Япет (джен)

В начале было Слово, Математический закон, Что избран был материи основой, Вселенной суть пророчил он.

Пока артист зачитывал четверостишье, повсюду в пространстве витали планеты и звёзды, движения и свойства которых объяснялись сводом формул.

— Они правда начали Неделю искусств с математики?! — возмутился Лионго Белло.

— Царица наук, — улыбнулась Альциона.

Корабль притормозил около причала, выгрузил пассажиров и отправился в зону ожидания.

Ребята высадились на площадке, представлявшей собой часть замысловатой конструкции «Эфирной набережной». Здесь гостей повстречали сотрудники Венерианского Университета, продававшие сувениры с собственной символикой и агитировавшие поступать в их заведение.

— Подходите! Подходите! Не желаете ли ознакомиться с образовательными программами нашего вуза?

— А вот и спонсоры первого дня, — заметила принцесса.

— Знания — сила! — заявила доктор математических наук, когда группа приблизилась к её шатру. На виду у прохожих на бардовой ткани были разложены кольца, серьги и браслеты, тем или иным способом напоминавшие геометрические фигуры. Феба увлечённо разглядывала кристаллические украшения, менявшие свой цвет и количество граней в зависимости от освещения; Япета привлекли значки в серебряной оправе с миниатюрной версией «Рождения Венеры» — их можно было прикрепить к любой поверхности; Альциона заинтересовалась парящими гребешками-калькуляторами, которые не только помогали решать задачи, но и служили неплохой косметичкой.

— Я возьму это, — сказала она.

— Подарки идут в комплекте с информацией для абитуриентов, — объяснила преподаватель. — Её обязательно стоит прослушать в свободное время.

— Не за чем откладывать на потом, — решила принцесса, тут же открывая новенький гребешок. Между раковинами искусственного моллюска засияла ауропроекция, в достаточно громким голосом доносившая преимущества Университета Венеры. Альциона величественным жестом ускорила видеоряд в сотню раз, и через секунду реклама закончилась. — Теперь я могу им пользоваться?

— Несомненно! — восхитилась женщина. Такой скорости восприятия информации не было даже у неё. — Знаете, из Вас получится гениальный учёный!

Пока наследница престола и доктор наук вели короткую беседу, давая друг другу понять, что оказались здесь не совсем по своей воле, но были рады встретиться, Лионго Белло с затаённым отвращением и ужасом поглядывал на каменные бюсты античных статуй, что демонстрировали на себе аксессуары «Математической коллекции» модного дома Венеры, периодически меня позы, словно живые.

Капитан команды, не любивший бесполезных, по его мнению, вещей, остановился около соседнего навеса, где продавались товары, соответствовавшие его интересам. Пилот и навигатор присоединились к нему, завороженные необычностью амулетов, поблёскивавших на свету, заманчивыми переплетениями «ловца снов», который, как утверждалось, записывал сновидения на психические волокна, а на деле имел ещё более многосторонний функционал.

Подоспевшая на клёв монахиня в пурпурных одеяниях привлекла к себе внимание мужчин. Она представляла Колодец Желаний — школу, основанную в одноимённом звёздном скоплении, известную на весь мир благодаря тайным знаниям, преподаваемым в её стенах. Сотрудница Университета Венеры метнула в томную женщину недоверчивый взгляд — оно и понятно, ведь между этими двумя заведениями уже достаточно долгое время велась откровенная вражда. Одни сыпали обвинениями в антинаучности, другие смеялись над узколобостью первых. Вероятно, оживлённые дискуссии между преподавательницей и монахиней возобновлялись всякий раз, когда поток посетителей сходил на нет, продолжая нескончаемую битву сторон. Объединяло школы одно: обе спонсировали проведение Первого дня.

— Чем могу услужить? — загадочно улыбалась послушница Колодца Желаний. Повязка на её голове пестрила голубовато-красным звёздным узором.

— Объясните мне свойства этого объекта, — навигатор указал на экспозиционную модель «Сновидца».

— О, я не могу раскрыть всё сразу… — женщина вложила ему в руки один из таких талисманов. Взяв предмет, военный внимательно его изучил. — Вы и сами знаете, что наше дело не поддаётся ментальной классификации. Вглядитесь и сами скажите себе, что Вы через него можете видеть.

Достаточно скоро штурман совладал с диковинкой: ремёсла монахини Колодца Желаний и навигатора Академии Марса дополняли друг друга, прилагая к единой области разные методы. Он провёл сновидцем по воздуху, кое-что для себя выяснил и удивился количеству цифр на ценнике. Денег на личные траты никто не выделял.

Узнав стоимость сувениров, ребята с грустью последовали за принцессой, так ничего и не купив.

Чтобы начать путешествие по Первому дню, команде следовало решить, в какую сторону двигаться: две дороги, разделяясь за воротами парадного входа, симметрично отклонялись друг от друга на сорок пять градусов, образуя между собой прямой угол. Путь, уводивший налево, множился на дочерние тропы, символизировавшие совокупность формальных наук. На обочинах и окончаниях этих тропинок собрались великие мыслители современности, готовые посвятить гостей в систему своих взглядов на мир, выраженных в численных взаимоотношениях. Эта ветвь получила название Математической.

Дорога, отклонившаяся вправо, зеркально отражала описанный выше порядок выставок и шатров. Писатели и поэты демонстрировали плоды своей творческой деятельности публике, и все жанры художественной письменности, будь то поэзия или история, нашли своё место на тропах Литературной ветви.

Выше всех местных сооружений стоял Храм человеческой мысли, где собраны были артефакты и упоминания всех самых известных научных и философских течений. Как остроносый корабль, это грандиозное здание преодолевало океан информации, рассекая Эфирную набережную на две половины, отвернувшиеся друг от друга.

Устройство набережной напоминало дерево Пифагора — фрактал, построенный на квадратах и треугольниках. В этой его интерпретации ствол был символом универсального знания, общего потока информации, который уменьшался и разделялся человеческим умом на части.

Принцесса объяснила задумку своим спутникам.

— К сожалению, пока что мы способны воспринимать знания небольшими порциями, и значимость их из-за этого обесценивается, ибо нельзя пронести весь мир через крохотное решето.

— А ещё планировка выставки похожа на мозг! — донёс Лионго Белло свою невероятную мысль. — Левое полушарие — умное, а правое — творческое!

Альциона улыбнулась ему.

— Только при чём тут литература? Разве она подходит тематике выставки? — спросил пилот.

— Считается, что среди всех отраслей искусства именно литература ближе всего подобралась к уровню чистой идеи. «Слово», которое было в начале, в данном случае подразумевает под собой первичный замысел всего, невыраженную и скрытую саму в себе загадку. Как эфир, содержащий в себе всё, но не существующий в привычном понимании вещей, из которого происходят иные формы действительности, «Слово» используется в математике для построения формул, а в речи для формирования смысла. Можно сказать, «Слово» — это непроявленная в существовании мира идея.

Ребята двинулись по левому пути.

— Не хотите ли приобрести свой портрет из математических формул? — донёсся голос, завлёкший к себе Япета. Юноша подошёл к одной из палаток, и система, сделав снимок, аппроксимировала значения цветных областей, добившись такого сочетания формул, которое бы давало наиболее правдоподобное графическое представление молодого человека.

— А полигональная копия будет умнее оригинала? — поинтересовался Лионго Белло с умешкой.

— Вход во фрактальный лабиринт уже открыт! Заходите и постарайтесь выжить в чудовищно-беспощадном мире математики! — донеслось с другой стороны, и очередь сразу же организовалась. — Три свободных места, — сообщил работник, пропуская принцессу, капитана и кадетку.

Внутри от вспышки чисел у Фебы закружилась голова. Иссиня-чёрное бездонное пространство вибрировало цветными последовательностями символов, закручивавшимися в кривую Серпинского. Множество величин всё возрастало, и абстрактные формы, детализируясь, обретали новые углы и соединения, и выход, который ещё мгновение назад находился на расстоянии вытянутой руки, исчез в нескончаемых разворотах виртуального мира.

— Не терять равновесия, рядовая! — девушку подхватил капитан и повёл за собой, маневрируя перемещения стен. — Мы потеряли принцессу из виду!

Перед ними возникла преграда, требовавшая решения системы уравнений, чтобы открылся путь дальше.

Наблюдая за развлечением посетителей, Альциона обнаружила себя запертой в бесконечно повторявшейся ментальной формации. Ради удовлетворения собственного любопытства она выполнила несколько заданий и уже достаточно скоро приблизилась к выходу из испытательной симуляции, но осталась, чтобы отыскать остальных. За сотни секторов отсюда судорожно бились с умственной ленью члены её свиты и другие участники лабиринтной гонки.

— Пройдёт целая вечность, пока они сюда доберутся… Так экскурсия никогда не закончится, — астральная принцесса совершила хлопок, и информационное эхо, отражаясь от стен головоломки, достигло в итоге ребят.

Альциона подставила бесконечное множество ответов под все сгенерированные вопросы, и стены лабиринта разом пропали, испытание прекратилось.

— Это новый рекорд! — организатор радовался за девушку, вручая ей кубок с тетраэдром Серпинского и делая памятную стеорофотографию[1]. — Поздравляем!

Утомлённая путешествием в пределах Математической ветви, принцесса решила посетить центральный Храм мысли.

Внутри было свежо и свободно — свет легко рассеивался по главному залу, падая на гладкие белые стены и на шахматный пол. Проанализировав обстановку, Альциона поняла, что многоэтажное здание вело в огромное количество комнат со всевозможными историческими артефактами.

— Можете со мной не идти, — сообщила она. — Одна я быстрее управлюсь.

— В этот раз мы Вас не оставим, Ваше Величество, — пообещал капитан, и девушка, пожав плечами, согласилась быть рядом со свитой.

— Только нигде не останавливайтесь, что бы за этими дверями вы бы ни встретили, — предостерегала она.

Достигнув середины зала, Япет взглянул наверх: длинная лестница винтом поднималась к самому потолку, в котором зияла дыра естественного освещения.

— Хорошо, — выдохнула принцесса, коснувшись первой двери. — Мы начинаем.

Дверь отворилась, и ребята погрузились в область примитивного полуживотного сознания, которым обладал первобытный человек. Информация, собранная в экспонатах, представленных в помещении, раскрылась в картину чувственно-ментального мировосприятия, описывавшую жизнь племенных общин с точки зрения различных истин, актуальных для данных промежутков истории.

Одна из первых продемонстрированных таким образом идеологий была направлена на выживание семьи путём уничтожения соседского рода в пору тяжёлой конкуренции за пищу. Путники наблюдали нескончаемые битвы между племенами, ставшие основой ещё одной идеологии — кровной мести.

— Почему мы всё это видели? — спрашивал Япет, когда дверь закрылась.

— В комнатах этого храма поместили достаточно много исторических артефактов. Я не могла удержаться и приоткрыла зашифрованные в них данные. Кажется, вас тоже задело видениями из прошлого! Следующие несколько этажей посвящены восхождению нашего вида от звериной древности к какой-никакой разумности, и зрелище это не из приятных. Если не хотите испытывать всё на себе, ещё не поздно сойти с лестницы.

Команда настроилась на решительный подъём.

— Поняла. Предупреждены — значит вооружены.

Все дальнейшие видения свидетельствовали о формировании ментализированных обид, страхов, злобы и лжи, желаний, жажды ко власти и обладанию, привязок и ревности, неравенства и неприятия; сцены эти были однобоки и скучны, но, чем выше поднималась группа, тем разнообразнее и интереснее становились картины.

Все побуждения, которые позднее стали относить чаще к негативным, в древности помогали человеческим предкам побеждать в естественном отборе. Эти приспособления были единственным спасением человека; закреплённые тысячелетиями дремучести, они стали несовершенствами, неотъемлемыми частями личности, которые стоило наконец заменить высокими эмоционально-разумными убеждениями, некой нравственностью, которая укрепила бы в людях понятие добра и зла и склонила их на сторону первого.

В разные эпохи на Землю проникало знание, нацеленное на приобщение человеческого рода к чему-то большему и конструктивному. Новые истины, возникая, принимали обличия, в которых те или иные народы их могли воспринять.

Страх и почитание смерти стали основой многих истин того времени. Эта формация, наложенная на жизнь древних людей, помогала им сосуществовать в более гармоничной социальной среде, раздвигая границы возможностей для цивилизаций. В наиболее развитых обществах отмечался рост духовных исканий — это были те редкие периоды, которые Альциона называла «солнечными». Провидцы, взаимодействовавшие с нисходившими истинами, выражали их в текстах и нравоучениях, которые передавались из поколения в поколение, гарантируя нравственную устойчивость народов до рождения чего-то более нового и совершенного.

Более глубокая связь человека с непроявленным миром приводила к нисхождению знаний высшего порядка, которые были определённым образом зашифрованы и доступны только узкому кругу посвящённых. Принцесса показывала, что одни и те же слова могли нести разное значение в зависимости от знаний читателя и возводить его в резонанс с определёнными состояниями бытия. Однако без точных толкований истинный смысл слов был забыт, и древние тексты превращались в религиозные или оккультные письмена без вложенного в них изначально глубокого смысла, способного воздействовать на психику человека задуманным образом.

Пусть соблазн расшифровать эти знания был велик, восстанавливать их было, наверное, почти так же сложно, как искать новые, поэтому Альциона не зацикливалась слишком долго на мировоззрении до античного периода.

Мимо ребят пронеслись философские школы Древней Греции и Древнего Рима. Альциона посетила каждую из них, взглянула на мир через призму их восприятия, кое-что для себя уяснила и коротко рассказала спутникам про каждую. Натурфилософия, разделившая природу на несколько элементов на основе субъективного опыта первооткрывателей истин; софистика, служившая развитию интеллекта; атомизм, отец материализма, отрицавший тонкие планы бытия; платонизм, возводивший дух над физической формой; стоицизм, учивший стойко переносить судьбу, принимая её и не пытаясь противиться страданиям; эпикуреизм, проповедовавший наслаждение жизнью — эти и многие другие течения охватывали только части глобальной истины, им недоставало полноценности, чтобы претендовать на теорию всего. Даже сложенные в единую фигуру, они не покрывали всей сферы существования и оставляли ещё много не отвеченных вопросов.

Бывали и периоды «затмения», когда общество ввергалось в тьму собственного неведения, случался упадок культурного и научного прогресса. Альциона отнесла к этому времени средневековье и охотно перешла к обзору эпохи Возрождения, в которой своё продолжение нашли идеи античной философии.

Гуманизм, призванный поднять человеческий род над животной дикостью и приблизить его к ментализированным идеалам. Добродетель и гармония вновь пришли в людскую жизнь; им пришлось в очередной раз преобразиться, чтобы соответствовать духу времени.

Чудесные идеи будоражили умы своим отрывом от привычной разнузданности чувств и побуждений; они замерли навеки в творчестве да Винчи, Микеланджело и Рафаэля, пройдя через призму их сознания; они организовались в мыслях Мора и Эразма Роттердамского; рождены в огненных речах Петрарки; пусть и повлияли значительно на мир, не изменили его главного недуга, лекарство от которого искала Альциона.

Она шагнула к соседней двери.

Следующим витком стала эпоха Просвещения, расцвет которой пришёлся на восемнадцатый век. В храм разумности вошла наука и, плотно занавесив окна материализмом, устроила перестановку в доме в полной темноте. На девственной земле природной веры воздвигла памятник себе Свобода, поставившая под сомнение старые порядки. Громким маршем двигалось знание, шагая медленно наощупь. Наконец нагрянула эпоха Интеллекта, блистательных открытий растянулось полотно: на знамёна из вельвета написали постулаты, которые ещё попробуй опровергнуть!

Головы святые времени чудес — Декарт, отец рационализма; Руссо, ваятель права; Вольтер, сатирик из светлых побуждений; Кант, великий критик — через них обрушилась на землю волна новейшего сознания, приподняла планету вверх и ушла, иссякнув в грунте, через трещины которого взрос и дал плоды разочаровывающий отрок — либерализм, грустный принц, его печальное Величество.

Грандиозные идеи предков о лучшей жизни на Земле стали подлым инструментом в игре противоречий. В высокой тени хозяев мира порядок старый возродился в новой форме, свернулось зло в блистательной обёртке, попивая сок из мантии планеты, отравляя ум микстурой замысловатых тонких формул.

Стремленье к небесам они обратили в услуженье разложенью, и тухлый запах рабства маскировали дешёвым и навязчивым парфюмом, который стал привычней кислорода; без него нельзя было дышать, не раня принцип Эго.

На фальшивую монету разменивали жизнь.

В сложной кропотливой битве сил разгоралось пламя новых истин. В одной из комнат знаний вспыхнула идея дружбы, равенства и братства как в ответ разнузданному трону Личности.

Товарищ добрый, ты прими Идею новых начинаний, Ленту алую возьми, С тобою покорим мы тропы знаний!

В мире несправедливости и злобы Мы отдушина твоя. Пусть враг удавится с худóбы, И без него отправимся в моря!

Отворятся нам дороги В неизведанные солнца-города, В царство, где нет тревоги, В век, где дружба навсегда!

Лионго Белло, сбросив свою широкую шляпу, изо всех сил рвал на себе куртку, усыпанную драгоценными камнями. По полу катились жемчуга, трескался от ударов изысканный кварц, но сама материя костюма, прочная, как сталь, и при этом эластичная, не поддавалась даже остроте механических пальцев.

Сдавшись, юноша медленно опустился на пол. Принцесса села рядом.

— Прежде, чем делать выбор, тебе следует знать, чем всё закончится.

Девушка махнула рукой, и формация прошлого продолжила развиваться, постепенно мутируя, ширясь и искажаясь, как живое существо, приближаясь к смерти.

Через несколько мгновений кадет грустно глядел на осколки идеологии, рассыпавшиеся в эфире.

— Всё обязательно должно так заканчиваться? — спросил он.

— Несовершенному человеку непросто создать идеальную систему. Как правило, трудности встречаются уже на ранних этапах её реализации. Чтобы заинтересовавшая тебя модель общественного уклада функционировала долго, необходимо, чтобы все звенья социальной иерархии каждый свой миг оставались преданными избранному делу, то есть все люди должны ответственно подходить к исполнению обязанностей, во всякий момент времени они должны совершать выбор в пользу общей идеи. Только так система останется непобедимой перед лицом далёкой вечности.

Если это условие не соблюдается, в систему вмешивается человеческий фактор, и идеология, не найдя опоры в материальном мире, уходит, после чего прежняя форма пустеет, перестаёт служить изначальной цели и неизбежно стареет.

— Разрешите ли Вы побыть здесь ещё немного? Я не хочу уходить…

— Ты можешь отождествиться с судьбами людей, что жили в те времена, но тебе придётся испытать на себе обе стороны их несовершенного мира, пока его история не завершится.

— Кажется, Вы подразумеваете, что всё сущее обречено на провал? Но сама идея выше, чем мы, она должна быть неприкосновенна! Неужели мы, маленькие люди, могли бы её запятнать? Даже сейчас она — свежий воздух во вселенной, загрязнённой копотью погибших планет. Если существует возможность хоть ненадолго к ней прикоснуться, я отдам всё, чтобы это исполнить!

— Я принимаю твой выбор, — Альциона повязала юноше галстук пионера. — Однако не забывай своей цели.

— Лионго Белло, просыпайся!

Зелёные луга гладил ласковый ветер, нежно подталкивая толстого шмеля, который неуклюже пытался залезть на цветок, прерывисто и сердито жужжа. Где-то неподалёку залаяла собака Джамилии, ловя бабочек и жучков на лету; с заливистым смехом Баабар бегал по кругу, запуская воздушного змея.

Маленький Белло проснулся на коленях у воспитательницы. Он долго не мог разглядеть лица женщины: её образ терялся в дымке заплаканных глаз. С теплотой и заботой дама протёрла слёзы юному пионеру, и, наконец, Лионго Белло признал в её образе Эшу.

Её чёрные волосы радостно и спокойно переливались в лучах летнего солнца, в синеве её глаз читались мягкость, интерес и внимание — именно такой запомнилась она в день первой их встречи. Поднявшись с помощью Эши на короткие ноги, Лионго Белло неловко покачнулся: он был здесь ребёнком, и слишком уж слабым. Без посторонних передвигаться было достаточно сложно.

Увидев, что их товарищ больше не отдыхал, Баабар и Джамилия, такие же юные и с красными галстуками, примчались ему на подмогу.

— Не переживай! Белло, мы рядом!

— Вместе мы дойдём до конца!

Вчетвером, воспитательница и трое ребят продолжили дорогу в обнимку — они шли в светлое Будущее.

— Оставим их, — решила Альциона и вывела свиту из комнаты. Прежде чем продолжить восхождение по винтовой лестнице, Япет окликнул гиаду:

— И что, он так и останется в этом метафорическом… в пространстве, куда он забрёл?

— Разве Вы не предупреждали нас, что не стоит останавливаться ни при каких условиях? — напомнил пилот.

— Мы должны идти дальше. С Лионго Белло в этой комнате ничего не случится. Я позаботилась о безопасности вашего товарища.

— Тут я немного не понял, — смутился Япет. — На наших глазах Лионго Белло превратился в ребёнка, в малолетку, вот в такого, — он показал низкий рост жестом. — Но, насколько я знаю, Лионго Белло происходит из мест, где живорождение не практикуется, то есть ребёнком в своей жизни он точно не был. Как такое возможно?

— Мы путешествуем по Сознанию-Времени. В двадцатом веке все были детьми, — улыбнулась Альциона.

Как, наверное, всё самое светлое в истории Земли, эта идеология была забыта, перевёрнута и затоптана в пыли. Хозяева материального мира вновь протянули жадные руки к светочу, и, так как его нельзя было слишком долго использовать в собственных целях, задули пламя спасения.

Рождённая в пылу битвы, ею же закалённая, мысль о всеобщей дружбе канула в шторме раздела владений, закованная в толстостенный саркофаг, утопленная в свинец и спрятанная на самом дне мира. Чтобы никто не осмелился её поднять, проливали ежечасно в эту яму скользкую смолу презрения, лжи и смеха, и всегда было этого мало, никогда ядовитая смесь не поднималась до краёв.

И всё же стало очевидно, что с грузом, тянущим назад, будущее не стремилось наступать. Необходимо было выучить все важные уроки и смело выступить вперёд, рождая современность, достойную побед предшественников.

За новой дверью на лестнице развития разразился целый шторм, пурга ненастных долгих лет, когда не было зла больше человека, когда всюду на струнах Эго играл тонко дьявольский паук, сплетая из них сети, порабощая ими нацию за нацией.

В дряхлой старой комнатушке с побитыми окнами грелись у камина двое молодых.

— Как же всё это надоело, — юноша отложил в сторону ружьё, опустился на пол и подкинул в пламя последнее полено, выставил вперёд руки.

Его соседка, укутавшаяся в одеяло, задрожала ещё сильнее, когда в комнату завеяло сквозняком. Парень поспешил закрыть собой подругу, чтобы та не занемогла в последствие, и девушка, привыкшая к простуде, наконец расчувствовалась от его прикосновений.

Огонь, пошатнувшись, погас.

— Теперь мы точно не согреемся, — раздосадовался молодой человек.

— Мы есть друг у друга. Разве этого не достаточно? — произнесла собеседница, расслабляясь в объятиях.

— Конечно, вместе дольше умирать, — слабо улыбнулся он.

На улице раздался грохот — это в соседнее здание угодила ракета. Когда стены и пол задрожали, юноша и девушка не издали ни звука, уверенные, что выживут, пока они были рядом.

— Когда же всё это кончится… — повторял вслух любимую мантру.

— Нам обещают тяжёлую осень. Сейчас всё решается. К концу зимы — к весне начнутся переговоры.

— Каждый год одно и то же! Переговоры откладываются на месяцы, точной даты всё нет и нет, будто бы это никому и не нужно!

— Когда-нибудь всё пройдёт, мы взглянем на пройденный путь и улыбнёмся, ведь все трудности останутся позади.

— Сколько ещё лет нам ждать чуда?

— Я не знаю.

Вдалеке с громом упал самолёт.

— Знаешь, когда в школе мы учили историю, я приметил, как же много в учебниках страниц посвящено глобальным событиям! — вспомнил он, глядя на книгу в руках подруги. Без света читать уже не было смысла, но девушка так и сидела, водя ладонью по листам. — В небольших параграфах охватывались целые эпохи! Трудно и представить, сколько жизней стояло за чёрно-белым напечатанным текстом!

— Они чувствовали то же, что и мы. Никто не знал, что будет дальше.

— К сожалению, мы, как и люди из прошлого, самолично ничего сделать не способны. Мир колеблется, как простыня, а мы на ней — муравьи.

— Всё ради лучшего будущего. Перемены не остановить…

— Даже если расстреливать их из гранатомёта! — рассмеялся молодой человек, покосившись на ружьё у двери. — Помнишь, когда мы только встретились, я был мастером красок и форм? Я наивно считал, что кисть — моё единственное и самое сильное оружие. Что же, мир оно не изменило. И теперь мы здесь…

— Былые дни… так мирно спят в нашем прошлом. Я всё ещё вижу цветы, которые ты для меня рисовал, и мне совсем не одиноко, ведь я просыпаюсь в их окружении.

— Я рад, что картины продолжают жить хоть в ком-то из нас, — он поцеловал девушку в ладонь. — Значит, они были написаны не зря.

— Когда-то ты говорил, что внутри нас таится преображающая сила, превосходящая всё на Земле. Ты до сих пор веришь в неё?

— Но также человек немыслимо слаб, ведь он не слышит её, — продолжил он утверждение и посмотрел в глаза собеседницы. — Разве верить — всё ещё важно?

Она ничего не ответила, молчаливо разглядывала свежие порезы на лице друга, кровь в сумерках казалась почти незаметной. В общих чертах её товарищ почти не изменился внешне, но пламя в его глазах уже не горело. Если бы не она, ему не для чего было бы возвращаться.

— Прошу, живи, — шептала она в темноте. — Ведь у нас скоро будет ребёнок.

Феба, растрогавшись, не смогла сохранить бесстрастности наблюдателя. Она сняла свою милую тиару — произведения искусства меркли в неизбежности рока. Девушка потянулась к влюблённым, и они растворились, точно два призрака неизвестной концовки.

— Я поняла, что это, — сообщила кадетка. — Мы видели такое уже несколько раз. На переломе судеб случаются большие перемены. Многие величайшие идеи рождались и находили воплощение в периоды самых жестоких испытаний.

— Ты заметила что-то ещё? — поинтересовалась принцесса.

— Да, — кивнула она. — Я почувствовала, как через них рождается новое… Я не совсем уверена, что это, но… я хотела бы стать частью этого.

— Любить и быть любимым — потребность каждого живого существа. Эволюция выразила её в самых разнообразных формах, и на рассматриваемом этапе наиболее совершенное проявление любви — это полная самоотдача ради другого человека. И всё же, вероятно, это не конец восхождения чувств по мировой лестнице. Если мы продолжим подъём, то узнаем, что будет дальше.

— А ведь дальше всё может сложиться совершенно иначе! Что-то я не вижу, чтобы в пятьдесят первом веке наступило то самое светлое будущее, которого все так долго ждали. Более того, в современности я не встречала любви столь чистой, как у этих двух представителей прошлого. Я хочу задержаться здесь и увидеть их мир. Я хочу понимать, чем всё закончится.

— Я принимаю твой выбор, — Альциона надела на собеседницу венок из цветов. — Это долгий и тяжёлый путь, как и во все времена, сопряжённый с неизбежными жертвами. Помни, что всё имеет смысл, и никогда не сдавайся.

Дом поразил новый снаряд — соседняя часть здания обрушилась. Комната знаний покосилась, и Феба выскользнула во внешнее информационное поле в погоне за жизнью, посвящённой чувству любви.

«Девчонки!» — про себя усмехнулся Япет, как вдруг пилот, старший член экипажа, устремился за девушкой.

— Оставим их здесь, — решила принцесса, закрывая дверь. На лестнице собрались последние представители её свиты: капитан, пилот и кадет Япет.

— Принцесса, нас всё меньше, но мы дойдём до конца! — заявил капитан.

— Не сомневаюсь!

Ещё несколько витков спиральной лестницы пронесли героев сквозь столетия. Япет, окончательно утомившийся, готов был совершить привал у следующей двери.

— Заходим, — скомандовала Альциона.

Одна из зим далёкого двадцать пятого века — суровая и хмурая — приземлилась на остром скалистом массиве как на собственном троне. Небо заволокла печальная занавесь, снег заботливо прикрыл собою поле брани.

В пещере на краю обрыва мастер присматривал за последним своим учеником. Молодой человек, укутанный в мантию, грезил всё о товарищах, ушедших в бою: их тропа оставалась протоптанной, как бы подзывала к себе юношу.

— Мастер… — шептал он тихо. — Куда все собрались?

— Они встретили свою неизбежность, но у тебя есть ещё выбор.

Наставник делал всё, что было в его силах, дабы спасти воспитанника. Для полнейшего выздоровления необходима была воля жить, которая в парне угасала. Сложив руки в молитве, старик взывал к разным космическим силам[2]:

О Уроборос, тёмный бог, В ремесле ты Ночи строг, Прошу, к больному милость прояви, Касаньем раны заживи.

О Агни, пламень вечный, Защитник жизни ты сердечный, Тьму собою прогони Да ход событий измени!

О Индра, небесный властелин, Одному тебе верность мы храним! Своих звёзд загадку приоткрой И смертности покров сорви долой!

О Гайа-Мать, планеты красота, Ты в чистоте безбрежна и мила, Вся вселенная тобою обнята, Изгони страданье взмахом ты крыла.

Огненные языки факелов отогрели юношу, у него ещё покалывало в пальцах, проходила немота — это яд медленно распространялся по телу. Сил хватило, чтобы приподняться над каменным полом пещеры.

Ясность мысли пронзила ум тревожным осознанием.

— И что теперь? Всё кончено… — протянул шёпотом ученик: годы усилий обратились в прах при столкновении с непобедимым противником. — Нас подло предали.

— Значит, мы начнём сначала.

— Начнём что именно? От нашего города и камня на камне не осталось! Мы построили его на ограниченные средства всего за тридцать пять лет! — юноша вспоминал преданных делу архитекторов, инженеров и строителей, труды которых в одночасье были стёрты с лица Земли, а жизни — отняты. — Наша экономика, пусть и скромная, но отлаженная, была примером окружающему миру! Мы показали, что жить во взаимопонимании возможно, мы осуществили мечту наших предков и достигли нового общественного уклада! И где всё теперь…?

— Разрушение обнажило несовершенства нашей системы и указало на не предвиденные мною ошибки. Если мы ассимилируем полученный опыт, удастся возвести лучший город, флагман всего человечества.

— Разве это возможно после всего, что случилось? Когда мы только начинали, над нами открыто глумились, нас обвиняли в фанатизме, в пропаганде, даже не пытались рассмотреть нашу позицию. Едва мы обрели силу и вес на международной арене, стали мишенью в игре интересов! Настоящее чудо, что мы вообще дотянули до последних дней! И вот пришла расплата за наивность…

— Люди, вступившие в наши ряды, сделали это добровольно. Никто не звал их, но они всё же пришли, чтобы заложить вместе основу для нового мира. Для следующих поколений мы можем оставить предостережения, которые уберегут их от промахов. Это необходимо, ведь, как и в прошлом, так и в будущем найдутся те, кто пожелают качественных перемен в земной жизни.

— Вы считаете, теперь нас воспримут серьёзно? В историю мы войдём еретиками, поверженными руками союзников. Летописи пишут победители! Для них мы инструмент борьбы, утилизированный после шахматной партии.

— Твой пессимизм мне понятен, — учитель глядел на молодого человека. — Ты вырос в нашем городе. Во времена, когда на планете бушевали кровавые штормы, у тебя и у наших ребят было солнечное детство. Мы добились этого большим трудом. Однако в системе, выстроенной на осознанности и доверии, главным изъяном оказалась эгоистическая природа человека. Её хаотические проявления оставались выносимыми и терпимыми вплоть до восхождения неочищенного сознания и слабой воли к административным высотам. Как только наши истины затмились, нагрянуло неизбежное.

Наступила угрюмая тишина. Ученик прислонился к стене. Голова кружилась, он чувствовал, как силы покидали его.

— Кажется, сама идея исправления этого мира обречена на провал… Инерция и хаос удерживают человечество большими цепями. Наш род преодолел пропасть столетий, но так и не освоил навык сотрудничества. Я не понимаю, зачем мы вообще это затеяли…

— Тебе ещё многое предстоит узнать, мой юный друг. Наша цель — не исправить Землю, не изменить человечество, но самим научиться жить по-новому, действовать по-настоящему, защищать самое ценное, что есть на планете — свободу духа в проявленной форме и, следовательно, святость материи, устремлённой к Истине. Только так мы сможем в полной мере прогрессировать.

— С ранних лет я внимательно слушал Вас, мастер… И всё же, Ваша наука навлекла на нас всех страшные муки. Внешняя жизнь кажется мне теперь дефективной и плоской, а внутренняя дисциплина — невыполнимой… Я отдал бы всё, чтобы примкнуть к рядам наших обидчиков, да не могу, ибо отвратное услужение их первобытности претит моему существу. Я жалею, что не покинул Вас раньше, ибо вижу теперь, насколько всё бессмысленно.

— С янтарной высоты мир не подвержен искажению, в облаках над разумом царит освобождение, — наставник изрёк афоризм. — Не стой в печали: взойди ты выше гор, в лучах небесных озари ты смело взор.

— Солнечные врата действительно существуют…? — воспитаннику было тяжело говорить, дыхание взяла в капкан неподвижность. Он надрывисто кашлял, пока воспалённые лёгкие заполнялись жидкостью. — Прошу, пройдите их, поднимитесь на самую вершину… я хочу верить, что этот путь настоящий. Мне так жаль, я не могу отправиться с Вами...

Огни пещеры задул тёмный ангел. Стало холоднее.

Обыкновенный ход череды вещей Унёс тебя от боли мировой, Где законотворчество смертей — Живых существ томительный конвой.

Только отстранившись, видишь ты: Не всё так бренно. Имеют суть мечты, В запредельной космогонии событий Они торопят радость яркую открытий.

А пока, на Земли измученной груди, Прошу, их воплощенья подожди.

Старый мастер похоронил ученика на поле брани. За несколько лет он подробно изложил полученный опыт в рукописных пергаментах и приготовился уходить.

В последней медитации на лице учителя промелькнула искра: отказавшись от своей внешней природы, он отправился в ██████ [3].

Судьба Земли осталась неизменной.

Организм Япета начал испытывать симптомы отравления, так как нечто в его существе вошло в резонанс с просмотренной сценой.

Альциона попыталась исправить ситуацию, воздействуя на спутника своей псионической силой, но сделала только хуже, усилив недомогание. Девушка неловко отстранилась: восстановление психики не входило в список её отточенных навыков.

— Оставьте меня, я не могу идти дальше, — признался Япет.

— Вы уже проходили уроки подавления ядов? — поинтересовался капитан у кадета, и тот в ответ покачал головой. — И зачем тебя с нами отправили? Значит, поучишься на деле.

Старший товарищ коротко объяснил Япету принцип действия регенерации, продемонстрировав способности кавалергарда. Так как физически никакого отравления не было, симптомы быстро прошли.

— Пока ты будешь отдыхать, изучи тексты письменных источников, оставленные людьми того времени. Говорят, Майя, нимфа Щедрости, подчерпнула из этих книг много полезных знаний, доработала их и создала масштабную социально-экономическую модель Солнечной системы. Тут много интересного.

Напоследок Альциона вручила Япету свечу с зажжённым ею голубым пламенем.

— Постарайся его сохранить.

По мере подъёма по винтовой лестнице Сознание-Время проносило оставшихся путников через века. Принцесса, штурман и капитан через усилия преодолевали тяжесть восхождения, обусловленную особенно разреженным эфиром на большой высоте.

Первым остановился навигатор. Товарищи его опередили и верно ждали у следующей двери.

— Мне трудно следовать за вами, — сообщил он. — Я вас только задерживаю. Капитан, проведите принцессу до конца. Я продолжу путь в своём темпе.

— Не хочешь ли ты восстановиться в одной из комнат?

— Ничто из увиденного до сих пор меня не привлекло. Сомневаюсь, что по дороге встретится что-нибудь интересное. Может быть, я не буду открывать пока двери.

Альциона спустилась немного, чтобы вручить навигатору компас со светящейся стрелкой.

Путь продолжили капитан и принцесса.

Не успела девушка провернуть следующую ручку двери, как их обоих затянуло в область знаний из тридцать пятого века.

Космос. Холодный и тяжёлый, он тянулся во всех направлениях. Человеческий взор едва мог различить на этом однотонном полотне проблески звёздного света, так одиноко вырезанного в складках материи.

Космический корабль бороздил пустые просторы. Все устройства и датчики были обесточены, поэтому нельзя было понять, замерло ли судно в невесомости или действительно продолжало лететь вперёд по инерции.

Забытый миром капитан приковал себя к креслу в целях обеспечения безопасности. До израсходования оставшегося кислорода он намеревался сохранить контроль хотя бы над своим положением в салоне корабля.

Давно не работали приборы связи. Врезавшиеся в слух гудки повторялись эхом в памяти капитана: до этого он провёл много времени, отлавливая входящие сигналы. Никто не отвечал на его зов о спасении, поэтому эфир был заполнен редкими колебаниями электромагнитных волн из тёмной туманности. Вероятно, корабль пролетал на достаточно близком расстоянии к чёрной дыре. Если таковых в этой области было больше одной, путник рисковал попасть в их гравитационный захват.

Во всяком случае, в кромешной черноте разглядеть что-нибудь было невозможно. Без технических средств наблюдения нельзя было делать никаких выводов.

Так тихо, так безлюдно… Капитан мог слышать перемещение крови по сосудам, сердцебиение и свист воздуха в ноздрях. К его удивлению, моргание тоже издавало звуки! Иногда и корабль потрескивал — такая машина не могла, как и он, замолчать. Даже в неживой материи возникало множество крохотных импульсов. И всё это во тьме.

Чувство времени поддерживалось мыслительным процессом. Астронавт вспоминал о Земле, оставленной позади, о весенних разливах вод, о голубом гладком небе, о родной кучерявой листве, но краски на этих картинах с каждым разом становились бледнее. В этой области космоса не было цвета.

Привычные реакции на раздражители застыли — здесь не было обстоятельств, которые могли бы побудить к реактивным движениям разума, чувства и тела. Скверные черты характера, все достижения и притязания — эти вещи куда-то пропали. Не осталось у капитана и сожалений.

В противоборстве личности и ничто на первый план вышел страх гибели.

Кислородное голодание ослабило капитана, поэтому мелькание во тьме внушавших ужас фигур вскоре наскучило. Он не совсем ещё сдался, теплилась надежда на лучший исход. Смешанная с осознанием неизбежности, эта надежда создавала давление, внутреннюю силу, расталкивавшую сон и усталость.

Где-то между полюсами жизни и смерти космонавт совершал, вероятно, последние вздохи.

— Ради чего я проделал весь этот путь? — интересовался он мысленно. — Что же мне делать? Разве в моём положении есть какой-нибудь смысл?

Длани чёрного ангела окутали капитана, его корабль и всю космическую окрестность. Действительно, властелин своего королевства!

— Что же, я теперь не боюсь. Что бы со мной не произошло, я приму этот исход.

Прежде, чем сомкнуться на шее, могучая тень отступила. Из-под одежд ангела выглянула Ночь в своём изысканном облике.

Она сбросила капюшон толстой мантии и оголила свои серебристые локоны — нити судьбы, объединявшие все планеты и звёзды во всеобщем параде причины и следствия.

Сострадательная и великая, Ночь обняла капитана так тихо, как баюкала она своих бесчисленных сыновей, когда они отходили ко сну, когда они просыпались и были заняты ежедневной обыденностью, когда участвовали в коротких интересных сюжетах, когда развивались и падали, когда строили и разрушали, когда помогали друг другу и совершали немыслимые злодеяния — всё это происходило на её бесконечном космическом полотне под её зорким, но таким незаметным вниманием.

Она приласкала спутника, прижала его к широкому сердцу и накрыла его тканью, усыпанной звёздами. Вместе они и ушли.

Космический корабль разорвало приливными силами чёрной дыры.

Спутник Альционы завороженно стоял на границе комнаты знаний. Через иллюминатор виднелось обозримое астрономическое пространство.

— Этот мир действительно был создан в любви, — решил он. — Вплоть до мельчайшей песчинки вселенная любит себя. Мне трудно понять, что это значит. Разве может быть что-то прекрасней?

— И это не конец пути, — напомнила Альциона. — Дальше будет только интереснее.

— Теперь начинает казаться, что мы не обречены, даже несмотря на старания наших сородичей всё погубить. В наших жизнях действительно есть смысл?

— Всегда был, — принцесса подошла к спутнику и крепко его обняла. — Оставайся пока здесь. Дальше я продолжу сама. Я верю, мы обязательно встретимся на вершине.

Тысячи лет преодолела гиада, двигаясь по ступеням Развития. Во многочисленных комнатах наблюдала она разнообразные формы философских наук всевозможных галактических наций. Пусть лестница закручивалась вверх, совершенствование сознания зачастую шло несколько хаотично, то ускоряясь, то задерживаясь на определённых этапах, так что выдающиеся умы и идеи не привязывались ко времени — от эпохи зависели способы их проявления.

Самопожертвование и служба Звёздной Кавалерии, стремление к знаниям учёных Венеры и мудрецов Колодца Желаний, чистота и добрые помыслы жрецов Панацеи — то немногое, что изучила принцесса, подойдя к современности.

Перед ней возник потолок — винтовая лестница закончила подъём.

— И что теперь? — Альциона подошла к краю, взглянула на самое дно Храма мысли. — Ни одна из человеческих идеологий не ответила на главный вопрос! Нигде нет искомого решения!

Потолок башни содержал в себе круглое горизонтальное окно, подсвеченное белой иллюминацией. Чтобы его отворить и выйти на крышу, нужно было научиться летать.

Принцесса подозвала к себе идеи, с которыми познакомилась на пути, и стеклянные осколки, начиная с нижнего яруса лестницы, выпорхнули из дверей и примчались к нимфе на маленьких крыльях. Перебирая комбинации калейдоскопа, Альциона пыталась создать новую идеологию, которая включала бы в себя все преимущества прежних школ.

Так, стеклянные витражи, становясь фильтром для горизонтального окна, пропускали через себя разрозненный свет, из которого девушка такала новую секцию лестницы, ведущую за пределы Храма мысли. Ступеньки получались хрупкими, а перила — шаткими, из-за чего использование конструкции было небезопасным.

Ни одна из комбинаций мировоззрений не достигла нужного эффекта — переход на следующий уровень познания оставался недоступен.

Недоставало последнего элемента, который бы всё разрешил.

— Рождения новой системы придётся ждать достаточно долго… — Альциона села на краю лестницы, свесив вниз ноги. — Пока мозаика не сложится, ответ придётся искать не на вершине. Что же, не поработать ли мне с кавалергардами?

Нимфа устремила свой взор на спутников, распределившихся по комнатам знаний.

Лионго Белло, отождествившийся с идеологией равенства и братства, повзрослел в этом информационном мире и разочаровался в нём. Люди тех времён не смогли организовать настоящего братства, ограничившись только равенством, и аппарат сотрудничества дал трещину.

Феба и пилот, прыгнувшие в бурю из нехватки близости и тепла, испытали судьбу людей, в роль которых вошли. Им пришлось преодолеть тяготы совместного выживания, испытать свою привязанность на прочность. Достаточно часто романтическое влечение затмевалось эгоистическими движениями их природы, но человеческая любовь, несмотря на стремительный расцвет перед лицом опасности, всё же закончилась, когда одна из влюблённых умерла, привнеся в этот мир дитя. Родительская любовь продолжила жить в ребёнке, но горечь расставания не проходила никогда.

Япет, ставший свидетелем того, как двое отчаянных градостроителей сдались в попытке улучшить земную жизнь, в очередной раз убедился, что даже самые благородные идеалы не находили в нём отражения. Как бы его ни учил Гиперион, как бы ни вправляли ум в Академии, Япет оставался верен собственному видению жизни.

Капитан, подсмотревший тонкую настройку материи под микроскопом сознания, тут же встречался с непреодолимой стеной — с конечностью всего сущего. Мысли гасли, чувства умирали, а формы рассыпались под тяжеловесными стопами времени.

— Пора выходить.

С досадой в сердце Лионго Белло развязал свой красный галстук; пилот снял венок с головы Фебы; Япет задул пламя свечи, и комнаты знаний выпустили их. Капитану помогла выбраться память о принцессе — он первый повстречал её в нисхождении. Навигатор нашёл их с помощью компаса.

Опираясь на спутников, Альциона медленно шла вниз. Ребята возвращались в команду.

— Чувство дискомфорта естественно, — объясняла гиада. — Подъём дался нам нелегко, но спускаться тоже сложно из-за разницы в качествах сознания. Вы ведь заметили? Состав эфира на каждом пролёте отличается.

Достигнув земли, компания отправилась на исследование Литературной ветви пифагорова дерева первого дня Недели искусств.

* * *

Города Венеры, без сомнений, витали в облаках очаровательно и воздушно, но и на поверхности планеты существовали маленькие поселения, невзирая на токсичность, высокое атмосферное давление и невыносимую температуру окружающей среды. Здесь жили немногие, литосфера была испещрена действующими и заброшенными шахтами — объектами культурного наследия. Сюда спускались для выполнения необходимой работы, проведения дополнительных исследований или просто ради удовлетворения жажды к экстриму.

Из мирных развлечений особенной популярностью пользовались горячие источники, расположенные в областях слабой вулканической активности и черпавшие теплоту из литосферных процессов. Безопасность и комфорт посетителей поддерживали сложные системы жизнеобеспечения, за множеством факторов следили с помощью датчиков, подключённых к искусственному интеллекту. Гостей обслуживали специальные дроиды.

За толстой стеклянной стеной открывался вид на скудные земли Венеры. Всё было серое и жёлтое, не привлекательное для взгляда Фионы. В облаках золотились молнии, разрезая туман. Вдалеке между скалами виднелся чёрный громадный многогранник — одно из местных производств, построенных для обработки материалов.

Фиона поправила своё разноцветное платье. Бледно-розовое и мягкое, скроенное из синтезированного хлопка, оно не стесняло движений. Воротник обнимал шею двумя изящными лентами, оставляя открытой линию плеч. Завязанный на талии бант в виде пиона радовал девушку неожиданной экспрессивностью, на кончиках коротких каблуков спали две бабочки из перламутра.

Покинув кабинет доктора, Фиона остановилась у окна, чтобы выполнить назначенное ей упражнение. Врачи оздоровительного центра посоветовали ей чаще смотреть на удалённые предметы для поддержания срока работы глазных имплантов, вот и скользил её взгляд по равнинам и возвышенностям скучной ядовитой Венеры.

Когда терпение подошло к концу, гостья отправилась на ресепшн.

— Простите! Как пройти в купальню?

Женщина за столом отвлеклась от программирования разобранного робота, подняла на клиентку глаза с желтоватыми склерами. Только сейчас Фиона заметила, что администрация горячих источников, как и все сотрудники этого места, разделяли общую черту — красноватый, скорее даже медный оттенок кожи. Так их легко можно было отличить от посетителей.

По велению работницы портативный ДНК-сканер подлетел к ладоням Фионы, чтобы считать необходимую информацию. Получив данные, женщина сообщила:

— Хм. Вижу. На Ваш ауротрансмиттер загружен путь к земляничной палате. Туда и идите.

Девушка отправилась по заданной директории. По тёмному коридору, освещённому только цветными вывесками с логотипами помещений, она прошла мимо мятной, ромашковой и васильковой комнат. Напротив одуванчиковой сауны располагалась нужная дверь.

В земляничной палате античные амуры играли Сентиментальный вальс Чайковского; с горячей скамьи их слушала Ио в бирюзовой накидке на синем купальнике-монокине с ауротрансмиттером, закреплённым, как брошь.

Не отвлекая мать от наслаждения композицией, Фиона подобралась к андроидам-музыкантам, в частности, к тому, что использовал скрипку. Высокий и милый, с кудрявыми белыми волосами, он расправлял крылья всякий раз, когда брал высокую ноту. Мастера придали ему образ, наиболее приближённый к людскому: идеальное несовершенство форм, натуральное движение пальцев и рук, почти живая кожа. Чтобы выяснить, не актёр ли это в гриме, Фиона протянула ладонь к скрипачу, и тот остановился, чтобы не задеть гостью во время игры.

Только коснувшись лица, она поверила, что юноша перед ней был сделан из мрамора. Обаятельный амур уставился на неё шарнирным, почти естественным взглядом, как самая прекрасная статуя.

«Кое в чём мы похожи», — подумала Фиона.

— Солнце, постарайся их не перебивать, — Ио не оценила жеста дочери. — Скрипка — главный инструмент. Если хочешь поиграть, выбери робота-официанта.

Гармония, феминизированный дроид с приятной внешностью, собранная из камня и укрытая в широкий хитон, разместила поднос с фруктами на журнальном столике, выпрямилась и сложила руки в ожидании новой команды.

Силой мысли Ио завела статую, та зашагала к сумке женщины, вынула из неё какой-то предмет и передала хозяйке.

— Подойди, — мать поманила Фиону, намереваясь вручить ей подарок. — Держи, дорогая.

Женщина обняла Фиону, поцеловала её в макушку, усадила рядом и протянула ей гребешок, перевязанный праздничной лентой.

— Ну, открой, — ласково попросила она, и дочь, развязав упаковку, удивилась, когда механический ручной моллюск взмыл в воздух, раскрыл пурпурную раковину. Крохотная жемчужинка, показавшись, отрастила ручки и ножки и закружилась в такт услышанной мелодии — оркестр дроидов продолжал игру. Так, всё в этой комнате, шестерёночное, автоматическое, но такое живое, пленило Фиону сказочным мотивом.

Обрадовавшись, девушка пустилась в пляс с гармонией, задрожали бабочки на её каблучках, унося в шёлковый мир грёз. Напарница по вальсу, специализировавшаяся также на обучении хореографии, не растерялась, зацокала мраморными пяточками, контролируя правильность движений гостьи.

Музыка, отражаясь от воды и от плит блестящего травертина, создавала необыкновенное эхо, которое всё же не сумело заглушить входящего сигнала из космоса. Фиона остановилась, выпрыгнула из обхвата гармонии, поймала гребешок со встроенным ауротрансмиттером. Жемчужина подмигивала цветом ягодного варенья.

— Это Энцелад! — воскликнула девушка, и оркестр стих. Она приняла звонок, и на ближайшей скамье возникла ауропроекция любимого. Гостья села рядом с ним.

— Как поживаешь, Фиона? — поинтересовался Энцелад. Как всегда одетый с иголочки, аккуратно причёсанный и гладко выбритый, он смирял студентку холодным взглядом, прожигал её сердце двумя изумрудами с ресницами из острого обсидиана. Она так хотела взять его за руку, но знала, что проекция вызовет только лёгкое покалывание в пальцах и оставит едкое послевкусие разочарованности.

— Хорошо. Ты скоро вернёшься?

— Прости, никак не могу. Исследовательская группа меня не отпустит. Ты и сама знаешь, нам, созидателям поколений, поблажек не дают.

— Будущим созидателям, — вмешалась в едва начавшийся разговор Ио. — Ох, бедный Энцелад, прежде чем ты станешь настоящим специалистом, тебе придётся пройти не один год практики.

— Я быстро учусь. Ещё немного, и мне присвоят следующий уровень…

— Сдашь экзамены и обсудим, милый, — Ио доброжелательно улыбнулась. Сейчас в состязании за дочь лидировала она, и не было повода для беспокойства.

— Откуда у тебя этот предмет? — Энцелад указал на моллюска, через которого осуществлялось общение.

— Мама мне подарила его. Я ещё не разобралась в управлении. Как только он стал моим, ты смог на него позвонить.

— Этот гребешок из последней модной коллекции, презентованной на Неделе искусств. Наши кузнецы выковали раковины из парящего сплава, а инженеры начинили устройство ауроэлектроникой новейшего типа. Раз мы не полетели на творческий фестиваль, я решила порадовать мою любимую Фиону сувениром, который на Венере не достать.

— Как ты это сделала, мама? Неужели за одну ночь ты успела отправиться туда и обратно?

— Солнце, твоя мать способна на великие вещи! Просто она не любит часто это показывать.

— Фиона, я… — заговорил было собеседник, но его проекция вдруг начала пропадать. Кто-то тревожил его по ту сторону канала связи. — Я страшно, страшно скучаю и хочу поскорее вернуться…

— Ты можешь успеть, пока у нас с мамой выходные. Было бы здорово прогуляться вместе по кольцам Сатурна, ни на секунду не задумываясь об учебных дедлайнах…

— Я… я обязательно приеду к тебе… Фиона. Жди меня.

— Я буду ждать! — пообещала она перед тем, как образ любимого растворился. Сначала они редко виделись из-за перегруженного графика у обоих, но теперь, когда возникла возможность отдохнуть и пообщаться, судьба разделила влюблённых огромными космическими расстояниями.

— Постарайся расслабиться, — Ио помогла дочери переодеться и завела её в купальню. В тёплой воде плавали ягодки земляники — вот причина этого аромата, заполонившего комнату.

— Жди меня, — повторил Энцелад, хотя контакт с девушкой уже разорвался. В темноте торгового тента, заваленного книгами, было одиноко и грустно. Если ещё до отношений с Фионой эта обстановка представлялась мужчине привычной, то теперь в его личностной пустоте стало слишком безветренно.

— Наставник! Наставник! — кричал младший товарищ, раздвигая занавесь шатра, пропуская внутрь белый луч света, оголявший истощённый лик Энцелада.

— Я сейчас выйду!

Инженер врал, нагло врал Фионе о причинах своего отсутствия. Если бы он не побоялся сделать правильный выбор, разделял бы сейчас уютные вечера с любимой, не тратил бы время здесь, на Неделе искусств. Он отложил все университетские проекты, чтобы прилететь сюда и развернуть здесь авантюру по продаже сочинений Ио.

— Наставник! Наставник!

Этот надоедливый пустослов, студент театрального факультета, мечтавший о молниеносной карьере и роскошной жизни, согласился публиковать труды запрещённой писательницы от своего имени. Несмотря на характер, Энцелад не с первого раза склонил юношу на участие в махинациях, долго и упорно его окучивал, пока тот не сдался.

По условиям договора, который должен был сблизить мужчину с Фионой, Энцелад обязывался покинуть Солнечную систему, чтобы реализовать планы соперницы по обогащению. Иронично, что именно этот план и возвёл между влюблёнными стену долга, укрепляя связь между Фионой и её матерью в ущерб её связи с любимым.

Была ли эта ситуация продумана заранее, или Ио положилась на волю случая, или всё это время Энцеладом было так легко управлять — размышления не приводили к ответу. Впрочем, пока Фиона не знала о подпольной борьбе за обладание ею, всё зависело от успеха и прибыли.

«Если продажи взлетят, — думал он, — я накоплю достаточную сумму, чтобы вернуться на Венеру раньше срока. Тогда запах денег убедит Ио в состоятельности сделки, и она позволит мне провести время с Фионой.»

— Наставник… — всё это время через ауротрансмиттер юноша посылал ему мысленные сообщения. Лепестки устройства, помрачнев, дрожали: парень был серьёзно чем-то напуган.

«Ах, если он продолжит в том же духе, обязательно проболтается обо всём! Тогда беда нашему соглашению!» — догадался Энцелад, выбегая к прилавку.

— Что Вас вдохновило на создание Ваших героев?

— Я… вписал сюда своих друзей.

— Прообразом отважного капитана был кто-то из Ваших знакомых?

— Мне известны… хорошие люди из Академии… Там много военных!

Альциона, нимфа Искренности, глядя на горе-писателя исподлобья, расспрашивала его о романах. В её синих очках отражалось бледное лицо театрала.

Паника охватила и Энцелада. Он как можно быстрее постарался взять ситуацию в свои руки.

— Чтобы качественно раскрыть такого героя, необходим богатый жизненный опыт. Скажите, Вы сами занимались его проработкой?

— Чего взять с этих творческих личностей! — протяжно расхохотался Энцелад, отвлекая внимание на себя. Альциона внимательно рассмотрела мужчину и, казалось, узнала про него решительно всё, что хотела. Если ей стало известно о книжном обмане, если она сейчас всем расскажет и пожалуется организаторам, труды Энцелада разрушатся, а мирное будущее с Фионой окажется недосягаемым.

— А Вы...?

— Я пиар-специалист! Исходя из моего опыта работы с художниками, имею полное право заявить, что порой творцы и сами не осознают, откуда черпают вдохновение!

— Вдохновение, — усмехнулась собеседница в драгоценных камнях. — Какие только оды не поют вдохновению! Мало кто знает, что вдохновение не только созидает: оно может и отнимать, злить, лгать и убивать. Каждому человеку, независимо от степени его погружённости в искусство, полезно было бы знать о том, какие именно вдохновения он слышит в течение жизни. Вдохновение — это и страх, и жадность, и лень, но также это — щедрость, бескорыстие и забота. Вы чьих муз будете, творец? — она обратилась к театралу. Юноша побелел, как одна из статуй в Университете. Он застыл, не в силах сбросить оцепенение страха.

У Энцелада же сердце, разогнавшись, вот-вот готово было выпрыгнуть из груди. Ничего остроумного ему в голову не приходило, так и оставалось только стоять, молчать и надеяться на лучшее.

Альциона ослабила давление. Ей стало неловко: раньше, в жизни до становления гиадой, ей понравилось бы довести ситуацию до кипения, застать неприятеля врасплох и сокрушить его могучим ментальным ударом, но теперь эти методы не прельщали её. Своим поведением она вызвала ужас, чего она в действительности теперь не хотела.

К принцессе подошли её спутники. Уставшие от долгого путешествия, они мечтали поскорее вернуться в каюты. Альциона сжалилась над товарищами и решила преодолеть Литературную ветвь в кратчайшие сроки. Перед возобновлением похода нимфа оставила с писателем и его пиар-специалистом частицу своей силы, чтобы в нужный момент им было проще сделать правильный выбор.

— Погодите! А кто это? — Япет внимательно изучал инженера, сопоставляя его теперешний образ с воспоминаниями. У кадета плохо получалось запоминать лица. — Энцелад! А ты что здесь делаешь?

Только мужчине полегчало по окончании допроса, так встретившийся из неоткуда Япет решил его добить.

— Я… по работе…

— Надо же! Фиона говорила, ты сверхзанятой человек, всё время занимаешься и занимаешься... Что же, быт умников мне не знаком. Бывай!

Процессия Альционы удалилась. Энцелад, сложив руки на голове, корил себя: «Надо было объяснить ему, что я представитель Университета! Он бы поверил и обо всём сразу забыл… ну как же так, если Фиона узнает, что я ей расскажу…?»

После подъёма по винтовой лестнице в Храме мысли никакие литературные изыски не впечатляли нимфу. Обладай она большими возможностями, расширила бы восприятие до границ Первого дня и узнала бы всё сразу о представленных здесь работах, но ей приходилось лично изучать каждого творца и его сочинения. Пусть ей хватало одного взгляда, чтобы ознакомиться с основными идеями произведений, занимал обход всей Литературной ветви достаточно протяжённое время.

— Почему вообще все книги здесь бумажные? Это каменный век, — удивилась Феба.

— Такая дань традициям, наверное, — предположил пилот.

— Что это такое?! Этот текст не имеет смысла! — старик с пышным тюрбаном на голове отчитывал молодого писателя, слишком уж эмоционально водя пальцем по страницам. — Персонажи не раскрыты! Мотивации не прописаны! Слишком много несуразных имён, их всех не запомнить! Описания внешностей не приведены! Стиль повествования скачет! Язык беден! Вообще всё плохо, всё в крайней степени плохо! Как Вы посмели прийти с этим на Неделю искусств?! — он бросил томик в автора, и тот, к счастью, увернулся. — Не сюжет, а изотерическая несуразица!

Краснота жаркой кожи критика контрастировала с его роскошной одеждой тёмного цианового цвета, украшенной золотыми узорами с вкраплениями из рубинов. На головном уборе старца присутствовал сарпеш — королевская яшма с гравировкой, окаймлённая алмазной россыпью. Всё в этом человеке кричало о его принадлежности к царскому двору Астральной династии. Ребята также заметили, что чем-то он напоминал учителя Дрона, и, возможно, они оба могли быть земляками. Альциона с лёгкостью узнала в нём профессора Алгоритмуса, советника принца Ламиса, наследника имперского престола.

Кажется, мудрец не смог отказать себе в возможности кого-нибудь поучить (это была его страсть!), и уже которые сутки не покидал он Первого дня, то и дело выискивая ошибки в трудах математиков, обнаруживая недостатки в писательских произведениях.

— Что Вас так возмутило, профессор? Неужели эта работа в самом деле не достойна доброго слова? — Альциона ознакомилась с идеей, заложенной в книгу, и признала, что задумка была интересной, хотя и не особенно глубокой. Начав чтение, девушка поняла, что все замечания критика были оправданы.

— Ваше Высочество! — Алгоритмус высоко поднял брови при виде принцессы. — Вот так сюрприз!

— Пожалуйста, не доносите Ламису о моём появлении. Я не хочу его тревожить раньше положенного.

— Но что же нам делать? О таком не стоит молчать!

— Лучше Вы сами меня проводите на встречу, профессор. Давайте не будем отвлекаться на сложные мысли от созерцания прекрасного творчества, — она указала жестом на писателя и его стопку непроданных книг.

— Ваша большая ошибка — неверно подобранные место и время действия, — старик с лёгкостью переключился на рецензирование. — Сегодня освоено великое множество миров, и они не имеют прочной связи с Землёй. Вы же пишете о средневековье, ограничиваясь одной планетой и эпохой, которая никому теперь не интересна. Поверьте мне, я знаю, о чём говорю! Современные читатели ни за что не увлекутся культурой дуэли на лошадях и войны в железной кольчуге! Наше ментальное представление о средневековье чересчур романтизировано и не соответствует историческим реалиям. Такое никто не станет читать, в чём Вы сумеете убедиться, если уж соизволите послушать меня.

Рассуждая вслух, профессор Алгоритмус поглаживал свою длинную седую бороду — это приносило ему успокоение.

— Я же считаю, что жанр и условности мира служат инструментами для проявления основной мысли и не являются определяющими факторами в её восприятии, — объяснила свою позицию Альциона. — Рассказ может быть написан и о Земле, и о дикой планете Билоко, но его ценность будет основываться на качественных усилиях, вложенных в разработку. Эти усилия проявляются в освоении речевой грамотности, в построении логичного повествования, в понимании и оживлении своих персонажей. Над многими вещами Вам предстоит хорошо поработать, чтобы добиться читаемости текста. Не поддавайтесь унынию, упорствуйте, занимайтесь, если Вы действительно чувствуете страсть к этому ремеслу, и результаты придут соразмерно преодолённым трудностям на пути. Мои благословения с Вами.

Нимфа подарила астральную ветвь гибридной вербены как обещание о том, что всё получится, если достаточно постараться.

* * *

Речной лайнер приветственно затрубил, когда на набережной появилась команда принцессы. Ребята были рады возможности наконец-то отдохнуть. Профессор Алгоритмус, перенявший главенство у капитана, провёл Альциону по трапу на борт корабля. Старику не хотелось покидать литературного рая, ради этого он даже отстал от свиты принца Ламиса (с его, конечно же, позволения), но теперь, встретившись с пропащей принцессой, Алгоритмус решил исполнить государственный долг, обеспечив воссоединение императорской четы на территории Второго дня Недели искусств.

Кадеты, разместившиеся на солнечной палубе на корме судна, поглощая энергосферы, провожали взглядом дерево Пифагора. В области, где возвышался Храм мысли, всё ещё светло, посетители оживлённо знакомились с выставкой. В местности, по которой следовал лайнер, количество источников искусственного освещения сходило на нет, становилось темно и туманно — так имитировались сумерки, плавно перетекавшие в ночь. По организаторской задумке гости должны были войти в циркадные ритмы Недели, отдыхая в пути ночью, посвящая весь день обходу бесчисленных композиций.

— Мы так и смиримся с тем, что сегодня увидели? — начал разговор Лионго Белло. Его товарищи недоумённо пожали плечами. — Неужели вас не беспокоит то, как странно всё сложилось?

Усилием воли Япет постарался восстановить последовательность

событий, имевших место случиться в стенах Храма мысли, но сил у него для этого

не хватило.

---

[1]В данном контексте — виртуальное 3D-фото, которое можно преобразовать в ауропроекцию.

[2]Естественно, если это событие и вправду происходило, молитва могла быть обращена и к другим божествам. Благодаря переводу Альционы аспекты космических сил отождествились с теми именами, которые Япет предварительно уже знал, или которые ему предстояло ещё изучить.

[3]В коллективном человеческом сознании нет сведений об этом событии.

Альциона беседовала с профессором Алгоритмусом неподалёку.

— Как поживает его Высочество Ламис? — спросила принцесса.

— О, времена теперь непростые. Договоры, соглашения, урегулирование политических, экономических и социальных вопросов — всё это свалилось на его плечи в увеличенном объёме. Уже четыре года он работает за двоих, один на всю империю. Конечно, у него есть подданные, самые преданные люди галактики, среди которых и Ваш покорный слуга, — старик слегка поклонился. — Однако нас не хватает, чтобы снять с него часть нагрузки. Для его масштабного дела необходима помощь того, кто способен видеть глобальную картину событий во всех её мелочах. Государственный аппарат такого необъятного участка вселенной, как наша империя, состоит из специалистов узкого профиля, и установить среди них взаимопонимание достаточно непросто.

Я начал службу в эпоху расцвета империи, когда монархи поддерживали друг друга, не оставляя государство на произвол судьбы. Ваши предки, госпожа, пришли ко власти практически без войн. Удержали они силу также мирными методами. Я надеюсь, современные правители продолжат эту тенденцию.

— Создаётся впечатление, что Вы либо не жили в Астральной империи последнюю тысячу лет, либо блуждаете в ностальгической иллюзии, профессор. Ваши утверждения красивы, но истинны они только на половину.

— Это не отменяет величия нашей истории. Во все времена людям нужна была сильная империя с могущественными правителями, необходимость эта возросла и сейчас. Одному только принцу Ламису не достаёт мощи, чтобы всех покорить и удержать... Вам это прекрасно известно, и сей факт наводит на горькие размышления: почему Вы оставили нас, Ваше Высочество?

Альциона отвела взгляд в сторону. На палубе горели фонари, их тёплое свечение отражалось в переливах ночной реки. В нависшем сумраке окуляры принцессы флуоресцировали слабым сапфировым светом.

— Если я скажу правду, к согласию мы не придём. Впрочем, знаете, что любопытно: его Высочество Ламис самостоятельно принял решение о моём бессрочном заточении? Мог ли он так поступить после всего, через что мы с ним вместе прошли? Помогите принцу сформировать его мнение, ибо данную тему я обсужу с ним в уединённой беседе.

— Хм! — профессор Алгоритмус поднялся из-за стола. — Надеюсь, теперь Вы слова на ветер не бросаете, и к утру Ваша уверенность не испарится. Что же, добрых снов, Ваше Высочество! — он откланялся и отправился спать.

Альциону ждала долгая бессонная ночь размышлений. Она искала на небе родное созвездие, затерявшееся в море туманностей.

Япет, Феба и Лионго Белло уже дремали в личных каютах. Капитан и пилот дежурили посменно, находясь рядом с принцессой.