Час первый: Тол-Сирион. Битва песен (джен)

Лязг цепей в этом тёмном месте стал уже делом настолько привычным, что пребывающий в полудрёме Финдарато даже не обратил бы на него внимание, если бы не отдалённо звучавший голос Берена, провозгласивший будто бы сквозь вату:

— Никак несут обед.

— Гнуладефу нужна вода, — тотчас отозвался Эдрахил. Сквозь вязкость, владевшую его мыслями, Финдарато попытался вяло припомнить, меняли ли воду вчера или позавчера, в итоге просто принял к сведению, что совершенно потерялся в днях, и лишь предпринял попытку сесть прямо в коконе из одеял. Но дождался лишь того, что его придержала твёрдая рука.

— Куда ты? Лежи. Я сам принесу тебе и воды, и каши.

— Я отдам свою порцию, — как-то слишком быстро вставил Берен. Тот явно был сам не свой со вчерашнего дня, с тех пор как впервые увидел измождённого Песней государя, которого в камеру внесли едва ли не на руках. В качестве объяснения Эдрахил коротко поведал, что Финрод рискнул вызвать Саурона на новый Поединок чар и за это поплатился. В подробности Эдрахил вдаваться, разумеется, не стал. На Берена в тот момент и без того было страшно смотреть.

Финдарато слабо покачал головой: не испытывая особенных мук голода, а лишь испившую силы усталость, он не нуждался в дополнительной пище. Только в отдыхе.

Рыжий отсвет факела осветил закуток между камерами, затем был заслонён чьей-то тенью и, чуть шевельнув ресницами, Финдарато увидел над собой силуэт склонившегося Берена. За прошедшие недели волосы и борода адана заметно отросли, закрыв лоб и нижнюю часть лица. Тёмные глаза, смотрящие из-под скорбно сведённых бровей, отражали неяркий свет.

— Мне жаль, Ном. Так жаль, что я невольно стал причиной всех твоих страданий, — Берен медленно качал головой. — Я никогда не расплачусь с тобой за всю ту доброту… — адан прервался на полуслове, Финдарато хотел было окликнуть его по имени, но не успел: Берен вдруг стремительно поднялся на ноги и шагнул к решётке. Уже хорошо знакомые трое слуг под ленивым присмотром орка-тюремщика привычно принялись раздавать еду. Старик-адан черпал из ведра кашу, закутанная в шерстяную накидку немолодая женщина с сединой в волосах медленно обходила камеры вдоль решёток, подсовывая миски и раздавая хлеб. Юная черноглазая служанка в шали, накинутой поверх рубахи, и в длинной, до пола, юбке с фартуком тоже прошлась от одной решётке к другой, подливая воды из ведра в выставленные железные кувшины.

— Вода, — коротко напомнил Берену Эдрахил, после чего взял в руки подсунутые под прутья миски и отступил назад вглубь камеры к ложу Финдарато, чтобы помочь тому сесть. Берен взял кувшин, просунул его сквозь решётку, терпеливо дождался своей очереди, снова поставил наполненный кувшин на пол и расстроенно цокнул языком.

— Эй, красавица, — окликнул он девушку. — Глянь-ка, эта железка проржавел совсем, протекает. Эдак, за час вся вода в камень и уйдёт. С жажды помру.

Поддерживающий Финрода за плечи Эдрахил тотчас обернулся, нахмурился, бросил взволнованный взгляд на пол. Сопровождавший людей орк что-то пробурчал на своём наречии, девица ответила ему на том же языке, хотя куда более звонким голосом, отчего произносимые слова звучали менее неприятно для слуха. Она смело подошла к камере и попыталась заглянуть сквозь решётку.

— Что за беда случилась там у тебя, глупенький бродяжка?

— Течёт кувшин, как есть течёт, вода вся растекается. Помру ведь!

— Так уж сразу и помрёшь? — служанка рассмеялась, тряхнула непослушными кудрями, смешно, как-то по-детски приподнялась на цыпочках, пытаясь высмотреть в полумраке камеры растекающуюся по полу лужу.

— Так не один я тут! Эльфы эти всё и выпьют! А у меня жёнушка моя вдовушкой останется, малые детишки сиротками.

От этих странно прозвучавших лживых слов Финдарато недоумённо приподнял брови. Рядом с ним как-то внезапно напрягся Эдрахил. Служанка снова рассмеялась.

— Нет у тебя жены. И детишек тоже нет, обросший бродяжка, — она вдруг озадаченно примолкла и сделала ещё один крошечный шаг вперёд, произнося отчего-то удивлённо. — Хотя одна ведь свилась с тобой нитью…

Словно быстрая молния сквозь решётку мелькнула рука Берена, хватая служанку за ворот её рубахи и дёргая к себе, отчего девица лицом упала прямо на решётку, вскрикивая от боли. Пронзительно лязгнула цепь. Эдрахил резко вздрогнул, но быстро встать у него всё равно бы сейчас не получилось. Стряхнувший с себя оковы дрёмы Финрод смотрел на происходящее во все глаза. Каким-то образом Берен исхитрился высвободить свою левую руку из наручника кандалов. Цепь с ещё одетого на правое запястье наручника теперь туго обхватывала шею девушки и удерживалась за свободный конец правой же кистью Берена. Опешившая служанка попыталась высвободиться, ухватилась обеими руками за цепь, но Берен лишь сильнее встряхнул её и произнёс очень жёстко:

— Тише, красавица. А то сломаю тебе шею.

— Что ты творишь? — воскликнул Эдрахил.

Испуганно ахнула стоявшая позади всех старуха служанка, вскрикнул седой адан, выронив из руки загромыхавший по полу половник; туповатый стражник орк, поздно сообразивший про творящийся непорядок, с рыком оскалился и потянул из-за пояса палаш и кривой кинжал. Берен качнул головой и обратился к прижатой к решётке девушке:

— Давай же. Ты у нас умная краса. Скажи этой образине, да так, чтобы понимал. На его языке скажи. Пусть отложит оружие, принесёт ключи от темниц и даст их сюда. Тогда и жить останешься.

«Эдрахил! Останови его!» — мысленно воззвал Финдарато к другу.

Эдрахил рвано мотнул головой, но ничего предпринимать не осмелился. Финдарато проследил за его взглядом и тоже понял причину. Орк-стражник уже обнажил и даже занёс меч, хотя теперь отчего-то медлил. Сам Финдарато готов был ожидать, что орк вот-вот просто переступит через мёртвое тело юной служанки и далее ворвётся в камеру. Судя по обрывочным образам в осанвэ такой же исход нарисовал себе и Эдрахил. Следующая случайно подсмотренная Финродом мысленная картина — образы вынужденного боя с подоспевшей на помощь тюремной стражей, да ещё и с ослабевшим государем на руках, и вовсе приводила Эдрахила в полнейший ужас.

— Нет! Оставь её, Ребен, — попытался промолвить Финдарато, однако из его горла вырвалось только невнятное сипение. Берен обернулся, с отчётливо читаемым сумасшествием отчаяния на лице быстро взглянул на него, потом на Эдрахила.

— Мы выйдем отсюда! Мы прорвёмся! Посмотри на него! Ному здесь не выжить!

— Оставь её, эльфийский человек, — неожиданно тонко и несчастно взмолилась пожилая аданет, умоляюще складывая руки. — Прошу тебя! Она же просто кухонная девка! Чего стоит для них её жизнь!

— Может и кухонная, — жёстко проговорил Берен, снова отворачиваясь и всматриваясь в близкое бледное лицо перепуганной девушки. Именно сейчас, когда испуг стёр все краски на её лице, стало ясно видно, что она ещё очень юна. Берен нахмурился, очевидно всё-таки смущённый, однако хватку не разжал и продолжал: — Но чистенькая, это видно. И явно не голодает. Да и побоев не заметно. Может быть чья-то дочка? Кого-то из близких соратников Тху? Или чья-то любимая женушка? Или просто выгодно ложится по ночам кому-то под бочок, постель кому-то греет? Я видел уже таких в Дортонионе. Сначала они строили из себя голодных сироток, ластились, а потом бежали рассказывать о нас Морготовым слугам. Ну?

— Ты… не убьёшь меня, — прерывисто заговорила вдруг девушка. Тонкие побелевшие пальчики судорожно впились в цепь, пытаясь отвоевать себе право вдохнуть воздух через сжатое горло. Чёрные иноземные глаза смотрели широко и не мигая. По щекам катились крупные слёзы. — Ты же не убивал… других. А я вправду… просто с кухни.

Плечи и спина Берена заметно дрогнули, напряглись. Даже со своего места, лежа на полу, Финрод ясно читал в позе адана кипящий разлад, владевший в эту минуту его телом и мыслями.

— Однако эта образина только скалится, но кусать что-то не смеет, — явно нарочито ухмыльнулся Берен, указывая глазами на очевидно растерявшегося орка. — Не такая ты и простая. Может и впрямь кому-то дорога? Когда зверя гонят и загоняют в ловушку, ждите, что он станет драться и рвать зубами и когтями. Ты будешь цела, если он принесёт ключи и отопрёт наши темницы. Это я обещаю. Слово даю. Скажи это ему теперь. И пусть не пытается звать своих дружков.

На понятном орку наречии заголосила перепуганная старуха — сбиваясь со слово на слово, снова начиная и повторяясь не один раз. Орк рыкнул, оскалился ещё злее, но опять ничего не предпринял, и, к всеобщему удивлению, опустил руку с воздетым палашом, с явным нежеланием повернулся и ушёл в коридор.

— И я оказался прав, — торжествующе провозгласил Берен, оглядывая вскочивших на ноги эльдар.

— Ты натворил какое-то безумство, — Эдрахил постарался поудобнее устроить Финрода у стены и тоже поднялся на ноги. — Послушай меня, Ребен! Просто отпусти её!

— Некоторые орочьи племена весьма ценят своих женщин, особенно если тех мало, — будто не слыша обращённых к нему слов, проговорил Берен; теперь он глядел в лицо своей пленнице. — А может, ты даже орочья дочка, а? Я слышал и о таких полукровках от пленённых человеческих женщин. Тогда орки точно постараются тебя уберечь. А может ты одному из них жена? Или уже носишь их приплод?

— Я не от крови орков, — на испуганном лице девушки сквозь бледность проступил отчётливый след обиды. — Разве я похожа? Я и не жена их. Но их здесь много, орков. Они тебя не выпустят. Они накажут тебя.

— И в это я готов поверить, — напряжённым голосом проговорил Арассэ. Пленные эльдар столпились вдоль решёток. — Орков здесь немало. Вооружённых воинов и варгов в придачу. Как ты предлагаешь пробиваться через их гарнизон, адан? Особенно, если Ном…

— Как я не раз выходил из оцепления в лесах — неожиданным напором, — непререкаемо проговорил Берен. — И ещё используем эту служанку Тьмы заложницей, коли она для них ценна!

— С каких пор мы стали воевать с девами? — гневным возгласом вмешался Урувойтэ. — Прятаться за спинами женщин? О Валар, что за позор! Одумайся, адан! Впрочем, худшее уже сделано. Ты привлёк к себе внимание.

— Как раз ради Нома я не готов сдаться! Я не трону её, если они просто выпустят нас!

Быстрый грохот многочисленных сапог прогрохотал по коридору. Первым во главе отряда стражи из коридора вырвался одноглазый орочий десятник.

— Человек! — исчерченная белыми шрамами верхняя губа вздёрнулась в кривом оскале, означающем крайнее презрение. — Это девка! Отпусти её!

— Я сломаю ей шею или придушу, — с тем же хорошо слышимым презрением отозвался Берен, поддёргивая цепь повыше. Девица вскрикнула. — Отвори эту дверь и все остальные двери тоже. Оставь оружие на полу и отступи с дороги. Тогда она не умрёт.

— Она кухонная служка!

— Тогда многие ли о ней пожалеют?

— Ребен, остановись! — хрипло выдохнул Финдарато, наконец проталкивая воздух сквозь исстрадавшееся горло. Плечи Берена тотчас вздрогнули.

— Молчи, Ном! Я вынесу тебя отсюда, даже если придётся тащить на своём загривке!

— Человек, — долго протянул слово одноглазый десятник и снова оскалился: — Эти двери закрывают не только ключи. Чары. Как ты хочешь, чтобы я их открыл?

Берен мотнул обросшей головой.

— Ложь. Ты их открывал при мне не один раз. Думаешь, я такой дурак? Или хочешь, чтобы я поверил, будто это ты тут над ними колдуешь?

— Отпусти девку. Двери темниц открываются, только когда это надобно ему. Или ты хочешь, чтобы я его позвал?

— Я хочу, чтобы ты отворил двери, и тогда она останется жива.

— Всё же дурак, — просто сообщил орк и замолчал, сверля Берена неотрывным немигающим взглядом. Остальные стражники сгрудились вокруг командира с плетьми и палашами в руках, но отчего-то тоже медлили.

— Я жду! — теряющий терпение Берен опять дёрнул цепью, и девица снова вскрикнула тонко и пронзительно. Навзрыд заголосила павшая на колени старая женщина, уткнув лицо в морщинистые ладони.

— Помоги мне встать, — едва слышно обратился Финрод к Эдрахилу, всё-таки садясь прямо и ощущая, как перед глазами закружилась удручающая действительность. Именно в этот миг презренной слабости по коридору прозвучали скорые шелестящие шаги, и в крохотном тупичке внезапно появился ещё один прибывший. Это был Саурон.

Видимо, быстро разнёсшиеся вести застали его где-то неподалёку, на псарнях или в мастерской, так как одет майа был явно не в парадное, и если фартук мог содрать с себя где-то по пути, то с другим разобраться просто не успел: чёрные волосы были собраны в высокий хвост и убраны под повязку, оставляющую лоб открытым — этот его способ прибирать волосы перед тяжёлой работой Финдарато был очень хорошо знаком. При появлении коменданта крепости мгновенно смолкли любые разговоры. Ни словом не обмениваясь между собой, орки разом сделали шаг в сторону, давая ему дорогу. Рыдающая на полу старая женщина оборвала всхлипы, с её стороны теперь слышались только рваные судорожные вдохи.

Заметив ненавистного Тху, Берен тоже резко втянул воздух через стиснутые зубы; в его дрогнувшей руке зазвенела цепь. Но если Берен и собирался кинуть в лицо майа какие-либо требования, то просто не успел даже открыть рот. Одно мгновение потребовалось Саурону, чтобы разобраться в происходящем, а потом он стремительно двинулся к решётке. А далее друг за другом произошло сразу несколько вещей: часть цепи, удерживающая служанку за горло, вдруг на глазах рассыпалась кусками, при этом внезапно освобождённая от удавки девушка пошатнулась, теряя равновесие, и почти упала, но была подхвачена за плечо Сауроном и небрежно перенаправлена куда-то в сторону орочьей свиты; другой же рукой майа успел поймать короткий конец цепи кандалов Берена и тотчас безжалостно рванул к себе. Правая рука Берена провалилась между прутьями решётки до самого плеча, от этого резкого рывка адан пусть не взвыл, но явственно зашипел от боли. К тому же его чувствительно приложило головой о прутья. Саурон крепко перехватил Берена уже за локоть и явно выпускать не собирался.

— И снова ты. Человек, — в этом ледяном голосе не звучало ни яда, ни насмешки, отчего у Финдарато (да и у него одного) по коже побежали зябкие мурашки. Это не было подобием готовой разразиться огненной грозы, куда больше походило на стылый лёд могилы, и оттого звучало куда гибельнее и страшнее. А Саурон продолжал, неумолимо и совершенно зло: — Отчего всегда ты? В каждой дрянной вести ты — единственная причина!

«Эдрахил, ну же, помоги мне встать!» — мысленно воззвал Финрод. Конечно, время для обозначения собственной слабости было выбрано как нельзя более неудачно, но он просто обязан был дозваться до Майрона, пока ярость не затуманит тому рассудок полностью. Эдрахил поспешно наклонился, но именно этим моментом воспользовался Берен, чтобы подлить масла в и без того неплохо полыхающий огонь:

— Единственная дрянь здесь — ты, Тху!

— Да ну, — голос майа отчётливо зазвенел уже несдерживаемым гневом, и Финрод вдруг почувствовал, как незримо отзывается на одно брошенное слово пробуждённый металл темницы. Саурон ещё сильнее дёрнул вырывающегося Берена за руку на себя; на глазах огорошенных зрителей сами собой раздвинулись в сторону толстые стальные прутья, чтобы несколькими мгновениями спустя сдвинуться и вновь стать такими, как были прежде. Жалобно звякнуло позабытое кольцо ключей в лапе растерявшегося орка. Не сдержав вопль боли, протащенный сквозь решётку Берен прокатился по каменному полу.

— Уже не такой смелый, как я погляжу? — ядовито промолвил Саурон, глядя на него сверху. Финрод мимоходом заметил, как двух служанок — старую и молодую настойчиво оттёрли куда-то за спины, к тюремному коридору. А далее послышались быстрые шаги, и обе женщины скрылись из виду. Окруживший Берена орочий отряд согласованно ощерился мечами и вдруг разразился злыми воплями на разные голоса:

— В клетку эту человечину! На корм зверям!

— На мясо волкам! За девку!

— Прикажи, повелитель! За девку! Шкуру спустим и на куски порубим!

— Руки-ноги отрубить и в клетку!

«Пощади его, Майрон! — придя в отчаяние, мысленно воззвал в осанвэ Финрод. — Пусть он глупец, но он просто пытался спасать меня в счёт своей жизни!»

Саурон даже не повернул головы и ничем не показал, что услышал это воззвание. Однако уже следующие его слова внушили Финроду слабую надежду:

— Не знаю, из какой земляной норы ты вылез, но неужто твоё пришедшее на Запад племя не ведает простых законов, которые здесь чтят даже орки? Или в твоём народе принято обижать женщин?

Поднявшийся нещадный гул согласных голосов и сыплющихся орочьих угроз дал вдруг понять поражённому Финдарато, что своим необдуманным поступком Берен, видимо, нарушил некий святотатственный запрет. С подобием таких первобытных запретов, сутью своей чем-то похожих на унати, Финрод впервые столкнулся, когда повстречал под звёздами диковинный народ Беора и ближе узнал его обычаи. Кто бы мог подумать, что и у диких орочьих племён имеются свои, подобные человеческим обеты и табу. Впрочем, какие-то слухи иной раз доходили даже до эльдар. Правда очень редко. И в них не то, чтобы всерьёз кто-либо верил.

В этот момент один из особенно озлобленных крикунов поднял голову, заметил замерших у решёток пленников и указал на них мечом.

— И этих тоже в клетку! Они ему помогали!

Его выкрик остановил только пристальный взгляд Саурона в упор. Но другие не смолкали:

— Червяка в клетку к волкам! За девку! Прикажи, повелитель!

— Руки-ноги переломать! И в клетку!

— Туда бы он и отправился. Тотчас же, если бы не был важен для замыслов иной силы, — сквозь зубы проговорил Саурон, снова переводя откровенно злой взгляд на ощетинившегося Берена, молча лежавшего на полу под прицелом десятка мечей. Пусть прозвучал неприкрытый намёк на власть Моргота, отчего немного притихли даже самые ярые из крикунов, у самого Финдарато в тот момент дыхание перехватило от облегчения.

Майрон обратился к одноглазому десятнику: — Кагир! Твоя рука, твои удары. Если его предки не научили человеческим законам, то пусть испробует орочьего наказания для особо провинившихся. Давайте-ка его на палашки.

* * *

Пусть Майрон и не мнил себя особым гением в подготовке и осуществлении побегов (в конце концов о собственном можно было уже даже не мечтать) но в этой отвратительной попытке было отвратно продумано всё: и время, и возможность, и сам способ. Не будь он столь зол и разъярён, и имей возможность для спокойного расспроса, он бы обязательно поинтересовался у Барахириона, как, например, тот собирался тащить, спасаясь от преследующей погони, бессознательного Финдарато? Как собирался пробираться сквозь дозорные посты или петлять и путать следы в лесах, по которым бродят стаи варгов? Как собирался выживать в ночном зимнем лесу без одежды, оружия, лекарств и припасов? Более разумная часть его сознания всё ещё пыталась увещевать гнев, напоминая, что Беорингом в ту минуту владело лишь примитивное отчаяние. А уж что-что, а отчаяние может далеко завести. Ему ли об этом не знать. Эта разумная часть даже могла бы отчасти понять порыв Берена спасти от пыток раненого друга, если бы не отвлекалась сейчас на срочное придумывание способа как потише и полегче замять и происшествие, и наказание. До чего же всё это вышло некстати!

— Кагир, этот адан должен остаться живым. И не покалеченным, — ещё раз прояснил Майрон своё главное желание начальнику стражи. Из всех имеющихся под его началом командиров у этого орка был самый обширный опыт в деле исполнения наказаний. Можно было доверить Берена ему и понадеяться, что по прошествии некоторого времени человек сможет вставать и даже ходить. По сгрудившейся толпе стражников за его спиной пробежался шорох подозрительных шепотков, и далее Майрон с тоской подумал о том, что его собственное присутствие на порке пленника теперь стало неизбежно. Если он, конечно, не желает, чтобы в камеру к Финдарато вернулся кусок едва дышащего и безголосого окровавленного мяса.

— Палашки на скамейке для наказаний, — распорядился он. Двое крепких орков подняли Берена с пола, несмотря на отчаянное сопротивление легко выкрутили ему руки за спину и поволокли в коридор. Медлить дольше Майрон не стал и последовал за ними по пятам, промолчав на все мысленные воззвания Финдарато.

Надо отдать должное Барахириону: храбрился он до последнего. Ругался, рычал и огрызался и по пути, и пока его втаскивали в пустую комнату, быстро наполнившуюся орками из свободной смены, и пока насильно останавливали и удерживали перед широкой деревянной скамейкой с приделанными к доскам железными кольцами для крепления верёвок. Страх мутным облаком поплыл от него лишь когда на глазах у озлобленной орочьей толпы с него стали сдирать ветхие тряпки, прикрывающие наготу. А вот особенно пряный ужас плеснулся в воздухе в тот момент, когда уже полностью раздетого Беоринга с завёрнутыми за спину руками силком поставили на колени на скамейку, а какой-то остроумный шутник подсунул ему под нос толстую и длинную деревянную жердь и, ухмыляясь, пояснил что-то особенно непотребное. Краска гнева разом схлынула с лица Берена, сменяясь мертвенной бледностью. Как и ожидалось, в панике он снова взбрыкнул, пытаясь скинуть с себя чужие лапы, но приказом Кагира подчинённые привычно удержали и растянули Берена по скамье, надежно привязывая плечи, поясницу, руки и ноги верёвками. Со своего места Майрон видел, как мелко дрожит голая спина Беоринга, как часто вздымаются рёбра от коротких прерывистых вздохов. А вот вновь зазвучавшие в толпе отрывистые шепотки и устремлённые на пленника нехорошие взгляды вынудили Майрона всё же выйти вперёд и молча остановиться в десятке шагов от скамьи, тем самым давая понять особо ревностным из присутствующих, что иных развлечений, кроме заявленного, сегодня здесь не ожидается. Поплывшее в воздухе разочарование можно было почувствовать наощупь.

Это лишь подтверждало, что далее тянуть с задуманным планом стало уже небезопасно. Пусть даже сейчас пленников уберегают его строгие приказы, но в иной раз и они могут стать бессильны. В конце концов любой приказ можно так или иначе обойти, хватило бы ума. Поистине, величайшей дуростью со стороны Берена было необдуманное решение ссориться с кухонными слугами.

Меж тем к Кагиру подбежал один из его подручных орков, неся целую охапку толстых деревянных палок. С почти влюблённой ухмылкой на лице тюремщик перебрал их все, пока не выбрал одну, особенно понравившуюся. Поднял в руке и с резким свистом опустил её в воздухе.

— Этот червяк навозный совершил позорный хуут. Он заслужил узнать наши палашки! — кратко объяснил суть дела благодарным зрителям одноглазый десятник, вразвалку неторопливо обходя скамейку с судорожно напрягшимся на ней Береном. От толпы раздался гогот, выкрики оскорблений и поношений в адрес человека и одновременно хор дружественных пожеланий и советов палачу, как именно стоит использовать эту палку, чтобы наглец лучше прочувствовал всю тяжесть своего наказания. Кагир лишь отмахнулся от них и обратился к Майрону с вопросом.

— Сколько ударов скажешь, господин?

— Пока я не остановлю, — выбрал Майрон самое безопасное решение. Так он в любой момент мог разыграть собственный каприз и остановить порку, если бы начал понимать, что Беоринг больше не справляется. Судя по воодушевлённым выкрикам, его решение было воспринято одобрительно. Кто-то уже громогласно рисковал делать ставки, сколько же побоев сможет вытерпеть адан, прежде чем издохнет.

Услышав голос майа, Берен бешено завертел головой, пытаясь найти Врага хотя бы взглядом. Хлынувший от него поток ненависти на мгновение перебил даже исторгаемые сердцем ужас и отчаяние. Но уже в следующий момент оборвался, слился с вырвавшимся сквозь зубы болезненным шипением, когда первый удар палашки Кагира опустился ему на спину.

Как мог со стороны судить Майрон, одноглазый орк отнёсся к исполнению приказа вполне толково и с умом: палкой бил в меру, уверенно и точно, целясь по ногам, по бёдрам, по ягодицам, редко по спине, но никогда по хребту. Взиравшие на его работу собратья довольно быстро сообразили, что повелением Владыки никакого мертвеца по окончанию наказания не ожидается, и принялись задорно и весело орать незамысловатую похабщину. На это Кагир только ухмыльнулся и нарочно отпустил с десяток хорошо поставленных ударов по беззащитным многократно исполосованным ягодицам пленника под особо радостный гогот подчинённых. Обессилевший от боли Берен уже не сдерживаясь подвывал, пусть и не в полный голос.

«Что ж, это унижение он, вероятно, не забудет до конца жизни. Но пусть так. Унижение ещё можно перетерпеть и остаться в живых. И даже извлечь какие-то уроки. Как он вообще дожил до своих лет и не убился по дороге? Неужто действительно до этих пор его хранил Замысел?»

— Хватит, — распорядился Майрон, оценил выносливость вздрагивающего от боли Беоринга и добавил Кагиру: — Ещё десяток всыпь ему по ступням.

Теперь в ближайшие три дня Барахирион на ноги не встанет. И тем добавит лишних забот Эдрахилу. Но это будет длиться уже недолго.

— Подлая ты тварь… — донёсся до него тихий прерывающийся от боли голос.

«Как, собственно, и ты, накинувший цепь на шею девочке Юханне. Все мы в этом искажённом мире подлые твари. И если ты однажды станешь зятем Эльвэ, тот, наверное, должен будет поблагодарить меня за своевременно проведённое воспитание».

Последний выпад Майрон предпочёл просто не заметить. С Барахириона хватило на сегодня и без того. Во всяком случае, он выглядел неожиданно притихшим и беспомощным, когда по окончании порки его отвязывали и поднимали со скамьи, наскоро облачали в прежнее ветхое тряпьё и заклёпывали на руках новые кандалы. До камеры Берена дотащили едва ли не волоком — на свои раздувшиеся от ударов ступни он сейчас не смог бы наступить без стона.

«Ну что ж, Инголдо, как смог, я пощадил твоего дурака. Проследите уж за ним».

И, признаться, он не ожидал услышать мысленный ответ:

«Прослежу... Хантале».

* * *

Случайно лязгнув цепью кандалов по прутьям, отчего по подземелью прошёл звенящий звук, Урувойтэ прильнул ближе к прутьям, покачал головой и прищёлкнул языком.

— Ну надо же! В живых-таки остался. Само по себе уже удивительно. Но ты как, в порядке?

Финдарато повернул голову. Лежащего подле него Берена знобило даже под плащом, его иссечённое ударами палки тело явно невыносимо ныло от боли, избитые ступни жгло, словно огнём. Однако это не помешало человеку скривить искусанные губы в жалком подобии ухмылки и довольно бодро проговорить:

— Да что мне сделается. Били, били, недобили. Руки у них слабоваты, либо я крепковат попался.

— Молчи лучше, — посоветовал Финрод. Целебной силы в самом себе он не ощущал ни капли, но даже мельком осмотрев Берена по возвращении, он с облегчением в сердце отметил, что тому более чем повезло: побывав в лапах толпы обозлённых орков, адан выбрался живым и даже без переломанных костей. О другом судить было ещё рано, но Финрод был почти уверен, что и без внутренних травм здесь, кажется, обошлось. От одной мысли, как бы он пытался лечить их здесь, в холодном стылом подземелье, Финрод даже ненадолго потерялся и пришёл в себя лишь от вопросительного оклика Эдрахила. Устроившись на менее пострадавшем боку, Берен подсунул под голову руку и затем вдруг выпалил несколько особенно грязных ругательств и проклятий в адрес руководившего наказанием Саурона. Внимательно выслушавший их Эдрахил только пожал плечами и отвернулся. Берен пробормотал ещё что-то в этом духе, но подхватывать и развивать далее эту нить беседы никто из эльдар не стал, и он надолго смолк. Молчали и другие. Как минимум трое тут знали истинное положение дел, а о числе подозревавших правду Финрод даже не хотел думать.

На какое-то время Берен затих.

— Прости меня, Ном, — внезапно донёсся до Финрода едва слышный прерывистый голос. — Я не хотел доходить до этого. Я правда не хотел. И… трогать ту девочку тоже.

Откинув гудящий затылок на ледяную стену, чувствующий себя особенно уставшим за этот долгий непростой день Финрод какое-то время молчал, потом произнёс:

— В вашем народе горит особое пламя, яркое и быстрое, непостижимое даже нам, Народу Звёзд. Пока оно пылает у вас в груди, вы способны на удивительные вещи. Но стоит помнить: иной раз может показаться, что очень удобно и легко кормить это пламя тёмными порывами. Кажется, оно горит верно и ярко, однако это обман, ложная иллюзия. Так само твоё пламя окрасится во Тьму. Тебе самому нужно провести для себя верную границу. Именно поэтому жизнь даёт нам необходимые уроки.

— Я постараюсь, — не совсем впопад проговорил Берен. — Но всё равно, прежде всего мне жаль, что я не смог спасти тебя.

— Думаешь, мне не знакомы такие сожаления? Зачастую с ними приходится просто жить. Иначе это сломает тебя рано или поздно.

Надолго воцарилась неожиданно гнетущая тишина, которую почему-то никто не осмеливался прерывать.

— Кстати, как ты снял со своей руки кандалы? — вдруг послышался любопытствующий голос Кемнаро, и Финдарато был ему за это даже благодарен.

— О, это старая история, — похоже, вспомнив о чём-то своём, Берен отвлёкся от страданий и повеселел: — В детстве я как-то травмировал эту руку, упав с дерева, а потом понял, что она с тех пор стала хитро гнуться. Мне же на помощь. Вот так я и приучился с того времени лихо освобождаться от кандалов или от пут. В те дни в Дортонионе это несколько раз спасало мне жизнь. Хотя сейчас, конечно, сильно затянули, гады, — в последнем слове промелькнула ставшая привычной злость.

— Зато отныне мы остались без отвратной каши, — глухо откликнулся Арассэ. — Это тоже уже очевидно.

— Могу снова сказать, что я сожалею. Я этого не хотел.

— Да, этого-то ты точно не хотел.

— У всех ли есть вода? — вдруг спросил громко Эдрахил. — Проверьте. Не могу ничего загадывать, но есть вероятность, что теперь её придётся расходовать пореже. По крайней мере до поры.

— Если её, конечно, ещё принесут когда-нибудь.

— Думаю, принесут, — ответил в темноте редко заговаривающий хриплый голос. — Теперь-то стало чуть яснее. Кажется, на вас у Моргота есть какие-то свои планы. Поэтому вас не убивают. Боятся его гнева. А на нас — планы у того бешеного цепного пса, что сжёг наше поселение. Кое-кто слышал, будто он собирался вернуться за нами позже. И вернётся, конечно. Когда не отыщет… кое-что ценное…

— Тогда лучше молчи про это, — посоветовал Арассэ.

* * *

Обиженно скривив губы и заведя ладони себе за голову, юная аданет осторожно самыми кончиками пальцев ощупывала синеющие синяки на своей тонкой шее, передвигаясь от затылка к ямке между ключицами. Потом вздохнула и осторожно коснулась пальцем немалого кровоподтёка, шишкой собирающегося на виске.

— Совсем не больно, — охрипшим голосом соврала она. — Но ведь некрасиво.

— Да уж, — отозвался Майрон. Закончив смешивать на стекле составные части мази, он вернулся к стулу, на котором сидела Юханна, и аккуратно нанёс лекарство по всем ранам девушки.

— Теперь не будет боли. И твоя красота скоро полностью вернётся.

Она поскреблась в дверь его кабинета где-то с час назад, когда Майрон, совершенно вымотанный этим долгим днём, мечтал уединиться в тишине своих покоев в тёплой дружеской компании с бутылью вина и кубком. Но едва он заглянул в лицо юной служанки, на котором уже багровели набухающие синяки, а потом скользнул взглядом вниз по её ободранному цепью трогательному горлу, как намеченные планы как-то сами сменились на иные.

— Передашь своему кухонному, что я приказал дать тебе два вольных дня от любых работ. Будешь отдыхать, — пальцами Майрон аккуратно пробежал от подбородка вниз по её тонкой шее. — Хотя… Завтра ты, скорее всего, тоже будешь хрипеть. Побереги-ка голос.

— Сегодня ещё можно? — в ней было столько удивительного любопытства и воодушевления, что Майрон даже вскинул бровь. Подумав, налил немного вина в кубок, прошептал над ним слова наговора и вложил его ей в руку.

— Сегодня голос тебе ещё подчинится. Давай, сделай медленно несколько глотков, покатай их по горлу. А вот завтра и поглядим.

— М-м-м, — ответила Юханна. Слегка растрёпанная она забралась на стул с ногами, сделала большой глоток из кубка. Просвечивающее пламя играло в её густых пушистых волосах яркими одинокими рыжими искрами.

— Ты же его поколотил? — всё же заговорила она, почувствовав лёгкое облегчение от смягчившего горло вина, но не дождалась ответа и продолжила обиженно. — Я так ему и говорила. Я и не думала, что он может быть недобрым. Пусть он и глупый. За что-то же его полюбила та принцесса?

— Как интересно, — Майрон тоже уселся в кресло и закинул ногу на ногу. — А с чего же ты взяла, что у него вообще есть любимая и что, тем более, она принцесса? Это твои духи тебе сказали?

Она кивнула, глядя немигающими глазами, чёрными, словно минерал морион.

— Но он не должен быть таким недобрым! О нём ведь будут петь песни! А его сын станет королём!

— Ах, у него ещё и сын-король будет. И песни. Что уже само по себе весьма удивительно и противоречит здравому смыслу, — Майрон усмехнулся, поискал глазами бутылку, нашёл и вынужденно смирился с тем, что она осталась стоять на другом столе.

— Я не хотела бы быть такой принцессой, — Юханна сделала ещё один глоток, и, судя по всему, эти глотки уже ударили ей в голову.

Майрон рассмеялся.

— Да, с таким отцом и принесённым ветром женихом… у которого в голове тот же ветер, выход лишь один — бежать куда подальше, скрыться и надеяться, что тебя никогда не найдут.

Аданет снова кивнула и хихикнула.

— А она и сбежала, — немного помедлив, Юханна слезла со стула и подошла к его креслу, а потом и вовсе со всей обескураживающей бесцеремонностью Младшего народа уселась на колени одному из Творцов мира, наклонилась, прильнула щекой к его груди.

— Сегодня я останусь тут, — и непонятно, что это было больше: вопрос или странное утверждение. А затем она добавила: — Потому что дальше уже не получится.

«Это ещё почему?»

Но странное дело, задавать этот вопрос вслух сейчас совершенно не хотелось. Не хотелось знать и утомившие его ответы, и непроглядно мрачное будущее. Ибо каким ещё оно могло у него быть. Манили изгибы мягкого женского тела на его коленях, нагие девичьи бёдра под задравшейся юбкой, мерные движения острой груди, спрятанной за тканью разорванной у ворота простенькой рубашки. Хотелось быть с ней, и Майрон не нашёл ни одной причины, чтобы в этом удовольствии себе отказать. Правда и не искал особо.

Этой ночью он долго гладил и ласкал её обнажённое тело, брал её, наслаждаясь и пьянящей близостью их хроар, и умелыми ласками её маленьких рук и губ. Против собственных привычек он даже позволил ей, уже изрядно утомлённой, заснуть вместе с ним в его кровати. Склоняя сам голову на подушку, он слышал, как, засыпая, Юханна доверчиво льнёт к нему и хрипло бормочет несвязные слова:

— А потом у меня будут три моих сестры. И два неродных брата. Но братья будут дурные. Их я не буду любить…

— Что же происходит в твоей непонятной голове, — негромко проговорил он, сам прикрывая глаза. Как ни старался, он не смог уловить ни одного образа, видимого ей. Если это только не были фантазии или отголоски снов. Но в любом случае эта загадка не стоило того, чтобы разбираться с её аванирэ.

Ему просто следовало отвлечься от забот. Следующие несколько дней ожидаются весьма непростыми.