Мешать соединенью двух сердец... (джен)

Глава 20

Утром в дверь дежурки просунулась взлохмаченная голова Рона.

— Гермиона, можешь проверить книгу, с ней всё чисто? Мы смотрели, но лучше ты.

Девушка провела палочкой вдоль обложек и корешка, открыла, осмотрела несколько страниц.

— Всё в порядке, обычная маггловская книга. Хм, «Динамическая теория звука». Откуда она у тебя?

— Браш утром принёс, попросил передать Родольфусу. Говорит, если сам принесёт, авроры заберут, скажут, что книга проклята, заколдована или портал.

Гермиона полистала книгу.

— Он что, понимает тут что-то? — заглянул ей через плечо Рон.

— Наверное, раз Браш ему принёс. Он вчера такую же читал.

— Говорю же, не очень он нормальный. Зачем нормальному волшебнику маггловские книги с какими-то заумными формулами? Ему что, волшебных книг не хватает? Зачем ему вообще сейчас книги?

— Можешь сам у него спросить, заодно скажешь спасибо за зелья.

— Ну, давай, — неожиданно согласился Рон, впечатлённый «Динамической теорией».

— Подожди, возьму его лекарства.

Подойдя к посту, Гермиона показала книгу дежурному аврору.

— Дуглас, я могу передать это Лестрейнджу? Я проверила, с книгой всё в порядке.

Аврор кивнул и, не удержавшись, подмигнул девушке.

— Чего он тебе глазки строит? — тут же набычился Рон.

— Рональд, успокойся.

Гермиона постучала. Рон закатил глаза.

— Доброе утро, мисс Грейнджер. Приветствую, юноша. — Лестрейндж отодвинул стопку исписанных пергаментов.

— Вы что, всю ночь писали?

— Не всю, но довольно долго. Господа авроры были очень недовольны, опасались, что я составляю план побега. Логики в их рассуждениях я не увидел, но, поскольку не особо на неё надеялся, то и не был разочарован. Потом пытались вывести меня из равновесия намёками на мою жену, которой, по их предположениям, я всё это пишу, и, когда я не отреагировал ожидаемым ими образом, их разочарование было вполне очевидным, чем немало меня позабавило.

«Ему явно легче. Значит, Колдман, наконец, нашёл лечение. Но это значит, что скоро его заберут из больницы, — подумала Гермиона.

— Вот, это вам, Браш передал, — Рон протянул Лестрейнджу книгу. — И это… спасибо за зелья.

Родольфус удивлённо взглянул на него.

— Рад был помочь. Приношу извинения за ненадлежащий приём и некоторую несдержанность моей жены. А за книгу спасибо.

— А зачем она вам? — спросил Рон.

Гермиона опасалась, что Лестрейндж снова начнёт язвить, но тот вполне миролюбиво объяснил.

— Видите ли, юноша, когда-то я обнаружил, что магглы весьма любопытно описывают физические явления и процессы, в частности, всё, что связано со звуком. У них вообще очень интересное видение окружающего мира, в корне отличающееся от нашего.В остальное не вникал, а вот их трактовки природы звука попытался совместить с нашими представлениями и на их основе создавать свои заклинания в области звуковой магии. Пример такого заклинания вы могли наблюдать, когда ваши друзья явились за вами в мой подвал. Помните, когда вы и оборотни слышали разные слова, а кое-что не слышали вовсе. Обычно я могу поддерживать подобные чары довольно долго, но вас и их было слишком много, решил не рисковать. Однако представление, думаю, вы получили.

— Было круто! — восхитился Рон.

— Я чуть от ужаса не умерла, когда вы сказали Фенриру «предупредите ваших друзей, пусть будут готовы», — засмеялась Гермиона.

— Я тоже пережил неприятные минуты, когда мистер Уизли своей непосредственной реакцией привлёк внимание оборотней, — улыбнулся Лестрейндж.

_ А легилименция? — вспомнила Гермиона. — Вы её тоже усовершенствовали? Обычно легилимент видит образы, а мы с вами словно разговаривали.

— Тут сложнее, — кивнул Лестрейндж. — Всё началось с того, что мне очень плохо давалась невербальная магия. Моя стихия — звук, без него ничего не получалось. Однако, оказалось, что далеко не все люди мыслят образами, у некоторых есть привычка мысленно проговаривать слова. Тут стало проще, то, что говорят, хотя бы мысленно, я могу услышать. Пришлось, правда, разбираться в физиологии слуха, но какой-никакой результат есть, так что не совсем зря потерял время.

— Не совсем зря! — удивилась Гермиона. — Да вы скромничаете, мистер Лестрейндж.

— На самом деле, нет, — покачал головой Родольфус. — Это как дорогостоящая, но бесполезная игрушка. Во-первых, у большинства в голове всё-таки образы, а не слова, или мешанина, обрывки того и другого, зачастую приправленные эмоциями, в которых невозможно разобраться. Во-вторых, это требует значительного напряжения и сильно истощает. Я тут решил заглянуть в мысли нашего друга Колдмана, но выбрал крайне неудачный момент. Кровь плеснула как из разорванной аорты, а я больше часа провёл в беспамятстве, после чего Колдман ещё долго держал меня под усыпляющими чарами. И было бы ради чего — услышал, что он намерен сделать всё, чтобы вылечить меня, а потом отдать дементорам, и хорошо бы для поцелуя. Ничего нового и ничего, что стоило бы таких усилий.

Мало таких методичных и обстоятельных людей, как вы, мадмуазель, — он шутливо поклонился Гермионе, — которые мыслят чётко и понятно. Я уже и не хотел вас слушать, но то, как вы охарактеризовали мои умственные способности перед визитом к оборотням, звучало так, будто вы прокричали это мне на ухо.

— Извините, — смутилась Гермиона.

— Не волнуйтесь, я понимаю, вы сбрасывали нервное напряжение, — ехидно кивнул Лестрейндж.

"Вот же язва злопамятная", — подумала девушка.

— Кроме того, у вас по-прежнему всё отражается на лице, так что в подобных усилиях нет никакой необходимости. Сил у меня сейчас немного, приходится распределять их разумно. Я предпочитаю просидеть весь день с книгой, тем более, что у меня появилось несколько интересных гипотез.

— А зачем вам это здесь? — спросил Рон.

Родольфус посерьёзнел.

— Это отвлекает меня от бесплодных размышлений о будущем, — пояснил он. — Всяко лучше разбираться в природе звука, чем гадать, что завтра решат со мной сделать. Ну и мне это просто интересно.

Рон бросил взгляд на пергаменты, исписанные сложными формулами и расчётами.

— А Шляпа вас точно на Слизерин определила?

— Угадали, юноша, — засмеялся Лестрейндж. — Распределительная Шляпа очень хотела отправить меня на Райвенкло, мне стоило немалых трудов её переубедить. Но всё-таки удалось.

— Почему? Я всегда считал, что нет ничего хуже Слизерина.

— Рон! — возмущённо зашипела Гермиона. — Думай, что говоришь!

— Да правильно я всё говорю! Слизерин — факультет тёмных магов, это все знают, вон, и Сама-Знаешь-Кто его окончил!

Лестрейндж с улыбкой наблюдал за ними.

— Видите ли, Рональд, в моей семье учатся на Слизерине с момента основания Хогвартса, и я был не готов нарушать эту традицию. Я не мог так разочаровать отца. Я и так долго был для него сплошным разочарованием, — со вздохом отметил он. — Что касается тьмы и света, так они не в факультетах, они в людях, и их проявление не зависит ни от стороны, которой ты служишь, ни от идей, которые защищаешь, ни от факультета, на котором учился. И, хоть, я знаю, вы со мной не согласитесь, большинство выбирает тьму, просто в определённых позициях её легко выдать за свет.

Гермиона покачала головой, но в спор вступать не стала. Рон, похоже, вообще не понял, о чём речь.

— А как вам пришло в голову совмещать маггловские и магические теории? — поинтересовалась девушка.

— Началось с маггловской музыки, у них есть просто волшебная, извините за каламбур, — усмехнулся Лестрейндж. — Потом стал сравнивать вопросы музыкальной теории. Ну а когда заинтересовался разработкой заклятий магии звука, занялся маггловской акустикой в целом и в какой-то момент захотелось проверить теорию на практике.

— А ваши друзья как на это реагировали? Вы постоянно с маггловскими книгами.

— Моих друзей полностью устраивал результат, так что на некоторые детали процесса они закрывали глаза.

— Прикольно, — с уважением заметил Рон. — Ладно, я пошёл, мы с Гарри отбываем.

Он обнял Гермиону на прощание.

— Удачи, юноша. И вот ещё, — Родольфус немного замялся. — Коль скоро вы мне благодарны за зелья, то и у меня к вам просьба. Если вдруг сведёт вас судьба с моим братом, оставьте его в живых. Сопротивляться он вам вряд ли станет, и, поверьте, никаких страшных преступлений за ним нет. В деле Лонгботтомов его роль невелика. Даю слово, — серьёзно добавил он.

— Ладно, — кивнул Рон. — Я понимаю, у самого пять братьев и сестра.

— Спасибо, — всё так же серьёзно поблагодарил Лестрейндж. Рон помахал рукой и вышел.

— Не думаю, что Волдеморт сейчас бросит Рабастана в бой или попробует отыграться на нём за наше бегство, — задумчиво заговорил Родольфус. — Когда Браш отнёс Аберфорту деньги, на обратном пути он завернул в Гринготтс и передал кое-какие мои распоряжения. Теперь доступ к основной части денег имеют только носители крови Лестрейнджей, то есть я и брат, других не осталось. Так что, если хочет платить своим наёмникам, Рабастана ему придётся беречь. Но подстраховаться не мешает.

— И Волдеморт не сможет это обойти? — удивилась Гермиона.

— Нет. Это древняя магия крови, не он её создавал, не ему её менять.

— А заставить Рабастана отдать все деньги разом?

— Мисс Грейнджер, в моей семье практически не было дураков. Были люди вспыльчивые, эмоциональные, порывистые, но дураков не было. Однако на случай их появления либо каких-то других непредвиденных обстоятельств тоже кое-что предусмотрено. Мой род позаботился о том, чтобы не оставить следующие поколения без гроша.

— А откуда у вашей семьи такие деньги?

Лестрейндж засмеялся.

— Мадмуазель, вы же знаете, как создавались состояния в Тёмные века. Кто сильнее, злее, безжалостнее и бесстрашней, тот и разбогател.

— А вы не очень-то почтительны к своим предкам.

— Я всего лишь называю вещи своими именами, не давая им оценок, — Родольфус с улыбкой пожал плечами.

«Разумный подход», -подумала Гермиона.

— Мистер Лестрейндж, а «Магия музыки» вам сейчас нужна?

— Нет, мне вполне хватит книги, которую любезно передал мистер Уизли. Она займёт меня на достаточно продолжительное время. Можете взять, только постарайтесь, чтобы ваш вспыльчивый друг её не увидел. Объяснить вы ему всё объяснили, однако, как вы правильно заметили, провоцировать не стоит.

Гермиона недоумевающе взглянула на книгу.

— Это его дед по материнской линии, отец Алисы. В самой книге ничего крамольного, но вот дарственная надпись может его расстроить. Профессор Пурсоул был моим учителем музыки, я много времени проводил в его доме, — пояснил Лестрейндж.

«Теперь понятно, откуда фотография. Но как он мог потом…»

Родольфус пристально взглянул на неё, очевидно, догадавшись, о чём она думает.

— Невилл больше не приходил к вам? — спросила Гермиона.

— Заглянул вчера. Не волнуйтесь, всё было вполне прилично, обошёлся сывороткой правды.

«Всё-таки не может успокоиться».

— Вы ему рассказали то, что он хотел?

-Да, разумеется. Противостоять столь мощному средству практически невозможно, а моём состоянии просто нереально.

В голосе Лестрейнджа явственно скользили насмешливые нотки, а в глазах плясали весёлые огоньки.

— И всё же, мне кажется, вы нашли способ.

— Сознаюсь, — Родольфус не выдержал и засмеялся. — Я ему рассказал, но по-норвежски. Сыворотка правды не позволит вам солгать, но повлиять на выбор языка, на котором вы будете говорить правду, она бессильна. Французский и итальянский я счёл недостаточно надёжными, а норвежский изучал по самоучителю, вживую его никогда не слышал и имею все основания полагать, что даже коренные норвежцы вряд ли что-то поняли бы в моём рассказе.

— Невилл не пытался прибегнуть к… более сильным средствам?

— Нет. В какой-то момент мне показалось, что все ваши душеспасительные беседы пойдут прахом, но мистер Лонгботтом сумел совладать с собой и даже оставил навязчивую идею вынудить меня о чём-то его умолять.

Гермиона облегчённо вздохнула.

— А зачем вы изучали норвежский?

— Надо было чем-то занять голову. В Азкабане, — пояснил Лестрейндж. — Мать всегда говорила нам с братом «если на душе тяжело, займите чем-то руки, ноги и голову». Там очень тяжело, поэтому её совет пришёлся как нельзя кстати. С утра прогулки по камере — 10 000 шагов по периметру, пять шагов в длину три в ширину. Если слишком тяжело — 15 000. Потом руки. Расчертил выступ на стене рисунком клавиш и делал упражнения для гибкости пальцев. Знал, что они мне уже не понадобятся, но гнал эти мысли подальше. Просто делал, механически, ни о чём не задумываясь, следя за техникой, до тех пор, пока руки не начинали неметь. После этого книги. Что-то передавала мать, что-то приносил Браш, таскал у магглов, по-моему, даже на свалках выуживал, но я не придирался, не в том был положении. Магические книги охрана часто отбирала, а вот на маггловские смотрела сквозь пальцы. Очевидно, видели в этом ещё одно унижение для заключённого — чистокровный волшебник, один из наиболее приближённых к Тёмному Лорду вынужден читать маггловские книги. Мне было плевать, а голову они занимали основательно, на страдания и бесплодные сожаления сил не оставалось. Мне иногда казалось, что мозг вскипит и голова взорвётся, как перегретый котёл. Но выбирать не приходилось — что попадало в руки, то и читал. Сейчас не жалею. Помимо заклятий, которые обычно весьма неприятно удивляют противников, в результате такого чтения я стал по-другому видеть мир, более объёмно, что ли, в его огромном, невероятном разнообразии. Заодно избавился от многих предрассудков.

— И поэтому сейчас практически не участвуете в войне?

— Отчасти. Воевать стало не за что, — усмехнулся Родольфус и продолжил рассказ: — Вечером ещё одна «прогулка», до тех пор, пока не чувствовал, что валюсь от усталости. Проваливался в сон и засыпал, если повезёт — без сновидений. При таком распорядке чаще везло. Дементоры меня не любили, я был для них плохой кормушкой, — он зло сощурился . — Так проходили дни, недели, месяцы, годы. Вы не представляете, какими сведениями забита моя голова, иногда сам удивляюсь, когда вдруг всплывает. Вот и норвежский пригодился.

— Второе заключение, после нашей достопамятной стычки в Отделе тайн Министерства Магии, хотя и продолжалось всего год, но далось гораздо тяжелее, — Лестрейндж вздохнул. — Годы не те, силы не те, мать не дожила даже до нашего первого побега, ни смысла, ни надежды не осталось. Продержался только на фамильном упрямстве. Не думал, что Волдеморт вытащит меня второй раз, может, просто за компанию прихватили.

— А остальные? — тихо спросила Гермиона, догадываясь, о чём Родольфус умолчал и почему у него не осталось ни смысла, ни надежды.

— Выжил и более-менее сохранил себя тот, кто мог чем-то себя занять. Рабастан рисовал. Понятно, что не картины — какие-то хрестоматийные вещи для отработки техники. Бумагу ему не давали или давали редко и мало, он царапал на стенах, на полу, на чём угодно. Долохов по двадцать часов в сутки упражнялся до полного изнеможения. Руквуд что-то считал, он вообще малоэмоционален, среди цифр ему было вполне комфортно, насколько это вообще возможно в таком месте.

— А Беллатрикс?

— Белла выжила за счёт фанатизма и ненависти. Иногда мне кажется, что ей было в каком-то смысле легче, чем любому из нас. От неё даже дементоры шарахались.

Родольфус безотчётно погладил медальон.

Гермионе пора было включаться в ежедневный круг рутин. Она подумала, что её жизнь в больнице святого Мунго чем-то напоминает то, что только что описал Лестрейндж. Бег по кругу, без эмоций, без сил, без остановки. Но девушка делала это не для себя, а ради других, это наполняло её действия смыслом и давало облегчение.

— Хорошего дня, мисс Грейнджер.

Родольфус вернулся к книге.