Не та цель. Том 2 (джен)

Сон настиг меня практически одновременно с моментом соприкосновения моей головы с подушкой, и практически сразу после этого я вновь очутился в знакомом зале, где сразу же приступил к тому, что уже достаточно длительное время откладывал...

Передо мной на сегодняшнюю ночь стояла очень сложная, и не буду этого скрывать — неприятная цель. Мне нужно было научиться накладывать иллюзию Тёмной метки.

Должен признаться — первое время всё шло откровенно плохо. Я концентрировался, представлял себе этот мерзкий, светящийся зелёный череп со змеёй, высовывающейся из пасти, и вкладывал в ментальное заклинание всю свою волю, всё своё желание его создать… Но этого было мало.

Не смотря на все мои усилия в воздухе повисал лишь бледный, полупрозрачный призрак, лишённый той леденящей душу, зловещей ауры, которая заставляла кровь стынуть в жилах в приступе не контролируемой паники. Моя иллюзия была похожа на жалкую пародию, или, если угодно, на своего рода детский рисунок на стекле, который совсем никого не впечатляет.

«Судя по всему — одного желания недостаточно», — пронеслось у меня в голове с досадной ясностью, но не смотря на неудачи я не прекращал попыток и пытался выполнить заклинание снова и снова, но результат не улучшался. Иллюзия была безжизненной и пустой. Она не вызывала ничего, кроме лёгкого недоумения, а для моего плана нужно было нечто обратное — нечто, что вселит животный, первобытный ужас в каждого, кто её увидит. Что заставит подпевал Уизерби искренне поверить, что всё что с ним произойдёт — дело рук приближенных к Тёмному лорду.

Я остановился, чтобы хоть немного перевести дух, и наконец прекратил страдать фигнёй и начал анализировать: Что такое Тёмная метка? Это не просто картинка, а самый настоящий символ. Символ чистейшего зла, насилия, и безысходности. Он был выжжен в памяти целого поколения, и чтобы создать убедительную иллюзию, нужно было не просто ПОЖЕЛАТЬ её изобразить. Нужно было понять её суть. Напитать её тем, что она олицетворяет.

И в этот момент до меня наконец дошло… Чтобы создать призрак ненависти, нужно самому на мгновение стать его сосудом.

Мне, от природы незлобивому и скорее склонному к состраданию, чем к ярости, это далось невероятно трудно. Я пытался вызвать в себе гнев, но выходило слабо и неестественно. Тогда я перешёл к конкретике, и представил Уизерби. Не просто неприятного чиновника, а того, кем он может стать. Я дал волю своему воображению, и картина вышла очень мрачной.

Я представил, как из-за его жадности и злобы рушатся последние защитные чары моего дома. Как холод и сырость добираются до самых его оснований... Как гибнут уникальные растения в оранжереях, вымерзая насмерть, как верный Симми, плачет от бессилия, не в силах больше ничего поделать.

Я представил сломленное и униженное лицо бабушки, которая была вынуждена просить милостыню у тех, кого она всей душой презирает, лишь бы сохранить крышу над головой… И всё это — из-за одного алчного, ничтожного человечка, который решил погреть на нас свои загребущие руки!

И пошло-поехало. Я копал глубже, представлял, что будет, если он узнает о местонахождении моих родителей и как он шантажирует нас их беспомощностью…

Волна жгучей, чёрной, удушающей ненависти поднялась из самой глубины моего существа. Она была чуждой и ядовитой, но в тот же момент — жизненно необходимой. Я не просто представил Метку, а возненавидел её. Я возненавидел то, что она значила, возненавидел Уизерби, который мог бы радоваться её появлению, возненавидел всю ту грязь и подлость, что она символизировала, и именно в этот выкрикнул заклинание:

— Мортмордре!

Воздух передо мной тут же сгустился и затрещал от всколыхнувшейся магии, сразу после чего он появился. Не бледный призрак, а яркое, ядовито-зелёное, пульсирующее мерзкой жизнью видение. Череп скелета ухмылялся нечеловеческой улыбкой, а змея, извиваясь, словно пыталась вырваться из его пасти и ужалить меня. От него веяло холодом, смертью и безумием. Это было отвратительно, но в то же время это было идеально.

Я отпустил заклинание, и Метка послушно испарилась, оставляя меня чувствовать, как отступает та чуждая мне ненависть, оставляя после себя лишь неприятный осадок и лёгкую тошноту.

Остаток ночи я провёл, балансируя на опасной грани. Я не позволял ненависти захватить меня полностью, но подпускал её достаточно близко, чтобы питать иллюзию. Результат был поразительным: к рассвету каждая вторая моя попытка создавала практически безупречную, пугающую копию Тёмной метки, и для одной ночи тренировки — это был ошеломляющий успех.

Утро в очередной раз наступило для меня очень быстро. Не успел я толком насладиться плодами своего успеха, как настенные часы безжалостно пробили отметку в семь утра, а значит наступило время пробуждения.

Я открыл глаза, и сладко потянувшись увидел на стуле, стоявшем у кровати, аккуратно разложенный костюм. Тёмно-серые брюки со стрелками, белая рубашка, жилет и строгий, почти чёрный пиджак. Всё было безупречно выглажено верным домовиком, и надо признать — я уже потихоньку начинал привыкать к такому уровню сервиса.

Перед тем как спуститься на завтрак, я подошёл к комоду, и открыв верхний ящик, вытащил небольшой, туго набитый кошелёк, в котором были сложены все мои накопления. Сумма по моим оценкам была невелика, но дарёному коню, как говорится… Я положил кошелёк во внутренний карман пиджака, и отправился в сторону первого этажа.

В столовой меня уже ждала Августа. Её холодный и оценивающий взгляд скользнул по мне с ног до головы, задержавшись на идеально завязанном галстуке и отглаженных брюках.

— Прилично, — бросила она одно-единственное слово, прежде чем вернуться к своему омлету.

Завтрак прошёл в привычной церемониальной тишине. Я быстро и аккуратно съел всё, что лежало на тарелке, чувствуя, как бабушка наблюдает за каждым моим движением.

После завтрака мы молча направились к выходу из поместья, и не спеша пошли в сторону границы антиаппарационных чар. Мы прошли по заросшей тропинке к старым чугунным воротам, которые с скрипом открылись перед нами, после чего бабушка, не оглядываясь, протянула мне руку.

Как только я её схватил, то мир вокруг сжался, закрутился и выплюнул нас в тихом, неприметном закутке Косого переулка, всего в паре сотен ярдов от бронзовых дверей Гринготтса. Мы не стали задерживаться на одном месте, и сразу после появления Августа, высоко подняв голову, двинулась вперёд, увлекая меня следом за собой.

Величественный беломраморный зал банка был, как всегда, прохладен и полон эха. Нас почти сразу же проводили в кабинет нашего поверенного, гоблина по имени Гарнок, который сидел за огромным полированным столом, а его длинные, цепкие пальцы перебирали стопку пергаментов.

— Леди Лонгботтом, — произнёс он, даже не думая вставать, скрипучим и полным той особой гоблинской снисходительности голосом, что всегда выводила меня из себя. — И молодой наследник. Какая неожиданная честь.

— Гарнок, — холодно кивнула Августа, занимая предложенный стул, и кивком головы указывая мне на стул рядом с собой. — Мы здесь, чтобы сделать ставку на Чемпионат мира по квиддичу.

Брови Гарнока от таких известий поползли вверх. На его узком, морщинистом лице расплылась ухмылка, которую он даже не пытался скрыть.

— Ставку? — переспросил он, растягивая слово. — Позвольте мне понять… род Лонгботтомов, известный своей… финансовой осмотрительностью, желает рискнуть своими средствами на столь сомнительном мероприятии? Это весьма… нехарактерно для вас.

Его тон был откровенно насмешливым. Он прекрасно знал, в каком мы положении, и его забавляла наша «внезапная» авантюрность, но к чести Августы должен отметить, что на её лице не дрогнул ни один мускул.

— Мы пришли не за финансовыми советами, Гарнок. Мы пришли оформить ставку, а всё остальное — не ваша забота.

Гоблин на это усмехнулся, сокрушённо покачивая головой, но тем не менее достал нужный бланк, и произнёс:

— Конечно, леди… Как пожелаете. Каков ваш прогноз?

— Победа Ирландии, — чётко сказал я, прежде чем бабушка успела открыть рот, и прежде чем меня прервали, я закончил:

— Но снитч поймает Крам.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Гарнок смотрел на меня так, будто я только что объявил, что солнце зелёное.

— Любопытный расклад, — наконец проскрипел он. — Очень специфический, и, должен сказать, крайне маловероятный. Вы уверены в своём решении, юный наследник?

— Более чем, — ответил я, не отводя от него решительного взгляда.

Гарнок пробормотал себе под нос что-то нелицеприятное в адрес «наивных аристократов», и начал заполнять бланк.

— Коэффициент… для такого исхода… — он что-то посчитал на своих счётах, — один к двадцати восьми. Какую желаете поставить сумму?

Августа назвала сумму в одну тысячу галлеонов, что несколько меня удивило, ведь мы договаривались всего на 500… Но в то же время я безумно обрадовался, ведь это означало, что денег у рода будет намного больше, чем я ожидал. Гарнок, услышав сумму, снова усмехнулся, и только собирался что-то записать, как на сцену снова вышел я:

— А теперь прибавьте к этой сумме вот это, — я вытащил свой кошелёк и высыпал содержимое на стол, сразу после чего золотые и серебряные монеты с грохотом покатились по его полированной поверхности.

Гоблин замер, его ухмылка наконец сползла с лица, сменившись искренним изумлением моему поведению, а на бабушку мне было даже страшно смотреть, однако я не мог пройти мимо такого шанса приумножить своё состояние, поэтому ни капли ни о чём не жалел.

Гарнок медленно, не отрывая от меня глаз, пересчитал монеты и вписал в бланк общую сумму, после чего протянул его Августе для подписи, на что та покачала головой и передвинула пергамент мне.

Я удивлённо уставился на бабушку, на что она сжала губы и спокойным голосом произнесла:

— Ты наследник, и это твоё решение. Так что за последствия в случае чего отвечать тоже тебе.

Если бы я не был уверен в исходе чемпионата, то в этот момент возможно и струхнул, однако я ни капли не сомневался в выигрыше., а потому только сосредоточенно кивнул, и только лишь спросил:

— Как его подписать?

Спустя пять минут мы вышли из кабинета Гарнока и направились к выходу из банка. Бабушка шла так прямо, словно проглотила армейскую палку для строевой подготовки. Она не сказала ни слова, но я чувствовал исходящее от неё сильное негодование — и на гоблина, и, возможно, отчасти на меня. Но гордость её не позволяла высказываний на публике, а потому мы шли в звенящей тишине.

Выйдя на улицу, мы повернули в сторону Дырявого котла, и именно в этот момент, краем глаза, я уловил движение в одной из лавок. Сквозь пыльное стекло витрины, заставленной какими-то диковинными астрономическими приборами, мелькнула очень знакомая, живая и непослушная каштановая грива волос. Та самая, которую я видел… не здесь, а в другом месте, в другой вселенной. Эта грива, принадлежала Гермионе Грейнджер.

Сердце на мгновение ёкнуло, но я не подал вида, и просто продолжил идти рядом с бабушкой, пряча внутри новую бурю — смесь предвкушения от будущего выигрыша, неприятного осадка от тренировки с Меткой и лёгкого укола любопытства. Мир вокруг меня с каждым днем становился всё сложнее и опаснее. И я должен был быть готов к любым поворотам…

В этот момент мои мысли были прерваны радостным возгласом:

— Леди Лонгботтом!

Интерлюдия: Кингсли

Получив от Дамблдора деликатное и несколько загадочное поручение — проявить интерес к юному Невиллу Лонгботтому и ненавязчиво оценить произошедшие с ним перемены, — Кингсли Шеклболт провёл не один час в раздумьях.

Задача перед ним стояла крайне щекотливой. В магическом обществе, особенно среди старых родов, существовали неписаные правила, и внезапный интерес взрослого, да ещё и министерского чиновника, к чужому отпрыску мог быть воспринят в лучшем случае как странность, а в худшем — как грубейшее нарушение этикета.

Августа Лонгботтом, чья репутация железной леди с ледяным сердцем не была преувеличением, точно не оценила бы таких попыток.

Кингсли ломал голову, придумывая правдоподобный предлог для случайной встречи с Невиллом. Возможно, сослаться на старую дружбу с Фрэнком? Но нет, они были скорее знакомыми, чем друзьями. Или на дела, связанные с магической безопасностью? Слишком откровенно и подозрительно.

Он уже практически смирился, что потребуется долгая, сложная операция по созданию случайности, как судьба сама подбросила ему шанс.

Средь бела дня, пробираясь через Косой переулок, забитый предчемпионатной лихорадкой, он увидел их. Августа Лонгботтом, и рядом с ней — тот самый мальчик, Невилл.

Они шли от Гринготтса, и по резкой, отточенной походке Августы Кингсли с первого взгляда определил, что она раздосадована, и даже разгневана, но, как и подобает леди её круга, не показывала этого ни единым жестом или словом.

Плана у Кингсли не было, а значит ему предстояло импровизировать. Приняв решение за долю секунды, он изменил траекторию своего движения и мягко, но настойчиво бросился им наперерез.

— Леди Лонгботтом! — его глубокий, бархатный голос прозвучал почтительно, но без подобострастия. Он слегка склонил голову, и как мог радостно сказал:

— Какая неожиданная встреча!

Августа остановилась, как вкопанная. Её холодные глаза медленно поднялись на него, оценивая возможные последствия этой встречи. Выражение её лица не изменилось, но в воздухе повисла почти осязаемая стена отчуждения.

— Мистер Шеклболт, — ответила она гладким, равнодушным голосом, после чего, следуя этикету, представила своего спутника: — Вы должно быть знакомы с моим внуком, Невиллом.

— Разумеется, — Кингсли кивнул Невиллу, затем снова перевёл взгляд на Августу, и решив действовать от сердца, он спросил с искренней, сдержанной теплотой:

— Позвольте поинтересоваться, как здоровье вашего сына и его супруги? Я всегда с величайшим уважением относился к старине Фрэнку.

Тактичность вопроса была безупречной, но Августа лишь ещё больше ощетинилась:

— Им оказывается наилучший уход из всех возможных, благодарю за проявленный интерес, — сказала она, всем своим видом показывая, что тема закрыта, а дальнейшая беседа — нежелательна.

Но Кингсли был настроен решительно, потому что отступить сейчас значило потерять единственный шанс, дарованный судьбой.

— Понимаю, — сказал он, делая вид, что принимает её холодность как должное. — В наши дни, к сожалению, редко выпадает возможность для спокойных бесед. Все эти приготовления к Чемпионату… Сущий хаос. В Министерстве только и говорят, что о логистике и мерах безопасности, что уже вызывает приступы натуральной головной боли…

Он сделал паузу, надеясь на какую-то реакцию, но Августа сохраняла молчание, терпеливо ожидая, когда он исчерпает запас светских любезностей, и тогда Кингсли перешёл к главному, мягко сменив тему:

— А ты, Невилл, готовишься к новому учебному году? Слышал, что в этом году у вас ожидается достаточно сложная программа. Защита от Тёмных искусств, Травология…

Как у тебя вообще продвигается освоение магии? В твоём возрасте часто случаются настоящие прорывы, и даже внезапные озарения. Сила просыпается, и подростки становятся настоящими волшебниками.Не замечал ли ты за собой чего-то подобного в последнее время?

Он задавал вопросы легко, как бы между делом, но каждый из них был тщательно выверенным зондом, посланным по указанию Дамблдора.

Невилл уже хотел завуалированно его послать, но Августа была быстрее. Её ответ был образцом аристократической вежливости, за которой скрывалась слабо прикрытая угроза:

— Мой внук прилежен в учёбе, как и подобает наследнику рода Лонгботтом. Его успехи — это дело его и его преподавателей, и мы не привыкли выносить их на всеобщее обсуждение, мистер Шеклболт. Семейные традиции, вы понимаете.

Она виртуозно уходила от ответов, используя саму структуру их общества как щит. Каждая её фраза с лёгкостью отводила его неуклюжие попытки выведать информацию. Она не грубила, не нарушала приличий, но каждым своим словом давала понять, что его любопытство совершенно неуместно.

Кингсли начинал чувствовать лёгкое раздражение. Он видел, что с Невиллом что-то происходит — в его осанке, в скрытой энергии, исходящей от него, было что-то новое, — но пробиться через броню Августы было невозможно.

Понимая, что дальнейшие попытки лишь усилят её подозрения, он отступил с изяществом, на которое только был способен:

— Разумеется, леди Лонгботтом. Я прекрасно понимаю ценность семейных традиций, — он снова склонил голову, на этот раз в знак прощания. — Не буду вас более задерживать. Приятного тебе дня, Невилл.

— До свидания, мистер Шеклболт, — тихо сказал мальчик, всё ещё избегая прямого взгляда этого странного мужчины.

Кингсли смотрел вслед этой парочке, и его лицо, обычно спокойное, теперь выдавало лёгкую озадаченность. Задание Дамблдора оказалось куда сложнее, чем он предполагал. Августа Лонгботтом была не просто защитником; она служила самой натуральной крепостью, укрывающей внука, и чтобы узнать, что скрывается за стенами, требовался иной, более тонкий подход.

Случайная встреча в переулке не дала никаких ответов, но зато подтвердила: с наследником Лонгботтомов действительно происходит что-то необычное. И его бабушка отчаянно пытается это скрыть ото всех…