Пусть к небу взлетит пламя (джен)

«Не в обычае князей Андары было забывать свои клятвы».

Из летописи Арвокаса Кельма

— Она не желает мира.

Треас, князь Ботара, вскочил с резного кресла и прошелся по небольшой светлой палате, сцепив за спиной руки, — он перенял эту привычку у своего любимого приближенного. Пол заскрипел под его шагами, тяжелыми, как и его думы.

— Почему? — Он резко обернулся к единственному собеседнику, схватив со стола недавно полученное письмо — отнюдь не первое. — Она победила, я признаю это. Мы потеряли все завоеванные земли Андары. Не раз я предлагал ей мир, — с каждым словом князь все сильнее стискивал пальцы на пергаментном свитке, — предлагал даже стать моей женой. И на все эти предложения она отвечает одинаково — вот так!

Смятое послание полетело на застеленный пестрым квиннийским ковром пол. Овари Шимо покосился на сломанную печать с птицей Диадаль, и его пробрала внезапная дрожь — вестник недоброго предчувствия или даже скорой смерти. Когда же он поднял голову, то увидел, что Треас не сводит с него глаз.

Князь был ровесником Шимо, и они вместе восходили по широкой и пологой лестнице власти, шли дружно и уверенно, надеясь насладиться всем, что дает эта власть. Но как он теперь смотрел на своего любимца… Так мог бы смотреть мясник на бычка, прежде чем заколоть его. Или разбойник — на беспомощную жертву.

Нет. Скорее, как человек, загнанный в угол и готовый прикрыться кем угодно, лишь бы спастись самому.

— Ты ведь знаешь, почему она так поступает, — медленно продолжил Треас, — не правда ли, Овари?

— Знаю, государь. — Слова Шимо прозвучали подобно шороху земли, летящей в его могилу. Если у него вообще будет могила.

Прошло почти три месяца после дерзкого побега княжны Анери из Туаты и предательства воеводы Алуссы. Земля Дейны вновь расцвела и принесла плоды, лето сменилось осенью, но не было для ботарского князя и его приближенных года черней. За минувшее время княжна заручилась поддержкой Тельфена, князя Каллиса и союзника Андары, и внезапным ударом освободила северные пределы родной земли. Не успевшие еще закрепиться в недавно завоеванном княжестве ботарцы не ожидали нападения, которое выбило их из Исинды и заодно привлекло под знамена княжны всех уцелевших воинов и воевод Андары.

Битвы на рубежах продолжались долго, но победившие андарианцы не стали вторгаться на земли Ботара. Казалось, княжне Анери довольно свободы родной страны. И все же военачальник Шимо не сомневался в том, что однажды юная правительница Андары вспомнит о своей клятве, данной в миг отчаяния, и свершит обещанную месть. Или хотя бы попытается свершить.

— Она поклялась убить меня, — продолжил он. — Еще тогда, три месяца тому назад, когда я захватил ее в Туате. Я не придал значения ее угрозам, счел их всего лишь бессильной яростью побежденного. Теперь же, — Шимо отвел глаза, не в силах выдержать взгляда повелителя, — я жалею об этом. Если бы я знал…

— Теперь ты знаешь, — ответил Треас и вернулся в кресло. Длинные черные волосы князя колыхнулись от резкого движения. — Ты знаешь, что Ботар разорен. Если мы хотим спасти его, эту войну надо прекратить. Но Анери Кельма ставит мне такие условия… — Князь многозначительно умолк, его светлые глаза прожигали военачальника насквозь.

Шимо отлично знал, что за условия ставит княжна. Сам он на ее месте поступил бы иначе — предпочел бы утопить вражескую землю в крови, дабы те, что выживут, надолго запомнили жестокий урок. Видимо, он не ошибся насчет ума княжны Анери. Но сейчас его больше тревожила собственная судьба, ибо нетрудно угадать, каким будет решение Треаса.

— Она требует у вас моей головы, — обреченно произнес Шимо. — И вы готовы согласиться. Готовы пожертвовать мной… — Голос его дрогнул, а потом зазвенел громче, сквозя болью и отчаянием: — Мной, которого вы всегда ценили и уважали, к кому прислушивались! И ради чего? Ради пожелания не особо умной девчонки…

— Ради спасения Ботара, — отрезал князь, и холод в его голосе сковал тело и душу Овари Шимо, точно лед преисподней Хатуа. — Я — князь, если ты еще не позабыл, Овари. И я могу принести подобную жертву во благо моей страны.

Шимо не сразу нашелся с ответом. Не раз видел он отчаяние в чужих глазах, слышал его в чужих воплях, но никогда прежде не знал сам этого леденящего омута, из которого так трудно выбраться. Если вообще возможно.

Порой Шимо казалось, что истинный князь Ботара — это он. Но Треас умел, когда нужно, поставить его на место, показать, кто здесь настоящий повелитель. Повелитель, который, видимо, устал от влияния могущественного царедворца, более сильного духом, чем он сам.

— Я прошу вас, государь, — заговорил Шимо, тихо, смиренно, — позволить мне остаться при дворе в Нертеше. Она не пойдет на столицу…

— Разве не ты сам выбрал крепость Туата своей ставкой, Овари? — Черные брови князя поднялись в притворном удивлении. — Там твое место. Туда ты и отправишься, и будешь стеречь наши северные границы, как прежде. Не ты ли утверждал, что с радостью исполнишь свой долг передо мною и Ботаром?

— Вы обрекаете меня на смерть, государь, — беспомощно промолвил Шимо. — Если Анери Кельма нанесет удар, то лишь по Туате.

— Туата неприступна, разве не так? Наши предки позаботились об этом. — Треас пожал плечами. — Если бы не подлое предательство Майдина Алуссы, княжна не сумела бы тогда сбежать. И Туату она не возьмет, даже если соберет всех андарианских и каллисианских воинов. Но это уже твоя забота, Овари, как старшего военачальника Ботара. Бери всех воинов, что остались, и защищай Туату, если княжна нападет.

— Как прикажете, государь, — произнес Шимо, слегка помедлив, и низко поклонился. Иного ответа у него не было.

В недавний миг смертельного отчаяния его посетила крамольная мысль убить князя. Они в палате одни, он выше ростом, сильнее, вооружен — кто ему помешает? Но пришлось побороть этот порыв, рожденный всплеском леденящего ужаса. Нет, смерть Треаса не спасет его. Он уже обречен жить в страхе, каждый день и ночь ожидая возмездия. Лишь сейчас Овари Шимо понял всю опасность кровной мести. Прежде он был охотником. Теперь же сделался дичью. Загнанной, беспомощной дичью.

Но так ли это?

Шимо гордо выпрямился, отдал Треасу очередной поклон. Неужели он беспомощен? Князь прав: Туата — неприступная крепость. Ни разу не открывала она своих ворот врагам с тех пор, как ее возвели в горах Веллус. Не откроет и теперь. Он защитит ее, спасет свою жизнь. И кто знает: если Анери Кельма настолько глупа, что бросится на вражескую твердыню, лишь бы только свершить свою месть, не дарует ли небесный владыка ему, Овари Шимо, новую возможность расквитаться с нею?

Только он не повторит прежней своей ошибки, не станет напрасно тратить время. Таких, как Анери Кельма — и те, кто ей служит, — нужно убивать сразу, как бы сердце ни жаждало их крови и мук.

Покидая покои князя Треаса, Шимо улыбался. Да, именно так он и поступит. Он удержит Туату, даже если княжна Андары бросит на нее все свои силы. Что же до Треаса… пожалуй, он слишком засиделся на престоле. Его единственный сын от покойной жены почти вошел в подобающий для правителя возраст и готов сменить отца. А у Шимо есть две дочери-невесты, одна краше другой, и можно будет женить юного князя на любой из них. Тогда его положение при дворе сделается прочнее алмаза. Княжеский тесть, особенно если он — опытный и неглупый царедворец, может вертеть юным правителем как угодно.

Шимо вновь улыбнулся. Да, именно так. Когда все закончится, у него будет время подумать об этом.

В тот же вечер он отбыл в Туату, отдав приказ стянуть туда все уцелевшие ботарские силы.

* * *

Над крепостью Туата ночь раскинула сплошь черное небо, безлунное и беззвездное. Горы, стены, постройки во дворе — все сливалось в одну размытую тень, едва заметную в ночной тьме. Мрак разгоняли только огоньки светильников в руках дозорных: теперь этих огоньков стало намного больше, чем прежде, ибо война еще продолжалась, и военачальник Шимо приказал удвоить бдительность. Порой огоньки сближались, когда дозорные подходили друг к другу и обменивались положенными знаками, а потом вновь занимали свои посты.

Странный шум потревожил одного из дозорных на южной стене — словно шорох катящихся по горной тропинке камней под чьими-то ногами. Воин двинулся туда, не заметив, что в двадцати шагах за его спиной через стену перебралась тень. Она тут же слилась с выступами стены и неслышно двинулась к дозорному, который пытался разглядеть тропу внизу. Тот успел почуять опасность и обернулся. Это не спасло его: невидимая рука тотчас зажала ему рот, а по горлу чиркнул кинжал.

Плащ дозорного накрыл плечи лазутчика, светильник закачался в руке. Само же тело осталось лежать под выступом, куда его опустил неизвестный.

— Что там? — послышался оклик с соседнего поста, ближайший огонек качнулся.

— Как будто шум внизу, — донесся приглушенный ответ. — Но там никого, я проверил.

— Может быть, поднять тревогу? — усомнился дозорный.

— Если услышим еще раз, тогда поднимем. Сам знаешь, военачальник шуток не любит.

— Верно. Волк идет по следу, — произнес дозорный положенные слова, которые менялись каждый день по личному распоряжению Шимо.

— Удачной охоты, — раздался в ответ положенный отзыв, давно подслушанный разведчиками. Дозорный качнул светильником и неспешно удалился.

В этот миг на стене прибавилось еще на две тени. Повинуясь легкому движению руки со светильником, они бесшумно разошлись в стороны. Вскоре слегка закачались огоньки в руках еще двух дозорных, которых тоже сменили лазутчики.

Узкую, почти отвесную горную тропу у подножия южной стены, обиталище воронов-полуночников и прочей нечисти, ботарцы давно считали непроходимой и поэтому не ставили там дозоров. Ее показал андарианцам один из юных разведчиков, недавно принятый в войско по повелению самой княжны Анери. И там, где оказалось по силам пройти мальчишкам, отыскали путь и опытные воины. Захватить стену — уже задача похитрее: прежде всего нужны были восточная и северная части, потому что там имелись ворота. Именно туда потихоньку направлялись новые и новые лазутчики.

Прежде, чем успела бы сгореть восковая свеча, на стене Туаты не осталось ни одного живого стражника-ботарца. Некоторые лазутчики осторожно спускались по каменным лестницам во двор крепости, кто-то устремился к обоим воротам. Но открывать их пока не стали, а затаились, ожидая знака.

А знак было бы трудно не заметить.

Казалось, на Туату внезапно обрушился дождь из чародейских молний: весь двор крепости запылал огнями. Сперва десятки, потом сотни стрел с горящими угольками или обвитых просмоленной паклей понеслись к деревянным постройкам, словно стаи злых насекомых. Кое-как отстроенные после недавнего пожара конюшни, склады и амбары мигом загорались. Из жилых домов выбегали полуодетые воины, заспанные, утомленные бесконечными дозорами и бессонными ночами, — и в них летели тучи новых стрел, уже боевых. Они без труда находили цели, мечущиеся тени которых ярко освещало неистово полыхающее пламя.

Ботарцы еще не успели понять, что же произошло, когда вопли ужаса заглушили иные звуки: скрип открываемых ворот, грохот сотен копыт по камням и оглушительные боевые кличи — «Андара» и «Диадаль». А порой слышалось имя предводительницы, которое преданные ей воины тоже превратили в боевой клич.

С двух сторон во двор Туаты хлынул поток всадников, вооруженных копьями. Тех же, что въехали в восточные ворота, возглавляла девушка в княжеской броне, с убранной под шлем косой. Она указала мечом вперед, глаза ее в свете пожара казались еще двумя яростными кострами. Повинуясь знаку, живая волна устремилась на уцелевших ботарских воинов, которые уже успели раздобыть себе оружие и пытались защищаться, пусть даже понимали, что это безнадежно.

Никто из них не должен был остаться в живых — так повелела княжна Анери.

* * *

Овари Шимо проснулся среди ночи, разбуженный криками и шумом. Он окликнул стражника, который теперь всегда стоял снаружи его двери, но никто не отвечал. Тогда он поспешил одеться, ожидая прибытия дозорного с докладом — и вновь напрасно. Когда же доносящиеся снаружи вопли, проклятия и мольбы к богам сделались громче, Шимо распахнул ставни. Алое зарево ослепило его, отчетливо загудело пламя пожара. Не помня себя от гнева и внезапного ужаса, Шимо яростно рванул дверь — и застыл на пороге, не в силах сделать ни шагу.

Туата полыхала.

Все деревянные постройки пылали огнем, горели острые колья на зубцах стен, докрасна раскалились камни и сами скалы, служившие Туате основанием. Среди столбов пламени, что взвивались к пустым ночным небесам, метались люди. Их безжалостно разили копья, стрелы и мечи.

Княжна Анери Кельма исполнила свою клятву.

Шимо увидел ее издалека: над головой княжны трепыхалось на ветру андарианское знамя. Вышитые золотом крылья птицы Диадаль сделались в свете пожара кроваво-алыми и шевелились, словно живые, а черная тень в ее когтях показалась ботарскому военачальнику похожей на него самого. Княжна же молча смотрела, как пламя пожирает Туату. Лицо ее было точно таким, как в ту памятную ночь три месяца назад, — бледным и застывшим, словно у пророчицы или жрицы: губы сжаты, глаза распахнуты, и взор этих глаз заставил Шимо содрогнуться. Разумеется, она помнит, какой казни обещала предать его.

Взгляд Шимо метнулся к обоим воротам: у каждых несут стражу копейщики-андарианцы, там не сбежать. Мысль о том, чтобы взять меч и подороже продать свою жизнь в честном бою, даже не пришла Шимо в голову. Кругом метались обезумевшие кони; захватчики их не трогали, позволяя мчаться из ворот куда угодно. Нет, ни одну лошадь не удастся поймать и воспользоваться ею для бегства: всадника заметят сразу же. Но пешего…

Озарение пришло внезапно: подняться по лестнице на северную стену, где нет огня, и с помощью веревки спуститься вниз. Пока все враги заняты убийством, его никто не хватится. Ему тоже известны потайные тропы и укрытия в горах, где его будет трудно отыскать. А потом… потом настанет его черед нанести удар. Но об этом сейчас не время думать.

Шимо вернулся в дом за плащом и веревкой, закутался с головы до ног, так, что едва видел все вокруг. Он осторожно прикрыл дверь, стараясь двигаться медленно и чуть ли не сливаясь со стеной своего дома. Теперь оставалось самое трудное: до ближайшей спасительной лестницы — шагов пятьдесят по открытому пространству. Но враги пока не смотрели в его сторону. Ближайший отряд жестоко расправлялся с несколькими воинами-ботарцами и едва ли не загонял их в бушующее пламя. На цыпочках, еле дыша, военачальник двинулся к своей цели.

— Стой, Шимо!

Крик ударил, точно копье или стрела в спину. Шимо мгновенно облился потом, невольно застыл на месте — и тем выдал себя. Мыслей в голове не осталось, кроме одной: «О небесный владыка, за что?» Ибо Шимо узнал голос. Голос кровного врага.

Шимо оглянулся, дрожа — и уверяя себя, что дрожит от бессильной ярости, а не от страха. В последний раз он видел Фейрана Ордета униженным, изувеченным пленником. Теперь же тот предстал ему в подобающем андарианскому воеводе облике: верхом, в черной боевой броне, искалеченная три месяца назад рука по-прежнему крепко сжимает окровавленный меч. А взгляд потемневших глаз, в которых тоже мелькали алые отблески, заставил Шимо попятиться.

Из-за спины Фейрана выехали несколько всадников и наставили на Шимо копья. Ботарский военачальник понял, что бежать бесполезно, и сделал то, чего сам от себя не ожидал. Он упал перед врагом на колени.

— Пощади! — взмолился Шимо, протягивая руки. — Ты же был там и слышал, как она хочет поступить со мной. Ты бы ни с кем не обошелся так, даже с кровным врагом. Прошу, убей меня сам, прямо сейчас, или прикажи убить своим воинам, только не предавай в ее руки!

Шимо не сводил взгляда с изуродованного лица врага и уловил в глазах того тень сомнения и колебания. В сердце трепыхнулась было надежда — но тут Фейран ответил, и голос его был подобен звону мечей в бою:

— Твою участь решит госпожа.

Шимо открыл рот, чтобы возразить — «Она уже решила ее!» — но отчего-то не посмел произнести ни слова. А Фейран продолжил — без гнева, разве что с долей сожаления:

— Проси пощады у княжны Андары и у тени Даркаса Ордета. Я не держу на тебя зла за то, что ты приказал сделать со мной, это всего лишь превратности войны. Но унижение и боль моей госпожи и подлое убийство моего отца я тебе не прощу.

Фейран молча подал знак своим людям. Двое из них спешились, сорвали с Шимо плащ и заломили пленнику руки за спину. Несмотря на сопротивление и брань, они поволокли его туда, где восседала на коне под сенью знамени княжна Анери.

* * *

Анери знала и верила в то, что ее дело — правое. Она убеждала себя, что ищет не мести, но лишь свободы родной Андары. И она добилась своего: каллисианский князь Тельфен оказался верным союзником, да и щедрая награда, обещанная ему, всем его воеводам и воинам, которые выступят на ее стороне, сделала свое дело. А потом добрая весть, словно бешеный ветер, облетела Андару. Стоило лишь уцелевшим военачальникам услышать о первой победе княжны, и они сразу же поспешили встать под ее знамена. Вставали и простые люди, даже те, кто никогда не держал в руках иного оружия, кроме топора и косы.

И великий Ва-Катоа даровал им новые победы. Вновь распростерла крылья волшебная птица Диадаль.

Ботарцев гнали из Андары, но не убивали без нужды. Сам князь Треас вскоре запросил мира, ибо дерзкие и жестокие налеты многочисленных разбойничьих шаек продолжали разорять его страну, и противостоять внешним врагам не оставалось сил. Помимо мира, он просил и руки княжны, решив добиться желаемого законным и честным путем. В ответ он получил отказ — и в том, и в другом. Пока жил и дышал Овари Шимо, княжна не желала мира.

Она должна была исполнить клятву. И исполнила ее. Туата пала.

Сурово сдвинув брови, как делал порой ее покойный отец-князь, Анери глядела на безумство пламени в покоренной крепости. Почти все вражеские воины погибли; кому-то посчастливилось умереть с оружием в руках, кому-то — нет. Княжна приказала не щадить никого из них, и лишь одного она велела схватить живым — Овари Шимо. Теперь она с тревогой вглядывалась в черные тени под стенами, слегка опасаясь, как бы он не умудрился сбежать.

— Госпожа! — окликнул ее воевода Эделлин. — Что прикажете делать с ними?

Княжна обернулась. Отряд андарианских воинов окружил толпу слуг-ботарцев — поваров, конюхов, оружейников и прочих. Заспанные, полуодетые, пропахшие дымом люди не без страха смотрели на правительницу Андары и молча ожидали ее слова. И оно прозвучало:

— Отпустите их. — Княжна медленно обвела всех пленников взглядом и продолжила, уже обращаясь к ним: — Я не желаю зла народу Ботара и не стану воевать с вами. Вы свободны. Вы — не воины, но всего лишь слуги воинов, и вы не заслужили смерти. Теперь уходите и расскажите своим соплеменникам о том, что сегодня произошло здесь. Это последняя битва и последняя пролитая кровь. Больше я не желаю воевать. Но если пожелает ваш князь, то горе ему!

Пленники зашептались между собой. Похоже, сейчас им совершенно не было дела ни до своего князя, ни до его желаний. Напуганные пожаром и безжалостной резней, они с облегчением поняли одно: их не убьют.

Как один, они повалились на колени перед княжной и разразились нестройными хвалами, благодаря великодушную правительницу Андары и призывая на ее голову благословение небесного владыки и матери-земли. Показалось им, или в глазах княжны на самом деле сверкнули слезы? Но приглядываться было некогда. Они вскочили на ноги и дружной толпой поспешили к восточным воротам, где их пропустили андарианские стражники.

Анери сморгнула невольные слезы, но тут же позабыла о тех людях, которых только что пощадила. Она увидела, как двое стражников ведут к ней слабо упирающегося Овари Шимо. Следом ехал Фейран со своими людьми. Приблизившись, воевода поклонился.

— Все воины убиты, госпожа, уйти не удалось никому, — произнес он. — А его мы по вашему приказу взяли живым.

— Вы схватили его в бою? — спросила княжна, оглядывая пленника.

Знаком она велела отпустить его. Шимо растер запястья и затравленно огляделся. От его недавней величавости не осталось и тени.

— Он даже не пытался защититься. Похоже, надеялся тайком сбежать через стену, но напрасно: я приказал Вегару и прочим не снимать дозоров.

Княжна кивнула Фейрану и перевела взгляд на Шимо. Тот невольно шагнул назад, но отступать ему было особо некуда: его со всех сторон окружали андарианские воины. Своих же у него не осталось.

— Прошу, пощади меня, Анери Кельма! — Шимо нашел в себе силы обратиться к княжне с мольбой, не теряя при этом остатков былого достоинства. — Для тебя выгоднее сохранить мне жизнь. Я буду тебе полезен и сумею уговорить Треаса заключить мир с Андарой. Ты знаешь, кто я и какую власть имею при его дворе. Вообрази, как разгневается Треас, если узнает о том, что ты жестоко расправилась со мной, его любимцем…

— Ему не до тебя, — перебила княжна. — Поверь: когда побежденная стая волков трусливо удирает, каждый дрожит лишь за собственную шкуру, зато охотно вцепится в горло соплеменнику, если понадобится. Треасу недолго осталось сидеть на своем престоле, и он наверняка сам понимает это.

— Пусть даже так! — Шимо шагнул вперед, к самой морде коня княжны. — Но ведь ты женщина и по природе своей должна быть милосердной. Должна прощать врагов…

— Ах, вот как? — Голос княжны стегнул, словно кнут. — Прощать? Да, как женщина, я могу простить тебя, своего врага. Но не как княжна Андары — врага своей страны и своего народа. Я прощаю тебя. Но клятву свою я выполню, чтобы никто не посмел обвинить меня в малодушии и трусости. — Девичья рука в перчатке указала на еще не догоревший склад.

Повинуясь знаку, воины поволокли Шимо к складу, невзирая на сопротивление, мольбы и угрозы. Его втолкнули внутрь, в самое пламя. Шимо с криком отпрянул и бросился было обратно, решив избрать более легкую и милосердную смерть — кинуться грудью на вражеские копья. Но воины предвидели это и развернули копья древками вперед. Они вновь загнали Шимо в огонь, и в тот же миг на него обрушилось несколько балок прогоревшей крыши. Даже рев пламени не смог заглушить страшного вопля, что вырвался в тот миг у ботарского военачальника.

Овари Шимо корчился среди рухнувших бревен, объятых пламенем, как и он сам. Уже не осталось сил кричать, из горла вырывалось только хрипение. В предсмертных муках он видел лишь своих врагов, так, будто они стояли в двух шагах от него: бледное лицо и прищуренные глаза Анери Кельма — и обок с нею, среди прочих андарианских воевод, это проклятье богов, Фейрана Ордета. Он стоял так же молча, как и прочие, и вдруг губы его жестко скривились и что-то прошептали. Уже умирая, Шимо прочел по губам врага: «За тебя, отец».

Так окончил свою жизнь некогда великий царедворец и военачальник — в напрасной надежде, что его повелитель отомстит за него.

Туата горела еще долго, весь остаток ночи и весь следующий день. Но княжна Анери и ее воины этого уже не видели. На рассвете они покинули то, что осталось от простоявшей не один век крепости.