Самое темное время суток (гет)

* * *

— Возвращайся в замок, мне нужно побыть одной.

И, больше ничего не объясняя, она ушла в сторону Запретного леса.

* * *

События ее жизни проносились перед глазами со скоростью экспресс-поезда, и любая попытка остановиться на каком-то конкретном воспоминании приводила к тому, что поезд только увеличивал скорость. Сотни обрывков фраз, разговоров, эпизодов ее жизни пытались выстроить пазл ее прошлого, сбивая и накладываясь друг на друга. Чужие воспоминания мешались с ее собственными в какой-то замысловатый коктейль событий.

* * *

Остров Сицилия — Мессина. Замок Монфорте.

Массивная тяжелая дверь со скрипом отворилась из-за двери вышла женщина. Женщина тяжело дышала и не спешила отпускать прохладную бронзовую ручку двери. Из щели дверного проема к ней потянулась костяная рука в какой-то слизи. Быстро среагировав, женщина потянула дверную ручку, руку прищемило, она отвалилась и превратилась в песок, который затем просочился под дверь. На лице появилась усталая улыбка.

Она откинула мешавшую ей прядь волос и уверенно направилась к главной лестнице, преодолев пару ступенек и едва не наткнувшись на внезапно появившегося молодого человека.

— Сиэль! Ты меня напугал!

Испуг. Еще одна галочка в списке вещей, которые она стала делать слишком часто.

— Значит, я, как всегда, вовремя? Не ждала?— Парень обиженно скрестил руки на груди.

— Ну что ты, ты всегда желанный гость в этом доме.

Она крепко сжала юношу в объятиях. Сиэль с готовностью ответил на объятия и чмокнул сестру в лоб. Но в этом доме был кое-кто еще, с нетерпением ждущий его появления.

— Сиэль!!

Радостный крик раздался со стороны широкой лестницы из белого мрамора. В самом ее верху, рядом с фигурками ангелов, украшавших перила, стояла девочка, лет шести, в розовой пижаме с множеством рюшек и оборок. Это заставило его улыбнуться еще шире — ну не шла эта пижама ее, такому взрослому, выражению лица.

— Сиэль! — Снова крикнула девочка прежде, чем сбежать по бесчисленным ступенькам вниз.

Сиэль подхватил девочку на руки:

— Привет, пирожок! Скучала?

— Да!

Девочка крепко его обняла.

— Сэль, я же сказала Бьянке уложить тебя!

— А я не хотела спать! Я знала, что Сиэль сегодня приедет!

— Немедленно отправляйся в кровать, где Бьянка?!

— Нанни, успокойся. Смени гнев на милость, я сам уложу Сэль.

— У тебя пять минут, — процедила мисс Манфьолетти.

Раздражительность. И это пятая галочка.

Она уже замечала за собой, что с каждым днем ее характер становился все более раздражительным, нетерпимым, а попытки сдерживать недовольство все чаще заканчивались провалом. Нанни взглянула в изменившееся лицо дочери, слезы, начавшие собираться в ее глазах, быстро исчезли. Даже ее маленькая дочь контролирует эмоции лучше.

— Сэлли, прости, я сегодня так устала, — она погладила девочку по волосам, — ложись спать, милая. Спокойной ночи, я тебя очень люблю.

— Я тебя тоже люблю, мамочка.

— Началось, не успеешь приехать, как попадаешь в путы розовых соплей. Все, всех любят, теперь можно расходиться?

По-прежнему держа девочку на руках, Сиэль поднялся по лестнице на второй этаж, в детскую.

Он уложил племянницу в кровать и укутал ее одеялом.

— Спи, и смотри сладкие сны, пирожок, а утром мы с тобой поболтаем. Я привез тебе такую куклу! она была сделана в семнадцатом веке, тебе понравится.

— Да? У меня такой еще нет. А ты правда не уедешь, пока я сплю?

— Правда. И чего тебе не спится… — он наклонился и поцеловал девочку в лоб.

Она обхватила его руками за шею:

— Потому, что мне страшно, — быстро зашептала Сэль, — ночью приходят тени и я слышу их шепот, они хотят забрать меня к себе, меня и мамочку, мне так страшно, она ночами что делает, что-то нехорошее, и я не могу уснуть. Если засну, они заберут меня к себе.

Он заглянул в такие же синие, как у него, глаза:

— Тебя никто не заберет, пирожок, я обещаю, — серьезно произнес юноша.— Если я буду тебе нужен, просто позови меня и я клянусь, что приду. А теперь — спи.

Сиэль легонько подул на девочку, и она стала закрывать глаза. Он еще раз поправил одеяло и включил ночник. Заиграла тихая музыка…

Ночник осветил комнату тусклым светом и по стенам забегали звездочки.

Он еще постоял минут пять, осматривая комнату на предмет чего-то подозрительного. Ему трудно было представить, что в их доме с многовековой защитой, наложенной разными поколениями, может что-то случится.

— Алмаз.

Сначала во мраке сверкнули два зеленых глаза, а за ними показался и хозяин этих глаз, большой тигр.

— Охраняй.

Сиэль вышел за дверь. Тигр принюхался, аккуратно залез на кровать и пристроился рядом с ребенком. Музыка ночника незаметно перешла в еле слышимый скрежет. Одна из звезд на потолке начала изменять форму на что-то кляксообразное…

Алмаз предупреждающе зарычал, клякса медленно и неторопливо обратно приняла форму звезды. Скрежет сменился на вполне сносную музыку…

По пути в кабинет Сиэль думал над словами племянницы, Сэль никогда не была паникершей, ну, почти никогда, а сейчас — столько страха в глазах и столько мольбы в голосе. Он бесшумно вошел в кабинет и осмотрелся в поисках сестры. Нанни сидела в большом кожаном кресле, рядом с камином. Глядя на сестру, он улыбнулся. Ничего-то не изменилось. Гладкие темно-каштановые волосы собраны в хвост, ярко подведенные глаза, неизменный загар, привычный стиль одежды.

— Я знаю, что ты здесь.

— Я говорил с Сэль, ты пугаешь ребенка.

— Ей нечего боятся, у меня все под контролем.

— Как прошлым летом в Швейцарии? — он ухмыльнулся.

— Нашел, что вспомнить. Как дела на туманном Альбионе?

— Все тихо, — парень устало зевнул, — даже как-то странно.

— Да, не люблю абсолютную тишину.

Нанни открыла глаза, в которых незамедлительно отразился каминный огонь, придавая взгляду какую-то чертовщинку.

— Как затишье перед бурей. Такое впечатление, будто ничего и не было, прошлое удачно скрыто, некоторые имена под строгим запретом, информация надежно спрятана и охраняется. Фадж умело выстроил новую жизнь на старом обмане, все те же интриги, коррупция, противно от этой грязи.

— Тоже мне, благородное воспитание, — настала очередь сестры ухмыляться, — боишься ручки запачкать?

— Ох, отвали. Как ты?

Он перевел взгляд с сестры, подошел к книжному шкафу и принялся водить пальцем по переплетам книг.

— Нормально, доктор Роуз говорит, что состояние стабильно. Миелолейкоз — не самое страшное, что со мной происходило.

Палец Сиэля замер на корешке коллекционного издания сонетов Шекспира, написанных рукой самого мастера, да еще и с подписью «Моему доброму другу Кирино, в знак вечной дружбы».

-Сиэль, я давно хотела с тобой поговорить.

В глазах парня, по-прежнему смотрящего на книгу, отразилась какая-то неизбежность. Он положил книгу на стол, а сам подошел к бару и сделал себе двойной виски со льдом, залпом осушил стакан, потом сделал себе еще одну порцию — разговор предстоял нелегкий, на резвую голову не разберешь.

Сиэль поудобнее устроился на жестком стуле и тяжело вздохнул — что ж, этот разговор был неизбежным, рано или поздно им придется поговорить. Он видел, как ярко-карие глаза сестры потемнели, и она сплела пальцы.

— Я..я давно хотела с тобой поговорить, — она старалась сохранить свой обычный бодрый и уверенный голос, — видимо, уже пора, сколько можно бегать, я как маленькая. Роуз говорит, что у нас наметился прогресс и все проходит хорошо, насколько это возможно, поэтому считай разговор обычной формальностью, просто твоя самоуверенная сестра превратилась в истеричку. Ты не мог бы открыть верхний ящик стола?

Он вопросительно посмотрел на нее, не отводя взгляда, открыл ящик, рука наткнулась на что-то в кожаном переплете. Взгляд пришлось отвести, он еще больше отодвинул ящик и выложил на стол три тетрадки в кожаном переплете.

— Что это?

— Это мои дневники, один я еще не закончила. Я думаю, Сэль будет интересно узнать, какой я была…

— Нанни. Из рассказов, которые ты сама ей расскажешь, — с нажимом уточнил он, — Сэль прекрасно поймет, какой ты была в моло…

Она подняла руку в останавливающем жесте, прося дать ей закончить:

— Ей будет интересно знать, каким был ее отец, ей будет интересна наша жизнь. В этих тетрадках все, что я люблю читать, мое первое воспоминание об Элиа и его история, уверена — он бы рассказал лучше, и не все я, в конце концов, о нем знала, но я старалась. Сэль должна знать, что ее отец был замечательным человеком, самым лучшим, и что он ее любил, скажи, что имя ей дал он… Я закончу последнюю тетрадь — описание последних лет, наложу заклятия, и ты отдашь ей, когда она будет готова.

Ее голос дрогнул, и она перевела взгляд на огонь, который весело потрескивал в камине, постепенно сжигая недавно положенные бревна.

— Еще, я хочу, чтобы ты купил думоотвод, я бы хотела оставить ей свои воспоминания — все, что смогу вспомнить. Я полагаю, когда я… когда я… ты заберешь ее в Лондон? Думаю, это правильно, ей нужна будет смена обстановки. Я бы хотела, чтобы она не забывала свои корни, я и Элиа — итальянцы, Италия — наш дом, здесь я была счастлива, здесь росла Сэль, наши предки, наша семья… Сиэль, я знаю, ты не любишь Италию — слишком много у тебя счастливых воспоминаний, но она должна знать историю своего рода и любить эту землю. Господи, если бы мне кто-нибудь сказал, что я опущусь до розовых соплей! — Она улыбнулась дерзко и заразительно. — Спасибо, Сиэль, за все спасибо и извини меня, если что-то было не так, ты — лучший брат, о котором можно только мечтать и спасибо за Сэль. Береги ее, я знаю: ты все сделаешь правильно и пожалуйста, говори ей, что мы ее очень любим, расскажи ей как-нибудь обо мне и Элиа, расскажи, что помнишь. Я… мы ее очень любим, пусть она это знает.

* * *

— Так ты ее привез? Ты привез? Скажи, что ты привез.

Сэль вбежала в гостиную, позабыв о всех правилах этикета и прочем. Пробираясь сквозь толпу гостей, она без стеснения кого-то толкала, отодвигала в сторону, прокладывая себе дорогу. Маниакальный блеск и азарт в глазах выдавали ее волнение. Все гости обернулись. Сиэль выдержал театральную паузу:

— Думаю, всем лучше выйти в сад.

— Ура!

Сэль побежала вперед, не беспокоясь поскользнуться на мраморном полу, и распахнула двери.

Нанни остановилась на лестнице для короткой передышки, со счастливой улыбкой наблюдая за радостной дочерью:

— Сиэль, тебе не кажется, что мы слишком ее балуем?

— Кажется, но я не вижу в этом ничего плохого.

— Она всегда получает желаемое по первому требованию.

— Не думаю, что со временем что-нибудь изменится, — насмешливо отозвался Сиэль.

В саду Сэль уже нашла обещанный ей подарок. Жеребенка серого цвета. В этот момент ей казалось, что счастливее ее быть уже просто невозможно.

— Какая она красивая, какая красивая! Смотрите, какая грива, а какой хвост и она… — девочка была просто переполнена эмоциями, — такая красивая!!!

— Сэль, Сэль, солнце! — Окликнул ее Сиэль, — это он.

— Оу, — девочка взглянула своими пронзительными глазами на коня, — ну… Какой он красивый, какой красивый, какая грива, какой хвост и он…такой красивый!!! Я назову его Туман.

— Отличный выбор, милая, — подбодрила ее Нанни, — только помни, что раньше одиннадцати ты на лошадь не сядешь.

* * *

Побережье Тосканы. Виареджо.

Сиэль с особой радостью и нарастающим чувством беспечности смотрел, как его сестра и Сэль вместе танцуют в яркой карнавальной толпе. Сэль так долго выбирала себе платье и упрашивала Нанни накрасить ей губы помадой. Всего девять, а уже знает, куда надавить, чтобы получить то, что хочет.

— Сиэль! — она подбегает к нему счастливая, опьяневшая от музыки и веселья. — Сиэль, иди к нам, мама говорит, что ты стесняешься потому, что плохо танцуешь, я тебя научу.

— Что? Да это твоя мама до сих пор сальтарелло с трудом выговаривает, не то, что танцует! А к выпускному ее Бьянка ночами танцевать учила!

И вот, когда-то все размеренно и хорошо, кажется, что все плохое закончилось и так будет всегда…

* * *

Завтра ей должно было исполниться одиннадцать. Она всегда была слишком взрослой для своего возраста, да и вряд ли в их семье могло быть по-другому. Обрывки фраз, услышанные из-под приоткрытой двери кабинета, когда взрослые думали, что она наверху, становящееся все более странным поведение мамы, частые приезды дяди и такая несвойственная ему серьезность, книги из домашней библиотеки, оставленные мамой или Сиэлем без присмотра, клочки недогоревших писем в камине… Сэль знала: что-то происходит в их доме, с этим нужно срочно что-то делать и, с недавнего времени, она знала — что именно.

Еще не зная, как решилась на это — все получилось спонтанно, как и все в ее жизни всегда получается спонтанно. Когда она станет старше, у нее прибавится ум, сил, реакция, но ее экспромт останется с ней навсегда. Ей не хотелось спать, Сиэль думал, что она уснула, но она лишь притворилась, делала так сотню раз, чтобы посмотреть на вечерний бал или самой первой увидеть подарки на рождество. Тихо-тихо, множество разноцветных коробок, целая гора подарков в главной гостиной около большой и красивой елки, еще на несколько дней после рождества в комнате останется запах хвои, леса и морозного утра. Девочка закрыла глаза — на то, что она задумала, надо было решиться и если не сделать этого сейчас, то потом смелости точно не хватит, нужно просто подумать о мамочке, которой плохо. Cэль достала из кармана холодный ключ и встала на носочки, чтобы дотянуться до замочной скважины. При повороте ключ скрипел так, будто дверь ни разу не открывалась. На последнем повороте металл нагрелся и руку обдало жаром — немного больно — а потом ключ повернулся еще раз. Она подналегла на тяжелую дверь: комната оказалась пустой. Осталось совсем немного времени — пока мама болтает с Сиэлем. Девочка несмело вошла внутрь, это — единственная комната в доме, в которой ей не разрешалось находиться. С широко открытыми глазами она осматривала незнакомый интерьер, разноцветные свечи, на стене что-то было завешено черной тканью, видимо — зеркало. Вот оно! Маленькая шкатулка из красного дерева на столе. Сэль действовала интуитивно, еще сама не понимая, что делает, она забралась на стул, а потом дотянулась до шкатулки. Внутри, на тоненькой платиновой цепочке, висели крылышки в окружении серебряных звезд. Взяв цепочку в руку, Сэль даже не ожидала, что цепочка окажется такой тяжелой. На лестнице послышались шаги, девочка вздрогнула, стул покачнулся и Сэль чуть не упала. Времени на раздумья не было — она крепко сжала цепочку и побежала из комнаты. Шаги приближались, и теперь можно было различить мамин голос. Постаравшись как можно тише закрыть дверь, девочка вытащила ключ и подсунула его под дверь, возвращать его времени уже не было, а когда Сиэль с мамой узнают, будет уже все равно. Девочка спряталась за ближайшей деревянной колонной, стараясь сильнее сжаться в нее, чтобы полностью слиться с деревом. Взрослые о чем-то тихо говорили, дядя с мамой целые ночи напролет могли что-то тихо обсуждать. Дверь кабинета открылась, закрылась с легким стуком, а через минуту открылась еще раз. Сэль услышала звук отдаляющихся шагов, это мама пошла в свою комнату, подумав, что забыла подвеску на прикроватной тумбочке. В последнее время она становилась все более рассеянной. Сиэль, скорее всего, ждет ее у двери или отошел к лестнице, чтобы попросить Бьянку сделать чай. Сейчас можно тихо-тихо пойти в западное крыло, но прежде, чем сделать шаг, она различила мягкую, почти неслышную, поступь дядиного фамильяра. Тигр жадно вбирал воздух, явно чувствуя подвох, но, в паре сантиметров от колонны, когда Сэль зажмурилась и просила о чуде, Сиэль окликнул фамильяра:

— Алмаз, что там? — Сиэль направился в сторону фамильяра, намереваясь выяснить, что так могло его заинтересовать.

Тигр остановился и обернулся к хозяину.

Сиэль остановился, пребывая в секундном замешательстве , а потом мгновенно, от догадки, пронзившей его мозг, он перешел на бег. Но раньше этого Сэль поняла, что это ее единственный шанс и, больше не боясь быть замеченной, она сорвалась с места и побежала в западное крыло, в коридор с одной-единственной дверью, покрытой непонятными и пугающими рисунками, в коридор, к которому не позволяло приблизиться даже ее непомерное любопытство.

— Сэль, стой, вернись! Сэль, нет, погоди! Да остановись же, черт тебя возьми!

Что-что, а останавливаться она не собиралась. Алмаз поравнялся с ней и попытался ухватить ее за платье. Она вскрикнула и, в попытке отбежать в сторону, врезалась в стену, моментально ощутив боль от удара.

— Алмаз, назад! — Крикнул Сиэль, боясь, что ненароком фамильяр может повредить племяннице. — Сэль, немедленно остановись. Глупая девчонка!

И она остановилась у самой двери, только для того, чтобы посмотреть на дядю и, посильнее сжав в ладошке мамину подвеску, она скрылась за дверью. Одновременно с этим Сиэль добежал до двери, но его ладони скользнули по полированному красному дереву. Еще отказываясь верить в то, что происходит, он с силой ударил кулаком по двери:

— Сэль, выходи немедленно! Это не смешно, детка! НЕМЕДЛЕННО ВЫЙДИ, Я СКАЗАЛ!!

Алмаз прижал уши к голове и шипел на дверь, были слышны приближающиеся шаги Нанни.

С обратной стороны двери Сэль ответила ему глухим стуком.

— Сэль, открой дверь! Сейчас же!

— Я не могу… ручка… ее больше нет..

— Что? Нет-нет-нет, Сэль, открывай же!

Цепкий взгляд Сиэля заметил, как в правом нижнем углу стали проступать витиеватые чернильные руны, и он забарабанил в дверь еще сильнее, искренне надеясь, что она сможет выйти, но уже понимая всю несбыточность. Руны стали проявляться гораздо быстрее и уверенно ползти к центру двери, переплетаясь в сложный орнамент, с обратной стороны девочка царапала дверь, надеясь зацепиться за какой-нибудь выступ.

Его глаза приобрели цвет расплавленного сапфира, он быстро принялся шептать слова заклинания. Канделябры на стенах задрожали, а пламя свеч сменило цвет на сине-черный. Сиэль приложил ладонь к ближайшей к нему руне, которая тут же начала тлеть, опадая пеплом на пол. Подаваясь цепной реакции, остальное сплетение символов тоже стало обращаться в пепел. В какой-то момент он даже поверил, что у него получится. За секунды дверь очистилась от чернильной рунической вязи, а его самого обдало арктическим холодом.

— Сиэль, я хочу выйти…

— Родная, давай же! Толкай ее!

Ему даже показалось, что дверь поддалась, видимо, он слишком сильно этого хотел. Потому что, едва прикоснувшись к дверной ручке его, обдало арктическим холодом, кожа на руке покрылась ледяной корочкой, в следующую минуту его отбросило к противоположной стенке.

-Сиэль? Что здесь происходит?

В коридоре появилась запыхавшаяся Нанни. Сиэль сполз по стенке вниз, сев на пол и закинув голову назад, в попытке остановить идущую из носа кровь. Догадаться о произошедшем он предоставил сестре, в данную минуту его мозг был занят другим. Женщина подошла к двери, заново покрывшейся переплетеньями узоров, напоминающими растительный орнамент. Ощущая каждой клеточкой возникшую магию, она даже не стала пытаться приблизиться или дотронуться до двери.

— Кто там? Кто там за дверью, я тебя спрашиваю? — впервые в жизни он слышал в ее голосе пробивающуюся истерику.

— Нанс..

— КТО ТАМ ЗА ДВЕРЬЮ?!

По ее взгляду он понял, что она догадывается, но ее мозг выставил защитный блок.

Она молчала, не замечая идущую из его носа кровь и то, что его довольно сильно припечатало к стенке. Видимо, она действительно была сильно ошарашена, если ее сестринская забота канула в никуда.

— Сиэль…

— Нанс, ты здесь, я тоже здесь. Учитывая то, что в данную дверь может зайти только член нашего рода, а, поскольку дверь запечатана родовыми рунами, то несомненно, что…

— Сэль, Сэль, милая, ты там? — не дожидаясь конца фразы, она развернулась к двери.

— Она тебя не слышит, и ты это знаешь.

Нанни круто развернулась несколько раз то к нему, то к двери, запустила руки в волосы, тщетно пытаясь подобрать слова:

— Давай уточним: моя дочь сейчас там?

Он закрыл глаза, надеясь, что это сойдет за согласие.

— Моя дочь за дверью?

— Я сейчас попытаюсь объяснить тебе, что даже после миллионного уточнения мой ответ, как и логические его доказательства, не изменится.

Сиэль хотел было подняться, но понял, что пол — лучший из возможных вариантов его пребывания на этой Земле.

-То есть, она там? О, Великие силы Мрака, — она села рядом с ним, — у тебя кровь?

Только теперь она заметила, что с лицом брата что-то не так.

— Спасибо, что своевременно среагировала.

* * *

Девочка отошла от двери. Глаза все никак не могли привыкнуть к темноте, заполнявшей комнату. Сэль видела на три шага перед собой, столько же шагов вправо и влево и, как не пыталась, не могла соотнести размеры комнаты. Стоило признать, что приходить сюда было, и правда, не лучшей идеей. Она чувствовала себя кроликом, которого загнали в угол. Неуверенные шаги вперед, потом еще и еще. Вот она уже не видит дверь позади себя, наверное, не слишком разумно уходить от выхода. По-прежнему ничего не видно, но она идет вперед. Тишина начинает давить на нее, девочка пробует петь, но звук собственного голоса ужасает — скрипящий, нервный и срывающийся. Руки нервно мяли край платья. Напряжение нарастало и вырвалось на свободу, когда ее правая нога наступила на что-то мягкое и, судя по звуку, раздавило это, на минуту ее глаза адаптировалась, ровно на минуту, будто специально, чтобы она увидела красное пятно, появившееся на ее балетке. Сэль завизжала и бросилась бежать, теперь все время наступая на что-то мягкое, визжащее и хлюпающее при раздавливании. Она кричала и бежала. Кричала и бежала, кричала, пока голос не сел, а потом просто бежала, в темноту, бежала, пока хватало сил, пока не поняла, что нужно остановиться. Девочка обернулась, еще и еще, оборачивалась до головокружения, моля о выходе. Темнота, такая плотная, такая злая и колючая, надвигалась на нее со всех сторон. Хуже всего то, что она чувствовала, что не одна, совсем не одна.

— Кто здесь? Мамочка?— дрожащим голосом спросила она.

— Мамочка-мамочка-мамочка, — пискляво и мерзко передразнило ее эхо.

И тишину разрезал злобный издевательский смех, усиленный миллионами отражений от тьмы. Невозможно. Нет. Все, что она могла — это просто оборачиваться, оборачиваться. А потом тени, бесконечное число темных силуэтов, принялось толкать ее из стороны в сторону, царапая длинными черными когтями ее кожу, заставляя падать, разбивая коленки о появившиеся камни. Ее вскрики сменились всхлипами. Позже она уже лежала на полу, даже не пытаясь подняться. Щеку больно саднило. Она подтянула разбитые коленки к груди, желая только, чтобы все это закончилось, неважно — как, просто закончилось. Одна черная капелька упала ей на щеку, больно скатившись по порезу, впиваясь в кожу. Она закрыла глаза, позволяя липкому черному нечто стекать по ней в удобном направлении. Дыхание перехватило, горло больно резануло, девочка попробовала подняться, но голова больно ударилась о дерево. Тепло так, что даже жарко. Вспотевшие ладони рук лихорадочно ощупывали пространство, которое с каждым изученным миллиметром все больше сводилось к деревянной коробке. Понимание застыло в широко распахнутых глазах прежде, чем криком вырваться наружу. Бешено колотя руками по дереву, она пыталась выбраться. Несколько минут паники — и дышать стало еще сложнее, глубокие вдохи, слишком глубокие. Спокойнее. Как страшно, как страшно… мамочка… мамочка, где Сиэль?! Только вернуться, только бы вернуться! Дерево, со всех сторон — цельное дерево. Ни перевернуться, ни хотя бы пошевелиться. В длину — меньше, чем нужно, ноги затекли. Сердце билось часто-часто, а глаза обыскивали пространство в поисках выхода, но все, что удалось выхватить взгляду — это, как из угла поползла орда червяков, гусениц и сороконожек, выглядевших гораздо противнее, чем в их саду. Одно из этих мерзких насекомых упало ей на ногу и целенаправленно поползло вперед. Девочка оцепенела, боясь пошевелиться, даже через гольфы она ощущала противную текстуру насекомого. Что-то запуталась в ее волосах, дергая за их кончики, трещало над самым ухом, кусало кожу. С каждой секундой их становилось все больше — склизких, гадких, стрекочущих в унисон призыв к обеду, смотрящих на нее глазами-бусинками, злорадствующих, ползущих из всех углов вперемешку с червяками, приносящими запах влажной земли. Она беспомощно забилась, в безнадежной попытке скинуть их с себя, все больше ударяясь разбитыми коленками о деревянную крышку, стирая кожу на костяшках пальцах. Резко выдохнула и поднялась вперед, но не ударилась.

Снова темнота и пустота, снова ничего не видно, кроме — три шага перед собой, столько же шагов вправо и влево.

Время…сколько его прошло…сколько может продлиться ожидание рассвета в этой кромешной темноте, живущей своей собственной жизнью и удачно играющей с ее? Холод и ветер, будто пространство стало вдруг продуваемым со всех сторон. Ветер, приносящий ощущение холода, но не приносящий ни одного звука, не слышимый порыв, а только холод.

— Маленькой Манфьолетти холодно?

Голос эхом пронесся в ее сознании, не прозвучал в этой гнетущей тишине, а именно пронесся в сознании, издевательски-язвительно.

— Тебе страшно? Конечно, страшно, — голос сменился вкрадчивым шепотом. — Страх сковывает тебя, не дает думать, он проник в твою лживую душонку, я вижу его отражение в твоих зрачках. Тебе страшно? Страшно?! А будет еще страшнее.

Голос оборвался внезапно и резко. В темноте вспыхнули ярко-красные глаза с плясавшим в них оранжевым огнем. Темнота сменила свой тон на неприглядную серость и Сэль увидела перед собой огромную фигуру, закутанную в старый потертый плащ, местами порванный и в багровых пятнах, лицо было будто окутано туманом, видны только глаза, полыхавшие сумасшествием. В руках он держал толстые цепи –поводки, с которых рвались существа, чем-то напоминавшие собак, только гораздо крупнее и с частоколом зубов в два ряда, взлохмаченной, местами выдранной, черной шерстью. Они неистово рвались с цепей, брызжа слюной и не сводя с нее взгляда пустых глазниц. Фигура вытянула руки вперед, а затем плавно, разжимая один когтистый палец за другим, отпускала поводки. Сэль пятилась назад, мотая головой из стороны в сторону, надеясь проснуться. Она услышала только, как упала последняя цепочка — с глухим и тяжелым ударом, увидела, как монстры рвались к ней с единственной целью — разодрать ее в клочья. И она снова побежала, ощущая у себя за спиной запах гари, тяжелое дыхание и ярость. Крики, вопли и стоны новой волной хлынули в ее сознание, миллионы криков, сводящих с ума, на разных частотах. Дикое чувство, что число ее преследователей увеличивалось, нарастало. Теперь она бежала по земле, проваливаясь и набирая ее в балетки, она уже устала кричать, да и не могла, начала появляться одышка. Из-под земли полезли желтовато-белые руки, стремящиеся ее ухватить. Писк от сотен летучих мышей смешивался с хаосом в ее сознании, девочка заткнула руками уши и сильно зажмурилась. А потом чьи-то холодные и склизкие руки толкнули ее в грудь, откинув прямо в сторону преследователей.

— Ты будешь видеть все и даже больше, — шипящий голос перекрыл мириады всех остальных голосов в ее сознании.

Ощущение опустошенности, холодной и беспросветной пустоты… Опустошенность и тьма заполняют тебя полностью, и только лишь затем — чувство, будто по глазам ударили огненной плеткой, и ни с чем несравнимая боль…

* * *

С рассветом они смогли открыть дверь в комнату, два на два метра, в углу которой лежала Сэль в разорванном платье, с порезами и синяками по всему телу. Сиэль перевернул племянницу на спину и сразу же обратил внимание на глаза — чернота зрачка уступила место расплавленному сапфиру — из которых, не переставая, текли кровавые слезы.

* * *

— Поверить не могу, что она это сделала! — голос сестры переходил на ультразвук. — Как ей хватило ума, как она смогла это? Невероятно!

— Невероятно. Правда? Кажется, мы говорим о твоей дочери и такие определения, как «невероятно», «невозможно» к ней не применимы. И, конечно же, она смогла. Сэль выросла в семье гоэтий, насчитывающей черт знает сколько поколений. У нее импульсивность Элиа, ты же обычно всегда и все просчитываешь. В работе проклятых это может мешать, а может и нет.

— Каких проклятых, ты говоришь о моей дочери! Она никогда, слышишь, никогда, не станет проклятой!

— Она уже стала.

— Замолчи, — Нанс топнула ногой. — А знаешь, что самое худшее?

Сиэль вопросительно изогнул бровь:

— Представления не имею, — он залпом осушил полный бокал.

— Мне полегчало, правда, так легко-легко. Я чувствую себя гораздо лучше, голова не кружится, пелена перестала периодически взгляд застилать, руки больше не трясутся… Мне так за это стыдно.

Она села в кресло, подтянула ноги к себе и положила на них голову. Это привычка осталось у Нанни с детства, когда хотелось погрустить, хотелось, чтоб тебя пожалели.

— Я думаю, Сэль поступила так потому, что хотела, чтобы тебе стало лучше. И мне кажется, я, правда, так думаю, что это отличный выход.

Нанс взмахнула рукой и ваза, стоявшая на столике рядом с Сиэлем, разлетелась, но парень успел выставить блок, чтобы осколки ему не навредили.

— Прекрати, ведешь себя, как маленькая. Ты умираешь, а Сэль — нет. Она сильная и...

— Мы говорим о ребенке! И как легко тебе рассуждать, тебе, который миновал этой участи!

— Будь моя воля, я бы взял это бремя на себя, тебе ли не знать!

Он тут же ощетинился.

— Сиэль, я знаю, прости, прости. Просто Элия умер, защищая меня и вот теперь и Сэль.

— Все будет хорошо, — он подошел к сестре и обнял ее за плечи, — я сам буду ее тренировать. Вот увидишь, наша девочка справится, станет самой молодой гоэтией за все время.

* * *

Она закричала, снова…дико и пронзительно, пытаясь отмахнуться от нападающих. Сиэль подбежал к племяннице и обнял ее, пытаясь успокоить. Девочка перестала кричать и обмякла. Он уложил ее обратно и поправил немного сползшую с ее глаз черную повязку.

* * *

Выход есть всегда, главное — это понять. У нее было два выхода: либо начать себя жалеть, смириться и отпустить руки, либо…

Ее никто не заставлял идти в ту комнату и, раз уж она приняла это решение, то должна дойти до конца. И что-что, а сдаваться она не собиралась. Сэль всхлипнула в последний раз и поправила повязку на глазах. Глаза все еще щипало и покалывало, но теперь гораздо меньше. Она выставила вперед руки, а затем стала медленно опускать их вниз, пока не нащупала край ступеньки, потом провела рукой по дереву вниз, найдя следующую. Сделала неуверенный шажок. Отлично, теперь нужно продвигаться вправо. Рука наткнулась на перила. Можно спускаться, главное — аккуратно и не торопясь. А раньше она сбегала по главной лестнице быстрее ветра, даже не думая о перилах. Оказавшись внизу, необходимо было найти следующий ориентир, девочка старалась детально восстановить в памяти картинку прихожей. Сиэль под страхом пыток запретил кому-нибудь из слуг в доме помогать ей, но ей этого и не требовалась, она сама сможет. Она знает, что делать. Шаг вправо, и вот он — столик перед красивым зеркалом. Девочка ощупала его, да, это именно тот столик: красное дерево, серебряный рисунок, мама здесь всегда оставляет для нее записки. Значит, немного правее находится вход в гостиную, а там, за картиной, скрыта дверь, выходящая на пролет второго этажа, откуда гораздо проще добраться до библиотеки. Но это потом, сейчас она ничего не сможет прочесть. Зато она знает заклинание призыва, для которого требуется только самостоятельная точная формулировка.

* * *

Она еще не верила, что получилось, но дыхание — рядом. Девочка вытянула вперед ладошки, и в них тут же ткнулся чей-то мокрый нос. Впервые за эти дни Сэль позволила себе несмело улыбнуться.

— Привет, хороший. Кто ты?

Перед глазами появилась картинка белого красивого тигра. Все верно, получилось, ее фамильяр.

— Какой красивый и какой сильный. Я так рада тебя видеть. Я пока могу видеть только тебя, сможешь стать моими глазами?

Тигр ободряюще лизнул лицо девушки.

— Спасибо, что пришел. Жуж. Нужно идти домой, — она покачнулась от недостатка сил.

Жуж аккуратно обхватил зубами запястье ребенка и повел ее в сторону дома.

— А откуда ты ко мне пришел? Я даже не думала, что получится.

* * *

— Гоэтией? Как ты и мама?

Сиэль вдохнул полной грудью морской влажный воздух, вспоминая, как последний раз ходил по берегу, лет пятнадцать назад, под руку с Нанни, слушая ее рассказ об Элиа, знакомстве с нифилимами, рассказывая ей об учебе в магистратуре на кафедре магии смерти, поездке в Перу, знакомстве со старшим некромагом Лероем…

И вот теперь — почти та же история: он гуляет все по тому же берегу, даже градация синего цвета в океане та же, тот же песок, отдающий остатки утреннего тепла, только рядом идет его племянница, с которой нужно поговорить, как когда-то отец говорил с ним и с сестрой. Он посмотрел на Сэль и подумал, как же сделать эту историю больше похожей на сказку.

— Сэль. Дверь, которую ты открыла…комната. Это комната была средоточением тьмы. Место, где были стерты все границы между этим миром и призрачной гранью, сумеречной чертой… — Сиэль понял, что сказки из этой истории не получится, — я, твоя мама, дедушка, прадедушка, прабабушка... Манфьолетти — один из древнейших родов гоэтий. А теперь и ты — гоэтия. Магия гоэтий объединяет в себе магию смерти, магию хаоса, пустоты, частично — призыва, демонологию…кровомагию, магию душ. В основном — магию душ. Концентрация этих сил находилась в той комнате, за той дверью, открыть которую может только очень сильный гоэтия. И выдержать все, что там происходит, может только тот, кто обладает магией гоэтий. Войдя туда, ты заставила в себе проснуться родовую магию, к которой ты еще не готова и которая спасла тебе жизнь…. Гоэтии — что-то типа проводников, мы можем брать магию тьмы, пользоваться ей, но балансируя на очень тонкой грани и рискуя туда упасть. Ты взяла то, что тебе не принадлежит, и поэтому Тьма оставила на тебе свой отпечаток. В тот день, когда ты вызвала фамильяра. Никто не способен на это в твоем возрасте. Магия душ, когда ей пользуешься, меняет твои глаза, зрачок уходит, глаз перестраивается, это другое зрение, которое позволяет видеть человека полностью, читать его, воздействовать на него и много чего другого, но это неважно. Когда ты пришла с Жужем, продолжительность твоей жизни уменьшилась настолько, что это невозможно было не заметить. Это — та плата, которую ты понесешь за свой поступок. Любое твое использование магии будет отражаться на времени твоей жизни.

* * *

Сиэль присел перед ней на колено и открыл шкатулку, где на красном бархате лежали двадцать потемневших серебряных браслетов различной толщины и с разными узорами. Ничего более уродливого она в жизни не видела: совсем некрасивые, вот мамины украшения из шкатулок — совсем другое дело: красивые, изящные и так блестят на свету, что могут создавать радугу на своих гранях.

— Сэль, эти браслеты смогут сдержать твою силу и не дать тебе провалиться во мрак или уйти за грань. Обещай мне, что с этого дня ты их не снимешь никогда, и ни при каких обстоятельствах. Что бы ни случилось — ты их не снимешь. Нельзя брать у тьмы больше сил, чем ты можешь использовать и контролировать. Ты же не хочешь стать сумасшедшей убийцей с вечной жаждой крови, не различающей реальность? Не хочешь провести остаток дней в психиатрической лечебнице или быть убитой орденом?

Напуганная девочка мотнула головой. С того момента, как она зашла в эту дурацкую комнату, Сиэль рассказывает столько страшных вещей, а мамочка даже смотреть на нее боится. И они так часто меняют свои глаза, когда она рядом.

— Вот и хорошо. Давай я тебе помогу, десять на одну руку и десять — на другую. Ну, как?

— Тяжелые, — она принялась растирать правое запястье.

— Привыкнешь. И помни: не снимать, ты мне обещала. Хорошо? Умничка, пойдем, покажемся маме.

* * *

Сэлли выбежала из своей комнаты на звук бьющейся посуды. К моменту ее появления события перенеслись к началу главной лестницы. Алмаз прижимал к полу маминого фамильяра — пантеру Багиру. А Сиэль перекидывался с мамой заклинаниями, в углу их дворецкий Тим, в порванном пиджаке и порядком потрепанный, пытался с ножом подкрасться к маме со спины.

— Мамочка! — крикнула она и действо замерло.

Все обернулись на ее крик, Сиэль отвлекся и был отброшен к стене. А ее мама…то, что когда-то было ее мамой. Она видела, как ярость плескается в ее янтарных, без зрачка, глазах, как плотоядно растянулись ее губы, как изменилась ее тень на стене, теперь напоминающая скелет с лоскутками кожи.

— Мамочка…

Жуж рванулся вперед, защищая хозяйку, но Нанни смогла заставить его оцепенеть одним взглядом, вскинула руку с острым кинжалом и рухнула на пол от заклинания Сиэля.

— Сэль, иди в свою комнату! — раньше дядя никогда на нее не кричал. — Живее, забирай Жужа и иди в свою комнату! Убирайся, я сказал! Тим, помоги мне! Алмаз, покончи с фамильяром!

Рычание собственного тигра заставило ее отмереть и со всех ног броситься в свою комнату.

* * *

Она сидела на пуфике и наблюдала, как Бьянка аккуратно упаковывает вещи, руки ее отчего-то тряслись, а глаза со вчерашнего дня были красными.

— Вот и все, Сэль, — Бьянка застегнула чемодан.

— Я не хочу уезжать в Лондон.

— Это очень красивый город, у Сиэля там замечательный дом. Уверена, для тебя приготовлена самая лучшая комната. Там много музеев, познакомишься с новой культурой. Положить тебе пальто или купите новое? Положу… познакомишься с новыми ребятками…

— Да, — девочка слезла с пуфика, — не плачь, Бьянка, я буду приезжать в гости, часто-часто, а когда сама смогу мерцать — каждый день буду навещать вас.

Еще никогда она не видела жизнерадостную Бьянку такой печальной, и от этого кажущейся значительно старше.

* * *

Слишком неудержимая, с вечным блеском и непокорностью в глазах, бьющей ключом энергией, она не вписывалась в чопорное английское окружение, своими смелыми манерами, дерзкими разговорами, остроумием и вызывающей насмешкой. Сэль производила впечатление и своими нарядами, и нежеланием подчиняться каким-то правилам, кроме, как своим собственным. А ее дядя, потакающий всем ее капризам и желаниям, имеющий, к тому же, высокое положение и уважение в узких кругах, похожий на нее, как две капли воды: темно-русыми волосами, всегда забранными в хвост лентой, чертами лица и сапфировой синевой больших глаз, даже не пытался ее контролировать. Гувернантки уходили с места работы уже после двух недель общения, с бесполезными надеждами сделать из девушки очередную кукольную леди. Резонанс от появления в обществе ее особы с каждым днем нарастал все больше. Слишком много было тайн вокруг этой семьи. В толпе же она держалась так, будто одна и играет в этом мире роль второго Мерлина, она никогда не утруждала себя ответами на вопросы или расспросы. Все, что было известно о юной герцогине — это то, что она племянница Сиэля Анджело Манфьолетти, учится в элитной закрытой школе, увлекается верховой ездой, холодным оружием и чтением. Девушка иногда посещала публичные библиотеки. Не обделенная красотой и с туманной историей, она тут же приобрела поклонников, в большинстве своем не решающихся с ней даже заговорить.

* * *

Сиэль старался со всей четкостью формулировать указания своему дворецкому:

— Оскар, я бы хотел, чтобы вы с особой тщательностью следили за выполнением всех моих поручений, относящихся к Сэль. Поначалу нужно готовить ей итальянскую кухню, если она начнет грустить, приготовьте тирамису или фисташковое мороженое, в доме всегда должны быть свежие цветы, но она не любит красные розы. С завтрашнего дня к ней начнут приходить репетиторы, следите, пожалуйста, за временем: в четыре часа у нее уроки верховой езды, будьте очень внимательны, Оскар, очень, Сэль обожает брать высокие барьеры. Осторожней с котом — он любит сырое мясо с кровью. А теперь — самое важное, Оскар, с наступлением темноты в доме должно быть светло, как самым ярким днем, во всех уголках и во всех комнатах, не давайте свету погаснуть, особенно — в комнате Сэль.

* * *

Бесчисленное количество просмотренных фотографий и наизусть выученных историй, рассказанных мамой и дядей о Бетельгейзе и учебе там. Академия плотно обосновалась в ее снах и воображении. Одна из стен родового зала в Монфорте была увешана дипломами с отличием ее предков, закончивших разные факультеты, и она точно знала, что когда-нибудь там будет висеть и ее диплом, а на противоположной стене — ее портрет, рядом с Сиэлем, мамой и папой. И вот, наконец, стоя перед воротами Бетельгейзе, она закрыла глаза и, с замиранием сердца, тронула решетку. Если она не поддастся, это будет самое ужасное, самое страшное, что с ней может произойти. Не суметь зайти в академию — это же покрыть себя несмываемым позором на века! Ворота тихонько отозвались серебряным колокольчиком и отворились, пропуская ее в жизнь, для которой она была рождена, которая была ей предназначена, ее жизнь…

* * *

Девушка вошла в дом, оставляя за его порогом все свои сомнения, проблемы и ошибки.

— Добро пожаловать, леди Сэль, — дворецкий Тим искренне улыбнулся и взял сумку. Он работал в их доме еще при прадедушке Амедео.

— Здравствуй, Тим, я так рада, что вернулась, представляешь, я лучшая на своем курсе, защитила курсовую на высший бал, директор Лиланд лично присутствовал на защите.

— А как же по-другому? Бобеттс! Живее сюда, помоги леди Сэль с сумками, признаться, мы не ждали вас так рано.

— Сиэль говорит, что я склонна делать то, что от меня меньше всего ожидают, он ведь сейчас в Риме?

— Да, у господина Сиэля срочные дела, но он обещал быть к ужину.

— Столько я ждать не могу, Тим, а сейчас ведь должен быть обед у слуг?

— Совершенно верно.

— Тогда поставь на кухне прибор и для меня, Сиэль писал, что вчера Бьянка готовила шоколадный пудинг, и это без меня! Сейчас я выскажу ей все, что думаю! Как по-твоему, я смогу установить монополию на шоколадные пудинги и фисташковое мороженое?

— В этом не может быть сомнений, мисс.

Сэль скинула мантию и бодрым шагом отправилась на кухню. Слуги в доме привыкли к тому, что маленькая мисс, как они называли ее про себя, может есть вместе с ними на кухне, или сама взять тряпку и убраться в комнате, ухаживать за цветами, протирать пыль или играть на пианино свой небольшой репертуар, чтобы горничным не было скучно прибираться, поэтому они ее абсолютно не смущались и чувствовали себя в ее обществе вполне комфортно. Маленькая леди держала себя просто, часто шутила и рассказывала забавные истории, которые с ней происходили, внимательно слушала рассказы о событиях из их жизни, и вечером, обязательно — вместе с Бьянкой, варила для всех черный кофе с пряностями. С самого детства она была любимицей в этом доме, все ее капризы и шалости с легкостью прощались, ведь маленькая леди была радостью этого дома. А то, что семья, в которой они служили, была проклята? Единственное проклятие этой семьи сидело на противоположном краю стола с огромной порцией шоколадного пудинга.

* * *

— И что ты тут делаешь?

Эффект неожиданности сделал свое черное дело и Альс отскочил от стенки с оружием и обернулся к ней с таким видом, будто она застала его за чем-то очень неприличным.

— Я..

— Библиотека двумя этажами ниже, — девушка фыркнула, сдерживая обидное «ботаник», грозящее вот-вот слететь с языка.

Альсифер лихорадочно перебирал в уме все прочитанные им книги на самые разные тематики в поисках подходящей темы. Девушка задержалась в конце стены у скрещенных мечей шестнадцатого века.

— Ты интересуешься оружием? — попытался завязать разговор он. — Рискну предположить по клинку, сужающемся к острию, что это Анелас — средневековый европейский меч XIV века. В среднем, длина клинка триста пятьдесят миллиметров.

— Нет, я со своим, — она подошла к стоящим на подиуме трем стульям, на которых обычно во время проведения соревнований сидят судьи, скинула школьную мантию, поставила сумку и материализовала в руках два трезубца.

— Симпатичные, — парень нервно сглотнул. — Они простые. В смысле — лаконичные…

— Поняла, — она усмехнулась, — в твоем понимании хорошее оружие должно быть из золота, и усеяно бриллиантами? Такое оружие плохо приспособлено к бою. И, что б ты знал, что одни из самых сильных оберегов — это обычная деревянная ложка, найденная в Скандинавии.

Девушка замолчала, показывая, что разговор закончен.

— Ну, я, наверное, пойду.

Сэль смотрела вслед удаляющемуся ссутулившемуся силуэту. Слава Мерлину, он не мог видеть, как она закатила глаза, поэтому вполне мог принять за искренность. Они ведь, вроде, из одной организации, и всегда есть вероятность, что он ответит: спасибо, все хорошо и не передумает уйти.

— Ты что тут, наглядные пособия для демонстрации доклада искал?

Может ведь проявлять заинтересованность в человеке, не изменяя своему стилю. Неужели ей нужной измениться только для того, чтобы узнать, как дела. Ее надежды не оправдались, юноша с готовностью ухватился за беседу:

— Нет, я хотел, просто, мне бы хотелось...

Она вопросительно изогнула бровь, с каждой секундой понимая, что бесполезно тратит время.

Парень подошел к одной из стен и дотронулся рукой до катаны, тут же ее отдернув, опасаясь пореза. Альс заложил руки за спиной, надеясь, что девушка не заметила маневра. Ему впору писать книгу «Как испортить о себе мнение всех окружающих за две недели».

— Я, ну, ты и все остальные… — он развел руки, а потом обратно скрестил их за спиной, больше не зная куда их деть, — я имею в виду, вся ваша компания… Вот Орфи, он талантливый стихийник, один из лучших на своем факультете, победил в двух межакадемических олимпиадах по стихийной магии, в турнире по фехтованию…

На этих словах губы Сэль искривились в сдержанной ухмылке воспоминания о прошлогоднем поражении, что осталось незамеченным для увлеченного своими переживаниями Альса. Вот и отлично, меньше всего ей хотелось обсуждать собственное поражение франту.

— И, к тому же, в него влюблена Труди-Беата, с факультета боевого чародейства.

— Немка, первое место в рейтинге по факультету?

Он кивнул и печально вздохнул.

— Да ладно, не расстраивайся, до семерки лидеров академии ей далеко, — Сэль пообещала себе подумать об этом завтра. Все-таки конкуренцию устранять надо.

— А Амана, Мина, ты…просто...

— Вне конкуренции. Это я про себя, конечно, — закончила за него Сэль. Бессвязная болтовня стала ее утомлять, и она присела на ступеньки, ожидая продолжения.

— И на вашем фоне я ничего не умею. Да я вообще никчемен на любом фоне, даже у жнецов есть их косы смерти. Зубрилка с учебниками. Провалил первое задание «проклятых», бежал, как трус. Колдовать не умею, превращаться не умею, орудовать могу только кухонным ножом. Думал, что…вот…

Он достал из сумки учебники по искусству фехтования и нерешительно протянул их девушке. Манфьолетти даже не удосужилась их просмотреть, просто взглянула на количество страниц.

— И сюда ты пришел…

— Думал, здесь никого не бывает ближе к обеду. Я вот пролистал все эти книги, и на основании изложенного в них материала и рекомендаций, путем сравнения все факторов и характеристик, пришел к выводу, что шотландский двуручный меч клеймор или клейдхим мор середины XVI века — идеальный для меня вариант. Вот здесь, — он открыл книгу в руках Сэль на нужной странице, — вот, пара несложных приемов. Вот эта техника довольно проста, я пробовал выполнить несколько пассов с линейкой, учитывая, что вес клейморы значительно больше, хотя и меньше, чем у Кацбальгера.

Сэль никогда раньше не встречалась с подобным типом людей, совершенно новый вид личности — наивный и с маниакальной любовью к книгам, добавим неуверенность в себе, замкнутость…

— Ладно, давай попробуем. Итак, подведем итог, который ты должен был вынести по ударам: а — вертикальный, наносящийся сверху вниз, рубящий удар по голове или по плечу; б — вертикальный секущий удар по лицу или корпусу; в — горизонтальный рубящий удар по голове, шее или плечу; г — горизонтальный рубящий удар по туловищу, примерно на уровне груди; д — наклонный рубящий удар по голове или плечу; е — наклонный секущий удар по корпусу; ж — удар снизу вверх в подбородок или в живот.

— Что?

— Давай, попробуем твою макулатуру в действии. Выбирай себе оружие и вперед.

— Отлично. Сейчас, — Альс отложил книги и осознал всю сложность выбора оружия. В книгах все как-то по-другому. Положившись только на свою интуицию, он взял со стены меч, ориентировочно отвечавший его требованиям. Меч оказался довольно тяжелым, не позволяя поднять себя больше, чем на пару минут. Сэль не проявила никаких эмоций, только бросила взгляд на часы:

— Сразу с магией, ну, чтобы тебе было проще. Нападай.

Альс и напал, то есть, по его логическим выводам он должен был ударить Сэль согласно пункта «e» — наклонный секущий удар по корпусу — а не лежать на полу с наставленным трезубцем в горло.

— Ровно десять секунд, то есть это триста шестьдесят недотеп в час, неплохая производительность.

— Ты это… просто здорово.

— Спасибо. У меня в детстве был выбор между холодным оружием и вышиванием крестиком.

— И ты…

Сэль показала взглядом на трезубцы.

— А-а-а-а, ну, конечно, очевидно. Бабушка и дедушка старались привить мне самовыражение через творчество.

Она опять ухмыльнулась:

— Им просто нужно было поговорить с моим дядей и мамой. В нашей семье знают, что делать, когда рождается девочка.

Она в третий раз взглянула на часы, осознав, что аукцион небывалой щедрости не прошел даром и времени остается лишь на быстрый перекус. А еще курсовая, письма написать и нужно руководителя для исследовательской работы выбрать.

— Сэль, ты сейчас куда?

— В столовую, хочу быстро перекусить и пойти в библиотеку, — ответила девушка, собирая вещи.

— А можно мне с тобой? Перекусить и в библиотеку.

— Ладно, пойдем. Там нас еще Амана ждет.

Видимо, аукциону небывалой щедрости суждено продолжаться.

* * *

Я упустила тот момент, когда моя жизнь превратилась в гонку, мне всегда нужно было быть первой, всегда и во всем. Как будто мир бы перестал существовать, если б я не получила высший был по ядам или проклятиям, если б не доучила руны или забыла бы заклинание. Мне непонятно, откуда взявшееся желание быть всегда и во всем лучшей, (наверное, это комплексы), а может, я просто слишком много на себя беру. Идеальная, я совершенна по меркам этого мира, моего окружения, лучшая ученица Бетельгейзе, лучшая гоэтия, лучшая наездница, лучшая, лучшая…лучшая. Меня так бесит это слово, прилипшее ко мне, означающее, что я всегда знаю, что делать и не совершаю ошибок, даже мое эксцентричное поведение воспринимается как нечто правильное и не выпадающее из моей общей идеальности.

Наверное, сейчас стоит признаться в том, что я очень ранимая, меня никто не понимает и мне… Это же закон жанра, да, такой, за маской стервы…дурацкое такое слово, оно мне не нравится, такое оскорбительное, я ему не соответствую, должна оказаться уставшая и беззащитная маленькая девочка. Нет, дайте-ка еще раз подумать…все-таки — нет. Я, конечно, очень беззащитная, если держаться от меня на приличном расстоянии, петь мне дифирамбы, взирать снизу верх раболепным взглядом и выражать полное восхищение.

Какой бред, я — идеальная. Ничего такого нет, в смысле моей тонкой душевной организации. Мой морально нравственный компас вряд ли показывает строго на север. Я не плачу над слезливыми мелодрамами и вообще не понимаю: над чем там можно плакать, не люблю розовое, и на вид такая же, как все, считаю себя толстой…

Меня вообще не умиляют романтические истории, типа — они разные и быть вместе не могут, годы страданий, попытки забыть друга, нет, м-м-м, нет, ни разу не умиляют.

В любовь с первого взгляда — верю и влюбляюсь с первого взгляда, разлюбляю со второго.

Я не проигрываю, я не знаю, как такое получается, со мной такое просто невозможно. Победа — это единственно правильный вариант.

Самая обычная, даже человеческие сомнения мне не чужды. Я ужасная трусиха: темноты боюсь (все время представляю, как из темного угла вылезет злобный бука), высоты, вида крови (просто противно, та же история с насекомыми), боюсь потеряться в тумане…

Контакт с моими одноклассниками не получился. Бетельгейзе — это что-то очень элитное и не лишенное пафоса. Да ладно, попробуйте быть — такое, конечно, не реально, поэтому, в своей мечте, пробуйте быть — такой как я, и не ощущать при этом превосходства над остальными. Если у вас это получилось, ну, не ощущать превосходства, значит — плохо представили и не прониклись моей уникальностью. На самом деле быть мной — тяжкий труд.

И, вроде в такой элитной академии должны быть сплошные таланты, а на деле… На первом курсе я жила в комнате с тремя соседками, через неделю меня переселили в одиночную комнату, соседки остались живы. Уже потом ко мне переселилась Амана.

Эти девочки, нет, вот так: деффочки, как же они бесили. Идиотки, абсолютно не хотят учиться, пришли удачно замуж выйти. Если они не обсуждают парней, обсуждают шмотки. Я шопоголик, это все из-за лимита моего счета, зато один раз пройдешься по магазинам и потом смотреть на них не можешь, а они могут часами обсуждать рюшечки, складочки, длину юбок, цвет помады. Сама-то я крашусь только блеском и тушью, ну, и пудрой, как пользоваться остальным — я просто не знаю. Да и вообще, просто непонятно, как можно вставать за два часа до подъема только для того, чтобы наложить на себя слой штукатурки? Я встаю за сорок минут до начала пар, и это — в лучшем случае. К тому же, у меня редко бывает что готово на утро, хорошо хоть, в академии у всех форма, иначе всю голову бы сломала в извечном вопросе, что одеть. А головушка у меня с утра не соображающая, сама я не работоспособна до первой кружки кофе. Диеты! Они не едят целый день, смотрят голодными глазами на все, что движется, особенно пугает этот взгляд на парах по изучению магических существ, чтобы вечером наесться тортом, пудингом и конфетами. А дальше… Как их из академии не вышибают, я не постеснялась и призвала директора к ответу при личной встрече. Он сказал, что если вышибать будут всех, некому будет колдовать. Обезоружил, ну что на такое скажешь. А чтобы читать то, что читают они, нужно иметь ангельское терпение и стальные нервы, ни тем, ни другим я не отличаюсь. Пробовала, там героиня теряет память. К десятой странице меня подташнивало, а потом я была готова блевать. Этой писаниной пытать можно.

Вообще, я и сама не пыталась завести себе подруг, а зачем, собственно? Я не страдаю ни

недостатком общения, ни отсутствием внимания, зачем притворяться, что тебе, правда, интересна жизнь других, если это не так. Мне своей по горло хватает, своей и жизни близких. Да кто бы мог подумать, что эти четверо и будут моими близкими? Мина — окружила себя мальчиками на побегушках, которые за один ее взгляд могут горы свернуть и сбегать от луны до солнца, туда и обратно, и так три раза. Орфи — ну, франт вообще. Вот самомнение, все как сговорились в своем к нему восхищении. Нет, вот, подумаешь… Амана — с ней все понятно. У них там, на факультете магии Земли, на отделении друидов все такие ненормальные. Альс — так вообще ходячий экспонат, сочетает в себе миллион комплексов. И как они все в нем одном уживаются?

И все эти их записочки, летающие туда-сюда, а я ведь еще и бремя проклятых несу, к тому же, все мои предки, заканчивавшие академию, были лучшими на своем курсе, единственная традиция моей семьи, которая не должна на мне закончиться. И как я должна была жить с этими идиотками? Вот я и подумала: пора избавляться, кто ж знал, что у них такие шаткие нервы, один раз проснуться в постели с зомби — это даже бодрит. Вообще, мое поведение — предмет частого посещения Сиэлем Бетельгейзе. Нет, я не мстительная, нет-нет-нет.

Мальчики… Мальчики бывают разные, у нас даже есть отдельная классификация. Честное слово, думала, что придется уйти в монастырь, чтобы хоть как-то оправдать свою неконкурентоспособность, но нет, находятся суицидники, желающие со мной встречаться, с завидным постоянством появляются в моей жизни.

А Орфи и Альс… Этим идиотам смешно — они ставки делают.

* * *

— Знаешь, я думаю, что мы все зависим от клише удовольствий.

Альс посмотрел на нее с непониманием, иногда ему гораздо было проще понять теорию призыва существ с помощью малых рун, чем Сэль.

— В смысле? — лучше уточнить и быть уверенным, что понял ее правильно.

— Ну, деньги, власть, солнце, море, любовь, дорогая одежда, клубника в шоколаде, вечер в Париже. Как будто мечтать о чем-то своем, индивидуальном, стало вдруг неприлично. Вот и любовь раньше у каждого своя была, а теперь одна на всех, банально как-то.

* * *

С самого утра юная леди Манфьолетти не находила себе места. Она носилась по дому из одной комнаты в другую, переставляла и перекладывала вещи, приседала на диван, а потом спешно вскакивала, вспоминания о легко мнущейся ткани платья. Поправляла ленты, вплетенные в косички, разглаживала несуществующие складки и старалась скрыть не сходящую весь день с лица улыбку. Сэль уже успела сверить все часы в доме: те, что в западной гостиной, отстают на три минуты от тех ,что в ее комнате и опережают на минуту часы в кабинете Сиэля.

— Сэль!

Вопреки ее ожиданиям, дядя материализовался в холле, а не в кабинете. Уже через секунду там же была и она, держа в руках белого перса.

— Ну, что, идем? — она протянула ему руку в белой перчатке.

— Сэль, я разговаривал с доктором Роузом, он считает, что сейчас не лучшее время для посещения твоей мамы, боюсь, мы не сможем увидеть ее раньше, чем закончится курс ее лечения.

Девушка попыталась скрыть охватившее ее разочарование:

— Ей стало хуже, да?

По глазам Сиэля было видно, что он не хочет обсуждать с ней эту тему, значит, все еще хуже.

— Скоро Карнавал в Неаполе, твоя мама любила там бывать, готов поспорить, у тебя полно платьев, ждущих свой час… Сегодня недалеко от Дублина буду скачки, если хочешь -можем посмотреть?

-Да, — она через силу улыбнулась, стараясь сдержать слезы, — только переоденусь. Давай еще поужинаем где-нибудь, хочется настоящего горячего шоколада, такого, чтобы корочка застывала.

* * *

Только от одного намека на возможность замужества жизнь в их доме превратилась в нескончаемый кастинг женихов.

Сэль, облаченная в платье мерзкого лягушачьего цвета, с неописуемым зачесом волос, сидела в боевой раскраске рядом с довольным Сиэлем, который не знал, как бы извернуться так, чтобы Сэль переоделась, а то даже приданое не заставит ни одного молодого человека взглянуть в ее строну.

— Сэль.

— Сиэль?

— Пожалуйста, переоденься.

— Даже не подумаю.

Вполне ожидаемый ответ. Он ухмыльнулся:

— Сэль, ты же знаешь, что в твоем случае приобщение к другому роду — это просто жизненная необходимость, а не моя прихоть, — он надеялся, что разумные доводы смогут оказать воздействие.

Девушка обернулась на него и одарила решительным взглядом, Она была настроена сделать все возможное и невозможное, чтобы сорвать его план. Одежда, макияж, отвратительные манеры, но, в основном, конечно же — внешний вид — и все, кто на такую посмотрит? В конце концов, для всех этих снобов красота их невесты стояла намного выше ее внутреннего содержания, в идеале, девушка вообще должна быть без него, чтобы не задавала никаких лишних вопросов и не надоедала. Дверь в зал открылась, дворецкий представил гостей, не удержав улыбку при взгляде на молодую хозяйку, которая ему подмигнула и открыла веер отвратительного цвета болотной жижи, подстраиваясь под образ кокетки. Шоу начиналась.

— Мистер Аллисон, мисс Аллисон, Энтони. Рад приветствовать вас в моем доме, — радушно поприветствовал их Сиэль.

Одного взгляда на представшего взору молодого человека хватило, чтобы понять, что он ей не пара. Очередной избалованный недотепа, убежденный в своей неповторимости.

Сиэль выжидающе обернулся на Сэль, которая с явной неохотой поднялась, а потом сунула свою надушенную самыми мерзкими духами руку прямо под нос парня. Тот вопросительно оглянулся на родителей, перехватив утвердительный кивок отца, постарался расплыться в улыбке и поцеловать девушке руку. На протяжении всего ужина Сэль пользовалась исключительно ложкой, совсем не пользовалась салфеткой, говорила разные глупости, шутила, хихикала без повода и игнорировала молитвенный взгляд дяди. К концу вечера ценой собственной репутации была одержана победа, она не сомневалась, что Энтони Аллисон скорее головы лишится, чем согласится хотя бы гипотетически обречь себя на такую семейную жизнь. Одарив Сиэля победным взглядом, приподняв подол тяжеленного платья, она как можно быстрее, направилась в свою комнату, чтобы переодеть это убожество и стереть с лица стянувшую кожу косметику.

— Сэль, ты просто не даешь им шанса! — Сиэль развел руками — Ты сразу их срезаешь, без вариантов, просто заранее настроена отрицательно.

— То есть, выходя замуж за одного из этих сынков, я должна быть настроена положительно? Да я лучше умру, в окно выпрыгну, сбегу со свадьбы, но никогда, слышишь, никогда не стану женой навязчивого, самовлюбленного придурка! Научись уже уважать мои решения.

— Сэль! Сэльвэтрис! Да послушай же ты!

Девушка не стала дослушивать, и, с идеально прямой осанкой и независимым видом, она скрылась за лестничным проходом.

Его аргументы уже закончились, самым весомым из них была жизнь, но даже ее девушка была готова подставить под удар. Через минуту она спускалась по лестнице в привычном черном костюме, с забранными в пучок волосами, и самым серьезным видом.

— Проклятые, — на бегу проронила она и, не дав ему опомниться, переместилась.

* * *

Манфьолетти парировала удар, развернулась и, наконец-таки, смогла пробить его оборону. Кончик ее рапиры касался его шеи. Победа, окончательная и безоговорочная, с одним, очень значительным «но»: кончик рапиры парня тоже утыкался ей в шею. Все верно, ей нужно было открыться для выпада. Они оба тяжело дышали после изматывающего поединка, в котором никто не хотел уступать. Директор захлопал в ладоши, а затем и остальные, следуя его примеру:

— Отличный поединок. Давно я не видел такого азарта. Думаю, это ничья.

Сэль подула на мешавшую прядку, желая убрать ее с лица, и все еще не отводила руку с рапирой от шеи парня. Не раньше, чем это сделает он. Он ухмыльнулся и опустил оружие:

— Натаниэль. — Представился парень.

— Сэльветрис, — она все еще была в состоянии удивления: первый раз ничья, любопытно.

* * *

В такие минуты, как эта, жить не хотелось, хотелось, чтобы все побыстрее закончилось, чтобы бесконечная боль, наконец, отпустила. Хотелось плакать, только слезы были все выплаканы и, чтобы получилось хоть что-то, что с натяжкой можно назвать плачем, приходилось очень сильно постараться. Тогда с миллионной попытки несколько слезинок собирались в глазах, рискуя выплеснуться в полноправный рев, но так и оставались там, успевая высохнуть. А еще хотелось чуда, такого, чтобы сил хватило еще на пару бесконечных недель.

Это было ужасно, едва выносимо.

Она не услышала прихода Сиэля, он входил всегда бесшумно, его приход можно было почувствовать…

Сиэль присел рядом с ней и положил руку ей на плечо. Этот успокаивающий жест в далеком детстве всегда приносил облегчение — когда она разбила коленку на гравиевой дорожке, когда порезалась, упала с лестницы, боялась перед экзаменом, грустила…теперь же… то ли она выросла, то ли Сиэль не вложил достаточно энергии в жест.

— Сэль…

Девушка перестала всхлипывать, чтобы расслышать слова дяди. Продолжения не последовало, ее губы тронула горькая улыбка.

— Сэль… Это и все?

— Ну, что я могу для тебя сделать? Чего ты хочешь?

— Я хочу умереть, — вполне серьезно.

— И в чем проблема?— он всегда относился уважительно к любым ее идеям.

— Ну, я выяснила, что не могу порезать себе вены — мне противен вид крови, я не могу спрыгнуть, так как боюсь высоты, если решу вешаться, не факт, что умру быстро и безболезненно, пока рассматриваю вариант с ядом, а никто мне помочь не спешит. Знаешь, когда мы ввязываемся в драки, я как будто отключаюсь, инстинкт самосохранения берет управление в свои руки, и я снова выживаю. Я уже успела перейти дорогу серьезным демонам, некромагам, чернокнижникам, наемным убийцам. Я что, зря себе врагов наживала? Почему они меня не убьют? Я бы убила.

— Ты говоришь ужасные вещи. И уж кому, как не тебе, знать, что не стоит звать жнецов раньше времени.

Ее взгляд по-прежнему был направлен чуть выше картины:

— Я зову их каждую ночь, но они не приходят.

— Сэль, жизнь это…

-Хватит! — она зажмурилась, и слезы, наконец-таки, хлынули потоком. — Хватит, Сиэль! Жизнь? Я не хочу такой жизни, я хочу умереть и мне все равно, куда определят. Надоело, все это мне надоело и меня тошнит. Чувствую себя оболочкой, утром я открываю глаза и выполняю четкий алгоритм, а потом — другое утро, а алгоритм все тот же.

— Ты слишком категорична, в тебе говорит печаль, мне кажется, что ты счастлива.

— Правда? Дай подумать… моя мама, мой отец…, я работаю на Мерлина, который ограничил мою жизнь четкими предписаниями, отдав в мое распоряжение маленький кусочек моей же души, моя магия меня убивает и, возможно, однажды я не смогу с ней справиться и стану хладнокровной убийцей с ежесекундной жаждой крови, а еще у меня свадьба с совершенно незнакомым мне человеком. Счастлива ли я? Конечно, прям не знаю, куда деться от такого счастья! Только вот почему из всех людей такое счастье привалило именно мне? Это несправедливо, готова с кем-нибудь махнуться!

— Сегодня был тяжелый день, и ты устала.

— Ты совсем не хочешь меня понять, да? — она перевернулась на спину, чтобы посмотреть на выражение лица дяди.

Грустное и тронутое поволокой печали.

— Я просто боюсь, боюсь осознать всю твою боль и всю тяжесть твоего груза. А осознание того, что я ничем не могу тебе помочь, меня убивает.

Сэль отвернулась, разум молил задуматься о собственном эгоизме и о спасении души.

— Не переживай по поводу меня, я счастлива, правда. У меня есть ты, друзья, а Натан… он хорошая партия, он красивый, умный, влиятельный. И я ему нравлюсь, ведь нравлюсь же? Сама я, со своими капризами, недовольствами, язвительностью…. Нравлюсь такая, какая есть, и он довольно мил, не старается меня подавить или…он считает меня равной, может сам принимать решения, мне не нужно беспокоиться, с ним спокойно…

— Но, каким бы замечательным он не был, ты его не любишь? — уточнил Сиэль.

Его племянница могла скрыть правду от кого угодно, но он всегда умел улавливать смысл между строчек ее мыслей. И вот теперь она на стадии самовнушения.

— Не знаю. Все познается в сравнении, мне не с чем сравнивать, может, это и есть любовь, может, я не способна на любовь, но он мне небезразличен.

— Хорошо, тогда нужно выбрать день помолвки, со свадьбой, конечно, можно подождать.

* * *

На языке кусочек шоколада, а в воздухе — пьянящий аромат... Из двух шагов незримая преграда... И твоих глаз кофейно-карий взгляд…

Или шоколадный. Глядя тебе в глаза, я сразу вспоминаю о шоколаде — горячем, с добавлением корицы, моем любимом. Вот так влюбиться сразу — несерьёзно. Так не влюбляются, так быстро, дерзко.. Дерзостью... Твой взгляд всегда отдает дерзостью и вызовом, как мой собственный. Даже в ленивом жесте, которым ты ставишь кружку с кофе на краешек холодного стола, я узнаю свои повадки. Ты молчишь, ожидая моей реакции, а мне не хочется. Сегодня мне хочется реагировать на твои провокации. И мы с тобой уже скользим по грани. И ярко обостряется желанье посмотреть, как далеко все это может зайти, что может из этого получиться. Мы сидим друг напротив друга, просто глядя в глаза. Верно, слова сегодня будут лишними, лучше сидеть друг напротив друга, дегустируя на вкус эмоции, чувства. Ты понимаешь, что всё это значит, и мило улыбаешься в ответ.

* * *

Манфьолетти уже в миллионный раз незаметно подтягивала платье, полетом дизайнерской мысли лишенное бретелек. Видимо, этот раз был не так уж и незаметен.

— Манфьолетти, если платье не держится, это оттого, что ему не на чем держаться.

— Мина, вот все больше понимаю, что вата составляет не только содержимое твоего лифчика, но еще и содержимое твоего мозга. Уноси-ка отсюда свою больную белобрысую головушку, пока еще есть что уносить, — огрызнулась Сэль и в миллион первый раз поправила платье.

* * *

Сэль посмотрела на вытянутый билет и в аудитории вдруг стало как-то душно, она ослабила галстук. Вот ведь подстава. Блин, знала ведь, что нужно было учить раздел о рунах призыва стихий. Ну, кто ж виноват, что там дурацкие громоздкие рисунки на две страницы, как такое выучишь?! Говорил ей Альс писать лекции, так нет, она вместо этого с Ами переписывалась, идиотка! Вот второй вопрос о призыве младших демонов можно рассказать. Черт! Девушка взглянула в сторону преподавательского стола, за которым сидел Сиэль, любезно согласившийся принять экзамен у их группы, может, все еще и обойдется. Чем вот она занималась последние дни? Мозг любезно напомнил поездку в Прагу:

— Ох, — выдохнула девушка и зажмурилась от воспоминаний, зато хорошо отдохнула.

Ожидавшие ее Альсифер и Амана отскочили от внезапно распахнувшейся двери, из которой вышла злая Сэль.

— Ну, что?

— Удовлетворительно поставил, вот гад! Студентка Манфьолетти, подобным сочетанием рун нельзя призвать стихию огня, — передразнила она дядю, — это отличается от композиции призыва, данной в учебнике. Ну и что?! Если до меня еще никто не додумался так руну составить, это не значит, что она работать не будет!

Сэль стукнула сумкой по двери:

— Консерватор недоделанный! Почему вообще директор его попросил экзамен принимать, это же не его специализация!

— Так, мы сегодня в пабе у Эрла на день рождение не гуляем? — попыталась отвлечь подругу Амии.

— Без меня, пойду к пересдаче готовиться! Ну, или подсыплю этому снобу стрихнин, тогда загляну. Ладно, до вечера.

* * *

А эти ощущения от попадания снежинок на кожу? Холодно-горячо…холодно-горячо…

Сэль смотрела в глаза Натаниэля и старалась не сбиться со счета. Раньше она никогда не танцевала вальс на совершенно пустой площади Венеции, в метель. Раньше она никогда не мечтала о чем-то подобном, о ком-то, похожем на принца, о чем-то, похожем на сказку.

* * *

Но даже Сиэлю не удается меня избавить от кошмаров. Я не люблю спать вообще, а ночью — тем более. Когда я засыпаю, все мои страхи и фобии вырываются наружу, ночами я блуждаю по коридорам своих сомнений и ужасов. Каждую ночь я закрываю глаза, когда сил держаться уже нет, мой рекорд — четыре дня без сна, на пределе возможностей. И, когда я закрываю глаза, все самое худшее оживает. Мне снятся монстры, большие и с ярко-красными глазами, которые гоняют меня по узким коридорам незнакомого замка. Каждую ночь они приближаются все ближе и ближе, я чувствую их дыхание рядом и запах серы, мне страшно, пульс зашкаливает, а сердце бьется так сильно, будто сейчас разорвется, и это продолжается до тех пор, пока Сиэль не просыпается от моих оглушительных криков и не будит меня. Я начинаю вырываться и отчаянно биться, пока не прихожу в себя, а после начинается мой обычный выматывающий день. Долго так не протянешь, теперь я сплю днем, а ночью… ночью у меня есть дела поважнее, кроме того, ночью спится гораздо хуже, гораздо страшнее и больнее гораздо. Но иногда просто нет выбора, я надеюсь, что кто-то окажется рядом, чтобы разбудить…

* * *

В этом мире было три вещи, в которые свято верила Сэль Манфьолетти: в себя, в эффект заклинания чистого разума и в то, что любой студент имеет право на отдых — отвязный, не омраченный присутствием взрослых с их правилами и стандартами отдых. А ходящий из угла в угол директор решил как можно быстрее разрушить ее веру. Они стояли здесь ровно одиннадцать минут. Она, Орферус, Амана, Мина, Альсифер. Стояли и изучали узор на персидском ковре в кабинете директора. Раскаянье изображать не получалось. Вообще, все мысли у ребят крутились около стакана холодной воды или, лучше, сока со льдом. Директор — монстр — мог дать им хотя бы отоспаться из человеколюбия , как же — любовь к детям.

— Пятеро лучших студентов академии…

Директор приступил к разбору полетов своим обычным звучным голосом, но, в свете прошедших событий, хотелось сжать голову и попросить говорить потише. Пятый мохито был точно лишним. А еще дома все по-новой выслушивать.

— …гордость Бетельгейзе, как вы могли так уронить честь перед этими иди…студентами из Академии Розы! Мало того, что вы отдыхали в весьма сомнительном заведении и очень сомнительным способом, не достойным студента нашей славной академии, так еще и умудрились ввязаться в драку! Альсифер, ты, как самый старший, да что там, самый разумный, как мог такое допустить? А ты, Орферус, полагаешь, что водные элементали с ледяными демонами в центре — хорошая идея?! А ваша беспечность, мисс Манфьолетти, — Сэль вздрогнула, если она «мисс», то директор в шаге от убийства, — границ не имеет! Познакомить бедных цветоводов с черными пегасами, да как вам в голову такое пришло! Мистер Коулман забыл рассказать вам о последствиях взгляда черного пегаса? Амана, ты явно пропустила строчку в учении друидов об альтруизме! Я очень, очень вами недоволен! Зато теперь Калькбреннер не сможет сказать, что мои студенты хороши только в теории. Отоспаться, всем! Не сметь подходить к профессору Отраве за зельями! Мучайтесь, неучи, сразу видно — проспали лекции по замыканию времени.

— Черт! — не сдержался франт. — Так и знал, что надо было просто временную петлю замкнуть.

— Знал он. Отработка до конца года. Орферус и Сэль будут подтягивать младшие курсы, я же знаю, как вы детей любите, мои дорогие.

— Но…директор… нет! — Сэль впервые была готова молить о пощаде.

— Никаких «но», Мина, вы отправитесь к нашему завхозу, где вам выдадут все необходимое для приборки аудиторий по алхимии. Амана, я прекрасно помню, как яростно вы защищали деревья от вырубки, думается что отработка у нашего садовника принесет вам пользу. Альс, отработка у профессора Абихта. А теперь вон с глаз моих!

* * *

Один…два…три…восемь…шестнадцать…двадцать семь…сорок семь…пятьдесят восемь…шестьдесят три…сто двадцать восемь. Сто двадцать восемь шагов из одного конца комнаты в другой. Результат подтвержден путем многочисленных экспериментов. Она не знала, сколько времени ходила вот так, измеряя длину, просто считая свои шаги, неприятно цокающие по мраморному полу. На семьдесят втором шаге девушка остановилась, чтобы убедиться, что это цокают каблуки, а не мысли. Мысли, скорее всего, скреблись. Неприятно…как ногтями по классной доске. Она тронула рукой серебряные браслеты на запястье, услышав легкий перезвон от их перебора. Десять на правой руке, десять — на левой… За долгое время впервые она снова ощутила себя маленькой одиннадцатилетней девочкой, которая никак не решится. Тогда было проще, тогда она не знала о последствиях.

Сто двадцать восемь. Отражение в зеркале, у которого она остановилась, выглядело неважно: болезненный цвет лица, красные от недосыпа глаза, мешки под глазами. Красота — страшная сила. Еще немного и она начнет себя жалеть. Решение, принятое за сто двадцать восемь шагов, не может быть неверным. Сэль еще раз проверила шнуровку на сапогах, одернула кофту, поправила накидку и надела капюшон. Ожидание…самое мерзкое, что можно было придумать. Лучше, когда все происходит внезапно, нет времени на «подумать, взвесить решение» и прочую ерунду.

— Жужа.

Фамильяр материализовался мгновенно, и вдруг стало как-то спокойнее.

— Держись рядом, ладно?

Тигр махнул хвостом, будто соглашаясь, но оставляя за собой право на самостоятельность.

Они переместились к развалинам. Земля мертвых. Раньше она здесь никогда не была, место переполнено магией. Небо, ежесекундно меняющее цвет с одних темных оттенков на другие, молнии, мерцающие вспышки магии и сильный ветер, пробирающие до дрожи и заполняющие сознание ужасом. Сэль появилась с легким опозданием, желая миновать всеобщую незримую панику, которая передавалась воздушно-капельным путем. Девушка попробовала посильнее закутаться в накидку. Рядом — адские гончие, одержимые жаждой крови, рвались с натянутых цепей. Она чувствовала, что Жуж тоже напрягся. Натаниэля не было видно, наверное в первых рядах чистку проводит. В голове мантрой крутилась фраза: «Мне не страшно». В конце концов, разборки демонов — не ее дело. Ох, если бы не Натан. Который сам же ее и убьет, узнав, что она здесь. Обычно, перед чем-нибудь этаким, она повторяла себе, что уже не маленькая одиннадцатилетняя девочка, ей нечего бояться, у нее есть и сила, и она сможет за себя постоять. А еще она не помнила времени, когда такие психотренинги срабатывали.

— Сэль?

— Амана?! Что ты здесь делаешь?

— Альсифер, ты же знаешь, что он оборотень…. А ты?

— Натаниэль, ты же знаешь, что он тринадцатый герцог Ада. А почему я не…

— Орфи тут из-за Мины, — не дала ей продолжить Ами.

— Отлично, — Сэль вздохнула. — И не думай, что отделались, мы еще поговорим о том, почему вы мне ничего не рассказали.

Сэль посмотрела через плечо Амана на дислокацию противников. Мантикоры, виверны, черные драконы, скелеты, зомби, все самые мерзкие порождения вылезли наружу с одной-единственной целью: сменить существующий порядок, который лишил их всяких прав и привилегий.

— Началось, — протянула Сэль.

— Ты куда? — заволновалась Ами.

— Пойду будить мертвых. Подниму рыцарей Смерти — где там у нас братская могила — идем, Жуж.

Кладбище «Плач ангела». Место пристанища падших во многих битвах вампиров, оборотней, демонов, всех существ темной половины и конечное место погребения элитного легиона Смерти, черных рыцарей. Как бы самонадеянно это ни было с ее стороны, но сейчас она хотела поднять хотя бы часть заточенных здесь душ. Сэль выдохнула, улыбнулась фамильяру и сняла браслеты с левой руки, сунув их в карман, а потом и с правой. Голова тут же закружилась, ноги подкосились, а глаза самопроизвольно заполнились сапфиром. Главное — вовремя остановиться.

* * *

Ничего не было видно, полная неразбериха, вспышки магии, нападения с каждой стороны. С каждой минутой поддерживать жизнь в воскрешенном легионе и в собственном теле становилось все сложнее, ее личность таяла, растворяясь в чужом «я».

Она размахивала трезубцами в разные стороны, сознание было затоплено жаждой крови и агрессией, рвущейся наружу. Удар вправо. Трезубец застрял в мертвом теле демона. Она оперлась ногой о тело и, приложив усилие, вытащила оружие, пропустив нападение мантикоры слева. Неудачное падение на камни, трезубцы лежали рядом, и она изо всех сил пыталась до них дотянуться. Еще чуть-чуть и сапфировый блеск глаз сошел на нет, мертвый легион в секунду превратился обратно в прах, никем не удерживаемый.

Мгновенная боль от когтей, впившихся в кожу около локтя, затопила всю ее, лишая возможности мыслить о чем-то, кроме боли, и заставляя прекратить попытки тянуться к оружию. И через все это она смогла слышать звук разрывающихся кожных покровов.

Крик — жуткий, бешеный, уже мало похожий на человеческий — внезапно оборвался на самой высокой ноте. Что-то сломалось в девушке: с этим криком ее глаза закрылись, а голова наклонилась в сторону, из слегка приоткрытых губ потекла тонкая струйка крови.

Натаниэль похолодел от ужаса, поняв, кто кричит. Крик, полный ярости, злобы и боли. Он кивнул младшему демону, передавая командование, и помчался со всех ног, спеша остановить, успокоить очень близкого ему человека.

Рядом с ней уже стояли Орфи и Амана, фамильяр Сэль сходил с ума, в бешенстве метаясь возле мертвой хозяйки. Впервые он растерялся, сознание разрывалось между происходящей битвой, кричащими ему Орфи и Аманой, все звуки, кроме крика Сэль, перестали для него существовать, уже молчавшая в его сознании, она до сих пор кричала — надрывно и пугающе.

Убивший ее демон лежал рядом. В глаза бросились руки девушки, пересеченные двумя порезами до самой кости. Он присел и прижал пальцы к артерии на ее шее. От голосов битвы приходилось абстрагироваться.

— Силой Серебряного легиона и мучениями проклятых, я заклинаю и приказываю тебе, дух усопшей, откликнуться на мой приказ, и под страхом вечных мук подчиниться этому призыву и вернуться из сумеречной границы обратно.

Первая, несмелая, капелька на травинке покачнулась и покатилась вниз по стеблю, к лужице крови, которая начала тихонько вибрировать и деформироваться в тонкий ручеек, разбрызганная повсюду кровь девушки стекалась обратно, в ее руки. Шрамы стали медленно затягиваться. Несколько мучительных минут ничего не происходило, в мир Натаниэля стали возвращаться звуки окружающего мира: звуки вспышек заклинаний, скрещивающихся мечей, топот копыт и, наконец, звук собственного тяжелого дыхания и быстро стучащего сердца. Внезапно рука Сэль мертвой хваткой сомкнулась на его запястье.

* * *

Мина вошла в комнату, неся в руках непривычный аксессуар, раньше это могли бы быть перчатки, сумочка, очередной букет от поклонника, но только не ведро с перчатками, от которых руки потом еще долго пахнут резиной — сколько их не натирай мылом, запах будто въедается в кожу. Она поставила ведро рядом с креслом, в котором сидела бледная и шокированная Амана:

— Представляете, я резала здоровые ветки деревьев только потому, что какой-то идиот решил, что форма круга будет лучше!

— Какой к черту, круг! — простонала Мина. За это время она уже успела найти несколько пятен на своих джинсах и кофточке, а на руки вообще смотреть было страшно, будто она всю жизнь Золушкой провела. — Видела бы ты, как Хадженс на меня смотрела, пока я третью лабораторию алхимии мыла! А она — моя главная конкурентка на титул королевы бала-а-а-а-а!

— Ой, стоноты! Смотреть не могу. Вы не проводили целый день с несносными сопляками, разум которых не обременен знаниями, зато идиотских идей, типа — засунуть жвачку в волосы, хоть отбавляй. Так что, лучше помогите нам с Орфи.

— А что вы делаете?— заинтересовалась Амана.

Франт оторвался от книги:

— Ищем, как убить группу детей, не вызывая при этом подозрений. О, у Тэтчера об этом целый раздел.

Сэль и Амана дружно потянулись к книге. Мина же, как в замедленной съемке, наблюдала за падением фантика из рук какого-то студента. Ее глаза сузились, она закатала рукава и направилась в его сторону:

— Немедленно подними фантик!

— Чего, психованная, что ли?

Он усмехнулся и попытался ее обойти, но не тут-то было. От Мины вообще уйти невозможно, если она этого не захочет. Девушка с силой вцепилась ему в воротник мантии и потянула на себя, наклонив его лицо до своего уровня:

— Или ты сейчас же поднимешь этот фантик, или я засуну тебе его…

— Отпусти, дура!

Парень вырвался из ее хватки, но фантик все же поднял.

— Ненормальная!

И как только он повернулся к ней спиной, Мина кивнула Орфи, который сотворил небольшую лужицу по пути шествия парня, а затем ее заморозил. Судя по звукам, катился он долго, и остановка была не из приятных.

— А где Альс?

* * *

Сэль примеряла десятое платье. Швея, закройщица, модельер в надежде скрестили пальцы. Мисс Манфьолетти придирчиво оглядела свое отражение в зеркале. Повернулась правым боком, левым.

— Я толстая, — вынесла она свой вердикт.

— Сэль, ну что ты, — улыбнулась Амана.

Сэль бросила взгляд на худую подругу, а потом обратно на свое отражение:

— Я толстая! Толстая! И некрасивая, какой ужас.

Она ушла в примерочную, где молниеносно переоделась в свои вещи:

— Я больше ничего есть не буду, и мерить тоже больше ничего не буду.

Амана обернулась на Сиэля с призывом о помощи:

— Не хочет есть, пусть не ест, ей даже полезно поголодать будет.

Сэль фыркнула и, хлопнув дверью, вышла из магазина, оставив работников в предынфарктном состоянии. Вернувшись домой, девочка не прикоснулась к ужину, вместо этого она закрылась в комнате.

— Я толстая уродина!

— Ты очень красивая.

— Ты так говоришь потому, что ты мой дядя, тебе положено так думать! Что во мне может быть красивого? Я толстая, щеки ужасные, а мои руки…

— Что с твоими руками? — необдуманно уточнил он, сам того не желая, вызвав бурю.

Девушка откинула одеяло и села на кровати, у нее были покрасневшие глаза, а слезы на ресницах еще не высохли.

— А вот что! — Сэль закатала рукава своей кофты и протянула дяде руки. — К таким рукам не то, что прикасаться, на них смотреть страшно.

На каждой руке от запястья, пересекая вены, и до локтя, тянулись два параллельных зарубцевавшихся шрама.

— Есть специальные зелья и крема.

— Крем для рук, для лица — однажды утром я не узнаю себя в зеркале! — она упала на кровать и снова закрылась одеялом, из-под которого стали доноситься всхлипы.

* * *

Сэль оглянулась на замеревших в восторге Альса и Аману.

— Неужели вы видели что-нибудь более прекрасное?

Сэль развернулась обратно к трем большим зеркалам.

— Поль, это прекрасно, восхитительно! — счастливая девушка захлопала в ладошки. — Раз от разу все лучше и лучше!! Я думала, что красное платье на Венский бал — предел мечтаний, но это…

Она закружилась в вальсе, остановившись только у очередного зеркала:

— Идеальное, такое синее! Надеюсь, ты скоро закончишь мантию? Хочу померить все в комплекте, ох, Поль, спасибо! Совершенный цвет, то, что нужно.

* * *

Я посмотрел на неоткрытую пачку сигарет, с того момента, как я общаюсь с Сэль, я стал курить реже. Даже мысли о сигаретах не появлялось, с ней не до этого. Я сдернул обертку, которая порвалась только со второго раза, и вытащил одну никотиновую трубочку. Вкус сигарет становился еще приятнее от одной мысли, что ее это раздражает, меня в ней тоже много чего раздражает: самоуверенность, наглость, эгоцентризм…. Дух противоречия побуждал меня воспротивиться такой откровенной наглости, но, почему–то, я разрешал ей командовать, и чувствовал себя рядом с Сэль маленьким мальчиком, ждущим одобрения или похвалы. Как бы я не старался, я все время делаю не то, не те заклинания, не те слова, не те поступки

Клубы дыма повисли в комнате. Я не уверен, что в гостиной гриффиндора можно курить, но так уж ли это важно? Захватывающая была ночка: сходить на бал, встретить бывшего парня своего призрака и успеть убить человека. Конечно, технически убил ее не я, но… К смерти невозможно привыкнуть, у меня этого никогда не получится, хотя эта милая старушка следует за мной по пятам. Я даже круцио нормально применить не могу. С одной стороны — я не виноват, и она сама хотела меня убить, а Сэль хотела меня спасти…опять спасти…а, может, ей просто хочется самой меня убить. Интересно, она уже что-нибудь вспомнила? Ей точно есть, что вспомнить.

Сам я уже давно перестал понимать, что происходит. Никогда не думал о наших… нашем сотрудничестве, не думал, кто она для меня. В кабинете у Натана не хотелось, чтобы она узнала свое прошлое, в котором нет меня, ведь ей будет куда вернуться, она сможет уйти, а я останусь. Сейчас попробовал представить, что будет, когда она уйдет — в голове один чистый, белый лист. А ведь и, правда, что я к ней чувствую, к этой наглой, бессердечной, дерзкой, ненормальной, капризной…наверное, это можно охарактеризовать одним словом… я…

— Привет, Поттер, кого-то ждешь?

Это было неожиданно, я едва успел закрыться книгой.

— Я просто читаю.

Она подошла ближе, тронула край книги, видимо, чтобы прочитать ее название. А о чем она, кстати?

— Вверх ногами читаешь? Удобно, тебе пригодится, если вдруг тебя решат вздернуть нетрадиционным способом.

Она села на подлокотник моего кресла, отчего захотелось отодвинуться подальше. Странно, мне казалось, что люди, вспомнившие свое прошлое, должны вести себя по-другому.

— Ты вспомнила?

-Ага.

Она развернулась ко мне, поставила ноги на край кресла и чуть наклонилась вперед. Становилось неуютно, я живо вспомнил ту сцену в кабинете после встречи с мистером Барретом, стало жарко и душно. Хотел ослабить узел галстука, но рука промахнулась, и я затянул узел еще сильнее. Ее это забавляло, всегда забавляют мои мучения. Сэль наклонилась еще ближе, одна прядка выпала из ее прически — самая назойливая, и выпадает все время с правой стороны. Мне бы сейчас вернуть способность адекватно мыслить, хотя бы чуть-чуть, чуть-чуть адекватности. Попытка отползти дальше провалилась, это ведь всего лишь кресло, поэтому я наткнулся на подлокотник, на появление которого болезненно отозвалась поясница. Нужно что-то сказать, разрядить обстановку и прервать это затянувшееся молчание, уж слишком затянувшееся.

— Ты вспомнила, кто тебя убил?

Приятный полумрак комнаты тут же пропал, оказалось, в гостиной было довольно светло, а Сэль сидела не так уж близко, и взгляд ее не был хищным, самый обычный взгляд. Девушка съехала с подлокотника на половину кресла и перекинула ноги через парня, поерзав, чтобы устроиться поудобнее, она положила голову на спинку. И как бы странно не звучало, но в условиях, когда ее ноги лежат на его коленках, ему гораздо-гораздо комфортнее, все просто — прежняя Сэль без всякого подтекста.

— Я много чего вспомнила, кроме дня собственной смерти. Например, я люблю горячий шоколад, такой, чтоб корочка застывала, если оставить его на пару минут, путешествовать, верховую езду…

— Ты вспомнила своих близких?

Она замолчала, всегда так делала, когда оценивала, можно ли мне что-то доверить.

— Да, мой папа умер, а мама болеет, поэтому находится в больнице в Швейцарии, меня воспитывал дядя, Сиэль.

— И теперь, когда ты все вспомнила, — начал медленно он, — ты вернешься к…

— Не говори глупостей, Поттер, — прервала она, — договор мы заключили с тобой, так что мучаться тебе. Ты что, правда, думаешь, что я подставлю своих близких под угрозу?

И от этих аморальных слов будто камень упал с моей души: она остается, она остается со мной. И возможно, это будет навсегда, я больше, чем уверен в этом, но здесь и сейчас она остается со мной…...

— И вообще, иди-ка ты спать. Спасибо, конечно, что подождал и все дела, но сегодня я с тобой ни о чем не хочу разговаривать.

* * *

Я боюсь, что умру без тепла твоих рук

И в стекло превратятся алмазные звёзды,

И что северный ветер-предвестник разлук

Заколотит мне в грудь свои ржавые гвозди.

Я боюсь, что не выдержу этой зимы.

Не привыкну ко тьме после тёплого света.

К одинокому Я вместо ёмкого МЫ,

И к тому, как пуста станет эта планета.

Это больше, чем боль, изощрённей, чем грусть.

Просто страх не услышать весёлого смеха.

Не увидеть в глазах обещанья: «Вернусь!»

Не общаться ни с кем, кроме злостного эха.

Я замёрзну в темнице из слов "никогда",

Там не сможешь найти моё мёртвое тело.

Сможешь взять в сувенир моё сердце из льда,

А захочешь разбить — разбивай его смело.

Но твоё отраженье на глади озёр

Посмеявшись, сказало, что время неважно.

Что мой страх — это чушь,

А сомнения — вздор.

Да, поверил я, но мне всё-таки страшно.....

* * *

Автор Неизвестен