Час первый: Тол-Сирион. Битва песен (джен)

— Ну, и заставили вы двое нас поволноваться, — негромко проговорил Урувойтэ чуть позднее, когда во мраке коридора исчезли последние отблески факелов и стихли далёкие шаги и возня стражи.

— Что Тху опять от вас хотел? — невидимый за темнотой Берен невесть почему обнаруживал в своём голосе едва ли не обиду. Причину этому Финдарато всё ещё не мог понять. Эдрахил фыркнул с явственным презрением:

— Как обычно. Разговоры разговаривал.

— Но почему снова вас, а не меня?

— Поверь мне, тебе бы туда лучше и не надо, — в голосе Эдрахила Финдарато уловил долю хорошо упрятанного яда. — Тебя там будут ждать плети или дыба. И ещё что-нибудь похуже.

«Эдрахил!» — но предупредительный оклик запоздал. Неудачно сказанное слово подействовало вернее плётки — Берен взвился на дыбы.

— Эта мразь истязал вас? Вы ранены? Ты? А Ном?

— Нет, и остановись! — Финдарато поймал в темноте руку адана и потянул к себе, побуждая сесть и успокоиться. — Сядь же! Он просто догадался, что я принадлежу к знатному роду и, возможно, близок к нолдорану. Пока что он пытался уговорами и посулами склонить нас на свою сторону.

Берен недолго помолчал.

— Ясно.

«А мне вот не ясно, — тотчас последовал мысленный посыл Урувойтэ. — Уж очень неуклюже звучат твои отговорки, Финдарато. Ты не обижайся, но лгать ты не умеешь. Хотя не очень умный адан тебе и поверит».

«Это ты к чему?» — осведомился Финрод.

«К тому, что я знаю тебя очень давно, если ты случайно не позабыл об этом за королевскими делами. И я не думаю, что именно этому майа потребовалось так много времени, чтобы разобраться, из какой же ты семьи. Я и ранее подозревал, что он может попытаться уговорами склонить тебя на свою сторону, одновременно не причиняя зла. С нами действительно здесь обращаются куда лучше, чем можно было ожидать. Но теперь на один из ваших разговоров был позван и Эдрахил. Который тоже вернулся вполне здоровым и даже язвит. И что я должен думать? В одно я никогда не поверю — в то, что ты по велению сердца и по доброй воле передал над собой власть и присягнул Морготу. Ну так что же? Будешь и дальше сочинять сказки?»

«Сторону Моргота я не принимал, не присягал ему и не присягну вовеки».

«Других слов я от тебя и не ждал, но и те воодушевляют. Тогда чего этот майа от тебя хочет?

«Майрон тоже не присягал Морготу. От меня он хочет, чтобы я отказался от похода и не попал в Ангбанд».

«Так… — в споткнувшихся мыслях Урувойтэ отчётливо узнавалось замешательство. Наконец он сумел выстроить их в ровный ряд и продолжить: — Что ж. Нельзя сказать, что я с ним не согласен в этом мнении. Я утверждал то же самое, если помнишь. Да и не только я! Тот же Тьелкормо твердил тебе об этом! Королю Нарготронда никак нельзя оказаться в плену у Чёрного Врага!»

«Майрон больше опасается того, что, заполучив меня в плен, Моргот сможет получить какую-то власть над ним самим. Хотя я и не совсем согласен с его выводами».

«Тогда это ещё опаснее, — обдумав, ответил Урувойтэ. — Причём для всех, мой король! В Ангбанд тебе никак нельзя!»

«Да что же это такое? Из окружающих меня не отговаривали отказаться от похода в Ангбанд разве что орки. И ещё Берен…» — Финдарато тряхнул головой, гоня не к месту подкравшиеся мысли.

«У вас есть какой-то план?» — продолжил допытываться Урувойтэ.

«Я думаю… Мне нужно восстановиться, чтобы продолжить поединок Песен».

«Ещё не легче! Ты недостаточно силён для этого».

«Вероятно. Но только так я смогу…»

Финрод отвлёкся. Из темноты послышался голос Берена:

— Но ты не видел этого... То была словно нежная трель соловья посредине суровой зимы! Словно серебряный лунный свет, упавший на никогда не видавшее света подземное озеро. Это и был единственный светлый миг в моей заплутавшей во мраке жизни. Я увидел — и всё. Больше не нужно было никаких слов. Я просто знал. Знаю и теперь. Я пройду этот путь, и заплачу любую цену, лишь бы она оставалась рядом!

Откуда-то из угла камеры донёсся тяжёлый вздох Эдрахила.

— Отсюда, из каменного мешка?

«Перестань, Эдрахил! — поспешил вмешаться Финрод. — Даже ради призрачного шанса на спасение никому из нас не нужно становиться орком! Пусть он остаётся исполненным своей светлой надежды!»

«Это действительно выглядит отвратительно, государь. Думаешь, я сам этого не вижу и не понимаю? Всё в этой истории выглядит ужасно по отдельности. Каждое её звено. И требование Элу Тингола о выкупе за дочь, и сумасбродная клятва Берена о Сильмарилле, и твоя тоже клятва, государь, и наш исход из города, и наш путь вперёд, в Бездну. Но чтобы разорвать эти несчастливые звенья, видимо, кому-то одному придётся побыть орком. Пусть даже это буду я».

«Но так быть не должно! Я дал слово Берену, что помогу ему в его испытании. Теперь это и моё испытание тоже. И тебе нет нужды губить свет своей феа!»

«В том-то и дело, государь. Вся эта история постоянно сталкивает нас в противодействии испытаний. Когда я шёл к Саурону под конвоем, не зная, что увижу в конце, я задавался вопросом, что будет для меня страшнее: бесконечно страдать самому на твоих глазах, или смотреть, как бесконечно страдаешь ты? А как считаешь ты сам?»

«Я не хотел бы давать такой ответ, — честно признался Финдарато. — Я не хотел бы даже о нём думать».

«А вот твой бывший наставник, кажется, задумался. И, как мне видится, это более глубокие знания об обычаях Ангбанда толкают его сейчас убрать тебя подальше от тех мест. Честно скажу, я не хотел бы близко познакомиться с тем, что способно напугать даже его. А коли речь зашла о Связи Айнур… Если он прав, на противоположном краю риска встанет вопрос не только о сохранности тайны Нарготронда. А ты готов так рискнуть?»

Усталым жестом Финдарато опустил голову на скрещенные руки, опираясь локтями на колени.

«Какой ответ, кроме «Нет» ты ждёшь? Но я тоже принял своё решение. И я ещё намерен побороться насколько это будет в моих силах. А тебя прошу сейчас, как моего друга: не пытайся изменить судьбу Берена. Она предрешена кем-то выше и могущественнее нас».

Следовало отдать должное Эдрахилу: колебался он недолго.

«Хорошо, государь. Я не стану».

Финрод прикрыл глаза. Дальнейшая судьба и впрямь зависела не от них. Но он готов был совершить то, на что пока хватало его собственных сил. Былые занятия с каплями воды были отодвинуты по времени на много дней вперёд. Прежде всего ему требовалось вернуть спокойствие в свой истощённый сомнениями разум. Оставить позади любые мысли о победах и промахах, о разлуках и поражениях, предательстве родичей, лицах близких, друзей и врагов. И, как не странно было это понимать, единственным действительно спокойным местом, в которое он мог вернуться в мыслях, вновь становился Западный Край, из которого он когда-то так отчаянно бежал. И он потянулся сознанием к этой дальней памяти времён его неомрачённой бедами юности, к таким простым и светлым урокам Валиэ-Целительницы, которые песнями когда-то звучали в тишине священных садов Ирмо Лориэна. Из всех воспоминаний прошлого эти были безопаснее всего — в них он по крайней мере не рисковал встретить никого, кто смог бы потревожить покой его сердца. Никого из тех, кто был бы ему дорог. Как не желанно было бы вновь увидеть их родные лица.

Песнь Силы. Он должен её спеть.

* * *

Восемь дней. Пять дней. Девять дней и десять…

Последний удар ножа стукнул и визгливо скрипнул по доске. Закончив крошить стебли растений, Майрон отложил нож в сторону, скинул получившуюся массу в кипящее варево, тщательно перемешал, одновременно шепча слова чародейского наговора, и, наконец, убавил под котлом огонь. В остаток времени до окончания варки он успел тщательно очистить инструменты и прибрать за собой рабочее место, достать из шкафа чистую бутыль и оставить её дожидаться на столе. И всё равно времени ещё осталось довольно, чтобы он снова начал мерить шагами комнату, пытаясь хоть как-то гнать от себя мечущиеся мысли.

Восемь. Пять. Девять и десять.

Восемь дней назад от северных дозоров в сторону Ангаманди выехал неучтённый гонец, посланный кем-то из соглядатаев Моргота. Первым в списке возможных авторов доноса Майрон назвал бы именно Нирбога — и сразу становился объяснимым внезапно возросший интерес главы разведчиков ко всем внутренним делам крепости. Вряд ли в подсчёты сроков закралась какая-то ошибка, а значит, Моргот уже посвящён во все детали, к тому же сильно приправленные чужими подозрениями и догадками. С этими ненужными подробностями Тёмному Вале теперь будет мало куда более сдержанного доклада самого Майрона, что был отослан ранее на Север с другими письмами при помощи Тхурингветиль. А значит, стоило ждать ответа. Вернее, личного приказа. И каковым будет этот срочный приказ из Ангаманди, Майрон предвидел сильно загодя.

Пять дней, считая от сегодняшнего — этот пугающе короткий срок он поставил крайним, по его истечении можно было в любую минуту ждать появления гонца из Ангаманди с письмом, от которого он уже не сможет так просто отмахнуться. Если, конечно, Владыку Севера не задержат в принятии решений какие-то свои дела. Но в последнем Майрон сомневался. Моргот, конечно, мог бы и заиграться, и отвлечься на забавы, однако там, в Железном Аду, всегда отыщутся желающие освежить Его память. Отправляясь осаждать Минас Тирит десять лет назад, Майрон прекрасно понимал, сколько затаивших обиду недоброжелателей он оставляет за своей спиной. До сих пор ему удавалось удачно удерживать их на расстоянии. К взаимной безопасности. А вот теперь его судьба опять повисла на тончайшем волоске, сотканной из чужой милости. Значит, пришла пора что-то переигрывать. Если бы он ещё был избалован выбором возможностей…

Девять дней назад он начал готовить запасной план. План отступления, как он сам его прозвал, подспудно жалея, что не сможет назвать планом собственного бегства. Невидимая удавка как-то уж очень ощутимо затягивалась на горле, ещё не мешая свободно вздохнуть, но уже неприкрыто намекая о грядущих неприятностях. Это не прибавляло вдохновения в и без того мрачное настроение последних дней. Майрон снял раскалённый котелок с огня, ловко сцедил ещё горячий отвар в бутыль, и оставил остужаться на рабочем столе. У того же стола он в который раз задержался перед высоким стеклянным сосудом, где в маслянистой прозрачно-желтоватой жидкости отдыхал новенький блестящий меч. На его ковку ушла целая неделя. И меч вышел именно таким, каким был задуман: очень острым, очень особенным... И очень смертельным.

Горячий отвар в бутыли обжёг бы чью-либо другую руку, но не его. Притерев покрепче пробку к горлышку, Майрон снова обежал бездумным взглядом стол и бесцельно отёр лоб пальцами свободной руки.

Десять дней. Именно сегодня истекал срок с того дня, когда он дал обещание Финдарато. Хотя, правильнее было бы говорить иначе: с того дня, когда Финдарато в своей удивительной наглости посмел поставить ему условие. Поверить в то, что у Инголдо хватит сил на разрушение его оков было бы слишком заманчиво, и он просто запретил себе такую вольность, как мечты. Должно быть, уже одним этим нарушая все древние заветы наставничества. Он не верил в силы и таланты своего лучшего ученика, оттого что просто не мог себе позволить. И если это не искажение самих основ, то что тогда оно?

Забрав с собой бутыль с отваром, он накрепко запер двери мастерской за собой, а, кроме того, накинул сверху дополнительное запирающее заклятье. Редко кто осмеливался совать свой нос в эти комнаты, тем более в его отсутствие. Даже особенно тупые орки не решились бы на такую дерзость, но именно теперь Майрон готов был воспевать любые дополнительные меры ради сохранения собственных тайн. Уже по пути до своих покоев он высмотрел слугу и отправил его на поиски Мархола.

Мархол встретил его у дверей кабинета.

— С северных дозоров вестей пока нет, но к южным два часа назад отбыл его великолепие, — не тратя на пояснения лишнее время, доложил он. — Я бы послал за ним приглядеть кого, но все незанятые сейчас ждут на границах.

— И пусть. Новости сами по себе неплохие. Если Нирбог направился на юг, значит, на севере его до поры ничего не ждёт. И в кои-то веки не будет мешаться под ногами хоть несколько часов, а то и дней.

— Те, о ком ты распорядился, тоже прибудут к сроку. Жду уже через день или два.

— Тоже неплохо. Добудут мне к ужину свежей оленины?

— Как прикажешь, господин, — Мархол прошёл следом за Майроном в кабинет и остановился, глядя настороженно и выжидательно. Шевельнув пальцами, Майрон возжёг огонь сначала в камине, потом и в подсвечниках.

— Ждёшь, отправлю ли я тебя за королём? Отправлю. Но и не только за ним. Пусть рыжего приведут тоже.

— И рыжего? — Мархол, кажется, удивился, но ничего не ответил и в итоге удалился, справедливо посчитав приказ законченным и не тратя время на лишние слова.

Оставшись один, Майрон снова смерил шагами ширину ковра, мельком отметил в уме, что не стоит больше потакать сей нелепой привычке, недолго помедлил перед тайником с оставшимся вином, но не рискнул туманить разум и в конце концов остановился у окна в напряжённой позе со скрещёнными на груди руками. Каждый раз, готовясь к такой вот встрече с Финдарато он неизменно ставил пред собой цели и мысленно обрисовывал пути их достижения. Прошлые цели были ещё терпимы. Нынешние ему совершенно не нравились. Но, очевидно, с этого ставшего прямым пути без видимых боковых тропинок сворачивать уже некуда.

В ожидании минуло где-то с полчаса, пока, наконец, до его слуха не донёсся отдалённый шум где-то в коридоре, орочий галдёж, затем двери распахнулись, и Мархол уверенно препроводил внутрь обоих пленных: и Финдарато, и Эдрахила.

Повернувшись к окну спиной, Майрон окинул этих двоих взглядом и прислушался к обоим. И вот удивительное дело: за этот недолгий срок Финдарато, похоже, удалось совершить нечто невероятное: его прежде мечущийся в сомнениях дух ныне ощущался словно сотканное из света уверенно пылающее солнце, которое, должно быть, изливало вокруг себя лучи душевного тепла, падающие на всех страждущих, способных это ощутить. Таким Майрон запомнил Инголдо ещё в Амане и, вероятно, именно за таким исполненным света и тепла принцем некогда бесстрашно двинулся через льды Хэлкараксэ изгнанный и отчаявшийся Третий Дом нолдор. Как от столь любимого подданными короля могли отвернуться в Нарготронде — вот это до сих пор ускользало от понимания Майрона. Возможно, это означало лишь то, что сам недолгий срок, отпущенный для Нарготронда в Замысле, был близок к истечению. В преддверии грядущих тёмных дней, несущих неисчислимые бедствия, светлые короли, хранящие спокойствие народа во времена мира, должны были так или иначе уступить дорогу другим вождям, уверенным и жёстким, готовым вести эти народы на смертный бой. Вероятно, таким, как Нельяфинвэ Феанарион.

Хотя об этом тоже можно было подумать позже. Чуть сузив глаза, Майрон перевёл взор на второго.

А вот Эдрахил ощущался едва ли полной противоположностью своему государю. Его феа не источала страха, но в ней не было именно покоя. И сегодняшний день покоя этой душе отнюдь не принесёт. Вероятно, особое смятение привнесла именно заданная задачка, по своим условиям не имевшая решения. Напоминать о ней сейчас тоже было некогда.

Прежде стоило хотя бы словами поддержать бывшего ученика.

— Удивительно, Финдарато. Ты смог сделать нечто действительно удивительное. Только ответь, хватит ли тебе сил?

Морок кольца опал, и, вновь став самим собой, Финрод слегка наклонил гордую голову и произнёс звенящим голосом, не ведающим сомнений:

— Я готов.

Стоило ли ждать от него иного ответа? Сейчас Майрон мог только порадоваться, что сам Финдарато не сумеет прочитать его чувства. Ну, хорошо. Можно попробовать шагнуть по этому подобию шаткого ответвления от тропки Замысла и просто поглядеть, как далеко оно посмеет завести.

— Мархол, — Майрон перевёл внимание на оборотня, который уже заинтересованно поглядывал по сторонам в поисках винной бутыли: — Твоё ближайшее задание: отведи всех от дверей подальше и никому не позволяй входить. Если кто-то вдруг что-то почует и прибежит проверять, так и объясняй с моих слов, что для допроса пленных я решил прибегнуть к страшному колдовству. Всем особенно интересующимся я потом сам дам ответы. И тебя я чуть позже позову.

— Инголдо, — едва дверь затворилась за Мархолом, он обратился к своему ученику. — Поступим так: собственную Песню я сразу направлю на оковы. Ты её не услышишь, поэтому плети заклинание сам, не отвлекаясь. И вот ещё… — в несколько шагов Майрон сократил расстояние между ним и бывшим учеником, сделал лёгкий жест рукой и успел подхватить в воздухе спавшие с запястий Финдарато цепи. В ответ на вскинутый удивлённый взгляд пояснил:

— Заранее предупреждая ненужные вопросы, чтобы твоя сила не уходила на ненужные цели. Итак?

— А что делать мне? — заговорил Эдрахил, так не дождавшись указаний.

— А ты будешь на подхвате, — сказал Майрон.

«В самом прямом смысле».

Финрод согласно наклонил голову, и вновь, как и тогда, в тот памятный день шесть недель назад они оказались друг напротив друга. Поймав на себе вопросительный взгляд, Майрон кивнул и, нащупав тянущиеся незримые нити отдающей ледяным прикосновением Севера сети, стал выплетать начало собственных беззвучных строф, соединяя мысленно слова на валарине и ожидая лишь момента, когда в тишине зазвучит исполненный Силы звонкий голос.

И Песня не заставила ждать:

Власти нет надо мной у мороко́в ночных,

Власти нет у теней и у призраков злых,

Коль восстала беда, отыщу рукой нить,

Сила в ней вплетена — песни тон изменить.

На сей раз, бесспорно, это ощущалось легче — но только потому, что ныне Финдарато искусно наводил свои чары, избрав целью не его, а бил именно по колдовским путам Моргота. Возможно, зря. Запоздало Майрон сообразил, что нужно было обговорить это заранее, вынудить повременить с подобным тщетным милосердием, что заставляло тратить силы самого певца. Однако сейчас было уже поздно что-либо менять. Он и сам обрушил свою беззвучную атаку, и тотчас ощутил весьма болезненный ответ. Чары оков ожидаемо воспротивились, более того, потянулись искать в нём же источник для своего восстановления. Вот уж нет! Так несколько лишних строф своей беззвучной песни пришлось потратить на то, чтобы отрезать им все возможные пути к собственным силам.

В этот день, в этот час, взвейся, голос мой, ввысь!

Сквозь пространство и тьму до тебя дотянись,

Пусть преграды встают, но отступят они,

Сети вражеских чар ты с себя отряхни!

А вот сейчас противостояние стало ощутимее: лёгшая на плечи тяжесть побежала по телу тянущими к земле волнами гнёта. Очевидно, выдержка на мгновение изменила ему, что-то отразилось на лице, потому что Финдарато бросил на него весьма обеспокоенный взгляд. Но и в самом Инголдо уже тоже слышалась заметная усталость, которой тот упрямо продолжал противиться. Подумать только… и снова один нолдо смел противопоставить себя силе сильнейшего из Творцов — в непрозвучавший упрёк иным, могущественным и далёким, которым и было должно себя противопоставлять.

Вот только отчего-то они этого не делали.

Через столько дорог я упорно прошёл,

Пусть, замкнувшись в кольцо, путь обратно привёл.

Что оставил — не буду уже вспоминать,

Долг мой в час темноты тему Света позвать.

Он как будто и сам сейчас преисполнился этим Светом, о котором пел, во всяком случае таким его отчётливо увидел Майрон: с подсвеченными пламенем камина золотыми волосами, сияние которых не погасили даже грязь и отчаяние темниц, в упрямой позе стойкости и противоборства всем бедам мира, с воздетой вперёд уверенной рукой. Таким им можно было откровенно любоваться. Истинный светлый король, при взгляде на которого вдохновлённые живописцы могли бы хвататься за кисти, а резчики и скульпторы за резцы по камню. Возможно, время ещё придёт и для картин, и для скульптур, без прикрас увековечивших на холсте и в мраморе доблесть и смелость Финдарато Инголдо. Когда-нибудь… Но не сегодня.

Слабость духа ушла, знаю, верен мой путь,

Им, идя до конца, я согласен дерзнуть.

Не страшат испытанья и горечь разлук,

Вместе их мы пройдём, мой потерянный друг.

А далее, случилось то, чего он ожидал и опасался. Финрод вдруг заметно пошатнулся, теряя равновесие, вскинутая рука задрожала; похожая на мертвенную бледность быстро залила его щёки. Однако он упрямо втянул побелевшими губами воздух, вновь собираясь с силами для следующей фразы:

Связью слов протяну я от сердца струну…

И, не издав более не звука, тотчас рухнул, точно подкошенный. От ожидаемого падения на пол его успел спасти Эдрахил, кинувшийся вперёд с несдержанным вскриком. Сам Майрон, резко оборвав песнь, хрипло втянул воздух, дошатался до ближайшего кресла и просто упал в него, цепляясь трясущимися пальцами за подлокотники. Этот поединок с судьбой был куда слабее предыдущего, но всё равно безмерно измотал уже тем, что он посмел замахнуться на проклятое творение рук Валы, пусть и Падшего.

— Там на столе… рядом… стеклянный флакон. Влей Финдарато в уголок рта пару глотков, это поможет, — произнёс он, когда сумел-таки вернуть себе власть над голосом. И то не до конца. Остался след презренной дрожи. След слабости. Удерживающий друга Эдрахил метнул в него взгляд, в котором читалось очень многое, за исключением сочувствия, потом посмотрел на стол, приподнялся, с великой осторожностью перекладывая бесчувственное тело Финдарато в объятия второго кресла. Затем он выпрямился и снова глянул на флакон.

— Ты это предвидел…

— Догадывался, — ещё не ощущая в себе готовности снова испытывать крепость собственных ног, Майрон попытался прощупать оставшуюся мощь оков на руках, убедился, что опять не обманулся в своих догадках, откинул гудящий затылок на спинку кресла и сделал ещё один глубокий вздох, борясь с головокружением.

— Инголдо не успел бы полностью восстановиться в столь короткий срок, хоть и сумел возобладать над феа. Не за какие-то десять дней. Пусть он и приложил невиданные усилия на этом пути, он только эльда. Пусть и эльда Амана.

«Пусть и из лучших».

— Тогда почему… ты это допустил?! — от произносящего слова сквозь зубы Эдрахила полыхнула ощутимая волна гнева.

— Напои Финдарато зельем! — резко оборвал его Майрон. Вспыхнувшая ярость на время придала сил. — А потом ты сядешь, захлопнешь рот, Эдрахил, сын Голдвен, и очень внимательно меня выслушаешь.

* * *

К осознанию действительности Финрода вернуло ощущение холодного стекла, касающегося его губ, горький травяной вкус на языке, затем мягкие осторожные прикосновения кончиков горячих пальцев к вискам. Это прикосновение словно прогнало владеющий его разумом туман. Где-то вдалеке зазвучали обрывки голосов:

— … Ты в этом уверен?..

— … Я учился не только у Ауле. Это ведь я зашивал бок вашего мальчишки…

— … а потом?..

— … а для этого ты и будешь рядом...

К его губам снова осторожно прикоснулось стекло бутыли и флакона, вместе с аккуратно вливаемым отваром вернулись чувства и ощущение тела. Но не силы. Во всяком случае, он ощущал себя преступно слабым. Финрод всё-таки попытался заставить себя приоткрыть глаза. Но веки только дрогнули.

Чужая мозолистая ладонь опустилась на лоб, и знакомый голос то ли мысленно, то ли наяву шепнул кратко:

— Нет пока. Отдыхай.

Во второй раз он очнулся уже в темноте. Знакомый кабинет заполняли ночные сумерки, но огонь в камине и свечи горели неизменно. Непривычная мягкость ощущалась под плечами и спиной; он уже почти успел забыть, когда в последний раз наслаждался эдаким уютом. Чуть склонив голову набок, Финрод рассмотрел чей-то длинный плащ, заботливо укрывший его тело. Он сообразил и где лежит — в том самом мягком кресле у камина, что уже успело стать ему привычным за эти несколько недель.

— Пожалуй, вина сегодня предлагать не буду, только травяной настой. И если ты голоден, не упрямься и скажи. Я раздобуду, что тебе поесть.

Он слышал голос, но не видел собеседника. Видимо, для этого нужно было приподняться и обернуться назад, однако Финдарато так и не ощутил достатка сил и поэтому позволил себе лежать в присутствии хозяина покоев.

И сейчас его интересовал не голод, а совсем другое, и он проговорил готовым в любой миг окончательно исчезнуть охрипшим голосом:

— Лучше скажи… Что-то получилось?

Та затянувшаяся пауза сама по себе стала ему ответом, красноречивее любых слов. Мягко прозвучали приближающиеся шаги, Майрон обогнул второе кресло, стоявшее напротив и остававшееся пустым, остановился за ним, положив на резную спинку обе ладони.

— Твоя Песня почти разбила один браслет, и снять его теперь будет совсем не трудно. Но сделать это сейчас я не смогу. Что до других… пока нет.

Финрод прикрыл глаза. Собственно, всё, что ему нужно было знать, и так уже было сказано. Но что-то неистребимое, упрямое, сжавшееся комком в груди, толкнуло его сказать вслух, пусть и едва слышно:

— Рискну попробовать ещё через десять дней. Думаю, получится лучше.

Майрон молчал недолго.

— Рискни попробовать. Может, и получится.

Это была такая оглушительная, очевидная, несомненно понятная им обоим ложь, что она могла служить только утешению.

— Тогда договорились, — продолжил эту игру из лживых обещаний Финрод и, вспомнив о чём-то важном, снова попытался приподнять голову: — Эдрахил?

За спинкой его кресла послышалось движение.

— Я здесь, государь.

Хорошо. Взгляд Финдарато бесцельно скользнул по комнате и остановился на столе перед креслом. На подносе стояла винная бутыль, стеклянный флакон с лекарственным настоем, кубок и тарелка, на которой, кажется, лежала какая-то еда. Голода он в себе по-прежнему не ощутил. Рядом с подносом на дорогом, искусно выделанном дереве столешницы лежали, небрежно брошенные кандалы, которые с него снял Саурон. Один их вид сам по себе вернул Финрода к привычной мысли. Он попытался приподняться и хотя бы сесть прямо, но добился лишь того, что из-под его головы и плеч посыпались подушки. Эдрахил лишь покачал головой и наклонился, поднимая их:

— Тебе лучше пока повременить с этим, государь. Отдохни.

— Видимо, тебе придётся помочь мне с возвращением, — едва слышно шепнул Финрод, про себя испытывая немалую неловкость и смущение. Но они и близко не равнялись с чувством слабости, которому отныне было подчинено его тело, с отчаянием, ещё только подбирающимся к сердцу, и с печалью обречённости, которой невольно уступала его измученная испытаниями душа.

— Эта слабость пройдёт, как и в тот раз, — не очень ловко попытался ободрить Эдрахил. — Неудивительно, что ты ослаб: ведь, по сути, ты выступил против мощи Бауглира. Как когда-то Нолофинвэ. Или сам Феанаро.

От такой нелепой лести в другой раз Финрод не преминул бы улыбнуться, но не теперь.

— Я всё равно отпустил стражу до утра, поэтому тебя некому куда-то отводить, — голос Майрона снова отдалился, видимо, он прошёл к своему письменному столу. — Лежи и отдыхай, покуда есть время. Можешь пока подумать над сочинением правдоподобной истории для своего адана. Ведь он всё равно теперь будет задавать какие-то вопросы.

Как раз это Финрода отчего-то волновало сейчас менее всего, хотя он и понимал, что его изнурённому виду придётся давать какие-то объяснения, иначе Берен просто сочинит догадки сам, и одна будет страшнее другой. Однако и возможности подходящих ответов мало чем отличались друг от друга. Но именно сейчас его занимало отнюдь не это. Он опустил глаза к полу, прильнув виском к шёлку заботливо подложенной подушки. Легко встречать испытания, когда в сердце горит неугасимый пламень надежды. Но этот ставший уже знакомым час её потери, когда в первые после поражения минуты суждено делать вынужденные шаги, выбирая новый путь по острым режущим осколкам, всегда казался самым болезненным из всех.

— Макалаурэ. — Непреходящая дрожь в голосе вынудила его споткнуться на втором же слоге имени. Неумолимая мысль искала выход и, кажется, она его нашла. В ответ воцарилась внимательная тишина, и Финдарато пояснил: — В Амане Канафинвэ превосходил меня в умении заклинательных песен. Его дар превыше моего.

Снова повисла тишина, затем опять послышался шелест шагов по комнате, и Майрон остановился перед ним.

— Инголдо, старшие Феаноринги никогда не рискнут вновь поверить посланию из логова врага, столь похожему на ловушку.

— А если я напишу письмо собственной рукой и приложу свою личную подпись?

— Я легко набросаю тебе похожий на правду способ заполучить такое письмо без твоей доброй воли. И Майтимо Нельяфинвэ этот способ тоже неплохо знает. Они не поведут войска через враждебные земли сюда, не будучи точно уверенными в необходимости этого действия. И, напомню, письма из Нарготронда до них тоже давно дошли. Они знают о тебе.

До слуха Финрода донёсся сдавленный вздох Эдрахила. Выходит, это и вправду всё. И верно, ни одна дружина не преодолела бы расстояние от Химринга до Тол-Сириона за те считанные дни, которые, им, видимо, остались. Наверное, с этим пора было смириться. Вот только он не привык сдаваться без усилий к борьбе. И раньше не любил, на прожитые во Вздыбленных льдах годы и пройденные мили по снегам и вовсе выжили из него эту привычку.

Глядя сейчас на отсветы каминного огня, пляшущие по полу, Финрод всё-таки спросил:

— Скажи, это ведь наш последний с тобой такой разговор?

На сей раз Майрон не стал ни лгать, ни увиливать.

— Полагаю, так и есть. Впрочем, даже я могу ошибаться.

— Тогда ты, вероятно, сможешь ответить в свою очередь на несколько моих вопросов?

Недолго помедлив, Майрон всё же кивнул, в нарочито небрежной позе снова оперся ладонями о спинку кресла.

— Хорошо. Спрашивай, что хочешь.

— Когда ты оставил Аман и пришёл в Белерианд? В каком году это было?

— А это сразу два вопроса. Аман я оставил вскоре после первого восхода Ариен. В Белерианд же пришёл, вероятно, в четвёртом или пятом году по новому летоисчислению.

Зачем? У Финрода уже почти сорвалось с губ это слово, но он оборвал его, спросив иначе:

— И как давно… ты оказался в Ангамандо?

Лицо Майрона осталось неизменно безразличным.

— Видимо тогда же. Нет, думаю, это всё-таки был уже пятый год. Хотя опять же могу ошибаться.

И именно в тот год Финдекано явился к Вратам Ангамандо и спас Майтимо. Но спрашивать о том, видел ли Майрон пленного Феанариона, висевшего на цепи над пропастью, было бы лишней дерзостью. Глупой. К тому же бесполезной. Вместо этого он хотел бы узнать иное.

— Кто-то из оставшихся в Амане знает, что с тобой случилось? Ты смог связаться с ними?

На сей раз по лицу Майрона пробежала едва заметная тень.

— После того, как вы ушли из Валинора, Владыки заперли Благословенный край на тысячу границ. Я слышал, что и Ульмо поднял из-под воды цепи Зачарованных островов, дабы никто больше не мог вернуться морским путём. Связи с Аманом отныне нет. Но кое-кто знает, разумеется. Ариен, для которой больше нет никаких земных границ, рассказала всё Эсте. А, кроме того, не забывай: Валиэ Вайре запечатлевает всю историю мира на своих полотнах. Её мужу открыто грядущее. А для взглядов и слуха Короля и Королевы и вовсе нет преград.

— А Ауле?

Майрон откровенно поморщился.

— Не скажу. Между нами возникла размолвка, приведшая к разрыву нашей Связи. Ни он, ни я больше не слышим друг друга. Вероятно, это теперь навсегда. Я больше ничего не смогу о нём рассказать.

— И это случилось сразу после нашего Исхода… — как ни пытался гнать от себя эту догадку, слова всё же слетели, опередив мысль, отчего Финдарато уже готов был прикусить себе язык. Но Майрон только фыркнул.

— Нет, Фелагунд. Не стоит во всех неприятностях изыскивать глубоко запрятанную вину твоего народа. Хотя, ваш уход на многое и многим открыл глаза. Кое-что стало просто предельно ясным, а что-то было словно нарочно подчёркнуто яркой линией. Как укоряющее свидетельство множества ошибок. Ты знал, например, что прекрасный и многоголосый Тирион после вас обратился в печальный призрак из пустынных улиц? Вряд ли новые аманэльдар вселятся в чьи-то покинутые чужие жилища с оставленными хозяевами вещами. Они, скорее всего, так и стоят даже сейчас. Брошенные дома, опустевшие площади и сады, усыпанные сверкающей пылью. Странное зрелище в Краю, который был прозван Благословенным.

— Может быть и к лучшему, что связь с Аманом прервана, и новости их не достигают, — вслух подумал Финдарато, вспомнив о своих отце и матушке. — Пусть лучше дольше остаются в благословенном неведении, чем узнают о цене, которую уже заплатил наш народ за своё право выбирать.

— Отдохни, государь, — вмешался Эдрахил. — Хоть несколько часов, но они пойдут тебе на пользу.

Не желая бесцельно спорить с другом, Финдарато послушно прикрыл усталые глаза. Пусть этот сон будет без сновидений. Без образов знакомого с детства города, где под крышами осиротевших домов не слышны живые голоса, а по безмолвным пустым улицам гуляет только ветер, несущий с собой искрящуюся пыльцу цветущего Галатилиона.