Антиквар (гет)

Майор Виктор Степанович Орлов ненавидел понедельники с профессионализмом, отточенным за двадцать пять лет службы. Не той абстрактной, гражданской ненавистью к концу выходных, а предметной, почти осязаемой. Понедельник в Управлении по противодействию деструктивным влияниям пах остывшим чаем, перегретой серверной и цифровой пылью — тоннами бессмысленной информации, которую за уик-энд нагенерировали его подопечные.

В авангарде этого парада бессмыслицы неизменно шло дело №3817-У.

Орлов отхлебнул из граненого стакана вчерашний, похожий по цвету на коньяк, чай и двойным щелчком мыши открыл папку, от одного вида которой у него начинали ныть зубы. На экране появилось фото мужчины лет тридцати, с умными, но безнадежно уставшими глазами. Во взгляде его была та особая растерянность человека, который слишком много времени проводит в диалоге с компьютером и уже не вполне уверен, компилируется ли окружающий мир по тем же законам. Вольнов Алексей Борисович. Программист, специалист по анализу данных. Оперативный псевдоним — «Антиквар».

Псевдоним был результатом бюрократической энтропии, как и все в этом деле. Какой-то рьяный стажер, пытаясь прочитать вслух его сетевой ник «Antiquus», споткнулся где-то на середине. Орлов, не расслышав, машинально записал в рапорт «Антиквар». Кличка прилипла, и в ней, по иронии судьбы, оказалось больше правды, чем в десятках аналитических справок. Объект действительно занимался чем-то антикварным: откапывал давно забытые философские концепции, возился со сложными алгоритмами и, казалось, совершенно не интересовался суетной реальностью, которую Орлову было поручено защищать.

— Доброе утро, Виктор Степаныч, — в кабинет без стука заглянула голова лейтенанта Петренко. Голова была молодой, румяной и полной энтузиазма, что раздражало Орлова больше всего.

— Оно не доброе, Петренко. Оно понедельник. Что там?

— Сводка по «Антиквару» за выходные. «Периметр» насчитал семнадцать аномалий. Уже у вас на почте.

Орлов молча кивнул. Семнадцать аномалий. Это означало, что Вольнов просто жил своей обычной жизнью.

Он открыл письмо. Система «Периметр-7», гордость их технического отдела, с усердием идиота вывалила на него протокол выходных объекта. Система была сложным, самообучающимся алгоритмом, который должен был выявлять угрозы в море цифровой информации. На деле же она работала как сверхчувствительный датчик абсурда.

[Суббота, 14:22]

ИСТОЧНИК: Платформа для совместной разработки

АКТИВНОСТЬ: Зафиксировано 12 коммитов (сохранений) в репозиторий null-protocol-book.

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Термин "Нулевой Протокол" может относиться к криптографическим протоколам обнуления информации или методикам анонимного сетевого взаимодействия. Рекомендуется проверка контента на предмет наличия инструкций по сокрытию противоправной деятельности.

Орлов тяжело вздохнул. Петренко уже проверял. Это был роман. Научно-фантастический. Про программиста-параноика. «Возможно, произведение носит автобиографический характер и отражает растущую паранойю объекта», — с жаром докладывал лейтенант. Орлов тогда велел ему подшить распечатку первой главы к делу. Она до сих пор лежала в папке, источая легкий запах безумия.

[Суббота, 21:05]

ИСТОЧНИК: Данные геолокации (оператор связи, агрегатор такси)

АКТИВНОСТЬ: Зафиксировано перемещение по маршруту: [адрес проживания] -> [адрес в спальном районе, ул. Безымянная, д.16, подъезд 2]. Время нахождения в точке: 3 минуты. Маршрут обратно: [тот же адрес] -> [адрес проживания].

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Маршрут, время суток и продолжительность остановки соответствуют паттерну "закладочной активности" (приобретение запрещенных веществ) с вероятностью 78%.

Семьдесят восемь процентов. Орлов усмехнулся. Он видел отчет «наружки». Объект вышел из такси, в свете фонаря подошел к дереву, нагнулся, поднял что-то маленькое и быстро уехал. Это мог быть сверток с наркотиками. А мог быть и редкий покемон, которого его персонаж не мог поймать три недели. Или просто шнурок развязался, а он, задумавшись, три минуты не мог его завязать. Система «Периметр-7» не видела разницы.

[Воскресенье, 11:40]

ИСТОЧНИК: Платформа для донатов (через систему финмониторинга)

АКТИВНОСТЬ: Финансовая операция. Получатель: «RageQuitLina». Сумма: 500 рублей. Сообщение: «На новый микрофон, чтобы материться еще качественнее!».

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Зафиксирована финансовая поддержка лица, демонстративно использующего обсценную лексику. Возможно, часть скоординированной кампании по эрозии морально-нравственных устоев молодежной аудитории.

«Кампании по эрозии... — подумал Орлов. — Господи, да он просто смотрит, как девка в игры рубится. Может, ему своего мата в жизни не хватает».

Но главным блюдом, как всегда, был последний пункт. Тот, от которого у Орлова начинала болеть голова, а у полковника Зубова — чесались руки.

[Воскресенье, 15:00 — 17:30]

ИСТОЧНИК: Анализ трафика (облачное хранилище)

АКТИВНОСТЬ: Зафиксирована работа над документом TAOS_manuscript_v2.docx. Документ синхронизирован с облачным сервером.

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Зафиксировано создание и распространение текста объемом более 10 000 слов. Семантический анализ выявил аномально высокую концентрацию терминов из области философии, нейробиологии и восточных учений. Общая тональность: деконструкция базовых антропоцентрических понятий (личность, сознание, свобода воли). УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ. РЕКОМЕНДУЕТСЯ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕРТНАЯ ОЦЕНКА.

Орлов потер виски. Этот ТАОС был его персональным проклятием. Полковник Зубов, увидев в прошлой сводке упоминание об «иллюзии 'Я'», вызвал его на ковер и полчаса распекал за то, что они «упускают деятельность секты, отрицающей личность гражданина как основу конституционного строя». Орлов битый час пытался объяснить, что это философская концепция, а не призыв сдавать паспорта. Безуспешно.

Телефон внутренней связи зазвонил с противным дребезжанием. Орлов уже знал, кто это.

— Слушаю, товарищ полковник.

— Орлов, зайди. Я тут сводку по твоему «Антиквару» посмотрел. У меня вопросы.

Майор медленно поднялся. Впереди был долгий, тяжелый понедельник. Ему предстояло снова объяснять начальству, что за выходные его подопечный, потенциальный экстремист, шпион и наркокурьер, на самом деле просто писал роман, предположительно забирал сверток, смотрел стрим и работал над философским трактатом, который никто в их Управлении, включая самого Орлова, не в состоянии понять.

Он открыл дверь кабинета, готовясь к погружению в привычный омут бюрократического безумия. Он еще не знал, что на этом дне ему скоро предстоит найти жемчужину — идею о том, как превратить этот абсурд в свое главное оружие.

Кабинет полковника Зубова был полной противоположностью кабинету Орлова. Здесь не было стопок пыльных дел и граненых стаканов с чайным налётом. Вместо этого — полированный стол из карельской березы, статуэтка Фемиды (подозрительно похожей на самого Зубова), и огромный государственный флаг на древке из того же полированного дерева. Воздух был стерильным и пах дорогим парфюмом с нотками властности.

Сам полковник Зубов, плотный, гладко выбритый мужчина с тяжелым подбородком, стоял у окна, заложив руки за спину. Он не обернулся, когда Орлов вошел.

— Виктор Степанович, — начал он, глядя на серый городской пейзаж за окном. — Ты мне объясни. Я читаю сводку по твоему объекту. И у меня складывается впечатление, что мы с тобой в разных ведомствах работаем. Ты — в отделе по надзору за литературой. А я — в Федеральном Агентстве Контроля.

Орлов молчал. Спорить с Зубовым на этапе риторических вопросов было все равно что пытаться остановить поезд, бросая в него камушки.

— Что это за проект? — Зубов резко обернулся. В руке он держал распечатку утренней сводки. — «Нулевой Протокол». Звучит как название диверсионной операции по обрушению государственных сетей. А ты мне пишешь в комментарии — «художественное произведение». Ты его читал, это произведение?

— Так точно, товарищ полковник. Первую главу. Там программист, у него проблемы с искусственным интеллектом, — доложил Орлов ровным голосом.

— Проблемы! — Зубов ударил костяшками пальцев по столу. — У нас у всех скоро будут проблемы, если мы будем сквозь пальцы смотреть, как они под видом «художественных произведений» распространяют инструкции! Ты проверил, нет ли в этом его коде скрытых уязвимостей, которые можно активировать?

— Техническая экспертиза ничего не выявила. Обычный программный код.

— Обычный! — передразнил Зубов. — У нас в стране все необычное, Орлов, что связано с безопасностью. Запомни. Дальше. «Закладочная активность». Вероятность — семьдесят восемь процентов. Что сделано?

— Наружное наблюдение подтвердило факт, но не смогло идентифицировать предмет. Для проведения задержания с поличным оснований недостаточно. Может быть что угодно.

Зубов прищурился.

— «Что угодно», говоришь. А может быть и не «что угодно». Может быть, это как раз то самое. Наркотики. Деньги от иностранных кураторов. А мы сидим и ждем, пока он всю область этими «что угодно» завалит. Пассивность, Орлов, — страшный грех для нашего Агентства.

Он прошелся по кабинету и остановился на самом главном.

— И вот это... — он помахал в воздухе другим листом. — ТАОС? Что за ХАОС? Он у нас тут теорию хаоса пишет?!

— ТАОС, товарищ полковник. Сокращение от «Теория Агент-Ориентированного Сознания», — терпеливо пояснил Орлов.

— Мне плевать, от чего оно сокращение! Я читаю заключение «Периметра»: «деконструкция базовых понятий», «иллюзия сознания», «отрицание 'Я'». Орлов, это же чистый экстремизм в философской обертке! Это подрыв основ! Человек — венец творения, гражданин — основа государства. А он пишет, что 'Я' — это иллюзия! Завтра его последователи решат, что и государство — иллюзия. И Уголовный кодекс — тоже. И что мы будем делать тогда?

— Товарищ полковник, это сложная научная теория...

— Наука должна укреплять государство, а не расшатывать его! — отрезал Зубов. — Я говорил с людьми из Центра. Они говорят, что подобные концепции активно используются западными институтами для создания у молодежи чувства нигилизма и апатии. Чтобы они не хотели ни семью, ни Родину защищать. Потому что все — «иллюзия».

Орлов смотрел на своего начальника и видел перед собой идеальный продукт системы. Человека, чей мозг работал по принципу бинарной логики: «свой — чужой», «угроза — не угроза». Все, что было сложнее этой схемы, автоматически попадало в категорию «угроза». Зубов не был глуп. Он был предельно, пугающе прост.

— Какие будут распоряжения, товарищ полковник? — Орлов задал вопрос, который всегда возвращал разговор в конструктивное русло.

Зубов остановился и посмотрел на него в упор.

— Распоряжения будут следующие. Первое: по «Нулевому Протоколу» — назначить полную лингвистическую и техническую экспертизу. Искать скрытые смыслы, шифры. Второе: по «закладочной активности» — усилить наружное наблюдение. При следующем подобном выезде — быть готовыми к немедленному задержанию. Третье: по этому твоему... ХАОСУ... — он бросил распечатку на стол. — Найти эксперта. Срочно. Пусть даст официальное заключение. Мне нужна бумага, в которой будет написано, что этот текст представляет угрозу для общественной морали и государственных устоев.

— Такого эксперта может быть трудно найти...

— Ищи, Орлов! — рявкнул Зубов. — Найди старого профессора с кафедры научного атеизма, который соскучился по борьбе с идеализмом. Найди психолога, который напишет, что это вызывает депрессию. Мне все равно. Мне нужна бумага! Через неделю жду доклад. Выполняйте.

Орлов щелкнул каблуками, развернулся и вышел. Дверь из полированного дерева закрылась за ним с тихим, солидным щелчком.

Вернувшись в свой кабинет, он сел за стол и долго смотрел в одну точку. Он получил три приказа, каждый из которых был прямой дорогой к тому, чтобы сломать жизнь невиновному, по сути, человеку. И он должен был их выполнить.

Или сделать вид, что выполняет.

Он взял со стола стопку чистых листов. На первом написал: «Запрос на проведение комплексной психолого-лингвистической экспертизы». На втором: «Ходатайство о выделении дополнительных ресурсов для усиления наружного наблюдения». На третьем: «Список потенциальных экспертов для анализа текста на предмет деструктивного содержания».

В этот момент в голове майора Орлова, среди усталости и раздражения, впервые за долгое время блеснула искра. Не азарта, нет. А холодная, ясная мысль. Зубов хотел бумаги. Что ж, он получит бумаги. Он получит столько бумаг, что утонет в них. Он завалит его экспертизами, запросами, ходатайствами, списками. Он забюрократизирует это дело до смерти.

Это было первое столкновение. И Орлов, хоть и проиграл его тактически, кажется, только что нашел свою стратегию на эту долгую, бессмысленную войну.

Часть 1. Реальность

Воскресенье. 16:15. Квартира Алексея Вольнова.

Мир для Алексея в этот момент сузился до размеров одного экрана. На нем медленно ползли разноцветные линии — графики потерь при обучении нейронной сети. Модель упорно отказывалась понимать разницу между сарказмом и искренностью в коротких текстовых сообщениях. Она достигала плато в 72% точности и замирала, словно уставший марафонец, решивший, что и так сойдет.

Алексей отхлебнул из кружки остывший кофе. Он уже несколько часов перебирал гиперпараметры, менял архитектуру, подсовывал модели новые данные. Все было тщетно. Это было похоже на попытку объяснить коту теорию струн: он смотрит на тебя с искренним интересом, но в голове у него все равно только «мясо» и «сон».

На периферии сознания гудел второй монитор. Там шла трансляция. Не для развлечения, а как звуковой фон, спасающий от оглушающей тишины пустого жилища. Сегодня это была «PhilosoFeiya», София Крамер. Умная женщина, кандидат наук, которая умудрялась рассказывать об эпистемологии Гуссерля так, что это было даже интересно. Сегодняшняя тема — «Природа субъективного опыта: от квалиа до 'трудной проблемы сознания'».

— …и вот здесь, — доносился из динамиков спокойный, размеренный голос Софии, — мы подходим к главному вопросу, который Чалмерс сформулировал как 'трудную проблему'. Почему вообще физические процессы в мозге должны сопровождаться каким-либо ощущением? Почему обработка фотонов с длиной волны 700 нанометров ощущается нами как красное?

Алексей на секунду отвлекся от своей нейросети. Это был его вопрос. Главный вопрос, который мучил его с юности и который он пытался осмыслить в своем трактате, в своем ТАОСе. Он чувствовал с этой невидимой женщиной странное интеллектуальное родство.

Он свернул окно с графиками и открыл TAOS_manuscript_v2.docx. Пробежал глазами последние написанные строки: «Таким образом, квалиа не 'генерируются' процессом, а являются его неотъемлемым свойством на определенном уровне сложности, подобно тому, как текучесть является свойством системы молекул воды, а не отдельной молекулы…»

Ему показалось, что он нашел удачную формулировку. Он перечитал абзац, поправил пару слов и нажал Ctrl+S. Файл автоматически синхронизировался с облачным хранилищем. Работа на сегодня была закончена. Он почувствовал легкое удовлетворение.

София на стриме как раз заканчивала свою мысль.

— …в конечном счете, любая теория сознания должна предложить не просто корреляцию, а объяснительную модель. Спасибо за внимание. Буду рада вашим вопросам и поддержке.

Алексей, недолго думая, открыл платформу для донатов. Он не был богат, но считал правильным поддерживать тех немногих, кто создавал в этом мире нечто осмысленное. Он перевел небольшую сумму. В сообщении написал просто: «Спасибо за пищу для ума. Продолжайте в том же духе».

Потом он встал, размял затекшую спину и пошел на кухню. Пора было ужинать. В холодильнике его ждали одинокие пельмени. Обычный воскресный вечер обычного программиста.

-----

Часть 2. Интерпретация

Понедельник. 10:30. Кабинет майора Орлова.

Орлов смотрел на экран, где «Периметр-7» разложил воскресный вечер объекта «Антиквар» на атомы. Для системы не существовало понятий «вдохновение», «интеллектуальное родство» или «усталость». Существовали только действия, классифицированные по уровню угрозы.

[15:00 — 17:30] ОБЪЕКТ «АНТИКВАР». СЕТЕВАЯ АКТИВНОСТЬ.

ПРОЦЕСС: python.exe

РЕСУРСОЕМКОСТЬ: Высокая (CPU: 85-95%, GPU: 70-80%)

СЕТЕВОЙ ТРАФИК: Обмен данными с серверами Google (предположительно, облачные вычисления).

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Зафиксирована работа с ресурсоемкими вычислительными процессами, характерными для обучения моделей ИИ, криптографического перебора или анализа больших массивов данных. Цель вычислений не установлена.

Орлов представил, как докладывает это Зубову. «Он два часа гонял свой компьютер на полную, товарищ полковник. Возможно, подбирал пароль к серверам НАТО. А возможно, учил нейросеть отличать сарказм от искренности. Система не видит разницы».

[17:31] ОБЪЕКТ «АНТИКВАР». СЕТЕВАЯ АКТИВНОСТЬ.

ПРОЦЕСС: WINWORD.EXE

ДЕЙСТВИЕ: Редактирование и сохранение документа TAOS_manuscript_v2.docx с последующей загрузкой в облачное хранилище.

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Подтверждена продолжающаяся работа над текстом деструктивной философской направленности. Синхронизация с облаком может являться методом передачи обновленных инструкций неустановленному кругу лиц.

«Или просто бэкап, чтобы не потерять текст, если жесткий диск сдохнет», — мысленно прокомментировал Орлов.

[17:35] ОБЪЕКТ «АНТИКВАР». ФИНАНСОВАЯ ОПЕРАЦИЯ.

ПОЛУЧАТЕЛЬ: «PhilosoFeiya» (Крамер С.Д.)

КОНТЕКСТ: Транзакция совершена немедленно после завершения публичной трансляции получателя на тему «Природа субъективного опыта…».

СООБЩЕНИЕ: «Спасибо за пищу для ума. Продолжайте в том же духе».

АНАЛИЗ СИСТЕМЫ: Зафиксирован акт финансирования идеологического лидера. Временная близость транзакции к моменту сохранения и загрузки документа TAOS... (разница 4 минуты) указывает на высокую вероятность прямой связи между этими событиями. Сообщение «Продолжайте в том же духе» может являться сигналом одобрения полученных инструкций и готовности к дальнейшим действиям. УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: ВЫСОКИЙ.

Орлов откинулся на спинку стула. Вот она, работа аналитического алгоритма во всей красе. Два независимых события — работа над текстом и донат — были сшиты железной логикой временной корреляции. Для машины не было ничего, кроме последовательности действий. Человек сохранил файл. Через четыре минуты отправил деньги с кодовым сообщением. Вывод: файл и деньги связаны. Все просто.

Он представил себе этот диалог в голове у Зубова: «Антиквар» получает через стрим Крамер некие зашифрованные указания. Он вносит правки в свой манифест-ТАОС. Сохраняет его. И тут же отправляет донат с сигналом: «Указания приняты, работа выполнена, жду дальнейших инструкций». Картина была ясной, логичной и абсолютно, на сто процентов, неверной.

Система «Периметр-7» видела сигналы. Она была создана, чтобы видеть сигналы. Но она была совершенно слепа к тому фоновому шуму, из которого состояла человеческая жизнь: к усталости, к одиночеству, к внезапному порыву поддержать умного человека, к простому удовольствию от найденной удачной формулировки.

Орлов взял со стола чистый лист и начал писать проект служебной записки.

«…зафиксирована сложная последовательность действий, указывающая на наличие устойчивого канала связи между объектом „Антиквар“ и объектом „PhilosoFeiya“. Характер взаимодействия требует дальнейшего глубокого изучения с привлечением специалистов…»

Он писал, а сам думал о том, что его работа — это превращение шума в сигналы. Он брал обычную, хаотичную жизнь человека и накладывал на нее трафарет угрозы. И шум послушно складывался в зловещий узор.

Прошла неделя. Неделя, за которую майор Орлов утонул в бумажной работе, сгенерированной тремя приказами полковника Зубова. Он отправил роман «Нулевой Протокол» на «комплексную экспертизу», подал ходатайство на «усиление наружки» и завалил стол бумагами по поиску «экспертов» по ТАОСу. Дело «Антиквара» медленно, но верно погружалось в уютную трясину бюрократии. Орлов чувствовал себя голландским мальчиком, который затыкал пальцами дырки в плотине. Но в среду плотину прорвало.

Зубов вызвал его к себе. Он был мрачнее тучи и размахивал двумя распечатками.

— Орлов, — начал он без предисловий. — Объясни мне вот эту комбинацию. Что это за двухходовка?

Орлов взглянул на первый лист. Это была сводка по финансовой активности «Антиквара» за вчерашний день.

[15:32] ОБЪЕКТ "АНТИКВАР". ФИНАНСОВАЯ ОПЕРАЦИЯ. КАТЕГОРИЯ: СУПЕРМАРКЕТ.

[15:33] РАСШИФРОВКА ЧЕКА: Чай "Принцесса Нури" — 1 уп., Батон нарезной — 1 шт., Сыр плавленый "Дружба" — 2 шт.

— Это чек из продуктового, товарищ полковник, — осторожно сказал Орлов.

— Я вижу! — рявкнул Зубов. — Ты на второй лист посмотри!

Второй лист содержал сводку за вечер.

[22:49] ОБЪЕКТ "АНТИКВАР". ФИНАНСОВАЯ ОПЕРАЦИЯ. КАТЕГОРИЯ: ДОНАТ.

[22:49] ПОЛУЧАТЕЛЬ: "NEKOCYBERSTREAM" (ВОЛКОВА Е.А.).

[22:49] ТЕКСТ СООБЩЕНИЯ: "Увидел на стриме, что ваш котик Барсик кашляет. Вот небольшая сумма ему на ветеринара. Пусть не болеет."

— Вот! — Зубов ткнул в распечатку толстым пальцем. — Он днем покупает дешманский чай и сырок «Дружба», прикидывается нищебродом! А вечером швыряет деньги этой своей анимешнице! И что ты мне на это скажешь?

Орлов пожал плечами.

— Экономит на еде, чтобы поддерживать тех, кто ему симпатичен.

— Сочувствие! — Зубов рассмеялся коротким, лающим смехом. — Орлов, проснись! Ты в Управлении по противодействию деструктивным влияниям! Думай! Днем он создает себе легенду «простого парня». А вечером под этой легендой переводит деньги своей ячейке! Чай «Принцесса Нури» и донат на «котика»! Какая здесь связь?

— Возможно, никакой, товарищ полковник.

— Совпадений не бывает! — отчеканил Зубов. — Есть только нераскрытые закономерности. Я жду от тебя анализа, Орлов! Анализа, а не соплей! Мне нужно понимать, что это за операция! Даю тебе час. Чтобы на моем столе лежала служебная записка с полной аналитической выкладкой по этому «инциденту». Свободен.

Орлов вернулся в свой кабинет, чувствуя, как внутри закипает глухое, холодное бешенство. Аналитическая выкладка. По покупке чая и донату на лечение кота. Это был театр абсурда.

Он сел за стол. Час. Он мог бы написать правду: «Угрозы не выявлено». Но тогда Зубов сожрет его с потрохами.

Он смотрел на распечатки. Чай «Принцесса Нури». Сыр «Дружба». Донат на кота. И вдруг в его голове что-то щелкнуло. Мысль была дерзкой, безумной и абсолютно гениальной в своей бюрократической извращенности. Зубов хотел анализ? Он его получит.

Пальцы Орлова забегали по клавиатуре. Он не врал. Он брал оба факта и соединял их железной, параноидальной логикой своего начальника.

-----

[Гриф: Для служебного пользования]

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Касательно: анализа оперативной комбинации, проведенной объектом «Антиквар».

Докладываю, что в рамках разработки объекта «Антиквар» была выявлена сложная, многоуровневая операция прикрытия.

1. Фаза подготовки («Легендирование»):

Днем объект совершает закупку в магазине эконом-класса. Номенклатура товаров (чай «Принцесса Нури», сыр «Дружба») не соответствует его интеллектуальному профилю и уровню дохода, что указывает на целенаправленное создание образа «простого обывателя» с целью снижения бдительности систем мониторинга.

2. Фаза активных мероприятий («Сигнал»):

Вечером, под прикрытием созданной легенды, объект осуществляет финансовый перевод в адрес лидера общественного мнения (ЛОМ) Волковой Е.А. («NekoCyberStream»). Использование сентиментального повода (забота о животном) является классическим приемом психологической манипуляции для установления эмоционального контакта и формирования у ЛОМ чувства благодарности.

Предварительный вывод:

Действия объекта следует квалифицировать как тщательно спланированную операцию. Под видом бытовых покупок и сентиментальных жестов осуществляется внедрение в доверие и передача средств агенту влияния. Характер операции указывает на глубокое понимание психологии и требует дальнейшего тщательного и неспешного изучения.

Рекомендую:

Не форсировать следственные действия во избежание срыва долгосрочной оперативной игры, которую, по всей видимости, ведет объект.

-----

Орлов перечитал написанное. Это был бред. Но это был бред, который идеально соединял два несвязанных факта в зловещую схему. Зубову понравится.

Он нажал «Печать» и откинулся на спинку стула. Он только что превратил поход за чаем и акт доброты в шпионский триллер. Он не спас «Антиквара». Он просто отложил его казнь.

И в этот момент майор Орлов понял, что нашел свое оружие. Не пистолет и не прослушку. А великий и ужасный государственный канцелярит. Он будет саботировать систему изнутри, используя ее же собственные правила.

Дело «Антиквара» росло. Оно пухло от служебных записок, аналитических справок и распечаток из системы «Периметр-7», превращаясь в многотомный памятник человеческому недопониманию. После успеха операции «Принцесса Нури» полковник Зубов временно оставил Орлова в покое, но потребовал «углубить разработку по связям объекта». Это означало, что Орлову пришлось погрузиться в мир, который был ему еще более чужд, чем философия ТАОСа, — мир стримеров с платформы Twitch.

Лейтенант Петренко с энтузиазмом подготовил справки на каждую из четырех «объектов сетевого влияния», которых финансировал «Антиквар». Орлов читал эти документы, и ему казалось, что он листает какой-то фантастический бестиарий, где каждое существо по-своему опасно и непонятно.

Существо первое: «Сирена Радужная»

Официально: Волкова Екатерина Андреевна, 22 года. Студентка. Псевдоним: «NekoCyberStream».

Справка «Периметра-7»: «...создает контент развлекательного характера (визуальные новеллы), ориентированный на молодежную аудиторию. Использует образ, апеллирующий к инфантильным и эскапистским настроениям. Зафиксирован факт демонстрации символики запрещенного в стране экстремистского движения. Транзакции от объекта „Антиквар“ участились после данного инцидента, что может свидетельствовать о целенаправленной поддержке пропаганды нетрадиционных ценностей».

Мысли Орлова: Он смотрел на фотографию Волковой — миловидная девчушка в толстовке с кошачьими ушками. Радужный значок на ее рюкзаке был размером с пятирублевую монету. «Пропаганда... — думал Орлов. — Да она, скорее, пропагандирует кариес, судя по количеству сладостей, которые ест на стримах». Но в отчете для Зубова он был вынужден написать: «...продолжается наблюдение за гр. Волковой с целью выявления дальнейших актов распространения запрещенной символики и установления ее возможных связей с зарубежными центрами идеологического влияния».

Существо второе: «Гарпия Кибернетическая»

Официально: Громова Алина Игоревна, 28 лет. Безработная. Псевдоним: «RageQuitLina».

Справка «Периметра-7»: «...транслирует прохождение видеоигр, сопровождая процесс обильным использованием обсценной лексики. Демонстрирует агрессивную, нигилистическую манеру поведения. Ведет перманентный сбор денежных средств на „новый микрофон“, что может являться прикрытием для финансирования неустановленной деятельности. Контент направлен на вербальную деградацию аудитории».

Мысли Орлова: Он помнил запись ее стрима. Этот виртуозный, многоэтажный мат мог бы заставить покраснеть старого боцмана. Но в ее яростных криках на пиксельных монстров было что-то... честное. «Антиквар», наверное, находил в этом отдушину. Сам-то он, судя по профилю, и слова грубого сказать не мог. А деньги на микрофон... Орлов был почти уверен, что она их тратит на оплату коммуналки. Но для Зубова он написал: «...финансовые потоки гр. Громовой взяты на дополнительный контроль. Проверяется версия о возможном аккумулировании средств для проведения несанкционированных публичных акций».

Существо третье: «Химера Ужасающая»

Официально: Нечаева Лариса Павловна, 25 лет. Продавец-консультант. Псевдоним: «LaraPlaysHorror».

Справка «Периметра-7»: «...специализируется на контенте жанра „хоррор“. Трансляции характеризуются экстремальным уровнем психоэмоционального напряжения. Подобный контент может оказывать деструктивное воздействие на психику несовершеннолетних, провоцируя развитие фобий. Донаты от объекта „Антиквар“ часто содержат двусмысленные отсылки („на новые кирпичи“), что требует углубленного семантического анализа».

Мысли Орлова: От одного воспоминания о ее визге у Орлова начинало звенеть в ушах. Он не понимал, как это можно смотреть добровольно. Но угрозы госбезопасности он в этом не видел. Он видел только девушку, которая нашла очень специфический способ зарабатывать, и парня, который платил ей за то, чтобы она пугалась за него. Но для Зубова он написал: «...направлен запрос в Центр психолого-психиатрической экспертизы для оценки потенциального вреда, наносимого контентом гр. Нечаевой, и анализа сообщений от объекта „Антиквар“ на предмет наличия скрытых призывов к агрессии».

Существо четвертое: «Горгона Мыслящая»

Официально: Крамер София Дмитриевна, 35 лет. Кандидат философских наук. Псевдоним: «PhilosoFeiya».

Справка «Периметра-7»: «...под видом образовательного контента осуществляет популяризацию западных философских доктрин, критически осмысляющих традиционные ценности. Представляет наибольшую угрозу ввиду высокого интеллектуального уровня и способности формировать у аудитории комплексное оппозиционное мировоззрение. Является, предположительно, идеологическим ядром ячейки, в которую входит объект „Антиквар“».

Мысли Орлова: Вот эта была настоящей проблемой. Не потому, что она была опасна. А потому, что она была умна. Она говорила об идеях. А идеи, как знал Орлов, были единственной вещью, которую по-настоящему боялось его начальство. Он не мог просто отмахнуться от нее. Но и подводить умного человека под монастырь ему не хотелось. Для Зубова он написал самую обтекаемую и длинную из всех справок: «...деятельность гр. Крамер носит сложный, междисциплинарный характер. Для всесторонней оценки ее влияния требуется формирование экспертной группы с привлечением специалистов по философии и социальной психологии. Подготовка соответствующего запроса займет продолжительное время».

Он откинулся на спинку стула и посмотрел на четыре распечатанные фотографии на своем столе. Девушка-косплеер, девушка-матерщинница, девушка-крикунья и женщина-философ. Бестиарий цифровой эпохи. Четыре всадницы апокалипсиса, по мнению полковника Зубова. Четыре одинокие души, пытающиеся найти свое место в сети, по мнению майора Орлова.

И где-то между этими двумя трактовками, как между молотом и наковальней, и проходила вся его работа в Управлении по противодействию деструктивным влияниям.

Есть ночи, когда код не пишется, а мысли не думаются. Ночи, когда тишина в квартире становится густой и вязкой, как смола, и единственное, что остается делать — это смотреть в прошлое.

В эту ночь Алексей Вольнов открыл на своем компьютере папку, в которую не заглядывал месяцами. Она называлась просто _archive. Внутри, среди старых университетских проектов и первых неуклюжих попыток писать прозу, был еще один каталог — school_days. Это был его личный ящик Пандоры, полный фотографий и воспоминаний, одновременно теплых и колючих.

Он медленно пролистывал файлы. Вот он, полный, нескладный юноша с горящими глазами на олимпиаде по информатике. Вот весь их 11 «А», такой шумный и уверенный в своем бессмертии. Каждая фотография была маленьким уколом ностальгии. Но он искал не их.

Его палец замер на колесике мышки. IMG_2012_03_15.jpg.

Фотография была сделана в полутемном школьном актовом зале. На сцене, в желтом свете софита, стояла девочка с двумя тонкими косичками и огромными, неправдоподобно серьезными глазами. Она была года на четыре младше. В руках она держала толстенный том «Математического анализа» Фихтенгольца и с абсолютным, почти религиозным трепетом читала со сцены доказательство теоремы о промежуточном значении для непрерывной функции. Она читала его как поэму.

Зал, состоявший в основном из хихикающих старшеклассников, не понимал ни слова. Учителя в первом ряду неловко переглядывались. А он, Алексей, которому тогда было восемнадцать, стоял за пыльными кулисами и смотрел на нее, и впервые в жизни чувствовал то, что потом прочитал в книгах — благоговение.

Анна Смирнова. Девочка-вундеркинд. Местный гений, о котором шепотом говорили в учительских.

Он помнил, как они столкнулись в математическом кружке, куда он, уже почти выпускник, забрел от скуки. Она сидела в углу и решала задачи из сборника для мехмата МГУ. Он сел рядом. И они проговорили два часа — не о музыке, не о кино, не о том, кто с кем встречается, а о красоте интегралов и элегантности доказательств от противного. Он впервые встретил человека, который видел мир так же, как он — как огромную, сложную и бесконечно увлекательную систему.

Пальцы Алексея дрогнули, и он открыл следующий файл. IMG_2014_08_21.jpg.

Летний парк. Скамейка под старой липой. Ему двадцать, он студент-второкурсник. Ей шестнадцать. Она что-то горячо ему доказывает, рисуя на пыльной дорожке прутиком какие-то формулы, а он смотрит не на формулы, а на нее. На то, как солнце путается в ее волосах, на то, как она закусывает губу, когда сосредотачивается. И на лице у этого двадцатилетнего парня, который был им, застыло выражение, которого он сам у себя больше никогда не видел. Смесь восхищения, нежности и абсолютного, безграничного счастья.

Это было их лето. Время, когда мир, казалось, сжался до размеров одной парковой аллеи. Время, когда он впервые позволил кому-то увидеть его настоящего — неловкого, тревожного, но увлеченного. И она не смеялась. Она понимала.

А потом он испугался.

Страх подкрался незаметно. Сначала это была просто тень беспокойства. Разница в возрасте. Косые взгляды. Шепот за спиной. Потом страх стал больше. Он смотрел на нее, на ее ясный, гениальный ум, на ее безграничный потенциал, и видел рядом себя — клубок комплексов, социальных фобий и неуверенности. Он был сложным, дефектным кодом, а она — изящным, совершенным алгоритмом. Он был якорем, который тянул ее вниз.

И он сделал то, единственное, что, как ему казалось, должен был сделать любящий человек. Он отпустил.

Это было проще и больнее, чем он думал. Он просто исчез. Перестал отвечать на сообщения. Не брал трубку. Это был самый жестокий и самый неуклюжий поступок в его жизни. Он думал, что так будет лучше для нее. Он был самоуверенным идиотом, присвоившим себе право решать за другого.

Алексей закрыл папку с фотографиями. Экран погас, превратившись в черное зеркало. Оттуда на него смотрел уставший тридцатилетний мужчина.

Он открыл приложение онлайн-банка. Привычными, отточенными движениями ввел сумму, равную двум московским студенческим стипендиям. Ввел номер карты, который знал наизусть. В поле «сообщение для получателя» он, как всегда, ничего не написал.

Это не было искуплением. Такие вещи не искупить. Это не было и благотворительностью. Это была его единственная, молчаливая ниточка, связывающая его с тем миром, где он когда-то был счастлив. Его ежемесячный налог на трусость. Его почти бессмысленная попытка убедиться, что самый совершенный алгоритм, который он когда-либо встречал, работает без сбоев. Что он не сломал его тогда, в том парке.

Платеж прошел. Алексей закрыл окно банка. С одного из мониторов на него смотрели строки кода, с другого — графики. А в отражении на темном центральном экране он все еще видел того двадцатилетнего парня на скамейке. И ему отчаянно хотелось сказать тому, чтобы он не боялся. Но прошлое, как и плохой код, нельзя было просто переписать. Можно было лишь пытаться компенсировать его последствия бесконечными, молчаливыми патчами.

Утро среды началось для майора Орлова не с чая, а с вызова к Зубову. Это был плохой знак. Зубов, получивший накануне удовлетворившую его служебную записку по «Операции 'Больной кот'», должен был пребывать в благодушном настроении как минимум до пятницы. Но его голос в трубке был напряжен.

В кабинете полковника на полированном столе лежала одна-единственная распечатка. Не сводка, не рапорт. Просто скриншот чата с платформы Twitch.

— Орлов, смотри, — Зубов ткнул пальцем в выделенную красным маркером строчку. — Это было вчера. Вечером. На стриме той же самой Волковой. За десять минут до «инцидента с котиком».

Орлов вчитался. Это был комментарий «Антиквара» про бессонную принцессу.

[Antiquus]: Может, ей стоит не пытаться уснуть, а принять свое состояние бодрствования? Исследовать его, а не бороться с ним. Бессонница — это тоже опыт.

— И что здесь такого, товарищ полковник? — осторожно спросил Орлов.

— Что такого?! — Зубов посмотрел на него так, словно тот не узнал на фотографии собственную мать. — Ты что, не видишь? Это же установка! Прямая идеологическая установка!

Орлов молчал, пытаясь понять, за какую ниточку его начальник уцепился на этот раз.

— Смотри, — Зубов начал загибать пальцы. — Первое. Тема стрима — «Бессонная принцесса». «Принцесса» — это аллегория. Аллегория на молодое, чистое, но дезориентированное поколение. Нашу молодежь. Второе. «Бессонница» — это метафора их состояния. Тревога, неуверенность в завтрашнем дне, потеря ориентиров. И что же советует им наш «Антиквар»?

Он снова ткнул пальцем в текст.

— «Не бороться с ним»! Ты понимаешь, Орлов? Не бороться! Не преодолевать трудности, не стремиться к стабильности, не работать во благо общества! Нет! «Принять свое состояние». «Исследовать его». Это же чистая пропаганда квиетизма! Фатализма! Социальной апатии!

Зубов перевел дух и продолжил, его голос дрожал от праведного гнева.

— Это еще хуже, чем донаты! Деньги — это просто ресурс. А это — яд. Яд, который он капает им прямо в мозг. Он говорит им: «Вы в растерянности? У вас тревога? Отлично! Наслаждайтесь этим состоянием, не рыпайтесь!». Он готовит из них пассивную, безвольную массу, которой потом можно будет управлять как угодно! Это классическая технология «мягкой силы», Орлов! Размягчение мозгов перед основной атакой!

Орлов слушал эту пламенную речь и думал о том, что полковник Зубов обладал удивительным талантом. Он мог взять любое, самое невинное высказывание и вывернуть его так, что оно превращалось в план по захвату мира. Он был своего рода анти-алхимиком: все, к чему он прикасался, превращалось не в золото, а в государственную измену.

— Я распорядился, чтобы аналитики из «Периметра» прогнали этот комментарий по всем семантическим базам, — продолжил Зубов, уже успокаиваясь. — Знаешь, что они выдали? Высокая степень корреляции с текстами восточных деструктивных культов и работами западных философов-постмодернистов. Все сходится! Это не просто комментарий. Это программное заявление.

Он сел в свое массивное кресло.

— Так вот, Орлов. Мне нужен отдельный рапорт по этому инциденту. Подробный. С анализом использованных психологических техник и оценкой потенциальной угрозы. И приложи к нему справку о том, что такое «квиетизм» и почему он противоречит основам государственной идеологии. Чтобы в Центре видели, что мы работаем не только по финансам, но и по идеям.

— Будет исполнено, товарищ полковник.

— И поторопись, — добавил Зубов. — Кто знает, что он им посоветует в следующий раз? Принять бедность? Исследовать опыт голода? Мы должны быть на шаг впереди.

Орлов вышел из кабинета с распечаткой в руках. Он смотрел на невинную фразу про бессонницу и чувствовал, как реальность окончательно теряет свои очертания. Система боялась не действий. Она боялась мыслей. Даже самых простых, написанных от скуки в чате стримерши с голубыми волосами.

Он вернулся к себе, сел за стол и открыл новый документ.

«Служебная записка. Касательно анализа акта идеологической диверсии, осуществленного объектом „Антиквар“...».

Он писал, и ему впервые пришла в голову по-настоящему еретическая мысль. А что, если Зубов прав? Не в своих параноидальных выводах, нет. А в самой сути. Что, если самая опасная вещь в их мире — это действительно не бомба и не пистолет, а простая, тихая мысль, которая предлагает не бороться, а просто… подумать?

Он тряхнул головой, отгоняя опасную философию. Ему нужно было просто написать очередной отчет. Превратить еще один кусочек человеческой жизни в доказательство вины. Это была его работа. И он ее сделает.

Если у ада были свои круги, то майор Орлов был уверен, что его персональный, девятый круг, был оборудован дешевыми китайскими наушниками, из которых непрерывно доносился визг.

Все началось с очередной гениальной идеи полковника Зубова. После «инцидента с котиком» он, кажется, окончательно уверился, что стримы — это основной канал связи для ячейки «Антиквара».

— «Периметр» анализирует только текст, Орлов! — гремел он на утренней планерке. — А вдруг они передают шифровки голосом? Морзянкой через кашель? Ультразвуком? Мне нужен полный, живой анализ! Выделить машину, аппаратуру, и чтобы ты лично, как самый опытный, отслушивал эфиры этих... деятелей. В реальном времени. Хочу полную стенограмму с твоими пометками.

И вот теперь Орлов сидел на пассажирском сидении неприметной служебной «Гранты», припаркованной в темном дворе. Рядом, за ноутбуком с комплексом аудио-мониторинга «Эфир-М», сидел бледный лейтенант Петренко. На Орлове были надеты профессиональные наушники, которые с безжалостной четкостью передавали все нюансы происходящего на канале «LaraPlaysHorror».

Лара Нечаева, девушка с лицом персонажа из хоррор-фильма и голосом промышленной сирены, проходила игру под названием «Агония в заброшенном морге». На экране царил мрак, прерываемый судорожными всполохами света от фонарика. Где-то капала вода, скрипели ржавые каталки и кто-то очень недобро дышал.

— Так... чат, вы это слышите? — шептала Лара в микрофон. — Оно где-то рядом... Я его слышу... Мне так страшно, ребята...

Орлов поморщился. Он тоже это слышал. И ему тоже было страшно. Страшно от того, что это — его работа.

— Зафиксируй, Петренко, — устало сказал он. — 23:15. Объект «LaraPlaysHorror» нагнетает атмосферу саспенса, устанавливая эмоциональную связь с аудиторией.

Внезапно на экране из темноты выпрыгнуло нечто с десятком лишних суставов и без лица.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

Визг Ларисы был почти физически ощутим. Он пронзил наушники, мозг Орлова и, казалось, саму ткань мироздания. Петренко вздрогнул и чуть не выронил ноутбук. Орлов сжал зубы так, что заскрипели пломбы.

— Зафиксируй... — процедил он, когда звон в ушах немного утих. — 23:16. Акустическая атака. Объект демонстрирует реакцию крайнего испуга.

Лара, тяжело дыша, пыталась убежать от монстра.

— ТВАРЬ! УЙДИ! Я ТЕБЕ ЧТО ПЛОХОГО СДЕЛАЛА?! Я ПРОСТО МИМО ШЛА!

В этот самый момент в наушниках Орлова раздался веселый, почти издевательский в данном контексте, электронный голос:

— АН-ТИ-КВУС... отправил... пять-сот... руб-лей!

Орлов замер. Петренко тоже. Они переглянулись.

— Сообщение: На валерьянку. Или на новые кирпичи.

Лара, уворачиваясь от очередной атаки монстра, на секунду расхохоталась, смех смешался с паническими всхлипами.

— Antiquus! СПАСИБО! Мне как раз и то, и другое понадобится! Вытащил меня из этого кошмара! Теперь я ему покажу!

Орлов схватился за блокнот. Вот он, контакт. Момент передачи.

— Петренко, дословно! — приказал он.

Лейтенант застучал по клавиатуре.

— Объект «Антиквар» вышел на связь в момент наивысшего психоэмоционального напряжения объекта «LaraPlaysHorror». Сообщение содержит, предположительно, кодовые слова. «Валерьянка» — приказ успокоиться, затаиться. «Кирпичи»...

— Погоди, — прервал его Орлов. Он вслушивался в эфир. Лара, ободренная донатом, перестала убегать. Она развернулась и побежала на монстра с каким-то ржавым скальпелем.

— Ну все, уродец! — кричала она. — Это тебе за мои нервы! И за донат от Antiquus!

— Петренко, пиши, — сказал Орлов, и в его голосе появились стальные нотки аналитика, который нащупал «закономерность». — «Кирпичи» — это не материал. Это сленговое обозначение крайней степени испуга. Но в данном контексте... он как бы платит ей за ее страх. Покупает ее эмоции.

— Зачем, Виктор Степаныч? — не понял Петренко.

— А я почем знаю? — огрызнулся Орлов. — Может, это новый вид психологического воздействия. Он доводит ее до истерики, а потом «спасает» донатом, формируя у нее зависимость. Эмоциональные качели. Классика вербовки. Пиши: «...объект „Антиквар“ использует тактику 'эмоционального контраста' для укрепления своего влияния на объект 'LaraPlaysHorror'. Финансовое поощрение актов демонстративного ужаса может являться методом тренировки или проверки стрессоустойчивости агента перед реальными операциями».

Петренко с восхищением смотрел на начальника.

— Гениально, товарищ майор!

Орлов ничего не ответил. Он чувствовал себя грязным. Он брал простой, пусть и странный, человеческий поступок и превращал его в зловещую схему. Но Зубов требовал схем. И Орлов давал ему их.

В наушниках снова раздался рев монстра и запредельный визг Ларисы, которая, судя по всему, проиграла. Орлов сорвал их с головы. В ушах звенело.

— Все, хватит на сегодня, — сказал он Петренко. — Сворачиваемся.

— Но стрим еще идет...

— А мое терпение — нет, — отрезал Орлов. — Пиши в итоговом рапорте: «В ходе мониторинга зафиксирован акт финансирования и передачи, предположительно, кодированного сообщения... Содержание и контекст указывают на возможную попытку психологической манипуляции... Рекомендуется ограничить дальнейшее прослушивание трансляций в прямом эфире в связи с акустической агрессивностью контента, представляющей прямой риск для слуха и психоэмоциональной стабильности оперативного состава».

Петренко послушно запечатал.

Орлов откинулся на сиденье и закрыл глаза. Он думал об «Антикваре», который сейчас спокойно сидит дома, в тишине. И о себе, запертом в этой консервной банке, вынужденном слушать чужие вопли и искать в них государственную измену. И впервые за вечер ему стало по-настояшему страшно. Не от монстров на экране. А от своей работы. Она превращала его в параноика, который видел заговоры в донатах на валерьянку. И самое ужасное было в том, что у него это, кажется, неплохо получалось.

Суббота выдалась серой и промозглой. Орлов, сбежав от казенной тишины пустой квартиры, бесцельно бродил по центру города. Автоматически, словно по давно проложенному маршруту, ноги привели его в старый книжный магазин на главной улице. Он искал не что-то конкретное, а просто тишину и запах бумаги — единственное, что в последнее время успокаивало его расшатанные нервы.

Проходя мимо высоких стеллажей с философией, он замер. У полки с надписью «Континентальная философия XX века» стояла женщина. Она была одна. В строгом, но элегантном сером пальто, с волосами, собранными в тугой узел. Она держала в руках тяжелый том Хайдеггера и листала его с такой сосредоточенностью, словно читала не запутанный философский трактат, а личное, адресованное только ей письмо.

Орлов узнал ее сразу. София Крамер. «PhilosoFeiya». «Горгона Мыслящая» из его отчетов.

В жизни она не была похожа на монстра из бестиария, составленного лейтенантом Петренко. Она не выглядела как «идеологическое ядро ячейки». Она выглядела как обычная, немного уставшая, интеллигентная женщина. Она была похожа на его первую учительницу литературы, которая точно так же хмурила брови, когда находила в тексте что-то важное.

В какой-то момент она, словно почувствовав его взгляд, подняла глаза. Их взгляды встретились. Всего на секунду. В ее взгляде не было ничего, кроме легкого, рассеянного любопытства — реакции на незнакомца, слишком долго задержавшегося рядом. А вот что было в его взгляде, Орлов не знал, но почувствовал острый, почти болезненный укол стыда. Он был охотником, который случайно столкнулся со своей «добычей» у водопоя и вдруг осознал всю нелепость и неправильность этой охоты.

Он инстинктивно отвернулся, разглядывая корешки книг, которые не видел. Сердце колотилось. Он чувствовал себя разоблаченным. Быстро схватив с ближайшей полки первый попавшийся сборник сканвордов, он почти бегом направился к кассе.

В понедельник он пришел на работу разбитым. Образ женщины у книжной полки не выходил из головы. Каждое слово в деле по «Антиквару», касающееся Крамер, теперь казалось ему ложью. Он пошел в курилку, надеясь прогнать наваждение привычным ритуалом и сигаретным дымом.

— Степаныч, здорово. Огоньку не найдется?

Орлов обернулся. Рядом стоял капитан Беспалов из смежного департамента.

— Держи, — Орлов щелкнул зажигалкой.

— Спасибо, — Беспалов прикурил. — Что, Степаныч, опять мир спасаешь от деструктивных влияний? Вид у тебя, будто всю ночь Канта конспектировал.

Орлов криво усмехнулся.

— Почти.

— Слышал я про вашего клиента, — продолжил Беспалов. — Этот... Вольнов. Вроде, мой одноклассник бывший. Тихий, безобидный парень. Серьезно, Вить, вы его в чем-то подозреваете?

«Вить». Переход на неформальное обращение был знаком доверия. Орлов решил рискнуть.

— Дело не столько в нем, сколько в его окружении. Одна дамочка есть, особенно интересная. Доцент из университета. София Крамер.

Он ожидал, что Беспалов пожмет плечами или усмехнется. Но реакция была другой. Капитан резко посерьезнел. Улыбка исчезла с его лица. Он бросил быстрый, цепкий взгляд по сторонам, словно проверяя, не слушает ли их кто-то еще.

— Крамер? София Дмитриевна? — переспросил он, понизив голос.

— Она.

Беспалов затушил почти целую сигарету об край урны.

— Степаныч, — сказал он тихо, глядя Орлову прямо в глаза. — Я тебе сейчас кое-что скажу, как старому знакомому. Ты этого не слышал, и я этого не говорил.

Орлов напрягся. Интуиция, обостренная встречей в книжном, кричала, что сейчас произойдет что-то важное.

— Слушаю.

— Не лезь к этой Крамер, — так же тихо продолжил Беспалов. — Вот просто поверь на слово. Не надо глубоко копать. Не надо за ней «наружку» ставить. Не надо официальных запросов. Пиши свои отчеты для начальства, что она «находится в стадии изучения»... что угодно. Просто тяни время. И ни в коем случае не форсируй. Понял?

Это был не совет. Это было почти приказание.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Орлов, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Она что, чья-то родственница?

Беспалов криво усмехнулся.

— Хуже, Степаныч. Гораздо хуже. Просто пойми, есть люди... которым очень не понравится, если ваше Управление по борьбе с блогерами начнет слишком активно светить фонариком в темные углы, где работают совсем другие структуры. Не из нашего Агентства. Те, что из Института. По-настоящему серьезные. Можешь случайно наступить на ногу тому, кто тебе потом эту ногу оторвет. Вместе с головой.

Он хлопнул Орлова по плечу.

— Ладно, бывай, Степаныч.

Беспалов развернулся и быстро пошел по коридору, оставив Орлова одного в облаке сизого дыма.

Майор стоял неподвижно, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Он смотрел вслед капитану, и в его голове, наконец, сложились все пазлы. Встреча в книжном. Предупреждение Беспалова. «Не из нашего Агентства». «Те, что из Института». Институт Стратегических Инициатив. Внешняя разведка.

Это означало, что его маленькое, абсурдное дело только что соприкоснулось с чем-то большим. Настоящим. И очень, очень опасным.

Доцент Крамер была не просто «идеологическим ядром». Она была чем-то еще. И Орлов понял, что его работа внезапно перестала быть просто скучной. Она стала рискованной.

Он достал еще одну сигарету, но прикуривать не стал. Просто повертел ее в пальцах. Шепот в курилке только что изменил все правила игры.

Майор Орлов был человеком терпеливым. Терпение было его профессиональным навыком, отточенным годами прослушки, наблюдения и чтения бессмысленных отчетов. Но даже его терпение имело пределы. И эти пределы сейчас олицетворяли два человека, сидевшие напротив него за столом в комнате для совещаний.

Полковник Зубов, недовольный медлительностью Орлова в поиске «правильных» экспертов по ТАОСу, взял инициативу в свои руки. Результаты этой инициативы сейчас сидели перед Орловым.

Первым был профессор Аполлинарий Иннокентьевич Верещагин, 82 лет от роду. Сухонький старичок с жидкой бородкой и горящим, фанатичным взглядом. В советское время он заведовал кафедрой научного атеизма и диалектического материализма в местном университете. После распада СССР кафедру упразднили, и последние тридцать лет профессор прозябал на пенсии, лелея свою ненависть к «идеалистической контрреволюции». Зубов откопал его через старые архивы как «проверенного, идеологически стойкого специалиста».

Вторым был кандидат психологических наук Глеб Аркадьевич Молодцов, 35 лет. Модный, ухоженный мужчина в дорогом костюме, автор бестселлера «Психология успеха: как заставить реальность работать на тебя». Молодцов был полной противоположностью Верещагину. Он был продуктом новой эпохи — циничным, амбициозным карьеристом, готовым написать любое заключение за соответствующий гонорар и возможность блеснуть своей «экспертностью» перед людьми в погонах.

На столе перед ними лежал распечатанный и переплетенный трактат «Антиквара» — «Теория Агент-Ориентированного Сознания».

— Итак, уважаемые коллеги, — начал Орлов, стараясь, чтобы его голос звучал максимально официально. — Мы попросили вас ознакомиться с данным текстом и дать экспертное заключение на предмет его потенциального деструктивного влияния на...

— Все ясно, майор! — перебил его профессор Верещагин, стукнув костлявым пальцем по обложке. — Мне все ясно с первой страницы! Это махровый, вульгарный идеализм! Субъективный идеализм в духе Беркли и Маха! «Мир как совокупность ощущений», «сознание конструирует реальность»... Это прямой удар по материалистическим основам нашего бытия!

Молодцов снисходительно улыбнулся.

— Аполлинарий Иннокентьевич, позвольте с вами не согласиться. Автор как раз пытается оставаться в рамках физикализма. Проблема здесь не в идеализме, а в другом. В тексте красной нитью проходит идея «не-я», заимствованная из восточных культов.

— Культов! — отмахнулся Верещагин. — Это все буддийская дурь для одурманивания масс! Опиум для народа!

— Именно! — подхватил Молодцов, и его глаза блеснули. — Но посмотрите, к чему это ведет с точки зрения практической психологии. Отрицание собственного «Я» — это классический симптом деперсонализации. Автор, по сути, пропагандирует психическое расстройство! Он говорит читателю: «Тебя нет. Твоя личность — иллюзия». Это прямой путь к экзистенциальному вакууму, апатии, и, как следствие, к суицидальному поведению.

Орлов слушал этот диалог, и ему казалось, что он попал на съезд сумасшедших. Один видел в тексте призрак Ленина, другой — доктора Фрейда. Оба были бесконечно далеки от сути.

— Но позвольте, — попытался встрять Орлов. — Автор же пишет о нейронных сетях...

— Ширма! — отрезал Верещагин. — Все эти ваши «нейронные сети» — это лишь новая терминология для старой поповщины! Раньше был «божественный промысел», теперь — «эмерджентное свойство сложной системы». Суть одна — отказ от признания материи как единственной реальности!

— Согласен, это лишь фасад, — кивнул Молодцов. — За наукообразной терминологией скрывается опасный месседж. Например, концепция «страдания». Автор утверждает, что страдание — это неотъемлемое свойство бытия. Это же классическая установка на виктимность! Формирование у читателя образа жертвы, неспособной к активному, волевому преобразованию действительности. Он программирует людей на неудачу!

Они говорили, перебивая друг друга, строя фантастические теории. Верещагин видел в ТАОСе заговор Ватикана, Молодцов — козни американских психологов, стремящихся «снизить пассионарность нации». Орлов молча сидел и думал о том, что настоящая «деконструкция сознания» происходит прямо сейчас, в этой комнате.

Через час словесных баталий они, наконец, пришли к консенсусу.

— Итак, майор, наше совместное заключение, — подытожил Молодцов, самодовольно поправляя галстук. — Текст «Теория Агент-Ориентированного Сознания» содержит в себе концепции, способные при их некритическом восприятии нанести существенный вред психическому здоровью и морально-нравственным устоям личности. Пропаганда идей солипсизма и деперсонализации, культивация виктимного мышления и отрицание материалистических основ познания могут способствовать формированию асоциального поведения, нигилизма и политической апатии, что в конечном итоге представляет угрозу для стабильности общественных институтов.

Профессор Верещагин торжествующе кивнул.

— Подписываюсь под каждым словом! Наконец-то мы дадим отпор этой идеалистической гидре!

Орлов медленно взял со стола лист с проектом заключения. Это был шедевр. Шедевр демагогии и подтасовки. В нем не было ни слова лжи — все упомянутые концепции в тексте действительно были. Но их интерпретация была доведена до абсурда. Это была та самая бумага, которую так хотел Зубов.

— Благодарю вас, коллеги, — сказал Орлов, поднимаясь. — Ваша помощь неоценима.

Когда «эксперты» ушли, он еще долго сидел один в пустой комнате. На столе лежал их вердикт. Вердикт, вынесенный философу двумя людьми, один из которых застрял в прошлом веке, а другой — продал душу за модные психологические термины.

Он положил заключение в папку. Теперь у Зубова были развязаны руки. Давление на «Антиквара» должно было усилиться. И Орлову нужно было придумать новый, еще более изощренный способ, чтобы утопить это дело в болоте канцелярита. Предупреждение Беспалова о «серьезных структурах» теперь звучало в его голове особенно тревожно. Он играл с огнем, и кто-то только что щедро плеснул в этот огонь бензина.

Осень 2015 года. Москва.

Кафе «Этюд» на Покровке было одним из тех мест, где время, казалось, замедляло свой бег. Оно пахло крепким кофе, влажной шерстью дорогих пальто и старыми книгами из лавки напротив. За высоким окном накрапывал мелкий, интеллигентный московский дождь, размывая огни и силуэты, превращая улицу в полотно импрессиониста.

София Крамер, которой тогда было двадцать пять, сидела одна за столиком у окна. Она только что с блеском защитила кандидатскую диссертацию на тему «Феноменология доверия в пост-биполярном мире», и в голове все еще звучали отголоски аплодисментов. Но под тонкой корочкой триумфа уже проступала знакомая пустота — та, что всегда наступает после покорения большой вершины, когда еще не видишь следующей. Она медленно помешивала ложечкой остывающий жасминовый чай.

— София Дмитриевна?

Она подняла глаза. Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти. Одет он был безупречно: темно-серое кашемировое пальто, идеально выглаженная рубашка, неброский, но явно дорогой галстук. Он не был похож ни на одного из ее коллег-философов с их вечно растрепанными волосами и свитерами, хранящими запах архивов. Во взгляде этого человека, за толстыми стеклами очков в роговой оправе, было что-то от хирурга и что-то от гроссмейстера.

— Прошу прощения за беспокойство. Аркадий Петрович Волков. Разрешите? — он мягко указал на свободный стул напротив.

София, заинтригованная, кивнула.

— Я имел удовольствие присутствовать на вашей защите. Инкогнито, разумеется, — он сел, аккуратно повесив пальто на спинку стула. — Ваша работа… впечатляет. Особенно тезис о том, что «доверие — это не продукт формальных договоренностей, а предсказуемость намерений, считываемая через невербальный культурный код». Блестяще.

София почувствовала укол профессиональной гордости. Этот человек не просто прочитал ее автореферат — он понял самую суть.

— Благодарю вас. Вы… представляете какой-то научный фонд?

Аркадий Петрович едва заметно усмехнулся.

— Можно и так сказать. Мы, скажем так, из структуры, которая очень ценит людей, способных видеть не то, что им показывают, а то, что имеют в виду. Скажите, София Дмитриевна, вы когда-нибудь задумывались о практическом применении ваших талантов?

— В смысле, преподавать? Писать монографии? Это и есть практика для философа.

— Это практика для академика, — мягко, но настойчиво поправил он. — А я говорю о настоящей практике. О мире, где идеи — это оружие. Где правильно понятая интонация одного человека весит больше, чем танковая дивизия. Вы анализируете доверие. А мы работаем там, где оно является самой дорогой и самой хрупкой валютой.

Он сделал паузу, давая ей осмыслить сказанное. Дождь за окном усилился, его барабанная дробь по подоконнику стала громче.

— Мы — это кто? — спросила София прямо. Ее аналитический ум уже перебирал варианты: аналитический центр при Правительстве, закрытый НИИ…

— Нас называют по-разному, — уклонился Аркадий Петрович. — Кто-то — «глазами и ушами страны». Мы предпочитаем — «ее интеллект». И этому интеллекту нужны лучшие умы. Не силовики, София Дмитриевна. Силовиков у нас, поверьте, хватает. Нам нужны мыслители. Художники. Философы. Люди, способные понять душу другой нации, ее скрытые страхи, ее потаенные амбиции. Понять и объяснить это нам.

Он наклонился чуть ближе через столик, и его голос стал тише, доверительнее.

— Представьте себе. Вы не пишете статью о культурных кодах Германии для научного вестника, который прочтут тридцать таких же, как вы, академиков. Вы пишете короткую аналитическую записку о том, почему новый федеральный канцлер никогда не пойдет на уступки по газовому вопроту, потому что его дед вырос в послевоенном Гамбурге и помнит, что такое холод, и этот детский страх вшит в его подсознание. И ваша записка ложится на стол тем, кто принимает решения. И решение меняется. И меняется вектор истории. Тихо, незаметно, без единого выстрела. Это ли не настоящая практика для философа?

София молчала. Картина, которую он рисовал, одновременно пугала и гипнотизировала. Это было именно то, чего подсознательно жаждал ее амбициозный ум — не просто описывать и анализировать мир, а влиять на него.

— Это… Разведка. Институт Стратегических Инициатив, — почти выдохнула она, назвав единственную структуру, о которой ходили подобные полумифические слухи в академических кругах.

Аркадий Петрович снова улыбнулся своей мягкой, обезоруживающей улыбкой.

— Это слово из шпионских романов. Мы предпочитаем термин «стратегический анализ». У нас нет черных плащей и пистолетов. Наше оружие — интеллект. Наше поле боя — человеческие умы. И поверьте, это гораздо более элитный клуб, чем любой университетский факультет в мире. Мы не ломаем двери. Мы подбираем к ним ключи.

Он достал из внутреннего кармана пиджака маленькую визитную карточку из плотного, цвета слоновой кости, картона. На ней был вытиснен только номер телефона. Ни имени, ни должности, ни гербов.

— Я не прошу вас ответить прямо сейчас. Я прошу вас подумать. Подумать о разнице между библиотечной пылью и живой, творящейся на ваших глазах историей. — Он встал, надевая свое безупречное пальто. — Если решите, что вам интересно вести диалог на совершенно другом уровне, — позвоните. У вас есть неделя.

Он едва заметно кивнул ей и вышел из кафе, его фигура мгновенно растворилась в дождливой московской мгле.

София Крамер осталась одна. Чай в ее чашке давно остыл. На белоснежном блюдце лежала маленькая карточка — ключ к двери, о существовании которой она еще полчаса назад даже не подозревала. Дождь за окном прекратился, но для Софии мир только что стал бесконечно сложнее, опаснее и соблазнительнее. Она поняла, что ее настоящая диссертация только начинается.

Далеко от пыльных кабинетов екатеринбургского ФАК, в стерильной тишине аналитического центра Института Стратегических Инициатив, реальность выглядела совершенно иначе. Здесь не пахло остывшим чаем и не скрипели стулья. Воздух был прохладным и гудел от едва слышной работы серверов, а мир представал в виде графиков, схем и вероятностных моделей на огромной, во всю стену, видеопанели.

Полковник ИСИ Илларион Градов, мужчина с гладко выбритой головой и глазами, которые, казалось, видели не людей, а векторы их намерений, смотрел на один из сегментов видеостены. Рядом с ним, держа в руках планшет, стояла ведущий аналитик, молодая женщина в строгом брючном костюме, известная в узких кругах под оперативным псевдонимом «Геката».

— Итак, Геката, какие данные нам сегодня показывает наш «калибровочный стенд»? — голос Градова был ровным и лишенным эмоций, как у синтезатора речи.

На экране, который он назвал «стендом», отображалась сложная, пульсирующая инфографика. В ее центре была фотография Алексея Вольнова. От него, словно паутина, расходились десятки разноцветных линий к другим узлам: «Криптобиржи», «Платформы для трансляций», «Репозиторий_ТАОС», «Такси_Аномальные_Маршруты». Система в реальном времени отслеживала и классифицировала каждый цифровой след объекта.

— Объект «К-31», он же «Антиквар», вчера проявил плановую активность, Илларион Сергеевич, — начала Геката, указывая тонкой лазерной указкой на схему. — В 22:51 по местному времени совершил финансовую транзакцию в адрес стримера Волковой. Повод: декларируемая забота о домашнем животном.

— Реакция «соседей»? — спросил Градов, имея в виду ФАК.

Геката нажала несколько кнопок на планшете. На экране появилась новая схема, наложенная на предыдущую. Она показывала внутренний документооборот УПДВ по N-ской области.

— Их автоматизированная система «Периметр-7» классифицировала транзакцию как потенциально кодированное сообщение с вероятностью угрозы в 34%. Рекомендовала повышение уровня опасности объекта.

— Рекомендовала, — Градов едва заметно усмехнулся. — А живой человек? Куратор дела. Майор Орлов.

— А вот здесь самое интересное, — Геката увеличила один из текстовых блоков. — Орлов проигнорировал рекомендацию системы. Пометил инцидент как «малозначимый». А через пятнадцать минут загрузил в базу данных служебную записку, в которой интерпретировал этот же инцидент как «сложную, многоуровневую операцию прикрытия», требующую «дальнейшего тщательного и неспешного изучения».

Градов несколько секунд молчал, анализируя информацию.

— Он их троллит, — наконец произнес он, и в его голосе проскользнуло что-то похожее на профессиональное одобрение. — Он использует их же бюрократический язык, чтобы парализовать систему изнутри. Умно. Фиксируй. Время реакции куратора Орлова на системную тревогу — 16 минут. Тип реакции — формальное подтверждение с семантической инверсией смысла. Это хороший маркер для нашего профиля.

— Есть еще данные, — продолжила Геката. — Вчера наш «Антиквар» опубликовал в своем закрытом блоге небольшое эссе. Тема: «Проблема квалиа и объяснительный провал в современной философии сознания».

— Реакция «соседей»?

— Нулевая. Абсолютно. Похоже, их семантические фильтры на слова «квалиа» и «физикализм» просто не настроены. Они не видят в этом угрозы. Текст прошел мимо них, как радиоволна сквозь стекло. А вот когда он три дня назад в комментарии использовал слово «деконструкция», у них там была паника на уровне начальника Управления.

— Выводы? — Градов повернулся к ней, его глаза-сканеры ждали результата.

— Выводы подтверждают нашу рабочую модель, Илларион Сергеевич. Система внутреннего контроля «соседей» на региональном уровне крайне уязвима для информационных вбросов сложной семантической структуры. Они эффективно реагируют на прямые политические маркеры — «власть», «протест», «свобода». Но полностью слепы к абстрактным философским и научным концепциям, даже если те имеют куда больший подрывной потенциал.

— То есть, если наш агент в Берлине будет слать шифровки, замаскированные под обсуждение Хайдеггера, его не заметят. А если он лайкнет пост про митинг — его немедленно возьмут в разработку, — холодно резюмировал Градов.

— Именно так. Их система ищет слова, а не идеи. Куратор Орлов, похоже, это интуитивно понимает, но он — статистическая аномалия. Система в целом предсказуема и примитивна.

Градов кивнул и снова посмотрел на фотографию «Антиквара» в центре паутины.

— А что наш «стенд»? Он не подозревает о своей роли в нашем эксперименте?

— Ни малейших признаков. Он абсолютно органичен. Сегодня утром он провел час, пытаясь найти в сети информацию, почему коты едят комнатные растения. Потом написал триста строк кода. Потом заказал шаурму. Он — идеальный генератор случайной, но интеллектуально насыщенной энтропии. Шума, по которому мы калибруем их детекторы.

— Хорошо. Продолжайте наблюдение, — сказал Градов, направляясь к выходу. — Орлова пометьте в базе как «нестандартный фактор с высоким коэффициентом саботажа». Его нужно будет учесть при планировании реальных операций в том регионе.

Он остановился у двери.

— И вот еще что, Геката.

— Слушаю, Илларион Сергеевич.

— Узнайте, что там на самом деле с котом стримерши Волковой. Если он действительно болен, переведите ей анонимно еще немного денег через какой-нибудь наш подставной благотворительный фонд. Нельзя, чтобы наш «калибровочный стенд» терял веру в доброту. Это может исказить чистоту эксперимента.

Геката, не меняя выражения лица, сделала пометку в своем планшете. Полковник Градов вышел. А на огромном экране в центре зала ничего не подозревающий Алексей Вольнов продолжал генерировать бесценные данные для чужой, невидимой ему войны, просто живя своей немного странной, но абсолютно настоящей жизнью.

В четверг утром система «Периметр-7» сошла с ума.

Орлов пришел на работу, как всегда, в семь тридцать. Налил себе в стакан остывший чай из термоса, включил компьютер и открыл почту. Первым в списке непрочитанных было системное уведомление от «Периметра», помеченное ярко-красным флажком и грифом «СРОЧНО. ВЫСОКИЙ ПРИОРИТЕТ».

Сердце майора екнуло. Такой гриф система присваивала только в случаях прямой, зафиксированной угрозы. «Неужели „Антиквар“ все-таки доигрался?» — подумал Орлов, открывая письмо.

ОБЪЕКТ: «Антиквар» (Вольнов А.Б.)

СТАТУС: КРИТИЧЕСКИЙ. РЕКОМЕНДУЕТСЯ НЕМЕДЛЕННОЕ ЗАДЕРЖАНИЕ.

ДАННЫЕ: Зафиксирована серия финансовых транзакций между объектом и счетами фирм-однодневок, проходящих по делу №4912-ДЭБ («Финансовая прачечная»). Выявлена прямая связь объекта с главным фигурантом дела, гражданином Вольновым Алексеем Борисовичем, 1993 г.р., ранее судимым по статье 159 УК РФ (Мошенничество).

Орлов перечитал последнюю строчку дважды. Потом трижды. Ранее судимый? Мошенничество? Его «Антиквар»? Тихий программист-философ, который боялся позвонить в управляющую компанию? Что-то здесь было не так. Он открыл прикрепленный к уведомлению сводный профиль объекта.

Фотография была его, «Антиквара». ФИО и дата рождения — его. Но дальше начинался ад. К привычному списку «преступлений» (донаты, крипта, ТАОС) добавились новые, куда более весомые пункты: «организация преступной группы», «обналичивание денежных средств». В разделе «Особые приметы» рядом со «склонен к замкнутости» появилось «имеет татуировку в виде куполов на левом предплечье».

Орлов уставился на экран. Он чувствовал, как его профессиональная реальность трещит по швам. Это был не его «Антиквар». Это был какой-то другой, злой «Антиквар» из параллельной вселенной.

В этот момент дверь его кабинета распахнулась, и на пороге появился сияющий, как начищенный самовар, полковник Зубов.

— Видел, Орлов?! Видел?! — он потрясал в воздухе такой же распечаткой. — А ты мне — «философ»! Вот оно, его истинное лицо! Организатор ОПГ! Мошенник! Все эти твои стримерши и ХАОС — это было просто прикрытие! Ширма для его грязных делишек!

— Товарищ полковник, здесь какая-то ошибка, — тихо, но твердо сказал Орлов. — Это не он.

— Как не он?! — взревел Зубов. — ФИО совпадает, дата рождения совпадает! Система все сопоставила! «Периметр» не ошибается!

— Система — это программа. Наш Вольнов никогда не был судим. У него нет татуировок. Я видел его личное дело.

— Подделал! — отрезал Зубов. — Он же гений-программист! Для него взломать базу данных — как два байта переслать! Все, Орлов, твоя игра в психологию закончилась. Готовь группу. Сегодня же его берем. За мошенничество. А там он нам и про свой деструктив, и про котов — все расскажет!

Зубов вышел, оставив Орлова одного с этим кошмаром. Он понимал, что произошло. Где-то в недрах баз данных, из-за банального совпадения ФИО и даты рождения, система «Периметр-7» «склеила» два профиля — его тихого программиста и реального уголовника-тезки. И теперь этот цифровой монстр Франкенштейна грозил сожрать настоящего Алексея Вольнова.

У него было несколько часов, чтобы доказать ошибку.

Начался его личный бюрократический ад. Сначала он позвонил айтишникам.

— Сергей? Это Орлов. У меня проблема с «Периметром»...

— Виктор Степаныч, не сейчас, у нас тут все висит после ночного обновления...

— Мне срочно! Система склеила два профиля!

— А, это бывает. Пишите официальный запрос на имя начальника Управления. Рассмотрим в течение трех рабочих дней.

Три рабочих дня. К тому времени «Антиквар» уже будет давать признательные показания, что он лично основал Третий Рейх.

Орлов бросил трубку. Он побежал в архив, затребовал бумажное личное дело Вольнова. Потом — дело его тезки-мошенника. Он положил их рядом на стол. Вот они, два мира. Один — с грамотами с олимпиад и характеристикой «склонен к углубленному анализу». Другой — с протоколами допросов и приговором суда.

С этими двумя папками он пошел к Зубову.

— Товарищ полковник, вот. Посмотрите. Это два разных человека.

Зубов лениво полистал бумаги.

— Фотографии разные, вижу. Так он пластическую операцию сделал! Логично же! Орлов, не мешай мне работать! Иди готовь задержание!

Орлов понял, что пробиться через эту стену невозможно. Зубов поверил в систему больше, чем в факты.

Оставался последний, самый отчаянный вариант. Орлов вернулся в кабинет. Он нашел номер капитана Беспалова — того самого, который учился с «Антикваром» в одной школе. Это был их департамент, который вел дело мошенника Вольнова.

— Беспалов? Орлов из УПДВ. У меня к тебе дело жизни и смерти. И не по телефону. Курилка. Через пять минут.

В густом дыму курилки он быстро, сбивчиво изложил ситуацию.

— ...и он сейчас отправит группу брать моего парня по вашему делу!

Беспалов слушал, и его лицо становилось все мрачнее.

— Зубов совсем с катушек слетел... — процедил он. — Наш Вольнов уже полгода как сидит. Ждет этапа. Какое, к черту, задержание?

— Вот и я о том же! Но система выдала ошибку, а он верит системе!

Беспалов на секунду задумался.

— Так, Степаныч, слушай сюда. Я сейчас сделаю один звонок. Прямо начальнику вашего УСБ. А ты... ты просто тяни время. Как умеешь. Потеряй ордер. Сломай машину. Заболей внезапно. Сделай что угодно, чтобы твоя группа не вышла из управления в ближайший час. Понял?

Орлов кивнул. Он выбежал из курилки, чувствуя, как по спине течет холодный пот. Он должен был саботировать приказ собственного начальника. Но на этот раз это была уже не игра в бюрократию. Это была гонка со временем, ставка в которой — свобода невиновного человека.

Пятница. Поздний вечер.

Алексей Вольнов сидел в тишине своей квартиры, пытаясь вернуться в привычное русло. Инцидент с ошибочным задержанием, о котором он узнал от Беспалова, оставил после себя неприятный осадок. Одно дело — быть объектом абсурдного бюрократического интереса, и совсем другое — оказаться в пяти минутах от визита группы захвата из-за ошибки в базе данных. Граница между комедией и трагедией оказалась пугающе тонкой.

Он старался не думать об этом. Он погрузился в работу, писал код для «Нулевого Протокола», заказал пиццу. Он пытался убедить себя, что шторм прошел.

В 23:17 на экране ноутбука всплыло маленькое уведомление. Не из привычного мессенджера, а от старого, почти забытого PGP-клиента, который он установил много лет назад для экспериментов с шифрованием. Он не пользовался им годами.

Сердце пропустило удар. Сообщений по этому каналу могло быть только два вида: либо спам, прорвавшийся через все фильтры, либо… что-то очень, очень важное.

Он открыл программу. Сообщение было от отправителя, которого он узнал сразу. Адрес, который он сам когда-то настроил для нее. Адрес, который молчал почти десять лет.

От: a.smirnova@protonmail.ch

Тема: (без темы)

Он ввел свою длинную, сложную парольную фразу. Зашифрованный текст превратился в одну-единственную строку.

У меня проблемы. Кажется, за мной следят. Будь осторожен.

Алексей перечитал сообщение. Потом еще раз. И еще. Несколько коротких слов. Никаких подробностей, никаких объяснений. Но для него, с его склонностью к анализу и паранойей, отточенной годами написания триллеров, эти несколько слов были громче взрыва.

Его мозг мгновенно начал строить модели.

— Следят за ней? Кто? За что? Из-за ее работы в физике? Она занимается чем-то секретным?

— «Будь осторожен». Почему она предупреждает его? Она думает, что следят и за ним? Или она боится, что те, кто следит за ней, выйдут на него из-за его денежных переводов?

— «Проблемы». Насколько серьезные? Это просто подозрения? Или уже были какие-то инциденты?

Он посмотрел на свое отражение в темном экране. Паника, холодная и липкая, подкрадывалась к горлу. Его вымышленный герой постоянно боролся с ощущением, что мир — это враждебная система, которая наблюдает за ним. И вот теперь эта выдуманная паранойя, казалось, вырвалась со страниц романа и постучалась в его реальную жизнь.

Его первая мысль была — ответить. Спросить, что случилось, предложить помощь. Но он тут же осекся. Если за ней действительно следят, любой его ответ будет перехвачен. Любой контакт лишь подтвердит их связь и поставит под удар и ее, и его.

Она написала «будь осторожен». И самое осторожное, что он мог сейчас сделать — это молчать. И готовиться.

Он встал и подошел к окну. Посмотрел вниз, на темный, пустынный двор. На припаркованные машины. Какая из них? Та серая «Гранта», которая стоит здесь уже третий день? Или тот неприметный фургон, который он видел вчера? Или ни одна из них, и он просто сходит с ума?

Он вернулся к компьютеру. Но уже не для того, чтобы писать код или роман.

Он начал действовать. Системно, холодно, как действовал бы его герой.

Первым делом он запустил полное шифрование системного диска.

Затем — проверку всего сетевого трафика через Wireshark.

Потом — сканирование эфира на предмет подозрительных Wi-Fi сетей и Bluetooth-устройств.

Он достал с антресолей старый ноутбук, который никогда не подключался к его домашней сети, и начал устанавливать на него Tails — операционную систему, работающую через Tor.

Всю ночь он работал, превращая свою квартиру в цифровой бункер. Он не знал, реальна ли угроза. Он не знал, кто и почему за ним следит. Но одно он знал точно.

Игра закончилась. Начиналась работа.

К утру от прежнего, немного рассеянного Алексея Вольнова не осталось и следа. На его месте был человек, который смотрел на мир через призму угрозы. «Периметр-7», если бы мог чувствовать, был бы в восторге. Его объект наконец-то начал вести себя именно так, как от него и ожидали. По-настоящему подозрительно.

Инцидент с «ошибкой в личности» разрешился со скандалом. Вмешательство службы собственной безопасности и звонок разъяренного начальника смежного департамента заставили полковника Зубова дать задний ход. Группу захвата отменили за пять минут до выезда. Система «Периметр-7» ушла на внеплановое техобслуживание. А Зубов... Зубов был в ярости.

Он потерпел унизительное поражение. Его триумф обернулся фарсом, и теперь он искал виноватых. Главным виновником, разумеется, был назначен Орлов, который «саботировал операцию» и «подрывал авторитет начальника». Но уволить его Зубов не мог — вмешательство УСБ сделало Орлова временно неприкасаемым. Поэтому полковник решил нанести удар с другой стороны.

— Значит так, майор, — процедил он на следующий день, вызвав Орлова к себе. Его голос был тихим и ледяным, что было гораздо хуже, чем его обычный крик. — Раз уж твой «Антиквар» оказался не уголовником, а просто тихим идеологическим диверсантом, вернемся к его связям. Меня беспокоит вот эта... аспирантка. Смирнова.

Он постучал пальцем по ее фотографии в деле.

— Слишком много белых пятен. «Вундеркинд». «Аспирантка МГУ». И при этом получает деньги от нашего объекта. За что? «Просто помощь»? Не верю.

Орлов молчал. Линия Смирновой была единственной, которую он интуитивно старался не трогать. Она казалась ему слишком личной, слишком болезненной для «Антиквара».

— В деле нет по ней полной информации, — продолжил Зубов. — Только общие данные. Я хочу знать все. Характеристики с мест учебы. Научные работы. Круг общения. Родственники. Особое внимание — выезды за границу. Конференции, стажировки... все.

— Товарищ полковник, это потребует официальных запросов в другие подразделения. В том числе в Центральный аппарат. Это долго и...

— Вот именно! — прервал его Зубов, и в его глазах блеснул недобрый огонек. — Официальных запросов. Ты же у нас любишь бумаги, Орлов. Вот и займись. Подготовь и отправь сегодня же официальный запрос по всем нашим базам. По линии Службы оперативного противодействия, по линии погранконтроля... по всем. Хочу полный, исчерпывающий профиль на гражданку Смирнову Анну Петровну. И чтобы копия каждого запроса и каждого ответа ложилась мне на стол. Выполнять.

Орлов понял ловушку. Это была показательная порка. Зубов заставлял его делать самую нудную, самую бессмысленную с его точки зрения работу. И, что хуже всего, эти официальные запросы оставят след. Они покажут всем «смежникам», что заштатное УПДВ из Екатеринбурга почему-то проявляет нездоровый интерес к аспирантке-физику из Москвы.

С тяжелым сердцем он вернулся в свой кабинет. Это был приказ, и не выполнить его он не мог.

Он сел за компьютер и открыл систему внутреннего документооборота. «Создать новый запрос». Он методично вбивал данные: Смирнова Анна Петровна, 1997 г.р., уроженка... Он чувствовал себя грязным, словно подглядывал в замочную скважину.

Он просмотрел ее краткую справку. Фотография из студенческого билета — те же серьезные, умные глаза, что и на школьном снимке в архиве «Антиквара». Характеристика из университета: «...обладает выдающимися аналитическими способностями, склонна к нетривиальным решениям научных задач, некоммуникабельна». «Такая же, как он», — подумал Орлов. Два одиночества.

Он поставил галочки во всех нужных полях. «Проверить по базе данных СОП». «Проверить по базе „Периметр-Граница“». «Запросить характеристику из научного учреждения». Нажал «Отправить».

Электронное письмо, состоящее из сухих строк кода и идентификаторов, полетело по защищенным каналам связи. Орлов не знал — и не мог знать — что в этот самый момент в другом, гораздо более серьезном департаменте, на мониторе дежурного офицера Службы Оперативного Противодействия загорелась маленькая, но очень тревожная красная лампочка.

Система оповещения сработала безупречно. Она сигнализировала о том, что кто-то из другого управления ФАК только что сделал официальный запрос по объекту, проходящему у них под грифом «Особо важный актив». Оперативный псевдоним актива — «Физик».

Дежурный офицер немедленно набрал номер своего начальника, полковника Дегтярёва.

— Товарищ полковник, у нас проблема. УПДВ из Екатеринбурга только что начало «пробивать» нашего «Физика».

В трубке на несколько секунд повисла тяжелая тишина.

— Кто именно? — наконец спросил Дегтярёв.

— Майор Орлов. По делу №3817-У. Объект — некий Вольнов.

— Вольнов... — Дегтярёв нахмурился, вспоминая. — Тот самый программист, который ей деньги шлет. Понятно. Значит, борцы с деструкцией решили, что он — их главный фигурант, а она — его связь. Дилетанты.

— Что прикажете, товарищ полковник?

— Ничего. Пока ничего. Не спугните их. Возьмите этого майора Орлова и всю его группу под плотное наблюдение. Я хочу знать каждый их шаг. Они, как слепые котята, лезут в нашу игру. Посмотрим, куда они нас выведут.

Орлов закрыл программу документооборота. Он выполнил приказ. Он думал, что просто запустил еще один бессмысленный бюрократический процесс. Он и не подозревал, что только что превратился из наблюдателя в наблюдаемого. И что его тихое, абсурдное дело вот-вот станет эпицентром настоящего шторма.

Внутри неприметного серого фургона, припаркованного в тихом дворе на улице Малышева, было теснее и жарче, чем в подводной лодке. Пространство было до отказа забито аппаратурой, экранами и людьми в штатском, говорившими вполголоса. Это был мобильный штаб операции «Паутина», и ее руководитель, полковник Службы Оперативного Противодействия Дегтярёв, был похож на хирурга перед сложнейшей операцией.

На нескольких мониторах перед ним разворачивалась картина, невидимая обычному глазу. Один показывал тепловую карту подъезда, где жила аспирантка Смирнова, — их актив «Физик». Второй отслеживал перемещение синей точки по карте города. Это был «Гость» — Гюнтер Майер, атташе по культуре в немецком консульстве, а по совместительству — кадровый сотрудник BND, немецкой разведки.

— «Гость» движется по плану, — доложил оператор с позывным «Хакер». — Расчетное время прибытия к цели — двенадцать минут.

Дегтярёв молча кивнул. Операция, которую они вели три месяца, входила в финальную стадию. «Физик» должна была передать «Гостю» флешку с прекрасно подготовленной дезинформацией — пакетом «секретных» данных, которые надолго отправят аналитиков BND по ложному пути.

Все было бы идеально, если бы не «третий элемент». Программист Вольнов, он же «Антиквар».

— Что по «Антиквару»? — спросил Дегтярёв.

— Объект дома, — ответила аналитик, капитан с позывным «Кассандра». — Но его сетевая активность изменилась. После вчерашнего контакта с «Физиком» он резко повысил уровень цифровой конспирации. Шифрует диски, весь трафик пустил через анонимайзеры, сканирует эфир. Он явно чего-то испугался.

Дегтярёв нахмурился. Это было плохо.

— А «Физик»? Что она докладывала на утреннем инструктаже?

— Нервничает, — ответила «Кассандра». — Говорит, что чувствует за собой слежку. Боится, что ее раскрыли. Наш психолог считает, что это стандартный стресс для непривлеченного актива, но ее сообщение Вольнову... это была самодеятельность. Она нарушила инструкцию.

— Она боится за него, — процедил Дегтярёв. — А он теперь, напуганный ее сообщением, ведет себя как настоящий шпион. Идеальная буря в стакане воды. А что эти... из УПДВ?

— Наблюдаем, — ответила «Кассандра». — После их официального запроса по «Физику» мы взяли их куратора, майора Орлова, под наблюдение. Пока тихо. Сидят в кабинетах, пишут бумаги.

— Дилетанты, — бросил Дегтярёв. — Они своим запросом «подсветили» наш актив так, что его из космоса видно. Возможно, «Физик» заметила именно их неуклюжую «наружку».

В этот момент «Хакер» поднял руку.

— Товарищ полковник, есть движение. Группа Орлова. Три человека, вышли из здания Агентства. Сели в служебную «Гранту».

Дегтярёв подался вперед.

— Куда направляются?

— Маршрут... — «Хакер» на секунду замер. — Они едут сюда, товарищ полковник. Прямо в наш квадрат.

В фургоне повисла напряженная тишина.

— Что им здесь понадобилось? — пробормотал Дегтярёв. — Неужели их начальник-самодур все-таки решил провести задержание?

— Скорее всего, это просто «наружка», — предположила «Кассандра». — Решили «потоптать землю». Стандартная рутина для их Управления.

— Рутина, которая может нам все испортить, — отрезал Дегтярёв. — Если «Гость» заметит еще один экипаж наблюдения, он развернется и уйдет. Он профессионал.

Он быстро принял решение.

— Так, слушай приказ. Группа «Альфа» — продолжаете контролировать периметр. Группа «Браво» — на позицию у квартиры «Физика», готовность к перехвату. Группа «Гамма», майор Седых, — он переключился на другой канал связи. — Ваша задача меняется. Забудьте про «Антиквара». Ваша цель — «коллеги» из УПДВ.

В динамике раздался спокойный голос Седых:

— Что делать, командир?

— Максимально деликатно. Они, скорее всего, просто сядут в одном из дворов и будут смотреть. Не трогайте их. Но если они начнут активные действия — выходить из машины, пытаться войти в подъезд — вы должны их остановить. Любым способом. Тихо, без шума и пыли. Они не должны помешать контакту.

— Понял, — ответил Седых.

Дегтярёв снова посмотрел на карту. К синей точке «Гостя» теперь добавилась зеленая — машина Орлова. Они медленно сближались, как две акулы, не знающие о существовании друг друга, но привлеченные одной приманкой.

— «Гость» паркуется, — доложил «Хакер». — Вышел из машины. Движется к цели.

— Машина из УПДВ тоже остановилась. Во дворе напротив. Сидят внутри.

Дегтярёв сжал подлокотник кресла. Все нити его «Паутины» сошлись в одной точке. И в самый центр этой паутины, как слепой жук, лезла группа майора Орлова. Следующие десять минут должны были решить исход трехмесячной работы. И он мог только наблюдать.

Майор Орлов чувствовал себя идиотом в квадрате. Во-первых, потому что он сидел в тесной, пахнущей бензином «Гранте», выполняя приказ, абсурдность которого была очевидна даже лейтенанту Петренко. Во-вторых, потому что он сам предложил этот выезд, пытаясь направить неуемную энергию Зубова в относительно безопасное русло «наружного наблюдения».

— Товарищ полковник, прежде чем проводить задержание, нужно хотя бы визуально оценить обстановку, — сказал он утром начальнику.

Зубов, на удивление, согласился. Но с одним условием.

— Хорошо, Орлов. Оценивай. Но группа захвата поедет с тобой. И если твой «Антиквар» сегодня встретится со своей аспиранткой — берем обоих. Тепленькими. Без предупреждения. Операцию назовем... «Гордиев узел». Разрубим эту их связь раз и навсегда!

И вот теперь Орлов сидел во дворе, наблюдая за подъездом, где жил Вольнов. Рядом с ним сидел Петренко, вцепившись в бинокль. А в микроавтобусе без опозназнательных знаков, припаркованном за углом, своего часа ждали трое бойцов из группы поддержки УПДВ под командованием капитана Быкова.

— Виктор Степаныч, а если они не встретятся? — нарушил тишину Петренко.

— Тогда, лейтенант, мы напишем в отчете, что «обстановка была неблагоприятной», и поедем пить наш остывший чай, — пробурчал Орлов. Он втайне молился, чтобы они не встретились.

Но боги бюрократического абсурда, похоже, решили иначе.

В 20:55 рация ожила.

— «Первый», я «Третий», — раздался голос наблюдателя. — Наблюдаю объект «Смирнова». Вошла во двор. Движется к подъезду.

Орлов почувствовал, как внутри все похолодело.

— Петренко, камеру! — скомандовал он.

Лейтенант навел объектив. На маленьком экране появилось изображение Анны Смирновой. Она шла быстро, испуганно оглядываясь, и прижимала к груди тонкую папку для бумаг.

Телефон Орлова зазвонил. На экране высветилось «Полковник Зубов».

— Слушаю, товарищ полковник.

— Я все вижу, Орлов! — голос Зубова в трубке был полон триумфа. — Она несет ему «пакет»! Все, как я и говорил! Как только она зайдет в подъезд — начинайте!

— Товарищ полковник, но это может быть просто личная встреча...

— Какая личная встреча в девять вечера с папкой в руках?! — рявкнул Зубов. — Это передача данных! Выполняйте приказ! Конец связи.

Орлов опустил телефон. Он должен был сейчас отдать приказ, который сломает жизнь как минимум двум людям.

— «Третий», докладывай, — сказал он в рацию, чувствуя, как першит в горле.

— «Ласточка» в подъезде. Вошла в лифт.

Все. Точка невозврата пройдена.

— Капитану Быкову, — Орлов сглотнул. — Группе — на исходную. Работаем по плану. Я и Петренко — с вами.

Он вылез из машины. Холодный вечерний воздух ударил в лицо. Он чувствовал себя актером в плохом спектакле, который уже не мог отказаться от своей роли.

Они вошли в подъезд. Орлов, Петренко и трое бойцов, двигавшихся с отточенной грацией. Лифт уже ушел наверх.

— Пешком, — тихо скомандовал Быков.

Они начали подниматься по лестнице. Орлов слышал только стук собственного сердца и тяжелое дыхание своих спутников. На площадке между третьим и четвертым этажами Быков жестом приказал остановиться. Квартира «Антиквара» была на пятом.

— Ждем, пока откроет дверь, — прошептал капитан. — Как только откроет — входим.

Орлов прислонился к холодной стене. Он думал о предупреждении Беспалова, которое касалось философа Крамер, но интуиция подсказывала, что здесь, с этой аспиранткой, ситуация может быть не менее сложной. Он гнал от себя эту мысль. Крамер была далеко. А здесь была простая, понятная (как казалось Зубову) передача данных. Приказ есть приказ. И он, майор Орлов, сейчас его исполнит.

Внезапно с площадки этажом ниже послышался тихий, но отчетливый шорох.

Быков напрягся, его бойцы мгновенно взяли лестничный пролет на прицел. Орлов тоже замер, вслушиваясь. Кто это мог быть? Сосед?

Он осторожно, на полшага, выглянул за угол лестницы... и его мир перевернулся.

Там, в полумраке, он увидел мужчину в штатском. Мужчина смотрел прямо на него. Взгляд у него был холодный, как сталь. И за его спиной Орлов разглядел еще два темных силуэта. По тому, как они держались, он понял — это не соседи. Это были профессионалы.

— Мужики, вы кто? — прошептал капитан Быков, инстинктивно делая шаг вперед.

Незнакомец с холодными глазами не ответил. Он просто поднял руку, показывая удостоверение. Быков всмотрелся в красную корочку, и его лицо вытянулось.

— Служба Оперативного Противодействия... — выдохнул он, и в этом шепоте было и удивление, и понимание того, что они влипли.

— А теперь тихо-тихо все положили оружие на пол и встали к стеночке, — прошипел второй, вырастая из тени. Его голос был тихим, но в нем не было места для возражений. — У нас здесь идет серьезное мероприятие. А вы, ребята из Управления по борьбе с аниме, нам тут всю малину портите.

Орлов медленно поднял руки. Они, как слон в посудной лавке, вломились в середину чужой, настоящей операции.

И в этот момент внизу, у входа в подъезд, послышался шум и быстрые шаги. На лестнице появилась еще одна группа — экипированная гораздо лучше, чем люди Быкова. Группа захвата СОП.

Операция «Гордиев узел» только что превратилась в «Бермудский треугольник». И они были прямо в его центре.

21:03. Квартира Алексея Вольнова.

Алексей сидел на диване с ноутбуком на коленях, пытаясь исправить особенно мерзкий баг в «Нулевом Протоколе». Его вымышленный герой только что обнаружил, что его ИИ-помощник саботирует его работу, и Алексей никак не мог подобрать правильные слова, чтобы описать смесь паранойи, предательства и холодного ужаса своего персонажа.

В дверь позвонили.

Он удивился. Он никого не ждал. Пиццу не заказывал. Может, соседи? Он с неохотой встал, подошел к двери и посмотрел в глазок.

То, что он увидел, не укладывалось ни в какие рамки привычной реальности.

Его лестничная площадка, обычно тихая и пустынная, превратилась в сцену из боевика. Две группы людей в штатском, но с оружием наперевес, стояли друг напротив друга в напряженных позах. Одни были массивнее, в грубых бронежилетах, — они выглядели как силовики из новостей. Другие — подтянутые, собранные, с холодными лицами, — двигались почти бесшумно и держали оружие так, словно оно было продолжением их рук.

Алексей отшатнулся от глазка. Его мозг, привыкший к логике, отчаянно пытался обработать входящие данные. Розыгрыш? Съемки фильма? Но лица были слишком настоящими. Тогда... корпоративные войны? За ним пришли? То ли из-за его разработок, то ли из-за романа. Эта версия, какой бы безумной она ни была, казалась самой логичной.

И тут он услышал то, что заставило его окончательно поверить в сюрреалистичность происходящего.

Из-за двери раздался громкий, властный шепот, от которого, казалось, задрожали стены:

— Всем стоять, Федеральное Агентство Контроля!

И тут же, с другой стороны, ему ответил не менее властный, но более спокойный и оттого еще более угрожающий рык:

— Самим стоять, Служба Оперативного Противодействия работает!

21:04. Лестничная клетка.

Ситуация зашла в абсолютный, паталогический тупик. Майор Орлов стоял, подняв руки, и чувствовал, как по спине течет холодный пот. Его группа поддержки под командованием капитана Быкова и оперативники СОП майора Седых застыли, держа друг друга на мушке.

— Я последний раз повторяю, майор, — процедил Седых, не сводя глаз с Орлова. — Уберите своих людей. Вы срываете операцию государственной важности.

— У меня приказ о задержании объекта Вольнова, — упрямо, но уже без всякой надежды, ответил Орлов. — Он подозревается в распространении деструктивного влияния.

Седых криво усмехнулся.

— Деструктивного влияния? Ваш Вольнов — мелкая сошка, пыль под ногами. У нас здесь сейчас будет контакт с резидентом иностранной разведки. И если вы его спугнете своим цирком, я лично прослежу, чтобы ты, майор, до конца жизни писал объяснительные в Магадане.

В наушнике Орлова бесновался Зубов:

— Орлов, что за цирк?! Почему бездействуете?! Кто такие эти самозванцы?!

— Товарищ полковник, это СОП, — прошептал Орлов. — Настоящие. У них здесь своя операция.

— Гони их в шею! Это наша территория! Наш объект!

Седых, очевидно, слышал обрывки фраз из своей гарнитуры.

— Ваш начальник — клинический идиот. Передайте ему это от меня.

В этот момент двери лифта на этаж выше открылись. На площадку вышла аспирантка Смирнова. Увидев вооруженных людей, она замерла, как олень в свете фар, и выронила папку. Бумаги разлетелись по полу.

— Не двигаться! — рявкнул один из людей Седых.

Этот крик стал последней каплей. Капитан Быков, чьи нервы были натянуты до предела, решил, что оперативники СОП угрожают гражданскому.

— Оружие на пол! Работает УПДВ! — гаркнул он, делая шаг вперед.

Это было ошибкой. Группа Седых среагировала мгновенно. Два бойца СОП, двигаясь как единый механизм, блокировали Быкова, выкручивая ему руки. Люди Орлова рванулись на помощь своему командиру. Началась немая, яростная потасовка. Глухие удары, сдавленные ругательства, лязг металла.

Орлов мог только смотреть, как его операция, его карьера и, возможно, его жизнь, превращаются в позорный фарс.

21:06. Квартира Алексея Вольнова.

Алексей слышал звуки борьбы за дверью. Он медленно, на цыпочках, отошел от глазка и сел на диван. Сердце колотилось где-то в горле. Паника сменялась странным, отстраненным спокойствием. Он был программистом. Он был писателем. В любой непонятной ситуации — анализируй и документируй.

Он взял ноутбук. Открыл пустой текстовый файл notes.txt и начал печатать, его пальцы летали над клавиатурой.

21:06. Инцидент. За дверью шум борьбы. Крики "ФАК!" и "СОП!". Две силовые структуры, предположительно, конкурирующие за право моего ареста. Причины неизвестны. Возможные гипотезы: а) проект "Нулевой Протокол" затронул реальные корпоративные тайны; б) мой философский трактат ТАОС был неверно интерпретирован как деструктивный материал; в) ошибка, и они пришли не ко мне. Вероятность гипотезы (в) крайне мала. Состояние: учащенное сердцебиение, тремор рук, но ум ясный. Необходимо сохранить все данные и подготовиться к допросу. Первоочередная задача: сформулировать непротиворечивую легенду, объясняющую мою деятельность в терминах, понятных силовикам.

Он писал, и это его успокаивало. Он превращал хаос в структурированную информацию. Он не знал, что делать. Но он точно знал, что из этого выйдет отличная сцена для его романа. Если он, конечно, доживет до утра и ему оставят ноутбук.

Кабинет был огромным и безликим. Такие кабинеты встречаются только на верхних этажах зданий, чье предназначение не принято обсуждать вслух. Стены, обитые панелями из темного дуба, казалось, впитывали и звук, и свет. Единственным ярким пятном был гигантский портрет президента, смотревший на присутствующих со спокойным, всезнающим укором.

За длинным столом для совещаний сидели трое. В центре — генерал-лейтенант Коршунов, седовласый, подтянутый человек с лицом, высеченным из гранита, и глазами, которые видели на своем веку слишком много, чтобы чему-то удивляться. Он прилетел из Центрального аппарата сегодня утром, и его присутствие замораживало воздух в кабинете до минусовых температур. По правую руку от него сидел полковник Дегтярёв из Службы Оперативного Противодействия. Он был спокоен, как удав. По левую — полковник Зубов. Он, наоборот, был бледен, и его руки, лежавшие на полированной поверхности стола, мелко дрожали.

Майор Орлов стоял чуть поодаль, у стены. Его вызвали сюда в качестве свидетеля, и он чувствовал себя первоклассником, которого привели на педсовет, где решают судьбу директора школы.

— Итак, коллеги, — начал генерал Коршунов. Его голос был тихим, почти вкрадчивым, но от этого голоса у Зубова по спине пробежал холодок. — Я ознакомился с вашими рапортами. И с рапортом службы собственной безопасности. Картина... занимательная.

Он сделал паузу, давая тишине сделать свою работу.

— Полковник Дегтярёв, — Коршунов повернул голову. — Ваша Служба три месяца вела операцию государственной важности. Финальная стадия. И в самый ответственный момент на месте оказывается группа захвата из другого Управления. С оружием наперевес. Как вы это объясните?

— Недостаточная межведомственная координация, товарищ генерал-лейтенант, — ровно ответил Дегтярёв. — Мы отправили в УПДВ стандартное уведомление о проведении мероприятий в данном квадрате. Очевидно, оно не было принято во внимание.

— Не было принято во внимание, — медленно повторил Коршунов, словно пробуя фразу на вкус. Он перевел взгляд на Зубова. — Полковник Зубов. Вы получили уведомление от СОП?

— Так точно, — выдавил из себя Зубов. — Но у нас имелась оперативная информация, что наш объект, Вольнов, является связным в сети, которую курирует аспирантка Смирнова. Мы предполагали, что произойдет передача материалов деструктивного характера.

Генерал Коршунов слегка приподнял бровь.

— Деструктивного характера. То есть, вы, начальник Управления по противодействию деструктивным влияниям, решили, что аспирантка-физик, находящаяся в разработке у оперативников СОП, передает программисту-философу... что? Инструкции по изготовлению бомбы, зашифрованные в виде лекций по постмодернизму?

В его голосе не было иронии. Только ледяное презрение. Зубов съежился.

— У нас были основания полагать...

— У вас не было оснований думать, полковник, — прервал его Коршунов. — Ваша задача — исполнять приказы и координировать свои действия со смежными службами. Вместо этого вы устроили цирк, который едва не закончился перестрелкой между сотрудниками Федерального Агентства Контроля. Вы хоть понимаете, что если бы «Гость» — а это, на минуточку, кадровый офицер BND — увидел этот бардак, вся наша трехмесячная работа и репутация Агентства пошли бы коту под хвост?

Зубов молчал, глядя в стол.

Коршунов взял со стола тонкую папку. Это было дело «Антиквара».

— Я просмотрел материалы по вашему объекту Вольнову. Интересное чтиво. — Он открыл папку. — «Финансирование лечения кота как операция прикрытия». «Анализ влияния ТАОСа на урожайность микрозелени»... — Он поднял глаза на Орлова. — Майор, это ваше творчество?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — ответил Орлов, чувствуя, как у него пересохло во рту.

— Креативно, — бросил Коршунов без всякого выражения и снова повернулся к Зубову. — Так вот, полковник. Вы, основываясь на этом, — он брезгливо постучал пальцем по папке, — решили проигнорировать прямое указание и начать операцию, которая поставила под угрозу реальную работу Службы Оперативного Противодействия.

Генерал откинулся на спинку кресла.

— Выводы комиссии УСБ вам известны. Приказ о вашем отстранении от должности и переводе в распоряжение Управления кадров я подпишу сегодня. Можете быть свободны, полковник.

Зубов поднялся. Его лицо было цвета бумаги, на которой печатают служебные записки. Он, не говоря ни слова, развернулся и вышел из кабинета.

Коршунов посмотрел на Дегтярёва.

— Наведите там порядок, полковник. Мне не нужны в регионах инициативные идиоты. Мне нужны надежные профессионалы.

— Будет исполнено, — кивнул Дегтярёв.

Затем взгляд генерала снова остановился на Орлове.

— А с вами, майор, мы еще поговорим. Интересные вы отчеты пишете. С фантазией.

Он закрыл папку дела №3817-У.

— И вот это... — он постучал по ней еще раз. — Закрыть. Немедленно. Сдать в архив. И чтобы я больше никогда не слышал ни про каких «Антикваров» и их котов. У нас в стране, поверьте, есть реальные угрозы, чтобы тратить время на писателей-шизотериков.

Генерал встал, давая понять, что разбор полетов окончен.

Орлов стоял у стены и впервые за много лет чувствовал не усталость, а странное, почти забытое ощущение. Ощущение, что справедливость, пусть и в такой уродливой, бюрократической форме, все-таки существует. Его абсурдное дело, его головная боль, его «Принцесса Нури» только что, сама того не ведая, свалила целого полковника. И закрыла саму себя.

Кабинет полковника Зубова всегда казался Орлову чужим миром. Миром идеального порядка, полированных поверхностей и стерильного воздуха, в котором не было места сомнениям. Сегодня этот мир рушился. Тихо, беззвучно, как карточный домик.

Орлов вошел по вызову, чтобы забрать документы для передачи дел. Зубов, уже бывший полковник, а ныне просто офицер в распоряжении Управления кадров, стоял у стола и укладывал личные вещи в небольшую картонную коробку. Он двигался медленно, механически, словно разрядившаяся заводная игрушка.

Первой в коробку легла тяжелая бронзовая статуэтка Фемиды. Та самая, что всегда стояла у него на столе, слепая и беспристрастная. Сейчас она выглядела просто куском металла.

Затем — рамка с фотографией, на которой он, еще молодой капитан, пожимал руку какому-то важному чину. Улыбка на фото казалась неуместной, застывшей гримасой из другой жизни.

Потом в коробку отправились дорогие ручки, ежедневник в кожаном переплете, пресс-папье из зеленого мрамора. Вещи, которые должны были символизировать статус и власть, теперь выглядели жалкими артефактами ушедшей эпохи.

Зубов не смотрел на Орлова. Он вообще, казалось, никого не видел. Его взгляд был устремлен куда-то внутрь, туда, где рушились его собственные представления о правильности, о службе, о врагах. Он не считал себя виноватым. Он искренне верил, что действовал во благо государства, что он был на переднем крае борьбы с невидимой, коварной угрозой. Он просто не мог понять, в какой момент правила игры изменились. Почему его рвение, которое всегда поощрялось, вдруг стало преступлением?

Он подошел к стене, чтобы снять грамоту в рамке «За образцовое выполнение служебного долга». Его пальцы наткнулись на пустоту — грамоту он, видимо, уже упаковал. Он растерянно постоял у пустой стены секунду, потом вернулся к столу.

Последним, что он взял, был массивный государственный флаг на тяжелой подставке из карельской березы. Он аккуратно свернул полотнище, открутил его от древка и тоже положил в коробку. Без флага кабинет мгновенно стал меньше, проще, превратился в обычную казенную комнату.

— Документы на столе, майор, — сказал он глухо, не поднимая головы. Это были первые и последние слова, которые он произнес.

Орлов подошел, взял папку. Он не чувствовал ни злорадства, ни удовлетворения. Только странную, тяжелую пустоту. Он смотрел на этого сломленного, растерянного человека и видел не тирана-самодура, а просто солдата, который пережил свою войну. Система, которую Зубов так яростно защищал, перемолола и выплюнула его самого.

Зубов поднял коробку. Она была нетяжелой. Вся его карьера, все его амбиции уместились в небольшом картонном ящике. Он пошел к двери, не прощаясь.

У самого порога он остановился и, все так же не глядя на Орлова, спросил:

— Скажи, майор... этот твой... Вольнов... Он действительно такой опасный?

Орлов на мгновение задумался. Он мог бы сказать правду. Сказать, что «Антиквар» — безобидный чудак. Но он понял, что это было бы слишком жестоко. Зубову нужно было верить, что он пал в борьбе с достойным, коварным противником, а не из-за доната на лечение кота.

— Он очень сложный, товарищ полковник, — тихо ответил Орлов. — Гораздо сложнее, чем кажется.

Зубов, казалось, был удовлетворен этим ответом. Он едва заметно кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Орлов остался один в пустом кабинете, пахнущем дорогим парфюмом и поражением. Он посмотрел на стол, где еще вчера вершились судьбы. На нем не осталось ничего, кроме едва заметного круглого следа от подставки для флага. Как будто его и не было.

Прошла неделя после падения Зубова. Управление по противодействию деструктивным влияниям гудело, как растревоженный улей. Сотрудники ходили на цыпочках, говорили шепотом и ждали, кто станет новым начальником. Орлов же был спокоен. Он методично занимался передачей дел и закрывал старые «висяки». Папка с делом №3817-У лежала у него в сейфе, ожидая отправки в архив. Он почти забыл о ней, как о странном, лихорадочном сне.

В пятницу утром ему позвонили из приемной и велели явиться в бывший кабинет Зубова. Орлов предполагал, что это формальность. Но когда он вошел, то увидел за полированным столом знакомое лицо. Полковник Дегтярёв из Службы Оперативного Противодействия.

Дегтярёв, которого временно прикомандировали для «стабилизации обстановки», выглядел здесь чужеродно. Он не сидел в кресле, а стоял у окна, и в его фигуре не было той хозяйской вальяжности, что была у Зубова. Он был похож на хирурга, зашедшего в палату к безнадежному больному.

— Садитесь, майор, — сказал он, не оборачиваясь.

Орлов сел на стул для посетителей.

— Я тут разбираю ваше хозяйство, — продолжил Дегтярёв, поворачиваясь к нему. Его глаза были холодными и внимательными. — Интересное у вас тут было болото. Особенно меня впечатлило одно дело. Вашего «Антиквара».

Орлов напрягся. Он думал, что эта история закончена.

— Генерал Коршунов приказал сдать его в архив.

— Приказы генерала не обсуждаются, — кивнул Дегтярёв. — Дело будет в архиве. Но я говорю не о деле. А о методах его ведения.

Он подошел к столу и сел напротив Орлова, взяв в руки тонкую папку.

— Я прочитал ваши служебные записки. Все. От первой до последней. И, должен сказать, майор, вы — талантливый человек.

Орлов не знал, как реагировать. Это было похоже на комплимент, но в голосе Дегтярёва не было и тени теплоты.

— «Операция Принцесса Нури», — Дегтярёв открыл папку. — Превратить поход за чаем в вербовочную комбинацию... это сильно. «Акустическая агрессивность контента как риск для здоровья сотрудников» — блестящая формулировка. «Привлечение специалистов по онтологической гносеологии» — это вообще поэзия. Вы водили своего начальника за нос почти полгода, используя его же оружие — бюрократию.

— Я выполнял приказ, товарищ полковник, — стандартно ответил Орлов. — Анализировал поступающую информацию.

— Вот именно, — Дегтярёв наклонился вперед, и его взгляд стал жестче. — Вы анализировали. Не только факты, но и идиотизм своего начальства. Вы видели всю картину. Вы понимали абсурдность ситуации и действовали соответственно, чтобы минимизировать ущерб. И в критический момент на той лестнице вы единственный, кто не потерял голову. Такие люди... редкость. Особенно в вашем Управлении.

Он откинулся на спинку кресла.

— Скажите, Орлов, вам не надоело гоняться за писателями и стримерами?

Орлов молчал. Этот вопрос был слишком прямым.

— Ваше место не здесь, — продолжил Дегтярёв. — В этом аквариуме для ряски ваш мозг атрофируется. Я перевожусь обратно в Центральный аппарат через месяц. И я хочу забрать вас с собой.

Орлов поднял на него глаза.

— Куда, товарищ полковник?

— В свой аналитический отдел. В СОП. Нам не хватает людей, которые умеют думать, а не только исполнять. Людей, которые способны видеть не только то, что написано в отчете «Периметра», но и то, что стоит за ним. Людей, которые понимают, что иногда самое правильное действие — это грамотно оформленное бездействие. Как, майор? Хотите заняться настоящей работой? Ловить настоящих шпионов, а не их симуляции в головах у вашего начальства?

Это был выход. Шанс вырваться из театра абсурда, в котором он играл последние годы.

Но он помнил холодные глаза людей Дегтярёва на той лестнице. Это был другой мир. Мир без сантиментов и без права на ошибку.

— Я... — начал он.

— Это не вопрос, Орлов, — мягко, но твердо прервал его Дегтярёв. — Это приказ о переводе. Я уже все согласовал с генералом. Он тоже считает, что вам пора сменить обстановку. Так что готовьтесь к переезду. И да, — он криво усмехнулся, — дело вашего «Антиквара» оставьте здесь. В Центре у нас объекты поинтереснее.

Полковник встал, давая понять, что разговор окончен.

Орлов поднялся, щелкнул каблуками и вышел из кабинета. Он шел по знакомому коридору УПДВ, но видел его уже по-другому. Как декорации к спектаклю, который для него, наконец, закончился. Он не знал, что ждет его впереди. Но он точно знал, что оставляет позади.

Он вернулся в свой кабинет, открыл сейф и достал папку с делом №3817-У. Он смотрел на фотографию Вольнова, на этого странного, не от мира сего парня, который, сам того не зная, перевернул всю его жизнь. Он спас его от системы. А тот, в ответ, вытащил его самого из этого болота.

Орлов усмехнулся. Такой иронии не придумал бы ни один писатель. Он поставил на деле штамп «Сдать в архив» и закрыл папку. Навсегда.

В стерильной тишине аналитического центра Института Стратегических Инициатив полковник Илларион Градов и его ведущий аналитик Геката изучали финальный отчет по операции «Калибровочный стенд». На огромной видеостене больше не было пульсирующей паутины связей «Антиквара». Вместо этого на экране был сухой текст с выводами.

— Итак, подведем итоги, — голос Градова был ровным, как поверхность незамерзающего озера. — Эксперимент можно считать более чем успешным.

Геката кивнула, ее пальцы легко скользили по экрану планшета.

— Полностью, Илларион Сергеевич. Объект «К-31» оказался идеальным катализатором. Сгенерированный им информационный шум не только позволил нам в реальном времени оценить реакцию систем мониторинга «соседей», но и спровоцировал полномасштабный межведомственный кризис на региональном уровне.

— Кризис, который они сами же и разрешили, — добавил Градов. — Убрали некомпетентного руководителя. Выдвинули наверх адекватного офицера из СОП. Они, сами того не зная, провели у себя учения по нашему сценарию.

— Объект «К-31» выступил в роли стресс-теста, — уточнила Геката. — Идеальная симуляция, проведенная на реальных людях без их ведома.

— Именно, — Градов смотрел на фотографию Алексея Вольнова на экране. — Он — ходячий «черный лебедь». Непредсказуемый фактор, который, просто существуя, вносит хаос в любую жесткую систему. Такие люди бесценны.

Он помолчал, обдумывая что-то.

— Что с ним сейчас? После того, как «соседи» закрыли его дело?

Геката вывела на экран новую сводку.

— Статус-кво. Продолжает работать. Пишет свой роман. Сетевая активность в пределах нормы. Правда, судя по анализу его поисковых запросов, он, кажется, начал работу над новым, еще более сложным философским проектом. Что-то связанное с метаэтикой.

— Прекрасно, — в голосе Градова прозвучало удовлетворение. — Значит, он продолжит генерировать для нас уникальный, сложноинтерпретируемый контент. Такой «стенд» нельзя терять. Его нужно беречь и, я бы сказал, культивировать.

— Какие будут распоряжения? — спросила Геката.

— Во-первых, поставьте на его дело гриф «Неприкасаемый». Любые попытки «соседей» или кого-либо еще возобновить по нему активную разработку должны немедленно блокироваться на самом высоком уровне. Он — наш научный заповедник. Во-вторых... — Градов на секунду задумался. — Этому парню не хватает ресурсов. Он тратит слишком много времени на коммерческую работу. Это снижает его «производительность» в интересующих нас областях.

Он посмотрел на Гекату.

— У нас есть «Фонд поддержки молодых ученых и независимых мыслителей»? Тот, что мы используем для работы с европейскими интеллектуалами?

— Так точно, Илларион Сергеевич. Швейцарская юрисдикция, безупречная репутация.

— Отлично. Подготовьте документы на выделение ему гранта. Небольшого, чтобы не вызывать подозрений. Скажем, тысяч на пятьдесят евро. С формулировкой «За выдающийся вклад в развитие междисциплинарных исследований на стыке философии и теории информации». Пусть грант будет анонимным, от «неизвестного европейского мецената, восхищенного его работами, найденными в сети».

Геката, не моргнув, внесла данные в планшет.

— Будет исполнено. Срок — три года, с возможностью пролонгации?

— Именно. Пусть у парня будет больше свободного времени на творчество, — Градов позволил себе тень улыбки. — Он нам еще пригодится. Чем сложнее и абстрактнее будут его теории, тем лучше мы будем понимать пределы аналитических возможностей наших «коллег».

Он повернулся и пошел к выходу.

— И да, Геката. Проследите, чтобы деньги дошли. И купите его роман, когда он его допишет. Интересно все-таки, чем там у него дело кончится.

Геката осталась одна в огромном, тихом зале. На экране все так же висела фотография Алексея Вольнова. Человека, который только что, сам того не зная, получил финансирование от Института Стратегических Инициатив на то, чтобы и дальше спокойно пить чай, писать код и думать о вечном. Просто потому, что его мысли были лучшим в мире камуфляжем.

Прошло полгода. Зима вступила в свои права, укутав город плотным, беззвучным снегом. В квартире Алексея Вольнова было тепло и уютно. На смену старому, скрипучему офисному стулу пришло новое, эргономичное кресло — широкое, удобное, обитое мягкой тканью. Алексей купил его на часть денег от неожиданно свалившегося на него «гранта от анонимного европейского мецената». Он до сих пор не до конца понимал, чем заслужил такую честь, но решил не мучить себя вопросами, а просто принять этот подарок судьбы как компенсацию за все годы малооплачиваемой интеллектуальной работы.

На его коленях, свернувшись огромным пушистым клубком, спал мейн-кун по кличке Барсик. От него исходило такое мощное, умиротворяющее мурчание, что, казалось, оно гасило любые тревожные мысли. Катя-NekoCyberStream, получив предложение о стажировке в известной гейм-дизайнерской студии, не смогла взять кота с собой. После долгих поисков «самых надежных в мире рук» она остановила свой выбор на Алексее. Так в его тихой, упорядоченной жизни появился хаотичный, но бесконечно обаятельный источник шерсти и нежности.

Алексей отхлебнул чай. Это был дорогой улун с тонким, молочным ароматом — еще одно маленькое излишество, которое он теперь мог себе позволить. На основном мониторе светился финальный абзац его романа «Нулевой Протокол».

«...Герой стер последние файлы своего творения. Он победил. Но в тишине своей квартиры он не чувствовал триумфа, лишь оглушающую пустоту. Он заплатил за правду своим единственным другом, пусть тот и был иллюзией. Он был свободен. И абсолютно один. Впереди была долгая, трудная работа — научиться снова доверять. Не машинам. А людям. И, что было самым сложным, — самому себе».

Он поставил точку. Все. Роман, который он писал почти два года, был закончен. Он чувствовал не радость, а тихое, светлое опустошение, как после долгого путешествия.

Пиликнул мессенджер. Алексей открыл окно. Сообщение было от Анны Смирновой. Впервые за почти десять лет. Его сердце на мгновение замерло, а потом забилось ровно и спокойно.

[Anna Smirnova]: Алексей, здравствуйте. Мне тут передали... в общем, я узнала, кто все эти годы... Спасибо. Это было... очень важно. И простите за то паническое сообщение тогда. Все оказалось сложнее. Может, выпьем кофе...?

Он смотрел на эти несколько строк. Десять лет вины, сожалений, молчаливых переводов — все это сжалось до одного простого вопроса. Он не знал, что из этого выйдет. Возможно, ничего. А возможно, что-то очень важное. Прошлое нельзя было переписать, но, может быть, у него можно было написать эпилог.

Он медленно начал печатать ответ:

[Antiquus]: Здравствуйте, Анна. Буду рад.

Он нажал «Отправить». Барсик на коленях потянулся и издал довольный вздох во сне. За окном тихо падал снег. Обычный вторник. Жизнь продолжалась.

В то же самое время. Аналитический отдел Службы Оперативного Противодействия. Центральный аппарат ФАК.

Майор Орлов, теперь уже в новом, строгом московском кабинете, просматривал утреннюю сводку. Работа здесь была другой. Настоящей. Сложные схемы, реальные угрозы, большие ставки. Он почти забыл о своем екатеринбургском «болоте». Но сегодня система выдала автоматическое уведомление по делу, сданному в архив.

ДЕЛО №3817-У (АРХИВ). ОБЪЕКТ: ВОЛЬНОВ А.Б. («АНТИКВАР»).

СОБЫТИЕ: Зафиксирован входящий контакт от объекта «Физик» (Смирнова А.П.). Тип: текстовое сообщение. Содержание не подлежит автоматическому анализу.

СТАТУС: Информационное уведомление. Активных действий не требуется.

Орлов посмотрел на короткую строчку. Он улыбнулся. Впервые за долгое время — искренне, без всякой иронии. «Ну, удачи тебе, Антиквар», — подумал он и закрыл уведомление.

В то же самое время. Аналитический центр Института Стратегических Инициатив.

Полковник Градов смотрел на отчет, лежавший у него на столе.

— Итак, наш грант работает, — сказал он, обращаясь к Гекате.

— Так точно, Илларион Сергеевич. Объект «К-31» снизил коммерческую нагрузку. Продуктивность по интересующим нас направлениям выросла на 60%. Он закончил свой роман и, судя по всему, начинает работу над новым проектом по метаэтике.

— Прекрасно, — кивнул Градов. — Он продолжает генерировать идеальный «шум». Что по его контактам?

— Установил связь с объектом СОП «Физик». Характер связи — личный, низкого риска. Наша гипотеза о том, что он будет реинвестировать ресурсы в укрепление социальных связей, подтверждается.

Градов подошел к огромной видеостене. Она показывала карту мира, испещренную линиями и точками.

— Он стабилен. Предсказуем в своей непредсказуемости. Идеальный контрольный образец, — сказал он, глядя на маленькую, едва заметную точку над Уральскими горами. — Продолжайте наблюдение.

Камера отъезжает от его спины, от зала, полного экранов, от небоскреба в заснеженном лесу, поднимается выше, в черное, холодное небо. И вот уже вся планета — синий шарик, висящий в пустоте, испещренный невидимыми нитями данных и человеческих судеб. А на одном из спутников, бесшумно летящем на орбите, на одном из его бесчисленных мониторов все так же ровно горит маленькая зеленая точка с подписью:

«Объект К-31. Статус: стабилен. Ведется пассивный мониторинг».