Темное Делание (джен)

В то же мгновение Гарри почувствовал знакомый рывок где-то под ложечкой. Ноги оторвались от земли. Кубок куда-то понес его сквозь завывание ветра и пестрый вихрь красок.

Удар о землю был таким сильным, что из легких выбило воздух. Кубок, выскользнув из руки, откатился куда-то в сторону. Гарри отработанным движением ловца поймал очки, водрузил их на нос, сгруппировался, откатился, огляделся и только потом поправил мантию, убеждаясь, что до сих пор невидим.

Местность вокруг ничем не напоминала Хогвартс. Не было гор, окружавших замок, похоже, он преодолел несколько миль, может даже сотню. Он стоял посреди темного густо заросшего кладбища, справа за огромным тисом чернел силуэт небольшой церкви. Слева — холм, на склоне которого старый красивый особняк. Кубка нигде не было, потому что вокруг было темно, хоть глаз выколи.

Кладбище. Отличные декорации. Гарри, скрытый мантией, скрылся за надгробием.

Из-за могил к нему приближался человек. Роста невысокого, лицо скрыто капюшоном, в руках сверток, который он несет с осторожностью. Расстояние между ними сокращалось, человек подошел совсем близко, и Гарри увидел, что у него на руках младенец… а может, просто сверток с одеждой?

И тут случилось то, чего Гарри ожидал, но к чему не мог быть готов: шрам взорвался такой болью, какой он никогда прежде не испытывал. Палочка выпала, он закрыл лицо руками, и упал на траву, как подкошенный. Он ничего не видел, чувствовал только, что голова раскалывается от боли.

Что ж. После практик темной магии, Дадли и приступов, он боли не боялся. Пришло в голову ему лишь одно, и он хлестнул себя по ноге жгучим заклинанием.

Он надеялся, что огонь на своей руке поможет ему хоть на секунду отвлечься от ужасной боли. План сработал, и ему полегчало.

— Где он? — спросил высокий, холодный голос.

— Мой господин, — растерянно проговорил Петтигрю.

Петтигрю! Сука!

Значит, он всё-таки не ошибся, когда подумал, что Турнир приведёт его к Реддлу. Безумие. Сколько сил было потрачено, чтобы заманить его сюда… Всё сработало именно так, как они с Гермионой и думали. Кубок Огня, внезапно сошедший с ума. Лже-Грюм, всё это время будто бы помогающий ему. Крам, напавший на Седрика — наверняка под Империусом. Да Сыночек буквально за руку провел его к победе, только чтобы он оказался первым у портала.

Что ж. Им не повезло, что Гарри сам решил сюда прийти. Он уже выиграл Турнир, он уже прошел ритуал. Если бы не ситуация, Гарри бы зловеще расхохотался. Но вместо этого он достал свою вторую, темную палочку, нацелил ее на недоумевающего Петтигрю, оглядывающегося по сторонам, и со всей яростью, которую мог вложить, выкинул первое заклинание.

Честно говоря, он рассчитывал, что попадет. Не попал — Петтигрю, будто учуяв печенкой приближающийся вихрь магии, ловко развернулся, еле прикрылся Щитовыми чарами и выпустил какое-то мерзкое заклятие, отдающее пожухлой травой.

Гарри ушел перекатом, откатился вправо, в сторону работающей руки, и выбросил в Питера несколько огненных шаров. Петтигрю выпустил из палочки клубы дыма, крутанулся и исчез. Гарри рванул вперед — крыса не могла уйти далеко без своего хозяина, значит, приготовил пакость. Он угадал, потому что с неба на место, где он стоял, обрушились огненные сети. Вот сученыш.

Он разбил стоящее рядом надгробие Бомбардой и, взбешенный, отправил осколки во все стороны. Раздался стон. Быстрое движение слева — Петтигрю? — показало ему темный скользящий по земле силуэт.

Гарри глянул вниз — по траве вокруг надгробия скользит огромная змея — перекатился, вспрыгнул на на могилу и яростно зашипел, ускользая от заклинаний Петтигрю:

— Тихо лежи, как камень во тьме,

Доверься, змеиная сущность, мне.

Зубы сложи, яд урони,

Навечно замри, змея, покорись.

Тупой стишок, но что придумалось экспромтом. Вибрация слов заставила змею задрожать; она обвилась вокруг себя, мучительно выскальзывая из колец… Застыла в неверии к тому что происходит, раскрыла огромную пасть…

— Секо! — А затем обернулся к Питеру, спотыкающемуся в направлении темного дерева, и страшно прошептал: — Dolus Internus.

Петтигрю рухнул на землю, выронив сверток, как будто ему подрубили ноги, и страшно закричал.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Питер, — нежно произнес Гарри, скидывая мантию и отряхивая с нее куски змеи. — Органы сжимаются, сердце сгорает изнутри, кости трескаются под давлением. Думаешь, всё пройдет так просто?

— Поттер! — крикнул сверток.

Гарри подошел ближе и улыбнулся.

— Полежи пока здесь, Том. Мне надо кое с чем разобраться.

Петтигрю дернулся, поднял палочку, но Гарри пинком отбросил ее в сторону. С того мгновения всё стало проще. Чище. Грязнее.

Гарри поднял руки, взывая к энергии, которой пытался не пользоваться, чтобы не стать зависимым. Что ж, этого момента он ждал достаточно долго, и был готов рискнуть. Воздух вокруг него заискрился, и темная магия, долго ждавшая его мольбы, жадно ринулась ему на помощь. Их с Петтигрю отсекло сверкающим куполом — всё, что ему было надо.

Он посмотрел в испуганные глаза и потянулся к Черному Солнцу. Ненавидеть было так легко. Ненависть заполняла пустоту внутри. Это было так приятно. Это было так чудесно. Он слышал свой хохот так явственно, как будто он сам себе хохотал в ухо. Он мог перемахнуть горы одним прыжком. По венам растекалась эйфория.

Гарри врезал первым.

Петтигрю визгливо заорал и вцепился ногтями в лицо Гарри, но тот, не моргнув, вогнал кулак ему под скулу. Питер захлебнулся соплями, дернулся, пнул — Гарри оступился, но тут же подмял его под себя, преодолевая отвращение, вцепился зубами в ухо.

Кровь. Вкус металла и плесени.

Питер заскулил, царапаясь, как крыса в ловушке. Он вслепую лупил по Гарри, пальцами, руками, — быстро, панически — и полоснул ногтями Гарри по лицу. Гарри врезал ему по губам. Голова Петтигрю запрокинулась.

Кулаки, дыхание, кожа и кости.

Гарри не чувствовал пальцев. Только жар, тяжесть, удары, как глухие колокола. Где-то вдалеке кричал сверток, магия, исходящая от него, билась в воздухе.

Петтигрю в отчаянном рывке извернулся, быстро и молча пополз к своей палочке. Гарри, даже не стараясь, перевернул его на спину и занес кулак. Питер закричал.

— Гарри, это же я! Я твоим крестным мог бы быть! Мы были -

Гарри плюнул кровью ему в лицо.

— Ты убил их, — прошипел Гарри. — Ты их сдал. Ты всё это начал.

Петтигрю отвернулся, стараясь увернуться от удара, и ушел в оборону. Это был идеальный миг — большего было не нужно. Гарри в ярости и панике пошарил рукой по земле — где-то валялась его палочка — но пальцы наткнулись на холодный, ровный камень.

Пойдет.

Он ударил Питера камнем в висок. Хрустнула кость. Гарри собрал последние силы и снова ударил по голове. В порезе у правого глаза собралась кровь, словно в раздумьях, а потом потекла ручьем. Наверное, они оба кричали, но Гарри слышал только гулкий стук крови в ушах.

Питер отбивался всё слабее. Они перекатывались по земле, нанося друг другу все слабеющие удары. Гарри вывернулся из хватки, пинал его в бок, снова и снова, пока тот не свернулся, хрипя. Под ботинком Гарри хрустнуло что-то хрупкое — может, ребро или палочка.

Питер вскинул руку в мольбе — и Гарри сбил её, наступил ему на запястье.

Стук. Хруст. Кровь. Земля.

Он бил, пока не осталось ни слов, ни слёз. Только удары, только то, что внутри.

Но Питер не умирал. Он просто стонал. Гарри остановился. Дышал часто, хрипло. Смотрел — и не узнавал лицо. Мясо, кровь, слякоть.

— Я хочу, сука, чтоб ты страдал, — прошипел Гарри ему в лицо. — Забудь о своих ебаных планах.

Вот она, разница. Вот она — тьма.

Гарри посмотрел на свои руки. Они дрожали. И были в крови. Костяшки содраны до мяса.

Он неуверенно поднялся — мир качнулся. Остался Волдеморт, что-то вопящий на заднем плане. Гарри повернулся к нему — руки дрожали от ярости — и пальцы его сомкнулись на кинжале, прикрепленном к ноге.

Кинжал полетел по ровной дуге и с мягким свистом вонзился в младенческое изуродованное тело. Волдеморт дернулся — его маленькая ручка выпросталась из мантии — и странно всхлипнул.

— Глупец, подстилка Дамблдора, — прохрипел он. — Ничтожество, вышедшее из грязи, сын грязнокровки, которому разрешили поиграть в кого-то стоящего.

Том не умирал. Кинжал обработан ядом, и скоро дух Волдеморта вновь покинет свое тело — но, собрав все силы и магию в маленький детский кулак, гомункул дышал, прокачивая кровь через свое сердце. Забавно. Гарри нагнулся к нему — магия трещала вокруг него, не пропуская невербальные проклятия.

— Ты думаешь, я не знаю, что ты здесь замышлял? Кость, плоть и кровь, не так ли? Жалкая пародия на алхимию, — с отвращением протянул он. — Неужели ты предпочел бы вырастить из этого жалкого тельца не менее жалкое подобие человека, чем отправиться за Грань?

— Ты…

— Ты ничтожество, Реддл, — просто сказал Гарри. — Ничтожество, уверенное, что никто не разгадает его планы. Но ты не сможешь победить меня. Не сейчас и не здесь. Ты серьезно думал, что человек, прошедший через Турнир, не сможет напитать свою силу магией кладбища, как намеревался сделать ты?

Земля под ногами слабо дрогнула. Легкая вибрация росла, расходясь по кругам, будто гладь воды, потревоженная падающим камнем. С каждым мгновением она крепла, превращаясь в низкий, зловещий гул, прокатывающийся по воздуху. Гарри почти не слышал криков Волдеморта. Он чувствовал только власть. Чёрная энергия наполняла его изнутри, разливаясь по венам, растекаясь по коже, пульсируя в кончиках пальцев. Он позволил себе не сдерживаться. Впервые не поставил границ сущности, которая в нем жила. И это ощущение было восхитительно.

— Гарри Поттер… — прошептал свёрток, голосом, мягким как шелк. — Я чувствую твою силу, и она прекрасна. Когда-то я тоже был таким — сильным, дерзким, юным. Но со временем пришла мудрость. Я перешагнул пределы, Гарри. Раздвинул границы магии настолько, насколько это вообще возможно. Я могу направить тебя. Научить контролировать эту силу… приумножать её. Вместе мы способны на большее, чем ты можешь себе представить. — Его голос обвивал разум, как змея: скользкий, тихий, завораживающий. — Вместе мы изменим этот мир. Вернем тёмной магии её былое величие.

Гарри резко рассмеялся — звонко, резко, почти дерзко. Смех ударил в тишину, как пощечина.

— Всерьёз считаешь, что я на это куплюсь? Ты прикольный. Нет, спасибо. Пожалуй, я отправлю тебя в очередное путешествие по Албании, а сам отправлюсь на Канары пить испанский ром. Кстати.

Волдеморт напрягся, пытаясь освободиться от кинжала, пытаясь пробить защиту Гарри.

— Я с тобой расправлюсь по-маггловски, Том.

Гарри подошел ближе, улыбнулся, вытащил кинжал и нанес еще несколько ударов — прямо в лицо.

Удар.

Удар.

Удар.

Он сидел на земле у надгробий, вдыхая холодный летний воздух полными легкими. Голова кружилась. Прошло несколько минут, может час. Он почти жалел, что Реддл мертв, что он не может убивать его снова и снова, каждый раз с восторгом замечая проблеск страха в его глазах, прежде чем яд погасит их свет навсегда. Он хотел вбивать голову Петтигрю в землю, пока она не расквасится как переспелый арбуз. Он не мог себе этого позволить — крысу надо было вернуть и показать Министру. Но месть тянула его, звала завершить начатое, была похожа на наркотик. Его затапливало восторгом. Он смотрел на чернеющие в наступающей ночи останки получеловека, убившего его родителей, и чувствовал себя лучше, чем когда-либо.

* * *

Какова вероятность того, что Дамблдор, планировавший Турнир, поставил испытание на вечернее время, чтобы никто не видел исчезновения Гарри и не стал его искать? Гарри устало привалился на надгробие и призвал Кубок. К чертям собачьим, он отправляется домой.

Кубок влетел в руку, как родной. Гарри сжал его… и остался сидеть на земле, как дурак.

— Черт!

Он сплюнул на землю. Идиот. Зачем «Грюму» делать двусторонний портал?! Даже с Чемпионата по квиддичу их телепортировал не башмак, а автомобильная покрышка, значит, не так всё просто было с двусторонними порталами. И почему он не купил портал в Косом?! Он бы выложил тысячу галлеонов за возможность мгновенно удрать, это было так очевидно.

Злясь на себя, он заходил вокруг надгробий. Думай, Гарри, думай. Самое сложное ты уже прошел. На крайний случай ты просто отправишься в Лондон на своих двоих.

Он думал, и приходил только к одному выходу.

Аппарация. Никакие рунные круги, никакие заклинания тут не помогут, сколько не думай. Аппарация — и всё, аппарация, которую Гарри тренировал всего пару раз в Хогсмиде, и то — под наблюдением Гермионы, которая так волновалась что его расщепит, что после его тщетных попыток не выдержала и не запретила ему пытаться аппарировать. Блин!

Гарри стукнул кулаком по колену и поднялся. Что ж, попытка не пытка. Он хорошо научился медитировать на образ, это ему поможет. Если его расщепит — это будет самая тупая смерть в мире.

Что там?

Нацеленность. Настойчивость. Неспешность.

Он подошел к бессознательному Петтигрю и с отвращением взял его за руку. Вдохнул свежий воздух и попытался сконцентрироваться на Хогсмиде. «Три метлы»... улица, выложенная мощеным камнем… Воздух проходит сквозь тебя, и ты сам воздух. Так… Он собрал волю, повернулся вокруг себя, сжал палочку и внезапно ощутил, как вокруг него сжимается тугой обруч воздуха. Получается!

Но он не мог дышать. Не мог двигаться. Его протискивало сквозь обруч, его тянуло и мучало… Какая-то часть его зацепилась за невидимую грань, и его растягивало в разные стороны, Боже, какая боль…

Его тянуло, пока он не выпал на восхитительно твердую землю и не заорал от боли. Он кричал, кричал и кричал: спасите меня, сделайте хоть что-нибудь, хоть кто-нибудь…

Он не мог дышать. Что-то было неправильно. Неестественно. Он попытался пошевелиться, сдвинуться хоть куда — но тело не слушалось.

Под ним быстро расползалась тёмная, тёплая влага. В ушах стоял звон. Палочка вывалилась из руки. Гарри попытался заглянуть вниз — и сразу отпрянул от увиденного, но не смог даже отвернуться. Он пошевелил рукой, вляпался в кишки, застонал, уже не в силах кричать…

— Он расщепился! Розмерта, колдомедика! Немедленно!

Всё плыло. Он пытался сосредоточиться на чьём-то лице, но видел только ночное небо. Ледяной ветер обжигал щеки, но он почти не чувствовал его. Может, не так уж и плохо — умереть в такую звездную ночь?

* * *

Конечно, он не умер. Аппарация иногда кончается расщепом, но колдомедики быстро реагируют на такие вызовы. Впрочем, если бы они опоздали… Если бы он сконцентрировался неправильнее…

Он открыл глаза в Больничном крыле, весь обмотанный бинтами, и вновь посмотрел на кессонный потолок. Водоворот звуков оглушил его и сбил с толку. Голоса, шаги, крик доносились отовсюду… Лицо его исказила болезненная гримаса, как будто вся эта какофония была лишь ночным кошмаром, который непременно пройдет…

— Гарри!

Над ним немедленно склонилось встревоженное лицо Альбуса Дамблдора, и Гарри засмеялся, всем своим нутром чувствуя выжигающую боль. Он страдал, но не мог остановиться, и хохотал, хохотал, хохотал…

— Успокоительного, быстрее.

Чьи-то руки подняли его, влили ему в рот мятную жидкость. Он выплюнул половину, подавился, но рук настойчиво залили в него остаток пузырька.

— Он не вернулся, — медленно, тягуче проговорил Гарри, откидываясь на подушки. — Я его убил. А Петтигрю почти убил.

И он опять засмеялся.

Лицо Дамблдора исказилось шоком.

— Что случилось, Гарри?

— Кубок — это портал, — ответил Гарри, хихикая. — Он перенес меня на кладбище… а там был Волдеморт… лорд Волдеморт, ничтожный сверток. У него были такие маленькие ручки. — И он вновь захихикал, уставший, вымотанный. — Где Гермиона?

Дамблдор проигнорировал его вопрос.

— Как ты его убил, Гарри?

Но Гарри вспомнил кое-что важное.

— Петтигрю! Где Петтигрю?! Его тоже расщепило?

Дамблдор вздохнул.

— Как раз с ним всё в порядке, если можно так назвать. Он сидит в запертом классе. Кстати, как и наш фальшивый — как оказалось — преподаватель. Скоро прибудет министр… Ах, а вот и он.

В палату ввалилась толпа людей — лица мелькали перед взором, как на быстро идущей кинопленке.

— Дамблдор, это скандал! Кто зачаровывал Кубок?! Какого черта он перенес Поттера непонятно куда?

Гарри посмеивался.

— Минерва?! Почему вы здесь? Я просил вас постеречь Барти Крауча…

— В этом больше нет необходимости, Дамблдор! — взвизгнула МакГонагалл. — Министр позаботился об этом!

Гарри никогда не видел, чтобы профессор МакГонагалл теряла контроль над собой. Ее щеки пылают от гнева, ладони сжаты в кулаки; ее всю трясет от ярости.

— Когда мы сообщили мистеру Фаджу, что нами пойман Пожиратель смерти, ответственный за все, произошедшее сегодня ночью, — тихо произнес Снейп, — он, похоже, решил, что под угрозой находится его собственная безопасность. Он настоял на том, чтобы вызвать дементора для охраны. С этим дементором он явился в кабинет, где Барти Крауч…

— Я предупреждала его, что вы не согласитесь, Дамблдор! — вмешалась профессор МакГонагалл. — Я сказала ему, что вы никогда не позволите дементорам переступить порог замка, но…

— Моя дорогая! — взревел Фадж. — Поскольку я являюсь министром магии, то именно я решаю, брать ли с собой охрану, если мне предстоит допрашивать потенциально опасного…

Но профессор МакГонагалл перебила его:

— И как только этот… это существо вошло в кабинет, — крикнула она, — оно набросилось на Крауча и… и…

— Туда ему и дорога! — вспыхнул Фадж. — Похоже, на его совести несколько убийств!

— Но теперь он не сможет свидетельствовать, Корнелиус, — заметил Дамблдор. Он не сводил с Фаджа взгляда, как будто впервые разглядел его по-настоящему. — Теперь он не сможет рассказать, почему он убил этих людей. Хорошо, хоть Питер Петтигрю был заперт в специальной камере и не испытал…

— Почему он их убил? Ну так ведь это и без того понятно! — горячо возразил Фадж. — Он же просто сумасшедший! Судя по тому, что рассказали мне Минерва с Северусом, он думал, что выполняет указания Сами-Знаете-Кого! А с Петтигрю и Блэком мы разберемся, будьте уверены!

— Он действительно выполнял указания лорда Волдеморта, Корнелиус, — ответил Дамблдор. — Смерть этих людей была лишь побочным следствием плана, который должен был помочь Волдеморту вернуть себе былое могущество. План, кажется, не удался.

Фадж явно не поверил своим ушам. Растерянно моргая, он уставился на Дамблдора. Министр магии выглядел так, будто его только что ударили по голове мешком с песком.

— Вы о чем? — с трудом выдавил он. — Абсурд! Дамблдор, это нелепость…

— Без сомнения, Минерва и Северус уже сообщили вам, — продолжил Дамблдор, — что мы слышали признание Барти Крауча. Под воздействием Сыворотки Правды он рассказал нам, как ему помогли бежать из Азкабана и как Волдеморт, узнав от Берты Джоркинс о его освобождении, явился, чтобы избавить его от отца и использовать для захвата Гарри.

— Послушайте, Дамблдор, — начал Фадж, и Гарри увидел, как министр заулыбался, — вы… неужели вы всерьез верите этому? Конечно, Крауч мог верить в то, что выполняет указания Сами-Знаете-Кого, но верить словам сумасшедшего, Дамблдор…

— Когда Гарри прикоснулся к Кубку Трех Волшебников, тот перенес его прямо к Волдеморту, — настойчиво продолжал Дамблдор.

Фадж продолжал загадочно улыбаться. Он тоже посмотрел на Гарри, затем обернулся к Дамблдору и спросил:

— Вы… э-э… готовы поверить Гарри на слово, Дамблдор?

— Да ладно, министр, — протянул Гарри. — Пытался возродиться и пытался, какая разница. У нас в школе это происходит не в первый раз. — И Гарри опять захихикал. Мадам Помфри тревожно потрогала ему лоб и пошла за другим флаконом Успокоительного.

— Простите?

— Директор вам расскажет, — загибался от смеха и боли Гарри. — У него миллион планов… просто миллион…

— Гарри, — настороженно прервал его Дамблдор. — Корнелиус, я вам всё объясню, если вы пройдете в мой кабинет.

— Я не знаю, чего добиваетесь вы и ваши сотрудники, Дамблдор, но я услышал достаточно, — отдуваясь, ответил Фадж. — Добавить мне нечего. Завтра я свяжусь с вами, Дамблдор, чтобы обсудить вопросы руководства школой. Я должен вернуться в Министерство.

Он замер на полпути к двери, резко развернулся и подошел к кровати Гарри.

— Твой выигрыш, — сухо сказал он, вынимая из кармана внушительный мешочек с золотом, и кладя его на тумбочку. — Тысяча галлеонов. Церемония должна была бы состояться завтра, но в сложившихся обстоятельствах…

— Нет-нет, министр, — прервал его Гарри. — Я боролся на Турнире не для того, чтобы пропустить церемонию. Бабки можете оставить себе, но хрена с два я не выпью из Кубка. И знаете, — хитро прищурился он, — я даже могу не говорить о Волдеморте.

Дамблдор дернулся, как будто хотел достать волшебную палочку. Фадж остановился, пристально глядя на Гарри.

— Что ж, мистер Поттер… Выбор только ваш.

Он водрузил котелок на голову и решительным шагом вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Воцарилась напряженная тишина.

* * *

Кабинет Дамблдора был тише, чем когда-либо. Ни шороха, ни скрипа, даже ни единого посвиста из портретов бывших директоров — будто само время здесь затаило дыхание. Гарри сидел в кресле, всё ещё запятнанный чужой кровью. Его палочка висела мертвой тяжестью в руке.

— Итак, Гарри, — директор внимательно посмотрел на него.

— Что?

— Волдеморт…

— Не возродился.

— Ты уверен в этом?

— Он собирался провести некромагический ритуал: кость, плоть и кровь, — сообщил Гарри, потягиваясь. — Впрочем, вы и так это знаете. Но не провел. Я его с собой не протащил, мало ли какая волна бы поднялась.

— И он не попытался убить тебя? — прищурился Дамблдор.

— Не мог, — ухмыльнулся Гарри. — Это было на кладбище.

— Понятно, — протянул Дамблдор.

— Ничего не понятно! — разъярился Снейп. — Какого черта произошло?!

— Если человек проводил определенные ритуалы… кладбище бы поддержало его, — спокойно ответил Дамблдор, соединяя кончики пальцев. — Ведь ты проводил эти определенные ритуалы?

Гарри молча кивнул.

— Северус… будь добр, посети то кладбище, о котором мы говорили, — произнес Дамблдор, слегка повернув голову. — Скорее всего, Том будет там.

Снейп помедлил, раскачиваясь на носках, и, резко развернувшись, вышел из кабинета.

— Что ж, Гарри, — медленно проговорил Дамблдор. — Ты прошел чуть дальше, чем я бы мог ожидать. И много чего узнал.

— Узнал, — спокойно сказал Гарри. — Я вообще много о чем знал. И вы — знали, это уже не секрет. Вы знали, что мое имя окажется в Кубке. Что я пройду через это. Что я потеряю друзей, поверю в ложь, убью в себе доверие. Вы знали.

— Твоя жертва была необходима, — хрипло и странно сказал Дамблдор. — Без боли нет перерождения.

Гарри раздраженно сжал подлокотник. Он давно не чувствовал того благоговения к директору, которым был так преисполнен раньше.

— И вы хотели этого. Меня использовали, направляли, подталкивали, как лабораторную мышь. Я был сырьем, не человеком. Топливом для Великого Делания. Ну так вот я. Философский камень.

На мгновение Гарри показалось, что Дамблдор покачнулся в своем кресле, его голубые глаза расширились, а из груди вырвался легкий вздох.

— Что ж, было ясно, что такое Турнир. — медленно продолжил Гарри. — Великое Делание — это не было тайной. Тайной было скорее то, что вам это было на руку, ведь такие алхимические операции подобны процессу индивидуации. Искания, которые вы поддерживали, продолжались бы до тех пор, пока ценности бытия окончательно не усвоились сознанием.

Гарри встал, прошелся по кабинету, задевая кончиками пальцев серебряные блестящие артефакты.

— А изучение алхимии с древнейших времен было связано с поиском философского камня. Говорили, что этот камень может превратить любой металл в золото, подарить бессмертие. Но ведь главная трансформация — это трансформация самого алхимика. Точно так же, как в руках ювелира камень превращается в бриллиант, так и алхимик полирует свою душу до такой степени, что каждый ее атом начинает излучать Свет.

Дамблдор молча наблюдал за ним; грудь его мерно вздымалась.

— Семь процессов создания камня. Семь курсов Хогвартса. Вот такое совпадение. Эх, семь. Самое мистическое и магическое из чисел. Отчужденное, одинокое, уникальное. Всё началось ещё с первого курса, да? Вы не могли бы пропустить меня, бросить меня на волю судьбы и случая. Прокаливание — вот с чего начинается Делание. Со жгучего недовольства собой и своей жизнью, со страстной мечты о высшем. С распада природного «я». О да, я был недоволен своей судьбой, живя у Дурслей. Днями и ночами я мечтал о том, чтобы меня забрали какие-нибудь добрые родственники, взявшиеся неизвестно откуда. И недаром я к ним попал, ведь правда? Хогвартс меня забрал и воспитал — воспитывал до тех пор, пока я, закалившись, не кинулся на Квиррелла, не давая ему получить Камень. Почему? Ведь мне было даже все равно на Камень. Это было не мое дело. Но я ведь поступил правильно. Как вы хотели.

Он обернулся, посмотрел на Дамблдора с неким сочувствием.

— А второй этап создания Камня, — тихо продолжал он; артефакты отстукивали свой счет, — это солюция, растворение. Процесс глубокого самоанализа и преодоление отвращения к себе. Глубинные установки, предрассудки, пристрастия, вся структура эмоций и реакций растворяется. Как я плакал, когда все меня считали наследником Слизерина, директор. Меня тошнило от змеиного языка. Я считал себя хорошим человеком… и вдруг узнал, что внутри меня живет частица Волдеморта, чистейшее зло. Что ж, ваша цель всё равно была достигнута — я смог вытащить меч Гриффиндора.

И, конечно, разделение — третий этап — сопровождало меня весь третий курс. Сириус, Питер, тайна Гермионы. Дементоры, отделяющие душу от тела. Я был истощен, еле передвигался по замку, который стал моим домом и тюрьмой.

А четвертый курс должен был собрать меня обратно, так? За сепарацией ведь следует конъюнкция. Достижение равновесия и примирения между враждующими противоположностями. Сколько усилий вам занято, чтобы уговорить всех провести Турнир?

Вы добились своего, — продолжал Гарри; Дамблдор сидел неподвижно. — Школы магии объединились для участия в конкурсе, ученики объединились на балу… а еще должны были соединиться мы с Реддлом через соединение крови, кости и плоти. Только вот не вышло. Я не пошел как телок на убой, а тщательно приготовился, используя все возможные ресурсы. Волдеморт не возродился, а ваш план пошел в тартарары. Вы на меня злитесь?

Дамблдор только вздохнул.

— На пятом курсе было бы гниение, путрефакция… Вы бы создали мне целый ворох проблем, загнали бы меня в мистическую «смерть«, меланхолию, беспомощность и отверженность, духовное гниение. Что бы вы для этого придумали? Отсекли бы меня от Гермионы и Невилла? Не пытались бы контролировать «Пророк», который бы продолжил меня поносить? Слава Мерлину, что шестой курс прошел бы легче. Зато в конце!

Гарри всплеснул руками.

— Наша встреча с Волдемортом. Превращение неблагородного металла в золото — зло превратится в добро, ненависть в любовь, черная душа станет белой, а тело останется живым. Для этого вы подобрали мне волшебную палочку? Для этого ведь хотели, чтобы Волдеморт взял именно мою кровь? Вам требовался Лев — смелый, непослушный, нарушающий правила, стойкий и дерзкий герой-гриффиндорец. Человек с недостатками, который, пройдя семь ступеней развития, достигнет совершенства. А что, всё сходится. Лев стоит в оппозиции Черной Змее. Я доказывал вам из года в год, что я именно такой человек. Я шел по пути вашего воспитания, даже не осознавая, что вы хотите сделать. Весь мой путь с первого курса был просто. Частью. Ритуала. Жаль, что в этом году я начал чуть больше читать.

Дамблдор помолчал.

— Да, ты прошел трансмутацию, Гарри. Из объекта в субъект, из послушного ученика — в независимого мага.

— Но вы недовольны этим, так? — спокойно спросил Гарри. — Вы подослали ко мне «Грюма», Рона… Пытались воздействовать через Гермиону. Я вам не нравился, я мог сломать Игру, и сломал ее. Вы же хотели тотальной войны. Ладно, не хотели, но рассчитывали на нее. Вы знали, что Фадж подчиняется Малфоям, значит, работали бы в других направлениях. Великаны — благодаря верному вам Хагриду. Оборотни — благодаря Люпину. Вы держали руку на пульсе всего, что происходит с Пожирателями через Снейпа. Что ж, вы и правда потрясающий человек. Добровольно взвалили себе на плечи Турнир, не забывая про свою Большую Игру, готовились к Большой Войне. А я вас разочаровал.

— Я действительно вел тебя по этому пути, Гарри, — тихо сказал Дамблдор, глядя в стол. — Что ж, прости. Ученики иногда переигрывают учителя… Но я ни о чем не жалею. Разве что о том, что моя Игра провалилась. Окончательная гибель Волдеморта отсрочена, но… да, это должно было закончиться не так. Он бы принял часть жертвы твоей матери. Кровь убитой текла бы в венах убийцы. Это была бы сильная магия.

Дамблдор закрыл глаза, словно каждый вдох причинял ему боль.

— Да, — прошептал он. — Ты свернул. Ты прошёл не через Magnum, а через Tenebris. Темное Делание. Преображение через боль, гнев, гордость, жертву без просветления. И когда ты выбрал этот путь — ты перестал быть тем, кем должен был стать. Не Камень. — Он помолчал. — Не Свет.

— Я не хотел… — вдруг сказал Гарри. — Я просто хотел жить. Хотел понять. Хотел… чтобы боль имела смысл.

— О, и она имела, — грустно сказал Дамблдор. — Но смысл не всегда совпадает с добродетелью. Камень рождается из смирения. А ты выбрал волю. Я стар, Гарри. Слишком стар, чтобы судить. Ты не стал Камнем… но ты стал Человеком. И это… что ж, возможно, даже больше. — Он помолчал, отвернулся к окну. Заря рассвета осветила морщины на старческом лице. — Но кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою потеряет?

— Но вы ведь знали, — тихо сказал он. — С самого начала. Что он будет там. Что мне придётся… убить его.

Дамблдор не ответил сразу. Он сидел за столом, руки сцеплены, взгляд устремлён сквозь Гарри, куда-то в вечность.

— Я знал, что всё приведёт тебя туда, — наконец произнес он. — Но не то, каким ты вернёшься.

Гарри шагнул вперед.

— Я победил, — сказал он, будто уговаривая сам себя. — Он мёртв. Я сделал то, чего вы не ожидали.

— Да, — кивнул Дамблдор. Его глаза были печальны, но спокойны. — Но каким способом, Гарри?

Тишина в комнате уплотнилась.

— Мне пришлось, — выдохнул Гарри. — Он бы убил меня. Я защищался.

— Нет, — мягко возразил Дамблдор. — Ты пресек его жизнь, когда мог был её не брать. И ты знал это. Потому теперь и стоишь здесь, с пустотой в груди, и ждёшь, что я скажу: «Ты поступил правильно».

Гарри опустился в кресло, лицо его стало серым.

— Это было легко, — вдруг признался он. — Я не почувствовал отвращения. Только силу.

— Это и есть Тьма, Гарри. Не ярость. Не боль. А равнодушие. Спокойное, ледяное ощущение, что у тебя был выбор — и ты сделал его. Этот выбор теперь будет с тобой.

Гарри закрыл лицо руками. И вдруг, без слов, его плечи задрожали. Он не плакал вслух, но всё тело его сжималось в тишине.

— Я... не тот, кем вы хотели, чтобы я стал, — прошептал он. — Я убил. Избил Петтигрю. Я наслаждался этим, правда наслаждался. Это чувствовалось так… хорошо.

Дамблдор встал, подошёл ближе. Протянул старую руку, и пальцы едва коснулись плеча Гарри.

— Что теперь?

— Теперь, — мягко ответил тот, — ты идёшь дальше. Без Делания, без плана. Просто тем, кем ты стал. И пусть ты сам решаешь, что дальше делать.

Гарри вышел, не попрощавшись, не видя перед собой ни зги. Дверь за ним захлопнулась мягко, но в его ушах она грохнула, как приговор. Каменные ступени уводили вниз, но Гарри не спешил. Шёл, будто сквозь туман: башни, портреты, огоньки в окнах — всё потеряло цвет, звук, вкус. Всё было стерильным.

Герой, Победитель, Мальчик-который-выжил, Убийца.

Слова звенели в голове, насмешливо сменяя друг друга. Ни одно не подходило. Ни одно не успокаивало. Ни одно не объясняло того, что он чувствовал, глядя в безжизненные глаза Волдеморта — и свои собственные, отраженные в луже крови.

Он остановился у окна и согнулся, не в силах больше бороться и держать спину прямо.

Он думал, что почувствует свободу. Облегчение. Победу. Когда он пил из Кубка смешанную с вином кровь остальных чемпионов, тонкой струйкой стекавшую за воротник, он ожидал торжествующего рева чудовища, сидевшего внутри. Магия бушевала в нем жестокой, мощной бурей. Это должно было быть приятно. Но всё, что он чувствовал — это как что-то в нём замолкло. Тупая мысль, будто Волдеморт был не врагом, а противовесом, и, уничтожив его, Гарри нарушил какую-то внутреннюю симметрию. Больше не было режиссеров, не было сценария. Всё, что было — сгорело там, на кладбище. Дамблдор ни словом не укорил его, но теперь Гарри чувствовал себя невероятно одиноким.

Еще на втором испытании, где надо было проявить благородство, он пошел по другому пути. Он вытащил двоих заложников. Он знал, что не сделал это ради них. Ни ради Гермионы, ни ради крохотной сестры Флёр. Он вытащил их не потому, что не мог оставить. Он вытащил их, потому что знал, что на это смотрит Дамблдор. Потому что понимал, как это будет выглядеть. Какой жест. Какой месседж. И это сработало. Они восхищались. Они провозглашали его героем.

Он обжёг гриндилоу кипятком, слыша, как трещит плоть. Он ломал их пальцы. И всё это они наградили аплодисментами.

Он не вернулся за Флер. Она снится ему постоянно, но он не вернулся за ней.

Он был уставшим, злым, холодным до костей. Он хотел победить, испить из Кубка и убить Волдеморта. Он бил его с наслаждением, вколачивая кинжал промеж красных глаз. С животным удовольствием, закручивающимся под ложечкой наслаждением.

Он затащил с собой Гермиону. Она боялась его, пыталась его удержать, говорила, как опасно использовать темную магию. Он не слушал, одержимый желанием выжить. И чем же он отличается от Волдеморта?

Он убил, убил, чтобы убить, не для победы — и остался жить. Он больше не посмотрит себе в глаза.

Он сполз на холодный пол и зарыдал — глухо, с надсадой, как ребенок, потерявший дом. Никто не слышал его. Никто не обнял. Только пламя плясало в глазах, хохочущее Черное Солнце, поглощая остатки гордыни, искаженной добродетели, всех этих ложных побед.