Перекрёстки судеб (джен)

Гарри сонно потянулся, потёр глаза и перевёл взгляд на часы. Уже десять утра, а в доме все спят. Это значило только одно — вчера был канун Рождества.

А из этого вытекало и второе — у подножия его кровати должна быть аккуратная горка подарков.

Он рывком вскочил на ноги и с удовольствием заметил, что прав, но не поспешил с распаковкой, отметив, что не хватает компании.

Вооружившись подушкой, он подкрался к кровати у противоположной стены и принялся бить по Карему, приговаривая:

— Счастливого... — он очередной раз замахнулся подушкой, — Рождества!

Следующий удар пришёлся по ещё не понимающему лицу брата, после чего удары прекратились.

Лицо Карема наконец приобрело более осмысленное выражение, и он с силой метнул свою подушку в голову Гарри, после чего удовлетворённо хмыкнул и встал с кровати.

— Доброе утро, — произнёс Гарри, сгребя все подарки в охапку и переместив их на кровать.

— Тебе того же, — машинально ответил тот, принимаясь за первый свёрток. Гордо хмыкнув, он прибавил: — Глянь-ка, моя горка больше твоей.

— Тебя просто любят меньше, вот и решили не обделять хотя бы в подарках, — парировал Гарри, разрывая первый свёрток.

Подарок был завёрнут в толстую коричневую бумагу, на которой угловатым почерком было написано:

«Гарри от Хагрида».

Внутри была деревянная флейта грубой работы — судя по всему, выструганная своими руками.

— Зачем мне это? — недоумевающим тоном поинтересовался он, крутя её в руках. Под фырканье Карема он отложил флейту, беря следующий, весьма увесистый подарок.

Внутри оказалась большая книга. Сперва Гарри подумал, что она от Гермионы, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что она от Эвана. Это был новейший том «Самые простые и действенные заклинания от врагов» с короткой припиской от МакГрегора: «Для выведения слизи».

Следующий подарок был от Гермионы и представлял собой огромную коробку шоколадных лягушек с мятной начинкой. В остальных свёртках тоже было сладкое: упаковка карамельных дракончиков от Рона, шипучие летучки от Карема и вечная плитка шоколада от Питера, которая меняла вкус по желанию владельца.

Остался последний свёрток — от Сириуса. К нему была приколота небольшая записка:

«Дамблдор наконец вернул это. Раньше она принадлежала твоему отцу. Пользуйся с удовольствием и береги её.

С Рождеством,

Сириус.»

На кровать упало нечто серебристо-серое, поблёскивающее складками.

— Это же мантия-невидимка... — благоговейным шёпотом произнёс Гарри, перебирая воздушную ткань.

Он вскочил на ноги и набросил её на плечи. Карем сдавленно ахнул — в воздухе осталась висеть только его голова, а внизу было пусто.

— Да я за такую отдал бы всё на свете, — с завистью протянул он, обходя Гарри кругом. — Но почему такую потрясающую вещь подарили не мне?

— Потому что я приёмный, меня больше жалко, — назидательно ответил тот, бережно складывая столь ценную вещь.

— Мне тоже подарили нечто прекрасное, — проговорил Карем, снова плюхаясь на кровать и выуживая из-под кучи обёрточной бумаги пергамент.

— И что это? — скептически хмыкнул Гарри.

Карем сделал многозначительную паузу, после чего, затаив дыхание, протянул:

— Карта Хогвартса...

Через мгновение Гарри прыснул и сквозь смех смог только выдать:

— Зачем она тебе?

— Да ты просто не понимаешь! — возмущённо воскликнул Карем, вскакивая с кровати. Ткнув палочкой в карту, он произнёс:

— Клянусь, что замышляю шалость и только шалость!

Через секунду на пергаменте начали проявляться чёрные линии, которые собирались в коридоры и комнаты. По ним перемещались чёрные точки с небольшими подписями.

— Смотри, — Карем подскочил к Гарри и помахал картой перед его лицом. — Вот, например, Грейнджер в кабинете директора с профессором Макгонагалл... А вот Римус... И Рон...

Он непонимающе примолк, глядя на дюжину точек, находящихся в квадрате с подписью: «Кабинет директора Хогвартса». Среди них, помимо прочих, также были Малфой и Снейп.

— Что там стряслось? — наконец проговорил он, поднимая глаза на Гарри.

— Может, белобрысый что-то сделал? — пробормотал тот, глядя в карту. Немного помолчав, он добавил, будто обращаясь к самому себе: — Хотя почему Римус тогда с ними...

Он плюхнулся на кресло и, крутанувшись, повернулся к Карему, который снова изучал пергамент.

— А что это за карта?

Карем сбросил с кровати всю обёрточную бумагу, плюхнулся на живот и ответил:

— В записке отец написал, что создал её с друзьями. Она передаёт всё о Хогвартсе и никогда не ошибается...

Не глядя, он взял один из пакетиков с конфетами, лежавший на кровати, и, открыв его с громким хлопком, запустил туда руку.

— Может, раз Римус там, написать ему? — словно не слушая, произнёс Гарри. — Он ведь был другом твоих родителей... И моих, скорее всего, тоже.

Карем пожал плечами, не отрывая глаз от карты, и произнёс, обращаясь к ней:

— Надо бы пригласить Эвана и Рона в гости...

* * *

— То есть, как вы сказали, мальчики проявляют мало интереса к Фламелю? — устало уточнил Дамблдор, вцепившись взглядом в Рона и Гермиону. Те дружно закивали, и он вздохнул, прикрыв глаза.

Все присутствующие смотрели на него, ожидая дальнейших слов.

Наконец, он приоткрыл глаза и произнёс, обращаясь к лесничему, стоящему у самой двери:

— Рубеус… Когда мальчики вернутся с каникул, думаю, можно будет приступать к плану с драконом. А вы, — обратился он к первокурснику, сидящему у окна, — мистер Малфой, думаю, вы помните, каковы должны быть ваши действия?..

Слизеринец согласно закивал, и Дамблдор перевёл внимание на зельевара:

— Северус… Вы должны вызывать как можно больше подозрений. Больше… неприязни.

Снейп презрительно поджал губы и процедил:

— Не беспокойтесь, директор, этого у меня предостаточно и без ваших указаний.

Дамблдор одобрительно кивнул и повернулся к Минерве Макгонагалл:

— Минерва, ваш сын, Эван… Его дружба с Гарри приносит мне немалое беспокойство. Как скоро будет решён данный вопрос?

Профессор трансфигурации сдержанно кивнула и сухо ответила:

— Довольно скоро. Эван высказал желание поступить в иную школу, и мы не будем этому препятствовать.

Лицо старого волшебника просветлело, и он не обратил внимания на то, что Рон неловко заёрзал на своём месте.

— Ну что же, — довольно проговорил он, поднявшись и хлопнув в ладоши, — всех благодарю, и на этом собрание окончено.

Послышалась привычная возня: кто-то выходил из кабинета через дверь, кто-то покидал его через камин.

Дамблдор тепло улыбнулся Рону, который последним исчез в изумрудном пламени, и на его лицо легла тяжёлая тень.

Он медленно опустился в своё кресло, напоминающее позолоченный трон, и, скрестив кончики пальцев, погрузился в раздумья.

В кабинете стояла абсолютная тишина, обволакивая всё собой. Тиканье часов на стене, казалось, въедалось в сознание, пробуждая ледяные мурашки.

Рон Уизли.

Эта мысль не давала ему покоя. Он что-то утаивал, и Дамблдор это чувствовал. Однако мальчишка слишком полезен ему… слишком… Как когда-то был предан Регулус, позже проявивший милосердие к мальчишке Маккинону…

Слишком мягкий, слишком слабый… Именно такие люди и создавали проблемы.

Как Регулус узнал его истинные помыслы, так и Уизли мог пойти по его стопам…

"Нет. Этому не бывать", — промелькнула холодная, резкая мысль.

"Не в этот раз…"

В ушах послышался гул, весь мир будто сопротивлялся ему.

Дамблдор встал и подошёл к окну, глядя на завесу снега. Он понимал, что если не начать действовать сейчас, то потом станет слишком поздно, всё начнёт разваливаться, как это было с Мэрэлин.

Но в тот вечер она всё-таки переступила порог, сама избрав свою судьбу, и он с этим сумел справиться, подправив всем память.

Но Питер… Мальчик, который выжил, хотя должен был умереть. Сейчас он безусловно полезен, но потом…

Неизвестно, скольких ещё понадобится устранить.

И Эван… Как он перехитрил его? Догадался сам? Кто-то помог ему?

Неизвестность не позволяла действовать повторно, довести дело до конца.

Его мысли вновь вернулись к той далёкой Хэллоуинской ночи. Тогда он держал в своих руках судьбу всего магического мира, и именно тогда чужие планы вновь нарушили его собственные.

Хоть это и пошло на пользу, дало больше времени, но он не мог успокоиться.

Как он узнал? Кому он успел рассказать? Как много ему стало известно?

Дамблдор опустил взгляд на свои руки, в которых лежали невидимые нити чужих жизней, за которые он привык дёргать так, как ему требовалось.

Но теперь в них что-то трепетало, словно сопротивляясь его воле, а молчаливые тени, скользящие за спиной, казались реальнее, чем когда-либо.