Июль 1914 года встретил Йоркшир невыносимой духотой. Воздух в коттедже Хиггинса у мельницы, плотный от запахов расплавленного воска, лаванды и сосновой смолы, казалось, можно было резать ножом. Томас стоял у импровизированного рабочего стола — две широкие доски на козлах — и с усилием вворачивал пробку в последний флакон «Луговой Свежести». Капли пота стекали по вискам, оставляя соленые дорожки на пыльной коже. Рядом Гвен, сбросившая чепец, ее рыжие волосы, собранные в небрежный пучок, прилипли ко лбу, пересчитывала аккуратные ряды баночек с кремом и брусков мыла. Их «пробный заказ» для госпиталя Св. Луки в Йорке. Пятьдесят комплектов. Сделанные за две бессонные ночи.
— Последний, — хрипло выдохнул Томас, ставя флакон в ящик с соломенной подстилкой. Руки дрожали от усталости и нервного напряжения. — Готово. Если только миссис Эпплби не переборщила с розмарином в этой партии… — Он потянулся за тряпкой, чтобы вытереть шею. Запах его собственного пота смешивался с ароматами их труда.
Гвен не ответила сразу. Она стояла, уперев руки в бедра, и смотрела на заполненные ящики. В ее карих глазах, обычно таких деловитых, горел странный огонек — смесь изнеможения, гордости и чего-то еще… надежды? — Они приняли, — сказала она тихо, как бы про себя. — Пробную партию. Значит, качество устроило. Теперь… теперь все зависит от письма.
Она имела в виду ответ от главного управляющего госпиталя, мистера Харгрейва, на их предложение о регулярных поставках. Предложение, отправленное неделю назад и напечатанное на «Ремингтон» с фирменным логотипом «Барроу и Доусон» (скромная веточка лаванды), который придумала Гвен. Контракт, который мог стать их спасением или… пустой тратой последних сил перед бурей. Весь их «сад золотых семян» — военные займы, аренда коттеджа, крошечная прибыль от продаж в деревне — висел на этом ответе.
— Зависит, — кивнул Томас, подходя к окну. За мельничным колесом, застывшим в летней спячке, клубились тяжелые, свинцовые тучи. Очередная гроза. Как и та, что висела над всей Европой. Газеты, которые он раскладывал утром в библиотеке, кричали об ультиматумах и мобилизациях. Искра Сараево уже подожгла фитиль. Август был не за горами. «Лугам Свежести» в окопах не место. Но в госпиталях… — Они примут, — сказал он тверже, поворачиваясь к Гвен. — Их персонал — сестры, санитары — руки в цементе от пота и грязи круглые сутки. Наш крем, наше мыло… это не роскошь. Это необходимость. Они это поняли.
Гвен улыбнулась, устало, но тепло. — Ты веришь. Как в тот день, когда предложил мне продавать крем. — Она подошла, взяла его руку. Ее пальцы, шершавые от щелока, но нежные в прикосновении, сжали его ладонь. — Спасибо. За веру. И за… все. — Она не договорила, но в ее взгляде было все: партнерство, любовь, общая тревога и общая решимость.
Их прервал стук в дверь коттеджа — быстрый, нервный. Гвен вздрогнула, инстинктивно отпрянув. Томас шагнул вперед, приоткрыл дверь. На пороге стояла Сибил Кроули. Не в платье леди, а в простой, слегка помятой блузе и юбке, лицо разгоряченное, в глазах — знакомый Томасу по газетным репортажам огонек праведного гнева и… смущения.
— Мисс Гвен? Мистер Барроу? — Она оглянулась через плечо, словно боясь, что ее заметили. — Я… извините, что беспокою. Я видела, как вы заходили сюда… и… мне нужно поговорить. Конфиденциально.
Томас пропустил ее внутрь, быстро закрыв дверь. Запах грозы ворвался в комнату, смешавшись с лавандой. Сибил окинула взглядом коттедж — ящики с продукцией, чан, банки, аккуратные стопки ткани — и ее глаза расширились от изумления.
— Вы… вы делаете это здесь? Сами? — спросила она, указывая на баночки с кремом. — Я купила одну у Бетти из прачечной… для рук после работы в госпитальном крыле. Это… чудо! — В ее голосе звучал неподдельный восторг. — И запах… как летнее утро.
Гвен обменялась с Томасом быстрым взглядом. Опасность? Или возможность? — Да, мисс Сибил, — осторожно ответила Гвен. — Мы… экспериментируем. Для себя и знакомых.
— Для госпиталя тоже? — Сибил шагнула ближе к ящикам. — Я слышала, что Св. Лука заказал пробную партию. Если это ваше… — Она посмотрела на них, и в ее взгляде читалось не только любопытство, но и решимость. — Тогда это именно то, что нужно! Настоящая помощь, а не пустые разговоры. Как на митингах… — Она сжала кулаки. — Там только кричат, а сделать что-то реальное… — Она запнулась, смутившись. — Извините. Я не о том. Я… хотела спросить. Могу ли я помочь? Чем угодно. Упаковывать, разносить… Я видела, как тяжело сестрам. Их руки… — Она протянула свои — изящные, но уже с красными пятнами от дезинфектантов. — Ваше средство… оно дает надежду. Не только для рук.
Тишина повисла в коттедже, нарушаемая лишь завыванием ветра в щелях и далеким раскатом грома. Томас видел, как в глазах Гвен борются осторожность и искренний отклик на порыв Сибил. Помощь леди Кроули? Невероятный подарок судьбы и чудовищный риск. Одна неосторожная фраза — и все их предприятие, их партнерство, их будущее рухнет под тяжестью гнева лорда Грэнтэма и Карсона.
— Ваша помощь… бесценна, мисс Сибил, — наконец сказала Гвен, ее голос был тихим, но твердым. — Но она должна остаться в тайне. Абсолютной. Для вашей же безопасности и… нашей. — Она посмотрела прямо в глаза Сибил. — Если кто-то узнает, что леди Сибил Кроули работает «в услужении» у слуг… Последствия будут тяжелыми для всех. Особенно сейчас.
«Особенно сейчас». Три слова повисли в воздухе, наполненные невысказанным смыслом. Сибил вздрогнула, ее взгляд стал серьезнее. Она кивнула, понимающе. — Я знаю. О… напряженности. Папа и тетя Розамонд только и говорят, что об ультиматумах и мобилизациях. — Она сделала шаг вперед. — Я буду осторожна. Как тень. Я могу забирать готовое здесь, по ночам. Отвозить в Йорк на машине Тома… мистера Бренсона. Он… он тоже хочет помогать. По-настоящему.
Имя Бренсона прозвучало как еще один громовой раскат. Томас почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Шофер. Бунтарь. Человек, чья связь с Сибил уже вызывала пересуды. Вовлечь его? Удвоить риск? Но и удвоить возможности. Бренсон имел доступ к машине, к свободе передвижения. Он мог быть их курьером, их связью с внешним миром.
— Мистер Бренсон… надежный человек? — спросил Томас, глядя Сибил прямо в глаза. — Он понимает цену секретности? Цену того, что мы рискуем? Не только работой. Свободой.
Сибил выпрямилась. В ее позе было достоинство леди и упрямство бунтарки. — Том… мистер Бренсон ненавидит лицемерие и любит помогать тем, кто в этом нуждается. Он даст слово. И сдержит его. Я ручаюсь.
Гвен взглянула на Томаса. В ее глазах он прочел то же, что чувствовал сам: Страх. Опасность. И… шанс. Шанс получить могущественных, хоть и скрытых, союзников. Шанс расширить их «ковчег» перед потопом.
— Хорошо, — сказал Томас, и слово это было тяжелым, как камень. — Но только на условиях полной тайны. И только… для госпиталя. Пока.
Сибил засветилась улыбкой, облегченной и радостной. — Спасибо! Вы не пожалеете! Я… — Ее прервал громкий, настойчивый стук в дверь коттеджа. Не нервный, как у Сибил, а деловой, властный. Почтальон.
Томас распахнул дверь. На пороге стоял знакомый деревенский парень, Билли, с кожаной сумкой через плечо. Он протянул толстый конверт из плотной бумаги.
— Для мистера Эмброуза, — буркнул он, оглядывая внутренность коттеджа с тупым любопытством. — Из Йорка. С печатью.
Сердце Томаса гулко стукнуло о ребра. Гвен замерла у стола, побледнев. Сибил инстинктивно отступила в тень, за чан. Мистер Эмброуз — их вымышленный «родственник», на чье имя был арендован коттедж. Письмо из Йорка. С печатью. Госпиталь Св. Луки.
Томас взял конверт, ощущая его вес и прохладу. — Спасибо, Билли. — Он сунул парню монету, стараясь, чтобы рука не дрожала. — Ни слова, понятно?
Билли кивнул, сунул монету в карман и ушел, насвистывая. Томас закрыл дверь, прислонился к ней спиной. Конверт жгло пальцы. Гвен подошла, Сибил вышла из тени. Три пары глаз уставились на белый прямоугольник.
— Открывай, — прошептала Гвен.
Томас сломал печать. Вынул несколько листов плотной бумаги. Пробежал глазами по официальному бланку. Строки плыли перед глазами: «…рассмотрев Ваше предложение… качество пробной партии признано исключительно высоким… готовы заключить контракт на поставку… ежемесячно: крем для рук — 100 банок, мыло лавандовое — 150 брусков, лосьон «Луговая Свежесть» — 50 флаконов… оплата по факту поставки, аванс 30%...». Цифры. Большие, реальные цифры. Сумма контракта перекрывала всю их предыдущую прибыль за полгода.
Он поднял глаза. Гвен смотрела на него, затаив дыхание. Сибил сжимала руки у груди, ее лицо сияло.
— Они… приняли? — Гвен выдохнула.
— Приняли, — голос Томаса сорвался на хрип. Он протянул ей письмо. — Контракт. Крупный. С авансом.
Гвен схватила листы, пробежалась глазами по строкам. Слезы блеснули на ее ресницах. Не от горя. От потрясения, от облегчения, от осознания, что их труд, их риск, их «золотые семена» дали первый, мощный росток. Даже перед лицом грозы.
— Это… это значит, мы можем купить настоящий большой котел! — воскликнула она, уже деловито. — И еще масла! И нанять, может, Молли из деревни, она швея, но руки золотые для упаковки… — Она замолчала, посмотрев на Сибил, на конверт. — И… у нас есть способ доставить все это. Надежно.
Сибил улыбнулась, широко и открыто. — Я поговорю с мистером Бренсоном сегодня же. Он будет рад. По-настоящему рад помочь.
В этот момент грянул гром — не метафорический, а настоящий, оглушительный, сотрясший стены коттеджа. Дождь хлынул стеной, заливая крошечное оконце. Свет керосиновой лампы заколебался, отбрасывая гигантские, пляшущие тени на стены, заставленные ящиками с их надеждой.
Томас подошел к окну. За пеленой дождя не было видно мельницы, не было видно Даунтона на холме. Только серящая стена воды. Но он видел не дождь. Он видел окопы будущего, заполненные грязью и кровью. Видел госпитальные палаты, где их крем и мыло будут крошечным островком облегчения. Видел лица Гвен, Сибил, Бренсона — их невольных союзников в этой странной войне за свое место под солнцем, которая вот-вот станет частью большой, страшной войны.
Он обернулся. Гвен и Сибил стояли рядом, их лица освещены дрожащим светом лампы, обсуждая детали контракта, упаковку, график поставок. Их голоса, смешавшись с шумом ливня, звучали как гимн упрямству жизни перед лицом грядущего ада.
Контракт был подписан. Гроза разразилась. Их маленький ковчег только что получил новый парус и неожиданных попутчиков. Теперь предстояло плыть. Сквозь гром, воду и свинец августа, который уже стучал в дверь истории. Томас сжал конверт с контрактом. Бумага была прочной, надежной. Как их решимость. Как руки Гвен, которые сейчас листали страницы их будущего, пахнущие лавандой и дегтем войны.