Гибель отложим на завтра (джен)

Шейра вышла из дома и потянулась, расправляя скованное после сна тело. Прищурилась, глядя на скользящие меж деревьев солнечные лучи, пошевелила пальцами ног. Влажная от росы трава приятно защекотала ступни.

Птичий щебет смешивался с далеким перестуком топора. Айсадка схватила стоящую у двери обувь, натянула ее и побежала на звук. Как ни хотелось прогуляться по шелковистой траве босиком, а приходилось осторожничать: в лесу водились и змеи, и ядовитые насекомые.

Шейра продвигалась по чаще, на слух угадывая направление. Волосы цеплялись за торчащие во все стороны ветки, но она не обращала внимания.

За две недели, проведенные в охотничьем доме, айсадка привыкла к этому лесу, вжилась в него и чувствовала себя спокойно и умиротворенно. Еху всегда был весел, ни словом не намекнул, что она пленница, и относился как к гостье. Шейра хотела бы остаться здесь как можно дольше, хоть даже навсегда. Только бы темный вождь забыл о ней: в конце концов, какая ему разница, в замке живет пленница или в лесу.

Чем больше она об этом думала, тем правдоподобнее казалась смелая мысль.

Еху не препятствовал Шейре блуждать по чаще и охотиться. Сам порой уходил далеко от дома, в болота, чтобы собрать ягоды и травы. Иногда айсадка увязывалась за стариком. Он рассказывал о повадках зверья и птиц много такого, чего она не знала, хотя родилась и выросла в лесах. Немало историй услышала Шейра и о таинственных жителях чащи: о коварных древесных карликах, оборотнях, лесных иясе, девах реки…

Выйти в степь Еху позволил ей всего лишь раз, чтобы отнести добычу ребятишкам, и на всякий случай сам с ней отправился.

— А ну как с тобой там чего приключится? — прокряхтел он. — Кхан мне голову снесет! Я ведь за тобой приглядывать обещался.

В этом краю противоположностей времена года протекали удивительно! Вот и осень. Здесь, в лесу, она почти не ощущалась: лишь слегка поблекла зелень, громче зашумели деревья, ну и закаты с рассветами стали холоднее. В степи же, не переставая, бушевали пыльные ветра, заламывали иссушенные летним зноем травы, гоняли перекати-поле. Равнины, и без того неприглядные, поскучнели: облетели лепестки скромных поздноцветов, и везде, куда ни кинь взгляд, царила бурая краска. Только пронзительная синева неба в ясные дни разбавляла унылое однообразие.

Дикие козы перекочевали на благосклонные земли запада; лишь стада овец паслись на потерявшей соки земле, пережевывая сухую поросль. Их густая шерсть свалялась, забилась пылью, но люди ничего не могли с этим поделать и не пытались. Ждали зимы, когда успокоятся Отцы ветров, перестанут мести пыль. Тогда придет пора вычесывать из шерсти мусор и грязь. Весной же наступит время стрижки, и у хозяек появится из чего прясть и ткать.

Раньше обо всем этом Шейра и не догадывалась. Благодаря беседам со стариком больше узнала об Отерхейне и даже говорить на чужом наречии стала лучше, хотя по-прежнему не понимала большей части здешних обычаев и правил — жизнь степных жителей слишком отличалась от жизни ее народа.

Приблизившись к поляне, с которой доносился стук, айсадка услышала заливистый лай. Навстречу бросился огромный, похожий на волка пес по кличке Бурый. С ним девушка подружилась в первый же день.

Еху заметил айсадку, разогнулся и опустил топор.

— Гляди-ка, опять рано вскочила! — усмехнулся старик, утирая пот со лба. — Поспала бы еще, девонька. Утренний сон, знаешь ли, самый сладкий.

— Ты тоже не спишь.

— Ну, я-то другое дело! Старческий сон краткий и чуткий. Но раз уж ты здесь, помоги-ка, сложи дровишки во-о-он в ту кучу. — Еху махнул рукой позади себя и снова поднял топор.

Шейре не надо было объяснять, что делать: она уже не раз помогала сторожу.

Закончив работу, он накрыл дрова пропитанной жиром холстиной.

— Ну вот, теперь несколько ночей не замерзнем, — старик лихо подмигнул девушке. — Пойдем, что ли, перекусим чего-нибудь?

Он двинулся к дому, Бурый помчался следом. Айсадка помедлила, наслаждаясь солнцем, пригревающим поляну, но потом бросилась вдогонку.

Когда вернулись к жилью и вошли в пристройку Еху, то начали собирать на стол: сыр, вяленая оленина, ячменные лепешки, запеченная с куропатками тыква. После еды Еху посмотрел на Шейру внимательным взглядом и сказал:

— Ты вот что, девонька… Я скоро в деревню двину… Ждут меня там, приготовили все. Ведь каждый, считай, месяц в один и тот же день прихожу. Снедью запастись, одеждой опять же… А сегодня еще и до кузнеца дойти бы… В общем, дел невпроворот, вернусь только на рассвете. Ты уж это… никуда не уходи, ладно? Ведь даже если с собой тебя возьму… быстроногая ты, где уж мне, старику, за тобой угнаться? Не подводи меня, а?

— Нет-нет, я не сбегу.

— Да не об этом я! — отмахнулся Еху. — Знаю, что не сбежишь. Некуда бежать: лес да степь. К тому же нравится тебе, как погляжу, в чащобе-то нашей. Тем более обещание давала… Я о другом: ты от жилья далеко не отходи.

— Почему?

— Что ж ты непонятливая какая? — пожурил старик. — Опасно в лесу. Зверье-то ладно, справишься с ним. Но тут еще и нечисть бродит. Я-то ее отвадить умею, а вот с тобой мало ли, что сотворит. Запутает, в болота уведет… Кхан с меня шкуру спустит, если…

— Прости, — прервала Шейра, — я не подумала, что ты из-за меня можешь пострадать, что ваш вождь очень свирепый.

— Свирепый?.. — переспросил лесник.- О чем ты, маленькая? Вовсе он не свирепый. Сердце, может, и очерствело малость, но это с правителями часто случается. Да и радостей в жизни у него не так много.

— Радостей не много? А чего ему грустить? Он — вождь. Его племя всех побеждает, получает чужие земли. А от опасностей его такие, как Видальд, оберегают. Он же делает, что хотеть, и всё у него есть…

— Но не всё, что для счастья нужно.

— А что еще такому, как он, не хватает?

— Человеку многое нужно. И семья, и друзья… А кхан наш, почитай, многого из этого лишился. Родителя оба мертвы, сестренку и брата еще во младенчестве мор унес. А со старшим братом никогда они не ладили… Так-то.

— А сейчас? Тоже не ладят?

— Сейчас… старшенького уже нет на свете, увы, — понурился Еху и принялся убирать со стола. — Наш кхан поверг его в поединке несколько лет назад.

— Поверг? То есть убил? Родного брата? Как так можно? Как его духи-покровители не отвергли за такую подлость?

Старик вздохнул, пожевал губами и ответил:

— Не говори лишнего. Ты ведь не знаешь, как все было, а судишь. И неправильно судишь, между прочим. Он ведь его не исподтишка убил, а в священном поединке. И потом, эти два кханади, видишь ли, с детства друг друга не терпели, можно сказать, ненавидели.

— А каким он был, тот другой брат? — заинтересовалась айсадка.

— Каким был, спрашиваешь? Не похож он был на своего брата… Ни внешне, ни нравом… Сероглазый, волосы светлые… вот вроде твоих, только золота побольше.

— Разве среди вас бывают со светлыми волосами?

— Да, появляются, хоть и редко. Аданэй веселый был, шутил часто. Любил сюда, в наш домик захаживать. То с друзьями, то с девицами, да всякий раз с разными, — рассмеялся старик. — Заслышит, что пес его почуял, так ко мне: «Ну, Еху, встречай, алвасти в гости пожаловали!» И смеется. Да, веселый был, совсем на нашего кхана не похожий, совсем. — Он покачал головой, а его взгляд заволокло туманом воспоминаний.

— Отчего они с вождем друг друга ненавидели?

— Ну, тогда-то наш кхан вождем еще не был… А отчего ненавидели? А кто ж их разберет? Хотя нехорошо Аданэй с нашим кханом обходился. В свое время натерпелся от него наш вождь, как ты его называешь. При мне они сколько раз ссорились, когда с отцом сюда приезжали. Видела бы ты их: волками друг на друга смотрели! Мне даже не по себе делалось. Кханади Аданэй обидно, зло над своим братом насмехался, скажу я тебе. А правитель-то наш красноречивым никогда не был: молчал и в драку лез. А за это ему уже от родителя попадало. Мать-то у них рано умерла, а отец почему-то не слишком своего младшего сына жаловал, зато Аданэя любил. Как мне кажется, даже чересчур любил. Все с рук ему спускал. Кханади Элимер, понятно, злился. Я иногда слышал, как он бормотал: «Убью его. Когда-нибудь убью». И убил, вот ведь как… Так что не спеши винить кхана, девонька. Даже я, старик, который много чего повидал, понять не могу: что ж такое промеж них было? Ведь не в престоле дело даже, в другом чем-то… Только не подумай, будто я сплетник какой, просто обидно мне, что ты плохо о нашем правителе думаешь…

— Значит, второй брат еще хуже был?

— А ну прекрати! Вот ведь дурная! Ты его не знала, так не тебе и судить! — рассердился старик, сдвинул брови, запыхтел, но быстро утих и продолжил уже спокойнее: — Аданэй злым не был. Несдержанным на язык, заносчивым — это да. Но не злым. Это он только с братом таким становился, особенно при дружках своих. Те-то каждое слово его ловили и поддакивали. Вот так… К беде, видишь, вражда-то привела. А я ведь обоих кханади любил, привязался к мальчишкам, своих-то детей боги не дали… А ты, милая, осторожнее со словами. Ведь один уже мертв и ничего тебе ответить не сможет, а второй… Никогда я от него зла не видел, добро только. Да и ты рассказывала, как он тебя от поселян спас, хорошо с тобой обошелся. А ты за спиной такое говоришь…

Шейра отвела взгляд: старику удалось пристыдить ее.

— Ладно, хватит об этом, — он покачал головой и сменил тему: — Давай о чем-нибудь другом поговорим. Вот, послушай, историю расскажу. Как-то случай был — здесь, в лесах наших. Один мой знакомец старый, давно еще, когда я юнцом бегал, отправился карлика искать. Хотел, чтобы тот ему путь к кладу указал…

После полудня старик, как и обещал, отправился в ближайшее поселение, прихватив с собой и пса. Еще раз напомнил Шейре, чтобы вела себя осторожно. Девушка пообещала, что нога ее не ступит дальше поляны, и Еху успокоился.

Она провела почти весь день, стреляя из лука и выделывая заячьи шкурки, а к вечеру разложила на прогалине у дома костер. Поставила треногу, подвесила котелок и принялась тушить заячье мясо, заготовленное еще с утра и выдержанное в соке поздних яблок. Напевая айсадскую песенку, девушка вдруг услышала доносящийся из леса хруст веток под чьими-то шагами. Тут же умолкла, подобралась и выхватила кинжал. Уставилась туда, откуда исходил звук. Прежде чем раздвинулись заросли, раздалось:

— Еху, это я!

Шейра сразу узнала этот голос, и надежда остаться в лесу растаяла. На поляне появился темный вождь. Окинув айсадку тяжелым взглядом, он, не утруждая себя приветствием, спросил:

— Еху где?

— В поселение ушел. С утра будет.

— Мог бы подождать, пока тебя заберут.

— Он же не знал, в какой день…

— И то верно… Ладно, собирайся и пойдем.

С минуту Шейра молчала, потом протянула:

— Ты обещать, что Видальда пришлешь.

Глаза вождя мрачно сверкнули.

— Радуйся, что не прислал никого другого, а пришел сам. Ты, вроде, побаиваешься почти всех отерхейнских воинов? — он усмехнулся, но веселой эта усмешка не выглядела. — А у Видальда неприятности. Он ранен.

— Ранен?!

— Не волнуйся, ничего серьезного, скоро будет здоров. А теперь вставай и пойдем.

Шейра погрустнела: снова придется жить в каменных стенах. Впрочем, быстро воспрянула духом.

— А зачем меня забирать? — вкрадчиво спросила она. — Я и так на твоей земле, в плену. Куда деться? Бежать ведь некуда. Буду здесь, с Еху. Зато отвлекать Видальда не стану…

— Это не обсуждается, — отрезал Элимер. — Собирайся.

Шейра с вызовом бросила:

— Разве что силой заставишь.

— Могу и силой.

— Еху вернется с утра, а меня нет. Подумает, что беда.

Темный вождь задумался. Последний довод Шейры на него, видимо, все-таки повлиял. Наверное, вождь и правда не хотел причинять старому слуге беспокойство.

— Ладно. Дождемся Еху, — сказал он.

Губы Шейры тронула улыбка, и она даже почувствовала к вождю подобие благодарности. Он опустился напротив айсадки, и несколько минут они сидели молча, затем девушка спросила:

— Ты правда убил брата?

Лицо кхана потемнело, взгляд ожесточился.

— Да, — ответил он, всем видом показывая, что не желает об этом говорить.

Однако Шейра не унималась.

— Но ведь он был — свой. Даже если дурной был. Ты не боялся? Когда родич проливать кровь родича, земля пьет ее и плачет. А духи слышат и мстят…

— Это у вас так считается.

— Да… Но это правда, это опасно.

— Ты за меня волнуешься, что ли? — с насмешкой сказал вождь. — Ну так не волнуйся. Я пролил его кровь на камни, земле плакать не пришлось.

— Это одно и то же! — воскликнула Шейра. — Камни — тоже земля. Опасно. Поэтому только после суда племени и только с помощью шаманов можно убить родича… Шаманы умеют уговорить духов…

— Ну, так это у вас, — усмехнулся кхан. — А у нас, подлых шакалов, все по-другому.

— А ты хотел его смерти?

— Да. Мне не за что было его любить. И еще я хотел получить трон. Вот и получил после ритуального поединка. Но почему ты спрашиваешь? Судя по твоим вопросам, Еху, будь он неладен, и так все выболтал. Что нового ты хочешь услышать?

— Ничего, — смешалась Шейра, — мне просто было…

— Любопытно? И как, тебе что-то дало это знание? Нет? Тогда хватит вопросов. Не терплю упоминаний о брате… — еще больше помрачнев, он выдавил: — Тем более что вот уже сколько дней только о нем и слышу.

Больше не обращая внимания на Шейру, вождь уставился на костер и о чем-то задумался.

Любого другого, напомнившего о брате, Элимер сразу бы осек. Только не айсадку. Ведь она впервые сама заговорила с ним — и впервые без страха и ненависти, а с интересом. Пусть даже интерес этот был связан с проклятым Аданэем.

С ним в последнее время вообще было связано слишком многое…

В минувшие недели по Отерхейну поползли тревожные слухи. Шепотом и с оглядкой передавались из уст в уста, лишая покоя и кхана, и его приближенных. В народе поговаривали, будто то там, то здесь видели Аданэя. Якобы он собирает сторонников, чтобы отвоевать престол. При допросах, впрочем, выяснялось, что видели его лишь таинственные знакомые знакомых, причем то на одной окраине Отерхейна, то на другой, а то и вовсе в Антурине с Урбиэном.

Все говорило о том, что слухи ложные, и кто-то намеренно их сеял. Элимер достаточно знал брата и понимал: если бы тот и впрямь выжил каким-то чудом и находился здесь, то не выдал бы себя раньше времени. Да и Таркхин по-прежнему утверждал, что брат мертв.

Молва же все не стихала, напротив, множилась, переносилась из одного уголка страны в другой. Началось брожение и среди благородного сословия: некоторые из потомственных вельмож были недовольны кханом. Элимер знал почему: он запретил владельцам имений и замков держать крупные гарнизоны и строить себе новые крепости, зато повысил для них налоги и повелел отправлять в войско больше людей. Некоторых сместил с государственных постов. В то же время возвышал и приближал к себе знаменитых воинов, шаг за шагом создавая новую знать. Вельможи, конечно, догадывались, к чему это ведет — к утрате влияния. Неудивительно, что хотели заменить одного правителя другим.

Зато воины были довольны. Благодаря этому кхан мог подавить не только местечковые волнения, но и крупные мятежи. На этот раз, правда, не торопился посылать к недовольным карательные отряды. Во-первых, люди пока не осмеливались роптать в открытую, во-вторых, он хотел сначала найти источник слухов. Серые сбились с ног, отыскивая разносчиков заразы, но пока безуспешно.

Тем временем молва принесла первые неприятности: из-за нее ранили Видальда. Это случилось в один из трех дней в году, когда подданные могли напрямую обратиться к правителю и задать любой вопрос почти с глазу на глаз: в тронной зале рядом с кханом находился только телохранитель, ну и двое стражников стояли в дверях. Попасть на прием было сложно, и пышным цветом расцвели бы взятки за пропуск вне очереди, если бы не грозившая за них казнь.

Элимер до заката выслушивал подданных. Лица людей и вопросы сменяли друг друга, и к вечеру голова отяжелела. Громоздкий венец все сильнее сдавливал виски, и усталость давала о себе знать. И все-таки женщина, появившаяся на склоне дня, сразу приковала взгляд Элимера.

Она не вошла — вплыла! Приблизилась к трону, слегка откинув голову под тяжестью длинной золотой косы. Склонилась в церемониальном приветствии, а когда выпрямилась, то смелым, чарующим взглядом посмотрела на кхана. Несмотря на утомление, Элимер заинтересовался: незнакомка выделялась среди нескончаемой вереницы просителей и повадками, и внешностью. Женщина была уже не юной и даже не молодой, но ее красота поражала. Пожалуй, она затмевала даже неотразимую Зарину.

— Великий кхан, — заговорила женщина. — Я Ильярна из Аскина.

— Слушаю тебя, Ильярна, — отозвался Элимер, припоминая, что владения под названием Аскин принадлежали вельможе, ныне мертвому. Скорее всего, Ильярна его вдова.

— У меня лишь один вопрос, повелитель… — голос женщины дрогнул, в ярко-голубых глазах заплескалось волнение.

— Спрашивай.

Ильярна не торопилась. Несколько раз открывала рот, явно желая заговорить, но не решаясь. Элимер нахмурился. Хоть посетительница и произвела впечатление, но ждать до бесконечности он не собирался. Уже думал поторопить, но тут Ильярна подалась вперед и выпалила на одном дыхании:

— Это правда, что кханади Аданэй жив?!

Элимер еле сдержался, чтобы не вскочить с трона. До боли в суставах сжал подлокотники. По телу пробежала леденящая волна. Стараясь ни лицом, ни голосом не выдать тревоги и злости, он ответил:

— Нет.

— Но по Отерхейну ходят слухи…

— Слухи всегда о чем-нибудь да ходят. Но почему это тревожит тебя?

Ильярна смешалась, ее щеки порозовели. Неужели горделивая внешность была обманчива, и красавица всего лишь одна из влюбленных в брата дурех? Ее замешательство и блеск в глазах явно на это указывали. Конечно, Ильярна была старше Аданэя, но брата такое никогда не смущало.

— Ты что же, была его любовницей? — спросил Элимер.

По тому, как она отвернулась и сцепила пальцы в замок, понял, что не ошибся. Сказал холодно:

— Поверь, ты у него была не одна такая. А на твой вопрос я ответил: слухи врут.

Женщина вскинула на Элимера одержимый взгляд, воскликнула:

— Слухи просто так не рождаются! Он жив!

— Верь во что хочешь. Ты получила ответ, досточтимая Ильярна. Можешь идти.

Она не ушла. Вместо этого припала к ногам кхана и взмолилась:

— Молю, скажи правду!

Элимер хотел приказать, чтобы женщину выпроводили, но не успел. В руках Ильярны сверкнула острая стальная спица — и как только она умудрилась ее сюда пронести? Она взмахнула ею, целя кхану в живот. Видальд в тот же миг отбросил Ильярну, но спица, сбитая с цели, вонзилась ему в бедро. Кхан вскочил с трона. Стражники подбежали к лежащей на полу женщине, заломили ей руки, связали, затем швырнули ее в ноги Элимеру. Он отодвинулся, как от ядовитой змеи, и перевел взгляд на Видальда. Тот стоял, ладонью зажимал хлещущую кровью рану.

— Все хорошо, — предупреждая вопрос, прохрипел воин. — Крови много, но это не опасно.

— Лекаря сюда! — приказал Элимер стражникам.

Один из них метнулся к двери, но Видальд остановил его.

— Рана пустяковая. Лучше помоги перевязать. Ну и до покоев добраться. А там уж и лекаря зови.

Стражник вопросительно глянул на кхана. Элимер кивнул, и мужчина подошел к раненому. Вдвоем они быстро наложили веревочный жгут. Потом воин закинул руку телохранителя себе на плечи и повел к выходу.

Как только они скрылись, Элимер обратил взгляд к Ильярне. Она не пыталась встать. Наоборот, согнулась сильнее, опустила голову. Лицо скрылось под растрепавшимися волосами. Кхан смотрел на женщину и прикидывал, сразу ли ее убить или сначала отправить к палачу для допроса: вдруг она знает о слухах больше, чем рассказала?

То, что просительница умудрилась пронести внутрь спицу — оплошность досматривающих. Их Элимер тоже собирался наказать, но позже. Сейчас же его куда больше интересовало, почему женщина явилась с таким вопросом — ведь наверняка понимала, как это опасно. Да еще попыталась убить, хотя не могла не знать, что после такого ее в любом случае в живых не оставят.

— Уйди! — приказал он стражнику, по-прежнему стоящему позади Ильярны.

Когда тот вышел, она подняла на правителя полный муки взгляд.

— Вот теперь поговорим, — сказал Элимер.

— Не о чем…

— Это пока. Под пытками найдешь, о чем говорить. Расскажешь, кто тебя подослал. Сразу расскажешь или нет — все равно. Умрешь в любом случае. Но какую смерть предпочтешь? Легкую или…

— Н-не надо пыток, — пролепетала Ильярна. — Мне правда нечего сказать… Все, что могу…

— Говори.

— Меня не подсылали. Я сама. Я только хотела узнать, что с кханади Аданэем… Хоть что-то узнать… Я хотела найти его. — Она вздернула подбородок и с вызовом сказала: — Да, я его любила! И я никогда не верила и не верю, что он мертв. Все время как чуяла: он жив. А потом эти слухи пошли… И я подумала: если убью тебя, трон освободится, Аданэй вернется…

— Какая глупость. Если бы и удалось меня убить, тебя бы саму казнили на месте. Ты так и не увидела бы своего Аданэя.

— Знаю. Но это неважно… Лишь бы у него все было хорошо.

Элимер не сдержался и воскликнул:

— Да что такого в моем брате, что ты так обезумела?! — Ильярна промолчала, а он продолжил: — Поединок был давно. И что, все это время ты помнила об Аданэе? Неубедительно.

— И все же это правда… Я его никогда не забуду…

В ее колдовских глазах горели надежда и боль, и Элимеру показалось, что женщина не лжет.

— Ты умрешь, — сказал он. — И встретишься с моим братом на той стороне.

Кхан решил не отдавать преступницу палачу: мало ли, что она наплетет и кто ей поверит. Он поднял женщину за плечо, выхватил кинжал из ножен и перерезал ей горло. Забулькала, зачавкала липкая кровь, потоком струясь по мертвому телу и стекая на пол. Элимер выпустил плечо Ильярны, и она свалилась на пол. Удивительные глаза так и остались открытыми.

Кхан позвал слуг, и они унесли тело, следы крови замыли — каменный пол вновь заблестел.

Все же Элимера не оставляло ощущение, что в случившемся было что-то слишком странное, слишком неправильное, даже учитывая любовное помешательство женщины. Утекло столько времени с того поединка. Былые подруги брата кто повыходил замуж и нарожал детей, кто просто забыл его. Оставалось лишь гадать, почему Ильярна не забыла, да еще рисковала из-за мертвеца собственной жизнью.

Рана Видальда между тем быстро заживала. По крайней мере, он так говорил, хотя ни одному лекарю так и не дал на нее взглянуть.

Кхан вынырнул из воспоминаний и перевел взгляд с костра на айсадку. На ее лице читалось недоумение.

— Что такое? — вырвалось у него.

Шейра распахнула глаза в еще большем удивлении и медленно, почти по слогам, выговорила:

— Я только спросила. Уже три раза. Ты. Хочешь. Есть?

Надо же, а он и не услышал. Такое с Элимером иногда случалось: он погружался в мысли настолько глубоко, что не замечал ничего вокруг. Разумеется, только когда чувствовал себя в безопасности.

Шейра сняла с треноги котелок, и кхан пришел в себя окончательно. Раздумья и воспоминания улетучились. Лес, вечер, костер, айсадка, которая сидит напротив и — о, чудо! — делится с ним едой — вот что сейчас важнее всего на свете!

— Да, я и впрямь голоден, — признался он.

Шейра принесла из дома две миски — похоже, ей было привычнее питаться снаружи, у костра, — разложила в них тушеную с овощами зайчатину. Взяв одну плошку, обошла костер и приблизилась к Элимеру.

— Вот, — сказала она, поставив ее перед ним.

Запах мяса защекотал ноздри, и кхан с благодарностью улыбнулся девушке.

Ели в молчании, и только когда Элимер обглодал последнюю кость и бросил в огонь, до него дошло, кого не хватает: пса, который всегда прибегал на запах еды. Сейчас его нигде не было.

— А почему это Бурого не видно? Неужели Еху забрал его с собой?

— Да.

Элимер нахмурился:

— Ты здесь совсем одна осталась? О чем Еху думал?! А вдруг что случилось бы?!

В глазах Шейры вспыхнуло возмущение и угасшая на время неприязнь.

— Думаешь, я защитить себя не смогу, темный вождь?!

— В поселении ты не больно-то себя защитила. Пришлось помогать.

Девушка смутилась.

— Это потому, что клялась не трогать шакалов, иначе бы…

— Иначе справилась бы со всей деревней, ну конечно, — рассмеялся Элимер. — Даже не сомневаюсь.

Айсадка сделала вид, будто не заметила насмешку. Попросила:

— Вождь, не делай зла Еху. Не наказывать. Он не виноват…

— Почему ты думаешь, будто я обижу верного слугу? Старика, которого знаю с детства?

— Потому что… — она замялась, потом выпалила: — А чего еще от тебя ждать? Ты даже брата не пощадил. И лицо у тебя злое.

— Ах, лицо! В этом все дело? — ухмыльнулся он. — Однако, как хорошо ты меня изучила всего-то за пару-тройку бесед.

Отвернувшись, Элимер несколько мгновений смотрел в пустоту, затем пробормотал:

— И за что ты меня так ненавидишь?

— Правда не понимаешь? Твои предки земли отняли, почти весь мой народ погиб. В плену меня держишь.

— Ты говоришь о моих предках, а я спрашиваю о себе. Чем я не угодил тебе и другим айсадам? Разве покушался на ваши леса? Разве из-за меня погибли ваши дети? Нет, они погибли из-за пророчества и твоих безумных вождей. Я, напротив, был милосердным. Даже отпустил твоих сородичей. А то, что держу в плену тебя, неудивительно. Как бы ты поступила на моем месте? Наверняка убила. Я же не сделал тебе ничего злого. Дал почти полную свободу, разрешил выезжать в степь. Неужели ты настолько слепа, что этого не видишь? Назови хотя бы одну причину для ненависти, кроме той, что я отерхейнец.

Шейра молчала, не зная, что ответить. Она с детства привыкла ненавидеть темных людей: для этого не нужны были причины. Она просто знала: шакалы — враги, подлые и жестокие. Но с тех пор как один из них ей помог, все усложнилось. Вождь и правда обходился с ней настолько хорошо, насколько это вообще возможно с врагом. Айсадка тщетно пыталась разжечь в себе прежнюю злость.

— Я так и думал, — сказал Элимер. — Тебе нечего возразить. Впрочем, хватит разговоров. Уже поздно. С утра нам в Инзар возвращаться. Ступай в дом и ложись спать.

— Нет. Я здесь спать хотеть. У костра.

— Как знаешь.

Он поднялся, зашел в дом, но скоро вернулся. Бросил перед ней две овечьих шкуры.

— Вот, возьми.

Не дожидаясь ответа, улегся по другую сторону от костра, тоже закутался в овчину и закрыл веки.

Айсадка смотрела на освещенное пламенем лицо вождя и удивлялась: он так доверял ее обещанию, что не боялся спать, не опасался, что она может его убить. Тут же она поймала себя на том, что невольно залюбовалась жестким профилем темного человека. Сразу отвела взгляд, но в голове мелькнуло: может, этот вождь не такой уж свирепый и кровожадный, как она привыкла о нем думать?

Прогнав предательскую мысль, она отошла к вязанке дров: нужно было подкормить слабеющее пламя. Спать девушка и не думала: пусть последняя ночь в лесу длится как можно дольше.

Элимер открыл глаза, приподнялся на локте и осмотрелся. Рассвет еще не наступил, но небо посерело. Айсадка по-прежнему сидела у костра. То ли рано встала, то ли не ложилась, но не выглядела усталой. Она вообще похорошела за эти дни, пока он ее не видел. Исчезла болезненная худоба, не так резко выделялись скулы, черты стали мягче. Жизнь в лесу явно пошла ей на пользу.

На всякий случай Элимер поинтересовался:

— Ты хотя бы сколько-то поспала?

Айсадка помотала головой. Светлая прядь упала на лицо и опустилась в ямку между ключицами. Элимеру мучительно захотелось откинуть эту прядку и прикоснуться к девичьей коже.

Встретив его взгляд, Шейра пробормотала:

— Оставил бы меня здесь… Зачем забирать? Какой смысл? Чего ты хочешь?

— Тебя.

— Что?..

— Тебя. Я сказал, что хочу тебя.

Повисло молчание. Девушка застыла на несколько мгновений, на лице отразилось изумление, но тут же сменилось испугом. Она вскочила, бросилась прочь, к зарослям орешника. Элимер оказался быстрее. В несколько шагов догнал, обхватил поперек тела, развернул к себе.

— Да не трону я тебя! Успокойся.

— Ты уже тронул! — воскликнула она. — Пусти!

— Если пообещаешь не убегать.

Шейра медленно кивнула, и Элимер ее выпустил. Но что дальше? Ханке знает, отчего у него вырвались те слова, как он не уследил за языком, но теперь уже поздно делать вид, будто он ничего не говорил, а айсадка ничего не слышала.

-Это правда, — выдавил он. — То, что я сказал, правда. Постарайся не думать обо мне, как о враге, и ты сама увидишь… Я не враг. Всего лишь мужчина. И ты сводишь меня с ума… И я правда тебя хочу. Я хочу быть с тобой.

Айсадка молча смотрела ему в глаза, и он вздрогнул, когда ласковые девичьи пальцы вдруг легли на его щеку и скользнули вниз по шее. Вторая ее рука поползла вверх по его груди к плечу. Элимер отказывался верить собственным ощущениям и своим же глазам. То, что сейчас происходило, было слишком прекрасно, чтобы оказаться правдой. Однако девушка стояла перед ним и льнула к нему, и сама потянулась к его губам в поцелуе.

Внутри него разгорелся пожар, который невозможно было погасить никакими мыслями и сомнениями. Элимер порывисто прижал Шейру к себе, по его позвоночнику пробежал холодок, но стало только жарче. Он прохрипел:

— Моя айсадка… Как же ты была мне нужна все это время!

Он ласкал ее тело, он упивался ее поцелуями, он шептал ей любовные нежности. И она тоже шепнула в ответ:

— И тогда ты меня отпустишь?

— Что? — не понял Элимер.

— Ты сказал, что хочешь меня. Если получишь, тогда потом отпустишь?

Это было сравнимо с тем, как в жаркий летний полдень угодить в ледяной поток, сбивающий с ног.

Элимер остолбенел, поморгал, затем отстранился и спросил, едва узнавая собственный растерянный голос:

— Так ты что же, только из-за этого?..

Теперь уже растерялась Шейра — это стало заметно по выражению ее лица.

— Ты же сам сказал, чего от меня хочешь. Если получишь, то я уже больше не нужна буду. Значит, меня можно будет отпустить.

— В жизни не слышал цепочки размышлений глупее! — вспылил Элимер. — Хотя я и сам дурак: подумал, что ты искренне.

— Искренне — что? — прищурилась девушка. — И что ты мог подумать? Что я это из любви? Но я никогда не смогла бы тебя полюбить. Я просто хотела, чтобы ты меня отпустил.

— Да с чего ты взяла, что я тебя отпущу? — возмутился Элимер, чувствуя, как все внутри него сжимается от злости и обиды.

— А почему нет?!

— Потому что ты моя пленница, — ухмыльнулся он, — и мое развлечение. Считай это прихотью, если хочешь.

— Ненавижу! — выплюнула Шейра.

— Знаю. Но это не изменит твоей участи. Теперь иди к дому и начинай собираться. Мы уезжаем. — Она не тронулась с места, и он повторил: — Иди. Сейчас же.

Айсадка гневно ударила ногой по торчащему из земли корню — наверняка представляла на его месте Элимера, — и злой решительной походкой отправилась к дому.

Когда кхан тоже вернулся к дому — не сразу, сначала дал себе время прийти в себя, — Шейра сидела у дымящихся углей, обхватив колени руками. На шаги не повернулась, даже не пошевелилась. Он опустился с другой стороны от кострища.

Прошло полчаса. Все это время они оба молчали, никуда не собираясь и вообще почти не двигаясь. Затем вдалеке раздался собачий лай, и Шейра встрепенулась, посмотрела в ту сторону. Ветки раздвинулись, и на залитую рассветом поляну выбежал Бурый. Остановился и обнажил клыки, зарычал. Следом показался Еху.

— Бурый! А ну, спокойно! — приказал он. — Великого кхана не признал?

Пес, успокоенный голосом хозяина, подошел и обнюхал Элимера. Убедившись, что этот запах он знает, отбежал, виляя хвостом.

— Тебя, вождь, даже звери не любят, — с ехидцей бросила Шейра. — Не только люди.

— Лишь бы слушали и подчинялись, остальное неважно.

Он поднялся навстречу Еху, больше не обращая внимания на айсадку, хотя не был уверен, что удалось скрыть от нее, как его уязвили эти слова.

А вот наблюдательный лесник наверняка заметил: скользнул взглядом по раздосадованной девушке, затем остановился на нем. Но любопытничать не стал, да и не посмел бы. Улыбнувшись, сказал:

— А я уж думал: когда снова великого кхана увижу? Ну, хоть в этот раз, может, задержишься?

— Нет. Я только за ней пришел, — кивнул Элимер на Шейру.

— Гостью нашу забираешь, значит… Это жаль. Я уж к ней попривык, да и с Бурым они сдружились. Но надо так надо.

— Идем, — велел кхан айсадке, едва удостоив ее взглядом. Потом подумал и добавил: — Попрощайся с Еху, но не задерживайся. Жду тебя у опушки. Дорогу найдешь.

Он двинулся к тропинке, пролегающей между елками, но увидел огромный, набитый всякой всячиной мешок и обернулся к старику.

— Еху, давай я тебе лошадь отправлю. Чтоб в следующий раз на себе все это не волочь.

— Что ты! Сдалась мне животина эта? По лесу на ней не проедешь, а в деревню я редко хожу. Опять же, ухаживай за ней, следи, — смешавшись, он прибавил: — Да и боюсь я, кхан, коников этих. Как в детстве жеребец сбросил и чуть не затоптал — так все, и близко не подхожу. Родитель, помнится, и ругал меня за трусость, и бил, а все без толку. Не могу — и все тут.

Элимер и правда не помнил, чтобы хоть раз видел Еху верхом или вообще близко к лошадям, даже когда тот был помоложе. Что выглядело, конечно, странно для любого жителя Отерхейна, но прежде он не заострял на этом внимание.

— Ну, тогда пришлю тебе какого-нибудь мальчишку в помощники.

— Чтобы безмозглый юнец под ногами путался да зверье пугал? Хотя… вдвоем, пожалуй, веселее, да и я моложе не делаюсь, хоть смена будет. Спасибо, повелитель. Да благоволят к тебе боги.

Элимер скрылся в чаще, а старик повернулся к девушке. Она как раз занесла шкуры в дом и снова вышла. Стояла у порога, тоскливым взглядом посматривая вокруг. Еху приблизился к ней.

— Ну, давай что ли… — начал он и сам себя прервал, воскликнув: — Погоди-ка! — Он скрылся в своей пристройке, а через долю минуты появился вновь. В руках нес короткую шерстяную накидку. — В степи холодно. Кто знает, захватил наш повелитель что-нибудь для тебя или нет? У них, у правителей, головы другим заняты. Так что надень это.

— Спасибо, — откликнулась девушка, забирая из рук старика накидку.

— Вот и умница. А теперь прощаться давай. Скучать по тебе буду, да и Бурый тоже. Ты уж, если окажешься в этих краях, приходи, навещай старика.

— Конечно, — кивнула Шейра. — Сразу, как только с Видальдом в степь выберусь… Если только ваш вождь не запрет меня…

— Не запрет! — махнул рукой Еху. — Хотел бы запереть, так кого-нибудь из своих людей за тобой прислал — и в темницу. А раз сам приехал, то… — Он оборвал фразу и снова махнул рукой. — Ну, прощай, девонька.

Айсадка улыбнулась на прощание, обняла старика и зашагала к зарослям, не оборачиваясь, чтобы не травить душу.

Правителя догнала на выходе из леса. Он стоял, поджидая ее, слегка склонив голову набок. Скоро они дошли до привязанных лошадей. Гнедая встретила равнодушно и продолжила жевать траву. Чалый откликнулся веселым ржанием. Еще дальше, на открытой равнине, стояли несколько телохранителей, Видальда среди них не было. Кхан подошел к Чалому, потрепал его по холке. Затем вытащил притороченный к седлу плащ, подбитый мехом, и молча бросил его Шейре. Она поймала, набросила на плечи поверх накидки, и тоже приблизилась к лошадям. Собиралась забраться в седло, но кхан удержал, потянув ее за руку.

— Шейра, — глухо сказал он, не глядя на нее, — я не считаю тебя развлечением. И прихотью тоже. Хотел, чтобы ты знала.

Договорив, он выпустил ее руку и вскочил в седло.

Она не понимала, что думать об этом. Не о нем и его словах — о себе и своем поведении. Когда вождь сказал, что желает ее, она и правда решила, что, исполнив его желание и отдавшись ему, сможет вернуть свободу. Но что ей мешало сразу уточнить, так ли это? Это разом избавило бы их обоих от последующей злости и неловкости. Но ей зачем-то взбрело в голову сначала гладить и целовать его и только потом спрашивать. Не потому ли, что в черных глазах вождя горело пламя обожания, которым она хотела насладиться? Ведь ни один мужчина еще не смотрел на нее так, даже Тйерэ-Кхайе. Особенно Тйерэ-Кхайе. Потому что он таким взглядом смотрел на Регду-Илу, и странно, что Шейра прежде этого не замечала.

Но не могла же она испытывать к шакалу какие-то нежные чувства? Айсадка прислушалась к себе. Вроде нет. Хотя, безусловно, его неожиданное признание польстило ее самолюбию, а заодно многое объяснило: почему вождь позволил ей почти свободно перемещаться по окрестностям, зачем сам отправился за ней в поселение, зачем привез в лес и там своими руками омывал ее лицо от крови и грязи. И почему теперь сам забрал ее от Еху. Ладно, пусть Видальд ранен, но вождь мог прислать за ней кого угодно другого.

Тут в голову Шейры закралась новая мысль: что если темный вождь не отпускает ее именно потому, что она по неведомой причине слишком уж пришлась ему по нраву и получить ее один раз ему недостаточно? Тогда, может, он ее отпустит, если она, напротив, станет ему неинтересна? Но как этого добиться, если она не знает даже, чем так его привлекла? Возможно, получится это выяснить, просто понаблюдав за ним какое-то время… Она решила попробовать.

Когда выехали в открытую степь, айсадка на себе ощутила, как злятся духи ветров. Поток воздуха нес колючую пыль, теребил тяжелый плащ, поднимал его полы, касался тела холодным дыханием. Она даже немного обрадовалась, завидев на горизонте Инзар, но когда оказалась внутри, то выяснилось, что и в городе, защищенном стенами, тоже гуляют сильные ветра.

Осень в степи — самая жестокая пора в году. Теперь-то уж станет не до прогулок по равнине и не до охоты. Зато освободившееся время Шейра сможет использовать, чтобы лучше узнать темного вождя и понять, как стоит вести себя с ним, чтобы он вернул ей свободу.

Примечания:

У меня тут в черновиках все главы до конца первой части уже на сайт загружены, так что я подумала, что если будет набираться определенное число ожидающих продолжения, то пусть публикуются чаще, чем раз в неделю.

Ну, то есть даже если указанное количество ожидающих не наберется, я в любом случае следующую главу опубликую в следующую пятницу. Но если наберется, то она сама собой опубликуется немного раньше. Как-то так :))