О воспитании (гет)

Дверь в кабинет Анюты, Анны Дмитриевны Тихоновой, в девичестве Кузнечик, как водится, стояла нараспашку, а сама Анюта почему-то балансировала на стуле у окна. Сальников негромко кашлянул, чтобы ненароком не напугать, и постучал по косяку.

— Михалыч, ты? — пропела Анюта. — Будь человеком, поддержи, а то навернусь, и придётся тебе самому товарищей из районо принимать...

Истинной солидности в Анюте с годами так и не появилось, всё так и скакала в полном соответствии со своей девичьей фамилией. Правда, научилась более или менее достоверно изображать эту самую солидность перед товарищами из районо, гороно и облоно, и то ладно. Зато дети её обожали, сотрудники уважали, и вообще, смотрелась она на тёть Настином месте хорошо и правильно. Сальников подошёл к своей бывшей однокласснице и Таткиной лучшей подруге со спины и уверенно взял её за талию.

— Ты б ещё на стульчик от пианино встала, мать, — проворчал он.

— Вова-а?! — обрадовалась Анюта. — Нашлась пропажа!

Она наконец дотянулась, зацепила двумя зажимами-прищепками край занавески, облегчённо вздохнула и спорхнула со стула на пол, оперевшись на руку Сальникова. Здесь она слегка его приобняла, отстранившись, внимательно посмотрела на него поверх очков и спросила:

— Чай будешь, вечно голодный опер?

— Не-а, — протянул он, — ты не поверишь, но я недавно позавтракал.

— И это в среду в полдвенадцатого? Действительно, трудно поверить, — согласилась Анюта и добавила: — Ну и ладно. А то где чай с тобой, там и печенюшки, а я на диете.

— Опять?

— Всегда, — рассмеялась она и протиснулась вдоль подоконника на своё место за столом.

Сальников же закрыл дверь кабинета, а потом взял стул и уселся напротив.

— По какому поводу товарищи из районо?

— По поводу ремонта актового зала и некоторых подсобных помещений. Буду показывать и объяснять, насколько всё плохо.

— И насколько же?

— Накануне концерта по поводу седьмого ноября на сцене в актовом зале просел пол под пианино. Чтобы поднять инструмент, пришлось разобрать тот угол сцены, и оказалось, что там прогнило всё, что возможно, так что хорошо, что пол просел под пианино, а не под детским хором. А десять дней назад во время репетиции театрального кружка из дыры, образоваршейся в том месте, где разобрали, послушать постановку вышла здоровенная крыса.

— Визгу много было? — поинтересоваля Владимир Сергеевич.

— Ещё бы, — хихикнула Анюта. — Музручка Тонечка Осокина и девчонки враз на стулья взлетели и в крик, а мальчишки не растерялись, в три швабры и один совок загнали этого грызуна-театрала назад в дыру. Потом Михалыч отверстие временно досками забил.

— Помощь нужна? — спросил Сальников.

— Если до Нового года ремонтников не пришлют, то не откажусь. Надо будет какой-нибудь временный помост соорудить, чтоб хоть праздничный концерт провести. Михалыч сказал, работы на пятерых мужиков на полдня. Он, ты, мой Васенька, ну, и пару недавних выпускников привлеку.

— Вот только Васеньку не надо, — фыркнул Сальников, — а тот помост построим, а что-нибудь другое разрушим...

Васенькой Анюта именовала своего горячо любимого мужа, человека добрейшей души и мощного телосложения, к которому Владимир Сергеевич относился в целом хорошо, но с опаской, потому что был Василий Тихонов, особенно по молодости, средних масштабов стихийным бедствием. К примеру, в день знакомства двадцать пять лет назад, когда Анюта впервые привела своего суженого в их с Таткой новую и ещё толклом не обжитую однокомнатную квартиру, Вася вышел на кухню покурить и ненароком поджёг занавеску. Ну, сам поджёг, сам и потушил, долго извинялся и был прощён, но несколько дней спустя пришёл опять, принёс новые симпатичные занавески, которые они и брать-то не хотели, но он очень настаивал. Вопрос "брать или не брать" так и не был решён, Васю пригласили посидеть, Анюту позвали тоже и снова поужинали все вместе в тёплой и дружеской обстановке. В какой-то момент Вася отлучился, а через несколько минут в кухне что-то дико загрохотало. Оказалось, что он попросту решил сам новые занавески повесить, и дело с концом. Встал для этого на табуретку, которая не выдержала его без малого сто килограммов и слоновью грацию — ножки подломились, и Вася рухнул, увлекая за собой занавеску вместе с карнизом, а заодно и стоящую на плите большую кастрюлю со щами. Впрочем, хорошее в той истории тоже было: кастрюлю они уже успели ополовинить, щи остыли, а сам герой каким-то чудом не покалечился.

— Вот зря ты так, — упрекнула Сальникова Анюта, — он же старается. Между прочим, за последние три года всего два происшествия.

— Уже два? — оживился Владимир Сергеевич. — Я что-то пропустил?

Тихонова посмотрела укоризненно, а потом махнула рукой:

— Ладно, тебе расскажу. Всё равно войдёт теперь в семейный фольклор... В общем, две недели назад приходит Томочка домой из школы... — Тамарой звали младшую из трёх Тихоновских девчонок, — и обнаруживает, что в квартире стоит какой-то сильный запах. Она открывает дверь на кухню, запах ещё усиливается, к носкам её туфель вытекает какой-то подозрительный маслянистый ручеёк и, брезгливо отряхивая лапы, выходит наш Котофей. Посреди кухни на столе она замечает листок бумаги, вдоль стены кое-как добирается до стола, чтобы прочитать оставленную Васенькой записку: "Дорогие мои! Я разлил масло. Извините меня, пожалуйста. Ушёл на партсобрание. Папа..."

— Какое масло? — с трудом выдавил Сальников.

— Базарное, нерафинированное. Прямо с Украины. Мы всегда летом пятилитровый бутыль покупаем, вот его Васенька и разгрохал. Смешно тебе? А мы полдня всей семьёй убирали, — вздохнула меланхолично Анюта и тут же прыснула, — потому что оно ровным слоем весь пол в кухне покрыло и во все возможные щели затекло. Потом ещё дня три поскальзывались, а от запаха до сих пор не избавились полностью...

Отсмеявшись, Сальников сказал:

— Нет, Ань, при всей симпатии к Васе, давай лучше я на строительство помоста Платона Штольмана позову и пару молодых оперов привлеку, которые за вкусный обед и приглашение на концерт будут рады доброе дело сделать.

— Да ладно, — повела плечом Анюта, — скорей всего, и не понадобится, потому что пришлют они бригаду, никуда не денутся. Пусть попробуют не прислать, мы с Михалычем их в актовом зале запрём, с крысой... Но я тебе позвоню, если что. Ты мне лучше скажи, ты сам-то на концерт придёшь?

— Конечно.

— А споёшь?

— А куда я от вас денусь.

— Что, в этот раз даже отговариваться не будешь? — изумилась Анюта.

— А зачем? Всё равно же вы меня не мытьём, так катаньем на сцену вытащите. Так лучше я со своей гитарой приду, потому что играть очередной раз на том, что у вас тут в наличии имеется, у меня нервов не хватит... И вообще, Ань, — добавил он, — я в этот раз не один приду.

Тихонова поспешно прижала очки к переносице и уставилась на него во все глаза.

— Не один? — переспросила она осторожно. — А с кем?

— С невестой, — ответил Сальников решительно.

Анюта прямо взмыла над стулом, потом присела обратно, снова подскочила, обежала стол, расцеловала его в обе щёки, потом вернулась на своё место и заявила: — Ну, наконец-то, Вова, а то я уже устала делать вид, что всё в порядке!

На самом деле, Аня особо никогда этот самый вид и не делала. Долго и сильно тосковала по Татке, с которой они ещё с военных лет были не разлей вода. Особенно расклеивалась, когда Машу видела, то и дело выходила из комнаты поплакать. Но постепенно притерпелась, как и все они, и общаться стало возможно почти без горечи. Лет шесть назад, когда Сальников забежал к Анюте с Васей в гости по их настойчивому приглашению, за столом с ними вдруг оказалась четвёртой симпатичная соседка, а месяца три спустя — Васина эффектная троюродная сестра. В тот вечер, собравшись провожать эту самую сестру домой, Владимир Сергеевич шепнул Анюте, чтобы завязывала со сводничеством, пока он ей уши не надрал и к ним в гости ходить не перестал. Она тяжело вздохнула: "Тёти Насти на тебя нет", но больше такие прецеденты не повторялись. Сейчас же она совершенно искренне за него радовалась и прямо ёрзала на своём стуле от любопытства:

— Ну, рассказывай!

— Что?

— Как что?! Кто она? Я её знаю?

— Нет. Я и сам её знаю всего полгода.

— Так скоропалительно?

— Не скоропалительно, а стремительно.

— Да? Ну, ладно. Слушай, мне что, клещами из тебя тянуть? Как её зовут? Где вы познакомились?

— Её зовут Римма, а познакомились мы в поезде.

— Подожди, она что, не местная? Курортный роман?

— Очень даже местная. Коренная ленинградка. Тридцать пять лет. Редактор-переводчик при Лениздате. Воспитывает сироту-племянницу, чудо-девочку. И сама она тоже...

— Что "тоже"?

— Да всё! Ань, не пытай меня, сама всё увидишь и поймёшь. В день концерта и познакомитесь. Роспись у нас с Риммой через месяц, а свадебный банкет — уже весной, когда Машутка с семьёй сможет приехать...

Анюта открыла рот, собираясь спросить что-то ещё, но потом промолчала. Кивнула пару раз каким-то своим мыслям, а потом выпалила совершенно неожиданно:

— Вова, так может, ты теперь котёнка возьмёшь?

— Какого ещё котёнка? — изумлённо воззрился на неё Сальников.

— Наша детдомовская кошка Муська тёплый октябрь с мартом перепутала и второй раз за год загуляла, — взялась объяснять Анюта. — И принесла целых двенадцать котят, всех цветов и оттенков. Пятерых мы уже пристроили, даже я себе второго котика взяла, спасибо Котофею, сразу малыша признал. Осталось семь.

— И какое это имеет отношение к тому, что я тебе только что рассказал?

— Да самое прямое! — возмутилась она его непонятливости. — Раньше я тебя и спрашивать не стала бы, потому что тебе нельзя было. Уморил бы животное голодом с твоей работой. Но теперь-то совсем другое дело! Кошки домашнему уюту способствуют, семейной гармонии и умиротворению. Придёшь домой с работы, а у тебя на кухне пять литров ароматного масла разлиты по полу ровным слоем. Возьмёшь Котофея, помоешь ему лапы, почешешь за ушами, и р-раз, уже и стресс прошёл, и давление в норме, и желание прибить Васеньку сменилось нервным хихиканьем...

Владимир Сергеевич вдруг подумал, что он с его работой и Римма с её духами в плане стресса могут дать большую фору Васеньке со всеми его "происшествиями", так что идея с умиротворяющим котом совсем не так уж плоха.

— У Риммы вообще-то собака, — сказал он.

— Большая? — уточнила Анюта.

— Нет, маленькая и совершенно безобидная.

— Тогда они прекрасно уживуться...

— Спросить надо, — пробормотал он задумчиво.

— Точно надо? А может, лучше сюрпризом? Новый год же скоро... — Неплохая идея постепенно превращалась в сооблазнительную. Анюта тут же почувствовала, что он дал слабину: — Знаешь что, пойдём прямо сейчас и посмотрим. Если выберешь котёнка, то я его уже никому не отдам, поживёт у мамы Муськи под боком, пока ты окончательно не созреешь...

Но тут Сальникову пришла в голову ещё одна мысль:

— Погоди, Ань, — протянул он, — а что ты там про давление говорила?

— Про давление? — удивилась она. — Ах да, кошки — лучшее средство от нервов, гипертонии и язвы желудка, а ещё для детей чистая радость. Племяннице Римминой сколько лет?

— Шестнадцать... — Мартуся животных явно любила и котёнку наверняка обрадовалась бы, но он думал сейчас о совсем другом ребёнке. — Слушай, Анна Дмитриевна, а я ведь сегодня, кроме всего прочего, ещё и по делу к тебе... Тут с мальчишкой одним нужно очень аккуратно поговорить.

Анюта, только что лучившаяся весёлым лукавством, мгновенно посерьёзнела:

— Жертва преступления? Или свидетель?

— Скорее, второе, хотя и жертва, конечно, тоже. Жертва жестокого обращения, варварских методов воспитания...

Аня взяла чистый лист бумаги и карандаш и приготовилась записывать:

— Как зовут мальчика? Сколько лет? Вы его сюда привезёте или мне в управление ехать придётся?

— Антон Никитин, девять лет.

Карандаш у Анюты в руке замер и она посмотрела на него с удивлением:

— Антон Никитин? — Она выдвинула ящик стола, достала оттуда блокнот и пролистнула несколько страниц. — Случайно не Никитин Антон Владиславович, 1969 года рождения?