Золотые Длани (джен)

— Тебе не о чем тревожиться, Эвлия, — сказала Вальде и взяла ее за руку. — Твой замысел удался. Ты узнала, что брат твой жив. Что тебя гложет? Ты порой кажешься такой… несчастной.

— Нет, Вальде, я счастлива. — Эвлия улыбнулась. — Ты все сказала верно. Мне радостно знать, что Ойнор жив и трудится во благо страны. Но… я сама не знаю, откуда это приходит. Порой мне кажется, что один из нас — или он, или я — не доживет до победы. Нет, не перебивай. Я помню, как мой отец, да будет его душе мир в Высших чертогах, смотрел на меня в тот последний день. Теперь я понимаю, что он твердо знал тогда: мы больше не увидимся. Вот и мне сейчас мнится то же самое.

— Это всего лишь дурное предчувствие, — ответила Вальде, мягко поглаживая ее руку. — Вспомни, как я терзалась, пока Анкей ездил в Ходанн, — не спала ночей, все глаза проглядела со стены. Но он вернулся, хвала Превысшему, да еще с какой вестью! Должно быть, мы, женщины, не можем иначе.

— Ждать всегда трудно, — заметил Анкей, который сидел вместе с обеими девушками в скромной комнате монастырской гостиницы, где не было ничего, кроме стола и лавки, а со стены взирало Всевидящее око. — Намного труднее, чем воевать. Мне самому было бы проще, скажем, присоединиться к Амайрану, но, во-первых, я не знаю дороги в его лагерь, а во-вторых, предпочту быть здесь, с вами обеими.

Вальде взглянула на него сияющими глазами, а Эвлия кивнула.

— Спасибо вам. Меня тревожат не столько сами предчувствия, сколько то, что они могут сбыться. В роду, где были Видящие предки, как у нас, предвидение будущего проявляется неожиданно. Но я не стану больше об этом думать — или хотя бы не стану говорить. Лучше поговорим о вас: что вы решили? Вчера вы так долго секретничали вдвоем.

Все трое заулыбались, а Вальде покраснела.

— Мы решили никуда не уезжать, графиня, — ответил за нее Анкей. — Как бы ни хотелось нам скорее пожениться, семье нужен дом. И этот дом может даровать нам только герцог Фандоан. Как только война закончится, мы с Вальде обратимся к нему — быть может, его светлость оценит наши скромные услуги.

— Непременно, — подхватила Эвлия, ее недавнее беспокойство исчезло без следа. — Если герцог позволит мне говорить за вас, я расскажу все без утайки. Если бы не ваша смелость — вас обоих, да-да, Вальде, — многое было бы иначе.

— Те странники, что пришли вчера, — прибавил Анкей, — рассказали, что герцог Секлис недавно потерпел поражение в крупном бою. А еще говорят, что герцогиня Каинга родила в темнице сына — пускай это звучит странно, — и что герцог Лабайн запросил мира с Вербанненом.

— Ох, я так рада за герцогиню! — Вальде всплеснула руками. — Если только это правда. Насчет того, что она родила, это уже, думаю, слухи, зато она вполне может оказаться непраздной. Поделом же тогда Лабайну! — Она тихо рассмеялась.

— Мне он показался похожим на лодку, которой никто не управляет, — заметил Анкей. — Куда понесет течением, туда и плывет. Он подозревает всех и вся, но слепо верит тем, кто говорит ему по сердцу. Счастье, что я сумел отыскать нужные слова, и он поверил мне. А ведь я совсем не умею ни лгать, ни хитрить.

Анкей невольно залился краской — хитрить во время недавнего дела ему пришлось изрядно. Сидящая рядом с ним Вальде взяла его за руку и прижалась головой к его плечу. Эвлия улыбнулась, видя, что влюбленные желают остаться ненадолго вдвоем, и задумалась, под каким бы предлогом ей уйти. В этот миг гулко прозвучал монастырский колокол, созывающий на вечернюю молитву.

— Пора идти. — Давно привыкшая к монастырскому распорядку Вальде поднялась. — Может быть, Анкей, я загляну к тебе ненадолго после трапезы. Если же не смогу, то до завтра.

Анкей поклонился обеим девушкам и проводил их до дверей гостиничного дома. Они обе старались не пропускать ни одного богослужения, тогда как сам он бывал в молельне редко и лишь в те часы, когда она пустовала. Как бы ни было ему одиноко вечерами, его укрепляла уверенность в их с Вальде будущем. Еще немного — и он сможет ощутить себя подлинным главой рода, хозяином, мужем и, даст Превысший, отцом. А пока оставалось ждать.

«Превысший Создатель неба и земли, сотворивший мир сей прекрасным, Ты — наша сила, надежда и защита в наступивший час скорби. Благослови воинство наше, укрепи их на брань, сокруши козни врагов видимых и невидимых, даруй мудрость вождям и доблесть воинам, пошли во благое время солнце и луну, дождь и ветер. Прими души тех, кто положил их за отечество свое, и всех невинно убиенных; облегчи страдания плененных и раненых и избавь их от бед. Обрати сердца людей Твоих к миру и единению, вразуми и наставь на истинный путь. Да посрамится тщетная гордыня вражеская и да рассеется, как дым…»

Так взывали вновь и вновь оба монастырских священника, так тихо вторили им монахини и послушницы. Точно благоуханный дым из кадильниц и пламя свечей, поднималась к небесам общая молитва. Всей душой Эвлия и Вальде сливались с единым порывом, который, казалось, объединил не только обитателей монастыря, но и весь Вербаннен.

Эвлия ощущала, что все недавние тревоги уходят. Никогда прежде ей не доводилось ждать близких с войны, потому незнакомое чувство так смутило ее. Теперь же все помыслы ее всецело сосредоточились на Ойноре — Амайране. Она молилась за него, за все его воинство, о котором немало поведал Анкей. Помыслы о собственной судьбе, о распутье и выборе, остались позади. Эвлии казалось неуместным просить счастья себе, когда есть более важные просьбы.

Одно лишь смутило ее в рассказе Анкея. Почему Ойнор скрывается — не только от врагов, но и от вербанненских войск? Почему открыто не бьется вместе с воинами герцога Фандоана? Когда она спросила об этом Анкея, тот сказал: «В тылу он причинил врагам в двадцать раз больше вреда, чем мог бы на передовой». Трудно было не согласиться с этим, и все же Эвлия чувствовала, что здесь кроется нечто иное. Ответить же на эти вопросы мог лишь сам Ойнор.

«Благослови его добрые начинания, Превысший Создатель, и убереги от ошибок, — так молилась Эвлия изо дня в день. — Пусть он слушается разума, а не горячего сердца, как бы велико оно ни было. Сохрани его от пустого безрассудства, защити от врагов видимых и невидимых, тайных и явных. Не ради суетной славы — ради будущего земли нашей, ради великой тайны и того государя, коему суждено обрести венец Неватана, буде есть на то воля Твоя!»

Когда же монахини разошлись после затянувшегося богослужения, мать Ридора позвала к себе Эвлию и Вальде. Она нередко приглашала их, занимая беседой, чтобы девушки не томились в ожидании и не погрязли в печальных думах и сомнениях. Однако сейчас они втроем стояли во дворе, не спеша уходить в келью.

Лето, пришедшее на смену весне, выдалось не слишком жарким, и никто не мучился днем от изнуряющего зноя. Сейчас, вечером, высокие мягкие облака на небе медленно уплывали прочь. Само небо сделалось густо-синим, крупные звезды мерцали вдалеке, мирный свет растущей луны заливал мощеный монастырский двор. Красота Высшего творения приковывала взоры, и не хотелось уходить со двора, не хотелось говорить, даже все думы отступили перед безмолвным созерцанием.

Вечернюю тишину прорезал далекий топот лошадиных копыт, который с каждым мгновением становился ближе. Эвлия и Вальде вздрогнули, очнувшись, им померещилась в этих звуках тайная тревога. Мать Ридора же зашагала к воротам, где ожидала ее приказов сестра-привратница. Конский топот снаружи стих, кто-то спрыгнул на землю и крепко ударил в ворота, словно не заметил висящего снаружи медного колокола.

— Открыть, матушка? — шепотом спросила привратница.

— Пусть сперва назовут себя и скажут, зачем приехали, — велела мать Ридора.

Привратница потребовала ответа. Из-за ворот донесся молодой, приятный мужской голос:

— Впустите нас, сестра, мы прибыли в поисках защиты. Я сопровождаю леди Те-Сапари и ее дочь по распоряжению графа ан Тойдре.

Повинуясь знаку настоятельницы, привратница тотчас открыла ворота. Путешественников оказалось немного: две женщины и шестеро мужчин. Женщины качались в седлах от усталости — дорога явно выдалась долгой. Молодой человек, ехавший первым, — видимо, он и говорил с привратницей — спешился сам, звеня оружием, и помог своим спутницам. Затем он с поклоном обернулся к настоятельнице:

— Вы и есть мать Ридора? — Она сдержанно кивнула в ответ, и он продолжил: — Ваш племянник, граф Ойнор ан Тойдре, он же Амайран, шлет вам поклон и просит позаботиться об этих двух дамах — леди Ниере Те-Сапари, его невесте, и ее матери.

Старшая из женщин, казалось, хотела что-то сказать, но дочь взяла ее за руку и повела к матери Ридоре. Поравнявшись с нею, девушка разжала пальцы и опустилась на колени.

— Простите нас, матушка, что мы прибыли к вам в это время, когда у вас довольно других хлопот и других несчастных, нуждающихся в защите. Во имя будущего нашего родства, которое благословил покойный граф, ваш брат, не откажите нам в этой милости.

Прежде чем мать Ридора ответила, вмешалась леди Те-Сапари.

— Моя дочь, матушка, сказала от сердца, — она подняла Ниеру с колен, — но слова ее далеки от истины. Дело в том, что…

— Мы поговорим об этом позже и не здесь, — прервала мать Ридора. — Вы утомлены дорогой и наверняка голодны. Сейчас вас проводят в трапезную, а потом мы продолжим нашу беседу.

Мать Ридора оглянулась на Эвлию и Вальде, но те уже шли навстречу. Вернее, шла Вальде, а Эвлия чуть ли не бежала, подхватив юбки.

— Ниера! Во имя Создателя, это правда ты?

Девушки сердечно обнялись и расцеловались. Хотя Эвлия была чуть старше, они давно сделались добрыми подругами. Вера в собственное счастье с мужем почти исчезла, и Эвлия утвердилась в мысли, что проживет всю жизнь под одной крышей с супругой брата. Иных подруг у нее не было, пока она не повстречалась с Вальде.

— Лучше проводи наших гостий в трапезную, — прервала радостную встречу мать Ридора. — И вы тоже, миледи, если вас не затруднит, — прибавила она, обращаясь к Вальде, которая, казалось, чувствовала себя неловко. — Потом возвращайтесь все вместе в мои покои.

Когда женщины ушли, мать Ридора вернулась к воинам, которые молча стояли в стороне, держа коней в поводу.

— Воистину, — произнесла она с легкой улыбкой, — давно наша обитель не принимала под свой кров стольких мужчин. Я понимаю военную необходимость, потому дозволяю вам остаться до утра. — Мать Ридора оглянулась: к ним уже шла сестра Наиста, вызванная привратницей. — Сейчас вас отведут в гостиничный дом, где вы переночуете. Что до вас, сударь, — она обернулась к молодому командиру, — я желала бы поговорить с вами. Как ваше имя?

— Кэлем Варусдар, матушка, — поклонился он. — Я имею честь быть другом графа ан Тойдре, который спас мне жизнь. И я охотно расскажу вам все, что вы пожелаете узнать.

* * *

По приказу матери Ридоры в ее покои принесли еще одну лавку, иначе все гости бы не поместились. Вальде сочла для себя неуместным присутствовать на семейной беседе, и Эвлия украдкой шепнула ей, что это чудесная возможность исполнить то самое обещание, которое она дала Анкею, — провести вечер вместе. Счастливая Вальде умчалась на свидание, перед тем пообещав Эвлии, что непременно расспросит ее потом.

Начало беседы вышло мрачным: леди Те-Сапари сурово охладила восторги Ниеры и Эвлии.

— Мне горестно говорить об этом, матушка, — начала она, — но ваш племянник Ойнор ан Тойдре совершил предательство, ослушавшись приказа командира, моего супруга. Посему лорд Те-Сапари расторг помолвку Ниеры с ним и отдал ее руку другому человеку, которого счел достойным.

Ниера, прикусив губу, удержалась от ответа, хотя по лицу ее было видно все, что она думает и о мнимом предательстве Ойнора, и о решении отца, и о новом женихе. Эвлия же не сумела скрыть потрясения, как и мать Ридора. Они переглянулись почти с ужасом, но почти сразу он сменился в их глазах немым вопросом. Задать его вслух они не смогли.

— А известно ли вам, миледи, — заговорил Кэлем с дозволения матери Ридоры, — что именно заставило графа ан Тойдре нарушить приказ? — Он обернулся к Эвлии и поклонился ей. — Ваше послание, графиня. Узнав, что вы в плену, он не смог бездействовать и выжидать. Он отправился к вам на выручку, но прибыл слишком поздно — вас уже не было в Каннатане. Если я верно понимаю, мы опоздали всего на одну ночь.

— Это была туманная ночь, сударь, — ответила Эвлия, глядя ему в глаза. — Потому лорд Аркадас, командир Каннатана, и решился устроить мне побег. Быть может, его поступок тоже сочли бы изменой. Однако он поступил по совести, ибо не мог иначе, будучи благородным человеком. Меня сопровождал его слуга Руал из горцев, он до сих пор со мной. Мы покинули Каннатан и прибыли сюда, в обитель. О судьбе же моего благодетеля я ничего больше не знаю…

— Он погиб на следующий же день, графиня, — ответил Кэлем. — Погиб достойно, в бою, как воин. Быть может, оно и к лучшему. Если бы Секлис узнал о его поступке, ему бы не поздоровилось. Однако вернемся к делу. Граф ан Тойдре, не найдя вас в Каннатане, велел сжечь его. После этого ему, как и всем нам, некуда было идти. Но граф нашел выход. Так родился Амайран. Судите сами, матушка, и вы, миледи, предатель он после этого или же нет.

— Если хотя бы половина того, что о нем говорят, правда, — твердо произнесла Ниера, а Эвлия кивнула на ее слова, — этого довольно, чтобы назвать его героем Вербаннена. Позор тому, кто посмеет его осудить!

— Твоими устами говорит любовь к нему, дочь моя, — качнула головой леди Те-Сапари. — Твой отец не изменит своего решения. Он велел тебе позабыть Ойнора ан Тойдре и принять нового жениха, Вайма Харанна.

— По-вашему, его можно позабыть — даже если бы он не сотворил столько? — ответила Ниера, сверкая глазами. — Кто во всей Аскелле сможет сравниться с Амайраном?

— Этот вопрос может разрешить герцог Фандоан, — заметила Эвлия. — Если он узнает всю правду, то рассудит по справедливости.

— Возможно. — Леди Те-Сапари явно колебалась между волей мужа и собственными мыслями. — Признаюсь, избранный моим супругом жених во многом уступает графу ан Тойдре, как бы тот себя ни называл. Мое же материнское сердце всецело на стороне дочери и ее счастья, ибо я знаю, как она любит его. Но лорд Те-Сапари вспыльчив, упрям и редко прощает тех, кого мнит виновными, особенно в клятвопреступлениях.

— Помнится, покойный наш отец говаривал, что голос крови превыше любых клятв, — произнесла Эвлия, глядя то на мать Ридору, то на леди Те-Сапари, и не подозревая, что на нее саму смотрит во все глаза Кэлем. — Не все преступления можно осудить одинаково. Думается мне, будет лучше дождаться решения герцога. А сам Ойнор, если понадобится, отстоит в бою свое право на счастье. Кто усомнится ныне в его победе?

— Никто, графиня, — вновь поклонился Кэлем. — Поверьте, я достаточно опытен в военном деле, чтобы сказать уверенно: любой, кто выйдет против вашего брата в честном бою, обречен на поражение.

Ниера просияла, услышав эти слова. Леди Те-Сапари сдержанно кивнула, хотя по глазам ее было видно, что она согласна. Эвлия же взглянула на Кэлема с благодарностью.

— На этом и закончим распри, — сказала мать Ридора. — Думается мне, даже если племянник мой виновен, нынешние заслуги сполна искупили его вину. Что до вас, леди, то я с радостью приму вас под кров нашей обители, пока не настанет мир. Слать гонца к вашему супругу и отцу я считаю неразумным: пусть воин тревожится о битвах, а не о своей семье. Довольно того, что здесь вы в безопасности. Спутников же ваших, — она чуть поклонилась Кэлему, — я завтра отошлю.

— Если позволите, матушка, — заговорил Кэлем, словно смущаясь, что выглядело странно, — я бы предпочел остаться здесь. Товарищи же мои пусть возвращаются к Амайрану. Он просил меня позаботиться о его родных и защитить их, если понадобится. Пускай война далеко отсюда, но кругом хватает разбойничьих шаек из беглых кайбиганских наемников. От одной такой едва спаслись леди Те-Сапари с дочерью. Кто поручится, что в здешних окрестностях не объявится другая?

— Мне кажется, вы говорите разумно, сударь, — вставила Эвлия.

Мать Ридора поглядела сперва на Кэлема, потом на нее.

— Не иначе, тебе не терпится расспросить его о брате, — улыбнулась она, что смягчило ее суровые черты. — Сейчас же слишком поздно для долгих бесед. Хорошо, господин Варусдар, я позволю вам задержаться ненадолго, если моя племянница в самом деле считает это необходимым и разумным.

Получив благословение от матери Ридоры, все разошлись. Ниере с матерью отвели комнату рядом с Эвлией, и она сопроводила их до порога, но не стала задерживать, видя, как обе истомлены долгим путешествием. Ее же саму в комнате дожидалась Вальде.

— Матушка позволила им остаться? — спросила она.

Глаза Вальде сверкали, с губ не сходила улыбка: столь велико было ее счастье, что она не могла удержать его.

— Ниера и ее мать останутся, — ответила Эвлия, — а мужчины завтра уедут.

— Все? И тот высокий, без бороды, с огоньками в глазах?

Эвлия поняла, что Вальде говорит о Кэлеме Варусдаре, и ощутила, что краснеет, чего с нею никогда прежде не случалось.

— Нет, он тоже останется, — спокойно сказала она. — Мне хотелось бы расспросить его о брате.

— Готова поклясться, — с лукавой усмешкой шепнула Вальде, — что он сам просил матушку об этом.

— Что ты хочешь сказать?

Эвлия искренне удивилась игривому тону подруги. Сама она не увидела в просьбе Кэлема ничего странного.

— О, ничего. — Вальде смущенно замолчала. — Просто когда тебя переполняет счастье, хочется, чтобы все вокруг были так же счастливы. Мне кажется, он хороший и благородный человек.

— Мой брат не стал бы держать при себе дурных и бесчестных, — сказала в ответ Эвлия. — И не назвал бы таких друзьями.

В этот вечер она долго не могла уснуть. Весть о предательстве Ойнора потрясла ее — вместе с пониманием, что она сама послужила тому причиной, пускай невольной. Но она не могла осудить его за сделанный выбор. Будь она мужчиной, она бы так же бросилась на выручку родному человеку. И, видно, такова была воля Превысшего, чтобы она получила помощь из других рук.

Эвлия без труда представила себе отчаяние Ойнора, когда он не нашел ее в Каннатане. В памяти всплыли давние слова отца: «Когда человек загнан в угол, он либо ломается, либо решается». Вот и Ойнор не сломался, но решился. Отыскал верный способ послужить Вербаннену, хотя не мог открыто присоединиться к войскам герцога.

Рядом тихо дышала во сне Вальде, разметав по подушке свои чудесные волосы. Счастливая она — провела с любимым весь вечер, вот и сияет ярче солнца. Впервые в жизни Эвлия ощутила, что не в силах откликнуться душой на чужую радость. Сердце ее сжалось от небывалой тоски по брату.

Когда она в последний раз видела его? Больше полугода назад — в конце осени; он приезжал сюда, в монастырь, на праздник праведной Мельтаны, который отмечается двадцатого дня хиррондо. Что произошло с ним за это время, каким он стал? Потому и было ей так радостно встретить Ниеру, что в ее чертах словно запечатлелись отголоски недавней их встречи. Словно в глазах Ниеры застыл, как в зеркале, нынешний облик Ойнора.

Завтра, сказала себе Эвлия. Завтра она поговорит и с Ниерой, и с этим человеком, Кэлемом Варусдаром. Быть может, их рассказы дополнят друг друга, а потом она сумеет отличить правду от обычного преувеличения. Кэлем, как ей показалось, из числа тех, кто говорит гладко и красиво, но не знает цены словам. И все же она чувствовала, что лгать ей он не станет.

* * *

Беседа состоялась лишь после того, как Эвлия закончила обычные занятия с приютскими девочками. С самого утра ей было непривычно трудно сосредоточиться на самых простых делах, мысли разлетались, точно перья от неосторожного чиха. Когда юные подопечные успешно одолели еще одну страницу «Поучений праведной Мельтаны» и принялись за уборку в своих комнатах, Эвлия вышла в монастырский сад. Там, среди душистых яблонь, с которых уже начал осыпаться цвет, ее отыскал Кэлем Варусдар.

— Приветствую вас, графиня. — Его поклон был достоин королевского двора. — Признаться, я ожидал отыскать вас именно здесь.

— Должно быть, вы узнали мой привычный распорядок дня у сестер, — ответила Эвлия. — Мне нравится прогуливаться в саду после занятий с монастырскими воспитанницами.

— Дело не в этом, графиня. — Кэлем качнул головой, в его темно-карих глазах сверкнуло полуденное солнце. — Вы сами — как этот сад: оживаете после долгой зимы — неведения. И чем ярче светит солнце, тем краше вы становитесь.

— Вижу, вам по душе красивые речи, сударь, — учтиво улыбнулась Эвлия. — Благодарю вас, но я желала бы услышать нечто иное. Ниера не расскажет мне много, поскольку видела моего брата совсем недолго. Вы же, как я поняла, не один месяц разделяете его труды.

— Что до юной леди Те-Сапари, то могу сказать одно: ваш брат крепко любит ее, и она любит его не меньше. Хотелось бы мне… — Кэлем умолк, отвернувшись на миг. — Впрочем, неважно. Что именно вы желаете узнать, графиня?

— Любая мелочь, если она касается Ойнора, будет для меня важна. Здоров ли он? Что намеревается делать? И как… — Эвлия замялась, — собирается оправдаться за то, что лорд Те-Сапари назвал предательством?

— Признаться, о последнем он пока не думает, — ответил Кэлем. — Раз-другой мы говорили об этом, и Ойнор сказал — совсем как вы вчера, графиня, — что здесь остается лишь уповать на милость герцога Фандоана. А уж как он рассудит, неизвестно. Хотя ваша тетушка верно сказала: даже если это предательство, оно искуплено сполна деяниями Амайрана. Что до здоровья, то походная жизнь не располагает к полноте, и мало кто выходит из боя без единой царапины… Но не тревожьтесь понапрасну. Превысший Создатель хранит вашего брата от тяжелых ран — видимо, по молитвам вашей тетушки и вашим.

— Вы напрасно смеетесь, сударь, — качнула головой Эвлия. — Вы, без сомнения, человек бывалый, немало повидали и привыкли больше полагаться на себя, чем на Высшую волю. Но нельзя слепо отрицать промысла Создателя. После всего, что произошло со мной и с Ойнором, я бы не смогла.

— Я не смеюсь, графиня. — Голос Кэлема упал до шепота. — Простите, если я невольно оскорбил вас. Я вполне серьезно имел в виду, что ваши молитвы способны спасти любого человека от беды. Вы не похожи на прочих своих сверстниц, вам дано и доступно много большее. Порой вы кажетесь святой праведницей или небесным духом, перед которыми можно лишь благоговеть, а порой — обычной смертной женщиной, открытой для всех земных радостей и скорбей. Но, как бы ни был чудесен ваш неземной облик…

— Вы то и дело уводите нашу беседу в сторону, сударь, — мягко прервала Эвлия. — Я желала говорить с вами о моем брате, а не обо мне. Я не привыкла слушать подобные речи, поэтому попрошу вас больше не смущать меня.

— Повинуюсь, графиня. — Кэлем вновь поклонился без капли насмешливости. — Мне думается, я знаю, какой вестью обрадовать вас. Долгое время ваш брат выжидал подходящего часа, и теперь он настал. Амайран желает вновь сделаться графом ан Тойдре. Да, — кивнул Кэлем, заметив, как засияли глаза Эвлии, — вы догадываетесь, о чем я говорю. Ойнор намерен вернуть Периллинен. И зная его нрав, можно сказать, что ваш дом уже, почитай, свободен.

— Да поможет ему Превысший! — вырвалось в порыве у Эвлии. — И да благословит Он вас за эту весть, сударь. Если так, я уверена, что Ойнор не станет искать напрасных опасностей, но побережет себя, ведь он последний в нашем роду.

— Опасностей и не должно быть, — уверил ее Кэлем. — Вы лучше меня знаете своих слуг. Да стоит только сказать им, что хозяин возвращается, и они сами откроют ему ворота. Поверьте, Ойнор не ищет опасностей, если в этом нет нужды. Хотя, как он сам рассказывал, ему немалых трудов стоило отыскать завещание отца…

— Что же вы умолкли? Расскажите, прошу вас.

После недолгих уговоров Кэлем поведал Эвлии, на что пошел Ойнор ради заветной тайны. Она выслушала его молча, и ни разу не пришло ей в голову осудить брата за избранный им путь, который многим показался бы позорным и недостойным дворянина. Рассказывая, Кэлем по-прежнему норовил вставить чуть ли не через каждую фразу какое-нибудь любезное слово, Эвлия мягко осаживала его, пока не поняла, что он не умеет изъясняться иначе. Кроме того, она не могла кривить душой — ей было приятно слушать его любезности, и она не считала это чем-то порочным.

В сад вошли несколько монахинь с лопатами и ведрами, из которых тянуло навозом. Никакого осуждения в глазах сестер Эвлия не увидела, однако почувствовала, что беседа с Кэлемом затянулась. И все же ей хотелось поговорить с ним вновь, и она не стала этого скрывать.

— Я благодарю вас, господин Варусдар, за вашу учтивость, как и за все, что вы мне рассказали, — произнесла она. — Сейчас же меня призывают иные обязанности. Но я буду счастлива побеседовать с вами еще раз.

— Для меня это будет высшим счастьем, графиня. — Кэлем сделал движение, словно желал взять ее руку и поцеловать по чужеземному обычаю, но остановился. — Быть может, мы заключим с вами союз: я буду щедр в моих рассказах вам, а вы замолвите за меня слово перед матерью Ридорой, чтобы она позволила мне остаться здесь подольше. Что скажете?

— Скажу, что согласна, сударь, — улыбнулась Эвлия, — если вы не станете преувеличивать и говорить лишнего.

— Это нелегкая задача, но я постараюсь. — Кэлем поклонился ей и поспешно ушел в сторону гостиничного дома.

Эвлия же отправилась к Ниере. Пока она шла, давно знакомые предметы вокруг играли непривычно яркими красками. Ее переполняли неведомые прежде чувства, вновь и вновь она слышала в голове любезный голос Кэлема. «Видимо, ему привычно так беседовать с дамами, — решила она. — Будь на моем месте любая другая женщина, он говорил бы с нею так же». На миг Эвлия задумалась, где же он побывал, что повидал — и что сделало его таким, каков он есть.

Увидела она и главное: несмотря на мнимое легкомыслие, Кэлем Варусдар сумел не расточить за годы странствий важнейшее из богатств — доброе и чуткое сердце.

* * *

За свою недолгую, но обильную приключениями жизнь Кэлем не раз побывал в когтях подлинной опасности, такой, когда ты сам не ведаешь, встретишь ли новый день или нет. Теперь же все они представлялись ему пустяками, детскими шалостями, незначительными препятствиями в сравнении с тем положением, в которое его увлек очередной поворот судьбы. Впервые он очутился в настоящем затруднении.

Сколько времени ему понадобилось, чтобы понять простую истину, он не задумывался. С первого взгляда Эвлия ан Тойдре поразила и привлекла его. Во время путешествия он часто рисовал себе мысленно ее возможный облик, как внешний, так и душевный. В главном он угадал. Совершенно не похожая на брата лицом, она была едина с ним духом.

И она была столь же прекрасна, сколь и добра.

Не сразу он сумел отыскать нужные слова в беседах с Эвлией. Милые пустячные любезности, которыми он усеивал по привычке свою речь, не находили в ее сердце ни малейшего отклика, не заставляли кокетливо улыбаться, опускать глаза в притворной скромности или поощрять его, явно или тайно. Она держалась просто и с достоинством, будучи более сдержанной нравом, чем ее брат. Но горячность Ойнора жила и в ней: Кэлем не мог позабыть, с какой почти детской радостью Эвлия бросилась встречать леди Ниеру. Так он понял, что превыше всего ей милы в людях доброта и честность.

Теперь он говорил с нею только так. Эвлия сдержала слово, и строгая мать Ридора, перед которой Кэлем слегка робел, ни разу не намекнула на его отъезд. Товарищи, как было решено, уехали утром, а сам Кэлем потерял счет дням. Пускай женский монастырь — не самое подходящее место для ухаживаний за девушкой, он не мог удержаться. Его неодолимо тянуло к Эвлии.

Он не слишком удивлялся этому. Несмотря на веселый и порой легкомысленный нрав, его всегда привлекали вот такие серьезные, строгие девицы — прочих он считал лишь развлечением, недостойным подлинных чувств. Как же ее звали, ту девушку из далекой языческой Вайи, что к югу от моря? Когда-то Кэлем любил ее всем сердцем, хотя так и не посмел признаться, ибо сама девушка была всецело предана своему жениху, за которого потом вышла замуж. Имя ее давно позабылось, но след в душе остался навсегда. Эвлия походила на нее нравом. И жениха у нее не было.

«Но что я мог бы предложить ей?» — вновь и вновь спрашивал себя Кэлем. Кроме верного меча и верного сердца, у него нет ничего. Не сочтет ли его Эвлия, гордая графиня ан Тойдре, обычным нищим охотником за богатыми невестами? Потому он не решался больше открыто восхвалять ее, хотя не трудился сдерживать восхищение во взорах. Она же держалась с ним, как с другом или с братом, и все же искала встреч и бесед. Искала сама — и уже не только для того, чтобы расспросить об Ойноре.

Кэлем рассказал ей свою историю, и ее сочувствие нисколько не унизило его, но подарило надежду. Сам же он откровенно высказался по поводу ее сбежавшего жениха, лорда Летаара, и от души назвал его дураком и слепцом. «Вы непременно отыщете лучшего, графиня, — сказал он ей. — Не знаю только, есть ли во всей Аскелле, да и за пределами ее, мужчина, достойный вас». Ответом ему стал лишь теплый взор ясных, как небо, глаз Эвлии.

Трудно было не видеть ее, не говорить с нею. Она часто бывала занята — то с сиротами из приюта, то у матушки, то на молитве, то в беседах и прогулках с прочими женщинами-гостьями. Даже тогда Кэлем порой следил за нею издали, от души молясь, чтобы его не заметил никто из монахинь и тем паче сама Эвлия. Втроем с Ниерой и красавицей-герцогиней Вальде они представляли чудесное зрелище: темноволосая, золотоволосая и белокурая, одна краше другой. Кэлем смотрел на девушек — и поневоле сравнивал.

Вальде — яркая, редкая красота, которая будто сама собой рождает хвалебные песни. Неудивительно, что ее возлюбленный Анкей Эттерфольг решился на предательство и похищение — ради такой девушки любой мужчина совершит какое угодно безумство. Ниера — белый весенний первоцвет, награда за подвиг и счастье на всю жизнь. Такие девушки становятся тихими, добрыми, ласковыми женами и матерями, незримой, но твердой опорой мужьям — этим, вероятно, она и сумела покорить сердце Ойнора. И Эвлия. Кэлем не слишком таил от себя, что ее строгая, гордая красота ему милее всех прочих. И дело не в том, что у других двух девиц имеются женихи. Будь у Эвлии их десяток, он бы вышел против каждого — а то и против всех разом — и доказал бы в бою, что достойнее их. Но таким девушкам нужны иные доказательства. А их лучше всего даст время, пускай его не слишком много.

Поэтому Кэлем ждал, надеялся и продолжал искать встреч с Эвлией, вдвойне радуясь, когда она тоже искала встреч с ним. Ее сияющие глаза, добрая улыбка и нежный голос были для него лучшей наградой, превыше подвигов, боевой славы или даже давно потерянного имения.