Пусть к небу взлетит пламя (джен)

«Боги дарят щедро, порой щедрее, чем мы того заслуживаем. На все их святая воля, ибо у них есть свой промысл о каждом человеке, пускай он неведом нам. Принять волю богов, отбросив собственную, значит одержать величайшую победу, на которую способен поистине сильный духом человек».

Из летописи Арвокаса Кельма

После падения Туаты стало бессмысленно воевать дальше. Треас вновь взмолился о мире, уже без всяких условий. Он получил внешний мир, однако окончательно пошатнул свой собственный престол. Ибо отнюдь не все его приближенные были им довольны и теперь, после гибели влиятельного Овари Шимо, готовились сами поставить князю свои условия.

Лишь по окончании этой долгой войны княжна Анери поняла, какой нелегкий труд ей теперь предстоит. Каждая золотая и серебряная монета, вырученная за каждый камень княжеской сокровищницы, ради сохранения которой пришлось понести столько трудов и пролить столько крови, своей и чужой, будет использована с толком.

Анери вновь вернулась в Исинду, под родной кров. Казалось, ничего не изменилось — и все изменилось. Изменилась она сама. Отныне она — правительница Андары, и она готова была принять на свои плечи это нелегкое бремя. Но не раз и не два в душу ей закрадывались сомнения.

Фейран.

За свои заслуги он получил звание старшего воеводы, заняв место погибшего четыре месяца назад Кольмаса. Его верный друг и спутник Вегар из дома Сейне был произведен в сотники княжеской стражи. Анери не сомневалась, что оба они продолжат служить ей так же, как служили прежде. И все же сомнения не уходили. Обретенная любовь и суровый долг боролись в ее душе, точно лютые враги, и было ясно, что победит.

Нет. Им никогда не соединиться. Она из княжеского дома, он — хотя и благородный дворянин, воевода, но все-таки ниже ее по рождению. Законы неумолимы, и их не преступить никак. Если бы только она не была княжной! Но таков ее долг, ее путь, завещанный отцом-князем, и она не смеет свернуть с этого пути. Все выходит совсем как в ту страшную ночь допроса в Туате, которую Анери не любила вспоминать: ей остается лишь смотреть и мучиться оттого, что она не в силах что-то изменить.

Анери старалась отыскать забвение в трудах. Исинда кипела жизнью: купцы из Ларока и Расты щедро отсыпали золото за алмазы и рубины, грохотали телеги с лесом и камнем, суетились зодчие, а те, чьи дома уцелели при захвате столицы, вернулись в них. Осень, несмотря ни на что, оказалась щедрой по милости Тэ-Тамау, а чужеземные посланцы перестали быть диковиной. Правда, Анери не могли не тревожить те речи, что они вели. Чуть ли не каждый второй просил от имени своего государя руки андарианской княжны.

«Слетелись, точно воронье на падаль», — мысленно сокрушалась Анери. Казалось, ее придворные тревожатся не меньше — прежде всего о том, как бы она не решилась принять чье-нибудь предложение. Откуда им было знать, что она ни за что не примет ничье?

Дни стояли теплые, и деревья не спешили расставаться со своим пожелтевшим убором. В кои-то веки правительнице Андары выпало не слишком много дневных трудов, чем она не преминула воспользоваться. Набросив поверх наряда из серебряной квиннийской парчи еще один, из плотного голубого шелка, Анери вышла на крыльцо.

Сколько раз стояла она здесь с отцом или матерью, а порой — с обоими и отвечала на поклоны воинов и слуг. Теперь же она одна, и все кланяются лишь ей. Анери обвела взглядом мощеную камнем широкую площадь, внимание ее привлекли голоса воинов и звон оружия. Среди этого шума, что с детства заставлял трепетать ее сердце, она различила голос Фейрана.

Удивительно: с самого побега из Туаты им ни разу не довелось просто поговорить с глазу на глаз. Быть может, посчастливится сегодня? Анери сама еще не знала, что скажет ему или что хочет услышать, но это не имело значения. Ловя на себе почтительные и восхищенные взгляды, слегка щурясь от сияния парчи, Анери зашагала к воинам. Радостно ей было увидеть там еще несколько знакомых лиц.

Норо, подстриженный и одетый, как подобает младшему разведчику княжеского войска, озадаченно потирал ушибленную руку.

— Эх, зря я надеялся, не выйдет из меня настоящего воина, — посетовал он и оглянулся на своего недавнего противника в учебном бою — паренька на год-два постарше. — Да и сложно все так. Там кого-то неправильно назовешь, здесь не поклонишься — и сразу выдерут.

Стоящие рядом Фейран и Вегар с усмешкой переглянулись.

— Не преувеличивай, — сказал воевода, — и не жалуйся. Все когда-то учились, и не все — так быстро, как ты. Ума тебе не занимать, так что ты без труда запомнишь все, что нужно.

— А ведь мне труднее, чем тебе, братец, — громко напомнил о себе Палло, который крутился тут же.

Он был весьма доволен своим новым положением: его определили в помощники одному из конюхов, и после нескольких неудач работа у него пошла на лад. Да и лошади его полюбили и всегда приветствовали радостным ржанием, как только парень входил в стойло.

— Просто непривычно как-то, — пояснил слегка покрасневший Норо. — Мы столько пережили вместе, и вы для нас стали настоящими друзьями, а теперь…

— И теперь остались друзьями, — мягко прервала Анери, подходя ближе.

Воины поклонились, Норо и Палло последовали их примеру — уже изящнее, чем раньше. А княжна продолжила:

— Пускай в нашей жизни многое изменилось и еще изменится, надеюсь, хотя бы этот дар богов мы сбережем. Просто теперь каждый из нас стал тем, кем должен быть, и вы тоже. И вести себя мы должны тоже так, как подобает, — даже если это нелегко.

Она умолкла, но улыбка ее говорила громче любых слов. Фейран вновь поклонился и, отвернувшись на миг, отпустил усталых воинов на отдых. Когда он вновь повернулся, княжна знаком велела ему следовать за собой. Вместе они направились к дворцовому саду и вскоре скрылись из вида.

Норо и Палло глядели им вслед. По их мнению, воевода с княжной и раньше, во время путешествия, казались удивительно красивой парой — чего стоит один только праздник небесного ока в Кастроне и огромный костер! А теперь они вообще просто загляденье. Что и не замедлил сказать старший брат:

— Какие же они красивые, правда… — Палло утер нос рукавом и прибавил: — Почему бы им не пожениться?

— А с чего ты взял, что они хотят пожениться? — спросил Норо.

— Хотят, — сказал Вегар и потрепал по стриженой макушке Палло. — А ты и вправду умеешь увидеть суть. — С горечью он прибавил, немало изумив братьев: — Очень хотят, да не могут. Несправедливо, правда? Люди предназначены друг другу самими богами, но человеческий закон мешает им, и они не преступят его — ни он, ни она. Разве что случится какое-нибудь чудо.

* * *

Дворцовый сад Исинды, полный тени и благоухания, дарил усладу телу и мирный отдых душе. Покойная княгиня Палади когда-то посвятила ему немало трудов, искренне сетуя, что дочь не желает разделять их. Хотя война и осада оставили на нем свои отпечатки, искусные садовники из Расты, выписанные княжной, сумели не только вернуть былую красоту, но и приумножить ее. Туда, в сад, и держали путь Фейран и Анери.

Молча шли они рядом. С той самой ночи в Туате, когда они открылись друг другу, за все минувшие месяцы войны с их уст ни разу не сорвалось ни единого слова любви. Они вместе решали на военных советах, как и где вести битвы, вместе сражались, разделяли тяготы походной жизни, но были и оставались правительницей и воеводой, хотя порой будто сожалели об этом, как и о своем молчании. Молчание же делалось невыносимым. Но мысль о том, чтобы вновь нарушить его, страшила, словно прыжок в бездонную пропасть.

Кудрявый золотистый клен, гордость княжеского сада, давал достаточно тени, чтобы никто не мог ни увидеть их, ни подслушать. Ветер колыхнул длинные подвески на венце Анери, и она решилась заговорить.

— Мы не сможем так жить, Фейран, — сказала она, обернувшись к нему. — Жить друг без друга, словно ничего не произошло. Но придется…

— Если бы я мог! — Воевода остановился, сжав кулаки, и медленно отвернулся с тяжким вздохом. — Нет. Видно, небесный владыка еще не закончил испытывать нас. И вы правы, госпожа, нам придется выдержать это испытание до конца. Что изменилось? Мы признались в том, что несли в себе много лет и продолжим нести. Мне, как и прежде, будет довольно служить вам, не помышляя и не прося о большем.

Слова эти обожгли Анери огнем, тем самым, что пылал в ней в ночь праздника небесного ока. У нее перехватило горло, едва не подкосились ноги. С трудом сглотнув, она тихо произнесла:

— А если бы ты попросил? — Анери положила руки на грудь Фейрану. — Неужели ты думаешь, что я отказала бы тебе? — Приблизившись к нему, она закончила шепотом: — Что я откажу тебе?

— Знаю, что не откажете, госпожа, — честно ответил Фейран.

Он взял ее за плечи, но не пытался привлечь к себе. Анери невольно отстранилась, хотя поняла по его прерывистому дыханию и румянцу на щеках, что и в нем горит тот же огонь, что ее близость волнует его. Несколько раз Фейран глубоко вздохнул и, победив телесный порыв, продолжил:

— Но такой уж я человек, госпожа моя Анери: мне нужно или все, или ничего. Я не желаю довольствоваться тайными свиданиями, прятаться от всех, словно вор в ночи, лицемерить и лгать. Кроме того, рано или поздно об этом узнают, и нас осудят — вполне справедливо. Кто мы? Вы — правительница Андары, образец для всех ваших подданных. Мне же подобает быть образцом для моих воинов. Для того же Норо. Да, я люблю вас и буду любить, пока бьется мое сердце. И я скорее умру, чем дам повод бросить на вас хотя бы тень гнусного подозрения. Пусть лучше разобьются наши сердца, чем наша честь. Разве что боги укажут нам иной путь.

— Тогда я стану молить их об этом, — шепнула в ответ Анери, смаргивая слезы горькой радости и гордости за любимого. Как бы ни были суровы его слова, она не ждала от него иных. Да и он бы не произнес иных — иначе не был бы собой.

В порыве чувств Анери прижалась головой к груди Фейрана и подняла на него счастливый взор. Его медно-рыжие волосы вновь отросли почти до плеч, на лице появились новые шрамы, но никогда прежде, даже в молодости, он не казался ей столь прекрасным. Сам же он молча смотрел на нее: не как смертный на богиню, а как влюбленный — на дорогую ему женщину.

— Знаешь, — продолжила Анери, — что я загадала тогда, на празднике, когда жгли костры? Я загадала: пусть небесный владыка и его око-солнце пошлют мне ответ, любишь ли ты меня так же, как я тебя. Мое желание сбылось, и очень скоро, как видишь.

Анери с улыбкой взяла его за руку. Фейран улыбнулся в ответ, но лицо его тотчас застыло: во время допроса в Туате ему выбили два зуба слева, и он стыдился этого при княжне.

— Нет, прошу тебя, улыбнись мне. — Женским чутьем она угадала причину. — Когда же ты поймешь: мне все равно, сколько шрамов у тебя на теле. Ты — воин. И ты дорог мне таким, каков ты есть. Знаю, ты считаешь себя недостойным меня, но на самом деле я тебя недостойна. Каждая твоя рана — это награда за доблесть. Кроме того, — Анери лукаво прищурилась и коснулась левой щеки, на которой виднелся едва заметный след от царапины, нанесенной стрелой в ночь бегства, — я теперь такая же, как ты.

— Вы прекрасны, госпожа, и всегда будете прекрасны, — в порыве произнес Фейран и сжал ее руку в своих. — Больше я не страшусь таких слов. Мне кажется, я никогда не устану повторять их вам.

— А я не устану слушать, — подхватила Анери. — Ты по-прежнему защищаешь меня — теперь уже от меня самой. Ты старше и мудрее меня, Фейран, и я сама не знаю, за что боги даровали мне такое счастье — такого человека, как ты.

Фейран улыбнулся, уже не стыдясь, и поднес к губам ее руку.

— Вы сейчас вспоминали ночь праздника в Кастроне, — сказал он. — А я тогда загадал: пусть небесный владыка пошлет вам победу — и укажет нам наше будущее. Мое желание пока сбылось лишь наполовину, но я умею ждать и буду ждать столько, сколько потребуется, госпожа моя Анери. И если случится невероятное… — Фейран глубоко вздохнул, — дом Ордет почтет за честь принять под свой кров деву из дома Кельма. — Он помолчал и вновь поцеловал ей руку. — А я почту за величайшую радость.

— Мой отец-князь отдал меня тебе, ты помнишь? — Голубые глаза Анери засияли: уже дважды Фейран назвал ее так, как обычно муж величал жену. — Он благословил нас перед смертью, и он бы ни за что не отказал нам, будь он жив. Поэтому да будет на все воля богов.

И боги явили свою волю. Ибо скорее сбываются желания у тех, кто примирился с неизбежным и готов принять любой божественный промысл. Но никогда не угадаешь, кого или что боги изберут своим орудием.

* * *

— И вы смеете говорить мне это? — проронила княжна — без гнева, даже без удивления. Скорее, с долей печали и крохотной щепоткой обиды.

— Да, госпожа. Старейшие дома Андары сказали свое слово. Народ не желает видеть на княжеском престоле женщину.

— Народ… — не сдержался воевода Эделлин. — Думается мне, кто-то другой.

Все военачальники дружно переглянулись, намереваясь сражаться до конца за свою победоносную госпожу. Но дворяне из крупнейших невоинских домов Андары не собирались уступать. Они выстроились в ряд перед престолом, на котором восседала княжна. Сама же она могла бы угадать почти слово в слово заранее заготовленную для нее речь.

Слушая эту речь, княжна с трудом унимала сердце, колотящееся в груди — вовсе не от гнева или возмущения.

— Что вы, воины, понимаете в управлении страной? — продолжил говоривший. — Ваше дело — сражаться, когда идет война, и в последней войне все вы достойно проявили себя. Однако в вопросах мира лучше передать бразды правления в руки тех, кто в силах справиться с этим. Вы, госпожа, — воин, но не правитель. Желаете ли вы, чтобы из-за вас начались волнения в без того разоренной стране? Или желаете с помощью своих преданных воевод покарать всех недовольных и начать рубить головы и правым, и виноватым? Вы еще так юны, госпожа, и вы женщина. А женщина, увы, руководствуется голосом сердца в гораздо большей степени, нежели голосом разума. Вспомните, как вы не желали заключать мир с Ботаром, пока не свершили свою личную месть. Кроме того, что означает женщина на престоле? То, что мы уже видим: толпы женихов из соседних земель, жаждущие заполучить наше княжество! Пока вы вели себя мудро и отказывали просителям, но рано или поздно вы пожелаете выйти замуж, и никто не будет вправе отговорить вас. И к чему приведет такое замужество, госпожа? Нет, мы вовсе не умаляем ваших заслуг перед Андарой. Мы лишь хотим…

— Хотите сказать, что я сделала свое дело и больше не нужна вам, — произнесла княжна с тем выражением, с каким когда-то говорил покойный князь Анапар. На несколько мгновений она задумалась, и на губах ее мелькнула таинственная улыбка. — Да будет так. Я не пойду против голоса… моего народа, буде он полагает, что вправе указывать мне, — закончила она с тенью издевки. — Но преемника себе я изберу сама, как велит обычай. Поверьте, они мне известны.

Итак, свершилось то, чего она давно опасалась, о чем предупреждали ее князь Тельфен и многие другие. Но княжна сама подивилась тому, что почти не ощущает обиды, — наоборот, ее переполняла неистовая радость. «Боги мне свидетели, я несла бы это бремя с честью до конца моих дней! — воскликнула мысленно княжна. — Если же им угодно освободить меня, даже ценой мнимого унижения, пусть. Видно, мне судьбой уготовано иное служение, понести которое мне будет легче — и радостнее».

— Народ Андары издревле подчинялся дому Кельма, госпожа, — поспешили напомнить ей. — И не вам менять древние обычаи.

— Я не собиралась ничего менять, — ответила княжна, улыбаясь почти торжествующе. — И я знаю среди мужчин дома Кельма того, кто достоин занять княжеский престол — гораздо более достоин, чем я. Если же вы не примете его, — жестко прибавила она, увидев, что ей собираются возразить, — пусть небесный владыка и мать-земля покарают вас за своеволие.

* * *

Энемас Кельма склонился над пергаментом, на котором старательно выводил безупречные черные строки. Дописав страницу, он отложил перо, потянулся, слегка поморщился от боли в спине. Не стоит все-таки столько засиживаться за книгами и рукописями. И все же он не видел в своей жизни иного смысла.

Двоюродный племянник князя Анапара, Энемас был хром от рождения, что помешало ему сделаться воином. В детстве и отрочестве он страдал из-за этого. Сейчас же, достигнув тридцатилетнего возраста, радовался и благодарил небесного владыку. Его покойный отец, Бейлин, порой желал найти в царственном родиче-князе единомышленника, вместе посетовать на несправедливость богов, не подаривших им обоим достойных наследников. Но Анапар обожал свою единственную дочь. Энемаса же отец мало дарил своей любовью, зато невольно указал тот путь, который помог ему обрести себя.

Энемас благословлял тот миг, когда начал учиться грамоте. Книги и летописи дали ему многое, и еще больше он приобрел, когда открыл в себе дар писать. Он странствовал по всей Андаре, побывал даже в соседних княжествах — еще до начала войны, — и везде он слушал, смотрел и записывал. Он видел жизнь людей и задумывался о том, как помочь им. Оглядываясь на события минувших веков, Энемас задавался вопросом: отчего люди не желают извлекать уроки из ошибок прошлого? Он научился судить справедливо, и люди толпами шли к нему, прося помощи, совета или обычного человеческого участия. И никто из них не уходил обделенным.

Именно в таком человеке, как Энемас, княжна Анери видела своего преемника, князя Андары. Видела уже давно, с тех пор, как в голове ее мелькнули первые подозрения насчет собственной участи. Каково же было удивление Энемаса, когда она сама прибыла к нему, дабы сообщить об этом.

В сопровождении своих воевод княжна вошла в его покои, куда заботливая супруга Энемаса, Даруна, старалась не допускать никого, чтобы не отвлекать понапрасну от трудов мыслителя и летописца. Энемас едва успел отложить просохшую страницу в стопку других и поднялся навстречу троюродной сестре. Анери никогда не относилась к нему, как к убогому калеке, и позволила это сделать, сердечно ответив на объятия.

— Я рада видеть тебя, Энемас, — с улыбкой произнесла она после приветствия и коротких взаимных расспросов. — Жаль, что нам так редко доводится встречаться.

— И мне жаль, Анери… то есть госпожа, — поправился он.

Она сразу же нахмурилась.

— Перестань звать меня так. Я больше никому не госпожа — думаю, ты уже слышал об этом.

— Да, слышал. — Энемас вздохнул. — И не знаю, что сказать тебе. Воистину, неблагодарность — один из страшнейших людских пороков. Ты проливала кровь за свободу Андары, а теперь тебя просто…

— Нет, не просто, — перебила Анери: что удивительно, она вовсе не казалась возмущенной или оскорбленной. — Я затем и пришла к тебе. — Она обернулась к воеводам, что стояли молча, сверкая броней. — Клянитесь в верности новому князю!

Мгновение Энемас смотрел на сестру и лишь потом понял.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Да. — Анери улыбалась, но голос ее звучал твердо. — Ты из дома Кельма и ближайший мой родич, сын двоюродного брата моего отца-князя. Ты мудрый человек, ты многое знаешь — гораздо больше меня. И ты станешь добрым правителем для нашего народа.

У Энемаса закружилась голова. Не власти он обрадовался, но долгожданной возможности воплотить и применить с пользой свои обширные знания, совершить то, о чем он давно мечтал. И все же он возразил с долей смущения:

— Дворяне старейших домов не примут меня из-за того, что я — калека.

— Пусть только посмеют! — Глаза Анери сверкнули. — Ты ведь должен будешь править, а не сражаться — для этого у тебя есть верные люди. Но сейчас нам ни к чему воевать, слишком много народа погибло за последний год. Нам нужен не князь-воитель, а князь-собиратель. Пусть доблесть помогает выигрывать войны. Зато мудрость помогает не допускать их.

— Мы бы стояли за госпожу до конца, — сказал старший воевода Ордет, самый высокий из всех, со шрамом на лице, — но она права. Андаре сейчас нужен мир. Особенно внутренний.

Он первым преклонил колени и произнес положенные по обычаю слова. Его примеру последовали прочие военачальники. Один за другим они принесли Энемасу клятву верности, как своему князю и повелителю. А он молча принимал их обеты — и словно преображался с каждым произнесенным словом. Солнце засияло на его темных волосах, будто благословляя и венчая его на царство.

— Да будет так, — изрек новый князь. — Я принимаю ваши клятвы и княжеский престол. Не ради тебя, Анери, — ради всей Андары. Но что же теперь будет с тобой?

К его удивлению, Анери не ответила. Пока звучали слова клятв, она тоже стояла молча, не слишком стараясь скрыть радостную улыбку. Ибо говорить сейчас надлежало не ей.

Воевода Фейран Ордет вновь шагнул вперед, поклонился князю и взглянул на Анери. Та подошла к нему, все так же улыбаясь, и взяла его под руку.

— Простите меня, государь, — сказал воевода, — но я осмелюсь просить у вас, как у старшего из дома Кельма, руки госпожи Анери. Я люблю ее и смею верить, что взаимно. — Они переглянулись. — Сама она согласна стать моей женой, но на все ваша воля. — Новый поклон.

— Прошу тебя, брат-князь, — прибавила Анери, глаза ее сияли так, что ей не отказал бы в просьбе сам небесный владыка, — разреши мне выйти замуж за воеводу Фейрана из дома Ордет. Я отреклась от престола, и потомки мои не будут иметь на него никаких прав. Так позволь мне просто быть счастливой.

Молодой государь задумчиво глядел на них под едва слышное перешептывание военачальников. И улыбнулся — той самой своей улыбкой, которая так привлекала к нему людей.

— Отчего же не позволить? — сказал он в ответ.

* * *

— Клянусь служить Андаре до последнего дня своей жизни. Клянусь быть верным своему князю и не отступать от этой клятвы, что бы ни случилось…

Юный голос слегка задрожал. Норо быстро облизнул пересохшие губы, глубоко вздохнул и продолжил:

— И клянусь повиноваться моему господину и воеводе, да будет он свидетелем моей клятвы. Пусть благословит меня в моем начинании пресветлый небесный владыка Ва-Катоа, и дарует силы мать-земля Тэ-Тамау.

Норо закончил говорить и поднялся с колен. Руки его по-прежнему сжимали рукоять тяжелого меча, клинок которого лежал на ладонях Фейрана. Воевода принимал клятву мальчика согласно обычаю, и отныне Норо из Миниса не только считался настоящим воином Андары, но был обязан служить своему господину. У которого тоже имелись свои обязательства.

— Я принимаю твою клятву, Норо, — произнес в ответ Фейран, слегка улыбнулся ему и кивнул. — Можешь отпустить.

Норо не без труда разжал крепко стиснутые пальцы, немного помахал ими в воздухе, но замер и мысленно упрекнул себя: не пристало воину Андары такое глупое кривлянье. Пора уже взрослеть и учиться держаться с достоинством — тем более, когда есть у кого поучиться.

Они стояли во дворе родового имения дома Ордет. Припозднившаяся осень властно брала свое, хотя не спешила сменяться зимой. Хлопот было довольно и у слуг, и у воинов, но никто не суетился понапрасну. Занятые привычным трудом, люди не отвлекались на пустяки, словно их вел вперед единый порыв — и единая воля.

Теперь Норо, немало повидавшего за последние полгода, было не удивить каменными стенами, и все же он порой с изумлением оглядывался вокруг. В этом доме родился и вырос человек, который стал для него в какой-то мере вторым отцом и которому он отныне обязан служить. И в этом доме предстоит теперь жить ему самому. Хотя, если случится, не приведи боги, новая война или еще какая напасть, то о домах и покое придется вновь позабыть.

Меч с едва слышным лязгом вернулся в ножны, раздался тихий щелчок рукояти об оковку устья.

— И не просто принимаю, — прибавил Фейран. — Когда даешь слово, его нужно держать. Я обещал обучить тебя — и я тебя обучу.

Норо просиял, хотя стоило ему глянуть на могучего воеводу, радости вмиг поубавилось.

— Вы же из меня дух выбьете… — выдавил он.

— Я могу бить и вполсилы, и в четверть, — улыбнулся Фейран, — так что не бойся. Увы, иного способа обучиться воинским умениям нет. Но, — прибавил он, и лицо его словно преобразилось, — конечно же, я займусь этим не сейчас.

— Знаю, — кивнул Норо и тоже заулыбался. — Вам нынче не до того — перед свадьбой-то.

— Да…

Фейран по-отечески обнял его за плечи, и они вместе медленно зашагали по широкому двору. А воевода продолжил говорить, словно по-прежнему беседуя с Норо и при этом рассуждая сам в себе:

— Воистину, боги сотворили чудо, когда мы не ждали его и готовы были смириться с худшим. Но теперь… теперь я поверю во что угодно. Когда госпожу мою вынудили отречься от престола, все воеводы возмущались, и только я один молчал. Потому что в этот миг я думал не о благополучии Андары, но лишь о своем счастье.

— Вы его заслужили, — твердо сказал Норо. — Вы оба.

Фейран задумчиво кивнул. Взор его устремился к высоким окнам с резными наличниками, за которыми обитала сейчас, дожидаясь свадьбы, его любимая — вместе с его матерью, не помнящей себя от счастья, что упрямый сын на четвертом десятке привел наконец в дом невесту, да еще такую.

— Думаю, — ответил Фейран, — порой боги дарят нас своими милостями больше, чем мы того заслуживаем. Хотя им виднее. Они смотрят в сердца людей и знают, что мы с Анери вправду не смогли бы жить друг без друга. — Он остановился и посмотрел на Норо. — И вас с Палло они послали нам в добрый миг. Порознь мы бы все погибли.

— Угу, — хмыкнул по привычке Норо, но тут же поправился: — Наверное. Уж мы вдвоем точно бы погибли. — Он помолчал и оглянулся на дом. — Палло ведь тоже будет жить здесь?

— Конечно. Разве вас можно разлучать? Моя мать — женщина добрая, мудрая и в меру строгая. Она его быстро воспитает, как должно.

Норо вновь кивнул, хотя в глубине души усомнился. А потом покосился на своего спутника и подумал, что почтенная госпожа Ордет вправду знает толк в воспитании.