Хи но Казе (гет)

Коноха. 1 декабря, 14 лет после рождения Наруто.

Placebo — Beautiful James+++

— Традиционно, в Конохе командам присваивают номера, но у нас, конечно, такого не будет. Вы же не выпускались из академии. Так что я буду звать нас «Юменочиму».

Это их двадцатая, кажется, совместная тренировка, но разделение прослеживается невооружённым глазом: слева, прямо у него под боком, нахохлившись, как воробей, охраняющий кормушку, сидит Накику. Справа в большом отдалении — рыжий Хошиме, всё ещё лупящий молниями несчастное дерево, от которого скоро останутся одни щепки. В центре непонятно чему радующийся Мицури Чиву, которого из всей троицы серьёзно воспринимает — к удивлению всех остальных — лишь Хитори. Он же единственный, кто сенсею выкает.

— Это что-то означает? — вежливо спрашивает Кенджи, сгребая тонкую, как молодая осинка, сокомандницу в охапку. Бывшей куноичи Песка это не нравится, она щипает его везде, докуда может дотянуться, но Анбу её щипки что укусы комара. Зато она не сбежит, а Кенджи дальновидно почувствовал приближение призыва инка. Теперь он знает, как она скрылась от него полтора года назад в лесу, когда помог ей справиться с пытавшимися похитить её членами Корня. Полезный геном, но его надо развивать. Пока он держит верткую девчонку в руках, спрятаться у неё не получится, как бы ни пыталась.

— Юме — как сон или мечта, — довольно объясняет Чиву, — а чиму похоже на моё имя и на слово «команда».

— Ужасно, — кривится Хошиме, отвлекаясь от издевательств над растением. — В какой слащавой книжке вы это прочитали?

— В словаре, — отрезает Мицури, не готовый к критике. В том числе собственных произведений, которым до шедевров Джирайи-сама как пешком до луны. И с надеждой поворачивается к единственной куноичи в их разномастной группе. — Как тебе?

Кику молчит, но по её лицу видно, что она тоже не в восторге. В первую очередь от самой «команды мечты». Но добряка-сенсея ей расстраивать не хочется, поэтому она всё же снисходительно бросает «сойдёт». Кенджи вообще всё равно как называться. Им нужно научиться слаженно действовать, а не изучать сомнительную литературу в поисках красивых слов. Хорошо, что сам Чиву это понимает, и тут же становится предельно серьёзным и собранным. Наверное, всё дело в том, что на противоположном конце площадки показывается Аикава-сенсей, среди учеников которой числится Икимоно Акеми, единственная близкая подруга Накику в Конохе. Это Тамеру выяснил ещё до того, как Ритсуми переехала в Коноху. Логично, ведь Икимоно — внучка самой Гакари Мэйко, на которую Кенджи работает шпионом. Накику совсем не обязательно знать, что их встречи были не простым совпадением: старейшина бдит, чтобы Корень не получил в свои лапы то, чего так давно желает.

Кенджи отвлекается на незванного зрителя, и зря: Накику пользуется моментом и больно тянет его за русые волосы, собранные в низкий хвост. Глаза у неё большие-большие, тёмные-тёмные, не считая яркой жёлтой полоски у зрачка, и метают молнии не хуже Хошиме. Изумрудный оттенок в них совсем не такой, как его — светлый, почти прозрачный, похожий скорее на её инка. Красивая, хоть и не такая, как Яманака, например, или Хината Хьюга. У первой всё в порядке с самомнением, вторая утончённая, как и положено принцессе древнейшего клана. Что особенно в Ритсуми даже и сказать нельзя с первой попытки. Но Кенджи иррационально хочется оберегать эту хрупкую птицу, которая даже не пытается махать крыльями, чтобы взлететь повыше.

— Полегче, сэйрэй, — шипит Кенджи, прислушиваясь к разговору, завязавшемуся между джонинами старшего поколения. Впрочем, Кику тоже интересно: она замирает, больше не пытаясь его покалечить и вырваться. Даже Хошиме сверкает синими глазами в сторону учителей, прислоняясь спиной к тому, что осталось от несчастного дерева.

Это не первая стычка Нанасэ и Мицури, при которой они присутствуют. Двое джонинов не ладят, и это мягко сказано. Аикава известна своим суровым подходом к воспитанию молодого поколения, да и к себе она строга и безжалостна. Иначе не связалась бы с Морино Ибики. Чиву рядом с ней похож на прожигателя жизни, несмотря на то, что за свою команду трясётся побольше остальных сенсеев. Тонкая артистичная натура в нём удивительным образом сочетается с умением хладнокровно, жёстко и быстро действовать в требующих того ситуациях. Но в свободное время Мицури предпочитает не совершенствоваться, а играть на скрипке, рисовать портреты на заказ и распивать сакэ в компании Хокаге и знакомых джонинов. Своих подопечных он тоже старается не переутомлять, свято веря, что после нагрузки необходимо как следует разгрузиться.

— Ты слишком мягок с ними, — комментирует Аикава, с особенным ехидством посматривая на Хоши. Рыжий напоминает ей собственного ученика — Аичиро — только, в случае с Хитори, вряд ли что-то способно искоренить хулиганистое начало. Как ни старайся. Он сам должен до этого дойти когда-нибудь.

— Они же дети, — мягко замечает Чиву, совершенно не желающий вступать в спор.

Кенджи хмыкает одновременно с Аикавой — ему уже восемнадцать, а самому молодому в группе, Хоши, в апреле стукнуло пятнадцать. Детьми их назвать может только Чиву. Он, наверняка, и саму Нанасэ, которая младше на год-два считает за несмышлённого ребёнка, который не может понять всей прелести этого мира. Не то чтобы Кенджи был во всём согласен с наставником, но базы давно и так выучены, теперь их задача — улучшать что есть и, главное, думать как этим пользоваться совместно. Никто, конечно, не отменяет личностный рост, но с этим проблем как раз нет: каждый их них — одиночка, привыкший самостоятельно оттачивать навыки.

— Она за Акеми беспокоится, — тихо говорит Кику, удобно устроившись у него подмышкой. Хитрая, поняла, что лучше обернуть положение себе на пользу. Поспать Ритсуми, кстати, любит, несмотря на то, что сон у неё поверхностный и любой шорох способен разбудить. Разведчица как-никак. — Скорее всего, через пару месяцев устроят очередной экзамен на чунина. Я слышала, что второй тур будет проводиться в Суне.

— Тебя точно пригласят, не волнуйся, — дразнит Тамеру. — Наверняка ещё и поучаствовать, если как следует попросишь Казекаге.

— У меня уже есть ранг токубецу-джонина, — фыркает Кику.

— И выше ты подниматься не хочешь, я правильно понимаю?

Правильно, конечно. Ей и этот не нужен. Кенджи слегка напрягает бицепс, надавливая на золотистую макушку, и Кику ожидаемо щипает его за бок. Такая предсказуемая, что это его веселит и отвлекает от разгорающегося диалога Мицури и Нанасэ, даром что ни один из джонинов не повышает голоса даже на октаву. Словно воспитатели над детсадовцами в тихий час спорят о программе на завтрашнее утро.

— Хватит жопу просиживать, — он тоже умеет щипаться, не всё же спускать на тормозах, иначе обнаглеет. — Пока они там решают что для нас лучше, надо показать, на что мы способны.

Накику сносит ответный удар со всей покорностью, знает, что заслужила. Отцепляет от пояса свиток и мгновенно призывает нагинату. Выглядит женское оружие с тонкими лезвиями по обе стороны металлической рукоятки не очень внушительно, но Тамеру знает, что бывшая куноичи Песка специалист в ядах, в том числе, знает как проводить его чакрой в любимое оружие. На тренировках она не пользуется токсинами, хотя достать мастерски владеющего букидзюцу Хошиме практически невозможно, а Кенджи уже выучил наизусть её тактику, так что она и с инка не может застать его врасплох. В крайнем случае, он лучше всех из тройки владеет меддзюцу, подлатать себя не составит проблем. Да и у Кику всегда есть с собой противоядие. Сумочка на поясе, на другом бедре, где она не носит свиток, заполнена необходимыми склянками, запасы всегда пополняются.

— Ну неужели вы там созрели, — кричит Хитори, выпуская райтон. — Я думал, сам засну, пока вы отдыхаете.

— Хоши-кун подозрительно вежлив, — сообщает Накику, зажигая инка. Кенджи всё ещё держит её за руку, так что пользуется возможностью полюбоваться на сияющие огоньки, плавающие в глубине сероватых озёр радужек. А вот Чиву и Аикава, кажется, становятся избранными жертвами техники антисенсора: занятые выяснением отношений, они даже не замечают, как та приближается к ним почти вплотную: кончик лезвия упирается Мицури в живот.

— Мне не нравится твоё дурацкое название для команды, Чи-чан, — говорит Накику, игнорируя Нанасэ, хотя та стоит в паре сантиметров от противоположного лезвия. — Но вы, Аикава-сенсей, тоже не правы. Тсунаде-сама доверила нас Чи-чану, значит, у неё были на то причины. А ваша команда точно пройдёт экзамен, даже не сомневайтесь.

Кенджи хмыкает, проглатывая рвущуюся наружу шпильку для напарницы, и поворачивается к капризно топающему ногой Хошиме.

— Не пытайся меня впечатлить своими вспышками, — глубоким баритоном приказывает Тамеру, впервые пробуя технику гендзюцу на товарище. — Лучше расскажи, кто тайком почитывает слащавую литературу пера нашего дорогого Чи-чана?

Коноха. 13 января, 15 лет после рождения Наруто.

Fullmetal Alchemist Brotherhood OST — Trisha's Lullaby+++

Накику уходит, оставляя ее одну у монумента Хи но Ши. Она не спрашивает, нужно ли остаться с Акеми, а уходит, тем более, что прочие члены команды Аикава качают головой и тихо зовут ее за собой. Похороны проходят тихо, Кагуя-сан не плачет, принимая соболезнования и слова утешения, слезы льются только у Яхико. Он не жмется к боку старшей сестры, не хватает за руку бабушку, а просто стоит рядом с кузеном с низко опущенной головой. Рок Ли сжимает его плечо ладонью, даже не думая скрывать собственных слез. Икимоно Амена хорошо знали в деревне и любили, его гибель стала горем для всех, поэтому количество собравшихся никого не удивляет. Его брат выглядит разбитым, племянники опечаленными, на вдове лица нет, а о детях и говорить не стоит.

Акеми не повезло первой встретить отца — в воротах, через день после того, как она успешно сдала первую часть экзамена, совершенно неожиданно и без предупреждения. Котетсу и Изумо попытались ее увести, но она не дала им, потому что не поверила. Это не мог быть ее отец, это не должен был быть ее отец!

Изуродованное тело с перечеркнутым страшной раной лицом стало тем, что она запомнила лучше всего. «Поболит и пройдет», — зазвучал в ее голове голос отца, когда она пошатнулась и едва не упала в руки Котетсу. Более менее в себя она пришла лишь тогда, когда ее к себе прижал Юэдэй, которого она и не заметила даже.

«Поболит и пройдет», — повторила она позже рыдавшему у нее на коленях Яхико. Ему отец был нужен куда больше, чем ей: он только-только стал генином, он должен был еще учиться и учиться у него! Что теперь, как жить теперь? На мать Акеми почти не смотрела, даже не разговаривала с ней ни о чем кроме самого необходимого.

Кагуя-сан сделала то, что от нее и ожидалось — замкнулась в себе, став каменной глыбой. Она занялась подготовкой к прощанию с мужем, отвлекаясь на детей лишь для того, чтобы убедиться, что они здесь, с ней, а не где-то. «И она еще будет выть от горя, — думает Акеми, соглашаясь со словами бабушки, — но потом».

Сама она выть не может, крик застывает у нее посреди горла. Кодай но Хаха, появившаяся, чтобы попрощаться с тем, чью кровь когда-то пила, отвечая на призыв, едва коснулась ее кончиком хвоста, уходя. «Не плачь, — велела она своим скрипучим насмешливым голосом, — в воде нет толку».

Акеми откидывает голову назад и смотрит на безмятежное небо и проплывающие по нему облака. Во время похорон Третьего Хокаге и всех жертв неудавшегося вторжения шел дождь, будто бы сам мир плакал и скорбел. Акеми думает, что это даже хорошо, что сегодня не такая погода. Отец ненавидел дождь.

— Ты тут откуда, Куро? — Она не оборачивается на звук шагов. Канкуро за ее спиной вздыхает. — Когда тебе успели сообщить?

— Темари. Я надеялся успеть, — он подходит к Акеми ближе, но не касается ее. Канкуро слишком хорошо помнит о ссоре, после которой они так и не помирились, и не знает, что ему делать. Он даже не уверен, что может находиться здесь. Что если ей он тут совсем не нужен, а то и вовсе — нежелателен? — Мне правда очень жаль, Акеми.

— Всем жаль, — она кивает и протягивает руку к монументу, холодными пальцами впитывая его тепло. Амен-сан знал, что может погибнуть в любой момент, потому что такова судьба шиноби. Он это знал и все равно смотрел в будущее с надеждой. Воля его огня была нерушима. Где же ей самой найти столько сил и смелости? — Ты плакал по отцу?

— Нет, — Канкуро качает головой. Акеми знает, что отца ни он, ни его брат с сестрой не любят. Слишком много ошибок тот допустил и причинил своей семье только вред.

— А по матери? — Про нее не принято задавать никаких вопросов, но сегодня, думает Акеми, можно сделать и исключение.

— Плакал. Все плакали, — кроме маленького, совсем крошечного Гаары, который даже и не понял, что потерял. Акеми кивает, запоминая его слова и пытаясь представить маленького, убитого горем Канкуро. — Как твоя семья?

— Поболит и пройдет, — Акеми отворачивается от монумента и смотрит на Канкуро. Он одет в свое обычное черное одеяние, но на лице нет краски. — Яхико хуже всего, он очень любил папу.

— А ты? — Канкуро протягивает к ней руку, и Акеми не выдерживает и делает шаг вперед. Она утыкается носом ему в плечо и судорожно вдыхает знакомый запах сандала, к которому со временем начал примешиваться и кофейный аромат. Он обхватывает ее руками за плечи, прижимает к себе, держа так крепко, что даже если она и захочет вырваться, то вряд ли сможет. Он как его марионетки — если к ним попасть в плен, то вырваться уже почти невозможно.

— Это нечестно, Куро, — глухо говорит она, пряча лицо в складках, собравшихся у него на плече. — Это нечестно. Он не должен был погибать, Куро, он собирался увезти нас… мы нигде не были вместе с тех пор… пор, как Яхико поступил в академию.

Канкуро крепче обнимает ее, вздыхая и ничего не говоря. Никакие слова ее не успокоят и не утешат.

— Я не хочу нести его волю, я не смогу, — продолжает она говорить ему в одежду. Не плачет, потому что не может плакать, не воет, потому что вой все еще не может вырваться наружу. — Он был лучшим в клане, самым лучшим, самым…

— Ты не хуже, Акеми, — наконец находит, что сказать Канкуро и чувствует плечом нервный смех, а следом же рыдания, которые она и так долго сдерживала.

Домой он ее возвращает уставшую и заплаканную, чинно прощается с ней у порога, отказываясь от щедрого предложения Мэйко-сан зайти, а потом среди ночи осторожно забирается к ней в комнату. Акеми одета в его старую майку и шорты. Теперь она ей впору, зато что-то из того, что носит он сейчас, ей точно будет велико.

— Если ты думаешь, что пробрался незаметно, то ошибаешься, — хмыкает Акеми. Только теперь рядом с ней Канкуро замечает спящего Яхико. Он тихо разувается и садится на кровать. — Останешься на ночь?

— Останусь. Я хотел извиниться. — Акеми поглаживает брата по волосам, молча поднимает удивленный взгляд на Канкуро и слабо улыбается. — Заберу тебя на второй тур. Отправимся немного раньше, помогу тебе подготовиться, что скажешь? — Он не настаивает, кажется, готовый ждать ее и подольше. Акеми молчит пару мгновений, думает о том, что отец так и не увидит большую часть ее успехов и смаргивает непрошеные слезы.

— Хорошо, Куро, — она кивает и тянет к нему руку. Ладонь у нее узкая и холодная, Канкуро замечает это и тянется за пледом, в который кутает Акеми. Он смотрит на ее брата и вдруг начинает почти шепотом рассказывать об их с Гаарой и Темари детстве до того, как все стало слишком плохо.