Призрак в конце коридора (джен)

I've got streaks in my hair

People point at me and stare

If they ask me I say yeah

I'm a FREAK

And I love the clothes I wear

Let them laugh' cause I don't care

It's my cross I'm proud to bear

I'm a FREAK

«Freak», Kiss

Всю ночь напролет мело, и утром весь лес наконец оказался полностью занесен снегом. Ремус шагал по дороге к городу и довольно поглядывал по сторонам — все вокруг стало чистеньким и гладким, и ветер больше не перекатывал по заиндевелой и слегка припорошенной траве размокшие бурые листья, а играл снежинками.

— Эй, на берегу! Руки вверх, сухопутная крыса!

В спину Ремусу прилетел снежок, и когда он обернулся, девочки все втроем сделали невинные лица.

— Это она, — прошептала Алиса, кивая на Дору. Та покраснела и, скатав еще один снежок, бросила в нее:

— Предательница! Бунт на корабле!

Лили звонко расхохоталась и чуть не уронила в снег свою шапку, но снежок угодил и в нее, и она с возмущенным воплем ввязалась в бой. Ремус не захотел оставаться в стороне: он швырнул один в Алису, а потом, тщательно прицелившись, кинул второй Доре точно между лопаток. Та резко вскинула голову и перебросила снег из одной руки в другую:

— Сухопутные крысы решили поточить зубки об обшивку?

— Защищайтесь, капитан! Это абордаж! — пригрозил ей Ремус и очень вовремя присел, потому что снежок со свистом пронесся на уровне его плеч.

— Вызов принят!

До города они добрались медленно, с трудом и все облепленные снегом. Ремус, отряхивая куртку, краем глаза поглядел на Дору. Она сняла свои меховые наушники и мотала головой. Ее розовые волосы, похожие по цвету на жевательную резинку, резко и ярко выделялись на фоне окружающей белизны, и он невольно засмотрелся, но потом одернул себя. Нет смысла мечтать — он не ее поля ягода. Нужно было сосредоточиться на деле и не отвлекаться на бессмысленные фантазии; у них полно забот: купить бумагу для украшений, найти нужные специи для печенья, выбрать подарки… У Ремуса кое-что еще осталось от того похода в паб, но это было, естественно, очень мало, поэтому накануне в субботу он в одиночку отправился в город в книжный магазин мисс Пинс. В других обстоятельствах, он, вероятно, и не додумался бы никогда до такого решения, но сейчас, поразмыслив, Ремус решил, что друзья ему важней. А книги — еще не все в этой жизни. Однажды он, может, снова заполнит эту полку.

— Пенни за твои мысли, мистер Важный Староста? — проворковали над ухом, и под воротник свитера вдруг забрались ледяные пальцы. Ремус вздрогнул, но Дора только хмыкнула: — Тебе снег за шиворот попал, не дергайся.

— А чья это заслуга, а? — он попытался саркастично усмехнуться, но попытка пропала даром — голос так же дрожал, как все внутри у Ремуса, когда пальцы Доры касались его шеи. К счастью, она смотрела ему в затылок и все равно ничего не увидела. Он нервно сглотнул и поправил воротник. Где-то сбоку Алиса захрюкала, пытаясь заглушить мерзкое хихиканье. Лили тоже улыбалась. Это было уже невыносимо, все вокруг словно преисполнились уверенности, что Ремус и Дора действительно без ума друг от друга. Ремус даже не пытался больше кого-то останавливать — его никто не слушал.

— Ладно, ладно, давайте к делу, — Лили, подавляя улыбку, но не окончательно, вынула из кармана куртки список покупок. — Сначала в канцелярский или в бакалею?

— Канцелярией и в книжном торгуют, — заметила Алиса почти серьезно. — Он ближе.

— Прекрасно, чего же мы ждем! — Дора поспешно отодвинулась от Ремуса и первая устремилась к переулку, который сильно срезал путь до книжного. Дорогу ей перебежали мелкие мальчишки, и один из них на бегу крикнул:

— Краснокожая!

У Ремуса перед глазами вдруг полыхнуло красным — да как этот паршивец посмел… Он устремил на мальчишку гневный взгляд.

— Язык придержи!

Тот только послал его подальше и скрылся за поворотом. Ремус вдохнул и выдохнул, то сжимая, то разжимая кулаки. Он стремительно подошел к Доре и обеспокоенно поглядел на нее:

— Эм… Ты в норме?

— В полной, — пожала плечами та и фыркнула, теребя сережку-перо, висевшую у нее в левом ухе. — Нашел, чем оскорбить. Это потомственный вирджинский загар, и я ношу его с гордостью. Пошли, ребята, ну их, этих сопляков.

Лили с Алисой переглянулись, но решили не вмешиваться. Все вместе они двинулись дальше, прошли почти весь переулок и уже выходили, когда позади раздался знакомый голос, и у Ремуса машинально снова сжались кулаки.

— Слышь, уродец, ты опять цепляешься к моей семье?

— Скажи своему брату, Руквуд, — ровным тоном заявил Ремус, оборачиваясь и скрещивая руки на груди, — чтобы он перестал лезть к моим друзьям. Тогда и поговорим.

Кое-чему он за эти несколько месяцев в Реддл-холле он все же научился — например, вовремя вмешиваться, когда кто-то нападал на близких ему людей. Ошибку с Греем он больше повторять не собирался. Если речь шла о нем самом, он все еще предпочитал сбежать, как бы руки ни чесались съездить по физиономии — но за друзей он по-прежнему был готов умереть. А за Дору… в ту секунду ему показалось, что, кажется, даже убить.

— Если твоя крашеная обезьяна, — Руквуд кивнул на Дору, — не хочет, чтобы ей что-то говорили, пусть не высовывает нос из вашего затхлого дома с привидениями!

Ремус тихо хрустнул костяшками пальцев и уже мысленно выбирал, в нос или в живот, когда Дора вдруг спокойным тоном отозвалась:

— Я прощаю бледнолицему его слова — он мог не читать сэра Чарльза Дарвина и не знать, что обезьяна — наш общий предок. Девочки, Ремус, пойдемте, у нас много дел.

Ремус пребывал в полнейшем шоке. Девочки тоже. Что до Руквуда, то он вообще подвис и, тупо приоткрыв рот смотрел, как ребята удаляются. Видимо, его еще ни разу не ставили на место так изящно. Придерживая для Доры дверь, Ремус прошептал:

— Почему? Он тебя…

Дора повела острым плечом:

— Тебе не идет разбитый нос. Не хочу, чтобы ты снова разгуливал с этим дурацким пластырем — ты с ним совсем придурок.

Пока Ремус краснел и пытался совладать с заплетающимся языком, она шмыгнула внутрь и присоединилась к Алисе и Лили, которые стояли перед маленьким стеллажом с канцелярией и шепотом выясняли, какая бумага лучше, глянцевая или матовая. Он встал чуть поодаль на случай, если понадобится его мнение, и прикинул в уме. Эспандер для Джеймса он купил еще вчера по пути из города, спицы для Лили присмотрел по дороге сюда — те деревянные должны быть очень хороши на ощупь, — над подарками Сириусу и Алисе почти определился, но ему нужно было еще немного времени… А еще была Дора. Которой Ремус понятия не имел, что дарить, и вообще не был уверен, стоит ли — и все-таки хотел что-то выдумать. Ему казалось буквально необходимым подарить ей что-то в ее стиле, что-то такое же забавное и яркое, возможно необычное и странноватое. При этом он почти до дрожи боялся не угадать и только выставить себя на посмешище — Дора продолжала назвать его придурком, а Ремус продолжал себя им ощущать: он не мог нормально с ней разговаривать, его бросало в какое-то странное возбуждение, у него рядом с ней потели руки и завязывался узлом желудок, он становился неуклюжим медведем, у которого вечно было что-то не так то с лицом, то с волосами, то с одеждой.

— Эй, Рем, — окликнула его Алиса, стукнув об пол тростью, — иди сюда, нужен твой совет, какой картон лучше, иди сюда!

Ремус послушно подошел, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с Дорой. Выбрав бумагу и картон расплатились и вышли снова на мороз. Руквуду, похоже, наскучило их караулить — или он так боялся мисс Пинс, но улица была чиста. Было решено разделиться — Лили еще нужно было докупить кое-что для подарков, и она утащила с собой Алису, а на Ремуса и Дору легла ответственная миссия: купить все, что нужно для печенья. Где в городе бакалейный магазин, им выяснить еще не доводилось, а первый же прохожий, к которому Ремус обратился за помощью, попятился и перешел на другую сторону улицы. Дора неожиданно закатила глаза и выругалась ему в спину.

— Придурок какой-то… Сами найдем, пошли.

Она плотнее застегнула свою куртку, из-под которой виднелся черно-желтый шарф, и зашагала вдоль по улице, глядя на каждую дверь. Когда Ремус догнал ее и они пошли рядом, она вдруг сказала:

— Не обращай на них внимание. Они все просто идиоты. Ты совсем не страшный.

— Неужели? — выдавил из себя Ремус, которого это заявление повергло в такой шок, что он на несколько секунд вообще забыл, как разговаривать.

— Конечно, — хмыкнула Дора, — невозможно бояться того, у кого развязаны шнурки. Ты сейчас упадешь, к слову.

Ремусу пришлось срочно остановиться и завязать шнурки — пока он не упал. Или не сгорел со стыда, что было еще более вероятно.

Старушка-бакалейщица посмотрела на них крайне недружелюбно, одернула темный фартук и скрипучим голосом заломила цену. У Ремуса глаза на лоб полезли от такой наглости — когда они входили, она отвесила какой-то женщине имбирь по цене вдвое, если не втрое меньше. Он уже собрался возмутиться, но тут Дора оттерла его в сторону, стрельнув глазами.

— Дай дорогу профессионалу, мальчик, — шепнула она и, небрежным движением оперевшись на прилавок, начала торговаться таким спокойным тоном, словно она каждый день имела дело со зловредными старушенциями. Ремусу оставалось только стоять рядом, изумляться и координировать Дору в соответствии со списком ингредиентов. Они уже почти закончили, и она искала кошелек, когда в магазин зашел какой-то мужчина. Увидев их двоих, он неодобрительно фыркнул:

— Ну и молодежь пошла… Девушки уже совсем потеряли понятие о приличном.

Дора сначала окаменела, потом впилась пальцами в прилавок и медленно обернулась к нему с таким лицом, что Ремус невольно отступил.

— Что вы имеете в виду? Вас чем-то не устраивает, как я выгляжу?

— Приличные девушки не учиняют непотребств над своими волосами, — мужчина скривился, увидев ее потертые джинсы с яркими заплатками на коленях и грубые армейские ботинки. — И не носят то, что носишь ты. И не красятся так вызывающе.

— Ах вот как? — Дора махнула почти перед его носом рукой с лиловыми ногтями. — А кто это решил, что прилично, а что нет? Такие как вы, по мнению которых девушка должна выглядеть, как монашка? Или как кукла? Удивитесь, но девушки не куклы и не монашки — они носят то, что хотят!

— Приличные должны носить то, что им говорят. Если, конечно, хотят, чтобы на них обращали внимание приличные мужчины. — Тут он прошелся взглядом по Ремусу и брезгливо отвернулся. Ремус опустил взгляд, чувствуя, словно на него ведро помоев вылили. От Доры как будто искры во все стороны летели.

— Девушки никому! Ничего! Не должны!

Она развернулась и вылетела из магазина, оглушительно хлопнув дверью. Ремус, не глядя на мужчину, расплатился и как попало сгреб их покупки в пакет. Он нашел Дору поблизости: она сидела на крыльце какой-то закрытой лавочки, прямо в снегу, и злобно кусала накрашенные темной помадой губы. При виде него Дора нахохлилась еще больше и неохотно подвинулась; Ремус сел и вытащил из внутреннего кармана шоколадку:

— Будешь?

Она покосилась недоверчиво, но отломила дольку и запихнула за щеку.

— Кретин… Ненавижу таких, как он, просто ненавижу… Это из-за них девушки страдают — из-за таких ханжей.

— Если тебя это волнует, мне кажется, что ты… — Ремус споткнулся на середине фразы, потому что у него кончился воздух и язык прилип к небу, — ты… к-красивая…

Дора бросила на него раздраженный взгляд:

— Я — это я. Я просто хочу быть такой, какой хочу. И чтобы все придурки, чьего ценного мнения я не спрашивала, засунули бы это ценное мнение себе в задницу.

Посидев еще немного, она повернулась к нему и буркнула:

— За шоколадку спасибо. И что разобрался с покупками, тоже. А комплименты не пытайся делать, я тебе не верю, подлиза. — Смотреть Ремусу в лицо она почему-то избегала. — Ладно, пошли, нам еще девчонок искать.

Ремус хотел бы сказать ей, что он ее понимает — пусть несколько иначе, но отлично понимает, что значит чувствовать стыд за то, кто ты такой, что значит бороться с ним и отстаивать свое право не стыдиться себя. Хотел объяснить, что она действительно красивая, именно потому что она нашла себя и выбирает быть собой наперекор тому, что ее пытаются зажать в рамки и сделать из нее что-то, что больше вписывается в принятые окружающими нормы. Но она не стала бы его слушать — она уже ясно дала понять, что его мнение тоже для нее крайне ценно и совершенно нежеланно. Все, что он мог — молча следовать за ней.

Когда они разыскали Лили и Алису в каком-то крохотном магазинчике, под потолок забитом всякой всячиной, настроение у Доры слегка улучшилось. Девочки втроем перебирали сваленные в коробку флакончики с лаком для ногтей, шептались и хихикали, причем Алиса подталкивала локтем то Лили, то Дору, и они обе сразу начинали ворчать. Они были совершенно не похожи друг на друга — Лили носила платья в цветочек, вязала и читала Джейн Остин, Алиса стриглась под парня, отпускала двусмысленные шутки и вместе с Ксено по вечерам с удовольствием стояла на голове или садилась в шпагат, Дора играла на гитаре грубый рок, густо и броско красилась и ругалась так, что даже Ремус, наслушавшийся за свою жизнь изощренных ругательств от соседей, был поражен. И при этом он ни разу не видел такой дружбы, как между девочками, которые обожали собираться вместе в чьей-нибудь комнате и заниматься тем, что Сириус, закатывая глаза, называл «женскими штучками» — то есть красить ногти, делать друг другу прически, листать журналы и сплетничать. Сплетничали, как Ремус догадывался, о них, мальчишках. Не то чтобы ему, как тому же Джеймсу, хотелось подслушивать у окон, что конкретно они обсуждают… Да нет, ну, правда — он лишь хотел знать, говорит ли Дора о нем за спиной то же самое, что и ему в глаза.

Позволив Алисе смущать Дору столько, сколько ей угодно, и только приглядывая, чтобы больше никакие мерзкие типы не пытались докопаться до девочек, Ремус принялся обшаривать коробки и ящики, которые в магазинчике громоздились один на другой. Он нашел в углу связку каких-то ярких платков и задумался, перебирая их, понравилась бы Сириусу бандана с черепами — последние недели из его комнаты все чаще слышались завывания ЭйСи-ДиСи. В конце концов он решил, что таких подарков ему точно никто никогда не дарил, судя по его гардеробу, поэтому за банальность можно точно не волноваться. В соседней коробке, больше похожей на склад потерянных вещей, где вперемешку валялись пыльные деревянные веера, резиновые мячики и куча другого барахла, Ремус отыскал плюшевую маску с вырезом для носа и двумя вышитыми на ней глазами. С тех пор, как Барти отобрал у Алисы снотворное, она периодически жаловалась на плохой сон — возможно, эта шутка могла бы ей помочь.

Из магазинчика вывалились крайне довольные; Дора оттаяла настолько, что вытащила из кармана горсть желто-голубых конфет и протянула каждому. После первого же укуса Ремус понял, что это не конфета, а резинка. Сразу же завязалось соревнование, кто выдует пузырь побольше. Алиса и Лили скоро бросили и просто жевали, посмеиваясь, пока у Доры с Ремусом шла битва не на жизнь а на смерть: она стремительно один за другим надувала моментально лопающиеся пузыри, в то время как он медленно понемногу выдувал один, зато такой, что он уже поднялся над кончиком носа.

— Все равно он сейчас лопнет, выпендрежник, — ворчливо заметила Дора, сделав перерыв. Ремус на секунду отвлекся, но этой секунды оказалось достаточно, чтобы пузырь с громким «чпок!» лопнул и залепил Ремусу пол-лица. — Ну, я же говорила!

— Так, тьфу, нечестно, — возмутился Ремус отдирая от лица липнущую к пальцам резинку. — Ты нарочно!

— Просто сдайся, — Дора хмыкнула и, развернувшись, двинулась спиной вперед. — Признай ничью.

— Ну вот еще… Эй, осторожней!

Она хотела ему возразить, но за ее спиной возник фонарный столб, на который она и налетела и снова заворчала об идиотах, которые понаставили не пойми чего посреди дороги и нормальным людям уже и пройти-то негде. Демонстративно отряхиваясь, она повернулась, чтобы высказать фонарю все, что она о нем думает, однако вдруг замерла на полпути. Ее взгляд оказался прикован к витрине очень обшарпанного антикварного-по-совместительству-ломбарда. Дора присмотрелась — а потом почти прижалась к стеклу носом и восхищенно выдохнула:

— Вот это да-а-а…

— Что там такое? — Лили приблизилась к ней и поискала глазами объект восхищения. Дора развернула ее голову, ткнув пальцем, и они выдохнули уже вместе.

— Какое оно хорошенькое…

— Тебе бы ужасно пошло! Вот с тем лиловым платьем, которое ты показывала, у него идеальный вырез!

— Да, но тринадцать фунтов… — Дора разочарованно побарабанила пальцами по стеклу. — Я весь год была очень хорошей девочкой, даже почти не била людей — дорогой Санта, можно мне подарок?

Ремус тоже шагнул к витрине. Он увидел на пропылившейся бархатной подкладке ожерелье из тонких цепочек, сплетавшихся в замысловатую паутину, украшенное крохотными перышками с синими камнями и гранеными бусинами. Дора сняла наушники и потеребила свою синюю сережку-перо. Она смотрела на ожерелье, как ребенок на конфету.

— Оно выглядит, как что-то… — Ремус прищурился и вгляделся получше, пытаясь ухватить и облечь в слова то смутное ощущение, которое вызывало у его ожерелье. — Индейское?

— Ты тоже заметил? — Дора обернулась к нему с огнем в глазах — но тут же его притушила и хмыкнула: — Ух ты, какой ты у нас наблюдательный, Люпин. Естественно, индейское, узоры видишь — это попытка подражать узорам чероки. Не очень хорошая, кстати, если ты ты меня спросишь.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Лили, и Дора не без самодовольства усмехнулась.

— У моего отца где-то в родне были чероки — давно, конечно, но были. И по соседству с нами индейская резервация, у меня там много приятелей, они рассказали. Сережку тоже они сделали. Это оберег, — она снова покрутила середку в пальцах, — от дурного глаза и прочего… Уж не знаю, как эта штука попала сюда, но это точно подделка индейского украшения.

— Да брось ты, может, просто кто-то вдохновился, — пожала плечами Алиса. — Понравилась культура и все такое… Вышло-то здорово.

— Здорово-то здорово, не спорю, только цена кусается. Ладно, пойдем домой, что ли? Я уже замерзаю.

С явной неохотой Дора отвернулась от витрины и, перепрыгивая с ноги на ногу, чтобы согреться, направилась к концу улицы, выходившему на площадь; Лили, прижимая пакет с покупками к груди, пошла рядом. Ремус остался у витрины, все так же глядя на ожерелье. Он видел, как вспыхнули глаза Доры, когда она его увидела — таким огнем ее глаза горели редко. Должно быть, оно действительно очень ей понравилось… Но тринадцать фунтов — сумма большая, и никому из них оно было не по карману. Особенно Ремусу: на подарки Алисе и Сириусу ушли его последние деньги. Он пытался отогнать от себя бесплодные мечты, как было бы здорово подарить Доре ожерелье на Рождество. Это был бы идеальный подарок, именно то, что нужно — ей бы точно понравилось, и он бы не сел перед ней в лужу. Однако ключевое слово тут именно «был бы». Сунув замерзающие руки в карманы, Ремус тяжело вздохнул. Жаль, что деньги не падают с неба так же, как неприятности…

Рука в кармане нащупала под подкладкой штанов тонкий ободок, и Ремус вспомнил о кольце. Его можно было использовать, если очень понадобится — но ведь подарок девочке, которая нравится, это не такой веский повод? Или мама имела в виду именно такой повод? А ведь с нее сталось бы, она всегда относилась к этому вопросу с юморком… Ремус поморщился и потер кончик носа, напряженно пытаясь понять, стоит ли вспарывать подкладку. Он ведь скорей всего не выкупит кольцо назад. А маме оно могло быть дорого, и очень дорого. Рискнуть памятью, ценным — ради трех минут, чтобы отдать подарок?

Но в эти три секунды глаза Доры могли засиять так, как не сияли никогда. И она могла бы наконец увидеть его — настоящего его за растрепанным придурком в непарных носках.

— Моральная дилемма? — вдруг послышался у уха хрипловатый голос. — Выкладывай, что там такое.

Алиса не ушла, как ему казалось, с девочками — она стояла в паре шагов и перекидывала трость из руки в руку. Ремус сдвинул кепку на затылок и попытался убрать с глаз волосы.

— Да ничего такого…

— Ремус, не тяни кота за яйца, — хмыкнула Алиса с усмешкой. — Я вижу же, что ты пялишься на эту штуку так же, как Дора.

— Уже не пялюсь, — он повернулся к витрине спиной. — У меня все равно нет на нее денег.

— Да ну? Тогда бы у тебя не было такого сосредоточенного лица. Колись немедленно — ты задумал ограбить эту лавчонку?

Алиса придвинулась к нему ближе, требовательно уставилась снизу вверх, и Ремус вздохнул еще раз.

— Ну… у меня есть деньги. В какой-то мере. — Вспоров все-таки подкладку, он вытащил кольцо и объяснил Алисе ситуацию. Та посмотрела на кольцо и пожала плечами:

— А чего тут думать? Идешь закладываешь, вот тебе и ломбард за той же дверью.

— Но это материно кольцо… — Ремус неуверенно повертел его в пальцах. — Если я его не верну?..

— Не мы для вещей, а вещи для нас, — флегматично отозвалась Алиса. — Тебе дали его на крайний случай, по-моему, разбитое сердце — вполне крайний случай.

— Не говори ерунды, — Ремусу стало жарко, и он рассердился, — у меня не разбито сердце!

— Да-да, конечно, как скажешь, — хмыкнула она, даже не пытаясь подавить ухмылку, — сердце не болит, в штанах не зудит…

— Алиса!

— А что я, я и говорю — все в порядке, даже сны всякие не снятся… Да брось, все уже заметили, как ты ее глазами ешь, — Алиса толкнула его в бок с такой силой, что Ремус чуть не выронил кольцо. — О-ой, извини. Но серьезно, Ремус — никто же не запрещает тебе попытаться потом выкупить кольцо. Слушай, — добавила она, видя, что он все еще колеблется, — ты просто должен взвесить и понять, что тебе важнее. Ты можешь остаться при кольце и не париться. А можешь рискнуть и сделать счастливым человека, который тебе очень важен. Тебе решать.

Ремус посмотрел на кольцо, которое тускло блестело у него в руке. Он всю жизнь старался быть потише, меньше попадаться на глаза, не заявлять о себе лишний раз, потому что обычно ничем хорошим это не заканчивалось — но, как оказалось, жизнь то и дело требовала сделать именно это. Заявить о себе, сделать то, чего ты не делал раньше, и часто — изменить себе и не дать заглушить свой голос, не дать себя замять. Если, конечно, ты хочешь защитить то, что тебе дорого. За него приходилось бороться, его приходилось отстаивать, ради него приходилось рисковать. Стоило ли оно такого риска? Ремус зажал кольцо в кулаке и взялся за ручку двери. Алиса довольно показала ему большой палец:

— Мой парень. И не дрейфь так, если что — Фрэнк меня научил, как надурить этих жуликов.

— Спасибо. Не жди меня.

Изнутри антикварный оказался меньше, чем выглядел снаружи — вероятно, из-за гор всевозможного старинного и просто старого хлама, который горами высились тут и там по всему помещению. В глубине эти гор, серых от многолетней пыли, виднелся длинный низкий прилавок, а над ним — фигурка мужчины, перебиравшего какие-то бумаги. Подойдя ближе, Ремус увидел на прилавке потемневшую, некогда, вероятно, блестящую табличку, на которой еще можно разобрать было «М. Флетчер». Мистер Флетчер, очевидно, это он и был, так увлекся своими бумагами, что совершенно не замечал ничего вокруг. Ремусу пришлось прибегнуть к вежливому покашливанию; тогда Флетчер поднял всклокоченную голову и подслеповато сощурился, оглядывая его.

— Э-эм, здравствуйте, — Ремус стащил с головы кепку. — Вы, кажется, принимаете вещи в залог?

У Флетчера тут же полыхнули глаза, и Ремусу вспомнились слова отца, что все оценщики в ломбардах — страшные мошенники, которым только того и надо, чтобы тебя обдурить.

— Да, молодой человек, — кивнул Флетчер, — принимаем-с. Что у вас?

Едва кольцо оказалось у него в руках, он проворно нацепив на нос видавшие виды очки, принялся вертеть его в руках. Пальцы у него были узловатые, пожелтевшие от никотина и напоминали когти хищной птицы.

— Неплохая вещичка, — наконец протянул он. — Сколько вы за нее хотите?

Ремус нервно сжал пальцы в кармане куртки: он был не готов к тому, что придется торговаться. Неизвестно, сколько этот старик готов выложить за кольцо. Нужно было вести себя осмотрительно.

— А сколько, по-вашему, оно стоит?

— Ну-у… буду честен, вы мне понравились, лицо у вас такое, открытое, юноша…

Ага, врите больше, дядя, так я вам и поверил.

— Поэтому я могу пойти вам навстречу и предложить за колечко, дайте подумать… фунтов восемь. Поверьте мне, это хорошая цена, больше вам никто не предложит.

Восемь?! Он что, думает, я настолько идиот? Да вроде же не похож…

— Сэр, я не могу согласиться на такие условия, при всем уважении. Это очень хорошее золото, — заметил Ремус, пытаясь одновременно быть убедительным и вежливым. — Там есть метка о пробе, на внутренней стороне, посмотрите…

— А разрешите-ка глянуть? — вдруг хлопнула дверь и раздался стук шагов. В самый последний момент Ремус сдержался и не выпучил глаза на Алису, осматривавшуюся по сторонам с ленивым пренебрежением. Подойдя к прилавку, она протянула руку и очень ловко выхватила кольцо у Флетчера. — О боже мой, я ведь его и ищу!

На лице Алисы появилось выражение полнейшего шока, но когда она подняла глаза на Ремуса, то подмигнула ему, а по ее губам он прочитал: «Подыграй».

— Сколько вы хотите за него? Вам предлагали восемь? Десять вас устроит?

— Ну-у… — Ремус покосился на Флетчера и с наигранной неохотой протянул: — Не знаю, не знаю… это кольцо моей матери, оно мне очень дорого, я бы не расстался с ним, если бы не крайняя необходимость. Двенадцать, не меньше.

Флетчер напрягся, чувствуя, что рыбка уплывает из его сетей, и заискивающе улыбнулся:

— Подождите, подождите, молодой человек, можно мне еще раз посмотреть, кажется, я не заметил пробу!

Он едва ли не вырвал кольцо у Алисы из рук и впился в него взглядом.

— О, ну конечно, вот и она! Такое кольцо не может стоить двенадцать фунтов — я готов не пожалеть для него шестнадцати! Вы согласны? Шестнадцать фунтов?

Ремус не удержался и посмотрел на Флетчера слегка снисходительно:

— Восемнадцать, и оно ваше.

— Отлично! Замечательно!

Он тут же открыл кассу и принялся отсчитывать деньги. Потом нацарапал на четвертушке бумаги расписку и протянул ее прямо с ручкой Ремусу. Тот, стараясь выглядеть крайне подозрительным, проверил каждую банкноту, внимательно прочитал текст расписки и только тогда поставил свою подпись. Флетчер хищно клацнул зубами и сунул кольцо в карман. Алиса изо всех сил делала недовольно лицо, даже вышла на улицу, хлопнув дверью. Ремус проводил ее взглядом и снова обратился к Флетчеру тем же снисходительным тоном:

— У вас на витрине лежит симпатичное ожерелье с синими камнями — вы не могли бы его завернуть?

Алиса ждала его дальше по улице, чтобы ее не было видно. Ремус на ходу помахал ей свертком с ожерельем, и тогда она закинула трость себе на плечо, довольно захохотав.

— Ну как? Неплохое шоу?

— Как ты… Нет, я могу понять — но откуда ты поняла, что надо вмешиваться, я думал, ты ушла!

— Да я посмотрела, с каким несчастным лицом ты туда входил, заметила этого хмыря и поняла, что он тебя сожрет с костями. Меня Фрэнк научил таким трюкам — он много чего умеет. Ну что, потопали, пока нас с тобой не начали разыскивать. Я сказала девчонкам, что мы задержимся минут на десять, но что-то мне подсказывает, что мы уже давно проштрафились.

Они неторопливо двинулись к площади, и, пока Алиса ворчала и жаловалась на обледеневшую мостовую, по которой скользила трость, Ремус пытался запихать ожерелье в небольшой карман форменной куртки так, чтобы он не слишком топорщился и не вызывал нежелательных вопросов. Несмотря на холод, у него начинали потеть руки, как только он думал о том, что будет дарить его Доре. Он и не надеялся, что она испытывает к нему что-то хотя бы подобное его собственным чувствам, но, может быть, после этого она наконец увидит, на что он способен. Может, они смогут даже стать друзьями…

Чтобы попасть на площадь, нужно было пройти еще несколько улиц. Ремус, уже слегка запутавшийся, послушно шел за Алисой, у которой внутри словно был встроен компас со стрелкой, нацеленной точнехонько на поместье. Они выбрались из тесноты переулков к свету и шуму, где деловито шуршали колесами редкие машины.

— По-моему, нам в эту сторону, — Алиса указала тростью и повернула вправо. — И дом этот мы проходили.

— Да, наверное… — пожал плечами Ремус. Он сделал шаг, но тут его окликнули:

— Эй, приятель! Не поможешь?

На противоположной стороне дороги стоял разноцветный фольц-кемпер⁽¹⁾, возле которого возился рыжий парень лет примерно двадцати трех, крепкий и коренастый. Его лицо почему-то казалось Ремусу знакомым. Еще один парень, но чуть постарше, выглядывал из кабины. Увидев, что он повернулся, они призывно замахали руками. Ремус на всякий случай проверил, нет ли рядом кого-то другого на роль «приятеля» — обычно люди так охотно на контакт не шли. Рядом никого подходящего не оказалось, но Ремус решил быть совершенно уверенным.

— Извините, вы мне?

— Конечно, кому ж еще! — хмыкнул тот, что возился снаружи. — Поможешь подтолкнуть фургон? А то он опять помирает, старикашка. Гидеон, говорю тебе, до дома мы не доедем, движок в кустах потеряем.

— Доедем, Фабиан, — уверенно возразил водитель. — Доедем и неделю перебирать будем — он еще побегает…

Фабиан покачал головой и посмотрел на Ремуса:

— Ну, поможешь? Только немного подтолкнуть.

Ремус сначала проморгался, переваривая и осознавая его слова, а потом слегка удивленно кивнул:

— Да, да, конечно, без вопросов…

Он сунул кепку в карман и подошел к машине ближе. В окне неожиданно мелькнула здоровенная черная собачья морда, и Ремус невольно отшатнулся. Фабиан заметил это.

— Да не бойся ты, Ден мирный совершенно. И вообще, он внутри, а мы снаружи!

— А… ага, — согласился Ремус и потер зачесавшееся запястье. — Снаружи, да…

Он помотал головой и вслед за Фабианом взялся за фольц сзади. Они медленно принялись подталкивать: фургон был тяжеленный. Гидеон высунулся из кабины и махнул рукой:

— Еще сильней, давайте еще немного!

Ремус нажал изо всех сил, толчок вышел на порядок сильней, и под капотом фольца вдруг загудело и зарычало. Довольный Фабиан ударил его по плечу:

— Спасибо, приятель!

Он на ходу побежал за машиной, запрыгнул в кабину, и они укатили в неизвестном направлении. Ремус поглядел, как огни фольца мигнули, пропав за поворотом, и снова подумал, что эти эти братья напоминают ему кого-то ну очень знакомого. Алиса со своей тростью еще была видна в конце улицы, и он побежал догонять ее. Она совершенно не заметила его отсутствия — или скорей не стала обращать на это лишнее внимание.

Лили и Дора ушли далеко, нагнали их только на лесной дороге. Подходя, Ремус увидел, как Лили показывает Доре клубок зеленой шерсти.

— Получится замечательно, я уверена! — довольно заметила она.

Дора придирчиво оглядела клубок и усмехнулась:

— Ты что, под цвет глаз подбирала?

— Никому не слова! — Лили сунула клубок в пакет с покупками и приложила палец к губам. — Хочу, чтобы было неожиданно… О, ребята!

Они обернулись, и Ремус встретился взглядом с Дорой. Та посмотрела на него прищурясь и хихикнула. Ремус попытался пригладить волосы.

— Дай угадаю, — он поднял бровь, — на этот раз нос в машинном масле?

— Ну а зачем мне тебе что-то говоришь, если ты и так все знаешь, — пожала она плечами. — Ты же у нас такой сообразительный мальчик!

— Где вы были? — поинтересовалась Лили чуть более бодро, чем было бы естественно. — Что-то случилось?

Ремус с Алисой быстро переглянулись, и Ремус, чувствуя себя примерно так же как Лили, принялся рассказывать про фургон и рыжих братьев. Дора неожиданно его перебила:

— Погоди, погоди — какого цвета был этот фольц?

— Да всех, он был такой, словно краской заляпан…

— О, так мы его видели, — она махнула рукой вдоль дороги, — он проехал тут минут десять назад, наверное…

— Но, — Алиса нахмурилась, — эта дорога кончается у Реддл-холла. Это к нам?

Тут у Ремуса в голове все резко встало на свои места. Он бросился вперед к дому, рукой держа на голове кепку.

— Люпин, ты куда? — Дора рванула за ним. — Ты дурной или головой ударился, куда ты несешься?

— Это родственники Чарли и Билла! — выдохнул Ремус на бегу. — Билл, говорил, у них два дяди! Как я сразу не понял, они ведь даже внешне похожи! Они, видимо, не знают, что к нам нельзя! Будут неприятности, их надо опередить!

— Так не у тебя неприятности будут, а у мелких…

— Ты не понимаешь?! Они — моя ответственность! Я староста, черт возьми, я за них отвечаю, я не могу допустить, чтобы с ними еще что-то стряслось, мне хватило Билла в последний раз! — Ремус выругался сквозь зубы. — Проклятые родственники…

Он вылетел к воротам и застонал: фольц стоял прямо перед ним, а Фабиан и Гидеон уже шагали по подъездной дорожке к дому.

— Стойте! Стойте! — Ремус кинулся за ними, размахивая руками. Он подбежал к Фабиану и забывшись дернул его за рукав: — Вам… туда нельзя!

Он не успел больше ничего сказать — вдруг послышался мягкий стук, и Фабиан крикнул:

— Назад!

В следующую секунду Ремуса с громким лаем сбили с ног в сугроб, и над ним нависла лохматая собачья морда. Ремус увидел в каком-то дюйме от своего лица здоровенные клыки.

Я не боюсь собак, я не боюсь собак, не боюсь собак…

— Нет, Ден! — строго приказал Гидеон. Он попытался оттащить пса за ошейник, но тот врос в землю лапами. — Ден! Нельзя!

— Ну… привет? — нужно было отвлечь собаку от желания его сожрать, и Ремус прибегнул к первому, что пришло ему в голову. Раскинув руки ладонями вверх, он попытался погладить Дена по голове. — Я не опасный, о’кей? Я совершенно безобиден, приятель, видишь?

Я, конечно, сам в это не верю, но собаки же улавливают только интонацию, да?.. Пожалуйста, просто поверь мне, поверь и слезь с меня, не хочу под Рождество новый шрам…

Ден наклонился ниже и угрожающе обнюхал его лицо. Холодный мокрый нос мазнул Ремуса по щеке, и он поморщился, пытаясь не задохнуться от запаха псины. Слегка приподняв морду, Ден показал клыки еще раз. Ремус зажмурился.

Кажется, это смерть… Надо было составить записку и положить к ожерелью, а так Дора его не получит.

Чего Ремус не ожидал — это что ему по щеке пройдутся мокрым наждаком. Тут же выяснилось, что это на самом деле собачий язык, но сильно ситуацию это не улучшило. Проблема оставалась: Ден хоть и не хотел его съесть, лизал в лицо, вгрызаясь в кожу как терка. А спихивать его с себя силой Ремус считал небезопасным для здоровья.

— Ага, я тоже… рад знакомству… — пробормотал он, пытаясь незаметно выползти из-под Дена, однако тот наступил ему на штаны, пригвоздив к земле.

— Ну все, все, хватит, — Фабиан тоже потянул Дена за ошейник, и они вдвоем с Гидеоном все же сволокли его в сторону.

Ремус сел, вытирая лицо рукавом. Первая его мысль была о том, что едва он окажется дома, запрется в ванной и не выйдет оттуда, пока не смоет с себя этот буквально сногсшибательный аромат — псиной теперь несло и от него. Но за второй пришло запоздалое осознание. Ден не попытался напасть, не почувствовал в нем угрозы. Животные были всегда чувствительны к больным Эм-Тринадцать, и, раз эта чувствительность пропала…

Оно работает. Оно черт возьми работает!

— Эй! — Фабиан помахал рукой перед его лицом, и Ремус, вспомнив, что все еще сидит в снегу, поспешно поднялся. — Ты в порядке, он не?..

— Нет-нет, все в порядке, я просто… не ожидал.

— Он очень мирный, — подал голос Гидеон, все еще державший Дена. — Просто увидел, как ты бежишь, и в мозгах заклинило. Глупый пес, — он потрепал собаку за ушами. — Что ты кричал-то, что случилось?

— Вам нельзя в дом, — Ремус покачал головой. Он догадывался, что Билл и Чарли лишаются, возможно, большой радости, но нельзя было так рисковать. — Простите, нам запрещено.

— Не понял, — Фабиан поднял брови, — почему еще?

— Лечение. Нам приказано ограничить любые личные контакты с родственниками. Биллу и Чарли попадет, если кто-то узнает.

Братья переглянулись, и Гидеон спросил тоном завзятого авантюриста:

— А если никто не узнает? Мы год их не видели… На три минуты-то — вот мы здесь, а вот нас нет.

Ремусу показалось, что из дома кто-то смотрит ему в спину; он обернулся и, хоть в окнах никого не было видно, ощущение не пропало. Билл стал еще хуже относиться к Барти после инцидента с фотографией, и если бы ему назначили теперь наказание, у него мог бы случиться кризис. Ремус не мог такого допустить — эти дети были под его опекой, это были его дети, он читал им книжки, помогал делать уроки, помогал решать споры — и если от него зависело, попадут Билли Чарли в беду или нет, он готов был сделать все, что мог, чтобы защитить их.

— За нами внимательно следят, — проговорил он. — Скорей всего, все узнают. Я… я могу передать им какое-то послание, записку…

— Послушай, парень, — вздохнул Гидеон, — там наши племянники, мы не виделись пропасть сколько — три минуты и все.

Тут послышался хруст снега, и к ним, задыхаясь, подбежала Дора. Она на ходу затормозила, но поскользнулась и влетела в Ремуса. Центр тяжести резко сместился, и, чтобы не грохнуться самому и не уронить ее, Ремус схватил ее за талию и с усилием удержал на ногах. Дора ударилась носом о его грудь, уперевшись ладонями в плечи, и на секунду замерла, как оглушенная. Ремус весь похолодел — а потом с ужасом ощутил, как его лицо начинает пылать, а руки потеть, несмотря на холод. Она была так близко, и он держал ее за талию, и ее ладони были у него на плечах, и черт возьми, это было безумие, и он весь трепетал от страха, и при этом внизу живота что-то так сладко потянуло, словно он куда-то падал…

Дора подняла на него лицо и фыркнула, решительно высвобождаясь:

— От тебя псиной несет, ты в курсе? Что, Люпин, завел себе еще одного друга?

— По крайней мере, — выдавил из себя Ремус таким тоном, словно все было в порядке и его сердце не разбилось снова на тысячу кусочков, — он не зовет меня придурком.

— Погоди, Люпин? — удивился Фабиан. — Так это ты помог Биллу? Мы слышали из дома, ты его спас.

— Ну уж, спас… — Ремус неловко почесал в затылке, — успокоил просто.

— Да брось, нам сестра все рассказала, — хмыкнул Гидеон, — и мы в курсе, что когда Билл выходит из себя, от него искры летят. Это было сильно, парень. Спасибо, — он хлопнул Ремуса по плечу тяжелой ладонью. Ремус слегка покачнулся.

— Да не за что… Я присматриваю за ними.

— Да-да, мы в курсе. Как они?

Братья уставились на него жадными взглядами. Ремус ниже натянул кепку и стал рассказывать. Он рассказал про посиделки с книжкой в библиотеке, про дружбу с Флер, про свою идею использовать рояль в заброшенном зале, если у Чарли случится кризис. Фабиан и Гидеон внимательно слушали, и поначалу недоверчивое лицо Гидеона постепенно разгладилось, а Фабиан к концу рассказа улыбнулся.

— Ну, наши мальчики в надежных руках, — удовлетворенно заметил он и похлопал брата по спине. — Можно спокойно ехать домой.

— Поверю тебе на слово, — хмыкнул Гидеон, засунув руки в карманы. Он вытащил два небольших свертка и протянул Ремусу. — Послушай, Люпин, это подарки для мальчиков. На Рождество. Отдай им в Сочельник, скажи, что это от нас, ладно?

— Да, да, конечно, я передам, — в карманах уже не было места, и Ремус прижал свертки к груди. Братья посмотрели на него благодарно, и Фабиан потянул к фургону Дена:

— Вот и все, нас здесь не было, всем до встречи, пока, девчонки! — махнул он рукой Лили и Алисе. Те проводили уезжающий фургон удивленными взглядами — осознание Ремуса слышала только Дора, а они только подошли и поэтому пребывали в недоумении. Алиса подняла бровь:

— Что у вас тут произошло? Где Дора? И, — она принюхалась и подняла вторую бровь, — почему от тебя так несет псиной, Ремус?

— Не спрашивай… — махнул рукой Ремус и поморщился: его уже начинало подташнивать от этого запаха.

— Опять все самое интересное скрываешь от нас? Сначала с Блэком, теперь с Дорой — где ты ее потерял, засмущал до смерти?

— Алиса! — Лили пихнула ее локтем. — Нельзя! Ремус?.. — она посмотрела на него вопросительно, но куда мягче. Храни небо ее сердце.

— Я все объясню, но не сейчас, — Ремус провел рукой по лицу, чувствуя липкие слюни, и начал пятиться к дому, — только в душ! И я весь ваш!

— Ремус, постыдись, я солидная женщина, у меня есть мужчина, — ахнула Алиса, — а за Лили Поттер ухлестывает, он тебе голову снесет!

Лили закатила глаза и что-то прошипела. Ремус, не слушая их перебранку, вбежал в дом, сбросил куртку и ботинки и рванул вверх по лестнице. Но на площадке второго этажа его поймали за рукав:

— Рем!

— Сью! — Ремус чуть не выронил свертки с подарками. — Боже, ты меня напугала! Что стряслось?

— Слушай, — Сьюзен понизила голос, — ты можешь сходить в кладовку и принести мне связку чистых тряпок? Там где-то Миллисента злая бродит, будет пытать, не видела ли я Берту. Бедная девчонка и так зашугалась и прячется, а тут еще это…

Ремус вздохнул. Душ откладывался.

— Конечно, я принесу.

Голос разгневанной Миллисенты отдавался в коридоре громким гулом. Ремус, стараясь ступать потише, нашел низкую дверь кладовки в самом его конце, где жилая часть дома уже заканчивалась, и быстренько просочился внутрь. Свет он включать не стал, наощупь нашел тряпки и развернулся к дверям. В эту же минуту в кладовку ворвалась Дора и, с шумом захлопнув дверь, неуклюже повалилась на какую-то косую табуретку. Наступила почти полная темнота.

— Дора?

— О боже, сейчас блевану… Люпин, ты до сих пор не смыл с себя эту дрянь?

— Я собирался, — огрызнулся Ремус, — но вы все решили мне мешать!

Он решительно взялся за дверную ручку, однако та не поддалась. Ремус подергал дверь. Ту словно бы заклинило.

— Эй? Ау! Дверь заело, мы не можем выйти!

— Говори за себя! — злобно бросила Дора.

— Эй! Кто-нибудь?

За дверью было тихо. Даже голос Миллисенты отдалялся и затихал. Ремус нервно сглотнул. Они были заперты, в темноте, и из всех людей рядом с ним была именно Дора. Он не знал, что из этого хуже.

1) Фургон «Фольксваген» из 60-х

Вернуться к тексту