Экстремальная медицина (джен)

Из дневника Ромена Шасёра

Валя выскочила на наш звонок так быстро, будто ждала под дверью. Причём с вечера. То ли она верно оценила наши довольные физиономии, то ли обрадовалась тому, что мы вообще вернулись, но вместо ожидаемых вопросов просто кинулась нас обнимать. Я, кажется, покраснел и без особого успеха попытался увернуться. Стефан столь же безуспешно попытался «воспользоваться ситуацией» — слишком на мой взгляд демонстративно, чтобы эту попытку следовало считать настоящей. Валя ловко щёлкнула его по носу и переключилась на Кузю, который остался в образе котёнка — наверняка для того, чтобы хозяйке было удобнее чесать за ухом и целовать в мордочку. Чем она и занималась пару минут, после чего спохватилась:

— Мальчики, вы же, наверное, голодные!

Я сразу вспомнил, что с вечернего чаепития не ел, а сейчас уже двенадцатый час, и с энтузиазмом кивнул. Стефан страстно пал на колени прямо на коврик в прихожей, благо нашим джинсам терять было уже почти нечего:

— Спасительница! Полцарства за кусок колбасы!

— На кой мне полцарства? Коммуналка какая-то получится. Бери даром.

Десять минут спустя мы уже глотали разогретый борщ, с предвкушением принюхиваясь к аромату жарящихся сарделек, и снова пересказывали свои приключения. Сцену драки мы, не сговариваясь, попытались опустить, как не особо нас красящую, но не тут-то было: Кузя, напротив, считал её весьма удачной и так расписал, что мы сами едва не поверили в собственное геройство.

За столь приятными занятиями время пролетело незаметно, и звонок в дверь оказался почти неожиданным. Гамов мог бы и прямо в квартиру трансгрессировать, но предпочёл проявить тактичность. На каждом плече у него висело по небольшому плетёному коробу. Не дожидаясь вопросов, он вынул оттуда и выставил на стол пять аккуратно оплетенных лозой квадратных бутылей.

— Вот, держите. Чисто нимдарское производство, никакой магии и близко не было. И крышки на винте. Оплетали мы с Виталиком, правда, вместе, но тоже вручную

Пока мы рассматривали как по заказу сделанные бутыли, он пояснил, что упомянутый Виталик — его старый приятель, живёт в Пскове, работает на тамошнем керамическом производстве, в основном по спецзаказам. Ну и дома кое-что лепит, у него даже муфель для обжига есть. Бутыли эти он, что называется, от сердца оторвал: делал в подарок ко дню рожденья другого своего приятеля, крымчанина, домашнее вино хранить. Но признал, что нам нужнее, а подарок и с опозданием вручить можно.

Валя отыскала банку с остатками масляной краски и написала на двух бутылях «Стефан», а на двух других «Ромен». Спросила:

— Как Живую и Мёртвую воду обозначить? Буквами?

Гамов совершенно несолидно захихикал. Валя посмотрела на него недоумённо, потом что-то сообразила и тоже залилась смехом. Минуту спустя дошло и до нас — всё же мы уже целый год здесь прожили и предполагаемые буквы видели неоднократно.

Отсмеявшись, Валя нарисовала на одних бутылях сердечко, а на других — череп. Пятую, резервную, оставили без маркировки. Кроме бутылей в каждом из коробов лежало: две пары резиновых перчаток, пачка салфеток, фляга с водой, нож в кожаных ножнах и плотно закрывающийся пластиковый контейнер. Ножи мы сразу повесили на пояс, благо разгуливать по улицам не собирались, трансгрессировать на лесную поляну — это вам не в квартиру. Остальное аккуратно упаковали обратно, постаравшись уложить всё так, чтобы бутыли и не болтались, и не были слишком зажаты. Я проверил, не выпадет ли спрятанный под рубашкой волшебный клубок (Гамов покосился жадно, но промолчал). Ещё раз по пальцам пересчитали, всё ли взяли. Валя первая спохватилась:

— А тростник в горсти понесёте?

Десять минут спустя наша экипировка пополнилась тубой для чертежей, без спроса одолженной юным Валиным соседом у отца. Единственным обоснованием просьбы послужило Валино «очень надо», из чего мы заключили, что наша одноклассница пользуется популярностью. Туба была удобная, с ремнём для ношения на плече, и Гамов не стал возражать. Даже предложил себя в гаранты, пообещав взамен купить новую, ещё лучше.

Теперь сборы были закончены. Мы влезли в лямки коробов, Стефан повесил на плечо тубу. Валя, снова вогнав меня в краску, чмокнула в щёку — «на счастье», Кузька солидно пожал каждому руку. Гамов решил нас проводить, трансгрессировать без палочек в малознакомое место — не лучшая идея, как минимум промахнёшься.

Не промахнулись, попали точно на ту же поляну у границы. Гамов огляделся и вздохнул:

— Эх, пойти бы с вами! А лучше — вместо вас… ладно, мальчики, ни пуха, ни пера!

— К чёрту! — хором ответили мы. Гамов по очереди обнал нас и трансгрессировал. Он предлагал подождать, но мы дружно отказались — было очень чёткое ощущение, что в присутствии постороннего клубок просто не сработает. Да и нет факт, что вернёмся мы в то же самое место.

Было, честно говоря, страшновато, но тянуть — только сильнее нервничать. Я вытащил из-за пазухи клубок. Мы переглянулись, вдвоём взялись за него, хором произнесли заклинание и легонько толкнули вперёд. Секунду казалось, что ничего не произойдёт, клубочек прокатится шаг-другой и застрянет в траве, но он не застрял, а медленно покатился вперёд, разматываясь, и нитка словно растекалась полотном примерно в метр шириной. Мы взялись за руки и тесно прижавшись друг к другу ступили на Тропу. Идти друг за другом почему-то не хотелось.

Дорога оказалась простой и почти приятной. Тропка, рождавшаяся из волшебной нити, была ровной и слегка пружинила под ногами, идти было легко, и только лес вокруг выглядел словно бы настороженным: не пели птицы, не шелестели листья, даже комары исчезли, что, правда, могло только радовать. Но я всё время помнил, что на обратном пути обещаны сюрпризы, поэтому хотелось дойти поскорее. Наконец деревья расступились, и ставший неразличимо крохотным клубочек замер у корней раскидистого дуба, из-под которых выбивались два ключа. Как и было обещано, вода одного была светлой и словно бы отражала давно спрятавшееся за облака солнце, а второго — тёмной, будто ночное небо. Несколько метров они бежали порознь, потом сливались в единый ручеёк, терявшийся в обещанном же тростнике у края полянки. Тишина стояла особенная, благоговейная — такая, наверное, бывает в старых храмах в тот час, когда там нет людей. Заговорить казалось почти кощунством.

Мы постояли немного и молча взялись за дело. Натянули перчатки, приготовили контейнеры, салфетки. Достали бутыли. Переглянулись — мы как-то не сообразили договориться, кто первый набирает воду. Стефан протянул руку, наугад взял одну из «своих» бутылей. Выпала — с сердечком. Я, поняв его мысль, взял с черепом. Мы преувеличено синхронными движениями вынули бутыли из оплёток и одновременно подставили горлышки под струи. Набрали воды, тщательно завинтили крышки, тщательно обтёрли украшенные затейливым узором стенки бутылей, проверили, не перепутали ли оплётки — маркировка ведь была на них. Потом повторили всё снова, «обменявшись» источниками. Сняли перчатки, убрали их в контейнеры, старательно всё упаковали. Вспомнив добрый совет, поклонились источникам, невольным шёпотом поблагодарив за щедрость. Потом аккуратно нарезали тростника, сколько поместилось в тубу и его тоже поблагодарили, вспомнив присказку про вежливость, которая стоит дёшево, а ценится дорого. Пора было двигаться в обратный путь.

Первые минут пять ничего не происходило, и мы уже почти уверились, что Яга то ли специально хотела нас напугать, то ли сама не разобралась. Но стоило нам слегка расслабиться — тут-то всё и началось.

Сперва нас пытались пугать. Помогало то, что нас двое — выдумать «страшилку» разом для нас обоих здешним духам (или кто это был) оказалось не под силу. Конечно, страшно было обоим, но то, от чего у меня подгибались ноги и темнело в глазах, Стефана заставляло только крепче сжимать руку на рукояти ножа. А когда он дёрнулся бежать — не то на монстра, не то от него — я сумел сохранить остатки хладнокровия и удержать его. Та же история происходила и со следующим пунктом программы: «страшилки» сменились «соблазнялками». В первую же минуту шоу, которое от меня потребовало всего лишь привычного усилия воли, Стефан с затуманившимися глазами шагнул в сторону, едва не сойдя с Тропы, и только после пары хороших пощёчин более-менее пришёл в себя. А чуть погодя уже у меня впервые в жизни (не считая полнолуний) напрочь отшибло разум, и не удержи меня Стефан — кинулся бы туда, срывая на ходу что успею. В общем, некоторое время мы на пару весьма успешно справлялись с чересчур уж реальными мороками и почти уверовали в собственную железную волю.

А потом я увидел маму.

Она стояла возле берёзы, вернее — медленно сползала на землю, тщетно пытаясь удержаться на ногах. Она умирала на моих глазах. Стефан ухватил меня за плечи:

— Ромен, очнись, это же морок, привидение! Ромен!!!

Он кричал что-то ещё, но я уже не слышал — в ушах звучал тихий мамин голос: «Сынок, помоги. Ты можешь. Ты теперь всё можешь...».

Я рванулся с такой силой, какой сам от себя не ожидал — Стефан потом признался, что если бы не год интенсивного боевого обучения, то ни за что бы не удержал. Я, как в ночь превращения, готов был царапать его, кусать, рвать на куски. Сделать что угодно. Лишь бы вырваться. Я чувствовал, что его руки разжимаются, что ещё миг — и я буду свободен...

А потом наступила тьма.

* * *

Больше всего Стефан боялся переборщить. Он же никогда на людях не пробовал, только на манекенах! Но, вроде, всё вышло нормально. Да и выхода не было, он и так успел в последнюю секунду. Во только как теперь-то быть?

Стефан перевесил короб на грудь и взвалил бесчувственное тело на спину. Хорошо, что он выше, в то бы ноги по земле волочились. Впрочем, всё равно волочились, но совсем немного.

Стефан старательно уставился под ноги и сделал шаг… второй… Идти можно. Вроде, тропа не такая уж и длинная была? Да и прошли они всё же прилично… главное — по сторонам не смотреть!

Уже потом он подумал, что видели они это всё как-то… не глазами. А в тот момент думать не получалось вообще. Его спасло одно: вбитая в голову мысль, что Вóды надо сберечь любой ценой. Поэтому Ромена на тропинку он не бросил, а положил довольно-таки аккуратно. И короб с груди снял. И… словно инстинкт какой-то включился. Он сбежал не с тропы, а в другую ипостась.

Перекинулся.

Сделал шаг… второй был бы роковым, но он успел замереть, нормальная реакция инстинкта на необычное. Мороки, на его счастье, не были рассчитаны на звериное чутьё, человеческий разум их по-прежнему видел и слышал, а собачий нюх ощущал только пустоту. Не сказать, чтобы так они совсем не действовали, но думать получалось. Хотя бы о том, что Ромена надо вытащить. И Вóды тоже.

Из дневника Ромена Шасёра

Мне в лицо щедро лилась вода. Я замотал головой, обнаружил, что делать это лёжа страшно неудобно и попробовал сесть. Как ни странно — получилось. И поливать меня прекратили. Я открыл глаза — и встретил испуганный взгляд Стефана. Он тут же постарался придать физиономии насмешливое выражение, но в сочетании с голубоватой бледностью и слегка трясущимися губами получилось неубедительно.

— Ты похож сейчас на моё любимое светило, — сообщил я, с удивлением обнаружив, что голос почти не дрожит.

Стефану понадобилось секунд двадцать на то, чтобы понять о чём речь, и это сказало мне ещё больше, чем его бледность. В нормальном состоянии он бы за это время уже три ответа придумал. Наконец он с облегчением расхохотался и растянулся на траве рядом со мной.

— Шутишь — значит, очухался. Я уже боялся, что переборщил.

— А что ты сделал? — голова, вроде, особо не болела, а другого способа надолго вырубить человека без палочки я не знал.

— Да есть на теле несколько точек... Только не проси показать.

Я и не собирался. Сел поудобнее, оглянулся. Мы были на берегу мелкого ручейка, лес вокруг был самым обычным — в общем, выбрались. И совсем не туда, откуда уходили, правильно Гамов не стал ждать! Я встрепенулся было, но тут же увидел короба, аккуратно составленные «домиком» под ближайшим кустом. Тело ныло, довольно умеренно, но в самых неожиданных местах. Стефан заметил, что я ощупываю себя и криво усмехнулся:

— Прости, я тебя часть пути волоком тащил.

— Я что, такой тяжёлый? — искренне удивился я. Он помотал головой:

— Я всё время в собаку превращался. Так легче, — подумал и уточнил. — С мороками справляться легче. А тащить тяжелее — больше одного предмета за раз не унесёшь, пришлось по очереди.

Рассказывать подробности он не хотел, но слишком устал для того, чтобы эффективно отбрыкиваться от вопросов. Из уклончивых ответов и случайных оговорок выяснилось: вырубив меня, он через пару минут едва не сорвался сам. На последнем всплеске воли, «от отчаяния», как он выразился, перекинулся в пса — и тут же стало легче. Но в таком виде он мог тащить либо меня, либо что-то из вещей — по одному, потому что боялся тянуть короба волоком. При запрете переливать воду даже крохотная трещинка в бутыли свела бы на нет все усилия. Отходить больше чем на пару шагов он тоже боялся, не будучи уверенным, что тропа не исчезнет — так и таскал четыре предмета челночным способом. Несколько раз превращался обратно, но уверенности в невещественности мороков хватало от силы минут на пять. А ещё он очень боялся, что я очнусь раньше времени. Или вовсе не очнусь.

Пытаться что-то говорить я не стал — не «спасибо» же! Минут десять мы молча наслаждались отдыхом, потом он потянулся и неохотно встал:

— Пойдём, а то вечер скоро. Не знаю, как ты, а я в таком состоянии и с палочкой трансгрессировать не решился бы. Придётся станцию искать.

— Знать бы ещё, в какой она стороне. — я тоже поднялся, отряхнулся насколько получилось, и аккуратно принялся надевать короб.

— Там, — он махнул рукой, указывая направление. — Наверное. Видишь — тропинка? Куда-то же она ведёт. Не тайга всё-таки.

Про тайгу нам рассказывали ребята из сибирской школы — там, по их словам, можно было бродить месяцами, не встретив человеческого жилья. Но в Ленинградской области такого быть не могло, так что мы довольно уверенно и по возможности бодро двинулись в указанном направлении, обсуждая, что будем говорить возможному контролёру. Палочек, чтобы отвести глаза, у нас не было. Денег на билет — тоже, мой кошелёк выпал где-то на Тропе, а Стефан свой сунул в Валин рюкзак, да там и оставил. Впрочем, это было уже почти не важно. Мы победили.

Почти.

Оставалось самое трудное. Но думать об этом в тот момент не было ни сил, ни желания.

* * *

Направление они всё же перепутали, что обошлось им, как потом выяснилось, километра в три лишних. Да и станция оказалась незнакомой и вообще по другой линии. Хорошо ещё, электричка почти сразу подошла и мест свободных оказалось навалом. Стефан так вымотался, что, когда Ромен забрал у него короб и велел отдыхать, даже не возразил — растянулся на свободном сидении и мгновенно отключился, едва успев подумать, что надо бы по очереди… По ощущениям отключился минут на пять, но очнулся, уже на вокзале, да и то не сам — Ромен растолкал. Спать по-прежнему хотелось отчаянно, а ещё есть, пить, помыться и вообще оказаться, наконец, дома.

И тут они поняли, что с «оказаться дома» будут проблемы.