Стереть твой номер (гет)

Зима окончательно вступила в свои права, укутав город в толстое, хрустящее одеяло снега. Мир стал ярче и тише. Звуки тонули в сугробах, а солнце, редкое и низкое, отражалось от белизны мириадами ослепительных искр.

Они шли домой после последней пары, и под их ногами скрипел снег — звук, который Люмин всегда любила. Он был похож на хруст сахара. Улицы уже начали наряжаться к Новому году. Витрины магазинов блестели от гирлянд, на окнах кафе красовались нарисованные снежинки, а в воздухе витал едва уловимый аромат хвои и мандаринов.

Люмин шла, держа Скарамуччу под руку, и чувствовала себя героиней рождественской сказки. Она прижалась щекой к его плечу.

— Проведем сегодня вечер вместе? — спросила она, предвкушая уютный вечер с фильмом и горячим какао. — Можем посмотреть какой-нибудь глупый рождественский фильм.

Скарамучча на мгновение замолчал, глядя на проезжающие машины.

— Вообще-то, есть другие планы, — сказал он. — Но тебя они тоже касаются. Если захочешь.

Люмин с любопытством посмотрела на него.

— Дотторе откопал где-то нашу старую игрушку, — усмехнулся он. — В которую мы рубились еще в школе, до одури. Собирает сегодня вечером в Дискорде старую гвардию. Я, он, Синьора… кажется, даже Тарталью позвал, не знаю, зачем, — он бросил на нее короткий, изучающий взгляд. — Будем трясти стариной и вспоминать, кто кого чаще побеждал. Если хочешь, можешь побыть с нами. Послушаешь, как мы кричим друг на друга.

Предложение было неожиданным. Люмин знала, что его дружба с Дотторе и Синьорой — это что-то особенное, что-то из его «прошлой» жизни, куда он нечасто ее пускал. Она почувствовала укол любопытства. Ей хотелось увидеть его таким, каким он был тогда. Услышать их общие шутки, понять, что их связывало. Это было похоже на возможность заглянуть в закрытую главу его биографии.

— Мне интересно, — честно ответила она. — Я не буду вам мешать? Я же совсем не умею играть.

— Не будешь, — он пожал плечами. — Просто будешь моей личной группой поддержки. Будешь смеяться, когда я буду побеждать, и утешать, когда проиграю. Хотя второго, конечно, не случится.

Он подмигнул ей, и его обычная самоуверенность вернулась.

— Тогда я согласна, — улыбнулась Люмин. Она была рада. Она восприняла это как знак доверия. Он сам пригласил ее в свой самый близкий, самый старый круг.

Вечер опустился на город, укутав его в сине-фиолетовый бархат. В комнате Скарамуччи было приглушенно и уютно. Единственным источником света был большой монитор, отбрасывавший на стены и их лица холодные, подвижные отблески. Воздух был наполнен тихим гулом системного блока и предвкушением. Скарамучча двигался быстро и уверенно, как хирург перед операцией, подключая провода и настраивая звук. На его лице было выражение сосредоточенного азарта, которое Люмин видела нечасто.

Он достал еще одну пару глянцевых черных наушников и микрофон, подключил их к разветвителю и протянул ей.

— Вот, — сказал он. — Это твой билет в наш дурдом. И если захочешь что-то сказать, не стесняйся. Хотя вряд ли тебе дадут вставить слово в их словесный понос.

Люмин с улыбкой надела наушники. Они были тяжелее, чем она ожидала, и мгновенно отрезали ее от тишины комнаты, погружая в мир цифрового шипения. Она чувствовала себя немного взволнованно, как перед погружением в глубокий, неизведанный океан. Щелчок мыши. Скарамучча подключился к голосовому каналу, и тишина взорвалась.

— Ну что, старые развалины, вы готовы к унижению? — бросил он в микрофон, и его голос был полон ленивой, самоуверенной насмешки.

— Смотрите, кто пришел! Сам Скарамучча! Нашел время для нас, простых смертных, между свиданиями и прогулками под луной? — раздался в наушниках низкий, бархатный и пропитанный ядом голос Синьоры.

— О, а вот и наш главный саботажник! — восторженно провозгласил Дотторе, и его голос был таким же громким и хаотичным, как и он сам. — Готов снова «случайно» взорвать всю нашу команду у финального босса? Это был классический ход!

— Всем привет! — весело крикнул Тарталья, и его голос был единственным по-настоящему теплым и дружелюбным в этом хоре. — Надеюсь, сегодня без читов, Скара? А то мы помним твою «гениальную тактику» в прошлый раз.

Скарамучча лишь фыркнул, но Люмин, сидевшая рядом, видела, как на его губах появилась довольная улыбка. Он был дома. В своей стае.

— Кстати, я сегодня не один, — небрежно бросил он. — Со мной группа поддержки.

Наступила секундная, но очень ощутимая пауза.

— О? — протянул Дотторе с живым, научным любопытством. — Привел свою девушку посмотреть на наши гладиаторские бои? Смело. Очень смелый эксперимент.

— Всем… привет, — тихо произнесла Люмин в свой микрофон, и ее голос прозвучал неуверенно и тонко, как скрипка в оркестре тромбонов.

Реакция была мгновенной и очень разной.

— Люмин! Привет! — искренне обрадовался Тарталья, и его голос был как глоток свежего воздуха. — Отлично! Будешь моим личным талисманом удачи, договорились? За меня болеть — выигрышная стратегия!

— Привет, Люмин, — более спокойно, но дружелюбно добавил Дотторе. — Не пугайся, мы не всегда такие сумасшедшие. Только когда собираемся вместе. И когда Скарамуччи начинает проигрывать.

А вот реакция Синьоры была иной. Она долго молчала, давая остальным высказаться. А потом произнесла медленно, растягивая слова, с легкой, почти незаметной ноткой снисхождения в голосе:

— Как… мило. Надеюсь, тебе будет не слишком скучно слушать наши старые байки, дорогая.

Это не было прямой грубостью. Это было хуже. Это был четкий, недвусмысленный сигнал, который Люмин прекрасно уловила. «Это наше пространство. Это наши байки. А ты здесь просто гость, милая девочка, случайно попавшая на взрослую вечеринку».

Люмин почувствовала, как ее щеки заливает горячая краска. Она хотела что-то ответить, что-то остроумное, что-то, что показало бы, что она не так проста. Но слова застряли в горле. Она посмотрела на Скарамуччу, ища поддержки, но он, кажется, уже полностью погрузился в лобби игры, не придав словам Синьоры никакого значения или просто не считая нужным на них реагировать.

— Ладно, хватит болтать, — скомандовал он, и на мониторах замелькали яркие вспышки загрузки. — Поехали.

Игра началась. Экран взорвался красками и звуками. А Люмин осталась сидеть, и ее праздничное, любопытное настроение начало медленно улетучиваться, сменяясь знакомым, неприятным чувством, что она пришла на вечеринку, где ей вежливо улыбаются, но на самом деле не рады. Она была здесь, но ее как будто не было.

Она сделала то, что умела лучше всего — начала наблюдать. Сначала за игрой. Через десять минут хаотичной беготни и ярких вспышек заклинаний ее мозг вычленил закономерность. Все было до смешного просто: зачистить локацию от мелких монстров, собрать выпадающие с них ресурсы, победить большого босса в конце, получить ценный предмет, а затем повторить все сначала в новой локации. Скука. Она бы бросила эту игру через полчаса.

Но потом она начала наблюдать за ними. И это было гораздо интереснее. Они не просто играли. Они были собой. Дотторе постоянно пробовал какие-то безумные тактики, которые чаще всего приводили к гибели всей группы, что вызывало у него не расстройство, а научный восторг. Синьора играла с ледяным расчетом, отпуская ядовитые комментарии каждый раз, когда кто-то совершал ошибку. А Тарталья… он с радостным гиканьем бросался в самую гущу врагов, игнорируя стратегию и получая чистое, незамутненное удовольствие от самого процесса битвы.

А Скарамучча был дирижером этого хаоса. Он координировал их атаки, язвил, провоцировал, но именно его резкие, точные команды каким-то чудом не давали их группе развалиться окончательно.

Люмин поняла. Дело было не в игре. Дело было в них. Эта игра была их общим языком, их ритуалом, машиной времени, переносящей их в те дни, когда все было проще. И от этого осознания ей стало еще более одиноко. Она понимала их, но не была их частью.

— Люмин, смотри, — раздался в ее наушниках веселый голос Тартальи, вырывая ее из размышлений. — Видишь этого огромного тролля? Это наш Скара в понедельник утром. Такой же зеленый и злой.

Люмин невольно улыбнулась.

— Эй, я все слышу, — проворчал в ответ Скарамучча, не отрываясь от экрана.

Тарталья, кажется, воспринял ее улыбку как призыв к действию. Он взял на себя роль ее личного гида по этому безумному миру.

— А сейчас Синьора будет на всех орать, потому что Дотторе опять использовал не тот реагент и отравил всю команду, — шептал он в микрофон так, чтобы слышала только она. — Спорим на что угодно.

И действительно, через секунду в наушниках раздался ледяной голос Синьоры: «Дотторе, если ты еще раз перепутаешь зелье лечения с ядом, я найду тебя в реальной жизни и заставлю выпить все, что стоит у тебя в лаборатории».

Тарталья был доволен. Он постоянно обращался к ней, объяснял тактики, комментировал действия других, пытался втянуть ее в их мир. Люмин была ему благодарна, это не давало ей совсем заскучать, но в то же время она чувствовала, как недовольство Скарамуччи сгущается в комнате, как озон перед грозой. Он молчал, но его пальцы все яростнее стучали по клавиатуре.

— …так что сейчас нам нужно собрать три кристалла, чтобы открыть врата, — продолжал свой репортаж Тарталья. — Люмин, как думаешь, справимся? Или наш гениальный лидер снова заведет нас в тупик, как в прошлый раз?

Это стало последней каплей.

— Она не нуждается в том, чтобы ей разжевывали каждый наш шаг, — голос Скарамуччи был тихим, но в нем звенела сталь. Он нажал на паузу, и изображение на экране замерло. В голосовом чате повисла напряженная тишина. — Она умнее тебя, Аякс. Сама разберется.

Тарталья на секунду замолчал, удивленный такой резкой реакцией.

— Эй, я просто пытаюсь, чтобы человеку не было скучно, — ответил он, и в его голосе уже не было прежней беззаботности.

— Она не скучает, — отрезал Скарамучча. — Она наблюдает. И ей не нужен твой треп, чтобы понимать, что происходит. Продолжаем.

Атмосфера была безнадежно испорчена. Легкое, ностальгическое веселье ушло. Вместо него появилось напряжение. Люмин сидела между ними, чувствуя себя причиной этой ссоры. Тарталья замолчал и больше не обращался к ней. А Скарамучча играл молча, яростно и без единой ошибки.

Прошло еще минут сорок. Игра шла своим чередом, но былая легкость исчезла. Люмин почувствовала, что у нее пересохло в горле — от напряжения и духоты в комнате. Она аккуратно сняла наушники, радуясь наступившей тишине, и прошептала Скарамучче на ухо:

— Я за водой, сейчас вернусь.

Он коротко кивнул, не отрываясь от экрана. Люмин пошла на кухню. Она налила себе стакан воды, но, сделав глоток, поморщилась. Вода была нефильтрованная. Она вздохнула. Мелочь, но для нее важная. Она достала кувшин-фильтр, налила в него воду из-под крана и стала ждать, глядя, как тонкая струйка медленно просачивается сквозь угольный картридж. Это медитативное занятие заняло несколько минут.

Когда она вернулась в комнату со своим стаканом, то увидела, что игра стоит на паузе. Все четверо сидели в расслабленных позах и просто болтали. Люмин тихо села на свое место и снова надела наушники, чтобы не выпадать из контекста.

— …и тогда он мне говорит: «Девушка, а вашей маме зять не нужен?» Я чуть бокал на него не вылила, — рассказывала Синьора со скучающим видом. — Какая избитость. У современных мужчин совсем атрофировалась фантазия.

— О, это еще что! — подхватил Дотторе. — Мне на днях одна первокурсница заявила, что наши ДНК идеально подходят для создания гениального потомства. Я почти согласился — исключительно в научных целях, конечно.

Тарталья рассмеялся.

— А по-моему, это оригинально!

Люмин слушала их, и ей было на удивление комфортно. Они просто болтали. И тут Дотторе повернул свою виртуальную голову в ее сторону.

— Люмин, — его голос был полон научного любопытства. — Надеюсь, наш Скара подкатывал к тебе не так тупо? А то стыдно за друга.

Все взгляды, реальные и виртуальные, обратились к ней. Скарамучча бросил на нее быстрый, насмешливый взгляд, ожидая, что она сейчас смутится. Но Люмин, набрав в легкие побольше воздуха, посмотрела прямо в невидимую камеру своего микрофона.

— Он подкатывал так, — произнесла она медленно и четко, — что от него бы давно сбежала любая другая девушка.

Наступила секундная тишина. А потом Дотторе разразился таким хохотом, что в наушниках затрещало. Даже Синьора издала тихий, похожий на мурлыканье смешок.

— Ха! Вот это ответ! — восхитился Тарталья. — Скара, она тебя сделала!

Скарамучча выглядел одновременно и удивленным, и донельзя самодовольным.

— А что я говорил? — протянул он. — Эксклюзивный подход для эксклюзивной девушки. Массовый рынок — не мой профиль.

Он явно был горд и ее ответом, и своей репутацией. Люмин почувствовала укол гордости. Она смогла. Она вписалась. Она сказала что-то, что их всех рассмешило, и при этом не изменила себе. Это была маленькая, но очень важная победа.

— Ладно, если уж мы заговорили о провальных подкатах, — лениво протянула Синьора, когда смех утих, — то нет ничего хуже онлайн-версии. Все эти убогие сообщения в личку. «Привет, красавица», подмигивающие смайлики, непрошеные комплименты под старыми фото… Вершина мужского отчаяния.

— О, да! — тут же подхватил Дотторе с энтузиазмом. — Я собрал целую коллекцию! Это восхитительный материал для изучения примитивных ритуалов ухаживания.

Скарамучча, который до этого с самодовольным видом слушал их, вдруг хищно улыбнулся. В его глазах зажегся тот самый дьявольский огонек, который не предвещал ничего хорошего.

— Думаете, это вершина? Дети. Вы не видели настоящего дна, — он театрально качнул головой. — Хотите, я покажу вам, как выглядит подкат категории «полный провал»? Живая демонстрация.

— О-о-о! — с научным интересом воскликнул Дотторе. — Эксперимент в прямом эфире! Я за!

— Давай, жги! — поддержал его Тарталья, предвкушая веселье.

— Одну секунду, — сказал Скарамучча и включил демонстрацию своего экрана.

В маленьком окне в углу Дискорда появился его рабочий стол. Все в голосовом чате теперь видели то же, что и он. Он открыл браузер, небрежно вбил в поисковую строку имя «Синьора» и перешел на ее страницу в соцсети.

Люмин замерла. Она видела, как на экране замелькали профессиональные, холодные, безупречные фотографии Синьоры. Вот она в элегантном вечернем платье на каком-то приеме. Вот — в строгом костюме у панорамного окна с видом на город. Каждая фотография кричала о статусе, уверенности и ледяной красоте.

— Так, смотрим и учимся, как не надо делать, — начал свой «мастер-класс» Скарамучча. Он начал медленно листать ее фото, комментируя громким, преувеличенно-восхищенным тоном. — Опа! А вот это фото — просто огонь! Ля, какая! Богиня! Нет, королева!

Он говорил нарочито пошлые, избитые комплименты, пародируя типичного интернет-подкатывающего. Дотторе и Тарталья хохотали. А Люмин… улыбка сползла с ее лица. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, стало холодно. Она понимала, что это шутка. Фарс. Представление. Но она видела, как он, ее парень, на глазах у всех восхищается фотографиями другой, невероятно красивой девушки. И что-то внутри нее сжалось в тугой, ледяной комок.

Апофеозом стало то, что Скарамучча открыл личные сообщения с Синьорой и напечатал короткую, убийственную по своей пошлости фразу:

«Скинь фотки»

Он нажал «Enter» и откинулся на спинку кресла с видом победителя.

— Ну как? Достаточно убого?

В голосовом чате на секунду повисла тишина, прерываемая лишь затихающим смехом Дотторе. Люмин молчала, чувствуя, как горит лицо. Она чувствовала себя униженной, хоть и не понимала, почему.

И тут раздался спокойный, холодный голос Синьоры.

— Идиот.

Смех Дотторе и Тартальи мгновенно прекратился.

— Это было хуже, чем все подкаты, что я помню, вместе взятые, — продолжила она своим низким, бархатным голосом. В нем не было и тени веселья. Только ледяное презрение.

Скарамучча, кажется, был доволен такой оценкой.

— Значит, я победил.

— Нет, — отрезала Синьора. И после короткой, звенящей паузы добавила, и каждое ее слово было как удар хлыста. — Скара… Это было не очень красиво.

Она не уточнила. Не сказала «потому что здесь твоя девушка». Она просто констатировала факт. Но все, абсолютно все в этом чате, включая Люмин, поняли, на что она намекает.

Но Скарамучча, полностью погруженный в свою роль и довольный произведенным эффектом, совершенно не уловил ее намека. Он воспринял ее слова как часть представления, как признание своего мастерства в «убогих подкатах».

— Согласен, — с энтузиазмом кивнул он. — Это было ужасно. Именно то, чего я и добивался. Ну что, посмеялись? Может, все-таки добьем того босса или с нас на сегодня хватит?

Он был готов продолжать вечер, как ни в чем не бывало. Он даже не посмотрел в сторону Люмин. Для него эпизод был исчерпан. Шутка удалась.

Но для Люмин все только начиналось. Она тихо, почти беззвучно, сняла свои тяжелые наушники и положила их на стол. Никто в голосовом чате этого не заметил, они уже начали обсуждать тактику на босса. Скарамучча тоже не обратил внимания, полностью поглощённый игрой.

Из комнаты доносились приглушенные, искаженные наушниками крики: взволнованный голос Тартальи, команды Скарамуччи, язвительные комментарии Синьоры. Они были там, в своем мире, где все было просто и весело. А она была здесь, в темноте, наедине с тупой, ноющей болью.

«Это шутка, — твердила она себе, как мантру. — Рофл. Представление. Он не имел ничего в виду».

Она понимала это умом. Понимала, что это было частью их специфического юмора, их манеры общения. Он не флиртовал с Синьорой. Он играл роль.

Но сердце отказывалось это понимать. Сердце слышало только: «Ля, какая! Богиня!», сказанное ее парнем другой, невероятно красивой девушке. Сердце видело только сообщение «Скинь фотки». Пусть и шуточное. Пусть и для всех.

Ей было обидно. Так по-детски, так иррационально и так мучительно обидно. Он никогда не говорил ей таких слов. Даже в шутку. Его комплименты для нее были другими: «ты невыносима», «в тихом омуте водятся пираньи», «ты интереснее их всех». Они были сложными, полными подтекста, особенными. А здесь, для Синьоры, он использовал самые банальные, самые пошлые, но от этого не менее действенные слова.

И самое ужасное было то, что он даже не понял. Не понял намека Синьоры. Не заметил ее состояния. Не почувствовал, что сделал что-то не так. Он был так увлечен своей игрой, своей стаей, что она, сидевшая в метре от него, просто выпала из его поля зрения.

Она не была для него центром вселенной. И никогда не будет. В этот момент она поняла это с оглушительной ясностью. У него всегда будет этот другой мир, где действуют другие правила. Мир, в котором он может восхищаться другими женщинами, пусть и в шутку, и не видеть в этом ничего плохого.

Она открыла глаза и посмотрела на свое бледное отражение в темном стекле кухонного шкафчика. Она не знала, что с этим делать. Устроить ему сцену из-за шутки? Это было бы глупо. Промолчать и сделать вид, что ничего не было? Но эта обида, этот холодный комок внутри, уже никуда не денется.

Она услышала, как в комнате раздался победный рев — кажется, они все-таки убили босса. Скоро он выйдет. Скоро он спросит, почему она здесь. И она понятия не имела, что ему ответить.