В руинах (джен)

Дождавшись, пока мимо двери протопают тяжелые шаги и заскрипят ведущие на первый этаж ступени, я осторожно высунула нос из своей комнаты, убедилась, что коридор пуст, и направилась к ведущей на чердак лестнице. Совсем не хотелось пересекаться с Флайвилом, но нужно было кое-что сделать.

Тайренн ничком лежал на кровати Ниалла, и его больная спина была покрыта компрессами. Повернув голову на звук открывающейся двери, он увидел меня и улыбнулся, но даже это движение далось ему с трудом. Сидящий рядом с ним на стуле Хаммерит тоже вскинулся и нахмурился.

— При всем уважении… вам не стоит здесь находиться, госпожа.

— Я сама решаю, где мне находиться, — отрезала я, подходя к кровати. — Как ты, Тайренн?

— Нормально, госпожа Хранитель, привыкну.

Послушник попытался улыбнуться, но вышло не очень. Его губы были сухими, а кожа вокруг — шершавой и воспаленной. Глаза потухли, помутнели и слезились. Он тяжело дышал, а кожа покрылась липким потом.

Жалость душила, скручивала внутренности. Она засела в горле мерзким комом. От нее щипало уголки глаз. Стоило, все же, надеть маску, а не шейный платок. Я присела на корточки рядом с кроватью и осторожно убрала прилипшие ко лбу Тайренна волосы. Кожа оказалась влажной и горячей на ощупь.

— Его лихорадит. — Я посмотрела на несущего дежурство у кровати Хаммерита.

— Это нормально, госпожа. Так и должно быть, когда раны сильные. Я сам после такого три дня валялся почти в беспамятстве, — он пожал плечами. — Тело само себя лечит вот так вот. Да вы не волнуйтесь. Я за ним хорошо смотрю и даю ему много пить.

— Вот, — я поставила на стол пузырьки с целебным и болеутоляющим зельем из своих личных запасов.

Не думала, что они мне пригодятся… Вернее, что пригодятся, но не мне.

— Но…

— Просто дайте ему лекарство. Оно хорошее. Я ручаюсь. У нас отличные алхимики.

Хаммерит хотел что-то возразить, но потом передумал и кивнул.

— Хорошо, я… скажу Ниаллу.

Мне было все равно, что по этому поводу считает Кузнец-в-Изгнании, но спорить я не собиралась. Если ему так будет спокойнее — что ж, Флайвил знает, что я не враг Тайренну и не подсуну ему какую-нибудь дрянь из сомнительной лавки.

Я погладила юношу по намокшим от пота волосам:

— Держись там, — прошептала я, наклонившись к его уху. — И выздоравливай. Когда пойдешь на поправку, я возьму тебя с собой в грот Хранителей. И покажу проход, который открывается только огнем.

— Так вот чем я, оказывается, в том доме занимался, — попытался улыбнуться Тайренн.

— Отсыпайся и пей больше воды, — посоветовала я. — И прими лекарство, хотя бы на ночь. Станет полегче.

К счастью, на моем пути обратно мне тоже никто не встретился. Не представляю, что бы я сказала Флайвилу при встрече. Точно ничего хорошего. Скорее всего, просто прошла бы мимо… а может быть, и нет.

Дверь в комнату была приоткрыта. Странно. Я совершенно точно помню, что закрывала ее. Ну конечно… кто еще мог наведаться ко мне в такое время и в такую погоду?

— Надеюсь, ты с вином? Оно бы пришлось кстати, — поприветствовала я визитера.

— Сопьешься. Сегодня только ромашковый чай. Извини, я тут похозяйничал.

Гарретт, развалился в кресле у камина, который сам же и растопил. Шнуровка на горловине темно-серой рубахи была распущена, а плечи укутывала моя теплая шаль. Он ухмыльнулся, одной рукой подгребая кочергой раскаленные угли под каминную решетку, а другую вскидывая в приветственном жесте. Чайник уютно посвистывал. Темно-серый водонепроницаемый плащ и ботинки сушились возле огня.

— Что, в твоей милой чердачной комнатке внезапно стало мокро и неуютно?

— Кто же мог подумать, что начало этого лета окажется настолько мерзким?

— Мерзким, да… Во всех смыслах, — буркнула я.

Действительно, обычно погода в Городе в это время года менялась часто, поэтому я даже не могла припомнить, чтобы дождь зарядил так беспрерывно и надолго. Город тонул в жидкой грязи и захлебывался в несущихся по улицам мутных потоках. Море бесновалось, не давая кораблям выйти из порта. Огромные волны перекатывались сквозь парапеты набережных, круша ближайшие постройки и унося с собой награбленное. Злобно свистя из каждой щели, ветер срывал ставни и крыши. Жители злились и проклинали ненастье, а маги и ученые только разводили руками: договариваться с погодой они пока еще не научились. Зато знать практически в полном составе срочно отбыла в свои загородные поместья в горах — туда, где ветер с моря хотя бы не норовил содрать с тебя скальп.

С момента нашей последней встречи произошло так много событий, что у меня язык отвалился, пока я рассказывала все: про огненную тень, про видение в переулке, про пожар и наказание Тайренна. Гарретт за это время успел наполнить заварочный чайник и укутать его полотенцем, а потом разлил горячий чай по чашкам. Мне снова было нечем его угостить, но спускаться на кухню за едой я не собиралась: во-первых, мне не хотелось ни с кем пересекаться, а, во-вторых, после вчерашнего просто кусок в горло не лез. Выслушав мое негодование по поводу телесных наказаний, Гаррет усмехнулся:

— Из тебя вышла бы хорошая мать.

— С чего ты так решил?

— С того, что ты буквально усыновила первого же попавшегося подростка. Ты неправа, Кэсс. Лезешь туда, куда тебя совершенно не звали. Такими темпами, ты скоро начнешь усыновлять уличных сирот и приставать к беременным с просьбой погладить им животик.

Я пожала плечами. Тему развивать не хотелось. Если ему хочется так думать — ну что ж, пусть будет так. А насчет материнства… Откуда я могу знать? У Хранителей не может быть детей: эту способность нам навсегда перекрывают в момент посвящения. Никогда не задумывалась об этом и особой симпатии к детям не питала… Но ведь и Тайренн уже не совсем ребенок, хотя физически и морально он все еще был не ровня взрослым. Может быть, именно поэтому я прониклась к нему таким сочувствием? Мне всегда было жалко беззащитных и уязвимых. Я даже хотела поделиться этими мыслями с Гарреттом, но потом передумала — хотя, казалось бы, с кем же еще, если не с ним? После смерти Артемуса, он остался единственным близким мне человеком на всем белом свете. Между нами было кое-что общее. Оба изувеченные теми, кому однажды доверились. Оба немножечко поломанные.

Поэтому я поспешила увести разговор от этой темы. Были куда более насущные вопросы, например, недавнее видение в переулке. Мнение Гарретта могло бы оказаться полезным. Он много всякой дряни перевидал за свою жизнь, в том числе и на запретной территории.

— Меня немного волнует другое, — начала я. — То, что произошло в переулке. Ничего подобного не встречал, когда ходил по огороженному кварталу?

Гарретт прикрыл глаза, как будто припоминая, и отхлебнул из чашки.

— Нет. Чувства и мысли, конечно, разные были, но чтобы прям так… нет.

Я ждала продолжения, но его не последовало. Несколько минут мы пили чай в тишине. Я даже успела снять с кровати покрывало и завернуться в него — так сразу стало намного уютнее. Пожалуй, в такой атмосфере вино было бы лишним — если только не в виде глинтвейна, конечно. Наконец, мне надоело ждать нормального ответа на свой вопрос, и я решила снова помучить своего разморенного теплом и горячим питьем собеседника.

— Гарретт?

— Что?

— Ты читал «Концепцию уровней бытия»?

— Делать мне больше нечего, кроме как забивать себе голову бреднями всяких трёхнутых на голову мыслителей!

Я вздохнула. Ладно, пойдем другим путем.

— Какой слой бытия, по-твоему, может лежать еще глубже, чем магия и боги?

— Кэсс, ты не перегрелась там, случайно?

— Я тебя спросила…

— Тогда мой ответ: что-то более глубокое, чем магия и боги.

Это не была его привычная сварливость и резкость. Гарретт выглядел раздраженным, что для него было очень даже необычно.

— Мне плевать, — продолжал он. — И тебе тоже должно быть. Как тебе поможет это знание? Что конкретно оно тебе даст?

— Когда мы обсуждали увиденное, я вспомнила про «Концепцию…». И мне показалось… даже нет, мне в голову пришла совершенно определенная мысль. — Я погладила заднюю часть шеи, припоминая. — То, с чем мы там столкнулись, оно как раз с этого уровня, который глубже, чем магия. Но я не знаю, что это за уровень. А Флайвил сказал, что знает…

— Ну и…

— Он не стал говорить мне, хотя я прямо его об этом спросила. Это как вообще?

— Рад, что здесь хотя бы Кузнец знает, что делает, — пожал плечами Гарретт.

— То есть, ты считаешь, что он нормально поступил?

— Слушай, Кэсс, — лицо вора неожиданно стало жестким, — даже если мы допустим, что эта концепция правдива, и что мы действительно имеем дело с чем-то… оттуда. Тебе реально хотелось бы знать, что находится на этом гребаном уровне? Тебе действительно хотелось бы с этим столкнуться? Пусть разбирается сам, раз такой умный. Меньше знаешь — крепче спишь.

— А тебе не кажется, что мы тоже должны бы знать?

— Мне как-то все равно, я ни к кому в помощники не набивался. А ты… — Гарретт прищурился, и я приготовилась к очередному словесному выпаду. — Ты думаешь, меня кто-то посвящает в свои планы? Когда мне надо было что-то узнать, я не докапывался до всех подряд с идиотскими вопросами. Я шел и узнавал. Хотя в твоем случае… вполне возможно, что незнание тут — благо. Так что сиди, пей чаек и не рыпайся.

Гарретт в своем репертуаре. Готова поспорить, что он прекрасно понял, о чем идет речь, но тоже решил не делиться со мной. Ну, или я просто перестала вообще доверять людям.

В комнате снова воцарилась тишина.

— Гарретт? — тихонько позвала я.

Задремавший в кресле у камина вор вскинулся.

— Ну что?

— Ты не мог бы разузнать о Флайвиле все, что только можно? Пожалуйста. Мне очень нужна твоя помощь.

— Как и всегда.

— А тебе так трудно помочь старой подруге?

— Пока я тебе помогаю, из моих рук уплывает какое-нибудь кольцо, или ожерелье, или старинный кубок. Упущенная выгода, тебе знакомо это понятие?

Вор постарался звучать сварливо, но я услышала в его голосе нотки притворства. Наверное, ему нужно, чтобы его поуговаривали, но сейчас я не была готова тешить его самолюбие. Все равно никто не заставит Гарретта делать то, что он не хочет.

— Пока что ты мне никак не помогаешь. Только пьешь мой чай и греешься у моего камина. Сколько старинных кубков уплыло за это время?

Гарретт нахохлился, как большой старый ворон, но промолчал. Остаток вечера я провела у окна, глядя в пронизанную серебристыми нитями дождя темноту за залитым потоками воды стеклом. Мой гость еще немного подремал в кресле, а потом ушел прочь, в побитый дождем и ветром неприютный город. Не прощаясь.