Антиквар (гет)

Кабинет полковника Зубова всегда казался Орлову чужим миром. Миром идеального порядка, полированных поверхностей и стерильного воздуха, в котором не было места сомнениям. Сегодня этот мир рушился. Тихо, беззвучно, как карточный домик.

Орлов вошел по вызову, чтобы забрать документы для передачи дел. Зубов, уже бывший полковник, а ныне просто офицер в распоряжении Управления кадров, стоял у стола и укладывал личные вещи в небольшую картонную коробку. Он двигался медленно, механически, словно разрядившаяся заводная игрушка.

Первой в коробку легла тяжелая бронзовая статуэтка Фемиды. Та самая, что всегда стояла у него на столе, слепая и беспристрастная. Сейчас она выглядела просто куском металла.

Затем — рамка с фотографией, на которой он, еще молодой капитан, пожимал руку какому-то важному чину. Улыбка на фото казалась неуместной, застывшей гримасой из другой жизни.

Потом в коробку отправились дорогие ручки, ежедневник в кожаном переплете, пресс-папье из зеленого мрамора. Вещи, которые должны были символизировать статус и власть, теперь выглядели жалкими артефактами ушедшей эпохи.

Зубов не смотрел на Орлова. Он вообще, казалось, никого не видел. Его взгляд был устремлен куда-то внутрь, туда, где рушились его собственные представления о правильности, о службе, о врагах. Он не считал себя виноватым. Он искренне верил, что действовал во благо государства, что он был на переднем крае борьбы с невидимой, коварной угрозой. Он просто не мог понять, в какой момент правила игры изменились. Почему его рвение, которое всегда поощрялось, вдруг стало преступлением?

Он подошел к стене, чтобы снять грамоту в рамке «За образцовое выполнение служебного долга». Его пальцы наткнулись на пустоту — грамоту он, видимо, уже упаковал. Он растерянно постоял у пустой стены секунду, потом вернулся к столу.

Последним, что он взял, был массивный государственный флаг на тяжелой подставке из карельской березы. Он аккуратно свернул полотнище, открутил его от древка и тоже положил в коробку. Без флага кабинет мгновенно стал меньше, проще, превратился в обычную казенную комнату.

— Документы на столе, майор, — сказал он глухо, не поднимая головы. Это были первые и последние слова, которые он произнес.

Орлов подошел, взял папку. Он не чувствовал ни злорадства, ни удовлетворения. Только странную, тяжелую пустоту. Он смотрел на этого сломленного, растерянного человека и видел не тирана-самодура, а просто солдата, который пережил свою войну. Система, которую Зубов так яростно защищал, перемолола и выплюнула его самого.

Зубов поднял коробку. Она была нетяжелой. Вся его карьера, все его амбиции уместились в небольшом картонном ящике. Он пошел к двери, не прощаясь.

У самого порога он остановился и, все так же не глядя на Орлова, спросил:

— Скажи, майор... этот твой... Вольнов... Он действительно такой опасный?

Орлов на мгновение задумался. Он мог бы сказать правду. Сказать, что «Антиквар» — безобидный чудак. Но он понял, что это было бы слишком жестоко. Зубову нужно было верить, что он пал в борьбе с достойным, коварным противником, а не из-за доната на лечение кота.

— Он очень сложный, товарищ полковник, — тихо ответил Орлов. — Гораздо сложнее, чем кажется.

Зубов, казалось, был удовлетворен этим ответом. Он едва заметно кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Орлов остался один в пустом кабинете, пахнущем дорогим парфюмом и поражением. Он посмотрел на стол, где еще вчера вершились судьбы. На нем не осталось ничего, кроме едва заметного круглого следа от подставки для флага. Как будто его и не было.