвестного ей букинистического магазинчика в Сохо, странный (голый) представительный мужчина, якобы потерявший память и навязавшийся в квартиранты к добросердечным мастерам по ремонту великов, странные межличностные взаимоотношения между соседями магазинчика, дурацкий бал в стиле Джейн Остин в этом самом магазинчике, странные его посетители, обливавшие еще более странных иных посетителей пожарной пеной, а потом скидывавшие им на головы тома старинных энциклопедий, странная дама с лицом миссис Шедвел, одетая как престарелый рокер, во главе безобразных нападавших, лифт с выходом на улицу, в котором поочередно катались знакомые ей добросердечные мастера по починке покореженных великов в ночи. Все это перемежалось отзвуками известной песни про надвигающееся Нечто, танцами в стиле века восемнадцатого, чувством чужого страха, потерянности и беспросветного одиночества. Вот с этим чувством одиночества она и проснулась, и, сев в кровати, рассеянно, но убежденно произнесла: «Оно все ближе и ближе, и никому не скрыться. Стоит собрать все яблоки и найти Книгу. Сорвавший плод, знает.» Ньют озабоченно поглядел на жену, но ничего не сказал.

Затем утренняя возня с малышами, завтрак, детская беготня с корзинками яблок вокруг коттеджа несколько отвлекли ее, но тревога нарастала, несмотря на миленький мотив песни, крутившийся в голове так упорно, что она его даже попробовала напевать. На лужайке перед домом Ньют под руководством мистера Янга в четырнадцатый раз собирал Дика Турпина. В предыдущие тринадцать раз оставались лишние детали, так что отвлекать мужа не следовало. Повзрослевшие дети весело перекрикивались среди ветвей старой яблони. Мальчики острили, Пеппер с левым предплечьем, упакованным в гипсовую повязку уже вторую неделю, язвила по-доброму, ей почти не было больно, и она всем сочувствовала и размышляла над выбором профессии медсестры, как наиболее важной для людей. Джонсон и Адам пытались слегка и грубовато с ней флиртовать, натыкаясь на насмешки и шуточки, смех прерывался только хрустом поедаемых яблок. Картина мирная и даже буколическая. Однако, когда Анафема понесла к яблоне чай и печенье, Адам соскочил с очень удобной ветки, которая за эти годы выросла пропорционально его тяжести, и, подхватив поднос, спросил: «Эй, что случилось? Ты выглядишь очень встревоженной!» Этому мальчишке просто невозможно было врать. Да и не хотелось. Поэтому у Анафемы и вырвалось это: «Что-то приближается. И это плохое что-то. Я чувствую. Но что делать, не знаю.»

— Дети здоровы?

— Да.

— Ньют?

Анафема показала на конструкторское бюро на лужайке и пожала плечами: «Все как всегда, но мне тревожно. Снилось нечто непонятное.»

— А посоветоваться?

— С кем? С мадам Шедвел?

— А почему нет? Или мне расскажи. Какое такое «Что-то»?

— Не могу понять.

Прежде Анафема жила, просто согласовывая свою жизнь с Книгой. Теперь советов Агнессы уже не имелось, матушка была далеко, к тому же Анафема не была уверена в том, что и она сможет дать нужный совет и понять эти сны. Ведь матушка была всего лишь профессиональным потомком, а не разгадывателем загадок. Что это было? Будущее? Да и можно ли верить в способность предугадать будущее? Возможно, некоторой интуицией обладает всякая умная мать, к этому ведет их беспокойство за детей. Но предсказывать?! И как бы порой не хотелось Анафеме считать себя возрожденной Агнессой Псих, здравый смысл и привычка педантично взвешивать и анализировать явления и обстоятельства не позволяли ей настолько уходить от реальности. Поэтому она ответила Адаму следующим образом: «Наверное, я привыкаю постоянно беспокоиться. О чем? О детях? Они здоровы. О Ньюте? Так он даже нашел себе работу бухгалтера в местной странной фирме, где пишут бумажные документы и считают на счетах. Ты же знаешь, это местная достопримечательность. Традиция англичан соблюдать традиции. Винтажная заплесневелость в викторианском стиле, приносящая вполне сносный доход. Или их восхитила его способность точно манипулировать с цифрами устно, или они боятся, что их секретные секреты просочатся в мир через электронику. К тому же моих денег хватит. Мы даже собираемся выкупить и модернизировать этот ветшающий коттедж, и хозяева очень рады этой идее.»

— И о какой Книге идет речь в твоем предсказании? Ты же сожгла вторую часть с предсказаниями? Я считаю, что правильно.

— Боюсь, что речь не об этом.

— А о чем? Конец света уже не случился.

— Вот именно.

— Вот именно? Я не уверен, что нас оставят в покое, — голос Адама стал необычайно взрослым.

— Ты имеешь в виду себя или человечество? Возможно ли Второе пришествие? Что ты об этом думаешь? Может речь идет о Книге жизни?

— Второе пришествие? Ерунда. Патер Браун рассказывал нам на факультативе по религиоведению. Когда две конторы: одна сверху, другая снизу, объединяются против человечества, призывают Христа в качестве судьи и вычеркивают половину человечества из книги жизни, как не вписавшихся в правила. А потом верхняя контора побеждает нижнюю и отправляет ее туда же. То есть к второй половине человечества. То ли жарить их на адских сковородках, то ли жариться вместе с ними. Короче, хтонь и хоррор. Я не верю в это. Не ясны критерии судьи, да и слишком много работы для него. Люди сами должны понять, что так дальше нельзя. Никакой бог или герой не может отвечать и решать за человечество. Мир несовершенен? Значит уничтожать его нельзя. Система себя не исчерпала. Все просто. Стремиться к разумному и доброму можно вечно. А если чудики «сверху и снизу» думают по-иному — это их проблемы, мы снова им помешаем.

И Адам хрустко надкусил очередное яблоко с румяным свободолюбиво алым боком.

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея», в котором Анафема выступает под своим именем, считая его достаточно загадочным, а миссис Шедвел придумала то, что придумала. В блоге их считают фанатками книги «Это был чудесный день…» по классификации Джеймса-Джима-Гавриила.

Марджори-Иезавель:

Анафема, мне снятся странные сны. Даже рассказывать страшно.

Анафема:

Мне тоже, миссис Шедвел. У Вас все в порядке?

Марджори-Иезавель:

Все чудесно. Я счастлива. Мистер Шедвел спокоен и доволен питанием. Погода превосходная. Сейчас здесь разгар весны. На днях ездили с экскурсией в национальный парк Улуру-Ката-Тьюта. Гора очень впечатляет. Местные считают, что когда-то здесь обитал хозяин горы — водяной питон. Это странно, так как непонятно, где была его вода, ведь тут на многие мили вокруг только пустыня? Местные аборигены почитают это место, считая, что именно здесь появились те, кто путешествовал по земле, создавая виды и формы. Для них Улуру и Ката-Тьюта — доказательства подвигов, совершенных предками во времена создания мира. Тебе было бы интересно проследить местные лей-линии. Думаю, тут из них безумные завихрения. Потому что именно после экскурсии сны мои и начались.

Анафема:

??? Что же снилось?

Марджори-Иезавель:

Представь, снился тот приятный парень с аэродрома, душа которого некоторое время обитала во мне. И его странный приятель. Приятель почему-то четыре года живет в машине вместе с растениями, ему очень одиноко. А потом началась кутерьма вокруг книжной лавочки в Сохо.

Анафема:

На лавочку напал невесть кто, и их отгоняли огнетушителями и энциклопедиями?

Марджори-Иезавель:

Именно. Точь-в-точь!!! Во главе со странной дамой похожей на меня, как вторая капля воды. Странно… Я даже думала заняться психоанализом сна и решила, что на фоне этой райской австралийской жизни нам с Шедвелом не хватает некоей особой душевной близости. Но тут он неожиданно написал стихи в мою честь и даже положил их на музыку. Стихи непритязательны, слуха у него нет, голос скрипучий, но я увидела, что он стремится… Впрочем, это не важно. Иной вариант толкования сновидения — я сошла с ума.

Анафема:

Вот видите! Я же Вам уже писала, что мистер Шедвел единственный в своем роде! И можно успокоиться на предмет нашего умственного здоровья — межконтинентальным коллективом только ковидом болеют, коллективом с ума не сходят. Пойду в сад, помедитирую под яблоней. Кстати, Вам привет от детей и Ньюта.

Марджори-Иезавель:

Да, ты меня успокоила.))) Спасибо за привет. Им тоже — поклон! Если что, спишемся снова!

Анафема:

Держите меня в курсе, пожалуйста.

Примечания к 1 главе.

«…на ней никогда никто не видел, как и цветов…» — можете сколь угодно рьяно оспаривать эту историю яблони. Но мною изложена подлинная история моей яблони, которая не плодоносила тридцать лет, несмотря ни на какие удобрения, уговоры и народные средства в виде вбивания в ствол гвоздей. Но стоило только показать ей топор…

«национальный парк Улуру-Ката-Тьюта» — это в Австралии.

2. Горький Миндаль.

«Горький миндаль

Опасен передозировкой

Холод в словах»

(Gera)

Утро после нападения на Книжную лавку Азирафеля.

Как всем известно, продовольственный, или сладкий миндаль, содержит 25,2 мг цианида на килограмм. Обычная порция миндаля составляет 30г или 25 ядер в сутки. Летальная доза цианида 0,5-3,5 мг на 1 кг массы тела. То есть, если Вы весите 70 кг, то Вам нужно съесть 1,38 кг или 1100 ядер в один день, чтобы получать смертельное отравление. Горький миндаль содержит в 50 раз больше яда на кг, чем сладкий. Смертельно опасная доза — всего 50 горьких орехов для взрослого человека. Яд — это амигдалин, который в организме преобразуется в синильную кислоту, блокирующую доступ кислорода к клеткам, и они умирают. Развиваются тошнота, рвота, учащенное дыхание, судороги, замедление сердцебиения, дыхания, утрата сознания и смерть. Наиболее опасна газообразная форма синильной кислоты. Действие развивается стремительно, потеря сознания наступает через несколько минут, смерть — через 5- 15 минут. Летальность практически 100%! При этом никаких изменений поведения и галлюцинаций (в отличии, например, от лауданума)! Отравленный просто умирает от невозможности дышать. Помнится, в Древнем Египте для казни преступников применялось «наказание персиком», так как синильная кислота получалась из косточек этого фрукта. Ясно, что доза миндального молока, требуемая для отравления, если бы это молоко делалось из горького, а не пищевого миндаля, в стакан бы не влезла! Конечно, возможности Метатрона позволяли ему засунуть цистерну этого самого молока из горького миндаля даже в наперсток, сделав наперсток большим внутри, чем снаружи. Но. При абсолютной эфирной природе Азирафель не нуждался ни в дыхании, ни в обогащении крови кислородом, сводя на нет как механизм действия яда, так и все возможные и невозможные усилия по впихиванию невпихуемого в пластиковый стакан из кофейни.

Подобные мысли одолевали Метатрона во время ожидания очереди в кафе с этим безумным названием: «Дай мне кофе, или дай мне смерть!» Конечно, он ненавидел Азирафеля настолько сильно, как может ненавидеть возвысившаяся посредственность кого-то очень умного и доброжелательного. Сорванный Апокалипсис и дружба с демоном только усугубляли вину ангела. «Я бы предложил ему только смерть,» — думал Метатрон, а предлагал пост верховного архангела. Просто хитрый тактический ход. Изолировать Азирафеля в бюрократическом заповеднике, именуемом Небесами поближе к неусыпному оку собственного наблюдения и подальше от его друга. Уж слишком опасно сильны они были вместе! А, приставив к нему Уриила и Михаила, можно уже было не опасаться и его активной доброжелательности. А в случае чего можно подключить к делу и Рафаила, известного своей непреклонной волей и горячей ненавистью к инакомыслию.

Метатрон ненавидел Азирафеля так же сильно, как и Кроули. Но в случае последнего ненависть была более давней и свирепой. Да, тогда Кроули звался иначе. Тогда и Сатана звался иначе. И все они болтались среди звезд, что-то там творили и изобретали. Метатрон в те далекие времена был просто милым херувимом, наделенным пухленьким розовощеким личиком и парой легких крылышек, и болтался в непосредственной близости от Создателя. Если взглянуть на Сикстинскую Мадонну Рафаэля, то у ног Богоматери каждый может пару таких увидеть. Но у Метатрона имелось одно существенное отличие от прочих. Уже в то время он умел люто завидовать своим собратьям, имевшим кроме миленькой кудрявой головки и крылышек еще руки, ноги, множество глаз, а также вдохновенное воображение. И это, разъедая его с одной стороны, с другой — позволяло изобретать еще никем не придуманные вещи, как, например, слежка и донос. Из-за крохотных размеров, незначительности и незаметности, он юрко и настойчиво отслеживал компанию Люцифера, подслушивал разговоры, выделял в них все, что могло бы возмутить Создателя, и вовремя подъюркивал к последнему, сообщая в нужном ключе обо всем. Естественно, сообщения эти носили весьма недоброжелательный, предвзятый и опасный характер. Но капля долбит камень не силой, а долгим падением! В итоге от падения этих ядовитых капель, цветисто расписывающих Господу опасность разговоров и деяний Люцифера с дружками, и случилось падение ангелов во главе с сияющим первенцем творенья. Ведь Сияющий первенец творенья слишком высоко поднял планку воображения и необузданного творчества, и кто мог после этого с ним сравниться? Всевышний позавидовал? Возможно, но непостижимо. Однако, Метатрон уже тогда знал, как и что подать в нужный момент, чтобы результат получился именно тем, коего он и ожидал. «Ты должен знать, почему умрешь. Бог оставил тебя. Он утверждал, что любит тебя, требовал восхвалений, но все же обрек тебя на погибель!» — именно этими словами огромная голова, висевшая в пустоте, объяснила ангелу, который в тот момент носил иное имя и еще не звался Кроули, его прегрешения, Божью волю и его дальнейшую незавидную змеиную судьбу. Карьерный взлет маленького херувима был стремителен и необъясним ничем, кроме непостижимости замыслов господних. Позже, Метатрон все чаще озвучивал то, что сам Создатель озвучивать не хотел, или не успевал. А еще позже, когда патриархальность цивилизаций сделала истинный голос Господа неприемлемым, образ говорящей головы пожилого возраста вполне удовлетворил всех. Каждый слышит, то что хочет, в соответствии с собственными представлениями о божественном, сказанное тем голосом, который совпадает в воображении именно с его образом Бога. И представления большинства религий в этом вопросе именно говорящей голове и отдали предпочтение. Прическа, размер и цвет бороды менялись в зависимости от эпохи и местности, но суть осталась — так Метатрон стал Метатроном, гласом Божьим.

Но больше, чем Азирафеля и Кроули, Метатрон ненавидел людей. Эти жалкие создания, так долго пользовавшиеся вниманием и любовью Творца, возмущали его до глубины души именно тем, что делали все, что хотели уже на протяжении достаточно долгого времени, совершенно не учась на ошибках прошлого, а господни наказания вроде Потопа, совершенно никого не пугали. И, кстати о Потопе. Ненависть Метатрона окрепла окончательно, когда в писаниях людских он увидел, что человечки придумали историю Гласа божьего, коим стал праведный старец Енох, забранный Господом на Небеса весьма в преклонном возрасте, который к тому же оказался прадедом Ноя. То есть что же получается? Судя по людским легендам, Ной и семейство спаслись благодаря протекционизму и кумовству, а не благодаря собственной праведности? Нет, Метатрон никогда не был человеком. По крайней мере в этой вселенной. А потому унизительное придание в библейских сказках ему этой человеческой сущности стало последней каплей, после чего он просто жаждал мщения в виде закрытия проекта «Люди» любой ценой.

Вот все это и делало необходимым развитие грандиозного плана под названием «Второе Пришествие». А в данном раскладе он просто убивал семерых одним ударом. Во-первых, удалял под небесный надзор Азирафеля. Во-вторых, разлучал ангела с демоном, устраняя опасность их совместных чудес сумасшедшей мощности. В-третьих, оставлял книжный под присмотром наивного Мюриэля, одновременно, в-четвертых, обеспечивая возможность заняться поисками в недрах книжных завалов Азирафеля Книги жизни. В-пятых, получал возможность для запуска второго пришествия и уничтожения людишек и адских тварей одним махом. Бонусами шло, в-шестых, несколько дисциплинировать всю ангельскую братию, в-седьмых, если вдруг Кроули согласится вернуться на Небеса, либо засунуть его в отдел делопроизводства навечно, либо повторно скинуть в Преисподнюю за очередной идиотский вопрос. (Ну, глубокоуважаемый читатель с огромным писательским, редакторским и читательским опытом?! А, господа «профессионалы», пишущие более двадцати лет?! Понравилось?! Ведь обычно в перечислениях после «во-первых» никто не идет максимум дальше жалкого «в-третьих»!!!)

Проведя свой демарш в книжный, он остался очень доволен. Ни Уриил, ни Михаил его не узнали, последний еще и надерзил, за что следовало потом с ним разобраться. Унал его только Кроули, что было хорошо, так как говорило о том, что демон потерей памяти не страдает и вряд ли захочет вернуть свой ангельский чин: очень уж тон его был неприветлив и колок. Азирафель же его надежды оправдал вполне, сохранив свою ангельскую веру в непогрешимость Небес и Господа, а также в возможность победы добра наивной души над хитросплетением интриг. Никакие чудеса не понадобились! К тому же, Метатрон пребывал в уверенности, что Азирафель не знает до конца, как все работает, а поэтому его легко можно использовать в своих целях. Теперь, можно было продвигать собственный План дальше. Был ли этот план непостижим? Для всех остальных, конечно, да. Был ли он Великим? А какие еще планы могли родиться в гигантской голове Метатрона? Согласовывался ли с божьим планом? Естественно, даже если Создатель о нем и не подозревает, то ведь если осуществляется План Гласом Божьим, и тогда какое еще со-Гласование нужно?!

Смею открыть Вам, читатель, некую тайну. Она в том, что Метатрон не действовал в одиночку. Был еще один из архангелов, которого все не то, чтобы забыли, а просто не хотели или боялись лишний раз поминать. Архангел Рафаил во всех пунктах ненависти своей вполне совпадал с Метатроном. Во всяком случае Метатрон, как и все остальные, был в этом абсолютно убежден. Тем более, что ненависть эта ему по должности была положена, ибо числился за Рафаилом отдел господня прокурорского контроля, состоящий, впрочем, из него одного. Но и этого вполне оказывалось достаточно. Впрочем, когда-то он назывался целителем божьим и врачевал недуги духовные и физические. Но, понимая, что в корне любого недуга лежит просто зло в чистом виде в любой форме, он предпочитал всякой терапии и даже (прости, Господи!) психотерапии радикальные хирургические методы лечения, причем используя отнюдь не скальпель. Постепенно целительство в его лице приобрело форму яростного и неумолимого прокурорского надзора. Глубокоуважаемые леди и джентльмены, судари и сударыни, месье и месьерши! А знаете ли вы, что такое прокурорский надзор? Да, да, знаете ли вы о его непреклонности, неподкупности и независимости?! Как ищет он, находит и карает? Безжалостно и жестоко, но всегда честно и справедливо. По крайней мере он должен быть уверен, что непредвзято. Да что там! Он просто знает, что всегда педантично прав и умопомрачительно объективен. Возможно все происходило именно так, но может и иначе. Ведь так часто мы судим о предмете или явлении по названию или по мнениям других, что ошибочно, а порой просто порочно. Объяснить? Хорошо.

Если кому-то хочется воды, он спрашивает, где колодец. Однако, есть такие, которые предпочитают не спрашивать, а сами рыть колодец. Или вы думаете, что вопросы рождались только в голове Кроули? Отнюдь! Рафаил, как создание умное и наделенное великолепными аналитическими способностями и логикой, свои вопросы задавал себе, и сам же искал на них ответы. Так надежнее. Не верите? А вы попробуйте. Во всяком случае, такая тактика всегда себя оправдывала, а также обеспечивала ровный правильный путь, а не скатывание по наклонной.

Вот с ним-то Метатрон и держал совет перед разруливанием ситуации Гавриил-Азирафель-Кроули. Рафаил сразу предположил, что Кроули на Небеса не пойдет, хотя в противном случае он уничтожил бы Змея Эдемского с особым удовольствием, ибо кару Божью за известный скандальчик веками считал абсолютно неадекватной преступлению, а уничтожать демонов он умел, ибо молния его уничтожала их сущность навсегда и без остатка. Что касается ангела Восточных врат, то тут он просто предложил даже несколько не ангельский, а в чем-то даже дьявольский вариант расправы: назначить Азирафеля Верховным архангелом, посмотреть, каких ошибок тот наделает, выявить возможных сторонников, а потом всех скопом из Книги Жизни и вымарать. Так что размышления Метатрона о миндальном сиропе для Азирафеля вполне укладывались в план окончательного очищения Небес от заползшей туда скверны. И, главное, именно с трубного сигнала, поданного Рафаилом, по преданию и завету божьему и следовало начать все шоу под названием Второе пришествие.

Примечания к второй главе:

По поводу херувимов их классификации и систематики. Невозможно классифицировать несуществующие предметы. Поэтому у каждого своя классификация. Ангелы не относятся ни к животным, ни к растениям. Так, мифология. Автор, будучи атеистом, при классификации руководствовался бородатым анекдотом про то, как правильно писать слово «хирург». Ну, знаете там еще, если хирург хороший, то следует писать через «и». Если плохой, то сами понимаете. Поэтому таковы они, хЕрувимы.

На серафимов, начала, престолы, власти и прочую эфирную толпень автору просто начхать. На прежнее имя Кроули — тоже, как и ему самому. Все может и имеет конец, но до конца претерпевает осознанные или не осознанные превращения, то есть метаморфозы.

Если чьи-то чувства оскорблены, можете просто не читать.

3. Эдельвейс.

От утра после нападения на книжную лавку Азирафеля и до 23 октября.

Лифт стремительно возносился, Небеса становились все ближе и ближе, земные чаянья и печали оставались внизу и уходили все дальше во времени. По мере приближения в ушах Азирафеля все явственней звучало:

«So climb every mountain,

Ford every stream,

Follow every rainbow,

Till you find your dream

A dream that will need

All the love we can give,

Every day of your life,

For as long as you live».

Метатрон, стоявший рядом, видимо тоже слышал мелодию, так как вполголоса и фальшиво подпевал на английском, отбивая такт носком правой ноги, как маленький скрипач в первом классе музыкальной школы. Дыхания и слуха ему не хватало даже на подпевание, и получалось отвратительно. Но Азирафель этого вначале не замечал, так как «заберись на все вершины, вброд все реки перейди, следуй за каждой радугой, пока не найдёшь свою мечту» было созвучно его собственным мыслям: «Я смогу, я все исправлю, Небеса должны быть хорошими, они поверят мне, Он поверит мне, Он поймет, что я был прав…». В те минуты внутри него горел яркий свет кипящей благодати, радость сбывшейся надежды, сознание собственной нужности, которым не мешала даже некоторая горечь от воспоминания о скорби в лице замершего у Бентли Кроули. Во время взлета вверх Азирафель просто отмахнулся от этой горечи, собираясь наладить все и разобраться с собственными чувствами несколько позже, ибо название проекта «Второе пришествие» огорошило его неотвратимостью беды и собственной беспомощностью, но волшебные слова «Верховный архангел» обещали невозможные возможности и крутые ништяки вселенского масштаба. Это были два противоположных полюса, но оба умещались на дне его души и ничуть не тревожили советь, так как возможность сделать Небеса правильными, отвечающими его принципам и требованиям, затмевала все и окрыляла. При этом своего лица он не видел и не контролировал. Метатрон не видел его так же, так как стоял рядом и пялился на дверь. И странная улыбка бывшего стража Восточных врат осталась никем не замеченной: «Говорят, власть развращает и омерзительна, «как руки брадобрея»? А как же Бог? Потоп просто ошибка? И я ведь знаю, лучше многих из них, что война, голод и загрязнение не продукты божественной воли, а порождение сердца человеческого. Другой вопрос, как Создатель это допустил. Кроули говорил про вторую мировую и инквизицию, что это не он, а они сами. Хотя, он демон, мог и солгать. Нет. Мне он давно уже не врет. Или не врал. И теперь все в прошедшем времени? Я сказал ему, что все имеет конец, но не объяснил, что имею в виду. Просто один этап закончен, и я обязан перейти на другой. На другую вершину? Но иначе, мне не исправить все это. Жаль, что он не согласился и, конечно, теперь многое будет зависеть от меня, а за это время, за эти шесть тысяч лет на Земле… рядом с… людьми… я изменился. В лучшую сторону? Я не столь нескромен. Просто не испортился от небесного всевластия? А теперь? Нет, сам я ни за что не изменюсь».

Лифт несся вверх бесшумно и стремительно, но это стремительное движение по туннелю лифтовой шахты огненной волной выплеснуло на поверхность скачущих мыслей и слов старое воспоминание. Очень старое…

В начале начал.

Гавриил уже очень долго что-то рассказывал внушительным своим голосом о всеобщей великой цели и прекрасной земле будущей Франции, раскинувшейся вокруг. Всем уже мерещились лавандовые поля Прованса и виноградники Арля, на далеком горизонте вился дымок от костра святой Жанны, но внимание Азирафеля разбегалось по деталям. Тревога витала в воздухе, и даже уверенная речь Гавриила не убивала эту тревогу. Вопрос о том, как Гавриил мог получить эти знания покоя не давала. Не иначе, как он заглянул в Книгу?! Ну так Азирафель тоже однажды заглянул, попав как раз на страницы про Варфоломеевскую ночь, очень испугался и захлопнул Книгу побыстрее. Слева от Азирафеля, отдельно от остальных вокруг Люцифера группировались его дружки, и оттуда шелестел, нарастая, саркастический шепот. Справа в легком воздухе трепетали крылья Михаил, меж перьев которых то и дело вспыхивал то ли наконечник его копья, то ли его недовольный взгляд. Тревога нарастала. И тут Азирафель услышал сзади шипение: «Эй! Эй!» Он еще подумал, кто это можно прошипеть гласные звуки?! Но этот шипящий гласными кто-то настойчиво стал тянуть его за одежду, обернувшись Азирафель увидел задорный рыжий чуб, сияющий янтарный взгляд и тонкую руку, крепко схватившую его эфирный подол: «Эй! Азирафель! Давай сюда! Ты должен это увидеть! Тебе понравится!» Ангел даже не успел возмутиться или возразить, как эта сильная тонкая рука увлекла его в немыслимый туннель пространства и времени, а потом все стихло, кроме восхищенного шипящего шепота: «Мы недалеко от этой самой будущей Франции. Это Альтамира. Север будущей Испании. Смотри!» И свет наполнил пространство, оказавшееся пещерой. Огромная с меняющим высоту потолком, теряющимся в полной темноте, она оказалась наполнена необычайной жизнью, что трепетала и двигалась в бликах пляшущего света. Но Азирафель сразу не понял про пещеру, потому что прямо на него несся огромный бык охряного цвета, с черными и красными обводами мощных мышц. Он невольно отступил, но потом понял, что бык — неподвижен и расположен на стене: «Что это?»

В ответ раздалось: «Вот видишь?! Я так и знал, что тебе понравится… или заинтересует… хотя бы! Это нарисовано. Нарисованная история. Или написанная.»

— Написанная? Но тут нет ни букв, ни речи!

— Ну и что? Это рисунок. Буквы будут потом. Латиница, кириллица, несколько видов иероглифов и арабская вязь, что бы это не означало! Но вначале должны быть рисунки, пиктограммы, клинопись и прочие эксперименты. Это самая первая книга. Или первое искусство? А разве книга не искусство? Лучшее из создаваемого, потому что хранит истории во времени?!

Азирафель рассматривал стены: черным охряным и красным цветами рисовалась история охоты. Рисунки, расположенные на потолке и стенах не только главного зала, но и в главном коридоре и других залах, изображали мощных бизонов, легких лошадей, угрожающе многочисленных кабанов, отпечатки людских ладоней и самих охотников. Выполненные углём, охрой, гематитом и другими естественными красками при помощи пальцев и примитивных приспособлений, сделанных людьми, они поражали разнообразием и масштабом. Учебник это был, или просто весточка потомкам на память, или магическое заклинание с пожеланием удачной охоты?! Но нарисованные фигуры выстраивались и рассказывали о том, как силен бык, как малы охотники, но их много, и они вместе, а вместе можно победить и огромного быка, как бы страшен и силен он ни был.

— И таких рисунков множество. Они везде. По всей планете рассеяны. И знаешь? Они гораздо старше той племенной пары. В несколько раз. Тысяч раз. Так может она не такая уж и племенная?

— Не может быть. Это какая-то мистификация.

— Нет. Они тут были еще до Госп…

— Замолчи. Ты этого знать не можешь.

— Сам посмотри. Какие старые и какие прекрасные. Они сами это создали. Люди. Они сами умеют создавать. Я проверял возраст.

— Нам пора обратно.

Азирафель чувствовал нарастающую опасность дальнейшего философствования на данную тему, но спутник его закусил удила: «Успеешь. Ты подумай! Они все могут сами. И по времени опередили нас. Если даже считать динозавров шуткой, с этим не поспоришь. И не рассказывай мне про прежние черновые варианты племенных существ, уничтоженных по причине неудачности. Гениальное не может быть неудачным! Просто проверь другие материки на этой вашей голубенькой планетке. Никто не имеет права отмерять никакие сроки. Никакие шесть тысяч. Вы даже не все рассмотрели.»

— Вы? Кто это по-твоему — «Вы»? Стало быть, есть другие? И ты — теперь с другими?..

В этом месте воспоминание оборвалось. Лифт прибыл. «Он показал мне первую книгу человечества? Он подарил мне такое знание о людях…»

Время шло, и, чем дальше во времени он уходил от этого стремительного полета в лифте, тем чаще мелодия песни про вершины на словах собственных азирафелевых мыслей «я был прав» сменялась мелодией извинительного танца, а далее пелась голосом Кроули с только ему присущими язвительностью и сарказмом: «Я был прав, я был прав, а ты, ангел, облажался…»

Итак, прошло почти два месяца по земным меркам. Но дело, ради которого он сюда прибыл так и стояло на мертвой точке. Да, вначале происходила видимость некоторой движухи: Метатрон, отбросивший прочь плащ 70-х годов двадцатого века и возвратившийся к имиджу огромной головы, провел несколько совещаний с основными отделами в присутствии Азирафеля, на которых его уверяли в преданности и энтузиазме все, начиная от Михаил и заканчивая скопищем делопроизводителей тридцать восьмого ранга. Потом эти совещания начал проводить он сам, но любое его предложение буксовало, словно колеса телеги в песке вечной пустыни времени. Причем, некоторые из них давали пугающе противоположный результат. Чего стоил только слоган: «Сделаем Небо чистым!» Увы, увы! Из-за этого слогана в отделе внутренней безопасности небес пришлось открыть подотдел работы с доносами и жалобами на своих ближних. Бюрократические завалы на всех уровнях пугали своим размахом и безнадежностью. Так отдел молитв ответами на молитвы абсолютно не занимался, там их только успевали систематизировать, нумеровать, раскидывать по тематическим кучкам и прятать в долгие ящики. А в отделе анализа соответствий переводов священных текстов всех времен и народов так погрязли в опечатках, что порою оказывалось, что из-за небрежности переводчика не только Слово Божие не распространялось шире и дальше, а, наоборот неточности переводов рождали как новые религии, так и новые ереси, порой весьма агрессивные. Накопившиеся за шесть тысяч лет ошибки лежали мертвым грузом и запутывали не только земных последователей, но и ангелов. Метатрон отмахивался и советовал просто распустить восемьдесят процентов отделов за ненадобностью, ввиду грядущего проекта «Второе пришествие», только при упоминании которого, у Азирафеля волосы вставали дыбом, пересыхало во рту, и начинались сердечные перебои и давящие боли в груди, несмотря на отсутствие всякого сердца в ангельской анатомии. Когда ему становилось совсем невмоготу, он вспоминал очередную песню из «Звуков музыки», так как ничего иного на Небесах не вспоминалось:

«Если грустно, если хмуро, если дождик льёт,

Я вспомню всё то, что я очень люблю — и снова душа поёт!

Тёплые булочки с коркой хрустящей,

Кружки и чайник из меди блестящей,

Что на плите свои песни поёт...

Мелочи эти — спасенье моё!

Ветер, кружащий осенние листья,

Спелой калины пурпурные кисти,

Первый подснежник и ландыш весной -

Вот кое что из любимого мной!»

Но нет! Воспоминание о булочках с коркой хрустящей и корицей на Небесах совершенно его не утешало: «Он меня предал. И поцеловал на прощанье. Как Иуда. Так говорят. Да и пишут в теологической литературе. Он не захотел поддержать меня здесь, не захотел стать прежним. Неужели ему нравится оставаться демоном? Теперь я с ним не разговариваю… Хотя, булочек, конечно, жалко.»

Его помощники, а именно его правая и левая рука, как их назвал Метатрон, Михаил с Уриилом, никак ему не помогали, выясняя все время только кто из них какая рука, так как левой рукой никто быть не хотел. Или скрупулезно увязали в деталях: нового верховно-архангельского костюма, укладки и цвета его волос, этикета общения с подчиненными, сопровождающей все это музыки, количества, назначения, символичности и порядка раскладки предметов на столе в кабинете Азирафеля и так далее. Все имело значение смысловых намеков, поэтому ничего не должно было валяться просто так. Они называли это раскладыванием пасхалок. При этом они все же успевали показать всем видом своим, как недовольны его назначением, а, если бы на небесах были двери и кабинеты, то дверь в кабинет Азирафеля любой из них открывал единственным способом — ногами.

Проект Второго пришествия Азирафеля не вдохновлял совсем, как угрожающий той драгоценной хрупкой жизни, которую они с Кроули с помощью Адама и Этих сумели устроить на Земле не только для себя, но и для всех созданий больших и малых. А теперь? Минуя первую часть измышлений Иоанна-любителя грибочков, Метатрон жаждал развернуть вторую часть, в которой Антихрист был уже не нужен, война Ада и Рая не планировалась, а планировалось просто торжественное вымарывание нежелательных элементов из Книги жизни Сыном божьим, то есть Словом божьим, то есть Воскресшим Иисусом. И это вымарывание никакого Суда не предполагало. А предполагало, что, развивая проект Небес и Преисподней, а затем людей, Господь уже знал заранее, кто на что способен, ведь именно об этом и должно быть сказано в Книге жизни! А, стало быть, там сказано все до мелочей, то есть до мелких и крупных грехов, и никакого выбора ни у кого не было изначально. То есть овцы направо в райские сады, козлы налево в геенну огненную, а бесы, что будут их жечь, тоже сгорят в той же геенне после окончания работы по сжиганию грешников в полном соответствии с Планом. Итак, проект выходил на новый виток. Итак, оставалось отправить в небытие кучу созданий без суда и надежды на прощение, причем провести все это в высокоторжественной обстановке c распечатыванием семи печатей Книги, повторным выездом Всадников, победным гулом ангельских туб и сиянием Слова Божьего во всей его нечеловеческой красе et cetera, et cetera… Однако, ситуацию осложняло, что Книгу жизни никто никогда не видел. Имелась только инструкция по ее использованию и порядку снимания печатей, подробно и красочно изложенная в Откровении Иоанна Богослова. Да и Слово Божие в лице Сына Божьего давненько на Небесах не появлялся. Господь, кстати, тоже упорно отсутствовал.

Метатрон продавливал проект изо всех сил. А что ему оставалось? Азирафель же в ответ на это попробовал уподобиться упрямой и чертовски долгоживущей птичке, точащей клюв раз в тысячу лет, и развернуть Небеса обратно к Свету путем медленного перевоспитания ангельской братии. Для этого он ввел ежедневные планерки и еженедельные отчетные конференции, на которых поручал кому-то из ангелов представлять те или иные достижения человечества. Вначале все плевались и ленились, но позже — увлеклись. Например, за последние пару недель эфирные создания с удивлением узнали о гигиене, эпидемиологии, антибиотикотерапии и вакцинации, подвиги врачей, заражавших себя жуткими инфекциями, чтобы изучить их и разработать лечение повергли их в молчаливое восхищение. Затем пришла очередь трудов Коперника, Галилея и Циолковского. Судьба Джордано Бруно вызвала слезы уважения и гнев в адрес его противников, прикрывавшихся господним именем в невежестве своем. Ангелы втянулись постепенно и вскоре уже с нетерпением ждали очередных новостей с Земли и о Земле. Конечно, картины и скульптуры на религиозный сюжет по большей части были знакомы на Небесах, но медленное ознакомление с иными темами в искусстве повергло эфирных в шок. Чего стоили цвето-воздушные изыскания импрессионистов и уют малых голландцев, рериховские философские горные вершины и пронзительные левитановские березы! На фоне белой безликой скукотищи небесного дизайна все это сияло невообразимым праздником жизни.

Остроумие и красота технических изобретений людей также всех изумляла. Сандальфон никак не мог смириться с возможностью полета приборов, тяжелее воздуха, да и работа закона Архимеда его бесконечно удивляла. Он даже завел себе ванну для экспериментов в стиле Архимеда и вдохновенно плюхался в нее сто раз на дню с победным криком «Эврика!» Удивление — это всегда первый шаг к интересу, поэтому, когда Сандальфон на очередной конференции выступил с двухчасовым докладом о развитии транспорта «От Кон-Тики до межзвездных кораблей», его провожали восхищенными аплодисментами, причем аплодисменты эти предназначались вoвсе не Сандальфону, а безмерно изобретательному и отважному человечеству. Рафаил в своем отделе пока тихо все это наблюдал, фиксировал сторонников, отмечал сомневающихся и потирал руки в предвкушении скидывания нового верховного архангела с Небес в торжественной обстановки всеобщего единства и ликования.

— Чего ты добиваешься? — с грозовыми интонациями в голосе спросил Азирафеля как-то Метатрон, изумленный его активностью. На что ангел, не моргнув глазом, ответил: «Прежде чем судить и уничтожать, следует изучить и подвести итог! Вряд ли к этому придерется даже Ваш любимчик Рафаил. Ведь проект Господен столь грандиозен!», а потом поклонился, отвернулся и отправился к Саракаэлю обсудить план докладов на следующую неделю: на повестке дня стояла генетика, генная инженерия, экология и попытки решения проблемы глобального потепления и чистых источников энергии. Любому человеку было бы понятно, что новый верховный архангел добивается одного — уважения к роду человеческому и пересмотра небесных планов. Любому человеку — да. Но разве вы видели на небесах людей не в качестве пассажиров Аэрофлота или космонавтов? Парапланеристы? Ну-ну!

Однако, Азирафель не сдавался. Он ведь был уверен во всевышнем, в его всеобъемлющем непознаваемом всеведении. Стало быть, если бы Создателю не нравилось все, что затеял Азирафель, то сам Господь уже просто и без предупреждения Гласом своим испепелил бы его. А так… Следовало продолжать долбить алмаз небесной непробиваемости, уподобившись упомянутой птичке

Наконец, на очередной Небесной планерке Архангельского корпуса, во вторник, когда Метатрон отсутствовал по неизвестной причине, он рискнул на весьма противоречивую речь:

«Итак, коллеги! Несмотря на то, что сам я считаю проект «Второе пришествие» гибельным, необоснованным и порочным, и, учитывая убедительные доказательства Гласа Божьего — Метатрона о совпадении данного проекта с Великим Планом, главное из которых, это озвучивание проекта именно Гласом Божьим, соглашусь, что мы, конечно, начать можем. К чему это приведет? Вот в чем вопрос. Стоило ли трудиться над созданием вселенной и человечества, чтобы прийти в итоге к уничтожению оных? Риторический вопрос. Или мы верим Господу нашему, а, стало быть, доверяем Его планам. Или нет. Последнее чревато сами знаете чем. Поэтому, так как мы — ангелы, создания чистые, честные и любящие, то запуск проекта, упомянутого выше примем за нашу последнюю цель. Как сказал Архангел Михаил — останется только Вечность. Причем, Вечность победивших Небес. Мы должны понять, что для осуществления проекта необходимы три составляющие. Первая это Господь. Опустим этот момент, как сам собой разумеющийся, ввиду отсутствия Господа. Второе — это Слово божие и Главное действующее лицо проекта — Иисус. И третье — Книга жизни. Кто-нибудь знает где находятся две последние составляющие? … Никто? Поэтому рекомендую настоятельно всем отделам в течение трех недель представить предложения по их поиску. Иначе ничего не выйдет. И, составляя предложения, подумайте, а стоит ли вся возня результата? Или результат всей возни? Конечно, при данном раскладе Ад просто вычеркивается из Книги жизни Никаких битв и наших поражений не предвидится. Проект можно считать беспроигрышным. Но стоит все-таки просчитать варианты. Тем более, что двух важных составляющих у нас нет. Да и присутствие Господа в настоящий момент весьма спорно. Глас гласом, его мы уже услышали, но остальные ангельские органы чувств, а именно — глаза, осязание и обоняние требуют информации. Причем достоверной информации. А с некоторых пор Господом на Небесах и не пахнет! Мы — ангелы, а не какие-нибудь агностики. И вариант пятьдесят на пятьдесят в вопросе бытия Божьего нас не устраивает. К тому же вопрос об исчезновении всех деяний тех, кто будет вычеркнут из Книги ставит за собой следующий вопрос: а что будет с их деяниями, которые уже осуществлены? Я понимаю, вопросы здесь неуместны. Но ответы — очень желательны. Мы все знаем, что вселенная создавалась до первой войны. И создавали ее все. То есть взять и сразу… вымарать все это творчество, благословенное создателем — очень спорный с точки зрения морали поступок. А деяния падших, будучи вымаранными из Книги жизни, могут повлечь за собой вымарывание большей части вселенной. И не исключено, что это прекраснейшая ее часть. Да, Михаил, вечность предпочтительнее? Но чем будет заполнена эта Вечность? И не сводим ли мы все божественные усилия к нулю, не проявляем ли неуважение как к плану божьему, так и к этой самой Вечности. Подумайте над этим, братья и коллеги мои! И я жду ваши предложения в течение трех недель. Потом обсудим на повторном расширенном совещании. И примем окончательное решение.»

После планерки в отделах началась немыслимая суета, так как кто-то еще и распустил слух (а если быть честным, то Рафаил его и распустил), что отделы, чьи предложения не будут приняты, будут упразднены за ненадобностью, а ангелы с категорией ниже 25-й безвозвратно и без разрешения на чудеса — уволены. Азирафель о слухах слышал, но бороться с ними не стал, решив, что подобная постановка вопроса либо запутает ангелов, либо даст хоть какой-то результат. А зная их предложения, уже можно будет продолжить с этими предложениями бороться. Однако, один вопрос мучил его весьма изнурительно: почему многих его коллег волнует только собственное благополучие, а не судьба дивных творений божьих? Где произошел сбой? Неужели Небеса могут развиваться только в сторону всеобщего разрушения? Впрочем, это было уже три вопроса. И это еще он не поднимал перед собой вопроса о прокурорском надзоре, о котором помнил, но предпочитал пока глубоко не вникать. Ибо знал Азирафель, что в данной ситуации опасность лично для него не равноценна опасности миру, а Рафаил, от одного только вида которого Азирафеля передергивало, в единственном числе, даже пусть и на пару с Метатроном — зло существенное, но не абсолютное.

Главной же проблемой его через два месяца пребывания на Небесах оставалось обеспечение работой своей правой и левой руки, чтоб следить неусыпно за ним им неповадно было. Поэтому Азирафель, стараясь быть максимально убедительным и убежденным, поучал Михаил и Уриил в очередной раз.

— Рекомендую вам заняться поисками Книги жизни на Земле. Наиважнейшими поисками. Ибо никому другому данный поиск доверить не могу. Итак, Гавриила мы ни о чем спросить не можем. Или не хотим. Но! Мне он говорил, что руки у него болели, когда он нес известную вам коробку ко мне в магазин. То есть в этой коробке могло находиться нечто тяжелое. Очень тяжелое. Ведь руки Архангела от абы-чего болеть не будут. Так вот, я думаю, что именно эту книгу он мне и нес. Но по пути вполне мог ее перепрятать. Если он забыл свое имя, то уж как выглядит он сам, он забыть не мог. И найденный вами материальный объект, а именно спичечный коробок из шотландского паба «Воскреситель» эту теорию подтверждает. Гавриил был в Эдинбурге. Может на это его памяти хватило. И самое надежное место там — это его статуя на кладбище. Прекрасная, кстати, статуя! Удручающе похож. На ангела с крестом с Римского моста Святого Ангела через Тибр тоже похож. И прекрасный ориентир, кстати. Так что рекомендую вам обоим отправиться туда и все проверить.

Архангелы помялись молча, но отбыли в нужном направлении, даже не сменив небесные костюмы на земную одежду.

Примечания к главе третьей)))

* * *

«Эдельвейс» песня из фильма «Звуки музыки».

Перевод:

Эдельвейс, эдельвейс

Каждое утро ты рад мне,

Счастьем ты искришься весь,

Как же мне это приятно

Снежный цветок, счастья росток,

Вечно цвети и радуй

Землю мою ты, эдельвейс,

Благословляй и радуй

Далее остальные песни из того же фильма, столь популярного на Небесах.

Climb every mountain

So climb every mountain,

Ford every stream,

Follow every rainbow,

Till you find your dream

A dream that will need

All the love we can give,

Every day of your life,

For as long as you live

Так заберись на все вершины,

Вброд все реки перейди,

Следуй за каждой радугой,

Пока не найдёшь свою мечту.

Мечту, которой мы

Отдадим свою любовь,

Посвятим всю жизнь

До последнего дня.

"My favourite things" — в переводе Г. Иващенко:

«если грустно, если хмуро, если дождик льёт,

Я вспомню всё то, что я очень люблю — и снова душа поёт!

Тёплые булочки с коркой хрустящей,

Кружки и чайник из меди блестящей,

Что на плите свои песни поёт...

Мелочи эти — спасенье моё!

Ветер, кружащий осенние листья,

Спелой калины пурпурные кисти,

Первый подснежник и ландыш весной -

Вот кое что из любимого мной!

«Власть омерзительна, как руки брадобрея» — из стихов Осипа Мандельштамма о Сталине.

Пещерная живопись (часто называемая наскальной живописью) — изображения в пещерах, выполненные людьми эпохи палеолита, один из видов первобытного искусства. Большинство подобных объектов найдено в Европе, так как именно там древние люди были вынуждены жить в пещерах и гротах, спасаясь от холодов. Но такие пещеры есть и в Азии, например, Ниах-Кейвз на острове Калимантан на территории Малайзии. Именно в Азии, в карстовых пещерах в округах Марос и Панкеп на острове Сулавеси (Индонезия), обнаружен самый древний (по состоянию на январь 2021 года) рисунок животного — изображение целебесской свиньи, возраст которого превышает 45 500 лет.

Альтами́ра (La cueva de Altamira) — пещера в Испании с полихромной каменной живописью эпохи верхнего палеолита (Солютрейская культура). Находится на одноимённом лугу в 2 км от центра городка Сантильяна-дель-Мар в Кантабрии, Испания, в 30 км западнее Сантандера.

Альтамира является естественной пещерой в породе, а рисунки в ней — один из самых важных сохранившихся живописных и художественных циклов. С момента своего открытия в 1879 году пещера была исследована всеми ведущими специалистами-палеонтологами каждого из периодов палеолита.

Картины и рисунки пещеры в основном принадлежат Мадленской и Солютрейской культурам, а также некоторым другим, в том числе Граветтской и ранней Ориньякской, как показали последние серии уран-ториевого метода датирования. Таким образом, есть свидетельства, что пещера использовалась в течение различных периодов общим временем около 22 000 лет, примерно 35 600—13 000 лет назад, пока главный вход в пещеру не был заблокирован оползнем.

* * *

имя ангела Сариил в иных транскрипциях звучит как Саракаэль, что мне (да и ему самому) нравится больше.

4. Плющ.

«Цветущей юности принадлежат все розы,

А лавр хорош для цвета жизни дня;

Мне ж дайте плющ, прошедший чрез морозы,

Тот, что явился в мире до меня.»

Кристина Джоржина Розетти, 1862г.

23 октября.

В этом проулке он парковался уже более четырех лет, если не парковался возле книжного. Во всяком случае, ночи он проводил здесь. И проулок ему нравился тишиной, безлюдностью никогда не открываемых дверей и викторианскими окошками. Больше всего ему нравилось, что окошки, щедро увитые плющом, не любопытствовали на тему постоянной парковки винтажной Бентли со спящим хозяином и массой растений в горшках внутри. Плющ он считал своим союзником, ведь он всегда стремится к звездам, связывает все воедино, накрывает тенью и предоставляет убежище. Не являясь паразитом плющ не пьет сока деревьев, по которым вьется, а символизируя метания жаждущей просвещения души, предупреждает, что, стремясь к свету, надо не угодить в ловушку, точно зная, куда нас ведут наши желания.

С желаниями все обстояло сложно особенно в последние два месяца. Думать об этом было больно и грустно. Очень больно и очень грустно.

В этот вечер он вернулся в переулок из оперы. В Ковент-Гарден давали «Фауста», шла вторая картина второго действия, а он, сидя один в глубине их постоянной с Азирафелем ложи, слушал внимательно, пытаясь наслаждаться голосами и музыкой. Наслаждаться не получилось. Мефистофель уж слишком проникновенно пропел Маргарите: «Нет, храм не для тебя!» А последующее: «Вспомни дни, как была ты невинна пред небом и как ангел чиста…Теперь же что с тобой, от неба ты отпала и аду предалась. Там страданье и плач среди тьмы непроглядной, вечный скрежет и стон!» Вот это последующее прозвучало, как нечто слишком личное для певца. Кроули остался в ложе в антракте, потрясенный до такой степени, что даже не удивился, увидев на соседнем кресле вместо Азирафеля оперного Мефистофеля.

— Ну и как тебе? — спросил тот.

— Прекрасно, Повелитель. Вы знаете, о чем поете. Очень трогательно.

Люцифер с трудом сдержал смех, столь неуместный не на сцене, и продолжил: «Хорошо, что ты здесь. Есть дело. Сегодня я встречался с Метатроном».

— За каким чертом?

— Грубо, Змий. Очень грубо. Но сейчас важнее другое. Небеса озадачились проектом «Второе пришествие». По сей причине Метатрон и попросил о встрече. Обещал льготы и поблажки в обмен на сотрудничество против людишек. Нашел дурака.

— А Вы?

— Что я? Послал его обратно. Мне это не интересно. И все дело в том, что для проекта им нужны кое-какие ингредиенты, которых у них нет. Ни Сына божьего, ни Книги жизни. Только Рафаил с трубой своей дурацкой и присутствует. Ну про Книгу я еще понимаю, что так как мы ею пугали херувимов, то скорее всего эта книга так и пребывает в виде их воспаленных фантазий, переданных людям в последствии. Но мне интересно, как эти небесные проходимцы ухитрились потерять Иисуса? И еще очень хотелось бы знать, если Метатрон озвучивает божественные мысли, то как он их получает? Мне, например, упорно и давно кажется, что он просто несет отсебятину.

— Это все понятно, Повелитель. Но что Вы от меня хотите?

— От тебя? Как ты понимаешь, наши кадровые проблемы имеют весьма глубокие корни. После первого опыта — весьма успешного, ты тысячелетьями отказываешься становиться Герцогом Ада, от Вельзевул я слышал, что и сейчас отказался. Зря. Я еще помню… И ты так высоко задрал планку, что все, пришедшие после тебя не справлялись так, как я себе это представлял. Воображение это великая вещь! Не эту же дуру Шакс мне ставить на освободившееся место!

— Нет, Повелитель, увольте. Уговор есть уговор. Мне велено по Земле ползать на чреве своем сами знаете кем. И спорить с этим даже Вы не станете. Так что с кадровой проблемой разбирайтесь сами. Дагон спит и видит занять это место. Тут я не помощник.

— Хорошо. То есть плохо, конечно. Все, что плохо, это хорошо? Ладно! Раз в этом нет, но в другом деле можешь пригодиться. Их новый верховный архангел очень интересное явление. Ведь если они его приговаривали в тот раз, значит, он предал Небеса? Так нельзя ли переманить его на нашу сторону? Или использовать в наших целях?

— Он там. Я здесь. И мы не разговариваем.

— И почему?

— Я обиделся, — пафосному тону Кроули позавидовал бы даже принц Гамлет (принц из «Золушки» уж точно!»).

— Да? Интересный поворот! Обиделся он! Ах ты, ранимая душа! А я так надеялся на твою помощь!

Прозвенел очередной звонок, напоминая, что приближается следующее действие и певцу пора на сцену.

— Итак, Кроули. Все же этот Проект нам не нужен. И тебе все-таки следует связаться с новым верховным архангелом. Думаю, что этот Проект и ему не нужен. Да только он там один среди всего этого ангельского улья. Подумай. Я же не заставляю тебя искать Сына божьего и эту эфемерную книженцию. Заметь, я не посылаю тебя туда, не знаю куда. Просто разведай подробности. И все.

Не дожидаясь ответа, Люцифер скрылся. Кроули уже не захотел дослушивать всю эту историю тем более, что он знал ее конец, а ночь в мирном переулке под стенами, увитыми плющом, обещала подобие покоя и тишины. Надо было подумать и найти выход. Но, как ни думай, все сводилось к ангелу. Раз Проект пытаются запустить, стало быть, Азирафель в опасности. По крайней мере тот Азирафель, которого он знал.

«Он сказал, что все имеет конец. Да. И Земля, и все это хрупкое счастье жизни на ней, видимо, тоже. И, главное, я не хочу говорить ни с одним существом во Вселенной. И с Ангелом в том числе. С ним — особенно не хочу. Как он мог так сказать?! Как он мог это сделать со мной?! Мне снова стать ангелом? И работать под его началом? Над чем работать, простите? Над вторым пришествием, будь оно неладно?! Как он мог так предать меня и нашу дружбу?! Опять довериться этому небесному серпентарию?!» Немыслимая тяжесть охватывала его: «Как он там молился?! Тот человек в саду Гефсиманском? Что-то о чаше, которую молил пронести мимо? Это была отчаянная человеческая молитва Его, преданного всеми. Молитва, которую нельзя игнорировать или осмеивать. Молитва всех оставленных. Господи, да минует меня чаша сия! Зачем, зачем он поддался своим прошлым надеждам? Зачем поддался минутному желанию быть понятым и признанным Небесами? Ведь знал же, что там, наверху, только бюрократический бедлам и никакого присутствия господня. Бедный, бедный глупый ангел! Да и с поцелуем я явно переборщил. Он все понял не так. Видимо эти две бывшие монашки и с ним успели поговорить, а на фоне всех наших упражнений по розжигу любви между первой, Ниной, бывшей Мэри-Тараторой, и братом-ботаником второй все и правда выглядит непотребно. Партнеры? В каком смысле? Они и правда так решили? Что вечные существа с тысячелетней историей стремятся вот к этому? Милый раек в коттеджике? Со всеми вытекающими последствиями? Фу. Какая гадость! Ангел теперь выглядит как британец, думает, как британец, понимает все, как британец. А британская культура общения абсолютно не тактильная, а в определении «ангел» видит не определение эфирной сущности, а бредовые межличностные отношения между двумя мужиками. Так что отчаянные прощальные жесты ближневосточного характера ему совершенно непонятны и не нужны. А впрочем, может я напрасно переживаю? Он сказал, что в Аду все мерзавцы и все кончается? Он и в самом деле так думает?! Ну не говорил же он это для читающего по губам через окно Метатрона! Вот уж глупости какие. Причем, глупо все: и Метатрон читающий по губам через окно, и про «все кончается». Кончается? Значит, кончено.»

Рассуждения подобного рода, свойственные ему уже пару месяцев, конечно, неплодотворные, только терзали и без того истерзанную сомнениями демонскую душу, и абсолютно не облегчали страданий. Одиночество настигло его: беспросветное, отчаянное, вечное.

Увы! Шакс квартиру не освободила по простой причине несостоятельности ее расчетов на высший пост в Преисподней. Пост достался Дагон, а Шакс просто дали понять, что она еще легко отделалась. В помощь для работы на Земле, в подчинение ей, дали Фурфура, чему тот несказанно обрадовался. На фоне этой их дурацкой радости Кроули все глубже увязал в депрессии и меланхолии. Что касается квартиры, ему вначале было обидно, потом — все равно, но растениям явно не нравилось ожидать в машине приближающихся холодов, даже если эта машина и имеет неистощимый запас топлива, не зависящий от цен и энергетических кризисов, то световой режим британской осени и зимы растениям на пользу не шел. Это показали уже четыре предыдущих года. И ругайся, не ругайся, а на страницах с три миллиона восемьсот пятьдесят по три миллиона сто тысяч двести шесть об этой особенности существования царства флоры уже было сказано еще до всей этой истории с племенной парой людей и прочими непостижимыми нелогичными скандалами господними.

Ночь выдалась неспокойной. Полная Луна временами выглядывала из-за рвущихся на запад туч, из которых срывались то просто крупные отдельные капли, то потоки ледяного дождя. Ветер нес небесных странниц упорно и быстро, он порывисто шелестел листьями плюща, иногда отрывал очередную его лозу, и тогда казалось, что тонкая облиственная змея тянется к луне беспомощно и настойчиво.

Вдруг ближайшая небольшая дверь, видимо черный вход, с треском распахнулась под очередным порывом осенней бури и повисла на одной петле. Из проема хлынул неожиданно и нестерпимо яркий переливчатый свет.

— Падшее мое дитя, именующее себя демоном Кроули! Где ты был, когда Я полагал основания земли? Кто положил меру ей, если знаешь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

— Не та речь.

— В смысле?

— Это — для Иова.

— Да? Да. Точно... Так, о чем это я?

— Вероятно, о том же, что и всегда: сначала научись делать китов, а потом спрашивай. И, кстати, я там и был. При свете утренних звезд. Но все остальное тоже очень спорно теперь. И в глубину моря они нисходили, и «Титаник» там прям на дне и снимали. И молнии пускают весьма успешно. Электрификация любой страны превосходит по смыслу и полезности любую из молний. Из чьего чрева выходит лед и иней небесный? Серьезно? Природоведение для младшей школы, круговорот воды в природе. И насчет пера и пуха страуса и красивых крыльев павлина тоже глупо спрашивать. Естественный отбор, страница миллион девятьсот тысяч сто пятнадцать. Про роды диких коз и ланей даже говорить неприлично. Бегемота теперь любой болван легко увидит в любом зоопарке мира, а что касается Левиафана и его прочей кошмарной грозности, которой ты так горд, так их генетикам стоит поменять пару генов в геноме этого самого Левиафана, как он станет протягивать кабели по дну океана и брать рыбку из рук. Про потоки вод и сдвигание гор тоже не вспоминай, глянь на туннель под Ламаншем, Панамский и Суэцкий канал, или на Крымский мост, хотя бы. Гордился бы созданиями своими. По образу и подобию же? То есть человек-творец? Или как?

Но мне вот интересно все-таки, для чего все эти планы странные? Ладно. Люц — любимое сияющее дитя, первенец, по образу и подобию. Потом все остальные. Тоже по образу и подобию. И для чего было считать пару людей племенной, а потом выгонять из сада за фиговые листики и неожиданную беременность? Если они и так должны были плодиться, как люди? То есть не из ребра, как убежден Гавриил, а по обычным родовым путям. Апокалипсис этот дурацкий. Ладно, проехали. Теперь Метатрон грандиозные проекты прорекламировал? А проект то всего один, в котором этот самый Метатрон, как Хозяин Слова божьего собирается н белом коне в самый ответственный момент покрасоваться? Только где сейчас это Слово? И кажется мне, что рожа херувимская никакого отношения к этому Слову не имеет. Вот мне и интересно, это Метатронов проект или чей?

— Ты считаешь, что мой?

— Я спрашиваю.

— Нет. Тут Я спрашиваю.

— Мне все равно чей, главное, что проект дурацкий, жестокий, бессмысленный и беспощадный. К тому же, он просто глуп и нелогичен. Вот, например, Ты, видимо, очень гордишься китами. Так зачем же уничтожать эдакую гору мозгов? Обычно то, чем гордятся, не уничтожают.

— Вот именно.

— Вот именно? И какое-то странное у тебя было это «вот именно»?

— Ты мне указываешь, что ли, какими «вот именно» пользоваться?

— Сатана меня избавь тебе указывать. Просто предлагаю. Считай, что бросил прошение в дурацкий ящик для предложений.

— Поконкретнее.

— Хорошо. Предлагаю прекратить устраивать суды, пришествия, массовые заезды Всадников и больше доверять своим детям, как это делают нормальные родители. Раз уж они по образу и подобию, то есть все-таки дети, а не рабы.

Вместо ответа — раздался гром, перешедший в стук чьих-то пальцев по лобовому стеклу Бентли. Кроули проснулся на переднем сиденье с мыслью о том, почему Бог разговаривает во сне своим прежним, а не метатроновым, голосом. Пальцы же, отстукивавшие по стеклу какой-то до боли знакомый ритм, принадлежали статному и широкоплечему мужчине, лет тридцати трех. Волосы его белые, как снег, окружали ореолом очень знакомое лицо со слегка раздвоенной недлинной бородкой, а глаза горели, как огни, отражая чистый лунный свет.

— Извините, друг мой, — серьезно и доброжелательно спросил стучавший, заметив, что тот уже не спит, — но Вы даже не паркуетесь, а скорее живете в машине под окнами моего дома настолько давно, что я посчитал возможным к Вам обратиться.

Кроули надел очки и опустил стекло окна, грубо бросил: «Что надо? Я могу уехать, если Вам не нравится.»

— Как раз наоборот. Такой великолепно сохранившийся винтажный экземпляр местного автопрома из 20-х годов прошлого века, и под моими окнами! Но не зайдете ли в дом ненадолго? Судя по содержимому мусорного контейнера напротив, Вы предпочитаете Талискер или хорошее красное вино. Тут наши вкусы вполне совпадают. Так что нижайше прошу составить компанию. В такую ночь.

— В какую ночь? — собеседник начал его то ли раздражать, то ли пугать. Было в нем нечто настораживающе, знакомое, древнее и всесильное. Да и напиваться в компании с подозрительным незнакомцем ему не хотелось. Да и просто не хотелось напиваться, никогда.

— Ночь осеннего равноденствия. И Вас не удивляет, почему ее не называют осенним равноночеством? Ведь сегодня свет и тьма находятся в удивительном равновесии.

— Естественное астрономическое явление. И чего в нем особенного?

— Ну, как же! Скоро тьмы ощутимо прибавится, и с этим надо что-то делать!

«Это было сказано с очень странной интонацией. Назвать ее внушительной или иносказательной нельзя, да и не сарказм явно. Но слишком угрожающе это было произнесено, просто со знанием дела. Или я еще сплю?» — подумал Кроули, но из машины вышел.

Собеседник протянул ладонь: «Джо». Ладонь была теплой и крепкой. Не ладонь интеллектуала, или менеджера. Это была мозолистая ладонь мастера — надежная и добрая. Со странным звездчатым шрамом между четвертой и пятой пястными костями. То ли от современной ювелирной хирургической металлопластики, то ли от четырехгранного древнеримского гвоздя. Нащупав форму шрама на ладони, Кроули медленно покрылся холодным потом, к горлу подступил столь непривычный для него ком. Что-то намекало, что владелец этой ладони упорно и неоднократно пытался пробить ею стену то ли из кирпича, то ли из непонимания людского.

— Я не пью с незнакомцами.

— Хорошо. А за все царства мира? И разве мы уже не знакомы? Я же назвал вам имя. А Ваше я тоже знаю. Там в контейнере счета на имя Антония Дж. Кроули.

— Тоже мне, соседский дозор. И, скажите пожалуйста, Джо? Это от Джон, Джонатан, Джозайя, Джозеф, Джоэл, Джордж, Джоселин или… — Кроули перечислял, увиливая, скользя от правды прочь, находя некоторое облегчение в очередном саркастическом ерничестве.

— Джо это от Джошуа. Да, если все же припомните, то прекрасное было фалернское. А если и нет, что Вам стоит выпить с незнакомцем? Вы же всегда широко вмешиваетесь в жизнь незнакомцев. А полностью, кстати, я — Джошуа Инрай.

— INRI? Вы серьезно? И что пить будем? Опять вино из воды?

— Да Вы знаток, любезный! Я серьезен, как никогда. Можете, конечно, и дальше повыпендриваться. Но вдруг мне давно хочется отплатить за тот вояж по всем царствам мира с провинциальным плотником из Назарета?! И еще за одно. В доказательство серьезности и чистоты моих намерений. Только Вас интересовало, насколько это больно, пробивание ладоней гвоздями. Эдакое неожиданное и последовательное сочувствие от адской твари. В отличии от Вашего друга-ангела, которого в тот момент больше волновал небесный план, и способ его утверждения и оправдания перед Вами. Ну? Пойдем, наконец?! Без подвоха. Земля под домом не освящена, а я — просто человек.

— Я влип окончательно? Но он — не Ад или Небо? Что он может? Просто человек?! — подумал Кроули и, вновь чувствуя жгучий холод по всей коже аж до змеиного хвоста и сильнейшее желание заснуть и не просыпаться до дня зимнего солнцестояния, все же шагнул вслед за хозяином в сияющий светом дверной проем.

Примечания к четвертой главе.

• «Волосы его белые, как снег, окружали ореолом очень знакомое лицо, а глаза горели, как огни» — пересказ описания Джошуа из Откровения Иоанна.

• «С поцелуем я явно переборщил» — Обычай приветствовать друг друга поцелуем был широко распространен еще в древнем христианстве и назывался он лобзанием мира («святое целование»). Смысл христосования — это демонстрация того, что между людьми есть духовное родство, единство веры и нет никакой вражды и конфликтов. У христиан, например, запрещено причащаться, если ты с кем-то находишься в открытой вражде. Лобзание мира как раз подтверждало, что все примирились, отпустили друг другу взаимные обиды и пребывают в мире и любви. Никакой эротики.

• Инрай — INRI — Iesus Nazaretus Rex Iudaeorum.& Igne Natura Renovatur integra.- Имя Иисуса, которое земляне толкуют по-разному, в зависимости от убеждений: «Иисус Назаретянин, царь иудейский», или «Огнем природа обновляется постоянно».

5. Укроп, водосбор и немного ряски.

«Вот вам укроп, вот водосбор. Вот рута. Вот несколько стебельков для меня. Ее можно назвать богородицыной травкой…»

(Шекспир «Гамлет»)

23 октября.

«В маленьких, пересыхающих в жаркое время года водоемах тропической Азии живут лабиринтовые рыбы, интересным способом приспособившиеся к недостатку кислорода в воде. Кроме жабр, у рыбок этой группы есть специальный орган — лабиринт, позволяющий им дышать кислородом воздуха. Схватив с поверхности пузырек воздуха, рыбка спускается в воду. Из наполняющего лабиринт воздуха кислород проникает через стенки сосудов в кровь, а из крови в воздух уходит углекислота. Воздушное дыхание сделалось для рыбок необходимостью: если представителя лабиринтовых посадить в банку, до верха наполненную водой и плотно закрытую, то рыбка погибнет. Нет, сам я такой эксперимент не проводил. Но однажды я приобрел двух гурами, но по дороге разбил банку. Ничего другого не оставалось, как положить рыбок в карман… Вреда это путешествие им не принесло. Лабиринтовые рыбки — это один из шагов в эволюции для выхода из океана на сушу. Теперь представлю вам разводимых мною Betta splendens. Это сиамская бойцовая рыбка Бетта или петушок, которую из-за задиристого характера с другими рыбами, и даже со своими собратьями-самцами, вместе держать нельзя» — тут докладчик под восхищенными взглядами стал перелистывать картинки презентации. И по экрану заструились вуалехвостые рыбки с блистательной окраской: синяя, зеленая, красная и красно-синяя, сине-зеленая, красно-стальная. Докладывал подросток лет пятнадцати, очень серьезный, немного полноватый, но плотного и крепкого сложения, видимо, задиристый, как его собственные петушки. Даже тщательно причесанные вихры по-боевому выбивались из укладки и вились, как боевые знамена. Одетый в синий свитер с ирландскими косами и удобный жилет камуфляжной расцветки со множеством полезных карманов, он производил впечатление человека, твердо стоящего на ногах, педантичного до агрессивности на тему — всех к порядку. Далее докладчик аккуратно и солидно высморкался в крахмаленный платок, вынутый из нагрудного кармана, извинился и перешел к подробному описанию восхитительного процесса построения самцом гнезда из пузырьков воздуха.

Дагон, повелитель мух, владыка безумия, бывший подкняжий седьмого мучительства и новый Владыка Ада, отдыхал душой после трудов неправедных. А лучшим отдыхом для него всегда были рыбы. В данный момент аквариумные тропические и не очень, широко представленные на выставке Шотландского клуба аквариумистов-любителей. Выставка располагалась в бывших апартаментах доктора Дельримпла, известного в узких медицинских кругах не только пытливым умом и опасным методом изучения медицины в первой половине девятнадцатого века — вскрытием краденых трупов, за что он и был прозван «воскресителем» (а как еще в то темное время можно было изучать анатомию и физиологию?), но и описанным им при тиреотоксикозе характерным симптомом, получившим впоследствии его имя- ретракция века, сопровождающаяся широким раскрытием глазных щелей. Именно для того, чтобы почтить память сего выдающегося доктора любители рыб и открыли свою выставку в этом доме.

Дагон очень удобно расположился в небольшом конференц-зале у окна с видом на улицу и находящийся на другой стороне улицы паб «Воскреситель». Спонсировала все это мероприятие фирма «Дно» — производитель рыбьего корма и аквариумных принадлежностей, к которой с некоторых пор Дагон имел непосредственное отношение, просто являясь ее владельцем. После одобрительных аплодисментов юный докладчик вернулся на соседнее с Дагон кресло и старательно пыхтя, принялся конспектировать в небольшом блокноте то, что рассказывал о кормлении и селекции вуалехвостов следующий лектор. Перед началом презентации новых образцов Дагон успел побеседовать с юношей, представившись: «Мистер Гон. Даг Гон.» Стилистический поворот представления он позаимствовал из фильмов на кассетах, конфискованных в квартире Кроули перед следствием по делу о предательстве. И фильмы эти Дагону очень зашли. Постоянной непробиваемой глупостью очередных злодеев, стремившихся к захвату мира, а оказывающихся в результате в преисподней. Ну и кого же оставит равнодушным Шон Коннери в роли Бонда?! Но это — к слову. Мальчик ему понравился. Мальчик же назвался Джонсоном и охотно рассказал о Тадфилдском отделении Всебританского клуба аквариумистов, который он имел честь здесь представлять, даже показал фотографии своих превосходных петушков, не вошедших в доклад и столь трудных в уходе и разведении. К тому же обнаружилось, что у них есть общие знакомые. Стоило Джонсону упомянуть Адама Янга из Тадфилда, Дагон неожиданно для себя, но очень к слову, сообщил, да что там, просто ляпнул невзначай, что прекрасно знает отца Адама и всегда им восхищался. Остановило его только замечание мальчика о том, что мистер Янг клевый папаша и отлично разбирается в технических штучках. Тут Дагон вернулся к реальности и лекции, продолжая слушать внимательно, поглядывая на экран, где проплывали великолепные экземпляры трудов человеческих по улучшению отдельных признаков редких тропических пород. Вдруг, совершенно случайно, взгляд его упал в окно, на улицу перед пабом, и нечеловеческое изумление вмиг отвлекло его и от аквариумных проблем, и от отдыха.

Правая и левая рука Верховного архангела Азирафеля, то есть архангелы Михаил и Уриил прибыли на планету Земля. Где-то в районе Эдинбурга и прибыли. Если быть точными, то прямо перед входом в паб «Воскреситель». Полюбовались вывеской, поспорили некоторое время стоит ли заходить, а потом одновременно, не уступая друг другу прохода, протиснулись в дверь, напомнив всем культурным людям сцену с Добчинским и Бобчинским из бессмертной Гоголевской комедии. Светлые костюмы и нежные воланы манжет и воротников, легкие как утренние облака, несомненно, привлекли внимание хозяина паба. «Опять принесло масонов,» — подумал он и приветливо спросил: «Что вам предложить, уважаемые?»

Уважаемые посовещались шепотом, а потом один из них, прической похожий на пожилую и занудную гувернантку или учительницу начальной школы, чью гендерную принадлежность определить было очень затруднительно, попросил два стакана воды и уточнил, как далеко отсюда до кладбища. Хозяин вопросу удивился, но виду не подал, а подал им воду и туристскую схему «Эдинбург и окрестности» с иллюстрациями за два шиллинга. Похожий на занудную училку заплатил ему два шиллинга, выудив их из своих летящих воланов, а потом оба «масона» удалились к дальнему столику и принялись там шептаться и изучать схему. Воду пить они не стали.

— Так, Уриил, ты же понимаешь, что раз мы не на Небесах, то здесь приказы должен отдавать кто-то из нас.

— И это, конечно, ты? Михаил?

— Хорошо. Давай не станем спорить. Будем отдавать приказы по очереди. Сначала я, потом ты. Так вот. Во-первых, я думаю, что мы должны тщательно заняться поисками. Очень тщательно. Ведь успех поисков — это наш успех.

— Ты имеешь в виду, что…

— Именно. Что мы найдем то, что ищем. Но кто нам помешает самим внести некоторые правки в Книгу.

— Метатрон сказал, что ты не можешь.

— Мало ли что он сказал. Метатрон не Господь-бог, а только голос. И в отсутствии Бога, глас божий явно несет отсебятину. И околесицу. И поступки тоже не свидетельствуют о его адекватности. Явные признаки старческой деменции. У некоторых херувимов такое развивается, если они слишком быстро растут и особенно, если у них корона слишком быстро вырастает. Короче, его деменция — это побочный эффект от херувимской короны. Зачем назначать Верховным архангелом Азирафеля, если есть я, или ты на худой конец?

— Согласен. Глупо назначать предателя верховным архангелом.

— Вот именно! Глупо. А Небеса не могут поступать глупо. Поэтому мы с тобой все сделаем сами. Мы все исправим. Видимо, Метатрон решил, что в соответствии с произведением Иоанна-Богослова печати может снимать только Сын божий. Но у нас две архангельские силы. Так что будет нам не под силу? Функция этого наполовину человека? Он явно слабее нас двоих. Или хотя бы равен. То есть мы справимся. Мы принесем Книгу на Небеса, но перед этим…

— Перед этим надо еще ее найти. Все остальное — во-вторых.

Дагон видел, как архангельская парочка зашла в паб. Поэтому оставшееся время лекции он уже просто следил за дверью, а потому увидел, как они много позже вышли и двинулись куда-то в туман. Выбегать вслед за ними он не стал, лекцию о рыбах стоило дослушать, уважения к человечеству эта лекция прибавила. Но как только объявили перерыв, Владыка Ада с легкостью разговорил хозяина паба, а узнав, что «масоны» интересовались кладбищем, он отправился следом. Джонсон неожиданно увязался следом, так как разговор о разведении лабиринтовых закончен не был, они продолжали беседовать по дороге.

— А вот в прошлом году я выкопал для доклада уникальный материал. Представляете, об акклиматизации живородящей рыбки гамбузии в Закавказье, в районе Кубани, на Украине, даже в Средней Азии и в Южном Казахстане! Все это работы советских ученых, в Британии не известные! А ведь именно эта акклиматизация помогла победить малярию в тех районах.

— Интересно. Очень интересно. И, кстати, о выкапывании. А знаешь ли ты, что именно на этом кладбище для доктора Дельримпла выкапывались трупы?

— А куда мы идем? Вы, наверное, расследование ведете?

— Ага. Ты очень умный мальчик. Вон видишь — парочка подозрительных? Террористы. Надо выяснить, не прячут ли они тут оружие. Или запрещенную литературу. Речь идет об одной книге. Секретной, как понимаешь.

— Так может полицию надо позвать?

— Полицию? Нет. Бери выше. Мы и сами с усами. Да-да. И усы, как у этого знаменитого бельгийца. И серые клеточки тоже. Хотя в практике мне нет равных. Пока просто проследим.

Смеркалось. Наконец, они оказались в виду статуи бывшего верховного архангела с парой нынешних у ее подножия, плотно окруженного почти увядшими цвета морской волны листьями водосбора и обильными сухими укропными зонтиками. На навершии креста мигал сигнальный огонек. Сходство с Гавриилом и в самом деле было удручающим: широкие плечи, горделивая посадка головы, грозное в своей вечной самодовольной правоте лицо, так памятное Дагон. Хотя, кажется, в Риме на мосту Ангелов он уже видел нечто похожее. «Нет, рожа Гавриила тут ни к месту. Римское лицо гораздо лучше!» — подумал Дагон.

Джонсон оказался незаменим в шпионском деле. В кармане у него нашелся небольшой, но отлично приближающий бинокль, а еще он прекрасно читал по губам. Так что разговоры о Книге жизни, которые вели архангелы у Статуи Гавриила, он с легкостью и воодушевлением передал Дагон.

— Прекрасно, ты незаменим в сыскном деле, — похвалил Князь Ада предводителя Джонсонитов.

— Ничего, не стоит благодарности. Это все в прошлом. Когда с Этими враждовали в Тадфилде, я и научился по губам читать. Очень полезный навык. Но после мы повзрослели и постепенно перешли к деловому партнерству. И Адам Янг, с отцом которого Вы знакомы, оказался вполне себе ничего парень. Так. Что дальше будем делать?

— Сейчас, если они что найдут, то просто надо будет отвлечь, а я уж как-нибудь эту самую Книгу у них и конфискую.

— Есть, босс! — ответил Джонсон и достал из очередного кармана жилета рогатку с горсточкой грецких орехов. Дагон оценил конструкцию оружия, присвистнув.

Тем временем, обойдя статую снаружи, Михаил щелкнул пальцами. Постамент пошатнулся, что-то заскрежетало, а потом вся статуя медленно поднялась в воздух метра на полтора над землей. Архангелы заглянули под нее. Уриил удовлетворенно хмыкнул, тоже щелкнул пальцами, и через мгновение из ямы, что обнаружилась под статуей, выплыл небольшой деревянный сундучок, обмотанный цепью с семью печатями.

— Давай! — скомандовал Даг Гон, агент 066, едва сундучок коснулся земли. Джонсон кивнул, орехи очередью полетели в сторону архангелов. Те увернуться не успели, как получили некие травмы средней тяжести, приведшие их в изумление с краткой потерей сознания и сделавшие дальнейшую работу кратковременно невозможной. Дагон же с обычной дьявольской скоростью, не забыв начудить в карман Джонсону благодарственное письмо от английской разведки с чеком на сто фунтов, отправил мальчика обратно на конференцию, схватил было вожделенный сундучок, и собирался уже нырнуть с ним в отверстие под каменным Гавриилом. Но тут он вдруг страшно переменился в лице, выронил сундук, отчаянно дуя на свои ладони, и у него вырвалось: «Зараза освященная!» Замешательством не преминули воспользоваться оклемавшиеся архангелы. Уриил схватил сундук, Михаил направил в сторону Владыки Ада невесть откуда взявшееся копье с нехило пламеневшим огненным наконечником, и сияющая во всем архангельском блеске парочка растворилась в неизвестном направлении.

Примечания к главе пятой.

*«Вот розмарин…» — каждый цветок и трава в старое время имели значение. Розмарин означал верность и память о былом, анютины глазки — задумчивость, укроп — лесть, водосбор — измену, рута — раскаянье и печаль.

Ряска — просто аквариумная милая травка в данном случае.

** Джон Далримпл (17 апреля 1804 — 2 мая 1852) был английским офтальмологом, родившимся в Норвиче, сыном Уильяма Далримпла. В 1827 году он окончил Эдинбургский университет, а впоследствии стал глазным хирургом в Королевской лондонской офтальмологической больнице.

Далримпла помнят за его гистологическую работу, проделанную совместно с Генри Бенсом Джонсом (1814-1873) в связи с открытием альбумина, который впоследствии стал известен как белок Бенса Джонса (не путать с Беном Джонсом из «Острова сокровищ»). Этот белок часто обнаруживается в крови и моче пациентов с множественной миеломой. Он опубликовал свои открытия в трактате под названием О микроскопическом характере моллюсков ossium.

Далримпл также написал две важные книги по офтальмологии под названием "Анатомия человеческого глаза" (1834) и "Патология человеческого глаза" (1852). В его честь назван одноименный признак Далримпла, представляющий собой аномальную ширину глазных щелей при экзофтальмическом зобе.

Несмотря на его довольно хрупкое здоровье, он привлекал множество пациентов, но плохое самочувствие вынудило его уйти из больницы в 1847 году, когда ему было всего 47 лет. Он жил один на Гросвенор-стрит в Мейфэре. Умер от почечной недостаточности всего через несколько недель после публикации своего великого труда по патологии глаза в 1852 году. Подборку его научных работ можно найти в Каталоге научных трудов Королевского общества.

6. Розмарин и анютины глазки.

«Вот розмарин — это для памятливости: возьмите, дружок и помните. А это анютины глазки: это, чтоб думать.»

(Шекспир «Гамлет»)

23 октября.

После отбытия Уриила с Михаилом на Землю суета вокруг него заметно улеглась, и Азирафель подошел к голубому глобусу. Ярко-розмариновая бирюзово-сиреневая его красота светилась, как первые анютины глазки на весенней клумбе среди пожухлых и бледных прошлогодних остатков сада. «Помни, помни, помни!» — звенело где-то в ядре азирафелевых мыслей и печалей. Все вокруг пронизывал ослепительный, но унылый свет: никаких веселых бликов, никакого цвета, кроме белого, никаких теней и сияющих лучей, просто свет, скучный и однообразный. Все на виду, но ничего не видно. Впрочем в окнах ненавязчиво читались силуэты Тадж-Махала, Храма Христа Спасителя, Барселонской Санта Фамилии, мечети Кул-Шериф, Вестминстера и пирамиды Гиза — все в стильных белых и вялых серых оттенках, только силуэт Нотр-Дам де Пари пугал черными следами недавнего пожара. Храмы и святыни поочередно возникали белые на белом и исчезали. Стояла удручающая тишина. Азирафель высмотрел на глобусе Англию, подумал об уютном разноцветьи книжного с тоской, вздохнул, и тут за его спиной послышалось негромкое покашливание. Это оказался Саракаэль на своем бесшумном кресле.

— Я могу тебе помочь, Азирафель?

— Помочь? Спасибо. Но нет. Нет, все в порядке. Но тут так тихо!

— Конечно тихо! — Саракаэль махнул рукой в сторону всплывавшего за ближайшим окном храма Василия Блаженного. — С тех пор как мы оптимизировали окна с помощью строительной фирмы «Кровля и стеклопакет», ничего не слышно.

-?

— Ты же помнишь, что там райские души постоянно пели гимны во славу Всевышнего на всех языках и в традициях всех существующих конфессий. Гвалт стоял абсолютно неэстетичный. Но союзники снизу, ну, ты понимаешь, порекомендовали эту самую «Кровлю». Кровля нам, конечно, не нужна. Ведь что может быть выше небес? Ни дождь, ни снег нам не грозят. А вот эти нематериальные стеклопакеты отлично изолируют звук. Никаких восхвалений на всех языках мира из-за окна.

— Нематериальные стеклопакеты?

— Ноу хау, так сказать. Еще круче, чем нано технологии. Естественно, фирма получила также нематериальное вознаграждение.

— Нематериальное вознаграждение? Прекрасное решение на мой взгляд. Но что-то в этом неправильное все же присутствует.

— Чего неправильного? Ерунда! Кому все эти гимны нужны? В течение всей вечности?! Они и Всевышнему уже надоели хуже пареной репы. Не знаю, что такое эта самая репа, должно быть что-то скучное или невкусное, но люди так говорят и мне нравится. Михаил, кстати и предложил все это. Стеклопакеты, а не репу. А Метатрон горячо одобрил. И, кстати, прекрасная речь. Особенно в той части, где ты высказал свое отношение к Проекту. Надеюсь, что немногие, это заметили и услышали. Хотя, если среди этих немногих Рафаил, то у тебя будут неприятности. Мне в твоей речи многое показалось важным. Мы не учимся. Совсем. Уже после той войны было ясно, что она должна была стать единственной и последней. И здесь, и на Земле. Но получилось то, что получилось. Мы впустили в мир вражду, а люди… они сделаны по образу и подобию. Война поселилась и в их сердцах. Жаль. Неужели Ты не задумывался над этим?

— Насколько я помню, произошло восстание, — ответил Азирафель, жгуче и отчаянно ощутив эффект дежавю.

— Да? «Но почему же оно призошло, а? Неужели тот, кто умудрился создать целую Вселенную за шесть дней, не предусмотрел, что может случиться такая неприятность? Может, и она была задумана?

— Скажешь, тоже. Давай рассуждать разумно…» — верховный архангел Азирафель тонул в дежавю уже абсолютно безнадежно, и, чтобы сбить этот жуткий эффект, спросил — А я могу помочь тебе? Может с этим?

Тут он как можно тактичнее улыбнулся и показал на кресло.

— Это? Это мой выбор. Я объясню. Что ты знаешь о памяти?

— Память? «Она работает назад и вперед?»

— Примерно так. И Ты знаешь, что такое диссоциативная амнезия?

— Потеря памяти, вызванная травмой или стрессом. Часто бывает при катастрофах. У людей я встречал такое после больших бедствий. Пробелы в памяти от нескольких минут до нескольких десятилетий. Часто это утрата информации о самих тяжелых и страшных событиях, о потере близких, о насилии и страданиях. Когда боль столь сильна, что мозг прячет память о том, что ее породило подальше, в целях самозащиты.

— Да, но защиты не получается, уйдя из памяти эти фрагменты продолжают влиять на события жизни пострадавшего: мужчины, вернувшиеся с войны, продолжают воевать и в мирной жизни, а обманутые женщины снова влюбляются в очередного мерзавца. Подсознание так работает. Видишь ли, все помнят первую войну по-разному. Твой друг вряд ли рассказывал тебе. И, знаешь, когда он совсем недавно проник сюда, то сказал, что не помнит меня. Но я-то помню, я-то знаю.

— Мой друг? Он демон, он мог и солгать.

— Это вряд ли, — Саракаэль выразительно покачал головой, — это просто боль. Когда основная масса сторонников Люцифера уже отступила или была уничтожена, то некоторые остались, чтобы прикрыть это отступление. Мы наступали очень жестоко, мощно, никому не давая пощады. Они должны были быть изгнаны с Небес! Кроули… имя у него было иным тогда… А я прекрасно его помнил, мы вместе создавали туманность «Лошадиная голова», такое не забывается. Так вот, в тот момент как раз он оказался передо мною. Выглядел отвратительно. Измученный и израненный, а крылья висели, как обгоревшие черные тряпки. Но он отбивался отчаянно. На какой-то миг я замешкался, изумленный тем, что именно он так сопротивляется: наивный и восторженный любопытный ангел, творивший звезды и всегда открытый свету! А он, понимая, что дерется не на жизнь, а на смерть, воспользовался случаем и нанес удар, после которого я уже не смог преследовать их дальше, но пощадив меня в итоге. Я навсегда запомнил его слова: «Чтоб ты скрючился, зараза! Сами вы — непрощаемые. И начхать мне на ваше прощение! Захочешь забыть, вылечишься.» Швырнул в меня веткой розмарина, хранящего память о прошлом. Он ведь всегда дружил с растениями, говорил, что цветы — это воплощение звезд на Земле. Пока я приходил в себя, он скрылся. А ведь мог с легкостью уничтожить меня тогда! Но нет. Он оставил мне рану, которую можно вылечить только забвением. Но я не хочу забывать. Нашу вину не хочу забывать. Перед ними. Если Господу в противовес свету надо было создать тьму, то почему Он избрал такой нелогичный и жестокий способ? Да и были ли они тогда тьмой?

— Но…

— Неудобно? Возможно. Не так удобно, как ходить своими ногами. Но я — помню. И тысячи лет храню ту розмариновую ветку. Возможно, я смогу забыть, если эти наши братья, сброшенные во тьму, простят нас. Ты никогда не думал о том, что Кроули есть что прощать тебе? Хотя, он мог измениться и не в лучшую сторону. Возможно, узнав об этом розмарине, он просто рассмеется мне в лицо. И будет прав. Но сейчас не это главное. Что касается памяти. Я могу рассказать это только тебе. Михаил часто угрожает всем неугодным ее стиранием. И вроде бы я могу это осуществить! Но кто такой Михаил? Теоретик. Практики никакой. Несмотря на пребывание на человеческих картинах с копьем против дракона. Видишь ли, когда я пытался стереть память Гавриила, то ведь до тех пор никто никому память не стирал. Так вот, я обнаружил, что часть его памяти, пребывавшая в мухе и, как оказалось впоследствии, касавшаяся только его отношений с Вельзевул, просто исчезла, а остальное было при нем. Я это обнародовать не стал. Так что, находясь у тебя, он все же скрывал себя. Очень тщательно от тебя скрывал. А уж потом вы с твоим другом начудили и отлично спрятали его.

— Он помнил? Но тогда почему он пошел ко мне?

— Да он пошел к тебе именно потому, что помнил! Он изменился. Как и Вельзевул. Они изменили друг друга, поняли друг друга. И еще. И к кому он мог еще пойти? Память о Вельзевул он спрятал в муху от всех и от себя, но он помнил, что только ты и сможешь сопротивляться Небесам. Ты и твой друг. Но вот для чего ты послал Михаила и Уриила в Шотландию? Вдруг они и впрямь найдут Книгу? Это очень опасно.

— Есть мнение, что Гавриил нес мне Книгу жизни. Так считает Метатрон. Я так не думаю. Я даже сомневаюсь в ее существовании. Но в Эдинбург я отослал эту парочку, чтобы не надоедали здесь.

— Опасно. Мало ли что придет в голову Михаил! И мне доподлинно известно, что Метатрон за твоей спиной на днях встречался с самим Сатаной.

— Зачем?

— Один встречался. Видимо агитировал того перейти на светлую сторону. Или сам на темную переходил. Пятьдесят на пятьдесят.

— Скорее всего против человечества сговаривались.

— И это возможно.

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Марджори-Иезавель:

Анафема, детка, мои сны вернулись!

Анафема:

Ты удивишься, но мои тоже. Снится отчаянье добросердечных мастеров по ремонту великов. Только теперь они в разных местах. Светлый в неуютном светлом месте, а темный спит в своей старинной машине.

Марджори-Иезавель:

Интересно. Вот этот светлый, с которым у меня в тот раз сложились интересные отношения, его, кстати, зовут Азирафель. Ты понимаешь? Он теперь беседует со мной во сне. Говорит, что, так как я теперь знаю все его прошлые ангельские мысли, он только мне и может довериться.

Анафема:

И что говорит? Потому что в моем сне они не разговаривают.

Марджори-Иезавель:

Говорит, что наверху готовится второе пришествие. И очень просит передать это его другу, который демон. Кроули.

Анафема:

А друг сам это не понимает? Раз демон, значит, дурачок?

Марджори-Иезавель:

Не язви. Мне это тоже не понравилось. И еще кое-что не понравилось. Я ему рекомендовала самому все другу и рассказать. Но тут он обиделся, заявил, что он в настоящее время находится с миссией на Небесах, а друг уже может и не друг, туда с ним не пошел, ангелом быть не захотел, и из-за этого он с ним не разговаривает, поэтому меня и просит.

Анафема:

Два идиота.

Марджори-Иезавель:

Вполне согласна. Дружить веками, а потом вот так сглупить! Но это не главное. Сообщил еще, что там наверху, ищут Книгу жизни и Сына божьего. Он пытается мешать и боится, что надолго его усилий не хватит.

Анафема:

Книгу? Сына божьего? Да, они всерьез взялись! А что с Адамом будет? И все остальное человечество вряд ли обрадуется! И еще!!! Мне интересно, кстати, если они оба эфирно-оккультные существа, то почему ведут себя, как идиоты?

Марджори-Иезавель:

Кто ж их разберет. Не люди. Вот и поступают не по-людски.

Анафема:

В том то и дело, что как раз по-людски, но по-идиотски! Отуземились. Или онебесились? Или перебесились? Причем оба и сразу. Ладно. Нам-то что делать? Где этого друга искать? Да и Адама стоит предупредить.

Марджори-Иезавель:

Видишь ли, я ведь сейчас могу помочь только советом, или как связной господина Азирафеля. Но на обратный путь из Австралии у нас сейчас вряд ли есть средства. На бунгало ушли все сбережения. И я во сне спрашивала его, где искать этого странного друга. Если он в машине живет, а номер машины ни в одном реестре не числится? Не в полицию же обращаться?!

Анафема:

Ну и?

Марджори-Иезавель:

Он дал мне номер его телефона.

Анафема:

Ну и?

Марджори-Иезавель:

Я звонила пару раз. Там автоответчик, который в ответ на звонок повторяет: «Я с тобой не разговариваю!» А потом все сразу отключается. И после второго звонка он просто заблокировал мой номер.

Анафема:

Так. Видимо решил, что мистер Азирафель на Небесах симку поменял? Или телефонных мошенников боится? Ладно, Марджори, не волнуйся. Я поговорю с Адамом. Он умный молодой человек. Да и остальные дети — тоже могут что-нибудь придумать. Я сообщу.

Марджори-Иезавель:

Жду. До связи. Привет Ньюту и ребятам.

Примечания к главе шестой.

Тут, а также ранее и далее — все, взятое в необъяснимые кавычки принадлежит Терри Пратчетту и не использовано Гейманом в сценариях (а жаль).

7. Виноградная лоза,

или что вместили четыре кувшинчика фалернского.

(длиннючая)

«Был бы я благочестьем прославиться рад,

Был бы рад за грехи не отправиться в ад,

Но божественный сок твоих лоз, виноград,

Для души моей — лучшая из наград!

Круглый год неизменно вращенье Плеяд.

В книге жизни страницы мелькают подряд.

Пей вино. Не горюй. «Горе — медленный яд,

А лекарство — вино», — мудрецы говорят.

Я пью вино не из презренья к вере —

А лишь затем, чтоб на мгновение забыться,

Лишь этого хочу от опьянения, ни капли больше.»

(Омар Хайям)

Ночь на 24 октября.

Первый кувшинчик.

Впоследствии он никогда не пожалел об этом решении — выпить с таким знакомым незнакомцем. Что его заставило? Отчаяние и одиночество, или обычные для него любопытство и горячий интерес к людям? Все вместе? Во всяком случае жилище, полное дерева и всех замечательных вещей, которые можно из него сделать, Кроули понравилась. Книжные полки, как особо ценимая им человеческая характеристика, полные апокрифических евангелий и атеистической литературы с потертыми корешками и закладками, также восхитили демона. И он уверен был в наличии пометок на полях, сделанных рукой Джошуа. Там между прочего стояли «Братья Карамазовы» Достоевского на русском, «Капитал» Маркса на немецком, первое издание «Библейских сказаний» Зенона Косидовского на украинском, «Забавная библия» и «Забавное Евангелие» Лео Таксиля, «Письма с Земли» Марка Твена на английском, «Теория всего» Стивена Хокинга, «Битва при черной дыре» Тайсона и «Слепой часовщик» Докинза. Особенно потрепанным был томик на немецком «Тайная жизнь растений».

Вино оказалось отличным. Классика жанра — вино и свежий хлеб. И беседа: долгая, мучительная, а некотором роде даже психотерапевтическая, важная и единственная в своем роде. Конечно, не с Фурфуром же разговаривать в его положении, и не с Хастуром. И, увы, не с Азирафелем. Только человек мог все это понять. Или не совсем человек, как тот, что, сидя сейчас напротив, ломал на куски пышный хлебный каравай с хрустящей корочкой и вселенски умиротворяющим запахом.

— И как ты здесь оказался? — наконец решился спросить демон.

— Как? Ты же понимаешь, что шансов у меня не было? Двадцать тысяч священнослужителей в городе с населением около ста пятидесяти тысяч человек! Да и вся окружающая город обстановка тоже не способствовала. Как там в Талмуде? «Израиль попал в рабство, потому что в стране возникли сразу двадцать четыре разновидности сектантства.» И они ведь друг с другом не разговаривали в фанатическом запале! Они друг друга резали! Или доносили друг на друга. У Флавия есть об этом — «эпидемия доносительства», а он все же историк, в отличии от других. Так что все мое шоу о доброте не имело шансов. Помню казнь, боль ужасную и обиду. Ну, ты знаешь, все эти гвозди, копье и отек легких. И свет дневной померк… А потом — очнулся и я уже антропоморфная персонификация на Небесах. И началось. Прошло-то всего лет сорок! А люди такого наворотили в своих историях. Вначале устное народное творчество буйно развивалось, потом решили записать и заработать хотя бы авторитет в веках, если не деньги! И пошли письменные материалы, сильно противоречащие друг другу. И ни в чем ни слова правды. Видимо тогда и начался фанфикшен. Ну, знаешь, когда печальные стареющие тетки или подростки-недоростки кропают длинные занудные сочинения по следам гениальных литературных произведений, не входящих в школьную программу, и нахваливают друг друга в сети? Для них отличный выход в борьбе за когнитивные способности и умение излагать мысли на бумаге, но в истории эти произведения могут сыграть злую шутку. При должном таланте фанфика, кто станет интересоваться исторической правдой оригинала? Вот и тогда — тоже самое было! А кто не хвалит, тот еретик! Пришлось сбежать. Невыносимо, знаешь ли! Слушать эти восхваления от тех, кто перед этим орал: «Распни его!» Пилату вот не повезло. А я… принял все это. Ты ведь был там и сам все видел. Я имею в виду, что все царства мира нуждались в доброте. Но. Что они потом из этого сделали? Крестовые походы освобождали от мусульманских оккупантов? Или Конкиста эта дурацкая с оспенными одеялами для местных? Мало ли гадостей именем моим наделано? Но что остается? Понять и простить. Они люди. И, как человек, я все это понимаю. Кому-то хотелось власти или богатства, или новых земель, чтоб там получить все сразу. Но причем тут Небеса? Христианство стало кульминацией эволюции культов. А раз эволюция достигла кульминации, то Небеса, естественно, решили, что они абсолютно не при чем, самоустранились, ожидая времени Суда по Небесному плану. А кого судить? Да и зачем?! Они сами разберутся. Ведь там же, где моим именем творились злодейства, проявляли чудеса доброты и милосердия, даже обо мне не вспоминая, именно потому, что они — люди. Разве ты сам не замечаешь? Небось только замыслишь каверзу адскую — а они уже додумались сами и даже переплюнули тебя в изобретательности. И, кстати, в этом евангелическом фанфикшене они очень интересно представили наше с тобой путешествие по царствам мира. Три искушения! Сделай хлеб из камня, возьми власть над царствами и прыгни с крыши храма, надеясь на ангелов. Я что идиот на ангелов надеяться?!

— А я ничего такого и не предлагал.

— Конечно не предлагал. Хлеб из камня не бывает. Хлеб бывает только выращенный в поте лица. Власть и поклонение? Слово о доброте обладает куда большей властью. Помнишь доктора, что вошел с детьми в горящую печь? Вот его власть над сердцами останется в веках. И прыгать с крыши храма абсолютно мне не интересно бы было. Для чего тратить на себя чудо? Лучше на очередного Лазаря. Хотя и с Лазарем я не уверен. Случайно опустил руки ему на грудь. А руки то плотницкие. Вот и получился первый прекардиальный удар. Они восприняли его как чудо, а через девятнадцать веков открыли реанимацию. Хотя все эти теологи-фикрайтеры все же принесли некоторую пользу. Местами, правда, сомнительную. Вся эта теологическая чушь — просто попытка уйти от ответственности. Все в руках божьих, и кара, и прощение? То есть это не они сами виноваты, а некто иной. Скидывают все вредные привычки в лице курения, пьянства и распущенного поведения на дьявола!

— На дьявола! В том-то все и дело, что Сатана ничего сотворить не может. Даже вредных привычек! Ангелом был — мог, но его остановили. Он не может, люди могут. И не надо на него все это сваливать. К примеру. Зачем Сатане курить, когда все вокруг и так пропахло жутким запахом, опасным для здоровья? Чтобы успокоиться? Не смешите меня. С его ответственностью за всех мерзавцев всех миров и успокоиться! Ладно, предположим пьянству я у смертных научился. Вода была грязная, а за чаем ехать в Китай рановато. Кофе тоже долго оставался недоступен: они правда долго спорили от дьявола ли сей напиток, не хотели признавать, что он от аравийских резвых коз и эфиопского пастуха Калдима, заметившего их возрастающую резвость после поедания листьев кофейного дерева. А вино в те времена пили все, даже дети. Кислая среда сухого вина губительна для холерных вибрионов. Они тогда этого не знали, но помогало.

Кроули отхлебнул прекрасное фалернское. Вихри тысячелетий отступали, скорлупа, маскировка, личина — все уносилось прочь. Истина в вине? Смотря в какой компании пить. Воистину: «Уж лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало»! Он Сын Божий? Ровно настолько, насколько Человеческий. Пятьдесят на пятьдесят. Хотя он всегда был уверен, что материнский материал в этом случае гораздо ценнее отцовского.

Джошуа меж тем продолжал.

— Небеса? И что мне было там делать? Слушать вечно прекрасные «Звуки музыки»? Или разрабатывать план создания Небесного Иерусалима: миллионы ангелов на сто тысяч райских душ? Вот и смылся обратно на Землю. Тайно и уже давно. Ну, тут глупостей моим именем тоже достаточно. Можно было продолжить в их же духе на тему «Иисус — Телефонный мастер с пультом управления моей жизни.», «Иисус — слово на бампере моей души» или «Счастливый мистер Иисус» из альбома Марвина Кошельмана. Но нет. Я решил делать то, что умею лучше всего.

— Это проповедь и чудеса, что ли? — съязвил Кроули.

— Боже упаси! Меня вычислили бы сразу по чудесам. Просто плотничал. Живу себе в сердцах человеческих и плотничаю. Или более того, все пытаюсь сохранить в дереве. Мне кажется, что оно отвечает мне взаимностью.

Джошуа махнул рукой в сторону изящного деревянного ангела с искусно вырезанным грустным лицом. Кроули проследил за движением взглядом, удивляясь сходству с собой, исчезнувшим в веках: «Я был просто наивным дурачком. Что я тогда знал? О пользе яблок?»

— А сейчас?

— Иногда думаю, что на том же уровне. А люди сильно продвинулись вперед. Непостижимы и весьма изобретательны и в плохом, и в хорошем. И тот, кто думает, что они только для богообщения или боговосхваления фатально ошибается. Созданные по образу и подобию — они тоже творцы и плохого, и хорошего. А сердце человеческое — ящик Пандоры. Но где-то там должна была остаться надежда. В любой форме. Как бы ее не называли.

Второй кувшинчик.

Время замерло, лунный свет все также настойчиво лился в окно.

— Ну а ты, все тот же и все те же дела? Хотя я и слышал, и даже читал нечто интересное про авиабазу в Тадфилде и мальчика. У твоего друга кажется есть эта книга «Это был чудесный день. Тогда все дни были чудесными…». Я купил себе не у него, конечно. У него вообще ничего купить невозможно, просто какой-то скупой книжный рыцарь. Но мальчик там просто молодец. Все сделал сам с друзьями, практически без вашей помощи. Адам проявил характер. Весь в папу.

— Мальчик стал человеком.

— Я — тоже.

— А я «все еще демон». Хотя Азирафель предлагал мне вернуться. Будто это возможно! Нельзя войти в одну и ту же реку не потому, что она течет и вода иная. Мы меняемся. И не хочу я никакого возврата в ангельскую среду ангелом. И прощение мне не нужно. Я — это я. Я свободен. Но отчего-то он не принимает меня таким, какой я есть. Вот в виде ангела я бы его устроил.

— Только не злись.

— Я и не злюсь. На него я не могу злиться.

— А на себя?

— Это никого не касается.

— И давно?

— С самого начала. Я вовсе не собирался падать. Да и никто из нас. Связался с плохой компанией? Будто компания Сандальфона с Михаил была в тот момент лучше! Или она сейчас лучше? А тот скандальчик с яблоком — тоже весьма нелогичен. Вернее, его последствия. Так как тяга людей к новому вполне логична. НО! Вот если они и задумывались в качестве «племенной пары», то почему изгнаны из рая за неожиданную беременность? И все эти проклятия: «в муках рожать будешь», тоже нелогичны. Будто появление на свет Евы путем изъятия ребра у мужа не требовало обезболивания?!

— Если не хочешь, не рассказывай.

Да, ему не хотелось. Никогда не хотелось рассказывать об этом. Зачем? Ведь стоило только закрыть глаза…

Предположим, идет человек спокойно, треплется на ходу по телефону, и тут нога подворачивается, и он катится со ступенек в подземном переходе, кости ломаются вместе с верой в окружающих, абсолютно не собиравшихся помочь упавшему подняться, и продолжение сей истории канет в отделение травматологии, планы рушатся, куча бесценного времени столь короткой человеческой жизни уходит на рост костей и реабилитацию. Вот и все последствия падения. Но если падает эфирное создание, мера совсем иная. Как мера глубины бездны, так и мера боли. Казалось бы, какая там боль у эфирных?! Но оказалось, что немыслимая. Просто безграничной силы боль. Потому что меняется вся природа. Чувства сливаются в вечное чувство вины и непрощаемости, а глубина всегда зависела от воображения. Как воображения тех, кто толкал их в бездну, так и воображения сталкиваемых туда. Ведь теперь они познали разницу между всеобщим ликованием при свете только что созданных звезд и пеклом серных ям. И все заканчивается. Для него тогда закончилось восхитительное творчество среди туманностей и цветов. Светлое и прекрасное будущее сущности, привыкшей к вдохновенной работе, превратилось в постоянный вой от боли, нудный и непродуктивный внутренний вой от собственного нового уродства и бессилия. Обреченные на вечную разработку форм зла и системы наказания за эти формы, как они должны были думать, чувствовать и жить? С постоянным чувством неискупаемой ничем вины? Во всяком случае иногда он утешал себя тем, что часть его вопросов отпала сама собой вместе с их падением. А после шеститысячелетнего периода пребывания на Земле он ответил на свой главный вопрос, он понял, что главное лично для него. Главное — быть собой. Ни черным, ни белым, а полным оттенков и звуков — разных, проползая змеей между чужими волями и желаниями, хранить долю своей свободы от Небес и Ада, вдохновенно подталкивать человечество к познанию своих границ прекрасного и мерзкого, ходить по лезвию этой границы, отделяя одно от другого. Хотел ли он вернуться обратно? А было ли это возможно? И было ли это нужно? А если и не было возможно, то только потому, что он сам не хотел этого. Да и куда возвращаться? Война изменила все. И разве Небеса остались прежними? Разве там остался светлый райский сад с соловьями под первозданными светилами? Нет там ни сада, ни соловьев, ни яблок, ни сияющих звезд. Только бюрократическая машина, отсчитывающая секунды жизни человечества и тщательно вычищающая свои ряды от любого проявления свободы. Они вычищали, но разве оставались сами чистыми в белых своих перьях? А Люцифер с ребятами? Разве затем они задавали свои вопросы и предлагали изменения вечного порядка, чтобы вернуться, повиниться и продолжить круговерть восхвалений при свете утренних звезд?! И люциферову гордыню следует считать непростительным грехом? Они ведь просто считали, что вечные боговосхваления нерациональная трата времени и сил, которые следовало тратить на творчество. Нет, он не считал, что ему надо в чем-то виниться. Никогда не считал. И ни о чем не жалел. И кару просто считал несправедливой. Падение? Не считали они свое стремление к свободе воли и творчества смертным грехом и оскорблением Создателя. А если последний таким образом просто решил проблему Инь и Ян, так мог бы и поизящней придумать способ, а не валить их с Небес скопом в только что наспех созданный Ад. Да, ползал на чреве своем. Шесть тысяч лет. Иногда привязывался к некоторым людям. А потом терял их, и это было больно. Азирафель случился, как утешение. Он даже вначале подшучивал над ним при случае, пытаясь измерить глубину ангельской сопротивляемости. Искушал? Ерунда. Предложение дружбы можно считать искушением? Тогда да. А как иначе? Выдержать на Земле шесть тысяч лет без единой души, которая бы поняла твои воспоминания, хотя бы частично. Но поняла бы. И не исчезла бы так быстро, по-человечески. В этом был своеобразный эгоизм, попытка спастись от одиночества среди бесконечного времени. И четыре года назад. Да, он предложил ангелу убежать вместе, потому что понимал, что их уничтожат — вместе. Хотя куда было бежать? Альфа Центавра? Это как Фата Моргана. Мираж. Еще эфирней, чем все эфирное. Но Азирафеля он считал своим другом и оставить не мог. Лучшим другом. Почему не единственным? И случались ли другие друзья? Да, бывали и случались. Он слишком долго существует. Но Ангел — он был лучшим из них, ему было с чем сравнивать. Хотя ангел, кажется, научился этим пользоваться и иногда показывал незаурядные способности к манипуляции. Фокусник. Виртуоз просто. Даже танцевать заставил в последний вечер. Там демоны у дверей, а мы тут пляшем. И как заставлял являться по первому чиху и зову, когда ему вздумается поскучать, похвастать или попасть в очередную задницу? Ну и что. Являлся, и это было вовсе не трудно и не в тягость. Вот только думал иногда, что сам бы он в этих случаях ангела не позвал. Скучать? Существование демона исключает всякую скуку. Хвастать? Перед ангелом? Чем? Разве новым фикусом? А они ему интересны? А попадать в неприятности… ну так какой ангел в его неприятностях помощник? Да он и не думал никогда об Азирафеле в таком корыстном ключе. Да и спасать ангела можно только потому, что ангелу это очень нравилось. Спасать? Существо, стоявшее с огненным мечом на стене Эдема? Дважды на его памяти обманувшего Господа, не моргнув глазом? Даже перед Сатаной с мечом в руке стоял, не боясь последствий? Его от чего спасать? А что теперь? Ушел, стоило Метатрону только поманить. С собой звал? Боялся, что один не справится? С проектом Второе пришествие? Знаки секретные подавал? Бровями жестикулировал в ответ на поцелуй опрометчивый мой? Губы брезгливо вытирал? Сообщил, что все имеет конец? Вот открытие сделал! В окошко оглядывался, как я там стою у моей машины, и лица на мне нет? Мир рухнет в очередной раз и на этот раз в последний? И будет он среди этого разрушения один одинешенек? И сделать ничего не сможет?

О, какое все же прекрасное вино, это старое фалернское! Странно действует! Просто магически. И ведь ему все это время казалось, что он просто молча пьет в раздумьях о прошлом. Но нет! Судя по руке Джошуа утешительно опустившейся на его худое плечо — он высказал все это вслух.

Третий кувшинчик.

Молчал он таким изощренным образом довольно долго, и далее продолжать молчать просто не было сил. Мысли о грядущем Проекте давили, словно лавовый поток на хрупкие скалы изнутри и собирались рано или поздно прорваться.

Потом наступила кульминация возмущения, и он выдал главное: «Там вообще все странно. Вначале в воспитательных целях из нас сделали страшилку, любимый сын Люцифер объявляется врагом рода человеческого, потом сатана бродит меж людей и веками они с Господом просто играют в азартные игры друг с дружкой, а ставки — человеческие жизни. Некоторые пари даже в Библии задокументированы. То Ной круиз для зверинца устраивает, то Иов неизвестно за что мучается. Дальше — лучше. Я вообще подозреваю, что в планы Создателя это второе пришествие не входит вовсе. Надо было так возиться, столько всего насоздавать и гордиться этим, чтобы потом вот так скопом взять и стереть?! И потом… А потом Суд, расправа со стиранием и тебе уже не стать Кшитигарбхой, потому что никому не хочется видеть адские души спасенными. Да и «все эти истории с Вознесением. Разве у кого-то найдется время выбирать людей и поднимать их на небеса, чтобы они ухмылялись там, погладывая сверху на всех, кто умирает от лучевой болезни на иссушенной и горящей земле? И откуда известно, что Небеса неизбежно победят? Что ж, будем честными, если все итоги известны заранее, то зачем вообще тогда Небесная Война? Это все пропаганда, ни больше, ни меньше! На победу у нас не более пятидесяти шансов из ста.» И ежику понятно, что, если Небеса сожгут землю, это будет то же самое, как если бы ее сжег Ад. Впрочем, я уже это говорил… Не помню когда. Кажется, ангелу. Но это ни к чему не привело».

— Ты не можешь знать, к чему привело. Но подумай, насколько хорошо ты знаешь ангела. А ты знаешь, что он был бы против. Он ведь уже однажды уже был против? Был на одной стороне с тобой?

— Был. Но там могли его обработать. Метатрон в свое время и Господа обработал.

— Азирафель не бог. Он столько прожил среди людей, рядом с тобой. И он создан стражем, то есть воином. Можно ли обработать такого?

— А если нет, то он опять попал в беду. Но мы даже не разговариваем! Он всегда не разговаривает. Это его самая любимая тактика устрашения: «Я с тобой не разговариваю»! И в итоге? Что в итоге?

Четвертый кувшинчик.

— Итог? Тебе нужен итог? Ну ладно. Я хочу предложить тебе сделку.

— Ты? Мне?

— Почему нет?! Я же не Бог из машины, а человек. Да и ты, как я полагаю давным-давно на человеческой стороне. Так что по-человечески и попробуем. Как там пелось: «Парня в горы бери, рискни»? Мы же путешествовали вместе? Помнишь? Помнишь. А сделка… Я давно думал об этом. Примерно через полгода после того, как ты поселился в переулке. И не говори, что ты ждал, когда ангел пригласит тебя в свой дом. Он слишком далек от таких прозаических проблем. Тебе не нужны ни кухня, ни душ с сортиром. Да и пребывая близко друг с другом в ограниченном пространстве постоянно и длительно, так длительно, как только могут пребывать вечные существа, как скоро вы друг другу насточертеете?

— Оставь, пожалуйста.

— Хорошо. Я никого судить не берусь. И ангелов в том числе. Я же не предлагаю тебе ни вернуться к ангельскому образу, ни вернуться на Небеса! Я просто предлагаю тебе переселиться в мой дом вместе с растениями и приглядеть за ним, пока я буду в отъезде. Это простой человеческий дом. Ни твое начальство, ни небесное сюда доступа не имеют никакого.

— Это ты спьяну после третьего кувшинчика предлагаешь. Я же демон, разве мне можно доверять?

— Тебе — можно. А мне крайне надо уехать.

— Куда отправишься?

— Вояж по делам моей фирмы «Деревяшки из Назарета»: ревизия лесных запасов планеты в компании заинтересованных в этом людей. По всем континентам. Вопрос оплаты — ты просто оплатишь ресурсы по счетам. Номер телефона оставлю. Будем держать связь. Ты — знаешь, где я, я знаю, где ты. И все условия. И я уверен, что ты ничего не расскажешь ни одной из сторон. Что касается этого «небесного Проекта», так без меня его даже не начнут. Как и без Книги. Понаблюдаем. Не предпринимай ничего.

— Ничего?! А если Азирафель попадет…?

— Вот если попадет, тогда и влезешь. Неужели это так трудно?

— Это условия, чтоб я не вмешивался?

— Ничего подобного. Понаблюдаем, спланируем, вместе и вмешаемся. Вместе мы сила. И друг твой вряд ли останется в стороне. Выступит в качестве засадного полка. Я не ставлю никаких условий. Все это просто единственно возможная логика событий в данном случае. Береги себя и все. Таким, как есть и береги. И, да, подписей кровью мне не надо. Достаточно твоего слова.

— Слова? Но я же демон, могу и соврать.

— Можешь. Но не станешь. Согласен? Или протрезвеешь вначале?

Кроули, чувствовавший себя трезвым, как никогда, не сомневаясь больше ни в чем, ответил: «Согласен».

Потом он даже не заметил, как хозяин дома исчез, а растения из машины переместились в комнату и встали на самые удобные для них места. Просто сидел и смотрел в окно третьего этажа на светлеющее в бледном осеннем рассвете небо. Туман накрыл ненавидимый демоном город. Лондонские крыши призрачно плавали в этом вязком мареве: серые на сером. Где-то там, в глубине вырисовался купол собора святого Павла. Белизна его постепенно замещалась кирпично-терракотовой краской, превращая лондонскую достопримечательность во флорентийскую. И вот уже в его воображении — за окном не октябрьское промозглое лондонское утро, а сияющая Флоренция и Санта-Мария дель Фьоре, или Дуомо, полный бунтующих оттенков розового, зеленого, белого мрамора венчает город красоты и силы в этом искрящемся радостью утре поры молодого вина с тосканских холмов. «С чего бы этому всплывать? — подумал он. — Конечно, из-за Леонардо. И из-за его терракотового ангела, который так похож на здешнего деревянного. Вот далась же им обоим моя демоническая рожа! Надеюсь, что Азирафель не заглядывал в церковь прихода Сан-Дженнаро. Да… Леонардо…»

1516 год. Флоренция.

Итак, сияющая Флоренция и Санта-Мария дель Фьоре, или Дуомо, полный бунтующих оттенков розового, зеленого, белого мрамора венчает город красоты и силы в этом искрящемся радостью утре поры молодого вина с тосканских холмов.

— Возможно, это мое окончательное прощание с Флоренцией, — Мастер внимательно глянул на свою модель и вздохнул.

— Обстоятельства? — он совершенно не собирался насмехаться, просто всегдашняя ирония никак не исчезала, — Но Вы, мессир, всегда выше обстоятельств. И опять остается некоторое количество незаконченных работ. Обычно люди выбирают что-то одно: совершенство или эрудицию. Вы же хотите объять необъятное, стремясь охватить все области науки и искусств и во всем достичь вершин. Это просто невозможно.

— Невозможно? Но стремиться следует все равно. Таков человек. И теперь путь мой — в Рим.

— Послушайте, мне надоело сидеть. Неподвижность самая жестокая пытка для меня. Рисовали бы уж лучше Солаи. Жулик гораздо миловиднее.

— Если тебе просто выпить хочется, Антонио, то так и скажи. Солаи? Миловиднее? На кой мне тут миловидность?! Нет. Вот это выражение лица твоего — в самый раз. И такого двусмысленного взгляда у него нет.

— Нет, Мессир Леонардо! Где я, а где Иоанн Креститель?! Просто кощунство. Даже для меня.

— Не сопротивляйся. И я ничего кощунственного в это не вкладываю. Двусмысленность всегда присутствует в человеческой природе и человеческих решениях. Да, можно так, но можно иначе. Иоанн ведь просто предлагает выбор. Выбор. В нем все дело.

— Хорошо. Еще десять минут. Только зрачки сделайте обычными, иначе Вас не поймут.

— Зрачки не главное. Главное этот удивительный янтарный цвет. Но ты прав. Я устал тоже. Ладно, принеси вина и сыра. Солаи дома нет, а ты — как раз кстати.

Дальнейшее времяпровождение приправлено терпким Санджовезе в достаточном количестве, чтобы развеять хандру Мастера и его друга. За окнами шумела разноголосая толпа, ветер приносил обрывки листьев, поздних цветов, запах реки и горячего камня.

— Как ты думаешь, Антонио? Бог и вправду есть?

— Иногда сомневаюсь. Его давно никто не видел и не слышал.

— А как же дела Господни?

— Странные дела для всемогущего. Если ваше писание читать, то Создатель только и озабочен, что политкорректностью в отношении него. И чуть что — в соляные столбы. И разве Он вам еще нужен? Вы и сами — творцы.

— Очень искушающее мнение. Но в существовании дьявола сомневаться не приходится.

— Не надо только все на дьявола сваливать. Он в большинстве случаев вообще не подозревает о том, что вы тут ему приписываете. Творить ведь можно в обе стороны. Выбор. Как Вы сами только что сказали. Вот человек и творит и плохое, и хорошее. Равновесно. Да люди даже молитву в переводах извратили, начиная с обращения: «Отче наш?» Почему именно отче? Вольности последующих переводов с арамейского на греческий, с греческого на латынь и так далее. А ведь так правильно было: «О, сила животворящая и всеобъемлющая! О, дышащая жизнь!» Вот для чего надо было на «дышащую жизнь» вешать ярлык мужского рода? Чтобы оправдать неравноправие женщин? И окончание: «Избави нас от лукавого!» Какого лукавого? Которого сами и придумали, потому что надо было все на него сваливать? А в первоисточнике просто говорится: «Освободи нас от незрелости не пребывать в настоящем!» То есть следует ценить каждый настоящий момент, жить не на черновик и ничего на лукавого не сваливать.

— Я и не сваливаю. И тебя я знаю очень долго. И вижу очень долго. Но я же художник, меня не обманешь рассказами про твоего батюшку, на которого ты похож, как две капли воды. И твоя природа мне ясна.

— Просто я слишком долго задержался во Флоренции. Что поделаешь! Слишком заманчива компания. Да и климат подходящий.

— Оставим. «Я послушен Господу, во-первых, во имя любви, которую я должен питать к нему на разумном основании, во-вторых, потому, что он умеет сокращать и удлинять человеческую жизнь».

— Да? Несколько иронично. Но ты всегда рассуждаешь о душевных свойствах человека, ограничиваясь познаваемой областью, а вопросы ее бессмертия предоставляешь выяснять монахам. И это правильно. Что же касается автопортрета, то это странно: для чего тебе, шестидесятитрехлетнему понадобилось изображать себя восьмидесятилетним старцем?

— Просто экспериментировал. Думал каков я буду, если доживу до столь преклонных лет.

— И в результате потомки долго будут гадать, как ты выглядел на самом деле. Ты оставляешь слишком много загадок, Мастер. Слишком скрываться от всех — опасно. Хотя, с учетом особенностей данного времени, может ты и прав.

— Как приятно, что ты одобряешь, — Леонардо усмехнулся и опять разлил вино по высоким бокалам зеленого стекла.

— Но теперь Рим? Флоренции будет тебя не хватать. Прекрасный город. И разительно отличается от того, что было в четырнадцатом веке. Особенно благодаря тебе. Это время запомнят на века, — Кроули кивнул в сторону портрета молодой темноволосой женщины со сложенными на животе руками. Леонардо проследил за направлением его взгляда.

— Да. Жена Сира Джокондо. Лиза. Мона Лиза. Никак не могу уловить ее чертову улыбку. Вот на наброске — получилось. Стоило перенести на полотно — снова не то!

— Продай мне набросок.

— Да забирай! В оплату за позирование. Видеть уже не могу, как она мне надоела! Просто замучила.

— О! А как она надоест последующим поколениям, когда станет самой известной картиной в мире?!

— Шутишь? Тоже мне. Ладно, ну ее. Расскажи-ка лучше про вертолеты еще раз…

Письмо№1,

никогда не полученное адресатом.

Брат мой, Утренняя Звезда!

И да простишь меня, что не пресмыкаюсь, и не называю тебя Повелителем. Не стоит считать данный опус отчетом о деяниях. Это личное. А посему мне хочется называть тебя изначальным звездным именем твоим. Некоторые забыли имена насовсем. Я во всяком случае придумал себе другое. Но что в имени тебе моем? Ведь роза, не звавшись розой, все равно свой сладкий запах сохранит?! Какой-нибудь поэт это потом обязательно использует. Разгневаешься, брат мой? Скажешь, что фамильярно и не по теме? Засунешь в самую глубокую из серных ям? Напрасно. Кого еще я братом назову? И может и тебе будет легче? Да и тема весьма актуальна. Герцог Дагон и Владыка Вельзевул поспорили со мной, что человеческое искусство не наше дело. А зря. Это архиважное наше дело, потому что влияние на умы человеческие через искусство как раз и происходит! Это они позже додумаются до пропаганды и информационных войн. Но правда, как и роза — останется правдой — голой и не приукрашенной именно в великих произведениях искусства. Вот и нужно поощрять в них эту неуемную страсть к свободе и самовыражению пусть даже через восхваление Создателя. Ведь если человек создан по образу создателя-творца, то его способность к творчеству должна быть вполне естественной. И всякое творчество это способ познания мира. Не важно наука ли это, или искусство.

Да, Вельзевула возмущает, что в произведениях своих нынешние мастера в основном славят Небеса. Но что же им делать? Кто платит, того и славят. А платит в основном церковь, или сильные мира сего. Но если присмотреться, то лица святых и даже богов — это лица крестьян Болоньи или Тосканы, а Мадонна смотрит с полотен с улыбкой юной итальянской матери. Позже это время назовут Возрождением, ведь после чумного четырнадцатого века пришел этот свет, когда мастер может отсечь от камня лишний мрамор и явить миру лик Богоматери. Слышал я, что Господь создал человека из глины. Ну да, ну да! Из глины? Проще простого. Из глины тут даже детишки лепят. А вот от мрамора отсечь ненужное и оставить Давида! Так кто и по чьему образу? Дагон уже было со мной согласился, но потом посмеялся и назвал придурком, а это обидно.

Для чего пишу? Прошу рассудить нас? Нет, мне нужно не это. Просто показать тебе лишний раз, что смертные заслуживают большего. Недавно скончался величайший гений, каких еще не знало человечество. Некоторые скажут, что он тянул с заказами и много чего бросил так и не закончив, а трактаты свои просто зашифровал дремучим способом и прочтут их не скоро. Но прочтут. И поймут, что он, пытавшийся объять все доступные области науки, живо интересовался миром, внимательно, скрупулезно с уважением и любовью к природе, изучая мир и природу человека. Инженер, зодчий, астроном, анатом, музыкант, поэт и величайший художник. Он не был зол или хитер. Он шел своим путем. Именно его пример показывает, до каких высот могут добраться люди в своем стремлении знать и создавать. Хотя, он не первый и не последний из цепочки редкостных гениальных умов, он еще и доброе сердце и тонкая ранимая душа художника. Сравнивая этот период с веком четырнадцатым, я подумываю, а не есть ли это скачок эволюции человека разумного к следующему его виду — человеку творцу? Нет, люди и в пещерах создавали прекрасные произведения для своего уровня. Удивительные просто! Но период кватроченто очень долго останется непревзойденным! А ведь начиналось все с истории о яблоке? Вот я и думаю, может не зря и я приложил свои злодейские с точки зрения Небес старания?

Примечания к главе седьмой

** «Уж лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало» — продолжаем цитировать Хайяма.

* * *

Кшитигарбха, известный своим обетом отложить достижение состояния будды до тех пор, пока не будут опустошены все ады, считается спасителем безмерного сострадания, который стремится спасти существа, попавшие в ловушку ада. Его знаменитая клятва, которую произносят многие буддисты, гласит: «Пока Ад полон, Я не стану Буддой»

* * *

Терракотовый ангел — юношеская работа Леонардо — статуя Ангела Благовещения с характерными приемами: «спиральное движение» фигуры, волнистые волосы, спускающиеся на плечи водопадом, и, конечно же, лицо. В 1771 году статуя была разбита, но позже восстановлена местным мастером. Находится там, где и указано выше.

* * *

«Я послушен тебе, Господи, во-первых во имя любви, которую я должен питать к тебе на разумном основании, во-вторых, потому, что ты умеешь сокращать и удлинять человеческую жизнь» — из трактатов Леонардо.

8. Сакура.

«Вишни в весеннем расцвете.

Но я — о горе! — бессилен открыть

Мешок, где спрятаны песни.»

(Басе)

Ночь на 24 октября.

Пациент никак не мог удобно расположиться на кушетке. И мешали ему не рога и хвост, а мысли. Отчаянные, беспокойные и безнадежные мысли. Не успокаивали ни приятный аромат сандаловой палочки, курившейся легким дымом, ни альпийская панорама вершин на стене с тихой музыкой со словами:

«Так заберись на все вершины,

Вброд все реки перейди,

Следуй за каждой радугой,

Пока не найдёшь свою мечту.»

— Убрать эту гадость, — раздраженно прорычал пациент.

Сухой джентльмен с усиками и аккуратной бородкой в крахмальной белой рубашке с бабочкой и в щегольском черном костюме-тройке взял трубку телефона, как две капли воды похожего на телефон в известной книжной лавочке в Сохо: «Хьюстон, у нас проблемы. Вы не подготовили кабинет после предыдущего пациента. Поменяйте вид из окна. Срочно… Да, это подойдет.»

Альпы сменились великолепной картиной «Фудзи и цветущая сакура» великого Хокусая, тихо и нежно зазвучала бива. Запах сандаловой палочки остался.

— Что-то еще мешает?

Пациент махнул рукой в сторону рогов.

— Ах это?! Рога, копыта и хвост?! Чепуха это, уважаемый! Полная чепуха, потому что все это психосоматика. И при ваших результатах тестирования с выраженной психической и физической астенией, повышенной тревожностью при полностью сохраненных когнитивных функциях. Синдром профессионального эмоционального выгорания.

— И что же делать?

— Новейшее направление! БЛС. С легкой руки доктора Фрэнсин Шапиро, развившей мои изыскания в этой технике и труды великого Месмера. Билатеральная стимуляция, позволяющая стимулировать психику путём попеременного двухстороннего раздражения. Каждый метод билатеральной стимуляции предполагает попеременную активацию обоих полушарий головного мозга. Это вызывает определённые реакции и состояния, используемые для психотерапевтических воздействий.

— И?

— Упражнение «Бабочка» — сцепите большие пальцы, ладони на груди. Вот так. Теперь шлепайте ладонями попеременно. И дышите спокойно и глубоко. Да, именно так, хорошо получается. Еще можно использовать билатеральную походку, или «походка манекенщицы». Кстати, я тут видел одного Вашего сотрудника, он так все время ходит! Такой стильный парень. Видимо сам дошел до этого способа борьбы со стрессом. А остальные? Бродят уныло, словно на ногах у них гири. Конечно, при такой походке и на душе камень.

— Остальные? Да у нас тут Преисподняя, если ты забыл!

— Вот именно. Преисподняя. Работа адова и вы все ее успешно делаете по воле Господа нашего. Но если Вы хотите результатов в этой работе, то о здоровье Ваших демонических подчиненных тоже заботиться надо.

Сатана представил, как вся бесовская братия рассекает по Аду вальяжненькой походкой Кроули.

— Нет. Ходить так они не будут.

— Тогда попробуйте скандинавскую ходьбу с лыжными палками. Тоже весьма успешно используют. Причем с палками надо ходить не все время, а дозировано. Что позволит Вам на количестве палок несколько сэкономить. Но вернемся к непосредственно Вашим проблемам, милейший.

Доктор размеренно бродил по кабинету и артистично размышлял вслух по-немецки: «Да, друг мой, проблемы отцов и детей всегда были и будут актуальны! Но я думаю, Вам не стоит беспокоиться на его счет. Миллионы приемных детей счастливо живут с чужими людьми и вырастают нормальными и счастливыми. Разве Вас это не устраивает? Править миром? Не смешите меня, батенька! Для чего ему такая канитель? Мир уж как-нибудь сам разберется. А он должен расти, учиться, выбрать себе любимое дело, посадить дерево, вырастить сына и быть счастливым. Он же там счастлив? Так что же Вы хотите? Не будьте эгоистом. Как отец, Вы обязаны понять, главное — это как лучше для ребенка. В конце концов, так все и устроено: мы живем для детей, потом отпускаем их и все повторяется в вечном круговороте жизни. Себя вспомните. Вы ведь тоже бунтовали и хотели, чтобы все — по-вашему было. Это вечная проблема.»

— В вечном круговороте жизни? Вот именно это меня сейчас и беспокоит более всего. Мой сын человек, знаете ли. А кое-кто отмерил для людей слишком мало этой самой вечности. И эта сволочь громогласная, Метатрон, еще предлагает мне с Небесами объединяться против людей. Предложил посовещаться и заключить союз с Небесами против человечков. Насчет «человечков» это я его цитирую. Так де мы сможем себя обелить. Обелить! Представляете, доктор?! На кой черт нам тут отбеливаться. Лично мне белый никогда не нравился. Алый! Алый цвет любви, свободы и радости! Красный, багряный, рдяный! Цвет пламени и жизни! Но. В противном случае грозит стереть всю преисподнюю вместе с обитателями из Книги жизни! Как будто он может?! Ведь на нас издревле лежит тяжелейшая работа по наказанию и воспитанию адских засранцев и вселенских злодеев. Хотя, судьба Преисподней после этой беседы с Метатроном меня даже не так волнует, как Адам. Он же еще ребенок! И у него все впереди! И он должен тоже быть стерт?! Вместе с остальным человечеством?! Это несправедливо.

— Успокойтесь, друг мой! Дышите глубже. Вдох-выдох, вдох-выдох… И упражнение «Бабочка». Вот молодец. Думайте о хорошем. И не говорите мне, что тут по определению о хорошем думать невозможно. Моцарта вспомните, или Бахов, всех. Ну?! Отлично. Мы же знаем, то, что видел господин Алигьери — это фасад для посетителей. К тому же мы знаем, что вся конструкция его Ада составлена из разных уголков Италии. Его философия — теология, его наука — схоластика, его поэзия — аллегория. Но рассказал он так, как люди и ожидали. Наверху думают, что Вы будете жечь еретиков в геенне огненной? Пусть думают. Только здесь знают разницу между злом и Злом. Вот с пищеварительной системой паука для сами знаете кого мне очень понравилась идея. Но где находится Лев Николаевич? Именно там, где ему и хотелось. На полках всех библиотек мира. И Галилео Галилей, и Великий Леонардо, и Бетховен-бунтарь, и даже господин Гоголь! Все на своих местах. Они и на земле достаточно настрадались. Вот что с ними могут сделать? Стереть из Книги Жизни?! Полноте, батенька! Есть вещи, не стираемые ниоткуда. Человечество уж постаралось. Все образуется. И сын Ваш очень умный ребенок, судя по всему. И главное — у него есть там друзья и те, кто его любит.

В этот момент Сатана уже практически поверил Фрейду и почти расслабился, но сигнал тревоги, поданный в виде Вагнеровского «Полета валькирий», внезапно оборвал сеанс психотерапии. Сатана взял трубку старинного телефона.

Дагон, явившийся внезапно без сундука и книги, говорил быстро и сбивчиво, что было совсем не в его обычной иронически-презрительной манере и показывало высшую степень тревожности, голос в трубке то и дело срывался на фальцет.

— Как ты сказал? У Ада нет надежды? Обидно. Теперь вся психотерапия насмарку. Но, если бы ты принес книгу, я бы предложил вернуть ее туда, где взял. Это какая-то мистификация от Гавриила напоследок. И я не уверен, что она направлена против нас. Это не может быть та самая книга. Абсолютно уверен. Но раз Метатрон лезет с совещаниями, надо попробовать заполучить союзников на небесах — свяжись с Азирафелем. Он не идиот и, судя по прошлому разу, вряд ли станет участвовать в глупости, именуемой вторым пришествием. Что? Тебе тоже не интересна новая война?! Наконец-то! И найди Кроули, он последний, кто занимался этой Книгой. Проклятый змееныш обиделся на всех и прячется. Найди. И поделикатней с ним. Ранимая душа, знаешь ли! Нет. Это не сарказм. Если мы тут продолжим поедать друг друга, то Небесам слишком легко достанется победа. Давай, работай. Я жду хороших новостей. И еще. Поручи там кому-нибудь приобрести этих палок для скандинавской ходьбы. Сколько? Да на сколько твоей доброжелательности хватит. Побольше. Или по очереди ходить будут. Давай.

Тем временем, ночь на 24 октября.

Михаил и Уриил уютно устроились в сумерках на тяжелой мокрой туче над Эдинбургом. Легкий влажный ветерок развевал изящные воланы на груди и запястьях Михаил, слегка шевелил кудри Уриила. Умолкли волынки, городского шума не слышалось, вокруг разливалась торжественная тишина, которая всегда случается перед осуществлением самой заветной надежды. По крайней мере так пишут в романах. У автора заветные надежды всегда осуществлялись при иных обстоятельствах, что не мешает ему доверять признанным корифеям писательского дела. Итак, чудесный сундук с семью печатями стоял перед ними, олицетворяя достигнутую цель и прекрасное будущее: в Вечности без проблем. Ведь с этими проблемами они теперь имели прекрасную возможность разобраться.

— Михаил, я очень сомневаюсь, что нам это по силам.

— А я нет. Вот. Именно поэтому верховным архангелом после Гавриила должен быть я. И именно поэтому первым мы вычеркнем из нее Метатрона.

— Точно. Чтобы кайф не сломал, херувим распухший.

— Потом всех предателей последних лет. Азирафеля я вымараю с особенным удовольствием. Предателем был, предателем и остался. Путался с демоном всю дорогу, за смертных все время заступался, врал без зазрения совести. Какое чудо потратил на Гавриила?! Двадцать пять Лазарей! На Гавриила?!

— И Гавриила тоже вымарать. Он с Азирафелем спелся и с его демоническим дружком, и с Вельзевул. Тьфу! Гадость!

— Преисподнюю в полном составе.

— Перед Азирафелем надо вычеркнуть Кроули. Пусть «верховный архангел» помучается, видя, как растворяется в небытии его дружок!

— Да. Уничтожение Кроули очень сэкономит нам время.

— Это почему?

— Это просто. Нет змея, нет и яблока. Ева ничего не съест. Людишки не родятся.

— Но Господь сделал их племенной парой. Ева могла сама додуматься до яблока, она умная женщина.

— Тогда вымараем и ее. Пока не додумалась. И Адама тоже. Изначально. Не нужны эти люди. И Господь будет нам благодарен. За то, что проект «Люди» ликвидирован на корню. И не надо будет тратить время, чтобы разбираться с остальными.

— А как же «Лошадиная голова»?

— И что? Причем тут «Лошадиная голова»?

— Кроули над ней работал.

— Ну и черт с ней, с туманностью! Одной больше, одной меньше. Вечность этого не заметит.

— И как будем открывать? Без Сына божьего?

— Конечно, без него. Он же человек. Зачем он вообще нужен?! Только лишние восхваления от смертных уже все уши прожужжали. Доставай свой кинжал.

— У меня еще арбалет есть.

— Для чего?

— На всякий случай захватил.

— Ладно, Уриил. У меня тоже копье мое, сияющее, в целости и сохранности. Разбиваем через одну. Одну печать — я, следующую — ты.

Тут Михаил тюкнул по первой печати огненным острием копья. Печать легко отвалилась, ничего особенного не произошло. Уриил срезал вторую ножом. Таким совершенно не магическим и неинтересным образом были раскрошены в пыль все семь печатей. Разочарование постепенно охватывало обоих, как-то неправильно все шло, без должного пафоса и величия. Однако, после седьмой печати из сундука раздался грозный рык, массивная крышка откинулась легко, из-под нее выскочил весьма свирепый лев. Он было бросился прочь, но далеко не убежал. Михаил метнул копье, попал льву прямо в брюхо, оттуда вылетела здоровенная утка, которая тут же была сбита стрелой уриилова арбалета. Вывалившаяся из утки, абсолютно несоразмерная с уткиной утробой огромная селедка под действием силы тяжести полетела к Земле и шлепнулась на темную мостовую как раз напротив закрытого уже бара «Воскреситель». Мысль о том, что утка изнутри гораздо больше, чем снаружи, пришла одновременно к обоим архангелам.

— А пусть летит! Там воды нет. И мы ее легко найдем, — спокойно, гладя сквозь прореху в тучах вниз, произнес Михаил.

Селедку они нашли быстро. Бездомные местные шотландские вислоухие коты даже не успели ухватить за хвост такую неожиданную добычу, но далеко отходить не стали. А, когда селедка была по всем правилам доктора Дельримпла вскрыта ножом Уриила, в ней и обнаружилась книга, аккуратно завернутая в целлофановый пакет. Книга оказалась не такой уж и большой. Обложка ее сияла восточной изысканностью орнамента, гармонией золота и бирюзы, тонкой вязью шрифта.

За этим последовали: немая сцена, злобный вопль увидевших надпись на обложке архангелов дуэтом, радостный вопль окрестных котов, набросившихся на никому не нужную теперь селедку.

— И это — Книга жизни?

— Бред. На небесах нет секса.

— Да. Все родилось из ребра.

— Или из глины.

— Это Гавриил так пошутил?

— Или Вельзевул?

— Или Кроули?

— Кроули? А как же благодать? На сундуке?

— Благодать? Ты дурачок, Уриил? Он в ванне со святой водой безболезненно лежал и уточку еще просил, как говорят, а ты — благодать! Да ему вся наша благодать, как мертвому припарка. Но стиль — вполне его. Вспомни, чему он Еву научил.

— Это Кроули, смерть гаденышу! — закончили они хором.

9. Бук.

«Буков верхушки,

Что слабы,

совсем недавно иссохли,

Снова пускают побеги в изменчивом обновленье,

Тайным связям и заклинаньям вторят

И вовлекают верхушки дубов,

Всем деревьям давая надежду.»

(Битва деревьев. Талиесин)

Вечер дня, после нападения на книжную лавку Азирафеля и до сих пор.

Ветер дул, как в предпоследнем акте «Короля Лира». Мокрый туман клочьями носился во всех направлениях. По темному небу стремительно летели рваные тучи, похожие на сердитых заблудившихся уток, и из этих туч щедро сыпалась на землю ледяная разнокалиберная влага. Откуда-то снизу из скал доносились мерные удары обезумевших волн штормившего моря. Как раз перед ними высились помпезные развалины в стиле стивенсоновского замка Шос: обломки стен скалились зубчато и хищно, проемы пустых окон пялились на пришельцев, как новые ворота на барана. Вероятно, в этих проемах в тихую погоду красиво и романтично вырисовывались созвездия, но все дело было в погоде: тихой она тут не бывала никогда, ни в какое из времен года. Снизу к солидной старинной двери вели выщербленные ступени с пропущенными кое-где полками, а над дверью на двух четырехгранных кованых гвоздях из восемнадцатого века поскрипывая под ударами ветра качалась вывеска с надписью кириллицей: «Альфа Центавра». Двое остановились у самой двери. Пришелец повыше ростом, широкоплечий и представительный, одетый в серый костюм, произнес: «На «Альфа-Центавре» погода особенно хороша в это время года?» Пришелец пониже ростом ехидно тихонько усмехнулся, довольная улыбка осветила премилое женское личико: «Сдается мне, дорогой, что погода тут в любое время года так же прекрасна!» — и, поглядев на открытый в мобильнике навигатор, добавила, — «Мы в Шотландии, Эдинбург где-то в той стороне, но совсем недалеко. Так что сможем заглянуть при случае в паб «Воскреситель» и послушать нашу любимую песню. И ты еще не пробовал чипсы со вкусом креветок!».

— Конечно, но я думаю, что стоит зайти. Кажется, это наш новый дом. В конце концов каждая погода для чего-то и хороша. Такая, например, очень подходит для того, чтобы посидеть у огня и выпить горячего шоколада, — отозвался Гавриил, а его спутница продолжила: «Или доброго шотландского грога! Что ни говори, но Кроули все-таки непревзойденный знаток стиля!»

Конечно, они вошли, а в последующие два месяца наслаждались обществом друг друга, погодой, грогом и шоколадом, превосходно обставленными спальнями с подходящим гардеробом в стиле кэжуал для Вельзевул в черно-алой гамме и шотландской классикой для Гавриила, в сине-сиреневых цветах с небольшой долей серого, неиссякаемым холодильником, замаскированным под дубовый шкаф в несколько винтажной кухне, телевизором и небольшой, но с умом подобранной библиотекой. Вайфай тоже работал безотказно. Правда где-то с третьей недели начались некоторые трения. Вельзевул раздражало, что Гавриил слишком подолгу торчал перед венецианским зеркалом в полный рост в раме из дубовых листьев и пухлых херувимчиков, и она начала язвить: «Или тебя опять к архангельскому прошлому потянуло и ты тут по утрам совещания с деревянными херувимами проводишь, или безмерно влюблен в божественный сосуд своего тела?!» Гавриил начинал дуться, но после чашки шоколада обычно отходил и в свою очередь подшучивал над тем, что в замке не осталось ни одной мухи, которые, не оценив прекрасной шотландской погоды, то ли отбыли на юг, то ли попрятались в щелях. После этого дулась уже Вельзевул. Но потом, Гавриил все же дочитал книгу, начинавшуюся с фразы: «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену», понял, что это означает, и расценивал короткие размолвки, как несущественное, но обязательное времяпровождение с близким человеком.

Время катилось неспешно. Наконец, о смене лета на осень им сообщило вековое буковое дерево в центре двора, когда в вихре ледяного ветра закружились его пожелтевшие листья. Стройный и гладкий зеленоватый ствол его уходил ветвями до самых дальних зубцов полуразрушенных стен, а корни выступали из земли, словно гребни драконьей спины. Удивительно было его присутствие здесь, в замке, ведь окрестные холмы и скалы никаких лесов не предвещали, их украшали только заросли утесника и бесконечные поляны вереска.

— Мне здесь нравится, можно и надолго задержаться, — заявила однажды утром Вельзевул, отслеживая бесконечный полет охряно-желтых буковых листьев, — Если твои бывшие дружки не применят к нам последние санкции, то все будет в порядке.

— Последние санкции? Что ты имеешь в виду?

— Книгу жизни, конечно.

— Ах, это! Ерунда. Нашим это не интересно. Михаил, несомненно, занят вопросом власти, им не до предателей теперь, а Книга жизни… Книга жизни… Ее ведь нет уже много веков. Да и была ли? Все только на словах.

— Быть того не может.

— Утеряна. И некоторые считают, что утеряна еще до первой великой войны на Небесах.

— А что же ты нес Азирафелю? Все решили, что Книгу.

— Нес? Книгу, конечно, я брал у него почитать. Мы еще заходили вместе с Сандальфоном. Порнография. Индийская порнография. Подсунул его рыжий дружок. Ну, тогда я не думал, что он дружок. Думал, что это помощник в магазине. «Камасутра». Это название такое. Занимательная книженция. Оказывается, процесс появления первой женщины из ребра был единственным и неповторимым. А у людей все иначе. Все гораздо интереснее, и, как утверждают, приятнее. Несмотря на все эти: «Рожать будешь в муках!» Но на Небесах держать нельзя такое. Неправильно поймут. Вот я и решил было вначале вернуть книгу в его лавочку. Но потом… Ведь они все будут искать эту Книгу жизни, которую никто не видел. А Метатрон хоть слышал звон, да не знает о чем звенело. И планы его идиотские о Пришествии мне давно известны и неинтересны. Вот я и решил пошутить. Спрятал в одном месте. В Эдинбурге. Почему там? А я ведь шел к тебе, но забыл. Не мог тебя вспомнить…Муха… Но Азирафеля помнил, и понимал, что он-то сможет, и меня не выдаст. Он не из тех, кто перед Небесами станет выслуживаться. Да и все остальное, несмотря ни на что… Надеюсь, шутка удалась. Но нас это уже не касается.

— Надеюсь. Это будет забавно. Не думала, что у тебя такое интересное чувство юмора. Ведь кто бы не нашел, все равно забавно. И да, я знаю, что такое «Камасутра», дорогой мой. В Преисподней превосходная библиотека.

— Откуда?

— Да все оттуда. От людей. Сколько превосходных книг сожжено в свое время за небожественность и еретизм содержания. Все у нас. Вековой опыт человечества, не умещающийся в Небесной библиотеке и в ангельских умах. Более того, как известно, рукописи не горят. Поэтому там у нас вместе с литературой из сгоревшей Александрии есть даже ненапечатанное авторами и уничтоженное или ими самими, или вместе с ними самими. Даже «Мертвые души» Николая Васильевича, второй том. Вот уж занимательная книженция о человеческом роде, скажу я тебе. Покруче Камасутры. Потому, как речь идет о тонком, о душах. И как они умирают в процессе жизни.

— Ну, а адские твари нас не ищут, думаешь?

— Нет. Это исключено. Та же история, полная бюрократической глупости: Дагон займет мое место, назначит виноватых и покарает нужным образом, Шакс останется с носом в стильной змиевой квартире, а Кроули из-за этого придется болтаться в его винтажной машине до конца времен. Но нам до этого нет никакого дела! Сами разберутся.

Примечания к главе девятой.

Замок Шос - из "Похищенного" Р.Л.Стивенсона. Конечно, таких отсылок у меня много, это же рассказ о Книге на основе многих книг. Если чего-то еще не читали (и тут я вам завидую))), обращаться в Азирафелю. Он не продаст, но почитать одолжит. Особенно удачно попасть в магазин, когда его нет, а Мюриэль на месте.

10. Чайный лист.

«Подносим путникам заваренный на родниковой воде чай,

Чтобы те могли утолить свою жажду;

Как же опасен их путь,

пролегающий между двух горных хребтов»

(надпись в чайном павильоне на перевале Чжубилин в Шаосине)

30 октября и ночь на тридцать первое.

День не задался. Хотя утро ничего такого не предвещало. За окном бродили с плакатами бастующие сценаристы. Содержание плакатов сводилось к тому, что если денег не дадут в достаточном количестве, то придется о кино забыть и довольствоваться комиксами.

Мюриэль читал. За прошедшее время он прочел множество книг. Но первая, предложенная ему Кроули все не отпускала от себя. Уж очень необычны и интересны были идеи: «Существуй», — говорит тебе Вселенная, и она не толкает тебя никуда и не тащит, если сам этого не позволяешь. «Вселенная, дай мне влиться в твой бешеный хаос», — говоришь ты. И вливаешься…»

Однако, удовольствие от чтения было испорчено, так как сразу после открытия магазина явился Метатрон. Надо сказать, что вот уже два месяца как он методично по вторникам сразу после открытия являлся в магазин с неизменным стаканчиком кофе с ложкой миндального сиропа от Нины. Усаживался в азирафелево кресло, выпивал кофе, а потом принимался шарить по книжным полкам. На вопрос об объектах поиска не отвечал, только пыхтел, переставляя книги. Но просматривал он полки очень методично и по порядку. Иногда Мюриэль думал, что у Метатрона даже есть блокнотик, в котором тот отмечает на схеме просмотренные шкафы и полки. Выпив кофе и перешерстив некое количество книг, он, наконец убрался. Но едва Мюриэль собрался продолжить чтение, как в воздухе призывно зазвенело и пришлось тащиться на прием к Верховному архангелу. Вначале ничего беды не предвещало. Но потом Азирафель так вспылил! Подумаешь, продал эту книгу с автографом Оскара Уайльда. И что тут такого? Да, он продал ее двенадцать раз. Людям же очень нужно было! В ответ Азирафель очень долго, вежливо, убедительно, хотя и немного пафосно, объяснял, что копирование единственных экземпляров редких изданий с автографами не входит в функции ангела-смотрителя, затем велел вернуть все, как было, а впредь никаких продаж не допускать. Замечание же Мюриэль о том, что в магазинах принято удовлетворять потребности смертных за их деньги, вызвало просто очередную бурю архангельского негодования под девизом: «Никакая потребительская блажь не считается жизненно важной потребностью смертных».

В итоге, вернувшись в слезах, Мюриэль засиделся допоздна за книгой, чтоб успокоиться. Подумывая, а не сделать ли в магазине библиотеку или лучше читальный зал, чтобы люди могли читать, не унося книги прочь. «Воронья дорога» снова оказалась созвучна его мыслям: «Справедливость — это то, что зависит от нас. Это идея. Вселенная не может быть справедливой или несправедливой. Она подчиняется законам математики, физики, химии, биохимии… в ней просто что-то случается, и нужно иметь разум, чтобы эти события воспринимать как справедливые или несправедливые,» и далее: «Человек не способен поверить, что не он центр мироздания, вот в чем проблема. Вот откуда проистекают эти трогательные сказочки про Боженьку, про загробное существование, про жизнь до рождения. Это просто трусость. Голимая трусость.»

— Конечно, это я считаю, что Азирафель ко мне несправедлив из боязни снова вызвать его неудовольствие. Пора уже не считать себя никем, писцом 37 разряда. Какое значение этот разряд имеет. Никакого. Люди додумались до всего этого, а мы там, на Небесах, продолжаем трусить. И чего боимся? Бога? Нет, верховного архангела, прокурора Рафаила и Метатрона. Сами и придумали, что его надо бояться. А кто он? Голос Бога? Это все равно, что бояться не полиции, а сирены полицейской машины.

Единственным приятным моментом кроме чтения в течение двух месяцев стали появления у дверей или окон магазина Эрика. Вначале Мюриэль опасался адских каверз, но постепенно привык. Тем более, что никаких каверз не последовало, а как раз наоборот: на ступенях крыльца время от времени появлялись неожиданные и приятные вещи. Разноцветные ракушки с тропического побережья, плоды личии и авокадо в корзинке из листьев банана, осенние цветы, со стеблями, перевязанными обрывком бинта. Однажды там даже оказался щегол в плетеной клетке, которого пришлось тут же отпустить. Щегол ему понравился больше всего.

В конце концов Мюриэль начал ощущать себя девочкой и очень переживал из-за этого. Однако, Нина из кофейни, у которой он покупал себе чай, наблюдала за всеми появлениями сюрпризов на крыльце книжного и однажды просто по-дружески посоветовала Мюриэль сменить стиль одежды. И, когда Мюриэль приоделась в бежево-голубую шотландку классического стиля, в юбке стало гораздо удобнее, а Эрик даже оставил с очередным букетом восхищенную записку: «Тебе идет новый прикид. Не выпить ли нам в здешней кофейне чего ты захочешь?!».

Смеркалось. И Мюриэль решила для успокоения заварить себе чай, потому что оказывается его можно пить, а не только любоваться, но пить не просто, а с церемонией, ведь второй ее книжной любовью после «Вороньей дороги» стал «Канон чая» Лу Юя.

«Как хорошо,

Когда подливаешь чайку,

Угли мешаешь

И степенно беседу ведешь,

Рассуждая о том, да о сем.»

Следуя этим словам Татибана Акэми, Мюриэль уже зажгла лампу у окна, расставила необходимые для чайного действа приборы, залила кипятком дивно пахнущие чайные листья в своем любимом чайничке с драконом из коричневой исинской глины и собиралась спокойно поразмышлять какое кофе ей захочется попробовать в здешней кофейне вместе с Эриком, как на улице, где-то совсем рядом раздался оглушительный взрыв, стены задрожали, в главной комнате магазина зазвенело разбитое стекло и что-то так сильно ударилось об пол с ужасно неприятным хлюпающим звуком, так что чайные хотелки сразу позабылись.

Часы показывали час ночи.

Мюриэль сбежала с лестницы и увидела это…

Тем временем, 30 октября, поздний вечер.

Все это было странно. Поначалу особенно странно было сидеть на закате в Сент Джеймском парке на одной скамейке с Дагон и мирно беседовать. Странно было наблюдать, как по спокойной глади пруда плавают спокойные утки и последние желтые листья с окрестных вековых платанов, странно было смотреть на Ту скамейку — пустую…

А все началось с сообщения от Саракаэля о том, что Метатрон по секрету от всех встречался с Сатаной и, видимо, неудачно. О чем он говорил с Владыкой Преисподней, конечно, никто не знал, но все догадывались. «Видимо шальная идея выступить единым фронтом против человечества не нашла отклика на той стороне,» — заметил Саракаэль. На что Азирафель спросил, с кем ему можно связаться на той стороне без ущерба для репутации Небес. Саракаэль даже присвистнул: «Без ущерба! Да тут все с кем-то связываются. Просто постоянно. Даже Михаил вполне плотно работал с Лигуром, хотя всегда это и отрицал. Если по рангу верховного архангела, то Дагон вполне подойдет. Просто пошли письмо с голубиной почтой. Голубя они скорее всего потом Церберам отдадут в качестве гостинца, но ответ придет. Тайный.»

— А Метатрон?

— А что Метатрон? Может ты на ту же тему будешь говорить, что и он с Сатаной? Скажешь, что хотел помочь. Главное — это правильно выбрать место.

Из деловой переписки Верховного архангела Азирафеля.

Послание первое.

Дагон,

повелитель мух, владыка безумия, бывший подкняжий седьмого мучительства и новый Владыка Ада,

приветствую тебя, как создание господне.

Последние контакты нашего начальства делают необходимой и нашу встречу на своем уровне, дабы проработать все аспекты возникшей проблемы.

Рекомендую убедительно и прошу рассмотреть такую возможность в ближайшем времени.

Азирафель, Верховный архангел.

Голубь не вернулся. Ответ появился у него на столе в замызганном конверте с выраженным запахом селедки. На вырванном из школьной тетради помятом листке значилось:

«Азирафель, В.А.

Вот интересно, ты приветствовал Меня, считая себя созданием Господним, или помня, что и я таковым являюсь?

О чем там верхи сговариваются, даже знать не хочу. Не нашего уровня переговоры. Если будет нужно, нам доведут до сведения.

На сем — будем ждать.

Дагон и т.д. (титулов у меня много, но перечислять мне их лениво, тем более что ты и сам их прекрасно перечисляешь)».

Послание второе.

Дагон,

повелитель мух, владыка безумия, бывший подкняжий седьмого мучительства и новый Владыка Ада, приветствую тебя.

Переговоры Владык нам не мешают от слова совсем. Я ведь предлагаю провести переговоры именно на нашем уровне. И не вижу никаких препятствий к этому. Дело ведь общее, как не крути. А по сему — настаиваю на встрече.

Азирафель. В.А.»

Голубь не вернулся снова. Но к очередному конверту было приклеено его нежное белое перышко. Запах селедки сохранялся.

«Азирафель. В.А.!!!

Ты, конечно, настаивать можешь. Но мне это фиолетово. Жду указаний сверху. По-иному я не могу. У нас, демонов, своей воли нет. Только строжайшая и жесточайшая субординация, несмотря на расхожее мнение о нас, как о полных анархистах и разгильдяях. И мне удивительно, что, братаясь шесть тысяч лет с предателем Кроули, ты этого так и не понял! Видимо, он берег тебя от стрессов и своих адских проблем. Да, не ценим мы того, что имеем. Но это я так, к слову.

Так что жди указаний для меня сверху, то есть снизу. И как только, так сразу!

Дагон.

Пы.Сы. «Переговоры Владык»? Ты теперь Метатрона Владыкой считаешь? Ну-ну…»

Послание третье.

Послушай, Дагон!

То, что вы там все засранцы, мне известно. Голубей бы могли и пожалеть. И не твое адское дело рассуждать от чего Кроули тут меня берег. Но общее дело не терпит отлагательств. Встреча нужна срочно. И жизнь Ада зависит от этого так же, как и жизнь Небес. И это я о Земле просто молчу!!!

Азирафель, В.А.

P.S. На Метатрона мне глубоко «фиолетово», не он мне владыка».

Очередной конверт селедкой уже не пах. И листок помят не был.

«Азирафель, дружище!

Вот и не надо раздражаться и уподобляться нам, засранцам. Голубей пожалеть можно, так что жалей на здоровье. Но если бы ты просто пользовался электронной почтой, как все, тогда не было бы искушения угостить Цербера голубятинкой.

Конечно, я встречусь с тобой с удовольствием. Завтра, на закате в том чудесном месте, где мы вас с Кроули изловили во время оно. Там еще уток все кормят.

Приветик!

Чмоки-чмоки…

Дагон.»

Вот и вышло, что после всей тайной переписки, стоившей жизни трем голубям, выбран был Сент Джеймский парк.

Переговоры носили характер совещания. Азирафель, наконец прекратил созерцать удаленную памятную скамейку и обратил внимание на рассказ Дагон о визите в Эдинбург, слежке за парочкой архангелов и приключении у статуи Гавриила. Разговор Князь Ада вел издалека.

— Вся эта история с собранием рыбоводов в Эдинбурге и общение с юным Джонсоном утвердили меня в мысли, что мы недооцениваем человечество. Если оно абстрактно и удалено от нас, или если судить по тем экземплярам, которые прибывают к нам для окончательного, скажем, вечного воспитания, для наказания, короче, тогда выглядят эти смертные неприглядно. Но ведь к нам прибывают и другие: те, кто на небесах просто не уместился в силу своего большого ума, или широкой души, или бесконечной гениальности, но, если все это проявлялось не в форме восхвалений и прославлений сам знаешь кого, им прямой путь к нам и лежал. И идея суда без всякого оправдания для всех подряд только потому, что некто очень большеголовый захотел Вечности в покое и безответственности… Ну, вы меня извините, я в этом участвовать не согласен. Да. У меня есть друг на той, человеческой, стороне — Джонсон. Да и Вельзевул, тоже много сделал для Преисподней до своего увольнения. Кстати, Владыка вполне в курсе нашего с тобой разговора, я и говорю с тобой с его позволения и одобрения. И никто у нас не хочет быть стертым навсегда вместе со своими деяниями. Да и что мы делали? Грешников карали? Так работа такая. С некоторых пор. И кто бы этим мог заниматься кроме нас? Если не мы, то кто? Вот и выходит, что, служа другим, сгорим в собственной геенне по идиотскому проекту. Что касается сундука под статуей Гавриила, Азирафель, не известно точно, что они утащили в том сундуке. Но происхождение точно небесное, так как из-за благодати руки я сильно обжег и сундук потерял.

— Я благодарен за столь ценные сведения о времяпровождении моих сотрудников. Вот тебе и на! Они все кричали о предательстве, а закончили попыткой похищения пресловутой Книги жизни. Но я уверен, что книги никакой там нет, или там иная книга.

— Вот и наш Владыка тоже в этом уверен. И очень рекомендовал мне найти Кроули. Возможно, он этот артефакт видел последним. Поговаривали у нас внизу, что есть легенда об ангеле, что разговаривал с растениями. Имя никто не помнил уже. Но якобы этот ангел и умыкнул Книгу, или Господь ему сам отдал на хранение.

-Да? При чем тут растения? Он никогда и словом не обмолвился.

— С растениями?

— Нет. Со мной об этом. С растениями он как раз активно …беседовал.

— Судя по всему, он многими словами с тобой не обмолвился. Что характеризует его, как вполне порядочного демона.

Разговор становился все более интересным, но прерван был сплошной какофонией сигналов тревоги как с Небес, так и из Ада. Стрелки часов Биг-Бена показывали час тридцать. Снова в районе книжного в Сохо происходило нечто. Надо было двигать в том направлении и срочно, а у Азирафеля, как назло, засвербило в правом ухе, кто-то настойчиво звал его абсолютно диким способом через хрустальный шар.

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Анафема:

Марджори, дорогуша, происходит полная гадость. Та стерва с твоим лицом, что возглавляла нападение на книжную лавочку в прошлом, теперь умыкнула с сообщником бетономешалку. Сообщник сперва сопротивлялся, говорил что-то вроде того, что он уже однажды по ее науке хотел погубить Кроули, но ничего не вышло, а тот ему дорог по прежним временам и т.д. и т.п. А она, очень резкая дамочка и умело манипулирует им. Таки угнали. И замышляют нечто против Кроули. А он и так бедняжка уже четыре года живет в своей машине! Разве мало бед на его голову?! Я проснулась. И не знаю, чего они хотели. Но ты передай мистеру Азирафелю, что его другу угрожает опасность.

Марджори-Иесавель:

Хорошо. Но дело в том, что я по собственной инициативе не могу выйти с ним на связь

Анафема:

А в прошлый раз? Сейчас надо срочно. Уж очень рожи мне не понравились. Извини, хоть она на тебя и похожа, как две капли воды, но явно — оккультная дрянь с отвратительной аурой какашечного цвета.

Марджори-Иесавель:

И даже не извиняйся. Хотя я всегда была уверена, что я одна такая в своем роде. Но как связаться с Азирафелем я не знаю. Можно попробовать хрустальный шар, но сработает ли? Он же не дух? Хотя в этом шаре он тоже появлялся. То есть отражался… Вот прямо сейчас пялюсь в этот шар и изо всех сил призываю, Азирафель, ангел какой бы ты там ни был по рангу и смыслу, но покажись, покажись! Оооо! Все, Анафема, кажется, работает!

Хрустальный шар расцвел милой ангельской улыбкой: «Любезная мадам Шедвел, что случилось? У меня срочное дело.»

— О! В-ваше светлейшество!

— Прекратите славословие и говорите по существу. Мы тут не с кумушками по мобильной связи треплемся. Мадам, быстро и самое важное.

— Важное… нам тут с Анафемой приснилось, что против Вашего друга они замыслили нечто гадкое. И угнали бетономешалку.

— Кто и что замыслили?

— Это сны, источник крайне ненадежен. Парочка из нападавших на Ваш магазин. Что замыслили не ясно. Но бетономешалки для хороших дел не угоняют. Это снилось Анафеме прошлой ночью, а до Вашего друга дозвониться невозможно: он с Вами не разговаривает, простите.

Светлый лик Азирафеля в хрустальном шаре постепенно померк.

11. Кофейное дерево.

«А давайте просто выпьем кофе,

Создадим уют в сердцах уставших,

Может и дела не так уж плохи

Всех, мечту когда-то потерявших…»

(неизвестный автор)

«Иногда нужно взять и просто…

Выпить кофе… послав все к черту;

Аннулировать все вопросы:

Все — тайм-аут… на кофе с тортом!

Выпей кофе и успокойся!»

(Ирена Буланова)

«Кофе — лучшая когда-либо созданная органическая смесь.»

(Звездный путь, Вояджер)

31 октября, около двух часов ночи.

В миру она звалась Ниной, но ранее была известна, как Мэри Таратора бывшая монашка Болтливого ордена, она же Мэри Ходжес, бывшая хозяйка Центра подготовки руководящих кадров «Тадфилд-мэнор», так неудачно погрязшего в судебных разбирательствах и издержках, что пришлось его продать не сильно дорого и очень срочно, а на вырученные деньги переоборудовать запущенную кофейню «Арабика и Робуста», доставшуюся ей в наследство от троюродного дедушки. Перебравшись в Сохо, она с удивлением обнаружила по соседству свою бывшую товарку по ордену болтушек Терезу Пустомелю, которая в миру звалась Мэгги и заправляла вместе с братом Максимилианом магазинчиком грампластинок. Нину это несколько покоробило, о прошлом вспоминать не хотелось, особенно об этом прошлом, может поэтому все порывы Терезы-Мэгги навязаться в подруги натыкались на непреодолимую глухую стену и вызывали раздражение. Битва за книжную лавочку и усилия мистера Фелла по их примирению сыграли некоторую положительную роль, но года два назад на горизонте появился означенный Максимилиан — ботаник и всезнайка, который ничего лучше не придумал, как по уши влюбиться в хозяйку кофейни. Если не считать влюбленности, то парень он был интересный и легкий в общении в отличии от сестры Мэгги. И это именно он посоветовал ей сменить название так, чтобы не упоминать робусту. «Данный сорт кофе поставляется в основном из Вьетнама, а там наши заокеанские братья сильно загадили среду всякой военной химией, — рассказывал он Нине — Сама посуди! В этом Вьетнаме до сих пор рождаются дети с кошмарными уродствами из-за последствий их бомбардировок химической дрянью. Для чего поить британцев робустой, выросшей на отравленной нашими американскими друзьями вьетнамской земле? Тут уж сразу — лучше смерть!» Потом он приплел этот американский девиз, и кофейня получила новое название.

Итак, Нина, хозяйка кофейни «Дай мне кофе или дай мне смерть», третий час самозабвенно слушала Максимилиана, сидя в закрытой кофейне. И за чашечкой кофе, сваренного правильно, а не в машине. Максимилиан рассказывал: «Кофе — коричневатая жижа, призванная взбодрить твоё тельце и дух. Семь миллиардов людей не могут ошибаться — кто говорит, что он не вкусный, пусть поспорит вот с этим: кофе — самый популярный в мире напиток аж с 95 года. Товар, стоящий по объёму продаж вторым после нефти! Согласно обычаю Востока, должен быть черен, как ночь, горяч, как ад, сладок, как любовь. Древняя арабская пословица! Никакой фантаст или философ такого не изречет! И никакая машина такой не сварит. И никакого овсяного или миндального молока не предусматривается. А что ты варишь? Иногда мне кажется, что все это вовсе не кофе, а именно смерть. Взять хотя бы эспрессо!»

— А что эспрессо?! Пока никто не жаловался.

— Не жаловался? Да он может быть опасен! Знаешь ли ты, что ВЭЖХ-анализ двадцати коммерческих сортов кофе эспрессо выявил шестикратные различия в уровнях кофеина, семнадцатикратный диапазон содержания кофеоилхиновой кислоты и четырехкратные различия в соотношении кофеоилхиновая кислота — кофеин. Эти вариации отражают различия в составе зерен от партии к партии, возможное смешивание арабики с робустой, а также процедуры обжарки и помола, но преобладающим фактором, вероятно, является количество зерен, используемых в процессе приготовления кофе. У каждого бариста свои заморочки. Максимальное количество кофеина в одном эспрессо составляло 322 мг, а в трех других — более 220 мг, что превышает верхний предел в 200 мг в день, рекомендованный во время беременности Агентством пищевых стандартов Великобритании. Этот обзор элитного эспрессо свидетельствует о том, что растиражированное предположение о том, что чашка крепкого кофе содержит 50 мг кофеина, может вводить в заблуждение. Потребители, подверженные риску отравления, включая беременных женщин, детей и лиц с заболеваниями печени, могут неосознанно употреблять слишком много кофеина из одной чашки кофе эспрессо. Умножаем на шесть. Тысяча двести миллиграмм минимум! Максимальная суточная доза четыреста миллиграмм. Так что тот парень дымился в тот самый день из-за твоих шести чашек. Или ты — таки или дала кому-то смерть, или он не человек.

— Уж не беременная женщина — точно. И это его личное дело, чем травиться. И, хотя ты очень умный, Макс, но бариста тут я, — ответила Нина, прекрасно понимая, отчего мог дымиться тот парень. Ведь иногда фильтр восприятия исчезал, монастырские воспоминания всплывали четко, и она ясно понимала, кем является вечно раздраженный приятель милейшего мистера Фелла.

Беседа низалась подобно жемчужному ожерелью: медленно и веско, сияя теплом каждой фразы. Затем они принялись обсуждать свой новый проект «Танцы и кофе», который родился благодаря вечеру в стиле мисс Остин у господина Фелла и уже принес некоторые результаты. Во-первых, деловое общение на творческой основе очень помогало обоим сближать свои столь разные характеры, вкусы и мнения. Во-вторых, в кофейне Нины по вечерам уже два раза за последний месяц танцевали под музыку пластинок из магазина Макса и Мэгги и это очень поднимало всем настроение. В-третьих, благодаря этим вечерам повысилась не только продажа кофе не только в утренние часы, но и появились ценители и покупатели пластинок. Макс витал на вершине счастья и вулканировал идеями: «Предлагаю сделать вечера систематическими и тематическими по времени. Можно даже поощрять всех, кто придет одетым по моде соответствующей музыке!» Нине идея нравилась, она любила танцевать, а Макс оказывается умел заразить делового партнера своим вдохновением. Таким образом, на ближайшие три недели они запланировали «Танцы в стиле пятидесятых», а также вечер «С Италией в сердце» по музыке народных итальянских песен и популярных фрагментов из опер. Кофе и десерты также можно было выдержать в соответствующем стиле.

Вечер затянулся и перешел уже за полночь, когда и случилось ужасное происшествие. Вся благость разрушилась рычаньем моторов в дьявольской погоне, визгом тормозов, разворачивавшейся у книжного магазина напротив Бентли с любителем эспрессо за рулем, взрывом, лихим проездом бетономешалки с поливанием того, что осталось от машины бетонной жижей. Некто в оборках на манжетах, выбежавший перед Бентли в самом начале с сияющим копьем, видимо был добавкой к аттракциону. Потом все стихло, и участники нападения исчезли, оставив у книжного огромную кучу бетона. Выходить из кафе Нина и Макс побоялись, но в полицию позвонили. И не прошло и получаса, как полицейские явились. Осматривать ничего не представлялось возможным, так как бетон еще был жидковат и пройти к книжному не давал. Свет в магазине погас в момент взрыва, а что разглядишь за опущенными жалюзи?! Однако, окно входной двери сильно поврежденное, говорило о том, что магазин тоже пострадал. Полицейские, покрутились немного и, так как никаких следов винтажной Бентли под бетоном не виднелось, а про сияющее копье Нина и Макс благоразумно рассказывать не стали, то полисмены решили, что ущерб чисто материальный, то есть дорожный и не в их юрисдикции, а потому составили протокол и отбыли восвояси.

Сразу после них явилась делегация коммунальных служб в куртках ремонтников, чьи представители явно не радовались экстренной ночной работе. Они снова опросили очевидцев в лице Нины и Макса, потом долго решали: стоит ли почистить проезжую часть или надо использовать нагромождения бетона в качестве нового арт-объекта. Немного поспорили по поводу названия последнего. Но так как будущий арт-объект явно напоминал негигиеническую кучу чьих-то естественных отходов, то проекту рьяно воспротивились проснувшиеся и потянувшиеся на шум хозяева окрестных магазинчиков. Представители властей еще слегка поспорили, но потом пообещали днем прислать городскую бригаду дорожных рабочих для очистки тротуара и проезжей части. Жители разошлись по домам спать, обсуждая глупость коммунальщиков, предпочитающих счищать затвердевший бетон, а не жиденький.

Однако, через минуту после исчезновения официальных лиц и жителей в переулке появились еще двое. Это оказались хозяин книжного, мистер Фелл, и еще некто, смутно знакомый Нине. Она решила, что это очередной приятель господина Фелла, который когда-либо приводил его в кофейню, но что пил этот второй Нина никак не могла вспомнить, а ей это было несвойственно. И тут вновь начались расспросы: Нина рассказала, что видела, Макс — кого видел, не обойдя истории с копьем и примет участников. Окно в магазине, разбитое взрывом, Азирафель по привычке починил чудом. И проложил небольшой деревянный мосток над бетоном, в котором явно ощущалось присутствие благодати. «На святой воде они мешали что ли этот чертов бетон?» — бросил Дагон риторический вопрос. Сонная Мюриэль сообщила, что засиделась с книгой, произошедшего не видела, но слышала взрыв и вынесла копье со словами: «Вот улика, она стекло разбила». Дагон копье в руки брать побоялся и обследовал на запах: «Кровь. Демонская». Азирафель взял копье в руки. «Это его кровь. Видимо, Михаил убил его в машине, а потом освященный бетон завершил дело» — произнес он, подумав дальше, что именно так должны выглядеть кошмары. Спал он крайне редко, снов никогда не видел, но сейчас все происходило, как в дурном сне. Именно в дурном, а не страшном. Внутри, в районе сердца, образовалась пустота. Глубокая дыра несла абсолютную тишину, абсолютную безнадежность и такую абсолютную тьму, которой он и помыслить не мог внутри себя. Потому что вслед за этой пустотой вставало новое, неизведанное доселе ангелом чувство неистовой ярости: «Я их поубиваю. Всех причастных. С обеих сторон пришедших. Мы не учли, что и противники наши станут сотрудничать и объединяться. С обеих сторон. Поубиваю негодяев!» И тут из туманной предрассветной тишины почудился ему знакомый голос: «Не стоит. Ты ангел. И ты сам сказал, что все имеет конец. Вот это — мой.» Азирафель оглянулся вокруг и нервно повел плечами.

Дагон очень осторожно тронул архангела за рукав: «Дружище Азирафель! Не уподобляйся негодяям. Ярость нехорошее чувство. Вот мы так все и превра… Не важно. Короче, Ты же ангел. Мы поищем его. Ты — в раю, я в аду. Потому как Кроули всем нам нужен до зарезу. И виновников надо отследить вначале. А? Потом свяжемся. Ты дыши, дыши глубоко. У нас там все психотерапевты очень рекомендуют — дышать».

— Дышать? Поищем? Что поищем? Его сущность под освященным бетоном в разорванной Бентли?! Его нет ни в раю, ни в аду. Он так и говорил. Если рай уничтожит мир, это будет также, как если бы его уничтожил Ад. А теперь мне все равно, кто его уничтожил. Потому что мой мир рухнул.

«Ты опоздал, Ангел. Ты безнадежно опоздал в этот раз,» — снова послышался ему знакомый голос в предутреннем тумане.

Примечания к главе одиннадцатой.

ВЭМЖ-анализ. Высокоэффективная жидкостная хроматография (ВЭЖХ) — один из эффективных методов разделения сложных смесей веществ, широко применяемый как в аналитической химии, так и в химической технологии.

Подорожник.

«Я сова совой четверть жизни прожил,

По ночам бродил, на небо глядел.

Весь в лучах луны да в пыли дорожной,

Думал, что хотел, делал, как хотел.

для счастья нам разве надо много -

Нужен, скажем, бог, есть он или нет;

Для меня-то он — например, дорога

или эта ночь, ладно, пусть рассвет.

Мне кричат в ответ: «Пропади, безбожник,

Слушать весь твой бред просто мочи нет!

Где чертополох, там и подорожник,

Место им двоим на обочине».

(Драконь, песня «Подорожник», не знаю чьи стихи)

31 октября. Часы показывали час ночи.

Мюриэль сбежала с лестницы и увидела это…

Нечто, покрытое чешуей, зубастое, огнедышащее и когтистое извивалось на полу в центре круглого ковра, пришпиленное к полу сияющим архангельским копьем. Временами к этому жуткому «нечто» возвращался человеческий облик Кроули с лицом, искаженным гримасой жестокой боли. Он лихорадочно пару раз схватился за копье, торчавшее в груди, но прокричав: «Не получается! О, Господи! Господи! Да прекрати же все это, наконец!», отдернул руки, ладони тут же покрылись пузырями ожога, кожа на них плавилась. Из раны из-под копья на ковер стекала темная лавообразная пылающая жижа. Тут он потерял сознание.

В углу что-то мрачно зашуршало, Мюриэль, бросив туда короткий взгляд, обнаружила в кресле Азраила, с книгой «Среди основных причин смерти, наступающей вследствие сердечного приступа, несчастных случаев и т.п., потенциально обратимыми являются…». «У ВАС ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ,» — произнес ангел смерти. У входной двери тоже послышался легкий шум. Там внезапно возник высокий красивый господин в грязных резиновых сапогах, грубом свитере из неокрашенной домашней шерсти и мокрой куртке защитного цвета с капюшоном. И был он очень возмущен: «Вот какого…? Я же дал тебе номер телефона. И для чего для вызова надо было использовать такой дурацкий способ с активацией призывного круга собственной кровью?! И орать «О, Господи! Господи!» на всю Вселенную тоже не лучшая твоя идея. Тебе не пришло в голову, что это заметят на Небесах?! И что подумают эти русские после моего внезапного исчезновения? Мы как раз занимались последствиями крупного пожара в тайге и уже просчитали сколько надо посадочного материала для восстановления…»

— РУССКИЕ НИЧЕГО НЕ УСПЕЮТ ПОДУМАТЬ. Я ОСТАНОВИЛ ВРЕМЯ. А ЕСЛИ БЫ И ПОДУМАЛИ, ТО ОНИ УМНЫЕ ЛЮДИ. НО У ВАС ОСТАЛОСЬ ТРИ МИНУТЫ. БУДЕТЕ ПРЕРЕКАТЬСЯ, ИЛИ ПРИСТУПИТЕ, НАКОНЕЦ, К СПАСЕНИЮ? — перебила темная фигура в кресле.

Джошуа прошел ближе к кругу и опустился на колени. Затем он одной рукой извлек из груди демона копье, другой он вытащил из кармана пару плотных изумрудно-зеленых листьев подорожника и плотно прижал к ране. Рана мгновенно исчезла. Он поднялся, передавая копье Мюриэль: «Сохрани. Это важная улика.»

— А это наверху заметят? — тревожно спросила Мюриэль.

— Это? И кто в наши дни обращает внимание на чудеса в одного Лазаря? При настоящем развитии реаниматологии? — усмехнулся Джошуа.

Затем он просто посмотрел на ладони Кроули — ожоги тотчас исчезли: «Прекрасная трава! Легко залечивает раны и объединяет все континенты. И уберите его из круга, наконец. Иначе явится делегация сверху! Нам только Метатрона не хватает! Ладно, бывайте, господа, а у меня дел невпроворот.»

После этого он так же внезапно пропал, как и появился.

— А ты, почему ты не прекратил все сразу? — прошептал Кроули Азраилу, помогавшему Мюриэль вытащить его из круга и разместить на диване.

— А ТЫ НЕ ДУМАЛ, НАСКОЛЬКО МНЕ НРАВЯТСЯ ЭТИ ИГРЫ? ДА, Я ТЕНЬ ТВОРЕНИЯ. НО ЕСЛИ ТВОРЕНИЕ ИСЧЕЗАЕТ, ТО УЖЕ НЕЧЕМУ БУДЕТ ОТБРАСЫВАТЬ ТЕНИ.

— И что теперь? Снова возня со Всадниками и все такое?

— ВСАДНИКИ? ТЕБЕ ИЗВЕСТНА ИХ ПРИРОДА. НО В СЕРДЦАХ ЛЮДСКИХ МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ И ДРУГИЕ. ДЕТИ. ТЕ ДЕТИ НА АЭРОДРОМЕ ЗНАЛИ, ЧТО ДЕЛАЛИ. И ПРОЩАЙТЕ. МНЕ, КАК ВСЕГДА НЕКОГДА. КНИГУ Я ЗАХВАЧУ. ОДОЛЖУ, ИНТЕРЕСНО ПОЧИТАТЬ. ПОТОМ ВЕРНУ ПРИ СЛУЧАЕ.

Мюриэль уложила копье подальше от демона и сообщила: «Пожалуй, я заварю новый чай. Или тебе что-нибудь покрепче? Я видела там в кладовке бутылки.»

— Нет. Сойдет и чай. И интересно, что осталось от Бентли?

— Ничего не осталось, кроме этого, — она подала Кроули кривой ручник. Тот прижал его к груди.

Мюриэль протянула ему чашку: «Чай».

— Благодарю.

— Я тоже хотела поблагодарить тебя. За книгу. «В этот день взорвалась моя бабушка». Я почерпнула много полезного. О том, что можно верить в себя, в науку, в дружбу и любовь, даже в справедливость, которую приносят в жизнь люди. Как будто я спала, а потом проснулась. И я за это время много прочитала. «На закатной окраине Лондона раскинулось предместье багряное и бесформенное, словно облако на закате», «Это было прекрасное время, это было самое злосчастное время…», «Призрак бродит по Европе», «Семилетний мальчик Филип Пиррип, или Пип, как все его зовут», «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену.» И еще большую, там все слова по алфавиту, а начинается с «Аббат», «Архитектура», «Артиллерия»…

— Это порочная практика Гавриила систематизировать книги по строчкам начала. Проще по алфавиту, по автору или названию.

— Все равно. Ты думал, что раз свет в окне, значит, Азирафель здесь? Его нет. И тут бывает только Метатрон. По вторникам. Ищет что-то в книгах. А в остальное время я присматриваю за магазином и читаю.

Конечно, он думал, что свет в окне горит, потому что это Азирафель вернулся и засиделся за книгой. После памятного распития фалернского и сделки с Сыном Божьим он проспал недели две, а после просто старательно жил «пребывая в настоящем». Проснувшись в этот день, аккуратно вытер пыль на деревянных творениях хозяина, побеседовал с растениями, которым новый дом очень приглянулся, а потом в Бентли стал кружить по городу в свободном полете, избегая Сохо изо всех сил. Подумал над тем, что стоит заехать к Шакс и забрать из оранжереи эхинокактус Груссона, оставленный там четыре года назад по договоренности, так как опасно возить похожий на ежа кактус в машине, на сиденья которой кто попало плюхается как попало. Ведь всем известно, что если кактус возят в машине в первом сезоне, то в третьем на него точно кто-то усядется… Или там было что-то про ружье? Итак, кактус он отложил на потом, так как не хотел видеть Шакс, и бесцельно кружил, и кружил. Но в Лондоне и без Сохо столько памятных уголков. В Тот вечер он слишком долго ездил, задумавшись, и не заметил, как все же оказался в привычном месте, словно машина сама его туда привезла. И вот надежда — свет в окне, свет его лампы. Напротив, в кофейне кто-то сидел при свечах. Оттуда явственно веяло любовью. Потом у самой парковки перед Бентли внезапно возникли сияющие от ярости Михаил с копьем и Уриил с арбалетом. Копье летело в его сторону, когда он резко затормозил и, уже с копьем в груди, повернул машину носом к двери, чтобы не сбить дурака-архангела. Хотя, что ему сделалось бы? Но привычка никого не убивать сделала свое дело. Потом в бок Бентли что-то ударило изо всей силы, она сразу взорвалась, волна огня словно горячей заботливой рукой вынесла его туда, где он очень хотел оказаться, туда, где была надежда на спасение, всегда была. Но копье архангела Михаила накрепко прибило его к полу книжного. Вот такова была нить событий. Но Азирафелю он рассказывать сам не станет. Пусть расследует. Он это любит. Жестоко? Нет. Конец, так конец. Может и ему так будет легче. В этой точке он резко отмахнулся от воспоминаний, надо было торопиться.

— Не вздумай чего-нибудь продать.

— Уже. Я уже получил от него за это.

— Мне надо убираться отсюда. Сейчас следователи набегут с обеих сторон. Спасибо за чай. Придется идти пешком, или на автобусе, или подземкой, — он любовно погладил ручник. — Надо успеть убраться подальше к тому времени, когда они все сюда слетятся для разборок. И дай мне слово, что никому не расскажешь обо мне.

— И Азирафелю?

— Ему в первую очередь. Он сам сказал, что все имеет конец. К тому же в шоу участвовали обе стороны, я не знаю, как знание того, что их шалость не удалась, повлияет на Азирафеля. Тебя оставили за магазином присматривать, или за мной?

— За магазином.

— Вот и не говори.

— Но я — ангел, я не могу врать.

— Не можешь. Но можешь просто и изящно умолчать. Ты же книги читаешь? Вот и учись. У людей.

— А куда же ты теперь?

— Тебе лучше не знать. Чтобы не врать потом начальству.

— Хорошо. Приезжай на чай. Как-нибудь?

— Ладно. Заметано. Созвонимся. Я пью только черный пуэр. А не эти всякие цейлонские штучки с бергамотом. И без молока.

Кроули открыл было дверь, чтоб выйти, но на освященный бетон наступать не стал: «Ладно, уйду по крышам. Не впервой!»

И тьма ночного неба поглотила его.

Да, глава короткая. А что Вы хотели? У автора было всего ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ.

Ладно. По секретному секрету. У Кроули тоже было всего четыре минуты, которые кое-что в себя включали… Достаточно много и включали…

Итак, четыре минуты Кроули.

… Река темна, глубока и полна ужасов, а кораблик — эдакий трехпалубный круизный теплоходик, заполненный пассажирами в основном весьма пожилого возраста. Впрочем, молодые и даже несколько детей на нем присутствовали. Время тянулось, кораблик плыл, пассажиры бродили по палубам, беседуя и строя планы. Зачем? Ведь река называлась Стикс. Или Лета. Как кому больше нравится. Это он понял сразу. И плавание в один конец, именно в этот конец, его раздражало. Тем более, что за завтраком, обедом и ужином за столом с ним сидела весьма неприятная троица: рыжая девица, которая свободное время проводила с мечом на верхней палубе, тощий джентльмен с непомерным количеством зубов, непрестанно что-то смачно жевавший, парень в грязно-белом, разбрасывавший по палубе фантики от конфет, апельсиновые корки и огрызки, а также неутомимо кидавший в вечную Лету вечные пластиковые стаканчики из-под кофе. И они изводили его разговорами за столом. Хотя, понимая природу путешествия, ни есть, ни пить он тут не собирался.

— Ты здесь, значит, не помешаешь нам на этот раз, — усмехалась Война.

— Нифто не помефает, — жуя и шамкая вставлял Голод.

— На этот раз мы всех одолеем. Я научился засорять им мозги через социальные сети. Так удобно. Постоянное созерцание картинок с котиками, популярными товарами и прочего мусора приближает деменцию просто катастрофически! Суперзагрязнение на тонком неврологическом уровне! Это даже круче пластмассовых островов в океане, — хихикал внук Чумы.

— Огляди этот шарик, и найди уголок, где нет меня. Они везде воюют. С оружием и без, перманентная всемирная битва. Дурачки! Первая мировая! Вторая мировая! Третья мировая!? Да это просто постоянно воюющий мир. И все просто потому, что они разговаривать друг с другом не хотят или не умеют. Договариваться точно не умеют. И пока не научатся, воевать им придется бесконечно, — распространялась рыжая.

— Да. И они все время голодны. Одна половина голодает от недостатка простой еды, а вторая голодает от неутолимости бесконечного количества своих безумных желаний. Изощренно голодает. Я бы даже сказал красиво! Потребление достигло апогея! Заметь, не духовных ценностей, а просто утоление плотских хотелок одними за счет других. Кто круче! Кто богаче! Кто выпендрежнее! Миллионы разновидностей голода! — господин Соболь победно икнул и с жадностью схватил очередную жареную куриную тушку.

— Нам только доплыть до Владыки. И уж мы развернемся! Людская ненависть, жадность и властолюбие нам помогут. А ты — сгинешь. Сгинешь, демон, в Лете с потрохами! Все имеет конец! — Война язвительно улыбалась белозубой голливудской улыбкой.

Словно в дурном сне он с трудом смог проговорить в ответ: «Все имеет конец? Да что ты говоришь?! Просто открыла мне глаза! Кстати, войны тоже кончаются, если ты не знала. Нет. Ничего у вас не выйдет. Кто вы такие? Эфемерные и странные создания сердец человеческих. Мозгами пораскиньте. Исчезнут людские сердца, полные ненависти и жаждущие власти, куда вы все денетесь?! А вдруг в сердцах поселятся щедрость и милосердие? Подумайте об этом по дороге. Хотите жить дальше? Значит, этот так называемый «Итог», так страстно ожидаемый и приближаемый вами, совершенно не нужен и вам. Он подведет черту и зачеркнет и вас. Кстати, вам уже не кажется, что плывете вы не в ту сторону? И Владыка не идиот. Он-то понимает, что …»

И тут четыре минуты оборвались неожиданной магией Джошуа. Возможно, прошло всего три.

Вставьте в середину, и глава обретет объем и цельность.

Итак, герой наш вернулся, а Всадники плыли дальше в обитель Смерти. И приемы Сафара к ним никто не применял. По делу они туда плыли…

Примечания к главе двенадцатой.

с книгой «Среди основных причин смерти, наступающей вследствие сердечного приступа, несчастных случаев и т.п., потенциально обратимыми являются…» — Петер Сафар, Николас Дж.Бичер «Сердечно-легочная и церебральная реанимация».

Питер Сафар — Петер Йозеф Сафар (12 апреля 1924 — 2 августа 2003) — австрийский врач-анестезиолог еврейского происхождения, пионер интенсивной терапии, трехкратный номинант на Нобелевскую премию в области медицины, создатель современной сердечно-лёгочной реанимации. Всем, обучавшимся первой помощи, известен «тройной прием Сафара: 1) запрокидывание головы для выпрямления дыхательных путей; 2) открытие рта; 3) выдвижение нижней челюсти».

Но при ближайшем изучении вопроса выяснилось, что зачатки реанимации существовали уже в древнем Китае. Знаменитым китайским врачом Чжан-Чжун-цзинем (150-219гг) в одном из трактатов описывалось то, что мы бы назвали искусственным дыханием и непрямым массажем сердца. Можно было поставить на полку к Азирафелю и данный трактат на китайском. Но. Я не знаю, как у него с китайским. Вдруг так же, как и с французским?!

Подорожник — известен всем противовоспалительными свойствами и ранозаживляющими тоже, растет повсеместно. Кто в детстве не накладывал его на царапины, предварительно послюнявив? В Новый Свет попал на подошвах колонистов и называется там «след белого человека». В христианстве считается символом пути Христа или пути к Христу.

13. Платан.

Я так и вздрогнул!

Это он, тот памятный

Поцелуй.

Тихо щеки коснулся

Платана лист на лету.

(Исикава Такубоку)

Платан — защитник, сильный и великий,

Орлят в полёт отправил, в поднебесье.

Он — древо Бога признанных религий,

Философов, поэтов всем известных.

Он — мой ковчег среди печальных будней!

Я приникаю робко к серой коже…

Исчезни, страх! Не знаю, как всё будет?

И каждый день событием тревожит.

(Надежда Якушева, стихи.ру)

31 октября, 8 утра.

Опавшие платановые листья под известной скамьей в Сент Джеймском парке всхлипывали под шум дождевых капель и вздрагивали в порывах осеннего ветра. Впрочем, Азирафель только в мыслях пребывал в окрестностях памятной скамьи. Эфирным своим существом он в этот момент находился от нее очень далеко. Если быть честным с самим собой, то в данный момент Азирафелю ужасно хотелось напиться. И в качестве напитка использовать вовсе не чай, и даже не красное сухое. Но не с Дагон же напиваться? И не с Саракаэлем. На Небесах даже чая не найдешь. Что там чай! Даже валериановых капель не отыскать! А верховный архангел в данный момент очень нуждался в успокоении. В этот самый данный момент он стоял, пялился на белое на белом за окнами и думал о Кроули. Да, он помнил его восторженным ангелом, полным опасных вопросов и предложений. И помнил Змеем на стене Эдема. И что в нем тогда изменилось? Космы длинных художественно нечесаных волос? Цвет крыльев? Взгляд? Вот именно. Этот взгляд, которого следовало опасаться, полный насмешки и древней печали, он так беспокоил, будоражил, словно взывал к совести и смеялся над нею. И как он ухитрялся находить его потом в самые сложные моменты и задавал самые сложные вопросы? Словно каждый раз заставлял сомневаться в правильности планов всевышнего. Чего хотел с самого начала? Доказать, что они не столь уж разные и вполне могли бы сотрудничать? Эта мысль вначале пугала и возмущала. Потом просто пугала. После истории Иова и первой лжи Азирафеля одно время волновало вовсе не участие в этой истории Кроули и ложь, как таковая, но тот факт, что Бог и Сатана заключили пари. Вот, значит, как! Все это просто игрушки у Владык обеих сторон и им плевать и на страдания, и на восхваления, а только собственная скука имеет значение и именно ее надо позабавить. Времена менялись, одна эпоха приходила вслед другой, менялись мода, еда, жилища, но у людей оставались все те же ценности и те же беды. И тактика Кроули, попадавшегося ему то там, то сям на пути тоже оставалась неизменной. Он всегда предлагал сотрудничество без ущерба для обеих сторон. Как-то Азирафель даже подумал, что про привыкание к одиночеству демон тоже лгал и именно в этом лгал в первую очередь. Совсем ему не сладко! Ох, не сладко! После Парижа в 1789 году он уже просто ждал этих встреч. Да что там, он ждал их всегда! С той самой первой — на стене, когда по должности своей обязан был просто зарубить гада ползучего при приближении к яблоне. Но ведь не сделал же этого! Не сделал! Да, в Эдинбурге они сильно поспорили по поводу бедности и добродетели. Но прав-то оказался Кроули! Опыт и труды философов это очень логично доказывали. Призрак коммунизма долго бродил по Европе и был весьма симпатичен. А работные дома симпатичны не были. Кроули всегда считал непостижимыми людей. И говорил об этом с восхищением. Влетало ли ему от начальства? И не на словах? Даже думать страшно. Но когда тот попросил святую воду, Азирафель подумал о суицидной цели, а это было плохо. Плохо было остаться без единственного понимающего тебя существа в случае применения этого средства. Но кто знал, что это была просто защита? Да. Он плохо его знал. А демон всегда не договаривал. И что в итоге? В итоге ангел оказался грешен, оказался высокомерным эгоистом? Тогда в сорок первом в зрительном зале он единственный не поднял руку на вопрос о владении огнестрельным оружием. Он не лгал. И подверг себя такому риску! И не слишком ли часто он повторял: «Я ведь демон, могу и солгать!» Могу, но солгу ли? В этом все дело. Насколько лжет демон, говорящий, что может солгать? Какое теперь это имеет значение? Да, Азирафель понимал, что, предлагая бежать вместе, Кроули не имел конкретно в виду Альфа Центавра, или еще какой-то пространственный пункт. Он всегда имел в виду только одно. Эту пресловутую «нашу сторону», где бы они не оказались. Просто возможность стоять рядом плечо к плечу, или спина к спине в случае необходимости жесткой обороны. Неужели, так долго прожив среди людей, Азирафель стал проявлять человеческие чувства и вести себя, как человек? Он удивлялся сам себе. Нет. Все не так, как кажется. И поцелуй не значил ничего, кроме абсолютного доверия, абсолютного страха за друга и абсолютного нежелания оставаться в одиночестве. Он никогда ни о чем не просил ангела. Даже живя четыре года в машине с растениями. Только возмутился, когда ангел взял машину. Ну, конечно, он же считал машину своей второй кожей, а получается, что ее заимствование просто привело к сдиранию кожи… помнится, была такая сказка про лягушку… там еще эту кожу в огонь бросили… брр. В желтый цвет тоже перекрашивать не стоило: словно пытался перекрасить самого Кроули на свой лад, будто таким, как есть, он не устраивал Азирафеля.

Эти мысли надо было как-то остановить. И надо было еще раз поговорить с Мюриэль. Она странно себя вела при опросе. Не хотела чего-то рассказывать при Дагон? Врала? Но как? Она же такая наивная, и она же ангел? И ты себя-то вспомни, ангел! Что искать и где? Есть ли еще что-нибудь, что стоит искать? Поток мыслей остановил Саракаэль, подкативший бесшумно и вовремя. Остановил? Или перенаправил в новое русло?

— Азирафель. Я знаю, что случилось. Михаил и Уриил пока не вернулись. Ты так давно здесь стоишь, периодически сам с собой разговариваешь. Конечно, это здорово иметь такого умного собеседника, как ты сам, но очень смахивает на умопомешательство. И ты спросил, что стоит искать. Книгу жизни, я думаю. Пока ее не нашел кто-нибудь другой.

— Книгу жизни? А она была? Метатрон ее ищет по вторникам в моем книжном. Наивный. Будто я не знаю, что там на полках есть и чего нет. Я всегда это знаю. Даже без инвентаризации.

— Была ли она? Изначально вроде была. Хотя я себе даже не представляю такую Книгу, где уместилось бы все это. Во всяком случае после первой войны ходила одна сказка, что был ангел, один из первых созданий, и Бог поручил ему спрятать эту книгу и никому никогда не разглашать, где она под страхом гнева божьего. Но кто это был, на какой он теперь стороне и разгласил ли, если на другой, не на нашей, никому не известно. Я, честно говоря, подумал было о Кроули. Но на Земле за ним следили. Прости. Да, следили. И он так часто повторяет, что не читает и книги его не интересуют, что я решил, что это точно не он.

— Он демон, он мог и солгать.

Дагон после происшествия Люциферу звонить не стал, предпочел явиться сам и без предупреждения. Владыка проводил утро, складывая пазлы по совету психотерапевта. Цветы и птицы. Картинка была хороша, но никак не складывалась. Сиреневые ирисы путались с оперением павлина, и это вместо успокоения страшно раздражало. Так что прибытию Дагон Люцифер даже обрадовался. Тот начал доклад с порога.

— Владыка! Произошло нечто ужасное. Они убили Кроули.

— Какая-то пара месяцев, и ты называешь эту весть ужасной. Как все меняется! И кто постарался? Верхние или наши?

— В том то и дело. Сложилась преступная коалиция: пара архангелов и наши — Шакс и Фурфур. Посему Ваше поручение мною не выполнено: где Книга нам по-прежнему неизвестно. Я встречался с Верховным архангелом. С новым верховным архангелом — Азирафелем. Он в глубокой депрессии из-за этой вести. И тоже не знает ничего о Книге.

— Найти негодяев.

— Уже ищут. Найти и?

— Что — «и»? Награждать что ли их? Уроды. Причем все, включая архангелов. Небось Михаил отличился.

— Конечно он.

— Я всегда говорил, что ему с его завистливой и жадной рожей место не на Небесах. Прошерсти тут все. Нет ли змееныша где-нибудь здесь. Может ускользнул все-таки.

— Не мог, Владыка. Я уже проверил. Они взорвали его машину, а потом залили все, что осталось освященным бетоном. И Михаил проткнул его освященным копьем насквозь.

— Как изысканно. Не представляю, как можно спастись при таком изысканном раскладе жестокости! Вероятно, это все же конец. Бедняга. И Азирафель бедняга, я полагаю. Его это должно сильно опечалить. И Фурфура, кстати, тоже. Одно время мне казалось, что он и Кроули друзья- не разлей водой, что-то вроде родственных душ, эстеты оба. А Змей всегда склонен был искать себе товарища и брататься с кем попало. Даже с людьми, чтоб ему пропасть, ах простите. Но Фурфур?! Последовательный демонический аристократ-однолюб. Не понимаю, как он согласился участвовать в эдаком безобразии. Дурачок. Ревнивый дурачок. Короче. Объявить трехдневный траур. Портрет его повесить для назидания. Вроде лучшего работника: «Спи спокойно, дорогой товарищ!» Какой спи, если тебя развоплотило насовсем! В каком виде портрет? Сам реши. Поэстетичней. Ему черный цвет нравился. Рамку с листьями там, и всякое такое, приятное… Рюмку под портретом поставьте что ли! А потом… Всех изловить и наказать. Фурфур? Он и так уже наказан. Все на твое усмотрение. Эта Шакс… уж слишком адская. Уберите ее с Земли. Пусть тут паука пасет. В обозримой вечности. И все.

Мюриэль меж тем очень хотелось позвонить Кроули и позвать того на чай, да и узнать, как он поживает после столь чудесного излечения. Предлог появился сам собой. Весьма весомый предлог. На звонок он ответил моментально.

— Слушаю. Что случилось?

— Привет. Это я, Мюриэль.

— Я понял. Говори уже.

— Та самая кривая стальная штуковина? Которой ты запускал небесные светила? Я слышала об этом… От Саракаэля кажется. Она еще у тебя?

— Ага. Храню, как память о моей красавице и хожу пешком. Для здоровья очень полезно. А что?

— Там в кладовке книжного есть старый тубус с чертежами. Там есть разные чертежи. И, кажется, там есть твоя машина.

— Что? Сейчас буду!

Через полчаса они вместе открыли тубус, в котором обнаружились звездная карта обеих полушарий, набросок парашюта, схема русского самовара с подробными надписями на китайском, русском и английском и три листа с чертежами, перевязанные отдельно красной нитью. Это были Первый искусственный Спутник, «Золотая лань» сэра Френсиса Дрейка и Бентли. Кроули радостно присвистнул и спросил: «Интересная у ангела коллекция. С видами на мою машину. Он загодя ее изучал что ли? Мюриэль, тут же был внутренний двор? С выездом на противоположную улицу?»

— Нет.

— Нет? Значит сейчас будет, — Кроули щелкнул пальцами. — Чудом больше, чудом меньше. На фоне всего остального не заметят. Пойдем, подержишь чертеж. Если спросят, кто чудил, советую сказать, что убирала пыль с азирафелевых книг. Иначе, как чудом, ее никак из книг не убрать. А если увидят, что пыль и ныне там, так она же очень быстро накапливается снова.

Задний дворик и впрямь обнаружился, как ему и положено позади книжного. С парой объемных горшков с вечнозелеными хвойными растениями по бокам от дверцы черного хода и удобным выездом на соседнюю улицу. И размер его вполне соответствовал той, для кого он и предназначался, то есть для Бентли. После привычного созидательного поворота ручника машина просто вернулась к жизни в первозданном виде, заправленная и сияющая. Ведь именно этого он хотел. И только порадовался, что растения были не в ней в момент взрыва. Уж их никаким движком не заведешь: тонкая живая материя в отличие от любимой, но железяки! Крылья ее, правда, оказались желтыми, но перекрашивать он не стал. У черной машины — желтые крылья! Ладно, сама захотела. В ответ на его мысли о железяке Бентли обидчиво фыркнула мотором, он вставил в плейер первый попавшийся диск, оказавшийся песнями Шуберта. «Шоу должно продолжаться!» — сообщил ему Фреди Меркьюри. Все по-прежнему работало.

Чай они тоже выпили. Поболтали об Эрике и расследованиях вокруг книжного. Азирафеля, конечно, было жаль. Но раскрываться пока не следовало. А потом машина легко вывернулась из крохотного внутреннего дворика на смежную улочку и на дьявольской скорости исчезла в лондонском предрассветном тумане.

2 ноября, утро.

Через пару дней Азирафель попросил Дагон о новой встрече в кафе у Нины, перед этим собираясь поговорить с Мюриэль. Но случился вторник и Метатрон так неудачно зашедший за своим стаканом кофе с миндальным молоком. Он тут же направился к Азирафелю и выглядел очень озабоченным.

— Так, Азирафель. Что же тут произошло? Ты уже в курсе?

— Да. Я занимался расследованием, теперь собираюсь подбодрить Мюриэль.

— Она что-нибудь видела?

— Нет. Видели смертные. И Михаил с Уриилом приложили ко всему руку. Вместе с другой стороной. И это убийство. Ничем не оправданное. И я собираюсь обратиться к Рафаилу. Это не останется безнаказанным.

— Видишь, как все закончилось. Не повезло твоему приятелю. Но он же сам это выбрал. Так что твоя совесть должна быть спокойна. И к Рафаилу обращаться незачем. Архангелы прибили демона. И если отпустить ваше с ним братание на протяжении веков, то так тому и быть. Да и Мюриэль твой визит тоже не нужен. Хотя стоит призвать ее к дисциплине. Там висит табличка «Закрыто, буду через час», а исходное время не проставлено. И я уже второй час тут брожу.

— И для чего? Разве у Вас нет других важных дел? Чем отслеживать наивного ангела? Скорее всего она уехала на книжную распродажу в Оксфорд, я поручал, — не моргнув солгал не на шутку разозлившийся Азирафель, — А по поводу того прискорбного ночного происшествия она мне уже все рассказала. Архангелы прибили демона? Братание? А то, что архангелы братаются с Шакс и Фурфуром Вас не смущает? Или они действовали по Вашему распоряжению, а Вы все согласовали на своей встрече с главой нижней конторы? Я считаю, что расследование должно продолжаться. И улика — копье в демонской крови находится у Саракаэля. Если же Вас интересует содержание полок книжного, уверяю Вас, искомой Вами Книги там нет. Я не прячу Книгу жизни на своих полках. Я ее вообще никогда не видел.

— Вот и молодец, что сказал. Сэкономил мне массу времени. И кто придумал систематизировать книги по первой строке? Неужели ты? Очень затрудняет работу, — Метатрон решил пока опустить столь болезненную для Верховного архангела тему гибели его приятеля.

— Разве? А ведь это Гавриил и придумал.

— Гавриил, значит? Это лишний раз говорит о нерациональности его мышления и незнании материальной части Земли. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. И боже упаси тебя вести двойную игру, Азирафель. Ты так хорошо начал. Столько инициативы! Но воз и ныне там. Да и некоторые твои инициативы весьма сомнительны. Суеты много, но ни Сына божьего, ни Книги. Без этого начинать невозможно. Рафаил-то протрубить может, но архиважных составляющих у нас пока нет.

— Сомнительны? Начинать? А Вы уверены, что стоит?

— Что? — тут Метатрон вспомнил свои сомнения по поводу Азирафеля, ведь вначале он раздумывал что лучше: или стереть ему память или скинуть в Преисподнюю. Первому помешала абсолютная техническая невозможность такой операции, а второму — мысль о воссоединении ангела с Кроули, но уже не под его метатроновым надзором.

— Меня одолевают сомнения: Господь отсутствует, а Вы только его Глас. Но может ли Глас являться управляющей функцией без всеобъемлющего разума господня? Вот я и сомневаюсь в отсутствии господа предпринимать нечто…

— В отсутствии господнем? Да ты заболел, Азирафель! Каком отсутствии?! Как это может быть? Бога нет? Ведь если Бога нет, то все позволено? Такая ересь и хаос у тебя в голове! Могу только списать их на стресс по поводу смерти Кроули.

— Стресс?! Ошибаетесь. Вы просто не знакомы с историей Земли. Здесь как раз и с богом много чего себе позволяли. Вспомнить индульгенции, например.

— Ерунда. Эта цивилизация себя исчерпала и ее время кончено.

— Почему же исчерпала? И разве была другая? У Вас есть с чем сравнивать? Если это эксперимент, то должна быть контрольная группа. Для доказательности. Цивилизация просто развивается. Пока она не достигла вершины развития, ее ресурсы нельзя считать исчерпанными. И люди эволюционируют постепенно. Ведь отсчет начала цивилизации следует вести не от оружия, черепков посуды или гнилого текстиля, а от того момента, как в захоронениях людей появились сросшиеся кости.

— Какие еще кости?

— Обычные. Сросшиеся после переломов или ранений. Это значило, что с того времени люди стали заботиться о ближнем. Сохранять его здоровье и жизнь, а не считать обузой и добивать. В них появился врожденный внутренний нравственный стержень. Просто маленький шаг эволюции. Никакого божественного вмешательства. И впереди у них большие возможности.

— Странные рассуждения для Верховного архангела. И как только появятся остальные, я имею в виду Михаил и Уриила, то придется с этим разобраться. Да. Там, кстати у меня на столе анонимка на тебя. С тремя миллионами подписей. О твоей странной политике. И запрос от Рафаила. Требует от тебя объяснений по пунктам анонимки. И не считай это поводом развести канитель с ним по поводу этого дела с бетономешалкой. Не стоит, поверь. И, кстати, раз я знаю, что Книги тут нет, то мне, пожалуй, пора. Да и ты не задерживайся. Не надо тратить себя на такую мелочь, как Мюриэль. Подумай о своей тактике. И объяснительную Рафаил ждет в скорейшем времени. А ты знаешь, что он ждать не любит. Поторопись, Азирафель, поторопись!

Метатрон допил свой кофе и отбыл наверх. Мюриэль не появлялась. Азирафель уже собирался воспользоваться собственными ключами и зайти в магазин, как появился появился Эрик, посланный Дагон, с запиской:

«Азирафель, дружище! Я не приду, так как занят отслеживанием сам-знаешь-кого по поручению Владыки, а также по моему собственному горячему желанию надрать задницу Михаилу и Шакс с подручными. Как только, так сразу! То есть извещу пренепременно Вашу Верховную особу!))) Чмоки-чмоки! Дагон.»

Фамильярность и эти самые «чмоки» Азирафеля несколько покоробили, но что ждать от Дагон?! Особой щепетильностью и тактом тот никогда не отличался, видимо, находя в этом особый демонический шарм. И Азирафель решил расценивать это просто, как грубоватую попытку представителя Преисподней показать их равноуровневость на шкале рангов. Или утешить…

Эрик с видом знатока заказал себе американо и пару слоек с мухами в память о Вельзевул, был приятно удивлен, когда мухи оказались просто засахаренной смородиной, пропитанной ромом, спросил Азирафеля, как поживает Мюриэль, но ответа на получил и грустно сидел напротив.

Азирафель выпил еще одну чашку чая, передал через Эрика ответную благодарность и надежду на встречу и отбыл на Небеса, так и не зайдя в магазин.

Табличка «Закрыто, буду через час» появилась на двери за минуту до появления Метатрона в кафе. А повесил ее никто иной, как Кроули. Молча ворвался с черного входа, повесил табличку, выволок во внутренний двор Мюриэль, затолкал ее в Бентли и рванул прочь из Лондона, бросив на ходу: «Приветик! И не отвлекай меня от дороги. Лондон, столица, очень загруженные трассы, а у меня привычная скорость, и я не собираюсь ее менять». Спидометр показывал 120 миль в час.

Остановив машину далеко от Лондона, за Оксфордом в холмах под раскидистым, но голым платаном, он достал термос в клеточку, пакет с печеньем, разложил все между сидениями Бентли: «Давай! Ты же любитель чайку. Хотя у меня будет кофе. Знаешь ли, в этом термосе может быть все, что угодно твоей душе.»

— Но сегодня же вторник! — взмолилась Мюриэль. — Мне попадет. Метатрон явится, а меня нет.

— Метатрон, Метатрон! Какого черта он вообще болтается в магазине? Тебе хочется его видеть? Нет? Так и будь честна. Ты же ангел. Может у тебя книжный аукцион в Оксфорде. И полюбуемся на башни заодно. Прекрасное утро.

— А где твои растения? Они не сгорели в машине? — Мюриэль тактично перевела тему подальше от попытки демона научить ее вранью, долила себе из термоса. Чай сменил вкус на легкий цейлонский с лимоном и сахаром.

— Нет. Я их спрятал в хорошем местечке. Если тебе интересно, я и сам там поселился. Живу себе, как у Христа за пазухой.

— А это кощунство.

— Отнюдь. Это метафора. Смертные так говорят, если им хорошо живется.

— А тебе хорошо живется? Судя по лицу, этого не скажешь.

— Тоже мне! Физиогномистка! Это я еще очки не снимал.

— Ну и сними. Тут же только мы. И смертных нет. Что там может быть, кроме глаз?

— Действительно! — саркастически заметил демон, отхлебнул чаю и снял очки.

Мюриэль внимательно на него посмотрела и покачала головой: «Нет. Ты не в порядке. Хоть и у Христа за пазухой. В данной ситуации никто не может быть в порядке, я думаю. Может мне связаться с Верховным ар…»

— Ни в коем случае. Он со мной не разговаривает.

— Да? Вы так давно друг друга знаете, и вам и разговаривать не надо. Раз в столетие вполне достаточно. Вполне.

— Молодец. В отличии от Шакс ты вполне освоила это искусство — сарказм.

— В отличии от Шакс я читаю человеческие книги. Спасибо за чай. И за прекрасный вид на холмы. И… Верховный очень занят сейчас. Там у нас наверху такое творится! Просто все теперь митингуют. И ему приходится всем разъяснять, а Метатрона держать в узде, чтоб не кинулся ангелов наказывать.

— Митингуют? И что требуют?

— Разного. В основном «Да здравствует наука!» и «Долой стеклопакеты!» Но я давно хочу тебя спросить об одном Эрике. Он постоянно под окнами ходит. И приносит кое-что.

— Что приносит?

— Цветы в основном. И подарки. Разные.

— И тебе не нравится?

— Честно говоря нравится. Даже очень. Но я просто чувствую нечто странное вот здесь, — Мюриэль показал на левую сторону груди. — И так стучит. Очень сильно.

— Ну так пригласи его на чай. Поговори. Они правда все на одно лицо, но не всегда идиоты.

Кроули внимательно оглядел Мюриэль с головы до ног: «И кстати твой новый стиль вполне подходит».

— Я и так уже совсем девочкой себя чувствую.

— И правильно. Нормальные чувства. И вполне естественные. Приложи усилия — хлоп, и ты девочка. Это людям нельзя. Им надо реализовать все возможности пола, в котором родились. А ангелам вполне доступно измениться в этом вопросе. Я вот тоже женщиной был пару раз. Не понравилось, время было для женщин совсем тяжелое: ни гигиены, ни прав никаких, и одежда жутко неудобная. А сейчас — просто благодать во всех отношениях. Так что действуй!

— А так остаться нельзя?

— Ни в коем случае. Отношения двух евнухов никого никогда и нигде не вдохновляли. Любовные отношения я имел в виду.

— Правда? Тогда я попробую. А ты? Ты любил когда-нибудь?

— Выясняешь таким образом могут ли демоны любить? Интересно, каких очередных книжек начиталась?

— Читала. Всякие. Но ты не ответил.

— Любить может любое существо. Кто-то любит котиков, кто-то власть. Если ты имеешь в виду любовь между подобными себе, или не совсем подобными… Я не великий специалист в вопросе. И я не должен тебе отвечать.

— Так, значит, врать не хочешь. Хорошо. Но почему бы не ответить? Ведь мы же друзья, а друзья делятся друг с другом секретами и самыми сокровенными мыслями.

— Друзья? — Кроули криво улыбнулся, — ладно. Друзья иногда предают. Вон у Джошуа их сколько было. Аж двенадцать. А в случае опасности все разбежались. Это все сложно. Но Эрик нормальный парнишка. На него ты можешь положиться. Это я тебе не как демон, а как… друг говорю.

Мюриэль смущенно заулыбалась: волосы ее закудрявились пуще обычного и даже немного удлинились, округлости фигуры явно, но в меру акцентировались. Последним штрихом стал нежно-голубой шарф из легкой ткани, повязанный вокруг головы наподобие чалмы с кокетливо опущенным на правое плечо концом. Кроули одобрительно хмыкнул, кивнул ободряюще и подумал, что Азирафеля очень удивила такая перемена, но общий стиль ему вполне понравится.

— А как же начальство? — вдруг созвучно мыслям Кроули произнесла Мюриэль.

— А что начальство? Эрик же не начальству цветы носит. Тебе самой нравится? Вот и успокойся. Важно просто комфортно и гармонично себя при этом чувствовать. Все естественно: «Мальчик с девочкой дружил. Ла-ла -ла…» Прямо, как в Раю.

Тем временем, заботы в самом деле захлестнули Азирафеля. Более того, на Небесах начались несанкционированные выступления ангелов со странными лозунгами, смысл которых сводился к следующему: «Здесь птицы не поют, деревья не растут, и вы называете это раем? Долой восхваления непостижимого — да здравствует наука! Долой стеклопакеты. Земля — вот настоящий рай, ведь там все делают, что хотят». Пришлось пояснять митингующим ангелам, что он вполне разделяет их точку зрения, но одним махом все сразу не изменить, так дела не делаются, пришлось вновь разрабатывать планы, давать поручения, и разъяснять, разъяснять, разъяснять. Особенно аргументированно следовало разъяснить перистокрылым, что на Земле не все делают, что хотят, и что как раз это анархическое понимание свободы и приводило на Земле к беспорядкам и трагедиям вселенского масштаба. С Метатроном объясняться становилось все труднее. Время летело. Об объяснительной он не вспоминал, и поэтому Рафаил заявился сам. Просто возник высокой сияюще-белой фигурой, похожей на карающий меч и начал с порога: «Ну? И где объяснительная?» Платиновые волосы, бирюзовые лучистые глаза на бледном, почти прозрачном лице, все, как всегда. И, как всегда это лицо в таком обрамлении безмерно пугало Азирафеля, а теперь еще и печалило. Те же высокие резко очерченные скулы, твердый подбородок, даже изгиб губ… Какого черта у него именно это лицо? Что хотел сказать Всевышний?

— Ты о чем? На анонимки вообще реагировать не принято. Даже у людей.

— Там три миллиона подписей.

— Да, я видел. Но название-то сверху — анонимка. Так что формально — как лодку назовете, так и поплывет. И факты в ней перевраны и гипертрофированы. Я подбиваю всех против Господних планов идти? А кто из них эти планы знает в точности? Ты? Или эти три миллиона? Анонимщиков? Если Бог непознаваем, то и планы его — тоже. С чего Метатрон так озаботился этим Вторым пришествием? С болтовни шеститысячелетней давности? Слухи. Бог слухов не пускает. Или откровение Иоанна всех так возбудило? Так есть масса других книжек. Более позитивного содержания. Так что объяснений от меня не жди. Я свои обязанности выполняю. А вот Михаил с Уриилом развили деятельность порочную. Ими и займись.

— Порочную? Они же демона убили.

— А по какой причине?

— Он предатель.

— В Аду — да. Так зачем нам уничтожать предателя Ада? Опять взгляни формально, как тебе и положено. Если он плох для них, так может он нам хорош? Вот и разберись с этими тонкостями. Поднапряги свои изощренные прокурорские мозги и разберись. А с Вторым пришествием я как-нибудь сам. Этот в твои обязанности ни коим образом не входит. Кроме трубы разве что. Но потрубить можно ведь и по другому поводу. Труба это просто труба, музыкальный инструмент. Ключевое слово — музыкальный. И потом. Из этих трех миллионов два и девятьсот девяносто девять тысяч сто пятьдесят пять — это ангелы хранители. Остальные писцы тридцать шестого и тридцать седьмого ранга. Я проверял. Так и чем они занимаются? Вместо своих обязанностей по охране подопечных сочиняют и подписывают сомнительные провокационные жалобы в мою сторону? Больше заняться нечем? Вот как раз и повод для твоей прокурорской проверки. Даже три миллиона поводов.

Правильное грозное лицо Рафаила приняло странное задумчивое выражение, бирюзовые лучи глаз слегка померкли. Он просто стоял молча, ничего не отвечая.

— Да, молчишь. А ты подумай еще вот над чем: что будет, если мы тут, развернув этот проект вовсю разрушим творение, которым Господь так гордится? Не понимаешь? Что будет, если ошибемся? Ты бы, как юридический вселенский мозг, лучше положение о Небесах разработай вразумительное. Вроде Устава предприятия. Цель, задачи, методы работы и так далее. Не знаешь как? Ты на Землю смотайся с целью обмена опытом. А потом примени все, что увидишь. И так, чтоб это практически работать помогало. Для воплощения божьих замыслов. А уничтожить? Не ангельское это дело, божьи творения разрушать. Глупо. Сам подумай. Подумай. Потом придешь. Поговорим еще.

Рафаилу было над чем подумать. Хотя обычно, он думать очень любил, но ход мыслей его своим узором всегда напоминал тонкое кружево сплетенное по абсолютно выверенной и правильной математической схеме. Тонкая упорядоченная вязь фракталов, вычисленных по формулам Творца и вложенных в его прекрасную голову. И от этих формул он не позволял себе отклоняться никогда. Стройная система рангов и отделов, законов, заповедей и правил тысячелетиями регулировала жизнь и порядок на Небесах. Все соблюдало этот восхитительный в своей громоздкости и неразрушимости порядок! И он прикладывал к его соблюдению столько усилий! Исцелял малейшую царапину на этом великолепно отлаженном организме! Сомнения? Вопросы? Какие могут быть вопросы? Есть воля всевышнего, а он обязан следить за ее выполнением. Конечно, с этим пришествием все оставалось сложным. Да, он помнил брошенную Создателем в сердцах фразу о том, что при случае, если творение выйдет некачественным, то через шесть-семь тысяч лет его можно стереть и сотворить новое. Но с какой эмоцией это было сказано? Да и подобало ли Господу испытывать эмоции? Сарказм? Шутка? Нет и нет! Сказано, значит, так тому и быть. Какие эмоции могут этому помешать? Метатрон считал эту цепь рассуждений правильной и логичной, а он — Глас божий. Следовательно, не подобает в данном вопросе испытывать никаких сомнений. Ведь ранее их никогда у него и не возникало. А если бы возникли, то само его существование лишилось бы смысла. Хотя, что греха таить, иногда он испытывал нечто странное и неуютное, похожее на опустошение, беспокоившее его некоторое время после той, первой войны: казалось, что его просто разрезали пополам и вторую половину выбросили прочь, чего-то внутри не хватало. Но потом он стал думать, что все они здесь, потеряв часть своих братьев, слишком поддались непозволительно скорби о них. Для чего скорбеть об утраченном зле? И он отмахнулся от этих чувств. Если еще честнее, то он просто вытравил из себя всякие чувства, оставив только долг и логику. Однако, по словам Азирафеля выходило, что чего-то он в своих логических рассуждениях не учитывает. Чего? Этих самых эмоций? И если они имели значение, то трактовать ту самую фразу… становилось очень сложно. Да, механизм запущен. Но кто повернет ключ? Не его же труба?! Он задал себе вопрос и понял, что этим вопросом прекрасный мир его стройной неумолимой логики, веры и уверенности, дал трещину, и она ширится. По его системе рангов они с Азирафелем были равны, несмотря на страх, испытываемый перед его прокурорским отделом остальными. И пусть Азирафель произведен Метатроном в Верховные архангелы тактически, минуя внушительную служебную лестницу, но факт, есть факт: их мнения спорны, но равновесны по силе. Их силы? Рафаил почувствовал, что запутывается в собственной паутине бюрократии: Азирафель получил равную с ним силу и власть. И не биться же с ним в самом деле?! К тому же он знает о Земле гораздо больше него. И ключевое слово тут — Земля. Может стоит так и сделать? Посмотреть на Землю поближе?

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Марджори-Иезавель:

Анафема, детка, произошло нечто ужасное. Хрустальный шар работает. Но Эти гады все же осуществили свое мерзкое предприятие и уничтожили мистера Кроули. Азирафель просто в отчаянии! Он так и сказал: «Убили моего лучшего друга!» Очень просил передать, что он всеми силами противится этому жуткому Проекту Небес. Но что он может один? Ни Книга жизни не найдена, ни Сын Божий! А если они не на нашей стороне, то всем крышка.

Анафема:

И что теперь делать? И как это может быть, что Сын божий не на нашей стороне?! В конце концов, он же человек, и нес только добро.

Марджори-Иезавель:

Ты почитай первоисточник Иоаннов! Ничего хорошего.

Анафема:

Вот именно, что Иоаннов. Ты еще предложи Мильтона почитать. Вымысел это все. Художественный вымысел в соответствии со временем написания.

Марджори-Иезавель:

Может не стоило сжигать вторую книгу предсказаний Агнессы? Теперь все катится по дурацкому сценарию, а мы не знаем, что делать!

Анафема:

Нет. Сожгла, так сожгла. Надо думать своей головой, а не Агнессы. Должен быть выход. Рождество не за горами — время чудес. Что-то произойдет. Я чувствую. И самим надо выход искать, а не ждать милостей от сама знаешь кого.

14. Хризантемы.

«Хризантемы осенней

нет нежнее и нет прекрасней!

Я с покрытых росою

хризантем лепестки собрал

И пустил их в ту влагу,

что способна унять печали

И меня еще дальше

увести от мирских забот.»

( Тао Юаньмин 365-427гг)

Для Мюриэль все шло по-прежнему, Эрик все чаще оставлял у порога хризантемы. А однажды даже решился постучать и пригласил ее в кафе напротив. Время провели мило, так как бесенок оказался весьма начитанным и поговорить с ним было о чем. Оказывается, в Преисподней можно было найти отличную литературу. Поговорили и о сожженных книгах и их авторах, о людях, о кофе. Разве что об английской погоде не было сказано ни слова. А это свидетельствовало о нескучной беседе. Ничего чудесного они не творили, поэтому этого общения не заметили ни Небеса, ни Преисподняя.

Метатрон пропустил уже два вторника подряд, зато в середине ноября снова появился Кроули. Притащил блин пуэра 2000 года и предложил отметить юбилей открытия книжного китайской чайной церемонией на месте. Табличка о закрытии снова появилась на привычном месте, чайник исинской глины — на столе. Эрика позвали тоже. Кроули рассказывал истории.

— В 1800 году Азирафель открыл магазин именно в этом месте. До того времени лавочка уже существовала аж с семнадцатого века. Но там, где сейчас пластинки. Постепенно он тут всю землю прибрал к рукам. Но книги остались его страстью. Сколько редкостей прошло через его ангельские руки! И некоторые в очень плачевном состоянии. Но он не только хранил их, но еще и восстанавливал. Причем без использования чудес.

— А тут что было? — с интересом спросил Эрик.

— Вначале ничего. Потом построили этот дом по планам Азирафеля. Так, как ему было нужно. Но без чудес не обошлось, конечно. Как вы можете видеть, магазин внутри гораздо больше, чем снаружи. В семнадцатом веке тут рядом был разорившийся впоследствии книгоиздательский дом. Потом владелец продал его под «копеечный университет» — небольшой постоялый двор с кофейней. Там теперь это «Дай мне кофе или дай мне смерть». Магазин тогда был рядом. Ну а потом — ангел перенес его в это место.

— И все же книги очень похожи на людей. Если подумать, тут собралось все человечество: герои, злодеи, маленькие люди и большие, дети и прекрасные женщины, влюбленные всех времен, герои и воины, врачи и поэты. Всех не перечислить. Они из разных стран и разного времени. Но в этих книгах они будут жить всегда.

— Да, Азирафель считал свой магазин моделью человеческой цивилизации, хранилищем мировых знаний. А по поводу твоего «будут жить всегда», то мне нравится, что ты так считаешь… А тот день, я отлично помню тот день…

1800 год. Сохо.

(Мистер Гейман, извините, основная идея потырена с вырезанной сцены, но Вы ведь сами хотели, чтоб это пригодилось, а это рассказ о книгах и людях, мне очень нужно было. Потыренное выделено курсивом))).

Как же ему помнится отлично этот день! Просто удивительно!

Кроули сидит с чашкой кофе в «копеечном университете» напротив книжного и наблюдет разворачивающуюся суету вокруг него. Внутри на подоконнике букет винно-алых хризантем. Чудесный любимый цвет. Букет на окне — приходить опасно? Или наоборот?

Вот он, Азирафель — стоит снаружи, пыжится аж от гордости. И жилетик еще новый. И что там на вывеске пишется в данный момент? Ага: "Мистер А. Фелл Поставщик Книг для Дворянства, Основано в 1800 г.". Для дворянства, значит? А остальные не нуждаются, так как безграмотны что ли? Особенно нарождающаяся буржуазия? Или ангела 1793-й год ничему не научил? Ах простите, 1789-й, а не 1793-й. Один черт. Но ему, видимо, очень нравится его новое детище. Сияет весь. Так, зашел внутрь. А эти? Тут как тут! Гавриил и Сандальфон? Считают, что разоделись, как денди лондонские? Мода двадцатилетней давности. Гавриилу все идет, а Сандальфон, как корова с седлом! Тоже зашли. Пойду под окошком послушаю. Мало ли что задумала небесная парочка?!

Полки пусты, и само помещение кажется выглядит меньше, чем будет позднее. Азирафель, насвистывая, кладет книги в прекрасных кожаных переплётах на полки. Он так доволен, как только для него это вообще возможно.

Звонок над дверью ЗВОНИТ. Он не оборачивается, бросая через плечо:

«Я боюсь, магазин не будет открыт до пятницы, добрые люди. Но у нас запланировано торжественное открытие сразу после обеда...»

Что же, слышимость отличная! Дальше. Они принесли ему хорошую новость. Я себе представляю! Интересно, перо позолотят или напарником Сандальфона назначат? Как он ее ждет, эту новость, я представляю. Наивный. Сейчас гадость и начнется. Так, оправдывается за Париж. Да они уже забыли, дурачок, не напоминал бы!

А вот это уже и гадость: «Мы забираем тебя домой». Повышают, оставляют магазин, как базу. Как базу? И что? Может нам, адским, Ковент-Гарден базой сделать? Или уж сразу — Парламент?

Ему не нравится. Домой забрать хотят. Какой домой? Что-то он там от радости не скачет?! О! Вишенка на торте: медаль повесили. Помахать ему что ли для видимости всеобщей радости от сего момента?

В это время Азирафель бросает на вход отчаянный взгляд и видит самую ужасную вещь из всех возможных. Это Кроули, держащий сверток, смотрит через открытую дверь (позади Гавриила и Сандальфона) и весело машет рукой.

Не заметили? Слава Сатане, они меня не заметили. Послушаю дальше. Он там как раз меня хвалит: «Но только я могу должным образом препятствовать козням демона Кроули». Препятствовать?! Конечно, препятствуй, дорогуша, сколько угодно! Особенно удачно ты мне препятствуешь при поедании конфет. Как? Съедая половину!

Тут Кроули показывает на сверток, и беззвучно одними губами произносит "шоколадные конфеты".

Гавриил меж тем продолжает, не замечая ни возражений Азирафеля, ни Кроули за спиной: «Я не сомневаюсь, что кто бы ни заменил тебя, он будет таким же хорошим врагом для Кроули, как и ты. Возможно, Михаил».

Ужас! Просто до мурашек. Не то, чтоб я его боялся, но, — он произносит одними губами: "Михаил? Михаил полный придурок!", глядя на Азирафеля, находящегося в полнейшем замешательстве от всего происходящего.

Азирафель не останавливается, гладя одновременно на Кроули и в глаза Гавриилу: «Кроули находится здесь внизу столько же, сколько и я. И он коварный, и хитрый, и исключительно умный, и..»

О, он опять обо мне. Так лестно! Неужели это он и впрямь меня таким считает? Хитрый и коварный? Ну, исключительно умный — еще куда бы не шло.

— Он что тебе нравится? — вопрошает Гавриил.

- Я ненавижу его. И несмотря на это, я уважаю достойного оппонента... Коим он не является, ведь он демон и я не могу уважать демона. И нравиться мне он тоже не может.

Ну да. Странно было бы, если б я ему нравился. Или если бы нравился, а он им об этом рассказал? Уважает достойного оппонента? Ага. Вот это так теперь называется?!

Кроули исчезает из дверного проема так стремительно, как может исчезать только демон: «Надо срочно изобрести способ оставить его здесь. Ради чего? Ради него самого. И ради меня, ненавидимого и неуважаемого ангельского оппонента, конечно». Гавриил вешает на шею Азирафелю медаль, а потом отправляются прогуляться до мастерской портного на Корк-стрит, а после одобрительного и восхищенного разглядывания окошка портняжной лавочки, занявшего некоторое время, оставив Сандальфона снаружи, заходит к портному. Так-так! Видимо поглядел вокруг и понял, что отстал от моды. Сандальфон не столь тонок, ему начхать. Он еще лет восемьдесят так проходит, а то и все сто восемьдесят! Других клиентов нет.

Приходится отойти чуть в сторону, прикинуть, как будет не видно его из окна и что будет видно, затем чуть ближе подтащить один из манекенов, обмотанный темной тканью, стоящий у самой задней двери.

Тем временем Гавриил уходит за занавеску примерочной. Он начинает снимать одежду. И тут он замирает. Он слышит чей-то разговор на улице снаружи лавки портного.

А теперь — надо воспроизвести драматический диалог самого с собой на разные голоса, ясно представляя, как Гавриил встает на табуретку, чтобы лучше разглядеть, но не увидит ничего, кроме заданного. Ну, не святой Уильям наш Шекспир мне в помощь! Драматизму побольше главное.

— Ты уверен, что за нами не наблюдают, о чудовищное существо из недр ада?

— Никто не подслушивает, демон Кроули, — это уже голосом монстра, едва сдерживая смех.

Коварный и хитрый? Да все по твоему желанию, ангел!

— Проклятье. Если бы я только мог понять, почему мои злые планы вечно так гениально свергают. Словно небесные силы прислали защитника сюда на землю, кто препятствует всем моим козням... расстраивает все мои происки..

— Мистер Кроули, вам не нужно унывать. Я слышал новость, которая принесёт радость вам и всем силам Ада. Поговаривают, что ангела Азирафеля, вашего заклятого врага, отправляют обратно на Небеса, — тем же голосом монстра, переигрывая в стиле театра начала девятнадцатого века.

— Неужели это правда? Я собирался наглотаться святой воды в отчаянии, если ещё раз потерплю поражение от этого ангела Азирафеля. Какая превосходная новость! Только Азирафель распознаёт мои козни, чтобы...

— Препятствовать им?

— Именно. Так отправимся же в адскую забегаловку и выпьем за успех сил зла на этой земле, спасибо Небесам за их глупость.

После возвращения Гавриила в новом костюме планы Небес резко меняются, Азирафель остается сражаться со злом. При этом верховный архангел пребольно пинает Сандальфона, чтоб молчал и не противоречил. Видимо Сандальфон этот ободряющий и очень болезненный пинок в плечо считает проявлением небесной благодарности. А что с него взять? С автора соляных столбов? Медаль они ему оставили, или обратно унесли, интересно?

Но уже поздно, заходить он не стал. Азирафель остался один в своем книжном.

Письмо второе, не отправленное адресату.

1800 год 13 июля.

Брат мой, утренняя Звезда! Как все же славно написать тебе в моменты самого горестного настроения моего. Как ничто иное это и успокаивает, и утешает, а иногда даже и окрыляет. Хотя я вру: утешают только книги. Но знать об этом и не надо. Пусть все так и считают меня идиотом с невидящими буквы глазами и жалким мозгом придурка, неспособным оценить виртуозное искусство слова. Слова, которым можно и убить, и спасти, и казнить, и запутать, и вылечить, и вознести на высоты, которые нам и в ангельском нашем обличии не снились! Слово! Вот идеальный инструмент! И вроде я им не владею и ценности его не представляю? Что проще?! Спрятаться от всех сторон? Скрыть себя истинного, как только можно?! От всех. Только так и можно сохранить тут свою свободу. И порой не только демону, но и человеку.

Итак, книги. Вот Азирафель, этот мой извечный враг завел в Лондоне книжную лавочку, в которой ничего не продается. Как это характеризует Небеса? Да так же, когда они сжигали за переводы Библии с латыни на европейские языки. Все только через посредников. Слово Божие через посредников. И это не мы в Преисподней придумали, заметьте! А сколько пожгли по идейным соображениям этих самых книг?! Александрийскую библиотеку помните? Да. Там в нашей адской библиотеке огромный раздел из «несгоревших» рукописей. А ведь сожгли-то христиане! Спасибо им за такое полезное чтиво в Аду! И все остальное тоже! Чего они только не сжигали! Свиток Иеремии, «О богах» Протагора, сочинения Демокрита, неоднократно горевшие свитки «Торы», манихейские и арианские писания, Книга чудес творения, тексты Корана с различными формулировками, труды Абеляра и Арнольда из Брешии, библиотека Дома мудрости в Багдаде, книги, названные «непристойными» Савонароллой, арабские книги и архивы в Оране и многие, многие другие. Что перечислять! Хорошо, что рукописи не горят, и все это есть у нас. Думаю, что данный список со временем будет пополняться, учитывая некоторое упрямство человечества в признании своих ошибок. Уж не знаю, к прискорбию человечества, или к радости нашей. Кое-что из редкого, еще не сожженного, кстати, в лавочке ангела присутствует. Например, Лестерский кодекс Леонардо да Винчи второй экземпляр «единственного», также писаный им от руки с помощью зеркала, или Библия Гутенберга, у которой всего 48 копий, «De revolutionibus orbium coelestium» Коперника, годом издания — 1543, «The Book of Urizen» Уильяма Блейка от 1794 года. Это только то, что я успел мельком заметить там на полках. А чтобы поисследовать эти полки подробнее мне следовало бы хорошенько втереться к нему в доверие. А Вы говорите, что я тут братаюсь с кем попало. Совсем не с кем попало, а с весьма интересным и умным представителем противоположного лагеря. Да и слово братаюсь тут не подходит. И чего нам брататься, когда мы все по сути своей дети одного Создателя?!

Так вот, эти книги меня весьма привлекают. И дожидаться, пока они канут в нашу адскую библиотеку, я не намерен. В этом все и дело.

На сем заканчиваю. Верхняя контора, кстати, хотела его забрать обратно. Но оставили. Из-за меня и оставили, считают хитрым и изворотливым врагом. Без ложной скромности. Можете приложить все это к очередному отчету о деяниях.

Пы.сы. 2000год, через двести лет. Вот и это не отправил. Иногда думаю, а тебе ли я все это писал в самом деле? Зачем писать Утренней звезде? Если он, Сатана, и так все знает, так как следит за всеми нами? Нет. Писал другому. Брату, созданному в одно мгновение со мной, которому всегда хотел все рассказать. Объяснить? Оправдаться? Позвать за собой? Интересно, ему так же не хватает второго? Может именно поэтому я и заводил себе друзей даже среди людей. И даже среди ангелов. Что же там с Азирафелем? И как долго продолжится все это дурацкое молчание?

Примечания к главе четырнадцатой.

1800 год. Сохо. — далее воспоминание основано на сцене, не вошедшей в сценарий второго сезона. Слегка мною переработанной. Ну и что такого? Раз все тут все равно принадлежит мистеру Гейману, то зачем постоянно на него работать? Можно ведь и использовать то, что им еще не включено? Он и сам так делал, включая во второй сезон кое-что из книги, хотя это было во временных рамках первого сезона. Курсивом выделено все, что осталось, как было у мистера Геймана.

Да, я знаю, что в книге магазин открыт в 1793 году (при целой Бастилии?!), но сцена заимствована из сценария, так что и дата оттуда.

Что касается редких и сожженных книг, перечисленных демоном в письме — список, конечно, не полон. Поищите сами, удивитесь и поплачьте.

15. Эхинокактус Груссона.

«Ехал Ваня на коне,

Вел собачку на ремне,

А старушка в это время

Мыла кактус на окне.»

(Эдуард Успенский)

20 ноября.

Чудесный туманный день поздней осени в Сент Джеймском парке. Лужайки слегка подернуты изморозью, платаны облетели, только кое-где остались ежикоподобные их плоды и пятипалые плотные коричневые листья, на которых так и хотелось написать что-нибудь. Однако, Фурфура день не радовал. Предчувствия угнетали, чувство вины разъедало, мысли донимали, Шакс раздражала. «Зачем, вот зачем я с ней связался! И в тот раз и в этот. Нас раскроют и позора не оберешься. А Кроули… Кто мог подумать, что она согласится влить в бетон святую воду. Рискованно для нас, смертельно для него. Более, чем смертельно. Одно дело отслеживать его связи с ангелом в сорок первом и позорить на всю Преисподнюю в собственных карьерных целях, другое убивать», — думал он. Расположились на двух скамейках под платанами. Хотя Фурфуру больше нравился инжир у пруда. Его листья напоминали о Кроули и той райской истории, закончившейся фиговыми листочками. Но у пруда стояла загородка, и Михаил объяснил, что человеческие правила в данной ситуации нарушать не стоит. Следовало обсудить содеянное, его последствия и дальнейшую тактику, предполагалось, что, уничтожив одного предателя и выждав время, они возьмутся за другого. И то, что он теперь Верховный архангел никого не смущало. Однако, обсуждение не развернулось дальше, чем вопрос руководства дальнейшими действиями их ударной группы. Шакс настаивала на своей кандидатуре, Михаил яростно возражал. Длилось это уже минут тридцать и конца спору не предвиделось. Уриил скучал, наблюдая за утками, а Фурфур размышлял над тем, что крылья у постоянных обитателей сквера всегда подрезаны, что напоминало собственную ситуацию: никакой свободы воли и кормят всякой дрянью. Хотя вековые платановые деревья очень хороши. Говорят, что Кроули с Азирафелем тут поймали в прошлый раз. Да, должно быть им тоже нравились платаны.

Итак, спор о руководстве операцией по ликвидации Верховного архангела продолжался неоправданно долго, терпение Фурфура истекло и он неожиданно для себя рявкнут: «Слушайте, заткнитесь все, а?! Надоело уже. Похищаем сей же час вашего архангела. Или уже никогда. Он как раз по средам в кафешке за своим бывшим магазином наблюдает. Пока там смертных посетителей немного очень удобно будет похитить.» Спорщики было замерли, а затем неожиданно согласились. В результате Азирафель, созерцавший в который раз надпись на двери магазина «Закрыто, буду через час», подвергся внезапному нападению. Шакс начала произносить речи, в свойственной ей злобной уничижительной манере: «Он всех предал, он даже тебя предал, Азирафель. Разве нет? Он был достоин уничтожения без всяких объяснений. Да и ты вместе с ним.»

— Замолчи, пока я тебя не изрезал на мелкие кусочки! — в руке верховного архангела в одно мгновенье материализовался пылающий меч.

— Что? Нимба уже нет, теперь мечом в меня тыкать собираешься? Ну, давай! И как тебя на Небесах оставили? Ты же тоже предатель! Ты тоже всех предал! И Небеса, и Бога и Кроули! Ты его бросил, бросил. Одного. Без друзей и поддержки. Жить в машине зимой. И грех было этим не воспользоваться.

Михаил подключился к крику своим методично спокойным шипением: «Да, предатель-Азирафель! Это ты положил в тайник эту премерзкую книжонку?! Такое издевательство! Под статуей Гавриила — такая дрянь! Тьфу! Конечно ты! Твой книжный магазин просто рассадник ереси и пакости людской, его надо сжечь вместе с тобой!»

— Уже сжигали, Михаил. Замолчи. Ты убил моего друга. Единственного друга. Жестоко и бессмысленно. Никто не объявлял войну. Снятие моего нимба обнулено обеими сторонами, как тебе известно. Второе пришествие вам подавай?!

Михаил мило улыбнулся, он наконец вспомнил самое действенное средство давления: «Убери меч, или превратим смертных по всей улице в соляные столбы! Можем просто поговорить.»

Он опустил меч, тот погас и растворился. «Просто поговорить» никто и не собирался изначально. Азирафель тут же был схвачен и унесен прочь из кафе. Смертные, как всегда, ничего не заметили. Белы рученьки его вмиг скрутили противомагические путы, а на голову весьма грубо нацепили темного цвета мешок с запахом мха и грибов. Куда его притащили он так и не понял, чувства ни о чем не говорили, потом за его спиной с грохотом захлопнулась дверь и все стихло. Он остался со связанными руками в полной темноте. Никакого: «Да будет свет!» он произнести не мог, ткань мешка на голове оставалась плотной светонепроницаемой завесой. Стоял он достаточно долго, время тянулось и тянулось. Остался только слух. Там, за дверью, в которую его так грубо впихнули разгорался нешуточный спор на тему: «Как узнать у Верховного архангела место хранения Книги жизни?» Шакс настаивала на допросе с пристрастием. Уриил предложил Михаил просто залезть Азирафелю в мозги. На это Михаил ответил, что это по части Саракаэля, а он, Михаил, ни в чьи мозги лазить не станет, тем более в предательские, чтобы не осквернять свои, а затем посоветовал шантажировать Азирафеля всякими пакостями в адрес смертных. На это возражал даже Фурфур: «Мы не должны вмешивать смертных. Справляйтесь сами, вы же обещали узнать у него, где эта Книга, вот и узнавайте по-хорошему. И побыстрее». Разговор велся на повышенных тонах и без всякого согласия меж собеседниками, то есть орали практически все одновременно. Это продолжалось по его расчетам с час. Потом Шакс заявила, что утро вечера мудренее, пусть де узник посидит во тьме хоть пару дней, потом сам расскажет. Тут Азирафель подумал, что и правда в ногах правды нет, и ему следует присесть. Он сделал несколько шагов вправо плечом нащупал стену — она оказалась гладкой и прохладной. Воздух в помещении, напоенный влажным туманом, хранил неуловимый странно знакомый запах. Он осторожно прислонился к стене спиной и сполз вниз, садясь на пол, но вместо гладкого или не очень пола он внезапно ощутил чьи-то острые и многочисленные иголки. «Кажется я сел на ежика. Надеюсь, животное не пострадало!» — он вскочил и сел чуть поодаль, попытался связанными руками нащупать колючее существо. Он оказалось холоднокровным, мягкотелым с многочисленными ребрами, увенчанными рядами обильных длинных колючек, совершенно безмолвным и неподвижным.

Как вы уже догадались, Шакс привела всех заговорщиков обратно в квартиру Кроули, так как накануне Дагон все там проверил и никого не обнаружил. Засаду Дагон не оставил. «Адские не суются дважды в одну и ту же нору,» — заявил он со знанием дела. Беседы с Азирафелем меж тем продолжались через дверь и носили угрожающе-уничижительный характер, длилось же это все уже несколько дней.

Тем временем на Небесах Метатрон обеспокоился тем, что Верховный архангел потерялся с ангельских радаров. Михаил и Уриил продолжали отсутствовать. Саракаэль ничего не знал, отвечал только, что Бог его знает, где его носит. У Бога выяснять Метатрон не мог. По причине… вы и сами знаете какой.

Двадцать пятого ноября, поутру, собираясь наведаться к Мюриэль, Кроули мирно стриг чрезмерно разросшийся фикус Бенджамина. Растение уже даже перестало дрожать мелкой дрожью, смирившись с жертвами во имя красоты и стиля бонсаи, как вдруг оно вздрогнуло всем стволом. Как раз в этот момент Кроули положил ножницы: «Ну? И какого черта тебе надо?! Я уже закончил. Ножницы на столе. Что? Сообщение по вашей флористической секретной связи? Нашего ежика обидели? Чем его там можно обидеть? Освещение я наладил, за электричество плачу я, а не Шакс, система полива работает, как часы. Да его и поливать надо раз в месяц. Раз в месяц! Что не так? Что?! На него кто-то сел? Осатанели они там что ли? А, это не они? Это кто-то чужой. Ну-ка спроси, как он выглядит. С этой стороны все выглядят одинаково. Что? Принял его за ежа и долго мягким голосом извинялся за причиненные неудобства? В цветистых выражениях викторианских времен? Откуда кактус знает про викторианские времена? От Вест-Индской компании? И что этот человек делает? Ничего? И видеть не может и руками не шевелит. Связанный? И он знакомиться начал? И как же его зовут? Да не кактус, человека. АХ,… Слава Сатане! Молодец. Кактус молодец. И это не человек. И я молодец, что в машине кактус не возил. Но видимо от судьбы не уйти. Азирафелю от судьбы не уйти. Он все же на него уселся. Ружье выстрелило. И я считаю, что он это заслужил. Даже не начинай! Представляю следующую главу этой библейской истории: в которой Верховный архангел сел на кактус, был спасен друзьями, благодаря кактусу, а потом поднатужился и остановил второе пришествие». Кроули побрызгал водой постриженный фикус, сдерживая себя изо всех сил, чтобы не ринуться тут же в Мейфейр. Группа поддержки была необходима. Ни в Ад, ни в Рай он обратиться не мог. Неизвестно как обе конторы участвовали в похищении. Вдруг так же, как и в покушении на него? Если так, то за этими странными связями и коалициями не уследишь! Остались только Мюриэль с Эриком. Силы небольшие, но если помножить на его ярость, то похитителям мало не покажется.

Через десять минут на пороге магазина, Мюриэль объясняла почему к его приезду как раз выбежала из магазина вместе с Эриком. Накануне в магазине побывала Нина, рассказавшая Мюриэль, что мистера Фелла дня три или четыре назад похитили из кафе очень странные люди. Те же, что замешаны в покушении на Кроули. Эрик и Мюриэль обратились в свои конторы, но ни в Аду, ни на Небесах никто ничего не знал ни о факте похищения, ни о местонахождении Верховного архангела. А так как Мюриэль ничего не узнала, то пришлось просто ждать. Она и ждала еще день. Потом еще полдня вместе с Эриком и чаем. Потом странно повел чайный кустик в горшке, подаренный Кроули: «Ты удивишься, но он со мной говорил! И сказал, что есть сообщение по флористической связи от фикуса Бенджамина, которое тот получил от кактуса Груссона. Ты знаешь, где Азирафель и нам следует срочно выйти тебе навстречу.»

— Вот так и сказал — вам? — ехидно заметил Кроули, кивнув в сторону Эрика.

— Какая разница, как именно и кому он сказал. Лишний помощник не помешает.

Эрик согласно закивал головой. Но в этот момент у входа в книжный появился еще один ангел. Кроули рефлекторно вжался в собственную тень, так как это был никто иной, как Рафаил.

Бирюзовые глаза мгновенно нашли янтарные, хоть и скрытые очками. Прибывший слегка кивнул: «Есть дело, не терпящее ни отлагательств, ни нашей вражды. Пропал Верховный архангел. Тебе что-нибудь известно об этом?» Обращался он, несомненно, к Кроули, поэтому тот не преминул съязвить: «Верховный архангел дважды в нормальных условиях не пропадает. Систему прочистите, и жизнь наладится.»

— Не язви, пожалуйста. Ситуация дурацкая. Согласен. Но Азирафеля следует найти. Кстати, я рад, что слухи о твоей гибели оказались несколько преувеличены. И я надеялся, что так оно и есть изначально. Ты знаешь, как это работает, — ответил Рафаил.

В этом месте Мюриэль подумала, что эти двое дуг друга стоят. Просто два отражения в искаженном зеркале с нарушенной цветопередачей. Кроули просто пожал плечами: «Раз необходимо найти, то найдем. Тем более, что мы уже знаем кто его похитил и куда. Можешь присоединиться. Ни твой авторитет, ни способности не помешают».

Доехали очень быстро, да и что тут было ехать?! Количество спасателей не обеспечивало численного преимущества, но эффект неожиданности никто не отменял. Поговорили, вырабатывая тактику. Прикинули, что Рафаил возьмет на себя Фурфура и Шакс, Мюриэль займётся Уриилом, с Михаил у Кроули особые счёты, поэтому остался один вариант. Что касается Эрика, то его задача — пробраться в бывшую оранжерею и вывести Азирафеля. "И кактус не забудь, он заслуживает поощрения"- закончил Кроули. Мюриэль все же спросила: "А вдруг они нас в окно увидели?" "Ерунда, — бросил Кроули, — Им не до нас. Решают, кому командовать." Осторожно и тихо зашли в подъезд. Можно было написать, что стояла гулкая тишина, но ее там не стояло. Сверху, от квартиры 66 шли странные звуки, похожие то на клекот сердитых сорок, то на бульканье в канализационных трубах. Когда подошли к самой двери, то оказалось, что за ней и в самом деле шел спор.

— Знаешь, Шакс, так как ты считаешь себя главной, то и зайди наконец туда и спроси его сама. Я уже там был. Он не разговаривает. Может он и впрямь не знает, где эта Книга проклятая? Или ангелы пусть его допрашивают. Я туда ни ногой, я даже имя его выговорить не могу, так что меня от сих допросов — увольте, — прошелестел Фурфур слегка охрипшим баритоном. Михаил аж взвизгнула от возмущения: "Посмотрите на него! Он не пойдет! Почему это ангелы должны делать черную работу? И к тому же мы уже тоже там были. Предатель молчит." "Молчит, как пень", — добавил Уриил. Потом внутри раздался стук кулаком по двери оранжереи и голос Уриила прокричал: "Азирафель! Если не скажешь, применим последние санкции."

— Да что с ним церемониться! — Шакс уже потеряла терпение и жаждала активных действий. Бедная, она не знала, какой вал активности ждал ее на лестничной площадке, — Говори, Азирафель, или мы сделаем с тобой то же, что и с твоим рыжим дружком. Знаешь, что мы с ним сделали?! Растерли по асфальту и накрепко впаяли в бетон. Освященный бетон, если что. Прямо у магазина твоего поганого. Ну?!

И тут в ответ зазвонил дверной звонок.

— Кого там принесла нелёгкая? Уриил, пойди, посмотри.

— Не пойду. Почему я должен. Сам иди, Михаил. Тебе интересно, ты и иди.

Михаил никуда не пошел, а предпринял некоторые действия иного рода, имевшие весьма губительные последствия. И он предпринял их всего лишь первым из четверки. А остальные? В мыслях своих повторили эти действия одновременно. Увы, эти премерзкие усилия оказались очень губительны для Азирафеля, но об этом все узнали позже.

Кроули махнул Рафаилу, чтобы больше не звонил, и достал ключ. Замок легко щёлкнул. Спасательная команда ворвалась в прихожую лавиной. Никто ничего не понял, так как лихо сработал эффект неожиданности.

Уриил практически не сопротивлялся, когда Мюриэль связывала его. Фурфур даже не пытался отбиться. Шакс повыпендривалась. Но, хотя ее весовая категория превалировала над таковой Рафаила, это ее не спасло. Михаил сцепился с Кроули на лестничной площадке, но без копья долго не продержался. Однако, Кроули успел испытать на нем множество приемов из всех известных ему систем рукопашного боя, некоторые из которых явно были болевыми. Так, по приколу, просто потренировался. Самбо зашло особенно удачно. Потому что внезапное появление демона, растертого освященным бетоном и пронзенного освященным копьем, своей внезапностью и мощью просто напрочь сковало все боевые качества архистратига. Он отбивался лениво и удивленно икал, временами вскрикивая: «Кроули! Кроули!»

Внезапно Эрик вылетел из квартиры с криком: "Кроули! Его там нет! Везде пусто. Уверяю тебя!» Кроули переменился в лице, зарычал и бросился внутрь квартиры.

Итак, схватка закончилась. Разъяренный Кроули допросил четверку. Они и сами не знали, куда исчез Азирафель. Михаил, правда, ничего связно сказать не мог, а только продолжать икать. Шакс пришла в себя быстрее других и сообщила, что перед дракой искренне пожелала Азирафелю стать мохнатым чудовищем, Фурфур , краснея добавил, что тоже перед самым ввязыванием в драку послал ангела к черту на куличики, а Уриил, оказывается в отместку за молчание пожелал, чтоб Верховный архангел навсегда потерял дар речи. Что вплел в общее заклинание Михаил, осталось неизвестным. Рафаил отметил, что добавленная к общей магической работе ненависть архистратига, могла неимоверно усилить эффект.

Далее Шакс с Фурфуром и оба архангела были связаны и отправлены каждый в свою контору.

Всем интересно, что с ними сделали? Легко. Фурфур сам придумал себе наказание, предложив отправить его на ловлю тех злосчастных зомби, в которых он в сорок первом превратил четверку нацистов. Все знают, где они всплыли. Так как это очень далеко от Британии и зимы там суровые, то все согласились, и Фурфур отбыл вовсе не в качестве британского наемника на стороне зомби, а как раз наоборот. Шакс поручили уход за пауком, поглощавших сами-знаете-кого, навсегда. То есть вечная пастушка паука-пожирателя негодяев Шакс состоялась во всем блеске. Что касается архангелов, то Рафаил росчерком пера за превышение полномочий разжаловал их до делопроизводителей 39 ранга и, в соответствии с этим созданным им рангом, бедняги были отправлены за стеклопакеты выслушивать и систематизировать восхваления и славословия Всевышнему на неопределенный срок.

Примечания к пятнадцатой главе.

Эхинока́ктус (Echinocactus), род растений семейства кактусовые. Название от греч. ἐχῖνος — ёж. Суккулентные многолетники, кустарники или низкие деревья. Стебли шаровидные или цилиндрические, высотой 1,5-3 м, 1-1,5 м в диаметре, с ярко выраженными рёбрами (до 50), на которых располагаются войлочно-опушённые ареолы с пучком твёрдых колючек. Цветки жёлтые, реже розовые или красные, с короткой войлочно-опушённой трубкой; одиночные, расположены венком на вершине растения. Около 10 видов в субтропических пустынях южных штатов США и Мексики. Мякоть стеблей некоторых эхинокактусов используют для изготовления цукатов. Эхинокактусы хорошо известны как садовые и комнатные растения. Чаще всего разводят эхинокактус Грузона (Echinocactus grusonii) и эхинокактус огромный (Echinocactus ingens).

«Флористическаяая» связь — связь между растениями. А что вы знаете об этом? Мы вообще еще очень мало знаем об огромном мире, окружающем нас. Связываются растения в лесу между собой, через грибницы или еще как-то там. Но это — жизнь, значит, в ней есть стремление к выживанию. А способы могут быть разными. Вот и эта связь сработала, но очень медленно, поэтому так нескоро фикус узнал об Азирафеле. Вы думаете Кроули просто так там шпиона оставил? Причем колючего шпиона? Вот то-то! А вы все — ружье! Ружье! Вот кактус — это да!

16. Шиповник.

«Ты развернешься в расширенном сердце страданья,

Дикий шиповник,

О, ранящий сад мирозданья!

Дикий шиповник, и белый, белее любого.

Тот, кто тебя назовет, переспорит Иова.»

(О.Седакова)

25 ноября, гораздо позже.

Лондон давно остался позади, а он все несся на недозволенной скорости вперед и вперед. Все равно. Ему было все равно, куда он летел бесцельно и безнадежно. Ибо теперь потерял он последнюю надежду. Забрезжили сумерки, потом опустилась ночь. А он все мчался. Казалось, Англия уже давно должна была кончиться, так долго он ехал.

Бентли завизжала тормозами и встала в полуметре от сидевшей на мокрой дороге собаки. Ярко-белое пятно с черной бусиной носа и радостно вилявшим хвостиком словно светилось в гуще ночной тьмы. Кроули выскочил из машины.

— Идиотское создание! Напугал. А я мог и переехать. Мне по должности так и положено было — переехать. Валялся бы размазанный по образцовой английской дороге. Еще и с ошейником! И ошейник в клеточку. Просто бантик на шее. Бантик из шотландки. И пес идиот, и его хозяин тоже идиот. Лучше бы бирку с адресом на шею тебе повесил! И что мне с тобой делать?

Тонкая рука непроизвольно уже гладила собачью голову и мохнатую мускулистую спинку. Пес породы Вест-Хайленд-Вайт терьер меж тем радостно прыгал вокруг Кроули, заливисто и звонко лаял, а потом принялся лизать тому руки и лицо.

— Прекрати. Обслюнявил уже всего. Куда я тебя дену? К черту на куличики? Какие там куличики! Я и сам живу в чужом доме. Хозяин человек хороший, но, если ты начнешь грызть его деревяшки, может рассердиться. И, поверь, в гневе он страшен. Так говорят. И пишут. Некоторые теологи просто это утверждают. Так что нет. Змея не может держать собаку в питомцах. Но и тут бросать не дело. Ладно уж, возьму с собой. Временно.

Он огляделся. Только пустошь с кустами терновника и шиповника, ярко-алые плоды которого кроваво выступали из темноты в свете фар Бентли.

— Rosa Canina, собачья роза в переводе. С латинского. Белый шиповник. Я буду называть тебя Вайсом. Что значит «белый». В отличие от внука Чумы. Вайс. Это, кстати, по-немецки. И в память о белой собачьей розе. «Белый шиповник, белый шиповник… тра-та-та-та-та-та…» Бентли насмешливо фыркнула из тьмы.

Он ласково потрепал пса за ушами. Тот в ответ снова залаял радостно, облизал Кроули нос и прыгнул в кабину в ответ на приглашающий жест демона. Собачья теплота успокоила ненадолго.

Машина повернула обратно в Лондон.

Последующие несколько дней прошли во взаимном привыкании. Пес отзывался на простые команды, деревяшек и обуви не грыз, ел, что дадут, предпочитая сбалансированную мясную диету и огурчики, очень любил гулять. Оставляя Бентли у дома, Кроули с собакой на поводке разгуливал по окрестным переулкам и скверам три раза в день, исправно собирая отходы собачьей жизнедеятельности в целлофановый пакетик. Вечерами оба сидели в большой гостиной на диване, песья голова доверчиво покоилась на коленях демона, а тонкая рука Кроули нежно теребила белую шерсть на холке и за ушами. Ночами пес никак не хотел спать на приготовленном матрасике, осторожно убегал с него и тихо сидел возле дивана. Потом осмелел и, устроившись в ногах у Кроули, сворачивался клубком и охранял сон нового хозяина. Видимо, боялся, потерять. Казалось бы что лучше! Обрести такого друга-питомца, приручить и заботиться о нем. Но каждый миг общения с собакой причинял боль. Он думал: «Мы могли бы просто сидеть в одной комнате, или на одной скамейке в парке. Даже молча. И все равно — понимать друг друга без слов. Или я ошибался? И как теперь удостовериться? А он даже не знает, что я жив, что жестоко. Неоправданно жестоко с моей стороны. Вдруг это злобное четырехкратное чудо просто его развоплотило? Злобное, бессловесное чудовище? И где тебя искать, друг мой?! У какого черта на куличиках?»

На пятый день он решил, что следует все же отдать собаку Мюриэль. Ведь после истории с нападением и бетономешалкой он сам оставался в опасном подвешенном состоянии. Не хотелось снова оставить Вайса без присмотра, а хотелось знать, как идут дела с расследованием. Связавшись с Мюриэль, он попросил ее о встрече с Рафаилом. И встреча была назначена.

1 декабря, поздним вечером.

Ночной Сент Джеймский парк радовал пустотой, темнотой и тишиной. Рафаил не замедлил появиться у скамейки, стоило только Кроули на ней развалиться. Подниматься навстречу он не стал, просто кивнул небрежно. Вайс сидел рядом, справа от него, привычно уложив голову и передние лапы на демонские колени. Рафаил посмотрел на них внимательно и сел рядом, начиная разговор без обычного приветствия.

— Странное зеркало. Словно цвета отражаются неправильно.

— Да. И что хотел сказать этим Создатель?

— Сейчас это не главное.

— Да. Главное, что мы разговариваем, а не убиваем друг друга. Что сообщают Уриил и Михаил?

— Ничего вразумительного, кроме уже рассказанного. А ваши?

— То же самое. И что в итоге?

— Если Азирафель не появится к Рождеству, Метатрон начнет действовать сам.

— Так уволь его.

— Каким же образом?

— Сам посуди. Бога нет?

— Создатель отсутствует.

— Тогда зачем нужен Глас божий?

— Это — уже мятеж.

— Начхать. Где Азирафель, вот в чем вопрос. Я попытался думать, как преступник. Страшно представить в какое чудовище его могла превратить Шакс, да и Фурфур мог отослать к самым отвратительным чертям. На это у них воображения хватило, уверяю. Не нашел. В самых укромных логовах преисподней никаких новых зубастых мохнатых чудищ не обнаружено. На Земле тоже пока сенсаций нет. Где он?

— Время идет. Нам нужен не просто Верховный архангел, а именно Азирафель. Я считаю, что он лучший. Кроме него с этим небесным бедламом никто не справится. А тебе?

— А мне надо вернуть друга. Мне нужен друг.

— Друг? У тебя же теперь собака есть. Друг человека, как говорят. Хотя… Это выбракованный потомок Цербера? Цербер-альбинос?!

— На себя посмотри. Сам ты альбинос. И нет. Никакой это не Цербер. Это Вайс. На дороге нашел. Чуть не задавил. Если честно, Бентли сама остановилась. Даже я бы так быстро не среагировал. И еще бантик. Азирафель любил такую шотландку.

— Азирафель?!

— Что?!

— Эта собака наш верховный архангел, — Рафаил саркастично улыбнулся и почесал Вайса за ухом. Собака фыркнула, но хвостом помахала.

— Что? Не смешно. Тоже мне, чудовище! Ты такой же псих с воображением, как и я. Дурацкая шутка. Где бы он ни был, как его вернуть? Я чудил уже по-разному. Не выходит. Даже время назад откручивал. Мало того, использовал это книжное: «Finite incantatem!» Думал, раз он букинист, то сработает. Ничего.

— Finite incantatem? Это из «Гарри Поттера» что ли? Ну ты, брат, даешь! Это было Непроизвольное умноженное чудо. Я пробовал разрушить его с Саракаэлем. Даже ваши. Дагон и Хастур пробовали вместе с нами. Знаешь, Сама… прости, Кроули, даже ваш Повелитель пытался присоединиться. Не вышло ничего, кроме нескольких природных катаклизмов на Земле. Метатрон расценил катаклизмы предвестием начала второго пришествия, обрадовался и не заметил, что работали мы совместно совершенно над иной проблемой к армагеддону отношения вовсе не имеющей.

— Эка они озаботились все! Даже приятно! И Повелитель? Может, для достижения результата надо пожертвовать чем-то? Очень важным и дорогим? Слушай, может мои крылья? Я отдам мои крылья, — в голосе Кроули зазвучала такая же надежда, какая появляется у безнадежного больного, обнаружившего вдруг новое чудодейственное средство, могущее спасти его от смерти.

Черные крылья демона раскрылись во всей красе. Он встал, развернулся и помахал красиво.

— Ты их срубишь, я потеряю свою оккультную сущность, очеловечусь, а он вернется. Давай попробуем? Там у хозяина моего нового дома куча плотницких инструментов. Топор найдется.

— Ты спятил. Бред. Видимо, ты очень дорожишь своим другом. Стеклянный отчаянный бред, Самаэль. Я прокурор, братец, а не палач. И пробовать не стану. К тому же, они такие красивые, — Рафаил непроизвольно протянул руку к черным перьям, но дотрагиваться не стал.

— Что же делать?

— Жить. Я думаю, надо просто жить. Не считая себя непрощаемым. А уж в этой ситуации точно не твоя вина. Ты же ринулся в самое пекло спасать его. Учитывая Михаила, силы были неравными не в нашу пользу. Посмотрим: Рождество не за горами. Решение придет.

— Возможно ты прав, — слова про «нашу пользу» совсем не удивили Кроули, но он решил уточнить, — Но ответь пожалуйста. Мне интересно, в прошлый раз это ты разрешил сжечь Азирафеля, будучи прокурором?

— Сжечь? Нет. Я был против категорически. Нелогично это. И нерационально. Так разбрасываться кадрами, причем хорошо знающими Землю. Метатрон знал мое мнение. Именно тогда он поручил мне тайную миссию. Да что там! Миссию поисков Создателя. Для уточнения Планов. Я его, конечно, не нашел, но тем временем Гавриил и Метатрон… Гавриил из-за того, что не справился с началом Апокалипсиса, чтобы успокоить легионы и свалил всю вину на Азирафеля. А Метатрон… в нем слишком много тихой опасной ненависти. И он считает, что говорит голосом Господа. Считает себя выше всех законов.

— Хорошо. Хорошо, что это не ты. Вот только теперь Азирафель неизвестно где… — он вздохнут так горестно, что закачались окрестные платаны.

Собака вдруг залаяла. Да, надо бы поскорее определить ее в подходящее место! Просто душу рвет своим лаем.

Итак, встреча с Рафаилом в Сент Джеймском парке окончилась ничем. Побеседовали они, конечно, содержательно, но надежды практически не осталось. И он сам, и Рафаил, как по отдельности, так и вместе пробовали найти Азирафеля чудесным способом. Ничего не выходило. Рафаил рассудил, что волшебство, удалившее Верховного архангела неизвестно куда и в неизвестно каком виде, было непроизвольным, усиленным четырежды мощной эмоцией. Для возвращения или отмены данного эффекта требовалось такое же непроизвольное и мощное чудо, окрашенное противоположной ненависти эмоцией, особенной эмоцией. А у него из эмоций осталась лишь абсолютно непродуктивная боль невосполнимой потери.

Немного позже…

Мюриэль меланхолично перелистывала книгу, не понимая слов и не следя за нитью сюжета. Она думала о своем. Эрик только что ушел. Принес пучок кроваво-красных роз, вручил, стесняясь, как всегда. А потом сбивчиво, быстро и искренне сообщил, что несмотря на их различия, он ее ни за что не оставит, а если что, то прикроет грудью от всех бед и несчастий. Она как раз размышляла над этим самым «если что», как в дверь постучали. На пороге стоял Кроули с симпатичной собакой. И тут Мюриэль поняла, что сегодня для нее явно день подарков.

— Да, я оставлю собаку у тебя. Нашел не дороге. Зовут Вайс. А я живу не у себя. Внизу узнали, что я жив. И я не знаю, как к этому отнесутся, все очень ненадежно. Не могу взять на себя ответственность. И к тому же мне не нравится его привычка лизать мне нос по поводу и без повода. Слишком… слишком… Короче, я не могу завести питомца.

С этими словами он почему-то всхлипнул, круто повернулся на каблуках и вышел прочь. Слыша недовольный визг Бентли, вылетающей с внутреннего дворика, еще помня слова Эрика об этом самом «если что» Мюриэль подумала, что демону безмерно грустно и одиноко, а питомца он не хочет заводить, чтобы не тратить на него свое тепло и нежность, которые мог бы отдать только близкому другу. Ей живо представилась темная одинокая дорога без единой живой и дорогой души вокруг, непроизвольно она притянула к себе Вайса, обняла мохнатую голову, взгляд ее скользнул по алым розам, сердце защемило от нежности, Мюриэль уткнулась лицом в слегка мокрую еще от дождя собачью шкуру, чмокнула влажный черный нос и прошептала: «Странно, но у собак твоей породы не бывает голубых глаз. Никогда не бывает. И такой милый! Зря он тебя оставляет! Совершенно зря! Ты же никакая не собака! Настоящий ангел!» В сердце вспыхнуло несказанное тепло, ее обдало радостным жаром, губы снова прижались к собачьему носику, пальцы перебирали жесткую шерсть некоторое время, а потом она вдруг поняла, что перебирает пальцами чьи-то мягкие светлые волосы, а лицо ее прячется не в собачьей шерсти, а на груди Верховного архангела Азирафеля. Она отстранилась. Взгляд Азирафеля сиял молнией, голос — гремел грозой. Вначале она испугалась, но быстро успокоилась: пусть эти молнии скинут ее в Преисподнюю, там рядом окажется ее Эрик, и они не пропадут. Особенно, если об этом узнает Кроули.

-Так, Мюриэль. Я не стану разбираться в том, почему ты врала о Кроули. Это было жестоко, не сообщить мне, что он жив. Но в ответ ты ничего ему не скажешь.

— Он очень переживает.

— Переживает?! Я тоже, знаешь ли, переживал. Я думал, что он стерт из жизни навсегда. Ладно. Проехали. Короче, это мой приказ. Я сам ему откроюсь. И мы будем в расчете.

Через десять дней, вечером, после некоторой предрождественской суеты Кроули, пристраивая кактус Груссона на новом, месте вновь и вновь возвращался к последним событиям. Перебирая их, он все больше думал о собаке, испытывая некоторую вину: «Беднягу кто-то выбросил, он так искренне мне радовался, а я его тоже предал. Кто в этой жизни вообще радовался мне? Таких немного. Практически нет. Да, я не прав. Надо позвонить Джо, вдруг он разрешит держать песеля здесь, он же не станет грызть его деревяшки. Нижняя контора обо мне не вспоминает. Может и пронесло. Кстати, может быть, Джошуа поможет найти ангела раз Создатель отсутствует? Конечно, он человек, но вторая его половина…»

Тут кто-то позвонил в дверь, и это было странно. Легок на помине? Хозяин потерял ключи? Поразмыслив, демон решил открыть дверь, спустился в маленькую прихожую и распахнув дверь резким рывком, замер от изумления.

Эффект зеркала в сумеречной темноте снова потряс его своей убедительностью, так как друг перед другом, освещенные Луной они темнели двумя силуэтами, погруженными в оттенки серого и абсолютно одинаковыми, если исключить одежду. На пороге стоял Рафаил.

— Что случилось? И как ты нашел меня?

— Нашел просто. Шакс говорила об этом переулке, когда мы ее допрашивали с Дагон. В машине тебя не оказалось, а входная дверь здесь одна. Я звонил наугад. Как ты?

— Лучше всех, как всегда. Собираюсь забрать у Мюриэль собаку обратно. Не надо было отдавать. Сам нашел, приручил, сам и будь в ответе.

— Вероятно это и есть твое правильное решение. Но не выйдет. Ничего у тебя не выйдет.

— Это еще почему?

— Видишь ли, собаки уже нет. Совсем.

— Вы что?! Что ваши небесные сволочи сделали с песиком?!

— Ничего не сделали. И это был не песик. Мюриэль. У нее получилось. Это хвостатое зубастое молчаливое чудовище, после попадания «к черту на куличики» оказалась-таки нашим верховным архангелом. Ты думал, как преступник, чуть жуткую представлял, но не учел, что Азирафель превратился именно в такое единственно возможное с его характером «чудовище». Его собственная сила сыграла важную роль. Единственно я не понимаю, как Мюриэль справилась? Но, кроме нее там было некому. Такое чудо от писаря 37 ранга?! Сто тридцать два Лазаря, если тебе интересно. Даже подозрительно. Писарь ли она на самом деле? Вот что подозрительно.

Кроули покраснел, вспоминая почесушки за ухом, обслюнявливание его лица собачьим языком, мягкие Вайсовы объятия: «Да. Маху дали мы все.»

-Хорошо, что он возвращен. Азирафель, правда не хочет тебе сообщать по какой-то своей тайной причине, но я думаю, что тебе стоит знать об этом. Ты так нуждаешься в друге.

— Интересно, что ты это понимаешь.

— А почему нет? Я все это время часто думал о нашем зеркале. Может быть, Создатель сделал нас разными, экспериментируя перед созданием пары людей? Хотел избавить от одиночества, которое и Его тяготило в первозданном Хаосе? Непостижимо это. Но мне всегда не хватало рядом того, с кем можно разделить заботы и радости. На небесах нет дружбы, нет любви, нет братства. Как-то это не так получилось. Все это есть только у людей. Я присмотрелся. Собственно, именно к этому я на Земле и присматривался. Знаешь, у людей, если рождаются близнецы, они чувствуют все, что происходит с братом, или сестрой, даже на расстоянии. Удивительная близость. У ангелов все устроено иначе. Но многое мне стало понятным. Если Гавриил смог дорожить Вельзевул, а ты считаешь Азирафеля другом, мы чему-то у людей научились? А если они нас учат, как можно их уничтожать? Да, у них есть выбор, но человек случайно смертен. И это — грустно. Создатель внес в общее развитие возможность случайности, а иногда они бывают и полезными, а не смертельными. Люди называют это чудесами. Может, создавая нас с тобой Он и допустил в мир первую случайность? Так, для интереса?

— За подобные вопросы на меня очень злились наверху. Может так, а может и иначе. Пребывай в настоящем и сам ищи ответ, — Кроули подумалось вдруг, что Рафаилу, как близнецу, пришлось чувствовать те же ужас и боль, что достались ему за эти вопросы.

— И еще, главное — я принес тебе это, — Рафаил протянул демону небольшую серебристую трубу, — возьми. Можешь передать людям. Они все решают сами. Я трубить не собираюсь. Я не считаю Апокалипсис необходимым. А люди… они создают музыку. Удивительную и прекрасную. Труба просто музыкальный инструмент.

17. Рождественская звезда — пуансеттия.

Валит снег; не дымят, но трубят

трубы кровель. Все лица, как пятна.

Ирод пьет. Бабы прячут ребят.

Кто грядет — никому непонятно:

мы не знаем примет, и сердца

могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке

из тумана ночного густого

возникает фигура в платке,

и Младенца, и Духа Святого

ощущаешь в себе без стыда;

смотришь в небо и видишь — звезда.

(Бродский)

23 декабря.

Метатрон вышел прогуляться за пределы стеклопакетов. Иногда по утрам он ходил туда взбодрить себя выслушиванием восхвалений и славословий. Просьбы и мольбы его не интересовали. Неожиданно он увидел там двоих бывших архангелов, чему несказанно удивился. Михаил икать к тому времени перестал, и новоявленные делопроизводители 39 ранга выложили ему все, кроме своих видов на Книгу жизни. О попытке убийства Кроули, о похищении Азирафеля, о том, что они нашли вместо Книги жизни, о попытке спасения Верховного архангела неизвестно как ожившим Кроули с компанией. Участие в предприятии Рафаила неприятно удивило. Что оставалось Метатрону? Злиться на двух идиотов, злиться на Азирафеля? Злиться на Бога? Утешало одно: Азирафель все же исчез в неизвестном никому направлении. И тогда он сунулся к Рафаилу посоветоваться, с удивлением обнаружив там Азирафеля, который что-то живо с Рафаилом обсуждал. Оба улыбались, а увидев Метатрона, резко замолчали.

Меж тем, приближался Сочельник.

24 декабря.

Азирафель, вернувшийся после непродолжительного отсутствия на Небесах, и Метатрон спорили. Вернее, Метатрон пытался его отчитывать: «Где тебя носило? На Земле? Что ты там забыл? И кто тебе позволил так наказывать своих товарищей? На каком основании?»

— Товарищей? Какие они мне товарищи. Они звание ангелов просто позорят. Сделали из Небес бедлам какой-то. Бедлам — это такой сумасшедший дом, если вы не помните. И о людях совсем не заботятся. Ни о каких творениях не заботятся. Их взгляд на этику и религию в корне порочен. Отсюда и все наши беды. Реальность такова, что привязывание этики к религии не имеет смысла. Пришло время найти способ в вопросах этики и духовности обходиться без религии вообще. Нужен такой подход, который может быть одинаково приемлем для верующих и неверующих. Ведь думающий атеист, живущий по совести, сам не понимает, насколько он близок к Богу. Потому что творит добро, не требуя награды. В отличие от верующих лицемеров.

— Нет. И где ты этого нахватался? Главное — страх божий.

— Вот уж ерунда! По словам Маркса: «Мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказанием».

— Да кто такой этот Маркс? Подумаешь, какой-то жалкий человечишко!

— Да. Человек. И не жалкий, как и любой человек. Мудрый человек. Вы еще и Энгельса почитайте, «Диалектика природы» называется. И что хорошего родится из страха? Когда-то давно еще может быть. Полуживотное-человек через страх прививал себе человеческую этику. Но теперь — они твердо знают, что хорошо, а что — плохо. Нормальные рассуждают так: если есть бог, зачем его злить, а если нет, я ничего не потерял, а прожил хорошую жизнь. Правила внутри нас.

Не верите? Может спросим у высшей инстанции? Даже не спорьте я, как Верховный архангел, могу обратиться к Всевышнему без посредников.

Когда они дошли до кабинета с табличкой «Бог», обнаружилось, что чуть ниже таблички красной кнопкой к двери прикреплен тетрадный листочек в клетку, с надписью на нем аккуратным детским почерком: «Бога нет».

Нет? Раз так, кому нужен Глас божий? Он без бога существовать не может. Азирафель указал на надпись: «Метатрон, Мне жаль, но Вы уволены. Куда Вам деваться? Да хоть на Землю. Займитесь чем-нибудь полезным. Голос у Вас неплохой. Можно мультики детские озвучивать. Или сериалы китайские. Почему китайские? А они самые длинные, заплатят много, и Вы без работы не пропадете. Так что не сердитесь, получите у Саракаэля выходное пособие на два месяца. Вам в какой валюте?»

Метатрон побледнел, позеленел, потом побагровел: «Ладно, Азирафель. Остряк. Я найду очень полезное дело. И будь уверен, ты еще пожалеешь!»

24 декабря нашего времени, днем.

Когда столица и пригороды остались позади, вместо сумрачных строений их окружили холмы, покрытые кустами в нежном инее, Кроули сбавил скорость, давая Мюриэль возможность любоваться окрестностями. На заднем сиденье Бентли красовались несколько горшков с пуансеттией.

Он махнул головой в сторону цветов: «Там всем хватит в подарок. Хотите историю?! Первые ценители пуансеттии — ацтеки, называвшие это растение cuetlaxochitl. Из его красных прицветников ацтеки получали естественный краситель для косметики и тканей; белый сок пуансеттии они использовали для лечения лихорадки. Позже пуансеттия привлекла внимание миссионеров. Уже в XVII веке францисканские монахи на Рождество стали украшать пурпурными листьями храмы, и вскоре эта традиция распространилась по всей стране. Естественно, у набожных испанских колонистов появилась своя жалостливая рождественская история о происхождении пуансеттии. Вариантов много, но суть одна: "Двум бедным детям нечего было принести в храм для украшения алтаря. Но по дороге они нарвали ветви придорожного кустарника. Это был скромный невзрачный букет, но, когда девочка с любовью положила его у ног младенца Христа, он неожиданно расцвел красными цветами. С тех пор растение стали называть «Цветы святой ночи».

Когда местность стала совершенно пустынной, он остановил машину и достал термос и стаканы. У Мюриэль оказался чудесный чай с лимоном и пряностями, Эрик получил чай с сахаром и молоком, а у него самого — несомненно в стакане оказалось кофе.

— Еще есть печеньки. Правда, им лет сто.

— Нет, спасибо. Отличный чай. Это похищение?

— Нет. Спасение.

— От кого?

— От вторника. Метатрону соврать сложно.

— И куда мы едем?

— В Тадфилд. Да. Нам надо в Тадфилд. На Рождество. Только подберем еще одного пассажира.

— А кто это?

— Ты его знаешь. Он спас меня тогда. Джошуа. Он это и предложил — Тадфилд, а идея мне понравилась.

— Ах, так это он! А на Небесах не знают где он и ищут.

— Я знаю. От него и знаю. Так что не волнуйся. И в Тадфилде тебе понравится. Там есть интересные люди.

— Они нам помогут?

— Нам?

— Ну, конечно! Мы же вместе. И не на одной стороне с Метатроном.

— Но на одной стороне со мной? Не слишком ли быстро? Я ведь демон, могу солгать.

— Да. Ты это слишком часто повторяешь. Но Азирафель тебе доверял. И ты ведь на стороне людей. А люди мне нравятся. Они интересны, как истории. И они так много всего могут. И они могут быть добрыми и любить.

Тут в тумане на противоположной стороне дороги материализовалась знакомая высокая фигура в камуфляжной куртке и зимних спортивных ботинках: «О, привет, ребята! Рад, что вы вместе. Энтони Джей, как самочувствие?»

Кроули скривил отвратительную гримасу. «Значит поправился!» — заключил Джошуа.

И Бентли продолжила путь. Фредди Меркьюри распевал:

« Rule with your heart and live with your conscience

We’re all God’s people give freely

Make welcome inside your homes

Let us be thankful, he’s so incredible

We’re all God’s people»

Примечания к семнадцатой главе:

Queen — All God's People

Rule with your heart and live with your conscience

Правь своим сердцем и живи в согласии со своей совестью

We’re all God’s people give freely

Мы все Божий народ, отдающий даром

Make welcome inside your homes

Примите радушный прием в своих домах

Let us be thankful, he’s so incredible

Давайте будем благодарны, он такой непостижимый

We’re all God’s people

Мы все Божий народ

18. Пшеница.

О, если б дождем мне пролиться на жито, я жизнь не считал бы бесцельно прожитой!

Дождем отсверкать благодатным и плавным — я гибель такую не счел бы бесславной!

Но стали бы плотью и кровью моей тяжелые зерна пшеничных полей!

А ночью однажды сквозь сон я услышу: тяжелые капли ударили в крышу.

О нет, то не капли стучатся упорно, то бьют о железо спелые зерна.

И мне в эту ночь до утра будут сниться зерна пшеницы… Зерна пшеницы…

(Владимир Солоухин)

Дату и время уточните у участников чаепития.

Под черным небом в черном мареве черного тумана золотые пшеничные поля простирались до самого горизонта, тихо и печально звенели колосья. Тихо и печально звенели они в этом странном месте, где царила абсолютная тишина.

Впрочем, собравшиеся сидели за чайным столом в саду. Яблони шелестели листьями и не надо даже угадывать цвет этих листьев и яблок.

Азраил прошелестел крыльями и сел во главе стола: «Я ПРИГЛАСИЛ ВАС, ГОСПОДА, ЧТОБЫ СООБЩИТЬ ПРЕНЕПРИЯТНОЕ ИЗВЕСТИЕ. ХМ, ГДЕ-ТО Я ЭТО УЖЕ СЛЫШАЛ?! ИТАК, ПРЕНЕПРИЯТНОЕ ИЗВЕСТИЕ: НА НЕБЕСАХ ГОТОВЯТ ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ».

Война, одетая в вышиванку с вызывающе алыми маками, повернула к нему красивую голову с уложенной вокруг рыжей косой лениво протянула: «Ну и что теперь, Владыка? Опять ждать посылку с мечом и ехать незнамо куда?»

— А тебе приелось? — спросил господин Соболь.

— Представь, приелось. Я по пути сюда много размышляла. Да и с кем приходится иметь дело в этот раз? Зачуханные зомби от прошлой войны, которые разъедали мозги двум поколениям? Чтобы получить вот такой дурацкий беспросветный вариант?

— ЗНАЧИТ, НАДО ЧТО-ТО МЕНЯТЬ.

Азраил поставил на стол перед ними коробку с почтовым знаком и снял крышку.

— Что менять? — Война вытащила из коробки меч, он тут же запылал.

— А ТЫ ПОДУМАЙ ХОРОШЕНЬКО. ЛЮДИ ВЕДЬ ДАВНО ИЗОБРЕЛИ АЛЬТЕРНАТИВУ.

Меч превратился в пылающий факел с надписью «Москва-1980».

— ДАТУ ПОМЕНЯЙ.

— А что это вообще такое?

— ФАКЕЛ. ОЛИМПИЙСКИЙ ФАКЕЛ. «О, СПОРТ, ТЫ МИР!» ПРЕВОСХОДНАЯ АЛЬТЕРНАТИВА С СОРЕВНОВАТЕЛЬНЫМ КОМПОНЕНТОМ И БЕЗ КРОВОПРОЛИТИЯ.

— А я изобрету допинговую диету, — вставил Соболь, доставая из коробки весы и протирая их клетчатой тряпочкой, — Завести себе электронные разве? Но придется все время батарейки менять и выбрасывать куда попало в поддержку Белого.

— А ТЕБЕ И ИЗОБРЕТАТЬ НИЧЕГО НЕ НАДО. УЖЕ ИЗОБРЕЛ. ГЛАД ПОТРЕБИТЕЛЬСТВА, И ПРОДОЛЖАЙ ДЕРЖАТЬ БОГАТЕНЬКИХ В ГОЛОДЕ В ПОГОНЕ ЗА МОДЕЛЬНОЙ ВНЕШНОСТЬЮ. ТЕМ ВРЕМЕНЕМ БЕДНЫЕ БУДУТ СПОКОЙНО РАСТИТЬ ХЛЕБ В ПОТЕ ЛИЦА СВОЕГО И НАСЛАЖДАТЬСЯ ИМ. И БАТАРЕЙКИ РАЗБРАСЫВАТЬ НЕЛЬЗЯ. У ТЕБЯ СВОИ ФУНКЦИИ, У БЕЛОГО СВОИ.

— А посылка? — поучаствовал господин Белый, — Коробку куда попало выбросим? А остальное?

— ЧТО ОСТАЛЬНОЕ? ПОЧИСТИ КОРОНУ ДЛЯ НАЧАЛА. ПРОТИВНО СМОТРЕТЬ. И НЮХАТЬ. И КАК ТЕБЕ ЕЕ НАДЕВАТЬ НЕ ПРОТИВНО. ГРЯЗЬ ЕЩЕ ОТ ТВОЕЙ БАБУШКИ.

— Ну так в этом же весь смысл. В загрязнении.

— ПОГОВОРИ ЕЩЕ. ТЕБЕ НЕ ЯСНО? ЛЮДЕЙ НЕ БУДЕТ, ТАК И ВЫ ВСЕ ИСЧЕЗНЕТЕ. И НИКАКОГО МУСОРА. НИГДЕ. ТАК ЧТО ВЫЧИСТИТЬ ВСЕ, ТРАНСФОРМИРОВАТЬ, СДАТЬ МНЕ ОБРАТНО И НИКАКИХ ВЫЕЗДОВ В ПОЛЯ НЕ УСТРАИВАТЬ

— Я могу еще и космос загрязнять. Или социальные сети.

— ВОТ ИМЕННО. ЛУЧШЕ СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ. ИХ МОЖНО ОТКЛЮЧИТЬ, ИЛИ НЕ ПОДКЛЮЧАТЬСЯ. А ТО ПРИРОДА ОТ ТЕБЯ СИЛЬНО СТРАДАЕТ.

— «Наполнил зернами бессмертный Ловчий сети,

И дичь попала в них, польстясь на зерна эти.

Назвал он эту дичь людьми и на нее

Взвалил вину за зло, что сам творит на свете» — не пойму откуда выскочило, кажется Омар Хайям, и на мусор вовсе не похоже, — виновато проговорил Белый.

— ОТКУДА? ИЗ ВИКИПЕДИИ И ВЫСКОЧИЛО. К ВОПРОСУ О ТОМ, ЧТО ПЕРВИЧНО, А ЧТО ВТОРИЧНО. ЛЮДИ, ПОРОДИВШИЕ ВАС И ПРИДУМАВШИЕ БОГА, ИЛИ БОГ, СОЗДАВШИЙ ИХ И РАСПИСАВШИЙ ПЛАНОВ НА ТЫСЯЧИ ЛЕТ ВПЕРЕД.

— Иногда мне кажется, Владыка, что ты первичен.

— ЛЕСТЬ. НЕЛОГИЧНАЯ ЛЕСТЬ. БЕЗ СОТВОРЕННЫХ И МЕНЯ НЕ ОСТАНЕТСЯ. ПОДУМАЙТЕ ЛУЧШЕ, ДОЛГО ЛИ СОБИРАЕТЕСЬ ЮТИТЬСЯ В СЕРДЦАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ, ИЛИ ВСЕ ЖЕ ПОСЛУШАЕТЕ МЕНЯ И ТРАНСФОРМИРУЕТЕСЬ.

— Но пока люди не изменятся сами, мы ведь не исчезнем и не изменимся, — голос Войны стал вдруг неуверенным.

— ТОГДА СЛЕДУЕТ ОСТАВИТЬ ИСТОРИЮ ОТКРЫТОЙ И ДАТЬ ИМ ВОЗМОЖНОСТЬ ИЗМЕНИТЬСЯ ТАК, ЧТОБЫ ЭТО ВСЕ НЕ РУХНУЛО.

— Но есть и иные миры, — задумчиво проскрежетал Белый.

— ЕСТЬ. И ТАМ СВОИ ВСАДНИКИ, ЕСЛИ ТЫ О ВОЗМОЖНОСТИ НАМУСОРИТЬ И ТАМ. НАМ СЛЕДУЕТ ПРОСТО ДАТЬ ЛЮДЯМ РАЗВИТЬСЯ, А НЕ УЧАСТВОВАТЬ В СОМНИТЕЛЬНЫХ ИНИЦИАТИВАХ ГЛАСА БОЖЬЕГО.

— Это расценят, как измену, — вздохнула Война, размышлявшая в тот миг над тем, как прелестно она будет выглядеть в пурпурных лосинах и малиновом рашгарде, в кроссовках на белой беговой дорожке с факелом в руках, а вокруг трибуны с миллионами зрителей! И азарт, азарт! О, Спорт, ты все еще Мир? И не вмешать ли ей в спорт некоторую долю политики?

— ДА. ОЧАРОВАТЕЛЬНО, — подтвердил Азраил, прочитавший образ, витавший над ней, — ТАК БУДЕТ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ. ПОЭТОМУ ПРЕДЛАГАЮ СПРЯТАТЬ НАСТОЯЩИЕ СИМВОЛЫ ЗДЕСЬ, НА ПШЕНИЧНОМ ПОЛЕ, И НИКУДА ПО ЗОВУ ТРУБЫ НЕ ЕЗДИТЬ. ВЕДЬ ЕСЛИ СИСТЕМА ЕЩЕ НЕ ДОСТИГЛА ИДЕАЛА, ТО РАЗРУШИТЬ ЕЕ НЕЛЬЗЯ. А ИДЕАЛ НЕДОСТИЖИМ. НЕДОСТИЖИМ, НЕПОСТИЖИМ… ВСЕ ЭТО ОДИН ИСТОЧНИК… ЗНАЧИТ… У МЕНЯ СВОЯ ТЕКУЩАЯ РАБОТА. РАСПЛОДИЛОСЬ РЕАНИМАТОЛОГОВ, КАК СОБАК. И ЕЩЕ ОБУЧАЮТ ЭТОЙ СВОЕЙ АВС- СИСТЕМЕ ВСЕХ ЖЕЛАЮЩИХ. НО. ЕСЛИ ОНИ СТАНУТ ЖИТЬ ДОЛГО, У ВАС ТОЖЕ ПОЯВЯТСЯ ВОЗМОЖНОСТИ ПРИМЕНИТЬ СВОИ ТАЛАНТЫ И ИЗВОДИТЬ ИХ НОВЫМИ ДИЕТАМИ, ГОЛОДОМ ПОТРЕБИТЕЛЬСТВА, ПРИ ПЕРЕПРОИЗВОДСТВЕ НИКОМУ НЕ НУЖНЫХ ТОВАРОВ, СПОСОБАМИ УТИЛИЗАЦИИ ОТХОДОВ, СПАМОМ И ФЕЙКАМИ В СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЯХ, НАРАЩИВАНИЕМ УРОВНЯ СПОРТИВНЫХ НАГРУЗОК И АГРЕССИВНЫМ ПРОТИВОДОПИНГОВЫМ КОНТРОЛЕМ, СМЕШИВАНИЕМ СПОРТА С ПОЛИТИКОЙ И ТАК ЖАЛЕЕ. МАССА ВАРИАНТОВ. ВСЕ СОГЛАСНЫ? Я НЕ ВИЖУ НЕОБХОДИМОСТИ В ГОЛОСОВАНИИ.

Тут под яблоней появился Альберт со сковородой жареных сосисок и чайником. Раз решение принято, наступила пора расслабиться. А принято оно было. Ведь кто отважится спорить со Смертью? Кроме людей? Но присутствовавшие людьми не были, а потому и не спорили, а все дружно, включая господина Соболя, принялись за сосиски.

19. Ель.

«Какая удача, что тени легли

вкруг елок и елей, цветущих повсюду,

и вечнозеленая новость любви

душе внушена и прибавлена к чуду.

Откуда нагрянули нежность и ель,

где прежде таились и как сговорились!

Как дети, что ждут у заветных дверей,

я ждать позабыла, а двери открылись.

Какое блаженство, что надо решать,

где краше затеплится шарик стеклянный,

и только любить, только ель наряжать

и созерцать этот мир несказанный…»

(Белла Ахмадулина)

24 декабря семь утра.

И снится Анафеме сон. Будто идет она в белом платье по бескрайним заснеженным холмам Какоготошира, а кругом метель и ветер буйствуют так, словно все ведьмы мира слетелись побаловаться и поиграть в снежки. И ночь темна и полна ужасов, и месяц черт украл по причине Сочельника, а идти ей почему-то очень надо. И идет она по снегу босая, видимо, за черевичками. Не Ньюта же посылать?! Какой из него кузнец?! Вдруг видит она впереди среди белых-белых сугробов буксует черная-черная Бентли с желтыми-желтыми крыльями. Шумно буксует, без музыкального сопровождения. Музыку выключили, чтобы силы машины сохранить для драматического буксования в сугробах Какоготошира. А внутри машины находятся четверо: некто весьма красивый с белыми волосами — мужчина в защитной куртке и грубом свитере, маленький милый ангел в бежево-голубой гамме, молодой человек, похожий прической на чертенка с таким же чертячьим выражением лица и рулевой — добросердечный мастер по ремонту великов по имени Кроули. Тут в снежной вышине появляется огромная голова, до жути напоминающая волшебника из страны Оз, хохочет противным старческим смехом, и среди снежных хлопьев появляются дождевые струи, поливающие винтажный экземпляр английского автопрома чем-то вредным для здоровья. Кроули презрительно щелкает пальцами. Струи превращаются в миндальные орехи, потом в плоды, а затем все покрывается розовыми лепестками цветущего миндаля: «На тебе! Колобок громогласный! Обратное течение времени с обратным жизненным циклом твоего заразного горького миндаля! Устроил тут амигдалиновый потоп! Не выйдет!» Голова, однако, не сдается, дует изо всех сил, давая метели просто сумасшедшую силу, потом кричит: «Ах ты, змейская рожа! И как ты жив остался! Вот я тебя сейчас!» Из глаз ее начинают вылетать страшенные искры, метящиеся прямо в Кроули, вышедшего из машины. Но он больше не остается прежним. Вот поднялся в полный рост Змей, что ходил на двух ногах, из пасти пышет пламя, стильная прическа развевается пламенными космами среди снежных потоков, руки преобразились в когтистые лапы, а в правой лапе зазубренный хлебный нож Анафемы. Голова же продолжает орать благим матом: «Показал свое истинное лицо! Яд господень! Я с тобой и без Михаила справлюсь! Прокляну и сдохнешь прямо здесь в жутких корчах!» В этом месте левая лапа Змея изящно хватает голову за правое ухо и выкручивает его пребольно, та начинает просто кричать «А-а-а-а», широко открыв рот. И тут в этот ротище с кончика занесенного над ним зазубренного ножа обильно капает нечто зеленое, явно вредное для здоровья, скорее всего — яд: «Проклянешь? А ты попробуй! Вот молчать тебе от моего яда тридцать лет и три года и думать над тем, что делаешь. Яд господень? Возможно. Когда-то. Меня называли именно так. Но для чего я был нужен Создателю кроме звезд и цветов? Вот ради этого яда. Чтобы затыкать болтунов вроде тебя, Метатрон, глас неизвестно чей! Поголоси мне еще!» На этой веселой ноте Анафема просыпается.

А Бентли, освобожденная от снежного плена, мчится дальше в сторону Тадфилда. На заднем сиденье среди горшков с пуансеттией миленький и пухлолицый херувим с «ути-пути какими» пальчиками босых ножек, аккуратными крылышками и недовольным выражением лица из-за невозможности говорить. Мюриэль восхищенно спрашивает водителя: «И как тебе это удается?»

— Ах это?! Пустяки. То же самое чудо для времени, но в отличие от миндаля Метатрон сложная эфирная сущность, поэтому на него подействовало позже. Что-то вроде «Finite incantatem!» из книжки про Гарри Поттера.

— Да, я читала. То есть его время побежало назад до заданного момента?

— Именно так. До момента, когда он еще не был ничьим гласом. Пусть переучивается.

— А как же Всевышний?

— Как? Будет говорить прежним приятным голосом. Если найдет, что сказать в данной ситуации. Ну и во всех остальных тоже.

— У тебя будут неприятности.

— У меня будут неприятности? — вопрос явно относился к Джошуа.

Тот внимательно поглядел на Мюриэль и покачал головой: «Нет, определенно нет.»

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Анафема:

Мадам Шедвел, он жив. Приятель мистера Фелла. И я его видела во сне. От едет в Тадфилд с друзьями. Видимо, к нам.

Марджори-Иезавель:

Анафема, сон нельзя считать достоверным источником информации.

Анафема:

Как-будто твой хрустальный шар достоверный! Да и существование ангелов и демонов тоже весьма сомнительная вещь.

Марджори-Иезавель:

Пятьдесят на пятьдесят.

Анафема:

С какой поры ты сделалась агностиком? Сегодня Сочельник, я — потомственная ведьма. Мне сны просто так не снятся.

Марджори-Иезавель:

Ладно, не будем ссориться. Попробую вызвать Азирафеля и сообщу, что его друг тебе снится живым и едет в Тадфилд. Хотя, ничего особенного я в этом не вижу: живым он и ему может сниться, он скорее всего и сам об этом знает.

24 декабря восемь утра.

Азирафель глядел на книжный магазин из кафе напротив. Табличка с надписью продолжала висеть за окном, а замок отчего-то ключом Азирафеля уже не открывался. Азирафель застыл с чаем, поднесенным к губам, не в силах сделать очередной глоток, когда к столику подсел Дагон с небольшим круглым аквариумом в руках, в котором обитала черная короткотелая рыбка, похожая на золотую формой, но с рубиново-красными глазами.

— Вот, это рыбка такая — московский телескоп Андрианова. Очень редкий. В подарок везу. На Рождество своему знакомому. Джонсон из Тадфилда, — объявил Дагон, не здороваясь.

— В Тадфилд? На Рождество? — Азирафель глянул в мутноватые рыбьи глаза, но тут вместо выпученных рубиновых в аквариуме вспыхнули зеленые, слегка подкрашенные и радостные глаза миссис Шедвел.

— Мистер Азирафель! Он жив. Ваш друг Жив! Как это у него вышло не знаю. Но Анафема совершенно точно видела его во сне живым, и он направляется в Тадфилд на Рождество!

— Мадам, я знаю! И тут произошла некоторая предрождественская путаница. С похищением, спасением и выяснением. Но за известие о Тадфилде — сердечно благодарю, — воскликнул Азирафель, не обращая внимания на Дагон.

Азирафель продолжал смотреть на мерцание воды в аквариуме Дагон, но яркий и взволнованный взгляд Мадам Шедвел уже сменился слегка выпученными и абсолютно спокойными глазами округлой, как яблоко рыбки, мерное покачивание плавников медитативно вгоняло ангела в транс, вдруг рубиновые рыбьи глаза налились янтарным цветом, зрачок превратился в кошачий. И это было очень некстати: яростная обида, вулканирующее возмущение и горькое сожаление поглотили Азирафеля:

«Он все это время был жив. И он ничего мне не сказал. И собаку отдал. Неужели не почувствовал, что это я? Злодейская демоническая рожа. А теперь он отправился в Тадфилд на Рождество, а это время чудес. И как же мне надо с ним поговорить! Рождество? Рождество…»

Первый год от Рождества Христова, а точнее ночь «до того» и немножко первого дня.

Первый взгляд на Рождество.

Проект курировал Гавриил, и делал это он в обычной своей манере: «Vini, vidi, vici!» Но в переводе с ангельского на человеческий это было вовсе не «Пришел, увидел, победил», а «Красиво нарисовался с лилией в руке, пустив пыль в глаза невинной девице, наплел историю драматического содержания с трагическим концом для ее сына, а потом смылся в блеске света и гуле ангельских труб». Азирафелю же, как земному наблюдателю Небес верховный архангел и поручил пронаблюдать за развитием событий. Тот, как дисциплинированный исполнитель, исправно наблюдал за девицей, обозначенной, как Мария из Назарета. Найти такую по указанным координатам оказалось несложно. И Азирафель, пропустив скандал и споры о неожиданной беременности девицы, подоспел как раз к ее свадьбе с плотником Иосифом, мужчиной, слегка упитанным в полном расцвете лет. Короче, лет далеко за тридцать. Девица на тот момент уже была сильно беременна, а Иосиф, всерьез разругавшись с земляками по поводу как цен на свою работу, так и моральных качеств его милой, тихой и бесконечно любимой жены, решил отправиться в Вифлеем, где обещали платить больше за тот же труд, а также ничего не знали о предыстории его брака. Но ехать надо было как можно скорее, пока работу не перехватил кто-нибудь другой. Вот и вышло, что такое значительное событие, как появление первенца застало их в дороге. Дорога казалась тяжелой и опасной: на привалах странники рассказывали о разбойничьих шайках, в изобилии болтавшихся по пустыне в поисках наживы в виде чужой поклажи, транспорта и рабов, а так же о царе Ироде, поубивавшем свою жену, тещу, трех сыновей и множество других родственников, а потом выжившего окончательно из ума и приказавшего поубивать всех иерусалимских новорожденных в этом году. Однако, несмотря на страшные истории у походных костров, путь шел спокойно, но на подходе к Вифлеему их ждала неудача. Все постоялые дворы по слухам оказались забиты постояльцами, знающие же все и вся попутчики, увидев положение жены плотника, посоветовали ему даже не соваться в город, а остановиться на окраине с пастухами.

Происходило это в холодную пору, близкую к зимнему солнцестоянию. Конечно, в местности, привычной скорее к жаре, чем к холоду, и даже случившийся холод здесь был странен. Местность, привычная скорее к поверхности, чем к горе, являлась просто холмистой пустыней с выступающими кое-где из-под песка охристыми песчаниковыми скалами. Ночь выдалась бурной, тучи носились по небу, скрывая звезды и бархатно-фиолетовый цвет южного неба. Мело так, как только в пустыне может мести зимой: только рваные тучи, только ветер, несущий из пустыни холодный песок. Этот ледяной песок кололся болезненно, обжигающе жестко и забивался во все складки и дыры, пропитывал одежду, волосы, мешал видеть и слышать. Путники, топтавшие пустынные дороги в эту пору старались скрыться в любой доступной щели. Азирафелю в его наблюдательском пути повезло, неподалеку от дороги обнаружилась пещера, превращенная пастухами в пристанище для животных, но в эту пещеру, кроме волов, овец и коз, поместилась куча народу. Причем некоторые даже со своими транспортными средствами. Несколько верблюдов, принадлежавшие купцам из неизвестных стран и небольшой ослик, на котором прибыла семья из весьма зрелого мужа с руками плотника и его юной беременной жены.

Присутствие единственной женщины никого не смущало. Тут не привыкли церемониться. Пастухи развели костер, к огню потянулись все, кто поместился в пещере. Запахло жареным мясом, потными грязными телами, козьим пометом. Вино сплотило их еще больше, посыпались вольные шуточки и куплеты на разных местных языках. Но пир оказался испорчен в тот момент, когда женщина, видимо до того долго сдерживавшая боль, начала стонать, а затем и кричать. Муж отнес ее подальше от костра, ближе к овцам, усадил на подстилку из чахлой сухой травы. Что делать дальше никто не знал. Но тут в компании появилась другая женщина. Худая, слегка горбившаяся, одетая в черное и закутанная темным покрывалом до самых глаз, она словно вышла из тени на стене пещеры. Прикрикнув на мужчин у костра, повесила над огнем металлический котелок, слила в него воду, из собранных у караванщиков и пастухов фляг, о чем-то пошепталась с плотником. Он порылся в переметных сумках, вытащил кусок светлой ткани и отдал ей. Потом она прошла к роженице и, сев возле нее спиной к наполнявшим пещеру мужчинам, закрыла ее собой от посторонних взглядов. Кресла для родов, привычного для потомков Авраама тут не было, как и камней, чтоб подложить под колени по обычаям Междуречья, поэтому повитуха усадила роженицу на колени мужа. Пирующие переместились ближе к выходу, но замолчали. Песни и шутки прекратились, голоса стихли до шепота. Повитуха не говорила громко, а шепталась только с роженицей, взяв в свои руки руководство процессом. Азирафель не мог рассмотреть ни лица, ни этих самых рук, которые оказались довольно умелыми. Будущий отец старался за процессом не наблюдать, старательно отворачивая свое бледное лицо в сторону костра. Процесс же длился довольно долго, судя по возрасту, это были ее первые роды. Азирафель вмешиваться не мог, ведь ему поручено наблюдать, так он и наблюдал исправно. Однако, ангел ощущал ее страх, боль и беспокойство. Все это висело над будущей матерью плотным пологом чувств, но с приходом повитухи беспокойство начало таять, постепенно сойдя на нет. А с первым криком ребенка стихло абсолютно все. Ветер прекратился, унеся прочь рваные грозовые тучи. Созвездья расцвели в вышине, среди редких облаков они плыли в торжественной круговерти вечности. И оттуда из глубины Вселенной ярче всех сияла предсказанная Звезда. В пещере сразу же образовалась некоторая суета: пастухи попытались получше разглядеть младенца, нарушая санитарные нормы, путешественники из каравана, оказавшиеся впоследствии, а конкретно — в пятом веке н.э. из «Армянской книги детства» — Балтазаром, Мельхиором и Гаспаром, пошептавшись между собой, поднесли счастливому отцу семейства кое-какие подарки, оказавшиеся впоследствии ладаном, золотом и смирной. После этого пирушка продолжилась. Меж тем повитуха умело омыла младенца, запеленала его в плотный белый квадратный лоскут и подала матери со словами: «Радуйся, Мария!». Та попробовала покормить малыша, стесняясь и улыбаясь. Потом осторожно стала что-то ему напевать про тихую ночь, светлую ночь. В это месте все остальные, насытившись вином и хлебом, тоже притихли и постепенно уснули, даже ангел, что ему-то точно было не свойственно. Уж очень хороша была колыбельная! Когда Азирафель проснулся, пещера опустела. Не осталось ни караванщиков, ни пастухов с их немудреным стадом, ни семейства, пополнившего империю новорожденным. Ангел подошел к остаткам костра, чтобы погасить последние головешки во избежание пожара, но споткнулся о спавшую во тьме пещеры повитуху. Женщина лежала, свернувшись калачиком недалеко от костра, одной рукой обнимая кожаную флягу и стопку пресных лепешек — видимо плату плотника за участие. Покрывало ее, закрывавшее лицо, размоталось, открыв художественно спутанные в косы рыжие космы, скуластое лицо, профиль. Такой знакомый профиль. Так-так! Какое он имеет к этому отношение? Как оказалось совершенно непосредственное. Тогда тот ли это ребенок, рождение которого должно изменить ход истории? Звезда, правда в наличии, как и дарители даров с пастухами. Но мало ли детей родились в этой стране в эту ночь под этой Звездой? Неужели мальчик не тот? И на каком этапе ангел ошибся? Сколько Марий могло быть в Назарете в то время? И сколько их ждали ребенка? Как он мог ошибиться? Этого он понять не мог и предпочел убраться, не разбудив демона и никак не обозначив своего присутствия при процессе. Гавриил вопрос, естественно, задал. А Азирафель нейтрально сообщил ему в ответ, что все прошло в штатном режиме. Роды, как роды, рождество, как рождество…

Конечно, впоследствии евангелисты противоречиво и уклончиво изложили миру разнообразные сведения, которые сообщению Азирафеля ничуть не противоречили, а еще больше запутывали историю, потом она обросла волхвами, именами, поэтическими и магическими подробностями и побрела по свету, как и все подобные истории. Небеса не были против, так как в основной проект все это укладывалось и Гавриила вполне устраивало.

Взгляд второй на Рождество.

Третье письмо, не отправленное адресату.

(черновик объяснительной о родах, принятых в пустыне).

Рождество?! Ну да, брат мой, Сияющий! Невзначай принятые роды, а потом куча неприятностей и объяснений. И Вековой шлейф ехидной славы специалиста по младенцам, приведший впоследствии в этот сатанинский монастырь. Что поделаешь, если Сатана так шутит?

Местность была паршивая — песчаные холмы, зима в ней тоже паршивая — ночной холод с пыльными бурями, а паршивее всего, что в единственную в округе пещеру, пригодную для укрытия, набилась куча народа вместе со своими животными. И тут еще эта девчонка. Которой приспичило рожать в пустыне в мужской толпе и в первый раз. Вот ее страх, как знаток страхов, я почувствовал сразу. Эдакий вселенский страх. Даже не за собственную судьбу в родах, а вечный женский страх о том, что потом будет с ее ребенком. Дурочка. Потом? Ей бы пережить эту ночь! Акушерская помощь даже хуже, чем у шумеров. Там все гораздо благостней происходило. На кирпичных подставочках под колени и в чистом месте. И даже свидетельства о рождении выдавали на глиняных табличках писанные. А тут? Убожество! Ни воды, ни ткани для пеленки! И толпа пьяных придурков вокруг. Ну и стадо баранов не делает обстановку родильного зала стерильной. Короче, у обоих шансов мало, как и у всех в данной чудесной местности. Поэтому для поддержания демографического роста империи несчастные женщины рожают чуть ли не каждый год, теряют семь детей из десяти, стареют к тридцати годам, а если доживают до возраста повитух, то им очень повезло. Придется вмешаться. Уж очень девчонку жалко. И муж у нее какой-то незавидный. Стоит, как истукан, раздумывает видно, то ли ему в пирушке поучаствовать, так как в родах он ничего не смыслит, будучи плотником, то ли просто жене посочувствовать. Да, я вмешался. Баранов разогнал, двуногих тоже, чистой воды раздобыл. Даже пеленок для младенца с мужа вытряс. Не понятно только, что Азирафелю в эдакой компании понадобилось и чего он тут делает? Наблюдает? Или ищет кого? Чтоб облагодетельствовать? Хоть бы не узнал. А то привяжется. А может это и не он вовсе? Я обознался? И не до ангелов мне там было. Девочку пришлось успокаивать. Судя по всему, у нее сильно крыша поехала от страха. Начала мне что-то рассказывать про ангела с фиолетовыми глазами и с благой вестью о будущей трагической судьбе младенца. Спасет мир, а они его распнут? Свои же? Это теперь у ангелов называется благой вестью? Это фиолетовоглазый Гавриил так шутит? Идиот напыщенный. Знаток процесса родов из ребра. Нет, милая, так нельзя! Конечно, всем детям здесь грозит масса опасностей: войны, голод, холера, корь с золотухой и остальные болезни, но для чего ему мать дана? Любить и защищать. От всего этого защищать. А раз ты за него боишься, а не за себя, то и защитить сумеешь. По крайней мере до известного возраста. Подросткового. Да и дальше — кто тебе мешает? Разве он сам? «Отлепитесь от родителей своих»? Я вас умоляю! Пуповину отрезать-то можно, но сердцем не отлепишься никогда. Сердце будет чувствовать, все чувствовать, что с ним происходит, пока не остановится. Твое сердце я имею в виду. Уж поверь. Мы защищаем лучше всего тех, кого любим. А теперь дыши, милая. И тужься. Вот таким вот образом. В муках? А фиг вам! И даже без чудес, только грамотная психотерапия и правильное дыхание. Муки забудутся, а миг, когда впервые приложила его к груди, будешь почитать счастливейшим мигом своей жизни до самой смерти. Если наши заставят объясняться, за каким чертом я в этом поучаствовал, так и объясню, что назло порочному божьему замыслу про «рожать в муках будешь»! Хрен вам и тележка этого вонючего козьего помета, которым весь этот родильный зал украшен. Ах да! Звезда там за дверью светит? Глаз отца? Не смешите меня, старую повитуху! Отцы нормальные рядом с семьей и детьми. А это — так, мифология! Потом все бараны мужеского полу ломанулись посмотреть на звезду и улучшение погоды. И, кстати, если уж на то пошло, звезда эта вовсе не ангельская заслуга. Так, «ути-пути какие пальчики» и все остальное на месте. Пацан, как пацан. Орет, как здоровый и голодный. Будет орать, животик погладь теплой ладонью и спой ему что-нибудь… про звезды… Как ее звали? Мириам, конечно. Тут каждая вторая Мириам. Мария. И радуйся, Мария! Пока он с тобой — радуйся. Хорошая девочка. Нашептала мужу про флягу и хлеб. Он тоже не жадный. Просто бережливый отец семейства. И вино во фляжке неплохое. Так что песню ее я слушал сытым и слегка хмельным. А проснулся — никого в сарае. Даже ангел смылся. Хорошо, что меня не узнал. Может быть, мне это все приснилось? От постоянного страха моего за этих чумазых мелких засранцев, которые медленно, но верно и всегда меняют мир, а иногда даже спасают?

П.с. через 33 года. Да, я тогда это не отправил. И что? Просто ходил плотник по стране, мастерил всякое из дерева. И проповедовал заодно. Учил быть всех добрыми и стараться для других. Причем безвозмездно и не из страха. Никогда не обещал райские кущи или адские ямы. Просто просил быть добрыми друг к другу. Потому что только так можно выжить. В противовес к эгоистичным и жадным богам античности, которые все под себя и для себя. И не он Дьявола придумал.

Не отправил. Может зря?

…Азирафель продолжал медитировать над хрустальным шаром аквариума, Дагон молча и тактично давился третьей чашкой кофе, но в конце концов не выдержал: «Тоже мне, связь у вас! Хрустальные шары, аки аквариумы. Поехали в Тадфилд, все проверишь, поговоришь с ним. Представляю себе сюрприз!»

Тут он перехватил взгляд ангела и поправился: «Для Кроули сюрприз я имею в виду. В назидание.»

— Нет. Мне еще на Небесах надо кое-что успеть сделать, — отвел взгляд Азирафель.

24 декабря полдень.

Традиции Рождества в Тадфилде за последние четыре года претерпели существенные изменения. Все началось с предложения Брайана начинать исправлять планету с себя, а для этого не наряжать ни срубленные, ни пластмассовые елки в Рождество. Поэтому в первый год наряжали елку в школьном дворе, это сделало отличную рекламу их инициативе. Во второй год из-за ковида украсили лампочками старый тис на кладбище у церкви. Викарий не возражал, так как все пришли в масках и тщательно мыли руки. В прошлом году решили наряжать сосну во дворе мисс Спринг по случаю ее девяностолетия (мисс, а не сосны). В этот раз пока решали, что предпочтительнее можжевельник у дома мистера Тейлора или яблоня Анафемы, Джонсон и Адам выиграли в очень сложной ботанической онлайн-викторине, причем Адам отвечал на вопросы о наземных растениях, а Джонсон о водных. В награду от фирмы «Назаретские штучки», которая и проводила это ботаническое мероприятие, пришла огромная посылка с большим количеством разборных фанерных кормушек для птиц и увесистым мешочком корма к ним. А к Рождеству обещался приехать и представитель фирмы с сюрпризом. Было решено, что сборка и развешивание кормушек по всей округе вполне может являться альтернативой обряжанию срубленной елки для складывания подарков. Близнецы из-за небольшого возраста и отсутствия жизненного опыта начали было возражать, если елку не ставить, где утром искать подарки. На что получили вполне резонное объяснение, если кто был хорошим мальчиком или девочкой, подарки его найдут и без елки. Поэтому в Сочельник большая компания из Этих и Джонсонитов в беседке у Жасминового коттеджа занималась сборкой под руководством Ньюта. Кормушки у него легко получались. Близнецы присутствовали, зарабатывая очки в качестве хорошего мальчика и девочки раскрашиванием крыши кормушек быстросохнущей краской.

День был чудесным, как и всегда на Рождество в Тадфилде: мороз и солнце. Причем мороз легкий и снег красивый. Ожидались также тыква с изюмом и орехами и ванильное печенье от Анафемы, староанглийский пудинг и жареный гусь от Дейдре Янг и сладкие рассыпчатые пирожки от Пеппер с мамой. Поэтому в коттедже кипела своя работа, а дети преспокойно беседовали в беседке. Ведь именно для бесед и строятся беседки.

Из закрытого чата блога Анафемы Гаджет «Эра Водолея».

Марджори-Иезавель:

Привет, дорогая! Я связалась с мистером Азирафелем и рассказала ему твой сон. Кажется, он не очень поверил. Или обиделся. Я это даже через океаны почувствовала. Как там у вас сочельник? Снег, наверное? Как я скучаю по снегу!

Анафема:

Да, погода чудесная. Мороз и солнце. Наготовили вкусняшек. А в беседке дети с безалкогольным глинвейном разговоры ведут сложные и интересные. Джонсон тут рассказывал про агента разведки, с которым в Эдинбурге познакомился. Там они выслеживали шпионов, ищущих Книгу жизни. Представь! Вначале ему никто не поверил, несмотря на благодарность письменную и чек на сто долларов от этого агента. Где Джонсон и где разведка?! Малый он умный, но уж очень неспортивный! Но потом явился этот самый агент Даг Гон. Притащил в подарок странную рыбку с рубиновыми глазами. Ты бы видела его ауру!

Марджори-Иезавель:

Ты и рыбью ауру видишь?

Анафема:

Нет. Разведческую ауру. Может она там у них у всех такая. Странная. Но главное не это. После такого явления дети поверили и стали болтать о Книге жизни. Очень интересно они рассуждали об этой самой книге. Здраво.

Марджори-Иезавель:

Они повзрослели. Вот и рассуждают о взрослом.

Анафема: Ты бы видела их лица!

В беседке меж тем текла беседа.

Уинслидейл:

Мне все же интересно, если это было до начала времен, то из чего она была? Бумагу не изобрели еще, пергамент? Тоже сомнительно. Если на глине, учитывая опыт лепки человека богом, то слишком громоздкая.

Пеппер:

Глина? Слишком громоздкая. Если предполагается в нее столько впихнуть! Может она вообще виртуальная. Никто не знает, что такое Бог. Может это компьютер вообще. А остальное — сказки для необразованных и детей.

Брайян:

Скажешь тоже! Компьютер. Это тебя Адам на «Матрицу» водил, не иначе. Книга жизни — философский вопрос из разряда что первично — материя или сознание.

Адам:

Или яйцо и курица. Не делали же на небесах электронных книг!

Джонсон:

По мне, так на Небесах вообще ничего не делали. Это все мы, люди.

Адам:

И тут просто непонятно — кто есть кто. Про этих агентов и прочих участников. Ну я о прошлых делах. Все ходят меж людей, все пользуются людскими чувствами и материальными объектами. В конце концов это люди всех их и придумали. Опять возвращаемся к вопросу яйца и курицы. И кто докажет им, что жизнь никто отнимать не имеет права? Бог? Не убий, а потом стирать с лица земли? Может Он занят в другом мире. Ну вдруг? А вдруг его вообще и нет. Пятьдесят на пятьдесят.

Джонсон:

Слушайте, я вдруг понял смысл. Той общечеловеческой пословицы про вырастить сына, построить дом и посадить дерево. Дом — это же наша Земля, которую всем надо беречь. А беречь и означает строить, то есть созидать, а не портить и разрушать. Вырастить сына… и дочь тоже, конечно, Пеппер! Речь идет просто о будущих поколениях, о детях всей планеты. И дерево. Вот в деревьях вся сила. Они заботятся о нас, дают нам кислород для дыхания, то есть для жизни, а еще они хранят память о прошедшем в вековых кольцах своих стволов. Что если эта Книга…

В это время Анафема забежала попросить помочь со стульями, так как по ее предчувствиям ожидаются еще гости.

Прибытие компании в Бентли очень оживило посиделки. Сюрприз явно удался. Горшки с цветами, принятые с благодарностью и быстро перенесенные в дом, оторвали всех от стола ненадолго. Мюриэль с Эриком вписались в компанию Этих и Джонсонитов и охотно участвовали в разговорах. Подозрительно молчаливый херувим Метатрон дулся на всех, но пудинг попробовал, да и Кроули сидел с краю стола молча и задумчиво смотрел на компанию. А остальные живенько, с интересом и смехом разговаривали о традициях, елках, деревьях. Потом все как-то незаметно перешло к проблемам сегодняшнего дня. И вернула всех туда от праздника Пеппер, которая вдруг сказала, перехватив взгляд Кроули: «Вот мы тут сидим, рассуждаем, вкусняшки на столе. Но в то же время всегда на Земле кто-то воюет, голодает и болеет. И всегда найдутся или террористы и милитаристы, которым не война, а мать родная, лишь бы продать свое оружие в третьи страны и развязать очередную заварушку в борьбе за ресурсы и территории. И что с этим делать?»

Джошуа подал ей очередной кусок пудинга со словами:

«Вся мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать то же самое. Ведь так просто.» И на сегодняшний день, пока есть тут такие, как вы все — Земля будет жить спокойно. Несмотря ни на что. У вас есть желание выстроить лучший мир, а если есть желание, будут и силы, и возможности. Вы — люди, и у вас есть свобода выбора. Главное — выбрать правильно и чаще говорить друг с другом. По-доброму говорить, а не оружием бряцать. Что касается Книги, то вам ее и писать дальше. Аккуратно с добром и милосердием, как вы это умеете. Стоит захотеть, и никаких армагеддонов не устраивать.

После этих слов Кроули вдруг встал, извинился и вышел прочь из теплого круга в беседке. Через минуту Джошуа направился следом. Остальные продолжали весело наслаждаться десертом.

Демон стоял в тени высокой ели и смотрел на небо. Над Тадфилдом пламенело Северное сияние. Только посвященные в тайну бытия могли знать, что это проекция суеты на Небесах. Так оно и было: ангелы под руководством Азирафеля раскрашивали все вокруг акварельными красками. Кроули посмотрел на всполохи недолго, а потом ушел в машину. Джошуа следом за ним приоткрыл дверь: «Можно? Ты в порядке?» Тот только усмехнулся в ответ, но промолчал. Да и что говорить? Все дело в том, что надо было правильно загадывать желание. Иногда все сбывается слишком буквально. Он загадал увидеть Ангела. Вот и увидел это небесное рисование. А если бы загадал поговорить, то тот просто бы позвонил по телефону. Он там очень занят. И такой радостный. С чего бы это?!

Джошуа усмехнулся, покачал головой, слегка прищелкнул пальцами и ушел в беседку к десерту.

Серебристая голубоватая то ли звезда, то ли снежинка тихо и осторожно планировала прямиком с небес на верхушку ели…

20. Леса планеты Земля.

Любовь и долгий путь рождают книгу,

И если нет в ней стран и поцелуев,

Нет человека с полными руками

И женщины нет в каждой капле,

Нет голода, желанья, гнева и дорог, —

Ни колоколом, ни щитом не станет книга,

Нет глаз у книги, рот закрыт и мёртв,

Как предписанье Ветхого Завета.

Любил я страсти тесное сплетенье,

в любви, в крови я находил стихи.

В земле суровой утвердил я розу

и за нее роса с огнем боролась.

Вот почему я шел вперед и пел.

(Пабло Неруда)

Между «до начала времен» и «скандальчиком».

Ну, вот. Он стоит перед Создателем. Наконец. Можно будет все спросить. А может и нельзя. Ведь вызвали же его не просто так? Или этот пролетавший симпатичный ангел что-нибудь брякнул наверху невпопад про ящик для предложений?

Создатель рассматривал свое создание. Ничего особенного. Руки, крылья, голова, цвет волос, правда, интересный получился, и глаза — мед и янтарь, что бы это не значило, но выглядит красиво. Двое на одно лицо, но так отличаются! Создателю просто надоело повторяться и делать всех одинаковыми. Он назовет это разнообразием. Возможно, как раз это стало решающим экспериментом перед созданием человечества. В планах и мечтах шел дальше — люди: мужчина и женщина и предположительная возможность ими самим создавать будущих людей. Способ еще только обдумывался. Но эти двое расширили горизонт возможностей экспериментирования просто безгранично! Игра становилась все интересней. Разнообразие давало контрасты, шутило противоположностями и призывало соблюдать равновесие. Равновесие? Какая хрупкая субстанция! Какая рискованная! Но такая интересная! Взять хотя бы этих двоих ангелов, созданных одновременно. Тот, второй, Рафаил: со светлыми волосами цвета платины и зелеными, почти бирюзовыми глазами, прозрачный от своего сияющего ледяного света — олицетворение стройного порядка, покоя, неизменности и смирения. И этот пылающий сгусток творческой энергии, легкий, изменчивый и быстрый, как само время, с которым оба на короткой ноге! Созданы в одно и то же мгновение, и такая разница? И внешне, и внутренне? Просто, в этого попала невзначай некая особенно яркая искра божественного вдохновения, породившая это самое воображение. Да, воображение у него посильнее, чем у прочих. Кто бишь об этом поговаривал? Да Люцифер и говорил. Что звезды у него получаются превосходно, и туманность весьма удачна. Итак.

— Итак. Ты верно думаешь, для чего тебя позвали? Не отвечай, это риторический вопрос. В отличие от твоих на такие вопросы отвечать не надо. Они часть моего монолога. Итак. Видишь эту книгу? Нет, это не новая инструкция по созданию сверхновых. Да, она очень большая. Это неудобно и опасно. Всяк ее заметит. И всяк захочет воспользоваться. Потому что это и есть Книга жизни. То есть там написано все, что мною запланировано для всего сущего на вечные времена. Да. На вечные времена. Потому и большая. Очень. И это только первый сезон. То есть еще продолжает самопроизвольно писаться. И это продлится вечно. Сама собой. Сложнейшая технология. Так вот. Эту Книгу надо надежным образом спрятать от всех. Потому что кто попало уже начинает в нее заглядывать. Так что надо спрятать и забыть куда положил. Причем, спрятать так, чтобы процесс ее роста продолжался, но никому не был заметен. И чтобы уничтожить ее никто не мог. И внести правки — тоже. Какие будут соображения? Ну? Теперь отвечай!

— Спрятать? Скрыть? Схоронить? Заныкать? Убрать?

— Заныкать. Именно.

— А из чего она?

— Какое это имеет значение?! Кажется, люди назовут это бумагой и будут получать из растительных материалов.

— Из растительных? Любых? Нет, наверное, не все сгодятся?

— Что тут непонятного! Любого своими вопросами выбесишь. Бумага — это тонкий листовой материал, полученный путем механической или химической обработки целлюлозных волокон, из древесины, тряпок, трав или других растительных источников, в воде, после слива воды через мелкую сетку, оставляя волокно равномерно распределенным на поверхности, с последующим прессованием и сушкой. Бамбук, пенька, отходы шелковых коконов, рисовая солома, деревянные обрезки с любых деревьев. Некоторые будут делать из продуктов жизнедеятельности травоядных животных. Слоновьи какашки, если точнее. Какое это имеет значение?

— Если повернуть время вспять и превратить ее в исходный материал? Книгу, то есть бумагу — снова в растения. Растения — свидетели жизни, дающие жизнь. В вековых стволах они запишут все, что будет прожито. Запакуют в семена и ростки. В цветы и плоды. Постоянно возобновляемый ресурс с неисчерпаемым запасом памяти! Лепестки яблони разлетятся над Землей… И это никогда не кончится. И никто не найдет. И уж точно, никто ничего исправить в ней не сможет. И вычеркнуть тоже… Потом Ваши запланированные люди наделают из нее своих книг. Разных. И эти книги помогут им творить будущее… По Вашему плану.

— Давай. Молодец. Верти время вспять только для Книги. Ювелирная работа? Ювелирная работа! Прекрасно! Эти, самые толстые, назовем секвойя. Дубы тоже смогут многое сохранить! Да и любая травинка в поле тоже. И никто не найдет. И не изменит. Люди будут делать из растений бумагу? И напишут на ней тысячи тысяч своих книг? В которых тысячи и тысячи раз расскажут, как сохранить этот мир? Отличная работа. Выше ожидаемого! Только ты об этом забудешь, и никому никогда этого не расскажешь. Ни врагу, ни другу. Иначе я тебя накажу. Просто ужасным образом жестоко накажу. Тебе, надеюсь, все ясно?!

— Нет, Господи, а что такое «накажу»? И что такое враг и …друг?

Эпилог. Сны в запахе еловых ветвей.

Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки;

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!

(Осип Мандельштам 1908г.)

Конечно, ближе к утру и свету все разошлись: сытые, довольные и с подарками. А дома улеглись спать. И снились им чудесные сны. А других и не снится после того, как надышишься фитонцидами рождественской ели.

Мюриэль без сна тихо сидела с книгой на диване в беседке.

Эрик задремал, опустив голову на ее плечо. Эрику снился зеленый сад, над которым сияло солнце. Сквозь густую листву пробивались лучи света. Вдруг из самого светлого из них услышал он знакомый голос: «Эй, бесенок! Ты потерялся?»

— Я ищу Мюриэль, — ответил он отважно.

— Мюриэль? И зачем ты ее ищешь? — ответил ему приятный веселый голос.

— Как зачем? Она мой друг, и я хочу показать ей сад. И я всегда хочу быть рядом с ней и оберегать ее, — и тут увидел он, как из блистающих в луче пылинок собралась тонкая девичья фигурка. Мюриэль вышла к нему из света, словно сотканная из тысяч сияющих искр. Она улыбалась: «Я здесь! Я всегда здесь!»

Близнецы сопели в своих кроватках и смотрели одинаковый сон. Далеко-далеко в огромном хвойном лесу, называемом тайгой они сажали новые ели и кедры вместо сгоревших. И Джошуа рассказывал сколько кислорода получится из этого посаженного ими нового леса. Считать они еще не умели и в цифрах не сильно понимали. О круговороте газов в крови они пока тоже не все поняли до конца. Однако, им стало ясно, что теперь кислорода хватит надолго.

Херувим-Метатрон спал в старой кроватке близнецов и смотрел свои безмолвные сны. И снилась ему зимняя тундра. Над лишайниками, укрытыми сугробами, и голыми лиственницами плясало северное сияние, а в глубине тьмы полярной ночи горели факелы газовых месторождений.

Брайан во сне видел, как толпа раскрашенных синей краской лохматых людей, украшенных ветвями цветущего терновника, пляшет под высокими сводами ясеней, а кто-то важный в белом срезает с древнего дуба ветвь золотой омелы. Он посмотрел на свои руки, окрашенные синим, поправил шкуру на плечах, рассмеялся и тоже пустился в пляс. Видимо, действие происходило в Старой Англии.

Джонсону снилась Пеппер. Она, словно русалка, украшенная белыми кувшинками и розовыми лотосами, в ожерельях из раковин и жемчужин красиво плыла по высоким волнам, смеялась и звала его за собой. Естественно, у нее был прекрасный хвост. В бирюзовой воде змеились листья подводных растений и играли рыбы, не известные науке.

Пеппер видела сон, рассказанный старой корабельной сосной. Она оказалась мачтой на старинном корабле пиратов-рабовладельцев. Именно на этом корабле везли в Англию ее предков. Сон был грустным, Пеппер хотелось сбросить цепи и улететь прочь над волнами. Ей очень хотелось свободы и радости. Хотелось плыть по волнам смеяться и петь. Возможно, во сне она бы не отказалась от красивого рыбьего хвоста.

Уинслидейл видел во сне далекий северный город, окруженный врагами. Жители его упорно оборонялись, они мерзли и голодали. Молодая девушка топила печь буржуйку деревяшками от старинного грушевого книжного шкафа и варила похлебку из кожаных переплетов древних фолиантов. Именно так спаслась от смерти его прабабушка. Переводчица с русского. Будущая жена лейтенанта союзных войск. Крохотный резной кусочек дверцы шкафа из старой груши она привезла с собой — искусно вырезанная груша с тонким листиком. Для памяти. Чтобы никто не забыл о войне и голоде.

Адаму снился окруженный куполообразными прозрачными строениями огромный сад. И в саду росли яблони. Украшенные красными плодами они так и звали его к себе. Почва под деревьями тоже отливала всеми оттенками багрянца, и небо над садом выглядело странно. Не земное это было небо, а явно марсианское. Естественно, он сорвал плод, подумав при этом о том, как много еще надо успеть увидеть, узнать и сделать.

Ньюту не снилось ничего, он просто мыл посуду после посиделок.

Однако, Анафеме приснился очередной вещий сон…

На верхушке тадфилдской ели Кроули и Азирафель молча выпивают за Рождество.

— Итак… — Кроули не выдержал первым.

— Итак? Что мы имеем?

— Итак, Первое. Мы имеем подарок от небесного юридического контролера Рафаила, — Кроули достал из кармана небольшую серебряную трубу и повесил на ближайшую еловую ветку, — За ненадобностью подачи трубного сигнала к началу второго пришествия, в связи с полной отменой такового на вечные времена.

— А если люди дунут в эту трубу…?

— Люди? Труба так не работает. Дунут, получат джаз Гленна Миллера. Это просто музыкальный инструмент. Мне Рафаил сказал.

— Хорошо. Рафаилу можно верить. Второе? Имеем наверху легионы ангелов, бесконечно преданных делу света, но не желающих уничтожать создания господни на планете Земля. Так как, во-первых, это совершенно бессмысленно. Во-вторых, абсолютно технически невыполнимо. Как можно себе представить при нынешней кадровой проблеме…

— При кадровой проблеме в обеих конторах…

— Да, спасибо. Никто не сможет в некий промежуток времени осуществить это вселенское таскание несчастных душ вверх или вниз, проводя при этом в каждом отдельном случае непредвзятое тщательное и поучительное расследование людских деяний. Объем будет таков, что произойдет просто грандиозная вселенская толкотня и путаница. Потоки пересекутся и перемешаются.

— Короче. Во-вторых, и в-третьих, ни в Преисподней, ни на Небесах никто не сможет осуществить это масштабное мероприятие. Да и не захочет. Не знаю, как у вас там, а у нас мартышкиным трудом никто не станет заниматься себе же в убыток. А грешников для нас и в текущем порядке хватает.

— В-четвертых. Всадники?

— Всадники? Вряд ли. Я говорил с ними по пути. Ну, ты понимаешь куда. Они, конечно, хотели бы. Но ничего не выйдет. Задержались у Владыки. Пьют чай и решают на чем им ездить. Кони уже не стильно. А мотоциклы… В тот раз последним ехал Белый. Так не поверишь! Отравился выхлопными газами. На велосипедах не солидно. Собирались пересесть на электротранспорт. Можно и трамваем отрезать голову при желании. Но во вселенском масштабе на всех трамваев не хватит. Владыка долго смеялся. Как Тень творения, Он не хочет исчезнуть вместе с творением. Короче, Всадники никуда не едут.

— Хорошо. Тогда — в-пятых. Книга жизни, судя по всему, вне досягаемости и никто не может изменить в ней ни слова. Что скажешь?

— Книга? Причем тут я? Нет. В этой ситуации главная составляющая — шестая. И это люди.

— Ты опустил Сына божьего.

— Ничего я не упустил. Он сам считает себя человеком. И стоит на стороне людей. А люди сами планету не уничтожат. Не все они идиоты, чтобы рубить ветку, на которой сидят. Умные не дадут такому случиться. Посмотри на детей. Слова «будьте добры друг к другу» живут в их сердцах. Даже если они не слышали ничего о Джошуа и знают совсем другие сказки.

— Дети вырастают из сказок. И несут в жизнь все главное из них. Идет новая эпоха. Их время…

— Но вот вопрос: куда отправить Метатрона?

— Это просто. Херувимская школа. Но почему он молчит? Твоя работа?

— Вот и пусть помолчит. А, впрочем, решайте сами. На результат это уже не влияет. Вывод. За неимением шести составляющих конец света отменяется.

— Именно, — Азирафель наполнил бокалы еще раз, — И скажи, пожалуйста, почему после очередного армагеддона мы с тобой напиваемся в каком-нибудь экзотическом месте? Может, потому что это только «наше»?

— «Наше»? Приятно слышать, что у нас есть нечто «наше». И это ты, Ангел, напиваешься. Я только пригубил, помня о том, что безопасной дозы алкоголя не существует. Да и что еще делать? Поселиться в коттедже с розами и бесить друг друга всю оставшуюся вечность? Увольте.

— Интересно ты заговорил.

— Интересно, что ты вообще со мной заговорил.

— Оставь, пожалуйста. Да, я был не прав. Ты, это ты. И ты мой друг такой, как есть. И менять тебя совершенно не считаю нужным. Кем хочешь, тем и оставайся. Хоть демоном, хоть утконосом. Главное — будь собой. Но танцевать на елке не стану. Могу свалиться. Что касается будущего, я останусь в магазине и продолжу делать то, что мне нравится. Мюриэль станет мне помогать. Или я ей. Как получится. Можем, кстати, и Эрика привлечь. В виде жеста доброй воли. На небесах теперь никакого тоталитаризма. Мы решили изменить систему. А раз нас никто после этого вниз еще не скинул, значит, Создатель не против. Рафаил сочинил юридически обоснованное положение. Выборный раз в десять лет Совет ангелов. Облегчаем Господу работу. В этом году Саракаэля председателем выбрали. Он себя простил и встал с кресла, наконец. Все налаживается. А ты? «Кровля и стеклопакет»? Серьезно?

— Я? Что — я? Работающий пенсионер на удаленке. И чем тебе фирма не угодила? Конечно, кровля вам наверху не нужна. А стеклопакеты очень зашли. Михаила позлить хотел, но он игры слов не понял. Слаб в земной лингвистике. Русского не знает, а зря. Майкл, Майкл, а на деле просто Михон. Отличный был проект. Грандиозного нахальства проектик. Начальству понравилось. Особенно, что хотя никто из ангелов людских молитв не слышал, это их ничуть не волновало. И не говори ничего. Это ты землевладелец. А мне зарабатывать надо. Квартплата в Мейфейре нынче дорога, Ад за нее не платит, даже пенсионерам. А у меня повышенный расход воды для растений. Снял квартирку поскромнее и от Джошуа съехал. С растениями вместе. У него своя жизнь. Человеческая.

— А может… может ты ко мне переедешь?

— К тебе? Нет уж. Поверь, так лучше будет. К тому же я люблю поспать, а ты громко шелестишь страницами, когда читаешь по ночам. И у тебя там теперь полно помощников.

Азирафель возмущенно замахал руками. В ветках ели засвистели встревоженные птицы.

— Ты слышал? Там же птицы. Не маши так руками.

— Да. Это соловей?

— Нет, начитанный мой друг. Это просто черный дрозд. Он тут зимует. Но свистит приятно. Не будем ему мешать…

Тут близнецы заворочались в кроватках, и Анафема проснулась: «Приснится же такое! Хотя, это вполне в стиле мастеров по починке великов: сидеть на елке и распивать шампанское. Ветераны апокалипсиса! Но что у них будет дальше? А разве не все равно? Это история вовсе не об отношениях демона и ангела. С ними, как раз все ясно — не такие уж они и разные! Эта история о нас и наших детях. Ведь именно от нас всех и зависит дальнейшее существование мира.»

Она вышла в сад. Звезды уже начинали гаснуть, на востоке светлело небо нового дня всей оставшейся жизни, в которой она собиралась ценить каждый миг. Недалеко от верхушки на ели появилась новая игрушка — маленькая серебристая труба.

Примечания заключительные:

«Вся мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать то же самое. Ведь так просто» - Лев Николаевич Толстой «Война и мир». Это самая главная мысль его романа. Как во всех книгах об Иисусе главное — его призыв быть добрыми друг к другу. Так что я экономлю вам время — можно не читать два толстых тома от Льва Николаевича. Хотя, прочесть все же стоит.

«Бук» — общеизвестный синоним «литературы». Например, английское слово book (книга) происходит от готского слова, означающего буквы, и так же, как и немецкое Buchstabe, связано этимологически со словом beech (бук), поскольку таблички для писания делались из бука. Как писал епископ-поэт шестого века Венантий Фортунат: «Barbara fraxineis pingatur rипа tabellis» («Пусть варварские руны будут написаны на табличках из бука».) Посказка-то была в самой середине.

Пара заключительных слов от автора.

Ну вот, как и обещано, все закончено в саду и даже в коттедже. Расклад не всем понравится. Что делать? Все мы разные и это вполне допустимо. Только есть общее у всех — мы живем в одном доме. И берегите этот дом — Землю, дети мои!