Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! (гет)

Следующие пару дней ознаменовались тремя событиями.

Во-первых, Эмма после заключения сделки с Темным, тут же потребовала вернуть ей ее одежду, отчаянно желая проверить не изменилась ли книга. О, да, она временно приватизировала сборник Генри, еще когда находилась на добровольной изоляции в гостиничном номере, решив куда внимательнее и подробнее изучить фолиант, да так та и осталась у нее в кармане в уменьшенном виде. К ее радости, все сказки были все еще на месте, по крайней мере, пока. Как-то еще убедиться в том, что прошлое не изменилось, Эмма не могла, поэтому решила ориентироваться хотя бы по книжке.

Во-вторых, в Заколдованном лесу начался период каких-то прямо-таки адских дождей. Ливень зарядил на следующий день, как она очнулась, так, до сих пор, и не кончился. Что не очень-то улучшало и без того с каждым днем все более и более хреновое настроение не только Эммы, но и остальных жителей замка.

А в-третьих, Эмма с изумлением поняла, что Белль ревнует ее к Румпелю. Иначе объяснить, то холодную еду, то хмурые взгляды, или пролитый, аж три раза, на нее чай, блондинка не могла. Поняв это, она не знала смеяться ей или плакать, ведь сам Румпельштильцхен, кажется, был больше заинтересован в допытывании у нее даже малейшей информации о будущем, чем Белль, с которой, если верить сказке, у них как раз сейчас должен был начаться конфетно-букетный период. Но между тем, не просто не было искр, даже наоборот: колдун с каждым днем все более сильно раздражался от присутствия брюнетки. Стоило только вспомнить, как он ее выгнал из столовой, потому что Белль уронила тарелки. Эмме даже стало жаль ее, да и заботиться о себе она привыкла сама, но прежде, чем она успела встать, Румпельштильцхен непреклонным голосом велел ей сидеть, не забыв добавить, что с ее плохо заживающей раной лучше не наклоняться и не утруждать себя работой, которой должна заниматься служанка. То как он выделил это слово, не слышал разве что глухой, так что не удивительно, что Эмма позднее наткнулась на рыдающую девушку в одной из комнат замка.

«Вот тебе и великая история о любви…» — со вздохом подумала Эмма и с ужасом стала ждать, когда книга изменится, как и ее будущее.

И это случилось.

Черт ее дернул упомянуть о чашке!

Она ведь просто хотела согреться, выпив чаю, который в этом мире был поразительно хорош.

А вот как все было. На третий день беспрерывного дождя и никаких сдвигов в ее возвращении домой, Эмма стояла около окна в большой зале, тоскливо смотрела на катившиеся по стеклу капли и небольшими глотками пила чай. Заварник на столе был уже наполовину пуст, а книга тех самых сказаний, из-за которых она свалилась с лестницы, все так же лежала непрочитанной неподалеку от подноса.

— Грустишь, дорогуша? — тихо спросил Румпельштильцхен, появившись рядом с ней. В этот раз он появился подальше от нее, во избежание огненных шаров. К неудовольствию колдуна, печаль белокурой женщины безмерно тревожила его. Ему не нравилось — это выражения тоски на ее славном личике, которым он все чаще стал тайком любоваться.

— А чему радоваться-то? — со вздохом сказала Эмма, не отрывая взгляда от окна, за которым все так же продолжала бушевать стихия. — Чем дольше я здесь, тем больше вероятность того, что в моем времени все изменилось…

— Но не только это тебя печалит, — утвердительно сказал он, видя тоску иного рода в ее глазах, тоску по дорогим людям или… человеку. Почувствовав неуместный всплеск ревности в груди, он с трудом его все же подавил и продолжил ждать ее ответа.

Эмма наконец повернула и слегка улыбнулась.

— Моя печаль, схожа с твоей, — мягко сказала она. — Я тоже скучаю по своему ребенку.

Честно говоря, Румпельштильцхен был удивлен. Он почему-то не ожидал, что у нее может быть дитя.

— У тебя есть ребенок? — изумленно спросил он.

Блондинка прищурилась и игриво сказала:

— Я думала, мы договорились насчет вопросов.

— Я помню, — усмехнувшись сказал он, и больше ничего не сказав, тоже отвернулся к окну.

Они с минуту помолчали, смотря на грозу, разразившуюся в который раз в небе.

— Сын. У меня есть сын, — еле слышно сказала наконец Эмма, все же нарушив тишину.

Румпельштильцхен лишь понимающе посмотрел на нее, прекрасно понимая ее тоску по своему ребенку. Вдруг он встрепенулся и вернувшись к своему более привычному, слегка безумному, я, он восторженно сказал:

— Хватит грусти и печали, нам пора на бал.

Эмма аж подавилась чаем.

— К-ка-кой еще бал? — растерянно спросила она, не ожидая такой стремительной смены темы.

— С танцами, выпивкой и маленькими закусками, — игриво шевеля бровями, сказал он, наклонившись к ее лицу. — Ну же, иди приоденься, Анна.

Имя он издевательски протянул, в очередной раз указывая, как он относится к ее фальшивому прозвищу.

Эмма лишь закатила глаза.

Как-то же она должна была назваться, верно? Анна Болейн почему-то была первой кто пришел ей в голову. Видать дали о себе знать ее бывшие британские корни. Вот она и ляпнула это имя. Они оба знали, что оно ненастоящее, но истинное имя, которое он с завидной регулярностью пытался у нее выпытать, Эмма сказать ему не могла. Вот он и издевался над ней, каждый раз противно растягивая имя, которым она назвалась.

— Мне нечего надеть, — жалобно захныкала она, если честно никуда не желая выходить.

Румпельштильцхен только выразительно посмотрел на нее.

— Ладно, — сдавшись сказала она и опрокинула в себя последний глоток чая. Вдруг Эмма вскрикнула, она поднесла руку к губе и, отняв ее, увидела на пальцах кровь.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил мужчина и сделал к ней шаг.

— Н-ничего, — сказала Эмма и посмотрела теперь уже на чашку в своих руках. — Просто чашку неудачную взяла.

И впрямь у чашки был слегка отколот край, что сначала она и не заметила.

— А ну-ка, дай-ка ее сюда, — сказал колдун и выхватил из ее рук чашку. Он хмуро посмотрел на несчастный кусок фарфора и недовольно дернув носом, сказал: 

— И что она здесь делает? Давно было пора ее выбросить.

И взмахом руки он ее заставил исчезнуть в неизвестности, а Эмма в ужасе замерла, только сейчас поняв, что эта была не просто чашка.

То был символ Истинной любви Чудовища и Красавицы.

Темного и принцессы.

Румпельштильцхена и Белль.

«Проклятие! Что же я натворила?..»