Победительница (гет)

Возвращаться в реальность было мучительно. Как будто её выдернули из теплого сна в ледяную воду — паника накрыла с головой, дыхание сбилось, и стало физически больно, будто кто-то выкачал из лёгких весь воздух. Вика моргнула — перед глазами стояла Калиста: мёртвая, но красивая, с фарфоровой кожей и той самой лёгкой, почти умиротворённой улыбкой. И — другая Калиста, умирающая, в том последнем воспоминании.

Мир поплыл. Всё внутри закружилось в водовороте: безысходность, страх, знание, что ничто не вечно, а значит — всё уходит. Это чувство сжало её, как стальной капкан, и не отпускало.

— Дыши, Вика, дыши… — голос Эйлин пробивался сквозь этот мрак, как ниточка света.

Глубокий вдох.

Выдох.

Но на этот раз всё было иначе. Бороться хотела Эйлин. А Вика — Вика больше не хотела ничего. Она устала. Устала быть сильной, устала быть нужной всем, кроме себя. Она думала обо всех — всё время, каждый день — а кто думал о ней?

И стало страшно. По-настоящему. Внутри зашевелилась мысль, ядовитая и липкая: а если бы это была она? Если бы умирала Вика? Кто пришёл бы на её похороны? Кто вообще вспоминал бы? Заботился?

Она сама оттолкнула тех, кто был ей дорог. Те, кому была дорога она. Изгнала из жизни — в страхе, в усталости, в стремлении быть недоступной, чтобы не быть ранимой. Она ведь, по сути, была гораздо одинокой, чем Эйлин. У той было ради чего жить. А у Вики?..

Была работа, которую она любила — но даже там она вечно ждала подвоха. И потому носила маску: холодную, уверенную, стервозную. Была квартира, машина, деньги — но всё это ничего не значило. Не было самого важного — человека, с которым можно было бы поделиться собой. Тем, что болит, тем, что радует, всем этим неприглядным и настоящим.

И вдруг вспомнилась история из детства. Про мальчика, который обменял игрушечную машинку на светлячка. Потому что светлячок — живой. Потому что он светится.

— Ты в порядке? — вмешалась в её мысли Эйлин. В её голосе явственно чувствовалось беспокойство.

— Да, нет, я не знаю, — растерянно ответила Вика и постаралась отвлечься от грустных мыслей. Теперь перед её глазами стоял Альбус Дамблдор — гениальный в своём безумии и безумный в своей гениальности. Легенда. Герой. Или всего лишь человек, который слишком многое себе позволял, прикрываясь высоким добром.

Вика никогда не верила в сказки. С детства усвоила: добро и зло — это не цвета, а роли. И побеждает не тот, кто «прав», а тот, кто сильнее, у кого за спиной больше союзников, больше власти, больше убедительности в голосе. Если хочешь выжить — не надо бороться с миром. Нужно научиться в нём выживать. Подстраиваться. Прогибаться. Молчать.

Но даже с её циничным взглядом на жизнь происходящее вокруг казалось чудовищем. Встретиться с тем, кто возомнил себя Богом, кто без колебаний распоряжается чужими жизнями — оказалось невыносимо. Даже для неё. Даже для той самой Вики, которая всегда старалась держать всё под контролем.

А потом… потом пришло страшное: осознание.

Она сама была не так уж далека от этого.

Да, она не убивала. Не играла в глобальные шахматы с чужими судьбами. Но она тоже верила, что знает, как «правильно». Что может решать за других. Что так будет лучше. Она пряталась за маской холодности, за деловитой отстранённостью, лишь бы никто не смог ранить по-настоящему. Лишь бы не подпустить близко.

И вдруг это стало невыносимо больно. Потому что, если сбросить все эти слои, окажется, что она пуста. Одна. По-настоящему. Ни подруг, ни опоры, только редкие, сдержанные контакты, которые она изо всех сил держала на расстоянии. Даже Аня и Ксюша не смогли пробраться под все слои её брони.

С мужчинами — всё было ещё запутаннее. Кто-то использовал её, кого-то использовала она. Беспечно, без ожиданий. До Виктора.

Виктор был другим.

Сначала всё было легко: ни к чему не обязывающее, приятное. Но потом что-то пошло не так. Затянуло. Осталось. И не отпустило.

Прошёл почти год, а она всё ещё вспоминала. Как он обнимал её. Как они сидели рядом, молча, деля один вечер на двоих. Как рядом с ним ей не нужно было притворяться. А ещё — маленькая Алиса. Заразительный смех. Тёплая ладошка в её руке. Спокойное счастье, которое тогда казалось ненастоящим — слишком светлым, чтобы быть её.

И только теперь она поняла, как сильно скучает. Как ей их не хватает. Как многое она потеряла из-за своих страхов.

И всё это осознание пришло внезапно, в ту самую секунду, когда она увидела Дамблдора глазами Калисты. Не великого мага. А человека, который остался один. Который всю жизнь прятался за «высшей целью», а в итоге остался с пустыми руками.

Одиночество, к которому она так стремилась, вдруг стало другим — колючим, беспощадным, тяжёлым. Она наконец увидела: нельзя решать за других. Нельзя отталкивать тех, кто тянется к тебе. Иначе однажды можно проснуться как Альбус… или Батильда.

Со своими страхами. Со своей мудростью. И никого рядом.

Вспомнился стих Рождественского, который когда-то читал ей Виктор:

Все начинается с любви…

Твердят:

«Вначале

было

слово…»

А я провозглашаю снова:

Все начинается

с любви!..

Все начинается с любви:

И озаренье,

И работа,

Глаза цветов,

Глаза ребенка —

Все начинается с любви.

Все начинается с любви,

С любви!

Я это точно знаю.

Все,

Даже ненависть —

Родная

И вечная

Сестра любви.

Все начинается с любви:

Мечта и страх,

Вино и порох.

Трагедия,

Тоска

И подвиг —

Все начинается с любви…

Весна шепнет тебе:

«Живи…»

И ты от шепота качнешься.

И выпрямишься.

И начнешься.

Все начинается с любви!

— Всё и правда начинается с любви, — на английском подумала Вика.

— Что? — мысленно спросила Эйлин.

— Да так, — мысленно вздохнула Вика, а потом поняла, что время рефлексии закончилось и надо брать себя в руки и решать возникшие проблемы. Но для начала надо понять мнение Эйлин

обо всем этом, — Что думаешь?

— Это все так странно.

— А мне другое интересно — зачем ему бессмертие если он сейчас одинок?

— Ему нечего терять, такие люди способны на все.

— Как думаешь, зачем она показала нам это?

— Не знаю, но так странно видеть Лис живой, так странно видеть такого Дамблдора.

— Эйлин, милая, ты куда пропала? — услышала она обеспокоенный голос отца.

И теперь перед Викой встала другая дилемма, стоит ли все рассказать правду Октавиусу или все же оставить всю эту информацию при себе.

— Как думаешь, стоит ли рассказать твоему отцу?

— Не знаю, ты у меня спрашиваешь?

— Это твоя жизнь, твой отец. Я не имею права решать за тебя.

— Спасибо, — с удивлением сказала Эйлин, — Это много для меня значит.

— Что случилось? — спросил Октавиус входя в комнату с Омутом Памяти.

— Эйлин? — мысленно обратилась к своей соседке Вика, ожидая её вердикта.

Эйлин задумалась. Страх медленно подбирался изнутри — тёплой волной подступал к горлу. Она боялась. Боялась, что отец ей не поверит. Что снова, как и прежде, станет на чужую сторону, не вникнув, не услышав. У них всегда были непростые отношения. Как будто они разговаривали на разных языках, каждый на своём, с болью и упрямством. Она не понимала его, он — её. Они ссорились. Громко. Резко. До изнеможения. Потом ненадолго затихали, будто переводили дух, чтобы начать всё по новой.

И всё же несмотря на это, в прошлый раз всё получилось. Благодаря переговорам с Викой, они сумели договориться. И Северус получил хорошее образование — настоящее, сильное, такое, какое он заслуживал. И пусть это было нелегко, но всё-таки это был результат. Это было сотрудничество, пусть и сквозь зубы.

Да и сама Эйлин, сколько бы ни злилась на отца, всегда признавала в нём ум. Тонкий, ясный, проницательный ум. Он умел видеть людей насквозь. Не всегда с мягкостью, не всегда с принятием — но он видел. Он знал, где больно. Он читал между строк.

Они никогда не были по-настоящему близки, но он оставался её самым родным человеком. Как бы ни складывалась их жизнь, он не желал ей зла. Просто его представление о том, какой должна быть её жизнь, не совпадало с её собственным.

Эйлин тяжело вздохнула. Сердце всё ещё сжималось от тревоги, но теперь в этом сжатии было меньше паники и больше решимости.

Она знала, будет трудно. Возможно, всё пойдёт по старому сценарию: крики, упрёки, стены.

Но всё равно — она пойдёт.

В конце концов, иногда, чтобы что-то изменилось, нужно просто решиться.

— Пусть посмотрит воспоминания.

— Калиста прислала мне прощальное письмо с воспоминаниями о её последней встречи с Дабмлдором и то что я увидела меня не много шокировало, — тут же ответила Вика.

— Хорошо, я могу посмотреть?

— Да, конечно.

— Подожди меня в библиотеке, — решительно сказал мужчина, опускаясь в Омут Памяти.

— Ты правильно поступила, — отозвалась Вика в голове Эйлин. Её голос звучал уверенно, спокойно, и это немного успокаивало.

— Ну что, — продолжила она, — показывай дорогу.

Эйлин глубоко вдохнула и сделала шаг вперёд. По коридорам шли они обе — одна телом, другая сознанием. И пока ноги вели их к библиотеке, Вика разглядывала всё вокруг глазами Эйлин.

Поместье напоминало живой организм. Тёмное, старинное, с гулким эхом в каменных стенах и витиеватыми тенями в углах. Больше всего оно было похоже на средневековый замок, пропитанный магией и временем. Вика чувствовала, как с каждой пройденной аркой внутри что-то сжимается — восхищение боролось с тревогой.

На стенах висели портреты. Старинные, живые. Когда они проходили мимо, некоторые из них вежливо кивали. Один особенно важный господин с длинной бородой даже приподнял бровь.

— Это граф Инграм, — тихо произнесла Эйлин, мысленно обращаясь к Вике. — До сих пор уверен, что я должна была выйти замуж за его внука.

— Очаровательно, — фыркнула Вика. — У вас тут прямо хроники абсурда.

И всё же в этом абсурде было что-то притягательное. Как во сне, как в детской сказке, куда тебя внезапно затянуло. Только это была сказка, где ты не герой. Здесь Вика была чужой. Гостьей. Залётной тенью.

Эйлин же чувствовала себя иначе. Здесь она знала каждый поворот, каждый скрип ступени. И вела их уверенно — туда, где, по её словам, начиналось настоящее волшебство.

Через несколько минут они остановились перед массивной дверью. Эйлин прикоснулась к ней ладонью, и та со скрипом распахнулась.

— Вот мы и пришли.

Они вошли.

Вика замерла. Перед ними раскинулась библиотека, и от этого вида у неё перехватило дыхание. Полки тянулись вверх до самого потолка, запах старой бумаги смешивался с ароматом полированного дерева и чего-то тонкого, едва уловимого — магии.

— Ничего себе, — выдохнула она. — Это же... бесконечность.

— Моё любимое место, — с теплотой отозвалась Эйлин. Внутри, под всей тревогой и усталостью, её сердце чуть согрелось. — Больше всего мне здесь и не хватало.

Вика шагнула к полке, провела пальцами по корешкам книг.

— Сколько же нужно времени, чтобы всё это прочитать?

— Мой прадед посвятил библиотеке почти сто лет, — сказала Эйлин.

— И успел?

— Он говорит, что да. Но портреты… они иногда привирают.

— А как ты тут что-то находишь? Это же... хаос.

— Не совсем. Есть артефакт. Каждую книгу перед тем, как поставить на полку, кладут на него. Потом можно искать по названию, автору, ключевым словам, даже по времени написания. Всё — в пределах пары секунд.

За следующим стеллажом открывался уютный уголок: несколько мягких диванчиков и журнальный столик, заваленный старыми записями, перьями и полупустыми чернильницами. Она медленно опустилась на один из диванов. Вика откинулась на спинку, , ощущая усталость каждой клеткой.

Внутри вновь нарастал знакомый вопрос: кто виноват? И главное — что теперь делать?

Эффект воспоминаний уже развеялся. Мысли стали яснее, холоднее. Вика пыталась разложить всё по полочкам. Она больше не была простой свидетельницей. У неё было знание — могущественное, пугающее. Она помнила, что будет дальше. Помнила Северуса, помнила Гарри, помнила, чем всё закончится… даже для самого Дамблдора.

Но в том-то и беда — помнить не значило понимать. Она знала события, но не знала, как их повернуть. А главное — вдруг всё было не так? Неужели человек, подобный Дамблдору, мог попасть в ту наивную, почти детскую ловушку, в которую попал в «каноне»? Или всё это тоже было частью его плана?

Эйлин не слышала этих мыслей. Для неё всё было яснее. Прямее.

У неё появился враг. Человек, угрожающий её ребёнку. Всё просто: есть угроза — нужно её устранить. Ради сына она готова на всё. На любое предательство, на любой риск. Лис предупреждала её о такой судьбе — судьбе, от которой стынет кровь. И если единственным способом защитить Северуса было убрать того, кто эту судьбу делает возможной… значит, выбора не было.

Только вот врагом оказался человек, которого она уважала. Искренне. Беззаветно. Дамблдор был для неё символом мудрости, силы, благородства. И теперь это всё рушилось. Голову разрывал внутренний конфликт: одно дело — бороться с чудовищем. Другое — с тем, кого когда-то считал светом.

— Минни, принеси нам чай, — голос Октавиуса прорезал воздух, вырывая Вику из водоворота мыслей.

Она вздрогнула.

Эйлин внутри сжалась, но сразу же справилась с эмоциями.

Вика, наоборот, мгновенно перехватила инициативу.

— Что скажешь? — голос её был уже спокойным, уверенным, чуть сдержанным. Нужно было сразу брать быка за рога. — Хочу услышать твоё мнение.

Октавиус внимательно на неё посмотрел, словно впервые за долгое время разглядывал собственную дочь. Потом медленно кивнул, подбирая слова:

— Хм… Это было неожиданно. Прежде чем высказывать своё мнение, хочу уточнить несколько... не совсем ясных моментов.

— Конечно, — коротко кивнула Вика. Внутри Эйлин уже начинала напрягаться, чувствовала, как сжимается в груди раздражение — отец как всегда сомневается. Но Вика сдерживала её, гасила вспышки: спокойно, только факты.

— О какой ментальной магии идёт речь? — продолжил Октавиус. — Он уже что-то предпринимал? Это, напомню, относится к Тёмной Магии. А за неё — прямой путь к Поцелую Дементора.

— У меня нет прямых доказательств, — ровно сказала Вика. — Но Тобиас, скорее всего, уже находится под воздействием внушения. Он проявляет крайне неадекватную реакцию на любые упоминания магии. И, кажется, пытался использовать что-то на мне сразу после похорон Калисты.

— Кажется? — прищурился Октавиус. Эйлин внутри вспыхнула, уже хотела что-то резко сказать, но Вика мягко перебила её внутренним движением: подожди.

— Да, но у него совсем не вышло. Рядом оказалась соседская девочка, из-за которой он скорее всего не закончил воздействие, благодаря чему я смогла ей поверить, когда она сказала, что мне пытались сделать внушение.

— А сама ты этого не помнишь?

— Вроде нет, — задумчиво посоветовавшись с Эйлин, ответила Вика, — но у меня нет повода не доверять этой девочке.

— Хорошо.

— И что же он пытался тебе внушить? — всё еще с легким недоверием спросил Октавиус. Эйлин уже начинала злиться, но Вика оставалась спокойной и старалась максимально объективно донести информацию.

— Я должна прекратить своё и Северуса общение с тобой и почаще упоминать о колдовстве в доме. Благодаря этому я и считаю, что внушение мне и Тоби делал один и тот же человек.

— И зачем ему это?

— Если бы я стала чаще упоминать магию, при условии, что Тобиаса пунктик на ней, то атмосфера в доме стала бы невыносима и я даже не знаю к каким последствием бы это все привело.

— Всё равно не понятно.

— Месть.

— Кому? Тебе?

— Всей нашей семье, и кстати не только нашей. А всё из-за того, что когда-то давно его отца посадили в Азкабан за убийство магглов.

— Интересно. Есть список фамилий, которые его к этому приговорили? — задумчиво спросил Октавиус, а потом не много подумал, — Хотя не надо, в архиве все должно было сохраниться. Я сам посмотрю документы.

— Да, именно там этот список Лис и нашла.

— Хорошо, с этим разобрались. Кто об этом знает? Это всё связано с тем, что Абраксас готовит своего кандидата на роль Министра?

— Не знаю, — недоуменно пожала плечами Вика. Лично она не совсем понимала как месть Дамблдора была связана с кандидатом в Министры. К тому же даже в своём мире она была далека от политики. Она человек маленький и она, в отличие от брата, никогда не верила, что её голос может на что-то повлиять. Миром правят деньги. А на то кто там у власти: Иванов, Петров или Сидоров ей всегда было глубоко плевать с высокой колокольни. У Эйлин, судя по всему, были те же проблемы. Связь между кандидатом в министры и местью учителя она тоже не видела.

— Буквально пару лет Абраксас активизировался и активно стал готовить оппозицию Дамблдору, ведь сейчас по сути под его контролем находится вся власть в Магической Британии, — но видя недоумение дочери поспешил пояснить, — сейчас у власти магглорожденный минист Нобби Лич, по сути он является марионеткой Дамблдора. Он стал министром только благодаря его поддержке и грамотной пиар компании. На деле же он абсолютно несамостоятельный, указания нашего знакомого выполняет быстрее собачонки, но вот к управлению страны оказался абсолютно непригоден. Он поразогнал всех адекватных руководителей Отделов из министерства и набрал каких-то полудурков, причем главный критерий отбора был не ум и профессиональные качества, а наличие ближайших родственников магглов. Законы они принимают такие, что лучше бы ничего не делали, от них страдают все: и чистокровные и маглорожденные и даже разумные существа. У Абраксаса конечно и при нем бизнес процветает. Но в последнее время он решительно настроен поставить на место эту выскочку и его покровителя.

— И при чем тут месть Дамблдора?

— Раньше я думал, это исключительно из-за идиота министра, а сейчас это может быть ход на опережение. Фамилия Малфой случайно не фигурировала в тех, кто осудил отца нашего хорошего знакомого?

— Я список не видела, — растеряно ответила Вика, но потом не много подумав добавила, — вроде была.

— Интересно…

— И что ты будешь делать? Поддержишь его кандидата?

— Не знаю, до этих воспоминаний я планировал поддержать Юджину, кандидатку Альбуса. Умная девушка из гриффиндора, всегда отличалась своей ответственностью и внимательностью к деталям. Полукровка с идеальной репутацией, неплохой вариант. Том… Не знаю, давно не видел этого юношу, идеи у него вроде здравые, — задумчиво размышлял Октавиус. А Вика поежилась, мог ли Октавиус изменить исход выборов? Идеи может и здравые, но вот марионеткой аристократов он точно быть не захочет. Тем более Лис говорила, что он изменился, что если он уже наклепал крестражей и теперь его безумие — дело времени. А еще почему-то в связи с открывшимися событиями невольно возник вопрос, а могли ли быть крестражи очередным экспериментом Дамблдора?

— Но Том все же не лучший кандидат… — озвучила свои мысли Вика.

— И почему же? — с любопытством спросил Октавиус, Эйлин тоже испытала удивление.

— Мне кажется, что Том тоже находится под каким-то воздействием и Лис говорила, что ему не стоит доверять, и Абраксас не сможет удержать его на коротком поводке и его жажда власти и страх смерти может привести к краху, — аккуратно подбирая слова все-таки решила поделиться Вика.

— Об этом нужно подумать. Спасибо, что поделилась, я не ожидал правда, — впервые искренне улыбнулся ей отец, а потом, немного подумав, сказал, — я знаю, что ты не всегда понимала и одобряла мои поступки, но поверь, я всегда хотел тебе только лучшего.

— Спасибо, и ты меня прости, — искренне произнесла слова Эйлин Вика.

Им всем было о чем подумать.