Не та цель. Том 2 (джен)

Слава всем богам, что после встречи с Кингсли нас с бабушкой больше не стал никто останавливать, и последние метры Косого переулка совсем скоро остались позади. За всё это время мы сделали только одну остановку — бабушке что-то потребовалось в аптеке, и после выхода из неё Августаа, не проронив ни слова, снова протянула мне руку.

На этот раз перемещение показалось мне чуть более жёстким, как будто она выплеснула в него часть своего скрытого раздражения, но к счастью это не повлияло на конечно результат, и после нескольких мгновений не очень приятных ощущений мы оказались у наших ворот, за которыми простирались уже знакомые владения Лонгботтомов.

Как только мы переместились — на нас тут же с невероятной силой обрушился проливной дождь. Не лёгкая морось, а настоящий ливень, очень сильно похожий на тропический. Крупные капли с силой били по земле, поднимая в воздух терпкий запах мокрой листвы, и при других обстоятельствах я бы может этим даже насладился, однако бабушке было не до сантиментов.

Она сделала ленивое движение рукой, сразу после чего, прямо над нашими головами возник невидимый барьер, который вряд ли смог бы защитить даже от простого «Остолбеней», но вот против дождя его способностей очень даже хватало.

После разворачивания щита мы пошли по направлению к дому, и за время пути ни одна капля дождя нас так и не коснулась. Под ногами хлюпала вода, с листьев деревьев ручьями стекали настоящие реки воды, а мы шли в идеально сухом, тихом коконе. В прошлой жизни я бы отдал за такую способность всё что угодно, а тут это простая обыденность…

С недавних пор меня очень сильно занимал один вопрос, и сейчас я шёл рядом с бабушкой, и внутри меня бушевала целая буря нерешительности. Я хотел спросить её об обучении трансгрессии, но я чувствовал её настроение и никак не мог собраться с духом.

Дело в том, что я боялся того, что она всё ещё злится на мой самовольный поступок в Гринготтсе. Этот жалкий кошелёк с моими сбережениями, вываленный на полированный стол перед насмешливым гоблином… Со стороны это должно было выглядеть как детская, наивная выходка. Я кусал губу, перебирая в уме возможные оправдания своего поступка, но все они казались неуклюжими и слабыми.

В конце концов, я не выдержал, и когда мы уже подходили к парадной двери, всё-таки выпалил, глядя прямо перед собой в мокрую пелену дождя:

— Бабушка… Я правильно поступил в банке? Всё… всё в порядке?

Она не ответила сразу, и эта задержка сказала мне многое. Мы сделали ещё несколько шагов в гулкой тишине, нарушаемой только шумом ливня, и когда я уже приготовился к жёсткой отповеди, наконец услышал:

— Было бы гораздо лучше, — наконец прозвучал её ровный, лишённый эмоций голос, — если бы ты посвятил меня в свои планы заранее, а не влезал с собственными инициативами в последний момент, практически открыто демонстрируя гоблину недоверие к моей методике ведения дел.

Я почувствовал, как от прозвучавшего укора в голосе Августы, по спине пробежали мурашки.

— Прости, бабушка, — пробормотал я, искренне раскаиваясь. — Я не хотел…

— Я знаю, что ты не хотел, — она перебила меня, и тут я услышал в её голосе нечто необычное. Там был не гнев, а скорее… усталая снисходительность. Я рискнул украдкой взглянуть на неё, и увидел, что её взгляд был устремлён на фасад дома.

— Да, мне было очень не приятно, но запомни, Невилл… Истинный глава рода никогда и ни с кем не должен советоваться в своих окончательных решениях. Он может выслушать, взвесить, но последнее слово — всегда за ним. Ты увидел возможность, оценил её и принял решение, пусть и сделал это с тактической точки зрения восхитительно безобразно. Но сам факт… — она на мгновение замолчала, и я увидел, как уголки её губ дрогнули в слабой, но однозначной улыбке. — Сам факт того, что ты решился это сделать, говорит о многом. Ты растёшь над собой, и это меня радует.

После этих слов меня затопило тёплое и всепоглощающее облегчение. Она не просто не злилась. Она… одобряла. Пусть она делала это в своей сдержанной, суровой манере, но в любом случае — это было больше, чем я мог надеяться.

Мы вошли в прихожую, где Симми уже суетился, принимая наши мокрые плащи, а я вдруг почуял невероятный запах дома… В воздухе пахло воском для полировки и домашним хлебом. Напряжение окончательно покинуло меня, и я, набравшись смелости, снова обратился к бабушке, пока она снимала перчатки:

— Бабушка… Скажи… а как… как научиться трансгрессии? Аппарации?

Августа замерла и удивлённо посмотрела на меня. Прямо на моих глазах её брови поползли вверх, ведь раньше меня подобные вещи никогда не интересовали. Увлечения Невилла обычно ограничивались травологией и мучительными попытками не опозориться на уроках заклинаний, а тут вдруг…

— Аппарация? — переспросила она, откладывая перчатки на серебряное блюдо, которое держал Симми. — Это очень сложное и опасное искусство, Невилл. Оно требует не только силы, но и исключительной концентрации, а так же наличия трёхмерного мышления. Почему ты спрашиваешь?

— Хочу быть мобильнее, — честно ответил я, после чего подумал и добавил: — Независимее.

Августа задумалась, изучая моё лицо проницательным взглядом, и я прямо видел, как в её глазах мелькает множество мыслей и взвешиваются все «за» и «против».

— Обучение в Британии находится под строгим контролем Министерства, — наконец сказала она. — И, я так полагаю, что ты не хочешь ждать достижения официально разрешённого возраста. У нашей семьи есть… контакты подходящего специалиста. Он не является гражданином Британии, и его методы весьма жёсткие, но эффективные. Он не станет нянчиться. Один неверный шаг — и как минимум расщепление тебе гарантировано. Что скажешь?

В её голосе прозвучал намёк на вызов, которого не заметил бы только слепой. Она проверяла мою решимость, и поэтому я без малейших колебаний сказал:

— Я готов, бабушка.

Августа в очередной раз улыбнулась, на этот раз более располагающе, и сказала:

— Хорошо. Вот тебе мой ответ, Невилл… Если ты сможешь удивить меня… В положительном ключе, разумеется, и сделаешь это до Рождества… то я устрою тебе встречу с этим человеком. Считай это твоим первым испытанием в качестве наследника. Удиви меня.

Она развернулась и направилась в гостиную, оставив меня стоять в прихожей с бьющимся от восторга сердцем. Удивить Августу Лонгботтом? Это было сродни попытке сдвинуть гору, но теперь у меня была цель, а значит я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы достигнуть поставленной цели.

Уж с чем-чем, а с удивлением у Августы в ближайшее время всё будет очень хорошо, особенно если вспомнить всё то, что я запланировал при поддержке Люпина…

После того, как дверь в гостиную закрылась за бабушкой, я остался в прихожей один, если не считать вертящегося под ногами Симми, который что-то там лопотал про «вкусняшку для молодого хозяина». Сегодня был тот редкий день, что время только приближалось к обеду, а я уже был предоставлен сам себе, и у меня не было совершенно никаких планов до самого вечера.

Первым моим порывом было отправиться в библиотеку — не в ту, потаённую, что открылась мне после ритуала, а в обычную, фамильную. Мне уже совсем скоро предстояло «возвращение» в Хогвартс, а мои знания за прошлые курсы до сих пор оставляли желать много лучшего, особенно в сфере истории и сильно запущенной мной трансфигурации. Эти мысли не давали мне покоя, а значит этот вопрос требовалось решить как можно раньше.

Но прежде, чем погрузиться в пыльные фолианты, мне нужно было решить другую, более насущную проблему. Встреча с Кингсли Шеклболтом не выходила у меня из головы. Это совершенно точно был не случайный интерес. Скорее всего это первый «привет» от старенького дедушки с фамилией Дамблдор.

«Великий манипулятор», как мы его называли с Сибраном, начал дёргать за свои ниточки, и мне смертельно не нравилось, что эти ниточки были так или иначе привязаны ко мне. Мне нужен был совет знающего человека.

С этими мыслями я поднялся в кабинет главы рода, который был погружен в полумрак из-за задёрнутых плотных штор, сквозь тонкую щёлку в которых пробивался тусклый свет, падая на потемневшие от времени дубовые панели.

Портрет Сибрана Лонгботтома, моего далёкого предка, всё так же висел на своём месте над камином, и сейчас он не спал, а сидел в своём кресле, задумчиво глядя на пустую комнату. Как только я появился в зоне его видимости, то пронзительные, умные глаза этого человека сразу же были прикованы ко мне.

— Наследник, — произнёс он своим глуховатым, словно доносящимся сквозь какую-то преграду, голосом. — Даже мне видно, что на тебе лица нет от волнения… Рассказывай.

Я подошёл ближе и, не тратя времени на церемонии, опустился в кресло напротив камина. После нашего крайнего общения с Сибраном я мог позволить себе быть собой, и не притворяться наивным ребёнком.

— Сегодня мы ходили с Августой в Косой переулок, и там произошло любопытное событие… Со мной пытался поговорить Кингсли Шеклболт, и во время этого разговора так и норовил задать странные вопросы о моих успехах в магии, о возможных «прорывах», и прочих прелестях взросления чужих детей…

Я подробно пересказал портрету весь короткий диалог, включая ледяные отповеди бабушки, и должен отдать должное — Сибран слушал всё крайне внимательно, не перебивая, а его худое, аскетичное лицо оставалось невозмутимым.

Когда я закончил, он долго молчал, медленно барабаня своими пальцами по подлокотнику кресла на портрете.

— Альбус Дамблдор, — наконец изрёк он, и в его голосе прозвучала лёгкая, усталая усмешка. — Старый лис решил сунуть свой нос в наши дела. Он совершенно точно что-то почуял. Твоя внезапная… трансформация… не осталась незамеченной. Я думаю, что тебе не надо объяснять, что Шеклболт — его глаза и уши в Министерстве, и, что более важно — его щит.

— Но что мне делать? — спросил я с отчаянием. — Он может снова подойти, начать давить…

— С точки зрения закона, — перебил меня Сибран, и его голос приобрёл стальные нотки, — начальник отдела магической безопасности имеет право общаться с любым гражданином, включая несовершеннолетних, но только в рамках своей прямой компетенции.

Если его вопросы касаются твоей безопасности или безопасности окружающих — пожалуйста. Но как только он переходит на личные темы, на твои магические способности, не связанные с тёмными искусствами или угрозой для кого-либо, его полномочия заканчиваются.

Любое дальнейшее общение между вами возможно только с твоего добровольного согласия или в присутствии твоего официального опекуна — Августы, которую, я уверен, ему не удастся разговорить.

Он сделал небольшую паузу, давая мне время осознать полученную информацию, после чего продолжил:

— Запомни, наследник. Любое давление с его стороны, любые намёки, любые попытки выудить информацию — это пустое сотрясание воздуха. Ты не обязан ему ничего говорить. Ни ответов, ни оправданий… В случае его повторного интереса вежливо, но твёрдо дай понять, что его любопытство выходит за служебные рамки. Если он действительно действует по указанию Дамблдора — он не станет применять грубую силу или открытый шантаж. Слишком много глаз следит за ним, и слишком много людей обрадуются, если он совершит какую-то ошибку.

Слова портрета подействовали на меня как ушат холодной воды. Я чувствовал себя мальчишкой, которого запугали взрослые дяди, а Сибран просто напомнил мне о моих правах и о том, что я — Лонгботтом. Пусть и юный, но всё же Лонгботтом.

— Спасибо, Сибран, — искренне сказал я. — Ты как всегда помог разложить всё по полочкам.

— На то я здесь и нужен, — он кивнул, и закончил: — А теперь иди. Мне так кажется, что у тебя есть много более интересных занятий, чем развлекать разговорами старый портрет. Помни, что без фундамента даже самый высокий замок рано или поздно рухнет.

Я последовал его совету, и сразу же направился в сторону библиотеки, ощущая что чувствую себя теперь гораздо увереннее. Теперь у меня был план на случай, если Кингсли или кто-либо ещё решит проявить ко мне нездоровый интерес.

Библиотека Лонгботтомов встретила меня знакомым запахом старой бумаги, кожи и воска. С некоторым трудом, но я всё-таки нашёл раздел по трансфигурации и вытащил оттуда несколько учебников за прошлые курсы, а также пару трудов посерьёзнее — «Основы метаморфического мышления» и «Воля и образ: психология трансфигурации».

Я устроился за большим читательским столом и погрузился в изучение. Сначала было трудно. Реально трудно. Знания старого Невилла были отрывочными, пропитанными страхом неудачи, но я методично, как бульдозер, стал перелопачивать весь этот хаос, приняв решение начать с самых азов, с теории Гэмпа о фундаментальных законах, заново выстраивая понимание всей науки.

К вечеру мой разум буквально кипел от перенапряжения. Передо мной лежал обычный кнат, и я уже в десятые раз пытался превратить его в пуговицу. Получалось то нечто бесформенное и расплывчатое, то пуговица, но с прорезью для монеты, то просто нагретый кусок металла…

Я закрыл глаза, откинувшись на спинку стула, и попытался абстрагироваться.

«Что я делаю не так? Я вкладываю силу, концентрируюсь на образе, но чего-то не хватает…»

Именно тогда, перечитывая главу о ментальной визуализации, я осознал главный фокус, упускаемый мной, как и большинством студентов.

Дело было не в силе и не в чёткости представляемой картинки… Главным фокусом в трансфигурации оказалось понимание сути объекта. Нужно было не просто представлять пуговицу, а понимать, чем монета отличается от пуговицы, и что нужно изменить в её фундаментальных свойствах, чтобы она ею стала.

Нужно было мысленно разобрать монету на составляющие — её ценность как платёжного средства, её металлическую природу, её предназначение — и заместить эти концепции свойствами пуговицы — функцией застёжки, её обычно неметаллической сущностью, её утилитарностью. Это был не просто обмен формы, а изменение самой идеи предмета.

Я снова сосредоточился на монетке. Теперь я не просто представлял пуговицу, а мысленно стирал с монеты чеканку, заставлял золотистую медь потускнеть до цвета слоновой кости, убирал её денежную ценность, наполняя её простой, бытовой полезностью… Я чувствовал, как магия реагирует иначе — не как грубая сила, а как тонкий резец скульптора, вносящий поправки в саму реальность.

Я произнёс заклинание, и сразу после этого увидел, что монета на столе превратилась в самую обычную, немного ажурную, настоящую перламутровую пуговицу.

Не передать словами — как сильно я обрадовался этой обычной маленькой пуговке. На моём лице расцвела широкая, победоносная улыбка. Это был не просто успех в заклинании, а самое настоящее прозрение. Ключ, который открывал дверь к настоящей, осознанной магии.

К ужину я спустился уставшим, но окрылённым. Августа же, как всегда, была невозмутима, и спокойным голосом сказала:

— Завтра у меня дела в Министерстве, — сообщила она, отламывая кусочек хлеба. — Поэтому ты будешь предоставлен сам себе. Не бездельничай.

— Конечно, бабушка, — ответил я беззаботным голосом, вызвав с её стороны короткий, оценивающий взгляд, а я уже активно строил планы на завтра.

Утро я посвящу физической тренировке, а потом… потом снова углублюсь в библиотеку, но сначала… Сначала меня ждала комната по требованию, где я в очередной раз буду тренироваться в наложении иллюзии Тёмной метки. Время работало против меня, и совсем скоро мне придётся пускать её в ход…