Прекрасное их погубило (гет)

Изуми стояла неподвижно, имя слетевшее с её губ, стало весенним ветром — не холодным, но ещё не тёплым; подняло с земли нежные соцветия, осело на языке горьким миндалём. «Итачи» тут же проник под кожу знойной жарой, обдул речной прохладой, зашуршал под ногами осенней листвой, превратился в холодный дождь, мокрый асфальт, в трепещущее голое дерево, упал с неба пушистым снегом, покрыл всё вокруг и сжался до маленького заснеженного одинокого поля, стал пустотой.

Изуми стояла неподвижно не зная, что сказать, а ведь когда-то хотелось сказать так много всего. Она столько раз представляла их встречу, не так на пороге её дома, а где-то в длинном коридоре больницы, пропитанном йодом и хлором; неоднократно проигрывала свою речь, думала, что прокричит тупую боль, засевшую в сердце обиду, побарабанит его грудную клетку, проскулит, обнимет и тихо поплачет на его плече. Он так много для неё значил, но сейчас, смотря в его глаза, она не находила ничего, за что его любила. Перед ней стоял чужой — уже ничего незначащий человек, и она не знала, куда себя деть от его изучающего взгляда.

— Кто-то пришёл, Изуми? — донёсся голос мамы, возвращая её из оцепенения. Скрип половиц заставил напрячься. «Мама, не иди, не подходи», — вихрем проносилось в голове. Ей хотелось захлопнуть перед ним дверь, хотелось чтобы он исчез и никогда не узнал о том времени без него: как она убивалась, забывая есть и спать, как её глаза наливались кровью от постоянного плача, как она двести раз на дню просматривала почту в надежде прочесть хотя бы пару строк; как она его боготворила и последовала за его мечтой, чтобы хотя бы раз с ним пересечься. Теперь же она хотела предстать перед ним сильной, успешной и равнодушной. А мать обязательно расскажет о её слабости, о том позорном для неё времени и она станет маленькой, ничтожной, немощной.

— Боже Итачи! Ты ли это?! — с лёгкой хрипотцой проговорила Хазуки, прислоняя костлявую руку ко рту. — Изуми! Не держи гостя на пороге.

Дочь виновато отвела взгляд, отойдя в сторону, пропуская в дом, до последнего надеясь, что он не перешагнёт порог. Ей хотелось сбежать под предлогом срочных дел, испариться, но зная мать — решила остаться. Вдруг сболтнёт чего лишнего. Она, опустив плечи, поплелась за Итачи, как раньше.

— Ты надолго к нам? Навестить родственников приехал? Хотя подожди…из твоих вроде как никого не осталось.

— Я по программе. Буду работать в местной больнице.

«Работать! Он останется здесь. Нет, нет… Почему сейчас?» — взвыла Изуми, подняв глаза к потолку. Раньше, она прыгала бы до неба от счастья, а сейчас готова была разреветься от отчаянья. «Ты не должен быть здесь. Не должен. Уезжай, прошу». Прозябая во внутренних размышлениях, она не заметила, как зацепилась ногой о ковёр, налетев на Итачи, обхватила его со спины, чтобы не упасть и подумав, что он мог воспринять это как уловку, тут же отпрянула, как ошпаренная.

— Извини. Случайно вышло, — еле выдавила из себя она. Это было так глупо, что ей хотелось заплакать. Он улыбнулся в ответ, словно поймал её на лжи.

Итачи невозмутимо пил чай, продолжая на неё смотреть, она бегала глазами по столу, по посуде, стоило поднять взгляд, как сталкивалась с ним. Она не знала о чём говорить, что спросить, а говорить неправду, что она рада его видеть, было бы грубо, поэтому предпочла молчать. Слушая вполуха разговор, нервно сжимала кружку, все мысли крутились вокруг Шисуи: всё ли с ним хорошо? Добрался ли до дома? Сказать ли ему об Итачи, когда он позвонит или промолчать. Если она сообщит, он обязательно приедет, размышляла Изуми, останется надолго, будет жить с Рикой, а она не сможет вынести его рядом с женой, не сможет смотреть, как другая женщина, беря его за руку, переплетает пальцы, нежно касается его лица. Три месяца назад она чуть с ума не сошла увидев, как на похоронах Рика обняла его и прошлась по волосам. Она больше этого не вынесет. В свободное время Шисуи будет проводить уже не с ней, а с Итачи, как раньше. А её снова отбросят назад. Оставят. Она не хотела больше выпрашивать расположение, таскаться. Может лучше промолчать, подумала Изуми, им осталось совсем немного, и тогда они уедут, подальше ото всех.

— Ох, чудесно. Значит, ты всё-таки стал врачом, как и хотел. Помню, говорил, что хочешь спасать жизни… Вот Изуми следуя за тобой, тоже стала…

— Мам, — перебила она мать, серьёзно и сердито смотря на неё. Она вспыхнула от злости, ведь ему не обязательно об этом знать. Да, она пошла в медицину, следуя за ним, но потом нашла в ней своё призвание. Несмотря на то, что работать в этой сфере было тяжело и она плакала где-то в подсобке или в туалете, выслушав пару ласковых от пациентов, ей нравилось помогать людям и если хоть один больной одаривал её тёплой улыбкой, то всё плохое сразу исчезало и она чувствовала себя значимой и счастливой.

Дикий стыд обжог Изуми, когда мама начала нахваливать её как товар и намекать на неустроенную личную жизнь. Конечно, дочь понимала, что она делает это всё без какого-либо злого умысла. Зная лишь одну сторону жизни дочери, полагала, что та всё ещё неравнодушна к другу детства. Пытаясь хоть как-то устроить счастье своей малышки перед скорой смертью, не замечала истинных чувств: нервный взгляд и напряжение, продолжая задавать слишком личные вопросы и выставлять её не в лучшем свете. Ведь, по её словам, Изуми глупая девочка — ждёт своего принца. Каждое слово матери вгоняла её в краску, ей хотелось провалиться сквозь землю, взгляд её нервно блуждал, урывками поднимая голову, она натянуто улыбалась. Когда Итачи понял, к чему идёт разговор на его лице отразилась неприязнь, Изуми сразу уловила перемену в его голосе, отстранённость и холодный взгляд, она сжала кружку сильнее и посмотрела в окно, тихое покачивание деревьев успокаивало её.

Одинокий дом, стоявший особняком ото всех — был её крепостью и единственным местом, где могла позволить себе быть собой: всхлипывать по ночам не боясь, что кто-то может увидеть её слабой и разбитой, поэтому предложение матери встретила в штыки. Изуми совсем не хотелось жить с Итачи под одной крышей — быть милой девочкой с задорной беззаботной улыбкой. Она не хотела с ним сближаться, общаться, делиться секретами, дружить. Их отношения были в прошлом, и она желала их оставить там, без права на перерождение. Предполагая, что выйдя из дома, и попрощавшись на дороге, они разойдутся каждый по своим углам и будут жить параллельно, возможно изредка пресекаться на работе. У него была своя жизнь у неё своя, и тихий шёпот мамы перед уходом, что он её судьба, которая как золотая рыбка приплыла в ладошки, звучал по-идиотски. Изуми считала его злым роком, нависшим над её маячившим счастьем, и она не знала, как его отогнать.

Он шёл медленно, но ноги его были длиннее, шаг размашистым, и она кое-как успевала за ним. Молчание провисшие между ними озадачивало, но Итачи и слова не говорил, чтобы хоть как-то его скрасить, предпочитая, видимо, наслаждаться щебетом птиц и приятным завыванием ветра. Изуми чувствовала себя рядом с ним странно — он был знаком ей, и в то же время она его совсем не знала. Итачи из её детства мог быть лишь плодом её больного влюблённого воображения, может, его настоящего она никогда не видела. Хотя долгое протяжное молчание было ему свойственно, ей всегда казалось, что он вёл диалог с самим с собой в голове или строил планы. Выйдя за порог школьных ворот, Итачи брал её сумку, и они шли по аллее в тишине, долго молчать Изуми не любила и поэтому начинала рассказывать всякую всячину, что шла в голову, он изредка поддакивал и вставлял короткие фразы, делая вид, что ему интересно. Сейчас она понимала, как сильно докучала ему своими разговорами. Тогда его спокойствие, молчаливость — нравились ей, она могла часами сидеть у него в комнате, играя в настольную игру, сейчас же молчание угнетало и раздражало.

В его глазах она, должно быть, выглядела жалко, после намёков матери, решил, наверное, что до сих пор в него влюблена. Поэтому ей хотелось сразу прояснить всё и извиниться за мать. По его ухмылке Изуми поняла, что он не поверил, выглядело как отмазка. И зачем она ляпнула про сложности, корила себя девушка, ведь могла бы просто сказать, что встречается с кем-то.

Решив ему помочь, чтобы он быстрее от неё съехал и оставил в покое, вспомнила, что Итачи понятия не имел, как нужно правильно убираться. Однажды зайдя в его класс, Изуми увидела, как он протирает окна, опуская губку в грязную воду, а как-то решив навестить его на каникулах, застала за мытьём полов, он оставлял после себя лужи, как следует не выжав тряпку. Тогда его беспомощность и готовность учиться чему-то новому вызывала улыбку и она, как учитель, уперев руки в бока, говорила, что он всё делает неправильно.

Когда Итачи повернулся к ней спиной и пошёл по правой стороне улицы, Изуми взглянула ему в след. Шёл он как-то осторожно, немного ссутулив плечи и она ощутила перед ним откуда-то взявшееся чувство вины. Отматывая назад их встречу, проигрывая сухие диалоги, начала подмечать детали, его миловидное лицо немного огрубело, и тонкие черты стали резкими, в полуулыбке отражалась печаль и взгляд у него был потерянный такой же как у отца, когда он уходил из дома. Она не знала, что занесло его в родные края, но Итачи явно что-то гложило и съедало и, возможно, он хотел найти здесь успокоение, поддержку.

Изуми стало не по себе от своего эгоизма, она так зациклилась на своих проблемах, что упустила это из виду и была с ним слишком груба и холодна, в то время как он был с ней приветлив. Несмотря на то что он причинил ей боль в прошлом, она решила не отталкивать его сейчас. В своё время дружбы между ними не вышло, но может быть сейчас, всё сложиться по-другому.

Телефон у неё завибрировал, когда она подошла к кассе с корзинкой продуктов, расплатившись, она в нетерпении достала телефон из сумки и, открыв сообщение, прочла:

«Я добрался, но уже хочу вернуться. Позвони, как освободишься».

Сердце её тут же затопило теплотой, посмотрев по сторонам, девушка вышла на улицу. Быстро добежав до дома, она бросила пакеты на пол в кухне и набрала Шисуи, тот тут же принял вызов, словно сидел всё время в телефоне.

— Как мама? — спросил он, немного гнусаво.

— Сегодня всё прошло хорошо, — сев за стол, протянула Изуми, накручивая тёмную прядь на палец.

— Точно? Не обманываешь? Ты же знаешь, тебе не надо передо мной казаться сильной, помнишь наш уговор — делиться болью пополам.

— Правда, всё хорошо, — улыбнулась она, проводя по столу рукой. Шисуи молчал, — чем занят?

— Выселяюсь из гостиницы. Изуми?

— Да.

— Ты же скажешь, если что-то случится? — вздохнул он в трубку.

— Да, — с осторожностью промолвила она, выпрямив спину, — почему ты спрашиваешь?

— Не знаю, на душе как-то неспокойно…не знаю, как объяснить, — он умолк, а затем выдержав долгую паузу, продолжил: — мне страшно. Будь осторожна и не общайся с Рикой, хорошо? Прости, меня зовут…мне надо…

— Я люблю тебя, — выпалила она, сжимая край стола.

— Я тебя больше.