Новая жизнь (джен)

Холодный воскресный вечер в доме №4 по Тисовой улице пропитался предчувствием расставания. Солнце едва пробивалось сквозь тяжелые тучи, отбрасывая бледные тени в комнату Дадли, где царил хаос от вчерашнего праздника волшебных сладостей. Обертки от "Берти Боттс", пустая коробка от премиальной шоколадной лягушки и пара мармеладных червей, застрявших под гирей, напоминали о веселье. Теперь же воздух был густ от тихой грусти.

Гарри застегивал сумку, старательно укладывая подарки от тети Петуньи — свежеиспеченное печенье в жестяной коробке и новый комплект теплых носков ("Подземелья-то сырые!"). Дадли, сидя на краю кровати, вертел в руках пустую зеленую ленту от шоколадной лягушки. Его обычно буйное лицо было необычно серьезным.

— Так, значит, в следующий раз… через месяц? — спросил Дадли, стараясь звучать небрежно, но не сумев скрыть надежду в голосе.

Гарри затянул ремень сумки, улыбнувшись. В его улыбке не было ледяного контроля Снейпа, только теплая, чуть грустная искренность, доступная лишь здесь.

— Если не взорву что-нибудь важное у Снейпа в процессе "стабилизации потенциала", то да. Или если он не решит, что мои микродвижения бровей во время варки зелий угрожают магической безопасности Британии. — Он подмигнул. — Привезу еще лягушек. Может, найдем ту, что прыгает выше комода.

Дадли хмыкнул, но уголки его губ дрогнули в подобии улыбки. Он кивнул на коробку от лягушки, стоявшую на полке как трофей.

— Она еще чуть-чуть шевелилась утром. Лапкой. — Он замолчал, потом добавил тише: — Ты вернешься? Точно?

Гарри подошел, легонько ткнул его кулаком в плечо, как делал всегда перед уходом.

— Куда я денусь, Большой Д? Кто еще будет спасать тебя от последствий твоих розово-раковинных подвигов? Жди. И не съешь все кислые леденцы сразу.

Внизу, в прихожей, пахло кофе и воском для мебели. Вернон Дурсль уже прятался за своей любимой газетой, его багровое лицо было видно лишь частично. Петунья нервно перебирала край своего фартука. Когда Гарри спустился с сумкой, она метнулась к нему, словно боясь, что он исчезнет раньше времени.

— Курточку, дорогой, не забудь курточку, — засуетилась она, снимая темно-синюю куртку с вешалки. Ее руки дрожали, когда она помогла ему надеть ее, старательно застегивая молнию до самого верха, поправляя воротник. — Там же, наверное, сырость, сквозняки… — ее голос прервался. Она вдруг подняла руку и нежно, почти робко, провела ладонью по его вечно непослушным волосам, пытаясь пригладить одну особо строптивую прядь. Ее глаза блестели подозрительно влажно. — Береги себя, Гарри. Пожалуйста. Учись хорошо. И… будь осторожен с этим… всем.

— Петунья, — пророкотал Вернон из-за газеты, не опуская ее. — Он же не навсегда уходит. Всего на месяц. Не делай из этого трагедию. — Газета слегка опустилась, открыв один его глаз, смотрящий на Гарри строго. — Давай, парень. Учись лучше. Выучишься — будешь себе хозяин. Главное — голову не теряй и… контракт соблюдай. — Это было почти напутствие.

— Постараюсь, дядя Вернон, — кивнул Гарри, ловя взгляд Петуньи. Он видел, как она сжимает губы, сдерживая слезы. "Береги себя". Эти слова, сказанные дрогнувшим голосом, значили больше, чем все формальности Контракта. — Спасибо за все. За печенье, носки… за все. — Ему вдруг стало комом в горле.

Петунья кивнула, быстро вытирая тыльной стороной ладони уголок глаза.

— Иди, иди, а то опоздаешь. Он же не любит ждать, твой… профессор.

Гарри взвалил сумку на плечо, открыл дверь. Холодный, влажный воздух ударил в лицо. Он вышел, не оглядываясь, но чувствовал их взгляды в спину: Петуньи — тревожный и полный любви, Вернона — оценивающий из-за занавески, Дадли — возможно, смотревший сверху из окна своей комнаты. Ради этого чувства, этой хрупкой крепости, он и надевал ледяную маску. Ради этого он вернется.

Переулок был пуст и мрачен. Ветер гнал по асфальту обрывки газет и целлофановые пакеты. Гарри поставил сумку на мокрую землю у стены. Минуты тянулись медленно. Он замерз. Мысль о теплой кухне, запахе бекона и смехе Дадли была почти физически болезненной.

Воздух перед ним содрогнулся беззвучно, как будто гигантская невидимая струна была резко щипнута. И он появился. Северус Снейп. Черная мантия, черные волосы, лицо, высеченное из самого мрачного мрамора Хогвартса. Ни вспышки, ни звука. Просто был пустой переулок — и вот он стоит, сканируя окрестности змеиным взглядом, который тут же упал на Гарри.

— Пунктуальность, Поттер, — произнес Снейп ледяным тоном, который, казалось, понизил температуру воздуха еще на пару градусов. — Единственное твое достоинство сегодня. Или тебя так тянет назад в сырость подземелий, что ты примчался сломя голову?

Гарри поднял сумку, позволив себе легкую, почти дерзкую ухмылку.

— О, профессор, вы недооцениваете мою любовь к вашим гостеприимным каменным стенам и ароматам вашей лаборатории, — парировал он, подходя. — Я просто боялся, что если замешкаюсь, вы решите сэкономить на аппарировании и отправите меня обратно в камине. А там, знаете ли, высок риск приземлиться лицом или угодить в кочергу. Опозорить ваш безупречный вкус в глазах Малфоев своим видом? Не могу себе такого позволить. Предпочел стать "падающей звездой" по расписанию.

Снейп не удостоил его шутку даже фырканьем. Он лишь измерил Гарри взглядом — от по-прежнему строптивых волос до носков, торчащих из-под джинсов, — и его тонкие губы сжались в еще более тонкую линию. Однако в его черных глазах не вспыхнуло привычного гнева. Было лишь холодное, почти привычное раздражение и… тень усталости. Он уже привык к этому тону, к этой дерзости вне стен подземелья и особняков. Это была часть сделки, часть его "инвестиции" — колючий, неудобный ребёнок с острым языком.

— Остроумие — последнее прибежище глупцов, Поттер, — процедил он, но без настоящей злобы. Это был автоматический ответ, ритуал. — И если бы твои усилия по "не опозорить" меня равнялись усилиям по острословию, возможно, ты бы уже освоил элементарный контроль над выражением своего лица. — Он резко протянул руку. — Дай сумку. Аппарируем.

Гарри передал ему сумку с печеньем. Снейп взял ее, как берут что-то потенциально заразное, но без лишних комментариев. Его длинные пальцы сомкнулись вокруг запястья Гарри — холодное, цепкое прикосновение.

— Не дыши, не думай, не дергайся, — бросил Снейп привычную инструкцию, уже сосредоточившись. Его черные глаза стали абсолютно пустыми, готовыми к сжатию пространства.

Гарри успел лишь вдохнуть напоследок запах мокрого асфальта и далекого маггловского кофе из открытого окна дома №4, ощутить последний намек на тепло и безопасность...

Мир сжался до точки, исчезнув в немыслимом давлении.

* * *

Холодная сырость подземелий обволакивала их, как саван, когда Снейп и Гарри вошли в сумрачный коридор, ведущий к личным покоям профессора. Запах горьких трав и влажного камня сменился еще более густым ароматом консервированной тьмы и редких ингредиентов. Снейп беззвучно провел рукой перед дубовой дверью — щелчок замка прозвучал гулко. Он распахнул дверь, жестом, полным презрительного гостеприимства, впуская Гарри первым.

И Гарри замер на пороге.

В кресле у слабо тлеющего камина, где обычно царила лишь аскетичная пустота или тень самого Снейпа, восседал Люциус Малфой. Он не грелся у огня. Он занимал пространство, его платиновые волосы казались единственным источником света в мрачной комнате. Длинные пальцы покоились на набалдашнике трости. Его изысканный костюм и безупречная осанка были диссонансом среди стеллажей с пузырьками, сушеными жабьими лапками и мрачными фолиантами.

— Северус, — голос Люциуса был гладким, как полированный агат. Его серые глаза медленно поднялись от пламени и скользнули по Гарри, оценивающе, будто проверяя качество ткани на новом костюме. — И наш юный... протеже. Возвращаетесь с пополнения запасов терпения в маггловском мире? Или просто наслаждались прелестями вечернего аппарирования? Не слишком ли поздний час для таких... экскурсий? — Вопрос повис в воздухе, легкий, но с острым шипом.

Маска, теплая от прощания с Дурслями, резко похолодела. Гарри заставил уголки губ приподняться на тот самый, отработанный миллиметр. Пустота в глазах? Она дрогнула, как вода под первым ударом весла. Внутри сжалось: Он знает о магглах. Знает, что я там был.

— Мистер Малфой, — голос Гарри звучал ровно, вежливо, лишенным бархата, но и без трещин. — Пунктуальность, как известно, — он чуть повернул голову в сторону Снейпа, — королевское достоинство. А поздний час... — легчайшая, едва уловимая нотка сарказма, — ...видимо, придает визитам особую... значимость? Или вы просто скучали по атмосфере подземелий в своем светлом Мэноре?

Снейп замер за спиной Люциуса. Его черные глаза, устремленные на Гарри, метнули молниеносную искру предупреждения.Сдержись. Контроль.

Люциус небрежно махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху.

— Значимость, атмосфера... Мило. Драко, между прочим, не на шутку воодушевлен вашими совместными... полетами. — Он произнес это слово с легкой, язвительной интонацией. — Уверяет, что ты — природный дар. Любопытно. Ни один ребёнок с первого раза не будет держаться так хорошо. Где же ты умудрялся практиковаться до этого? В тех самых... маггловских кварталах? На местных пустырях, среди ржавых машин и битого стекла? — Его взгляд, холодный и аналитический, впился в Гарри, выискивая любую микрореакцию на уничижительное описание мира, который Гарри защищал.

Давление нарастало. Маска требовала усилий. Гарри держал руки спокойно сложенными, взгляд устремленным в точку на каменной кладке за Люциусом. Считай трещины. Дыши.

— Вы обеспечили... подходящую локацию. Без помех. И без битого стекла. — Он добавил последнее с едва заметным ударением, парируя укол.

— Подходящую локацию, — повторил Люциус, наслаждаясь звучанием слов. Он медленно поднялся, опираясь на трость, и сделал несколько шагов к Гарри. Его тень легла на мальчика. — Знаешь, Гарри, меня всегда занимал парадокс твоего положения. Вскормленный магглами, но столь... восприимчивый к истинной магии. — Он остановился в шаге. — Драко говорит, ты схватываешь все на лету. Буквально. Но вот вопрос: эти магглы... что растили тебя... Они хоть понимали, что в их руках? Или ты был для них просто... обузой? Еще одной голодной пастью? Они ведь не любят лишних расходов, эти люди из грязи. — Его голос стал тише, ядовитее. Он не знал о Дурслях, но бил в самую больную точку — в страх Гарри, что его любовь к Дурслям может быть невзаимной, что их забота — лишь долг.

Удар пришелся точно в цель. Гарри почувствовал, как ярость и защитная дрожь пробивают ледяной панцирь маски. Он увидел лицо Петуньи с влажными глазами, услышал бас Вернона: "Учись лучше". Увидел Дадли, бережно хранящего коробку от шоколадной лягушки. И этот... этот аристократ смел сомневаться в их чувствах? Сводить все к деньгам и обузе?!

— Они... — голос Гарри дрогнул, маска треснула, обнажая кипящую под ней боль и гнев. Он больше не смотрел в точку. Его зеленые глаза, полные огня, впились в серые глаза Люциуса. — Они дали мне больше, чем... — он задыхался, пытаясь сдержать крик, найти слова, которые не выдадут, но защитят.

— Люциус! — Голос Снейпа прозвучал резко, как щелчок бича. Он шагнул вперед, его черная фигура вклинилась между Гарри и Люциусом. — Достаточно. Цель достигнута. Проверка на прочность — это одно, но ты опускаешься до дешевых инсинуаций о том, чего не знаешь. Урок окончен. — В его тоне была не просто формальность. Было ледяное раздражение, граничащее с гневом. Он спланировал провокацию, но Люциус вышел за рамки.

Слова "урок окончен" стали последней каплей. Они не просто остановили Люциуса — они подтвердили Гарри, что вся эта мерзкая сцена, этот допрос, эти ядовитые намеки — были всего лишь... уроком. Спектаклем, поставленным для проверки его выдержки. Его боль, его ярость, его святыня — Дурсли — были просто... учебным материалом.

— УРОК?! — Гарри выкрикнул, и его голос сорвался в пронзительный, истеричный смех, полный горечи и предательства. Он отпрянул от обоих, его взгляд метался между Снейпом и Люциусом, полный немого обвинения. — Вы... вы оба... вы думаете, это ШОУ?! Что моя жизнь, мои... мои чувства — это ваше ПОЛЕ ДЛЯ ЭКСПЕРИМЕНТОВ?! Чтобы проверить, как хорошо я научился не чувствовать?! Я... — Он задыхался, слезы унижения и ярости жгли глаза. — Я зря вообще... зря старался! Зря верил, что хоть что-то здесь настоящее! Вы просто... два паука, плетущих паутину из ЧУЖОЙ БОЛИ!

Он резко развернулся, ослепленный гневом. Его рука дернулась, смахнув стоявшую на краю стола Снейпа пустую, но старинную хрустальную мензурку. Звон разбившегося хрусталя прокатился по кабинету — резкий, пронзительный, как вопль.

— Поттер! — рявкнул Снейп, но его голос утонул в грохоте распахиваемой двери.

Гарри уже вылетел в темный коридор. Его шаги, тяжелые и сбивчивые, гулко отдавались по каменным плитам, смешиваясь с прерывистыми всхлипами ярости и унижения. Он бежал, не видя пути, лишь бы подальше от этого логова манипуляторов.

В кабинете воцарилась тишина, тяжелая и неловкая, нарушаемая лишь потрескиванием углей. Люциус смотрел на осколки хрусталя, сверкающие на полу. На его губах играла привычная полупрезрительная улыбка, но в глазах не было прежнего удовлетворения. Было что-то... недоуменное.

— Интенсивная реакция, — произнес он наконец, поворачиваясь к Снейпу. — Твой "гладкий камень" все же имеет весьма... острые грани. Или, скорее, трещины.

Снейп стоял, глядя в пустой дверной проем. Его лицо было маской, но в напряженной линии плеч, в белизне костяшек пальцев, сжатых в кулаки за спиной, читалось нечто большее, чем гнев. Раздражение? Да. Но и... досадливое осознание провала.

— Он не просто разбил мензурку, Люциус, — глухо проговорил Снейп, не отрывая взгляда от темноты коридора. — Он разбил контроль. До основания. И это... — он резко обернулся, его черные глаза встретились с холодным взглядом Малфоя, — ...было излишне. Ты зашел слишком далеко с магглами. Мы перегнули палку. Теперь вместо отточенной маски мы имеем разъяренного ребёнка, который может наломать дров. Или наговорить лишнего.

В его голосе звучало редкое, но отчетливое раздражение, направленное не только на Гарри, но и на союзника. План был проверкой. Но Люциус, как всегда, решил подлить яду в эксперимент, и теперь результат был горьким и непредсказуемым. Разбитый хрусталь был лишь символом треснувшей, пусть и на время, их хладнокровной стратегии

Гарри мчался по бесконечному, сырому коридору подземелий, как загнанный зверь. Камни стен сливались в темную полосу, потолок давил низкими сводами. Отголоски его собственных шагов — гулких, сбивчивых — смешивались со стуком сердца в висках и прерывистыми всхлипами, которые он пытался заглушить. Ярость жгла изнутри, смешиваясь с ледяным ужасом: Они знали. Это был спектакль. Моя боль — их развлечение. Осколки хрусталя из покоев Снейпа звенели в его памяти, как злобный смех.

Он свернул за угол, выбежав в более широкий, чуть менее мрачный коридор где-то на уровне главных этажей замка. И замер, будто врезавшись в невидимую стену.

Вдалеке, у высокого окна, залитого лунным светом, шли двое. Джеймс Поттер, его волосы весело торчали во все стороны, он что-то оживленно рассказывал, размахивая руками. Лили Поттер, ее рыжие волосы сияли в лунном свете, словно пламя, смеялась, прикрывая рот рукой. Они шли, легко касаясь друг друга, погруженные в свой маленький, сияющий мир. Мир, в котором не было места брошенному сыну.

Гарри почувствовал, как все внутри него — ярость, обида, унижение — сжалось в один белый, раскаленный шар боли. Он уже сделал шаг вперед, рот открылся, чтобы выкрикнуть все, что клокотало годами: Смотрите! Вот он я! Ваш сын! Тот, кого вы выбросили, как мусор! Почему?! За что?! Посмотрите на меня!

— Иногда, — прозвучал мягкий, задумчивый голос совсем рядом, — самые глубокие раны наносят не враги, а те, кто, по нашему мнению, должен был беречь нас от всех ран. И исцелить их может только понимание, что боль — это не цепь, а ключ.

Гарри вздрогнул, резко обернувшись. Альбус Дамблдор стоял в тени арочного прохода, словно возник из самого камня замка. Его длинные серебряные волосы и борода светились в полумраке, голубые глаза за полукруглыми очками смотрели на Гарри не с осуждением, а с тихой, бездонной печалью и… пониманием. Он не улыбался. Он просто был.

Гарри сглотнул ком в горле. Крик замер на губах. Он смотрел на Дамблдора, на этого старика, чья мудрость казалась такой далекой от его собственной ярости. Слова о ранах и ключах прозвучали как эхо его собственных мыслей, но… спокойнее. Глубже.

— Поругался с профессором Снейпом? — спросил Дамблдор мягко, делая шаг из тени. Его взгляд скользнул в сторону удаляющихся фигур Поттеров, затем вернулся к Гарри. В его глазах не было любопытства, только внимание.

— Он… они… — Гарри задыхался, чувствуя, как слезы снова подступают, смешиваясь с гневом. — Они все… все одно и то же! Играют! Используют! Снейп… он устроил целый спектакль с Малфоем! Проверял мою "маску"! Подсовывал гадости про… про тех, кто мне дорог! А потом сказал, что это просто "урок"! — Его голос срывался. — Как они! Как мои… — он кивнул в сторону уже почти скрывшихся за поворотом Поттеров, — …родители! Они тоже поиграли в семью, а потом выбросили меня, когда стало страшно! Ничем не лучше! Все они… все хотят что-то сломать во мне или использовать!

Дамблдор не перебивал. Он слушал, его лицо оставалось серьезным, лишь легкая складка печали легла между бровей. Когда поток слов Гарри иссяк, перейдя в прерывистое дыхание, старый волшебник поднял руку в умиротворяющем жесте.

— Гарри, — его голос был тихим, но обладал странной силой успокоить бурю, — позволь мне сказать кое-что в защиту Северуса. Его методы… — Дамблдор слегка покачал головой, — …часто жестоки. Неоправданно жестоки. Он видит мир сквозь призму тьмы, и его стремление к контролю над тобой рождено страхом. Страхом перед тем, что он видит в тебе, страхом за тебя, и перед тем, кем ты можешь стать. Он пытается… по-своему… оградить мир и тебя самого от худшего. Ошибочно? Да. Жестоко? Несомненно. Но его мотив — не игра. Это отчаянная попытка предотвратить катастрофу, как он ее понимает.

— Оградить? — Гарри фыркнул, и в его голосе зазвучал знакомый, горький сарказм, возвращая ему хоть тень самообладания. — Чудесный способ. Научить лгать, не чувствовать, ненавидеть все, что делает меня человеком? Превратить в такой же холодный камень, как он сам? Да, профессор, прекрасная защита. От всего живого. От самого себя. Прямо скажем, методы Снейпа — это более гуманная версия пытки. Разница лишь в инструментах.

Дамблдор не стал спорить с сарказмом. Тень улыбки тронула его губы, но глаза оставались печальными.

— Ты обладаешь проницательностью, не по годам, Гарри, — заметил он. — И я не стану оправдывать неоправдываемое. Я лишь прошу увидеть мотив за методом. Увидеть человека за стеной. Это не значит принять его методы. Это значит понять поле боя. — Он сделал паузу, его взгляд стал более сосредоточенным. — Твоя боль, твой гнев… они справедливы. И то, что произошло сегодня — несправедливо и жестоко. Но позволить им управлять тобой сейчас… — он кивнул в сторону, где скрылись Поттеры, — …или делать поспешные выводы… может быть опасно. Для тебя самого.

Дамблдор выдержал паузу, давая словам проникнуть сквозь туман гнева и обиды. Лунный свет падал на его фигуру, делая его похожим на древнего мудреца из сказки.

— Пойдем со мной, Гарри, — предложил он наконец, его голос снова стал мягким. — В мой кабинет. Там тихо. Там есть лимонные леденцы и чай. И там можно поговорить. Не как директору с учеником. А как… двум людям, которые столкнулись с несправедливостью этого мира. Без спектаклей. Без уроков контроля. Просто поговорить. Хочешь?

Он не протянул руку, не сделал приглашающего жеста. Он просто стоял, предлагая тихую гавань посреди бушующего моря эмоций Гарри. Альтернативу бегу в темноту или взрыву ярости перед теми, кто его предал. Предлагая не оправдания, а просто… разговор. Без масок.