Взаперти (гет)

Воздух в Большом зале был густым от возбуждения и сладковатого запаха тыквенного пирога. Тысячи вырезанных рожиц парили под потолком, отбрасывая на стены трепещущие оранжевые тени.

Кэтрин, привычно выпрямившись, шла вровень с мадам Помфри и профессор Стебль. Они двигались по краю зала, пока студенты шумно рассаживались за столами.

— Все-таки невероятно волнующее зрелище, — заметила Стебль, ее пальцы нервно перебирали складки платья. — Столько надежд, столько амбиций в одном месте.

— И столько потенциальных травм, — сухо парировала мадам Помфри, ее зоркий взгляд уже выискивал в толпе учеников с признаками начинающейся паники или несварения от избытка сладостей. — Мое отделение уже готово к повышенному потоку пациентов с нервными тиками и растяжениями запястья от излишне усердного написания заклинаний на шпаргалках. Ну, а вы, дорогие мои дамы, кого видите в качестве главного фаворита? — продолжила мадам Помфри, понизив голос до конфиденциального шепота. — Лично я не могу дождаться, чтобы увидеть изящные па мадемуазель Делкур. У пуффендуйцев, конечно, есть мистер Диггори, очень одаренный юноша...

При этих словах профессор Стебль выпрямила спину, и на ее обычно строгих чертах появилось нечто, отдаленно напоминающее гордость.

— Седрик — не просто одаренный, Поппи, — поправила она, и в ее голосе прозвучали теплые нотки. — Он собранный, ответственный и невероятно добрый мальчик. Он представляет собой все то лучшее, что есть в Пуффендуе. И, что немаловажно, у него трезвый ум и он не склонен к глупому героизму. Если кто-то и сможет пройти этот турнир с минимальным ущербом для своего здоровья, так это он.

Она бросила выразительный взгляд в сторону стола Гриффиндора, где близнецы Уизли что-то яростно доказывали взволнованному Ли Джордану.

— В отличие от некоторых, кто ищет славы и приключений, не думая о последствиях, — добавила она с легким ворчанием.

— Сила и мощь Дурмстранга тоже впечатляют, — добавила Кэтрин, ее голос прозвучал ровно и нейтрально, возвращая беседу в русло профессионального обсуждения. — Но их агрессия может быть обоюдоострым мечом. Уверенность — хорошо, самоуверенность — частая причина травм на подобных соревнованиях.

— О, конечно! — подхватила Стебль. — Но какая выдержка, какая дисциплина!

— Дисциплина — это хорошо, — кивнула мадам Помфри. — Но главное — это здравый смысл. А он, как мне кажется, сегодня в большом дефиците.

Они заняли свои места за преподавательским столом. Кэтрин откинулась на спинку стула, сложив руки на коленях, и поймала на себе восторженный взгляд Хагрида, сидевшего неподалеку. Гигантский преподаватель по уходу за магическими существами сиял, как ребенок на своем первом празднике в честь Рождества.

— Ну не чудо ли, а, мисс Кейм? — просипел он ей через пару мест, отчего вздрогнула профессор Стебль. — Такой шанс для ребят! Для Хогвартса!

Кэтрин вежливо кивнула, позволив себе легкую, сдержанную улыбку. Неуемный энтузиазм этого добродушного великана был одновременно и трогательным, и источником постоянной головной боли для всего медицинского персонала замка. Его любовь ко всему колючему, кусачему и потенциально ядовитому уже привела в больничное крыло не один десяток студентов с ожогами, уколами и странными следами присосок.

Как-то раз, перевязывая руку третьекурснику, укушенному чем-то неприятно склизким и, как выяснилось, крайне ядовитым, Кэтрин и мадам Помфри даже заключили негласное пари: что закончится раньше — запас «соплохвостов» у самого преподавателя или же запас терпения у несчастных учеников, вынужденных эти создания изучать.

И тогда, — с легкой усмешкой подумала Кэтрин, глядя, как Хагрид с надеждой смотрит на Кубок Огня, — соплохвосты все-таки закончатся. И мы с мадам Помфри наконец-то разрешим наш спор.

Лицо Кэт было спокойной маской, но глаза продолжали работать, сканируя зал, составляя прогнозы, готовясь не к празднику, а к работе. Ее взгляд на секунду задержался на Седрике Диггори — красивом, сильном, уверенном в себе парне, за которого болела ее коллега.

Идеальный кандидат, — холодно констатировал ее внутренний голос. — Здоров, умен, популярен. Надеюсь, его навыков хватит, чтобы профессору Стебль не пришлось слишком переживать за своего птенца.

Глаза привычно отыскали в толпе Гарри. Мальчик был весел и спокоен, что дало Кэтрин право на единственный короткий вздох облегчения.

— Надеюсь, нам дадут время подготовиться, — вполголоса сказала Кэт мадам Помфри. — У меня предчувствие, что не хватит мандрагоры…

— Полностью с вами согласна, моя дорогая. И я рада, что вы со мной.

* * *

— Седрик Диггори! — прогремел голос Дамблдора.

Стол Пуффендуя взорвался ревом восторга. Седрик, с лицом, выражавшим чистейшее недоумение и восторг, поднялся под аплодисменты всего зала. Мадам Помфри позволила себе редкую, сдержанную улыбку и одобрительно кивнула. Кэтрин мысленно отметила: «Хороший выбор. Стабильный. Здравомыслящий.» Профессор Стебль, сияющая, последовала за мистером Диггори. Ее любимый ученик, ее воспитанник.

Потом была Флер Делакур — ее появление было триумфальным шествием, и величественная мадам Максим с невероятным изяществом последовала за своей подопечной. И, наконец, Виктор Крам — его имя было встречено громоподобными овациями, подстегиваемыми ревом Игоря Каркарова.

Казалось, все кончено. Дамблдор уже раскрыл рот, чтобы объявить о конце церемонии.

И тут произошло немыслимое.

Из чаши вырвался еще один, яростный язык пламени, багровый и зловещий. Он швырнул в воздух четвертый, обугленный клочок пергамента.

Тишина стала абсолютной, ледяной. Дамблдор поймал и его. Он смотрел на бумажку, и его знаменитое всепонимающее выражение на мгновение сменилось чистейшим, неприкрытым шоком. Он медленно поднес бумажку к глазам, будто не веря им.

— Гарри Поттер, — произнес он, и его голос, обычно такой твердый, дрогнул от изумления.

Ни аплодисментов. Ни возгласов. Только нарастающий гул тысяч недоумевающих шепотов. Все головы повернулись к столу Гриффиндора. Гарри сидел, вцепившись в скамью пальцами, белый как мел. Он не двигался. Он просто не понимал.

Кэтрин замерла. Ее аналитический ум, секунду назад спокойно оценивавший шансы чемпионов, взвыл сиреной тревоги. Это было невозможно. Это было... неправильно. Ее взгляд, острый как скальпель, впился в Гарри. Она видела не потенциального обманщика. Она видела симптомы: расширенные зрачки (шок), абсолютная бледность (вазоконстрикция), парализующий страх. Это была классическая картина острой стрессовой реакции, а не триумфатора.

Рядом с ней мадам Помфри ахнула и поднесла руку ко рту.

— Нет, — прошептала она. — Этого не может быть. Мальчик...

Мадам Максим что-то яростно говорила Дамблдору, ее лицо было искажено гневом и недоверием. Каркаров что-то кричал, тыча пальцем в сторону Гарри. Профессор МакГонагал качала головой в неверии, с тревогой и каким-то материнским опасением глядя на Гарри.

И тут голос Дамблдора, собравшийся с силами, разрезал хаос. Он призвал чемпионов следовать за ним. Его взгляд метнулся по преподавательскому столу и остановился на Кэтрин. Он не кричал. Он просто встретился с ней глазами и едва заметно кивнул в сторону Гарри, жестом приказывая ей присоединиться.

Она поняла без слов.

Пока чемпионы и профессора двигались к выходу в боковую комнату, Кэтрин сошла с возвышения и быстрыми шагами направилась к столу Гриффиндора. Она не бежала, но ее движение было быстрым и целеустремленным. Она видела, как Гарри, наконец, сдвинулся с места, словно во сне, и пошел, спотыкаясь, за другими.

Она догнала его в проходе между столами. Она не взяла его за руку, не стала прикасаться к нему — он был в таком состоянии, что мог среагировать на прикосновение как на атаку. Она просто встала сбоку и чуть позади, создавая своим положением тела щит между ним и ошеломленно глазеющими студентами.

— Идемте, мистер Поттер, — сказала она тихо, но твердо, и ее голос, лишенный эмоций, прозвучал как якорь в бушующем море его паники. — Проходите.

Она проводила его взглядом в комнату, где его уже ждали разгневанные и недоумевающие взрослые, и осталась у двери, прислонившись к косяку. Если бы только она могла зайти вместе с ним… Ее лицо было каменной маской, но внутри все кричало. Это была ловушка. Чья-то умелая, злая и очень опасная ловушка.

И его мальчика только что в нее бросили.

Комната, в которую проводили Гарри, была не просто боковой — она была похожа на импровизированный зал суда. Воздух здесь был густым и тяжелым, пропитанным гневом, недоверием и ледяным недоумением. Гарри стоял посередине, бледный, мелко дрожащий, словно приговоренный, ожидающий выслушать свой приговор. Его окружали взрослые, чьи лица были искажены самыми разными эмоциями: яростное негодование Каркарова, холодная отстраненность Максим, растерянность МакГонагалл. Логичные и колкие вставки Барти Крауча. Лишь Дамблдор сохранял подобие спокойствия, но и в его глазах читалась глубокая озабоченность.

Кэтрин не вошла внутрь. Она осталась у приоткрытой двери, став немым стражем на этой грани между безумием, происходящим внутри, и праздником, который еще не угас в Большом зале. Она была тенью, щитом, живым барьером. Ее спина была прямая, руки скрещены на груди, а уши ловили каждый обрывок фразы, долетавший из комнаты.

— ...не кидал... клянусь... не я... — доносился по юношески ломающийся голос Гарри, полный отчаяния.

Боги ему всего четырнадцать…

Ему в ответ гремели взрослые, уверенные в своей правоте голоса. Обвинения, требования объяснений, насмешки.

Кэтрин не нужно было слышать всего. Картина была ясна и так: ребенка, явно находящегося в состоянии шока, загнали в угол и требовали от него ответов на вопросы, которых он не понимал.

Ее собственная ярость начинала закипать где-то глубоко внутри, холодная и тихая. Это была не эмоциональная вспышка, а глухое, профессиональное возмущение. Такой стресс мог надломить даже подготовленного взрослого, что уж говорить о подростке. Она видела, как его плечи ссутулились под тяжестью взглядов, как он пытался стать меньше, незаметнее, как его дыхание сбивалось.

Но она не могла войти и прекратить это. Не ее это было дело. Ее роль здесь — наблюдать. И ждать.

Наконец, совещание закончилось. Двери распахнулись, и чемпионы, вместе со своими главами, стали выходить. Гарри вышел последним. Он выглядел совершенно разбитым. Он не смотрел ни на кого, его глаза были пустыми, устремленными в одну точку на каменном полу. Он просто брел, гонимый инстинктом — уйти, спрятаться, исчезнуть.

Кэтрин дала ему пройти, не двигаясь с места. Ее взгляд, тяжелый и полный безмолвной оценки, проводил его. Она видела каждый его шаг, каждое непроизвольное движение дрожащих пальцев. Девушка шла на почтительном расстоянии от него, стараясь не давить присутствием.

Когда он скрылся за поворотом коридора, ведущего в гриффиндорскую башню, она медленно выпрямилась. Время пассивного наблюдения закончилось.

Она развернулась и твердыми, быстрыми шагами направилась в свою сторону — в сторону больничного крыла и своего нового кабинета, выделенного ей бывшей палаты изолятора. Ее каблуки отчетливо стучали по каменным плитам, отбивая ритм ее решимости.

В кабинете пахло сушеными травами и антисептиком — запахом ее власти, ее компетенции. Здесь она могла действовать. Она захлопнула за собой дверь, прошла к столу и опустилась в кресло. Перед ней лежали аккуратные стопки бланков, пузырьки с чернилами, перья. Рутина. Порядок.

Но сейчас этот порядок был нарушен. Нарушен вопиющей несправедливостью.

Она достала из ящика лист плотной, дорогой бумаги — не школьной, а своей, личной. Она окунула перо в чернила и замерла на мгновение, подбирая слова. Они должны были быть идеальными. Краткими. Неопровержимыми. Такими, чтобы их автор не вызвал сомнений в своей компетентности, а адресат — немедленно понял всю серьезность ситуации.

Она вывела твердым, уверенным почерком:

«Б.»

«Ситуация с нашим общим юным знакомым критическая. Произошел инцидент, в результате которого он был публично и против своей воли втянут в крайне опасное предприятие. Его моральное состояние оцениваю как тяжелое: признаки острого шока, социальной изоляции, эмоционального подавления. Внешняя обстановка крайне враждебна. Официальные каналы помощи недоступны или ангажированы.

Считаю, что ему необходим немедленный знак поддержки извне. Голос разума и уверенности в том, что он не один и его ценность не определяется мнением толпы.

— К.»

Она перечитала написанное. Ни имен, ни намеков, которые могли бы скомпрометировать, если письмо попадет не в те руки. Только сухие, точные термины и безотлагательный призыв к действию.

Она аккуратно сложила письмо, запечатала его сургучом без какой-либо опознавательной печати и подошла к окну. Ночью сова, оставленная ей Тонкс, та самая, пепельная, с огромными желтыми глазами, сидела на привычном насесте.

— Лети к большому псу, — тихо сказала Кэтрин, привязывая послание к лапке птицы. — Скажи ему, что это от меня. И что дело срочное.

Сова глухо щелкнула клювом, словно подтверждая, что поняла все с полуслова, толкнулась от ее руки и бесшумно растворилась в холодной ночной тьме.

Кэтрин еще какое-то время стояла у окна, глядя в пустоту. Она не сомневалась, что Сириус поймет. И что он отреагирует. Она сделала то, что могла, — бросила спасательный круг в бушующее море несправедливости. Теперь оставалось ждать. И продолжать наблюдать. Но теперь уже с твердой уверенностью, что ее мальчик останется один на один с надвигающейся бурей.

* * *

Воздух в кабинете Кэтрин был густым и неподвижным, пахнущим лавандой и стерильной чистотой. Она составляла отчет о расходе окопника для мадам Помфри, когда тихий, но настойчивый стук в дверь нарушил тишину. На пороге стоял домовой эльф, его большие глаза полны не обычного подобострастия, а тревоги.

— Господин директор просит миссис Кейм немедленно прибыть на восточную опушку Леса, — просипел он, заламывая длинные пальцы. — Сказал, требуется ваша экспертиза.

— Спасибо Росси — мягко отозвалась Кэтрин.

Ледяная игла предчувствия кольнула Кэтрин под ребра. Экспертиза на опушке Запретного Леса никогда не сулила ничего хорошего — от ядовитого плюща, оплетшего незадачливого ботаника, до раненого кентавра, не желавшего доверять себя людским медикам.

— Мадам Помфри, меня просят подойти в Запретный лес. — Кэтрин быстро завязала плащ и заглянула в одну из изолированных палат.

Глава Больничного Крыла уже несколько часов наблюдала последствия неудачной трансфигурации Невилла Долгопупса — юноша умудрился превратить пальцы рук в кактусы. Мальчик вымучено улыбнулся и Кэтрин не сдержала ответной улыбки, глядя в его вселенски усталые глаза. Мадам Помфри слегка обеспокоенно посмотрела на помощницу.

— Я что-то слышала о подготовке к испытанию. Моя дорогая, будьте осторожны. Как жаль что в этом году профессор Люпин не с нами. Мне было спокойно, когда он вас провожал.

— Мне тоже. — Кэт немного грустно улыбнулась. — Я постараюсь вернуться побыстрее. Думаю, — Кэтрин мягко кивнула в сторону Долгопупса — ночь я возьму на себя.

— Хорошо, я приготовлю чай к вашему приходу. Невилл, будьте добры не пытайтесь двигать пальцами пока я не закончу. Опять ладонь в иголках!

Дорога к опушке казалась неестественно тихой. Даже лес, обычно полный жизни, затаился, прислушиваясь к чему-то. И это что-то нарастало с каждым шагом — низкий, гулкий рокот, от которого сжималось сердце и вибрировали кости. Воздух стал густым и тяжелым, пропахшим гарью, пеплом и чем-то древним, диким, чуждым.

И тогда она вышла на поляну и увидела их. Не просто «гостей». Драконов.

Дамблдор в своих звездных мантиях был невозмутим, как скала, но в его глазах читалась беспрецедентная серьезность. По другую сторону от него, выпрямившись в струнку, стоял Барти Крауч-старший. Его поза была идеально прямой, руки сжаты за спиной, а лицо озарял неестественно ровный свет министерских фонарей, выхватывая жесткие, лишенные всякой теплоты черты. Он выглядел так, будто пришел не любоваться древними чудовищами, а инспектировать нарушение правил содержания опасных существ. Его присутствие вносило в и без того напряженную атмосферу стерильную, ледяную струю чиновничьего долга.

Немного поодаль, стараясь не попадаться на глаза начальнику, теснилась группа сотрудников Министерства магии. Кэтрин приветственно кивнула в ответ Мелиссе Нейт, которая тут же сделала вид что они не знакомы. Бывшие коллеги перешептывались, бросая на драконов взгляды, полные смешанного страха и любопытства, и нервно поглядывая на спину Крауча, словно ожидая очередного приказа или выговора.

Это был странный набор: первобытная ярость, академическая озабоченность и холодная, неумолимая машина власти, собравшиеся вместе в ночи, чтобы подготовить зрелище для студентов.

— А, мисс Кейм! Прекрасно, что вы с нами, — голос Дамблдора перекрыл гул, оставаясь на удивление спокойным. — Позвольте представить вам нашего главного эксперта. Мистер Уизли, будьте так добры, просветите мисс Кейм относительно особенностей наших... почетных гостей. Ее медицинская оценка крайне важна.

Вперед вышел Чарли Уизли. Его лицо было серьезно и сосредоточено. Его взгляд встретился с взглядом Кэтрин — и на долю секунды в его глазах мелькнуло нечто большее, чем простая вежливость. Легкое узнавание, вспышка памяти о далеких днях в Хогвартсе, где она, тогда еще старшекурсница, была для него просто одним из тех взрослых и невозмутимых гриффиндорцев, на которых равнялись младшие. Он лишь чуть заметнее кивнув ей, чем того требовала формальность, словно говоря: «Я тебя помню».

Кэтрин приняла кивок, ее собственный взгляд на мгновение смягчился и стал чуть теплее. И я тебя. Но ни мышца на ее лице не дрогнула. Они оба были профессионалами, отлично понимающими правила игры. Воистину ни один день в ее жизни в Хогвартсе не мог быть интересным без братьев Уизли.

Но прежде, чем Чарли успел открыть рот, раздался холодный, отточенный голос:

— Мистер Уизли, — Барти Крауч сделал шаг вперед. — Прежде чем вы продолжите, я должен напомнить вам о положениях Статьи пятнадцать пункта триста восемьдесят третьего Устава о магической секретности. Вся информация, полученная здесь, является строго конфиденциальной. Ее разглашение карается вплоть до принудительного применения заклятия Забвения. Вы понимаете степень своей ответственности?

Воздух на мгновение стал еще холоднее. Чарли лишь напряг челюсть.

— Вполне, сэр, — его голос прозвучал твердо, и в нем не было и намека на то теплое узнавание, что было секунду назад.

Кэтрин не дрогнула. Она встретила ледяной взгляд Крауча своим собственным, таким же твердым. Его маленькие цепкие глаза изучали ее лицо так, словно сравнивал с длиннющим списком подозреваемых.

— Моя профессия, мистер Крауч, основана на конфиденциальности. Вы можете быть спокойны, — ее тон был вежливым, но в нем ясно читалось: «Ваши угрозы излишни». — Все услышанное здесь вносится в разряд Медицинской тайны.

Только после этого Крауч отступил на шаг. Дамблдор едва заметно улыбнулся, приветливо склонив голову, отступая к сотрудникам министерства и продолжив прерванную беседу с Краучем.

Чарли выдохнул и продолжил, его голос вновь приобрел деловой, сжатый оттенок, но теперь между ним и Кэтрин висела невидимая нить общего прошлого и молчаливого взаимопонимания:

— Итак. У нас четыре дракона. Первый это Венгерская Хвосторога. Агрессивная самка, быстрая. Слюна — концентрированная кислота...

Теперь их диалог приобрел новый оттенок: два гриффиндорца, вынужденные играть по строгим правилам мира взрослых, но помнящие о другом кодексе — кодексе чести и взаимовыручки своего дома.

Взгляд Кэтрин, острый и безжалостный, скользил по гигантским телам, не видя мифологических существ — он видел источники угрозы. Ее разум, вышколенный годами, уже работал, преобразуя его слова в списки, схемы, дозировки. Она невольно представила как мадам Помфри, восклицает при каждом упоминании остроты когтей, количестве зубов или способности плеваться огненными сгустками.

Голос Чарли и ровный, ледяной тон Крауча стали для нее фоном, словно доносясь сквозь толщу воды. Внутренний монолог Кэтрин зазвучал громче внешнего:

«...кислота... потребуется щелочной раствор в десятикратной концентрации, промывание глаз... ожоги дыхательных путей от пара и углей... мазь для слизистых, гели и охлаждающие бальзамы категории «Дракон» ... рваные раны, кровоостанавливающие, сыворотка для сращивания костей... ингаляции антидотом широкого спектра, поддержка сердца...»

— Ну что скажете? — Голос Дамблдора ворвался в ритм записей. — У вас есть неделя на подготовку. Но только у вас, мисс Кейм.

— Больничное крыло будет готово, профессор. Список всего необходимого мадам Помфри представит вам к завтрашнему полудню. Очень рассчитываю на то, что с некоторыми… зельями нам будет оказана помощь. Очень специфичный характер возможных травм. Мы не можем себе позволить ударить в грязь лицом.

Дамблдор, удовлетворенный кивнув в ответ Кэтрин, уже начал разворачиваться, жестом приглашая делегацию Министерства следовать за собой. Барти Крауч, бросая на драконов последний оценивающий взгляд, уже сделал первый четкий шаг в сторону замка.

— Профессор, — голос Кэтрин прозвучал четко, останавливая их. Все обернулись. — С вашего разрешения, я останусь. Мне необходимо провести более близкий визуальный осмотр для оценки потенциальных... брызг и радиуса поражения.

Крауч замер, медленно поворачиваясь к ней. Его лицо выражало ледяное неодобрение.

— Абсолютно исключено, мисс Кейм, — отрезал он, и каждый слог звучал как удар молотка по наковальне. — Пункт 7 раздела «Б» регламента прямо запрещает несанкционированное приближение к объектам повышенной опасности без полного состава оперативной группы и подписанного Форма 4-Г. Безопасность персонала — не повод для героических импровизаций.

В воздухе снова повисла напряженная пауза. Но прежде, чем Дамблдор или Кэтрин успели что-то возразить, вперед шагнул Чарли.

— Мистер Крауч, — его голос был твердым и уважительным, но в нем слышалась сталь человека, привыкшего командовать в опасных ситуациях. — Я беру на себя полную ответственность. Я обеспечу мисс Кейм все необходимые меры предосторожности и лично прослежу, чтобы осмотр был проведен строго в рамках, необходимых для медицинской оценки. Вы имеете слово Уизли.

Он стоял прямо, его взгляд был устремлен на Крауча, а не на Кэтрин. Он не просил разрешения. Он предлагал решение и брал ответственность на себя — единственный язык, который Барти Крауч, возможно, был готов понять.

Крауч на секунду задержал на нем свой холодный взгляд, затем перевел его на Кэтрин, словно взвешивая риски.

— Форма 4-Г должна быть на моем столе к утру, — отчеканил он наконец, разворачиваясь к замку. — За вами числится, Уизли. Не заставьте меня пожалеть о доверии.

Дамблдор, наблюдавший за этой сценой с легкой, почти незаметной улыбкой в глубине синих глаз, лишь кивнул Кэтрин и последовал за Краучем, уводя ошеломленных сотрудников Министерства.

Когда их шаги затихли, Чарли обернулся к Кэтрин. На его серьезном лице появилось легкое, усталое понимание.

— Ну что, мисс Кейм, — сказал он тише. — Покажем вам этих красавцев поближе. Только, ради всего святого, не подходите к самому загону. Моя голова буквально на кону.

Воздух на опушке, все еще дрожащий от низкого рева, казался густым и тяжелым, как сироп. Кэтрин стояла, впитывая в себя масштаб угрозы, ее ум уже рисовал схемы расстановки носилок и точек для промывания глаз. И именно в этот момент ее ледяную концентрацию нарушил знакомый голос, прозвучавший с непринужденностью, совершенно неуместной в этом аду.

— А под Красавцем он явно имел ввиду меня. Ну, здрасьте! Если это не наша гроза больничного крыла, мисс Кейм, то я не проклятье Фараонов!

Кэт обернулась. К массивной балке загона прислонился Билл Уизли. Его рыжие волосы, собранные в небрежный хвост, и широкая, немного пиратская ухмылка казались вызовом мрачной реальности происходящего. В его глазах, всегда хранящих тень какой-то опасной тайны, читалось не напряжение, а азарт.

— Уизли, — ее голос прозвучал ровно, но в нем дрогнула едва уловимая нота. — Я так и знала, что твое лицо появится там, где пахнет опасностью и нарушением как минимум дюжины международных статутов. Гринготтс тебя отпускает на такие... вечеринки?

— О, у меня на этот случай есть специальный отгул «на случай появления гигантских огнедышащих ящеров», и брата которого от этих драконов не оторвать — парировал он, подмигнув. Его взгляд скользнул по драконам с профессиональной оценкой, лишенной страха. — Пригодился наконец-то. Выглядишь серьезно, как всегда, Кэт. Как будто собираешься на войну, а не на школьное мероприятие.

— Для некоторых это и будет войной, — парировала она, но в ее глазах мелькнула искорка признательности за его попытку разрядить обстановку. Этот легкий тон, почти флирт был мостом в другое время, когда ее звали «Кэт», а не «мисс Кейм».

Их перепалку прервал сдавленный смешок. Чарли, наблюдавший за ними, покачал головой, и на его усталом лице появилась теплая, братская ухмылка.

— Ну я же сразу понял, что это ты, — проворчал он, но беззлобно. — Как только увидел, как ты скрупулезно составляешь список необходимых зелий и мазей, едва я начал рассказ о Хвостороге.

— Ага, совсем не поменялась, — парировал Билл, грациозно отталкиваясь от балки и бесцеремонно обнимая Кэтрин в дружеском жесте. Девушка приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеч. — Все та же гроза больничного крыла.

Чарли фыркнул, и в его глазах на мгновение мелькнула легкая, ностальгическая грусть. Обниматься он не полез, но протянутую руку пожал своей мозолистой обветренной лапой.

— Эх, снова ощущаю себя сопливым первокурсником, у которого сейчас спросят домашнее задание по зельеварению... Спасай, брат, — он с комичным видом прикрылся рукой от несуществующей угрозы со стороны Кэтрин, но в его глазах искрилось веселье.

Билл рассмеялся — громко, заразительно, заставляя пару драконоведов у вольера Хвостороги настороженно поднять головы.

— Безнадежно, братишка. Перед этим взглядом не устоял еще ни один Уизли. Смирись.

Кэтрин позволила себе улыбнуться — коротко, но по-настоящему. В этом хаосе из драконов и министерских угроз эта минута легкости, это внезапное погружение в шумную, живую семейность Уизли, стала для нее глотком свежего воздуха. Она снова была не просто мисс Кейм, суровым медиком, а Кэт — той самой девушкой из прошлого, которую кто-то помнил и узнавал.

— Это уже мое жизненное кредо — Хогвартс без Уизли скушен. Раз уж я вернулась сюда, мне стоило обзавестись новой парочкой любимых шалопаев. Кстати, как себя чувствуют ваши братишки?

Билл фыркнул.

— Они пока в фазе активного наблюдения и составления бизнес-планов. «Уизли и Уизли: волшебные проделки» или что-то в этом роде.

Но Чарли не улыбнулся. Его выражение стало серьезным, почти нежным.

— О Фреде и Джордже... — он вздохнул. — Это, собственно, тот повод, по которому я хотел тебя поблагодарить, Кэтрин. Мама писала. Она сказала, что ты была с ними... удивительно терпелива после того инцидента со зельем старения. И что они тебя на самом деле слушаются. А это дорогого стоит.

В его словах не было бравады, только искренняя, глубокая благодарность старшего брата, который волнуется за своих сорванцов, даже находясь за тысячи миль. Кэтрин смягчилась. Ее строгая поза немного расслабилась.

— Они... энергичные, — нашла она подходящее слово. — И умные, хоть и направляют свой ум в весьма своеобразное русло. Почти как их отец.

Чарли кивнул, и на его усталом лице появилась теплая, немного грустная улыбка.

— Точно. Папа бы ими гордился. Их изобретательностью, не конкретными результатами, — он уточнил, и они оба понимающе переглянулись. — Но именно поэтому спасибо. За то, что видишь в них не просто проблему, которую нужно залить микстурой и отправить восвояси.

— Они нуждались в напоминании, что храбрость — это не отсутствие страха, а умение оценить риск, — ответила Кэтрин просто. — И что у каждой шутки есть свои последствия. Надеюсь, урок усвоен. Хотя бы до следующего их «творческого порыва».

— С ними это навсегда, — вздохнул Чарли, но в его голосе не было раздражения, а лишь привычная, семейная любовь. — Но спасибо, что пытаешься направить их энергию в хоть сколько-то безопасное русло. Я рад, что именно ты здесь. Если что... я знаю, что могу на тебя положиться.

Это было больше, чем просто «спасибо». Это было признание. Признание ее не просто как целительницы, а как часть той невидимой сети взрослых, которые защищали этих детей. Кэтрин кивнула, принимая эту ответственность.

— Всегда, Чарли.

Билл, наблюдавший за этим с легкой ухмылкой, выпалил:

— Нет, Кейм мне три года после твоего выпуска кошмары снились, что сейчас грозная староста кааааак нависнет надо мной.

— Нет, Уизли, — парировала она, и в ее глазах блеснула знакомая Биллу опасная искорка. — Потом старостой стал ты сам. И нависать стало как-то... непатриотично.

Он рассмеялся, и на этот раз Кэтрин позволила себе улыбнуться в ответ — коротко, но по-настоящему. В этом хаосе из драконов и надвигающегося кошмара, эта минута простого человеческого взаимодействия, эта связь с большой, шумной, живой семьей Уизли, стала для нее небольшим якорем. Напоминанием, что она борется не просто за абстрактные жизни, а за конкретных людей.

* * *

Некоторое время спустя, беседа с Уизли закончилась на той легкой ноте, которую задал Билл. Кэтрин, с неожиданно появившимся чувством легкости в душе, пошла обратно к замку.

Тропинка из Леса обратно была хорошо ей знакома. Воздух уже не казался таким напряженным, хотя низкое рычание драконов все еще периодически сотрясало воздух, напоминая о предстоящем безумии. Она почти вышла на опушку, когда ее внимание привлекло движение у одного из ближайших загонов.

Это был Хагрид. Но не тот Хагрид, что обычно неуклюже и радостно бродил по лесу. Он вел себя... странно. Он стоял по стойке «смирно», выпрямив свою могучую спину и начищая ботинком о голень второй ноги. Его огромная борода, казалось, была тщательно расчесана, а в волосах, собранных в хвост, даже поблескивал какой-то новый, начищенный закаленный гвоздь.

Но самое забавное было то, что он... разговаривал. Громко, четко и с невероятной, неестественной для него вежливостью, обращаясь в пустоту.

— О, да, конечно, совершенно верно... — бубнил он, кивая своей лохматой головой в сторону никуда. — Очень важно... э... соблюдать все меры предосторожности. Смотри в оба.

Он выглядел так, будто репетировал речь перед важнейшей встречей с министром магии. Или пытался произвести впечатление на кого-то невидимого.

Кэтрин замедлила шаг, наблюдая за этой сценой с невозмутимым профессиональным интересом. Ее взгляд, привыкший замечать малейшие детали, мгновенно оценил ситуацию. Нервное возбуждение. Неадекватное поведение. Разговор с самим собой. Возможно, реакция на стресс от присутствия драконов.

Она была всего в паре десятков шагов от него, когда Хагрид, закончив свою одностороннюю беседу, обернулся и вдруг увидел ее. Его глаза округлились от чистого, неподдельного ужаса. Он ахнул, сгреб свои гигантские руки в охапку, как будто пойманный на месте преступления, и резко, почти комично, развернулся.

— О! М-мисс Кейм! — выдохнул он, его щеки залились густым багрянцем, видимым даже под зарослями бороды. — Я... э... я уже ухожу! Проверил все! Все в порядке! Прекрасная погода! — Он бросился прочь от того места, где только что стоял, задевая плечом ветки и бормоча что-то под нос.

Он не просто уходил, а сбегал. Спешил, чтобы она не подошла ближе, не заговорила с ним, не задала вопросов. Он вел себя как человек, отчаянно пытающийся что-то скрыть.

Кэтрин остановилась, глядя ему вслед. Ее брови чуть приподнялись. Странно. Очень странно. Хагрид никогда не стеснялся и не боялся ее. Он всегда был рад поболтать, особенно о своих «питомцах».

Ее аналитический ум, только что расслабленный шутками Билла, снова заработал на полную мощность. Она бросила пристальный взгляд на то место, где он только что стоял. Ничего. Пусто. Только примявшаяся трава. Но его паника была слишком настоящей. Слишком... целенаправленной. Он не просто нервничал. Он прятал что-то. Или кого-то.

Чье-то невидимое, но невероятно интенсивное присутствие, исходящее из той самой пустоты. Чью-то напряженную тишину, затаившееся дыхание. Чью-то надежду остаться незамеченным. Но все ее нутро, все ее обостренные чувства кричали об одном — там что-то есть. Она не сделала ни шага вперед. Не вслушивалась. Не всматривалась. Она просто медленно кивнула в сторону пустого пространства — короткий, почти незаметный жест, который мог означать что угодно: «Я все понимаю», «Твой секрет в безопасности», «Я рада, что ты не один».

Затем она повернулась и пошла своей дорогой, оставив Хагрида спасаться бегством, а его невидимого гостя — наслаждаться несколькими минутами покоя перед бурей. Она ничего не знала наверняка. Но ее инстинкты, обостренные годами работы, подсказывали ей, что она только что стала невольной свидетельницей маленького, трогательного заговора доброты в самом сердце надвигающегося кошмара.