Химия (гет)

Тишина опустилась на заметно опустевшую лабораторию, когда Джон сменил Эндрю "на посту". Эдвард сидел в углу дивана, у окна, его руки-ножницы неподвижно лежали на коленях. Он тут же повернулся на звук открываемой двери, встречая Джона открытым и внимательным взглядом. На столике лежали нетронутые книги. Джон обратил внимание, что на подоконнике появился горшок с небольшим цветком — уголок его губ тронула лёгкая, едва заметная усмешка.

— Эдвард, добрый вечер, — с мягкой улыбкой обратился к нему Джон.

— Добрый вечер, — мягко отозвался Эдвард, не отрывая от Джона своих темных глаз, полных того же ожидания, что и днём.

В руках у Джона был простой полупрозрачный полиэтиленовый пакет, и внутри можно было различить какие-то сложенные вещи. Он поставил пакет на стол.

— Как тебе у нас? Освоился немного? — мягко спросил он, проходя вглубь комнаты.

— Пока... нормально, — Эдвард неопределенно пожал плечами.

Джон присел в кресло напротив.

— Эдвард, послушай, нам сейчас нужно сделать одно дело… немного неудобное, возможно. Нам нужно снять с тебя костюм, — произнес он осторожно. — Я понимаю, это может быть неприятно, но это необходимо, чтобы мы могли двигаться дальше.

Эдвард замер. В его глазах промелькнуло что-то похожее на панику.

— Снять костюм?

— Я понимаю, что ты к нему привык, — Джон говорил ровно, без давления, — но это необходимо. Это часть… твоей новой жизни. Обычная одежда, Эдвард, которую ты сам сможешь выбрать позже, — это тоже важный шаг.

Эдвард молчал, опустив глаза. Внутри него шла борьба. Черная кожа костюма была не просто одеждой — а защитой, за которой он мог хоть как-то прятаться от мира. Расстаться с ним… значило лишиться и этого, остаться без привычной оболочки, стать ещё более беззащитным.

— Не бойся, это не так страшно, как кажется, — мягко сказал Джон, видя его замешательство. — Мы сразу же переоденем тебя в другую одежду. Я помогу. Скажи, ты помнишь... как он расстёгивается? Тебя же осматривали, верно?

— Да... вот тут, — тихо сказал Эдвард, указывая ножницами на крупные металлические застёжки.

— Хорошо. Скажи, а ты знаешь, зачем тебе вообще был нужен этот костюм?

Костюм... Эта причудливая мозаика из разномастных лоскутов черной кожи, грубо сшитых вместе и закрепленных словно смирительными ремнями — выглядела как плод импровизации эксцентричного изобретателя. Но за этим явно крылась цель, это не могло быть случайностью. Защита от внешних повреждений — это понятно, но не просто же от порезов он защищался... Может быть, стабилизация тканей? Чтобы что-то не развалилось внутри? Механистичность костюма не ограничивалась внешним видом — походка Эдварда была неестественной, будто костюм не просто облегал его тело, а сковывал движения. Или же причина была глубже — нужно будет обязательно сделать рентген, отметил Джон про себя.

— Я... не знаю, — пробормотал Эдвард, опуская взгляд. Он действительно не знал. Вернее, никогда не задумывался. Костюм был частью его жизни с тех пор, как он себя помнил. Он ощущал его не как одежду, а как вторую кожу, как неотъемлемую часть себя.

— Ну что? Тогда приступим? — Джон смотрел на него с ожиданием, в котором, тем не менее, сквозило отчётливое стремление к действию.

Эдвард замер, опустив голову, его плечи сковало напряжением, ноги словно вросли в пол. Он кивнул едва заметно, безмолвно и покорно соглашаясь с неизбежным.

— Не волнуйся, это займет совсем немного времени, — мягко ободрил Джон, вставая с кресла. — Зато потом ты почувствуешь себя… по-другому.

Эдвард покорно поднялся, не поднимая глаз, и стоял неподвижно, застыв в напряжённом ожидании, позволяя Джону приблизиться. Звук отстегивающихся ремней — щелчки металла, шорох кожи — звучал в тишине комнаты неестественно громко. Джон действовал аккуратно, расстегивая ремень за ремнем, освобождая его от черной оболочки. Под ней открылось тонко сложенное тело, кожа была такой же неестественно бледной, с просвечивающимися под ней синими прожилками вен. Его тело выглядело хрупким и уязвимым, словно вынутым из темного футляра после долгих лет заточения.

Едва ткань отделилась, Эдвард почувствовал какое-то новое, непривычное ощущение, будто его кожа впервые соприкоснулась с воздухом.

С каждым освобождаемым сантиметром росло чувство незащищённости и уязвимости, как будто его физические границы исчезали. Он был полностью зависим от действий Джона, неспособный сделать хоть что-то сам, с замиранием сердца ожидая дальнейшего унижения. "Дальше будет только хуже," — пронеслось в его голове.

Джон тем временем, оголяя торс, двигался вниз, к рукам. Дойдя до уровня предплечий, где кожаная ткань переходила в сложное крепление конструкции ножниц, он остановился. "Здесь начинается самое интересное," — пробормотал он скорее себе, чем Эдварду. Он достал из пакета ножницы — и лезвие, скользнув под натянутую ткань, аккуратно пошло вдоль. Эдвард вздрогнул от внезапного прикосновения холодного металла.

Джону тоже было немного не по себе от этой ситуации, но "надо" брало верх — он старался сохранять профессиональную отстраненность, словно он был наблюдателем, а не участником происходящего, состредоточившись исключительно на технических аспектах процесса.

Его пальцы проникли под ткань костюма в районе поясницы, спуская его ниже.

Жар стыда обжёг кожу Эдварда, и липкая паника поднялась волной. Он ощущал каждое движение Джона как безжалостное вторжение в его последний островок хрупкого убежища. Осознание собственной беспомощности и уязвимости нарастало с каждой секундой. Он не понял, что произошло потом. Он просто инстинктивно попытался отстраниться, дернувшись всем телом, пытаясь сбросить с себя это наваждение чужих рук, и... яркая, алая кровь уже расползалась по ослепительно белоснежной рубашке на предплечье Джона.

Время замерло. Дыхание перехватило, сердце ударилось о ребра, отдаваясь гулким, нарастающим стуком в ушах. Снова! Опять он натворил что-то ужасное, опять он причинил боль. Обжигающая вина волной сдавила грудь. Он со страхом смотрел на Джона, на кровь и, сжавшись, медленно пятился назад, ожидая удара. Он почти не сомневался, что Джон сейчас ударит. Он знал, что заслуживал этого.

Джон резко отдернул руку, опешив и с какой-то досадой рассматривая порез. В его взгляде, скользнувшем по Эдварду, промелькнул вызов, что-то холодное и жесткое, как осколок стекла. Мгновенная вспышка злости прорвалась сквозь его решение во что бы то ни стало быть бережным с Эдвардом. Но уже в следующее мгновение лицо Джона снова стало ровным, почти приветливым, и тон вернул прежнюю мягкость.

— Эдвард, все в порядке. Не переживай так. Ты не виноват. Ничего страшного не произошло, — он сделал небрежный жест рукой. — Это ерунда, небольшая царапина. Я сам неаккуратно повернулся. Я понимаю, что тебе с ножницами очень неудобно. Я сейчас вернусь.

Джон развернулся и быстрым, собранным шагом направился в туалет, чтобы промыть порез под струёй холодной воды и замотать платком — ничего больше под рукой не было. Нужно взять себя в руки, успокоиться. Внутреннее раздражение, вспыхнувшее от неожиданной боли, нужно было погасить. Этот нелепый порез словно окатил его волной адреналина — неужели он думал, что этого не произойдет? Он усмехнулся своему отражению. Нужно было успокоиться, чтобы продолжить этот странный, напряжённый, затянувшийся сеанс. И скорее убирать к черту эти ножницы, пока он не натворил тут бед.

Вернувшись, Джон держался спокойно, даже с подчеркнутой небрежностью, словно ничего не случилось.

— Эдвард? Слушай, забыли то что сейчас произошло, договорились? — он говорил мягко, как и прежде. — Просто продолжаем дальше. Пожалуйста, потерпи ещё немного, осталось совсем чуть-чуть, и мы закончим.

Эдвард смотрел, как затравленный зверек, не смея поднять на Джона глаза.

— Прости… меня.

Джон не смог сдержать лёгкой улыбки. На ты? Он тепло посмотрел на Эдварда.

— Тихо, Эдвард. Все хорошо, правда. Ты ни в чем не виноват.

Чтобы подобное не повторилось, он предложил Эдварду сесть, указав на диван. Боль пореза пульсировала, настойчиво отдаваясь резкими толчками в предплечье. Ткань костюма поддавалась с трудом, плотно облегая ноги. Особенно упорно держались "ботинки", неотделимые от костюма, словно приросшие к ступням. Наконец, с последним рывком, они справились и с этим, и костюм черной массой осел на пол, к ногам Эдварда.

Эдвард застыл, ощущая себя совершенно голым и выставленным напоказ. Словно с него сняли не только костюм, но и саму оболочку привычного "я". Кожа горела от стыда, каждый нерв натянулся до предела от неловкости. Сжавшись, он попытался инстинктивно прикрыться ножницами, но это только усилило ощущение полной беспомощности и беззащитности. Время тянулось вечностью.

Джон уже подошел к нему с подготовленной одеждой в руках.

Эдвард, смущаясь и пряча взгляд, пробормотал:

— Я... сам.

Его слова удивили Джона. Возможно, в пригороде его учили одеваться… Он понимал его желание сохранить хоть каплю самостоятельности, а теперь ещё и уберечь его от новых порезов, но... Сейчас он только поранит себя и испортит всю одежду, не говоря о том, что они потеряют кучу времени.

— Я понимаю, Эдвард, что ты хочешь сам, — стараясь звучать с прежней мягкостью, сказал Джон. — Но сейчас тебе это будет сложно. Поэтому давай я помогу тебе. А когда установим протезы — тогда ты будешь одеваться самостоятельно. Не переживай, мы все сделаем аккуратно.

Даже с помощью Джона процесс одевания шел медленно и неуклюже.

— Ну вот, Эдвард, мы сделали большое дело, — когда наконец все было закончено, подытожил он, удовлетворённый результатом, и опустился на диван на некотором расстоянии от Эдварда.

Эдвард ощущал всей кожей непривычное прикосновение ткани. Это было что-то совершенно новое, не похожее на привычную жёсткую кожу и металл. Мягкая ткань словно струилась, легко обволакивая тело, и под новым укрытием, пусть и немного странным, ощущение вины, уязвимости и смущение постепенно отступали. Он наконец поднял глаза на Джона, и его губы дрогнули в робкой, едва заметной улыбке.

— Спасибо, — тихо проговорил он.

Джон улыбнулся — контакт продолжал налаживаться.

— А когда… ножницы уберут? — Эдвард произнес это почти шепотом, в котором сквозила мука. Он смотрел на Джона с осторожным, почти робким ожиданием, словно боясь спугнуть надежду.

— Скоро, Эдвард, — в голосе Джона звучала ободряющая теплота. — Тебе для этого нужно будет на какое-то время лечь в больницу. И там же будет часть обследований.

— В больницу? Я... был там. Когда... порезал провод... Случайно, — вдруг поделился Эдвард.

— Сочувствую, что тебе пришлось это испытать, — с участием в голосе произнес Джон. Он хорошо помнил ту сцену из ток-шоу, когда все случилось. — Но раз ты уже был в больнице, то ты представляешь, что там будет — осмотры, нужные проверки.

Джон замолчал на мгновение, внимательно глядя на Эдварда.

— Эдвард, когда ты был в больнице… тебе ничего не говорили о протезах? Никаких вариантов не предлагали, чтобы заменить ножницы?

Эдвард грустно покачал головой:

— Нет, ничего. Я спрашивал про врача… Мне сказали, что таких нет, — в его голосе вновь прозвучала тень разочарования.

— Понятно, — кивнул Джон.

Сейчас ему предстояло перейти к самой сложной части разговора.

— Эдвард, теперь послушай меня внимательно, — начал Джон с мягкой, но непреклонной уверенностью, его взгляд стал серьезным и прямым. — Сегодня вечером мне нужно будет… закрыть твою комнату на ночь. Сейчас так нужно. Это необходимо ради твоей и моей безопасности. — в его голосе прозвучали весомые нотки, он произносил каждое слово четко и раздельно. — Ты теперь здесь — и я несу за тебя ответственность. Если произойдет что-то подобное, что было с тобой в пригороде… не важно, случайно или по ошибке — то ты... не сможешь больше здесь оставаться. — Джон пристально смотрел Эдварду в глаза. — А в другом месте... будет очень плохо. И я не смогу тебе ничем помочь. А я — потеряю эту работу. Поэтому… нужно, чтобы ты понимал, что некоторые вещи — имеют свои последствия. — он говорил твердо, отчётливо выделяя каждое сказанное слово. — Эндрю тебе все объяснит. Он поможет тебе понять, что нужно запомнить.

Джон выдержал паузу, встретившись с Эдвардом взглядом, в котором читалась настойчивость немой команды — "Пойми меня".

— Скажи, тебе это понятно, Эдвард? — в голосе Джона прозвучал ненавязчивый, но ощутимый нажим.

Эдвард тревожно смотрел на него, и на дне его темных глаз страх смешивался с медленно проступающим пониманием. Он кивнул, тихо произнеся:

— Да. Я понял.

Джон слегка улыбнулся, стараясь разрядить напряжение.

— Хорошо. Книги читай спокойно, не бойся повредить.

Он поднялся, жестом показывая, что разговор окончен.

— Все, до завтра, Эдвард.

Эдвард провожал его взглядом, в котором сквозь тревогу проступала тихая грусть.

Джон закрыл дверь, оставив Эдварда одного, и запер ее на задвижку — необходимая предосторожность, когда любой замок для Эдварда не представлял проблемы.

Привыкший к четкости и стремительности, Джон чувствовал себя замедленным, скованным этой выверенной мягкостью и осторожностью, которых требовало общение с Эдвардом.

Он понимал, что и ему самому нужно время, чтобы по-настоящему принять Эдварда. Принять саму идею иной природы, но что внутри... он почти такой же, как они.

Джон пытался постичь этот опыт — провести почти 100 лет в изоляции, вне течения времени, без единого живого слова. Как эта изоляция и депривация повлияли на его мышление, мировосприятие, на его... психику? Эдвард скорее всего не ощущал всей глубины этого вакуума, не понимал пропасти своего отставания от текущей жизни. Но какой-то новый опыт у него уже был. И главное — его способность к обучению обнадеживала.

Сейчас важно было сосредоточиться не на различиях, а на точках соприкосновения. Впереди ждал огромный объем работы, и завтрашний день должен был стать отправной точкой. Научный мир с нетерпением ждал прорывных исследований и публикаций.