Нити судьбы: Хогвартс (гет)

Попрощавшись с профессором Слизнортом и его гостями, поблагодарив профессоров Фелла и Флитвика за волшебный вечер и обменявшись последними шутками со студентами Гогенгейма на мраморной лестнице, Гарри, Рон, Гермиона, Джинни, Невилл и Полумна отправились к башне Гриффиндора. Их оживлённые голоса, перебивающие друг друга в попытках пересказать самые яркие моменты вечера, заставляли старые портреты ворчать и затыкать уши, но друзей это лишь забавляло ещё больше.

Решение о том, что Невилл и Полумна останутся ночевать спальнях в Гриффиндора, созрело ещё за ужином — благо большинство учеников с родителями разъехались по домам на рождественские каникулы. Невиллу вообще предстояло спать на своей старой кровати, под балдахином, где он пережил семь лет удивительных приключений: Джереми, её нынешний обитатель, вероятно, был уже на пути во Францию, где его ждала семья.

— Жаль, Дин Томас не застанет Невилла и Полумну, — заметил кто-то. — Он сбежал так быстро, что даже не рассказал толком, где будет отмечать Рождество.

— И с кем, — ухмыльнулся Рон.

— А ты поменьше бы совал свой нос куда не следует, — отрезала Джинни, — а то, как бы тебе не пришлось доставать палочку для «Эпискеи», если кто-нибудь воспользуется «Диффиндо».

Все, включая Рона, громко рассмеялись, но тут же получили строгое «Тссс!» от дамы на портрете, качавшей младенца. Пришлось друзьям, виновато переглянувшись, продолжить путь на цыпочках, сдерживая новые приступы смеха.

Подойдя к портрету Полной Дамы, Полумна, склонив голову на бок, с характерным для неё мечтательным выражением лица произнесла:

— Милейшая Полная Дама, представьте, как увлекательно было бы, если б вы, подобно нашим когтевранским дверным замкам, загадывали приходящим загадки...

— Ох уж эти когтевранские выдумки! — моментально отреагировала Полная Дама. — Мне бы ваши заботы — загадки сочинять, когда добрым людям спать пора!

Поприветствовав Невилла с подчёркнутой учтивостью, остальных Полная Дама окинула таким красноречивым молчанием, что даже Рон потупился. Дольше всего её внимания удостоилась Полумна — Дама пристально разглядывала её, словно пыталась понять, какие ещё странные идеи роятся в голове у этой когтевранки, но, когда Невилл, не без помощи Рона, произнёс пароль: «Морозный дракончик», она со скрипом отъехала в сторону.

Добравшись до гостиной Гриффиндора, Рон, Гарри, Джинни и Гермиона уселись в кресла.

— Определённо, последний пирожок был лишним, — простонал Рон, устало запрокинув голову.

Полумна замерла посреди комнаты, её широко раскрытые глаза медленно скользили по малиновым драпировкам и потемневшим дубовым панелям.

— У вас здесь... уютно, — произнесла она, проводя тонкими пальцами по резной столешнице.

Невилл кивнул. Он, как и Полумна, неспешно рассматривал гостиную, обходя её со всех сторон.

— Совсем не так, как в Когтевране, — заметила Полумна, повернувшись к камину, от погасших углей которого все еще исходило мягкое тепло. — У нас высокие своды и звёздные карты на потолке... И книги повсюду. Но ваши драпировки... они сохраняют тепло солнечных дней.

— Хотя огонь бы не помешал, — заметил Рон, бесполезно ощупывая столик в поисках печенья, которое больше не появлялось здесь по ночам.

— Смотрите! — оживился Невилл, указывая на едва заметную царапину на каминной решётке. — Это я.… вот на втором курсе... — Его щёки порозовели. — Помните, я был тогда ужасно рассеян. Не верится, что она до сих пор здесь.

— Воспоминания... они умеют оставлять следы, гораздо более прочные, чем кажется, — мягко сказала Гермиона. — Поэтому, пожалуй, мы оставляем вас с вашими воспоминаниями, а нам нужно немного пошептаться. Завтра Сочельник — всем нужно выспаться. Смотрите, Джинни уже зевает.

Пожелав всем доброй ночи, Гермиона, Джинни и Полумна поднялись по лестнице в спальню девушек, откуда вскоре донёсся приглушённый смешок — явно, сон ещё не спешил к ним.

— Невилл, ты напомнил мне, как я разговаривал с Сириусом через этот камин, — сказал Гарри и, обращаясь к друзьям, спросил: — Ну что, пора спать?

— А помнишь, как Амбридж чуть не поймала его? — ухмыльнулся Рон, вставая с кресла и вслед за Гарри, начал подниматься по винтовой лестнице. — Вот была бы заварушка...

— Зато потом она поймала нас, — заметил Гарри, подходя к своей кровати. — Какие ощущения, Невилл?

Невилл, усевшись на свежезастеленную постель, с удивлением провёл рукой по тёплым простыням.

— Потрясающе, — проговорил он. — Постель перестелена свежим бельём, а между простынями грелка.

— Да-а-а, домовые эльфы всё знают, что творится в замке, — зевая, пробормотал Рон, и, сбросив одежду на стул, нырнул под одеяло.

— Как же здорово снова оказаться в Хогвартсе! Я вам по-хорошему завидую.

— Становись преподавателем — будешь жить здесь постоянно, — сказал Гарри, снимая очки и аккуратно кладя их на тумбочку. — Думаю, профессор Стебль будет только рада такому помощнику.

— ...хорошая идея... профессор… Долгопупс... — еле слышно пробормотал Рон, засыпая.

Гарри погасил свою свечу, а затем приподнялся и навёл палочку на свечу Рона, которая всё ещё трепетала на его тумбочке.

— Доброй ночи, — прошептал Невилл, гася свою свечу, погружая спальню в мягкую тьму. — Я хочу стать мракоборцем.

— Спокойной ночи, — ответил Гарри, кладя очки и палочку на тумбочку. Поворачиваясь на бок, он добавил: — Значит, будем вместе...

Рон молчал — из его кровати доносилось ровное посапывание. Невилл ещё некоторое время лежал без сна, прислушиваясь к привычной мелодии ветра, гуляющего по башням, он наблюдал, как лунный свет из окна скользит по каменным стенам спальни, и чувствовал, как где-то в глубине замка еле слышно бьют старинные часы. Закрыв глаза, он вдруг ощутил, как чудесно было просыпаться здесь каждое утро...

Наступивший день выдался ясным и морозным. Облака, гонимые легким ветром, словно призрачные великаны, плыли над заснеженными холмами. Снег хрустел под ногами, оставляя следы на утоптанной тропе, по которой вереница школьников, миновав массивные ворота с двумя каменными крылатыми вепрями, медленно двигалась по дороге в Хогсмид. Там, под порывами холодного ветра, напоминая спящего дракона, окутанного клубами пара, стоял «Хогвартс-экспресс». Друзья заняли тёплое купе, в котором пахло деревянной обшивкой и сладкими пирожками. Поезд дёрнулся и, с каждой секундой набирая скорость, понёсся на юг, прочь от заснеженных вершин и замёрзших долин, утопающих в зимней дымке.

Гермиона углубилась в страницы «Ежедневного пророка», а Джинни и Полумна, склонились над кроссвордом в «Придире»:

— Семь букв, «магическое существо» ...

— Бундимум! — внезапно воскликнула Полумна, заставив Джинни и Гермиону подпрыгнуть на месте.

Невилл, в свою очередь, следил за напряжённым поединком на шахматной доске, где белые фигуры, ведомые Гарри, боролись с чёрными, которые под руководством Рона крепко держали оборону. Королева белых парила над доской с грацией лебедя, выискивая бреши в рядах противника, но чёрные солдаты умело отражали атаки.

— Хм... — Рон уперся рукой в подбородок, изучая позицию. Его чёрный слон внезапно рванул вперёд, сметая пешку. — Прости, друг. Кажется, твой король в беде.

Большую часть пути, друзья, накупив с тележки сладостей целую кучу волшебных лакомств, с интересом слушали рассказы Невилла и Полумны об их недавнем путешествии по Южной Америке. Невилл, размахивая руками, живо описывал густые джунгли Амазонии, древние руины скрытых городов, поросшие лианами, и волшебные артефакты. Полумна же дополнила его рассказ историями о загадочных Андах, где заснеженные пики, охраняли потайные долины, полные сияющих озёр, в которых, отражались тени давно исчезнувших существ, и где ночной туман скрывал очертания древних камней.

Когда поезд начал замедлять ход, приближаясь к платформе Кингс-Кросс, в купе раздался стук. Прежде чем кто-либо успел ответить, дверь распахнулась, и в проёме показался знакомый силуэт — высокий мракоборец плотного телосложения, тот самый, что сопровождал Рона, Гермиону, Джинни и Гарри от дома Уизли до вокзала

— Как вас здесь много, — весело заметил он, задерживаясь в дверном проёме. — Мы подъезжаем к платформе 9 и ¾, и министр Бруствер поручил мне передать вам кое-что. Он достал из складок мантии небольшой рюкзак и положил его на столик. — Это портал. С его помощью вы сможете сразу оказаться в Норе. На перроне и вокруг вокзала собрались ваши поклонники, поэтому министр считает, что будет разумнее переместиться напрямую туда, где вас ждут.

— А почему вы даёте его нам сейчас, а не в Хогсмиде? — удивился Рон, разглядывая рюкзак.

Мракоборец, предвидя вопрос, кивнул, и спокойно ответил:

— Министр счёл, что вам будет приятно это короткое путешествие на «Хогвартс-экспрессе». К тому же, это добавит праздничного настроения перед Рождеством.

— Передайте министру нашу признательность за заботу, — вежливо сказала Гермиона.

— Счастливого Рождества, — ответил мракоборец, кивая на прощание, и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

— Приятно, когда о тебе думают, — заметил Гарри. — Ну что ж, тогда в Нору. А там уж разберемся, кому куда.

Все протянули руки к порталу одновременно, и их пальцы коснулись холодной поверхности рюкзака. В тот же миг пространство сжалось, гул ударил по ушам, искры взорвались в глазах — вагон рухнул в небытие, выбросив их в свободное падение сквозь разорванную ткань мира. И почти сразу же их ноги вновь коснулись твёрдой земли — прямо перед уютным, слегка покосившимся домом Уизли. Его окна светились тёплым, радушным светом, разгоняя мрак и суля долгожданное тепло.

— Там, где вас ждут... — пробормотал Рон, всё ещё слегка пошатываясь от головокружения после трансгрессии.

— Опять ты ворчишь, Рон, — мягко, но с укором заметила Гермиона.

— Я не ворчу, я констатирую факт, — парировал он.

— Факт в том, что в гостиной горят огни, и видно, как все готовятся к празднику, — улыбаясь, сказал Гарри, не выпуская руки Джинни.

— Невилл, Полумна, не отставайте! — обернулась к ним Джинни. — Успеете ещё трансгрессировать.

Едва они переступили порог, как на них волной накатил тёплый воздух, насыщенный ароматами ели, свежей выпечки и домашнего уюта. Миссис Уизли, стоявшая у плиты с полотенцем в руках, повернулась на звук, открывающийся двери, и в её глазах вспыхнул знакомый огонёк. Холодный ветер с улицы ворвался следом, но был быстро прогнан волной тепла и шума голосов. Она бросилась обнимать прибывших, торопливо вытирая руки о фартук.

— Джинни, пчёлочка моя, принцесса моя родная, — бормотала она, осыпая дочь поцелуями в макушку и щёки. — Сердце-то моё изнылось: как же я ждала тебя!

— Ронни, дай же я на тебя погляжу, — вздохнула она с дрожью в голосе, протягивая руки к сыну. Слёзы катились по её лицу, не скрывая безмерной нежности. — Мальчик мой, вымахал совсем, а сердце не изменилось — всё такое же большое, родное!

Миссис Уизли уделила внимание каждому, в её объятиях ощущалась знакомая сила, но теперь в них чувствовалась и новая, едва уловимая хрупкость. Улыбка её, такая же тёплая, на мгновение становилась рассеянной, а взгляд невольно подсчитывал головы в комнате — и всякий раз её душу пронзала острая боль, отмечая одну недостающую. Она тут же крепче прижимала к себе того, кто был рядом, вкладывая в свои слова всю нежность, которую её разбитое сердце могло ещё отдать.

Обнимая Гарри, она так крепко притянула его к себе, словно боялась, что и он может… «Родной мой, сынок», — прошептала она ему в плечо. В этих словах заключалось всё — и память о его родителях, и безоговорочное признание его своим, ведь её сердце давно усыновило его, став ему самой настоящей матерью. Переходя к Гермионе, лицо миссис Уизли озарила светлая и гордая улыбка. Нежно обняв девушку, она поправила сбившуюся прядь волос и, поцеловав её, ласково назвала «своей умничкой» и «нашей Гермионой». От этих простых слов — наполненных безграничной нежностью — сердце девушки ёкнуло: здесь её любят просто потому, что она — их родная. Невилла она задержала в объятиях подольше, по-матерински погладив по спине и тихо, чтобы слышал только он, назвала «милой душой» и «нашим маленьким героем», давая ему понять, что его скромность и доброта ценятся здесь не меньше отваги. А обратившись к Полумне, чья лёгкая воздушная натура всегда вызывала у неё умиление, она нежно поцеловала её, назвав её «феей» и «солнечным лучиком». С этими словами она благословляла её чудесную, особую веру в магию этого мира.

На какое-то время в гостиной воцарилась тишина. Это было первое Рождество без оглушительного смеха Фреда, без его с Джорджем дружных подначек в адрес Перси, Рона, Джинни и самой миссис Уизли. И всё же сквозь печаль пробивался светлый смысл праздника — надежда на чудо, что живет в каждом сердце. Именно эта смесь скорби и тихой радости давала возможность пережить этот миг всем по-своему. Мистер Уизли, прислонившись к косяку, снял очки и принялся тщательно протирать их носовым платком, понимающе глядя на жену, зная, какую боль она носит в сердце после потери сына. Перси, стоявший поодаль, чувствуя вину за прошлые ошибки и огромную любовь к семье, которую чуть было не потерял навсегда, сжимал руки в кулаки. Гарри отвернулся к окну, делая вид, что рассматривает падающий снег, хотя на самом деле пытался справиться с комом в горле. Гермиона присела на краешек стула, по её раскрасневшимся щекам беззвучно катились слезы. Рон стараясь скрыть бурю эмоций внутри, не в силах найти себе место, шаркал подошвой по половику. Джинни, обняв себя за плечи, всё ещё физически ощущала на своей коже тёплые материнские поцелуи; она видела боль, таившуюся в глубине глаз матери, и понимала, что теперь её роль в семье изменилась — её жизнерадостность и энергия должны стать опорой, необходимой всем им, чтобы исцелиться. Невилл стоял, опустив голову, а Полумна, прикоснувшись к щеке, куда поцеловала её миссис Уизли, смотрела на всех своими серебристо-серыми глазами, излучая всеобъемлющую любовь.

— Ну что вы все замерли, как совы снегом припорошенные? — первой нарушила тишину в доме миссис Уизли, смахивая с фартука муку. — Так, дети, поднимайтесь наверх, отнесите свои вещи. Рон, Джинни, нужно подготовить всем спальные места — старые одеяла в сундуке под лестницей. А остальные спускайтесь сюда, нужно закончить с украшениями, а то Артур и Перси с гирляндами не справляются.

Миссис Уизли сыпала словами так же щедро, как изюм в праздничный пудинг, и Рону еле удалось поймать паузу.

— Мама, Невилл и Полумна празднуют Рождество не с нами, — выпалил он.

— Да, миссис Уизли, извините нас, — смущённо проговорил Невилл, переступая с ноги на ногу. — Мы только зашли поздороваться… Но на праздниках обязательно заглянем, если, конечно, не стесним вас.

— Как же вы можете нас стеснить! — воскликнула миссис Уизли, энергично помешивая что-то в кастрюле, откуда валил пар. — Вот ещё выдумки! Мы всегда рады друзьям!

— Мама, — тихо сказала Джинни, касаясь её руки. — Гермиона тоже сегодня будет с родителями.

Миссис Уизли повернулась, и на мгновение её лицо погрустнело. Она вздохнула и протянула к Гермионе руки.

— Дай я тебя обниму, милая моя девочка.

Она прижала её к груди, потом отодвинулась, чтобы посмотреть в глаза.

— Но завтра ты у нас, да?

— Конечно, миссис Уизли! Завтра я вся ваша!

— Вот и хорошо, — кивнула та, снова поворачиваясь к плите, где шипел соус. — Так не стойте столбом, нам ещё стол накрывать! Давайте, помогайте папе и Перси, а то скоро явятся Джордж, Билли, Флёр и Чарли. Все, наверное, голодные как волки.

Невилл, Полумна и Гермиона, попрощавшись с Перси и старшими Уизли, в сопровождении Гарри, Рона и Джинни вышли на холодное крыльцо. Воздух звенел от мороза, и звёзды над головой казались острыми как осколки льда. Обняв каждого на прощание и пообещав встретиться на праздниках, Невилл и Полумна крепко взявшись за руки, быстро трансгрессировали. Гермиона, в последний раз обернувшись на освещённые окна Норы, пожелала «Счастливого Рождества!», обняла Гарри, Рона и Джинни чуть крепче обычного и, развернувшись на месте, с тихим хлопком растворилась в холодном ночном воздухе.

Тем временем в гостиной, словно из волшебного вихря, появились Джордж, Билл, Флёр и Чарли. Покорив Косой переулок, они явились в Нору, обременённые таким количеством пакетов и коробок, что даже с применением Заклинания Левитации и Уменьшения оставалось загадкой, как им удалось пронести всё это через узкий портал камина.

Гостиная загудела, как гигантский волшебный улей, когда все разом взялись украшать дом. Обитатели и гости Норы, непрерывно обнимаясь и обмениваясь быстрами поцелуями, не прекращали работу: кто-то развешивал яркие украшения, шутливо споря о месте для сверкающего венка, кто-то помогал миссис Уизли взбивать заклинаниями сливки, кто-то чистил норовившие ускользнуть с кухонного стола магические овощи. А под самый потолок, между деревянными балками, взвились гирлянды из золотых орехов и алых лент. Голоса сливались в весёлый хор, и рассказы о дневных приключениях, перемежавшиеся лёгкими спорами, создавали живой ритм предпраздничной суеты.

Это праздничное столпотворение стихло лишь тогда, когда обеденный стол, застонав под тяжестью невиданного количества яств, объявил себя готовым. Глядя на это изобилие, можно было подумать, что миссис Уизли готовила всё эти бесчисленные блюда с первых чисел декабря. В центре стола, величественно испуская ароматный пар, возлежала индейка таких размеров, что могла бы с честью выступить на конкурсе великанов. Рядом скромно притулился окорок, а вокруг теснились целые батальоны йоркширских пудингов — горы хрустящего снаружи и тающего внутри жареного картофеля — чаши с брюссельской капустой и морковью. Особой гордостью хозяйки дома был рождественский пудинг — формой и весом напоминавший пушечное ядро и источавший такой крепкий дух бренди, что от одного его запаха могла закружиться голова. На отдельном столике в томительном ожидании выстроились сливочные пироги, башни из имбирных пряников и целая корзина тёплых пирожков.

И, когда наконец последняя тарелка заняла своё место, а последняя салфетка была аккуратно разложена магическим взмахом пары волшебных палочек, — миссис Уизли, сдув со лба прядь волос и сияя от гордости, оглядев свою большую и шумную семью, объявила: «Ну, пожалуй, пора начинать!»

Первые минуты за столом прошли в почтительном молчании, прерываемый звоном приборов и одобрительными возгласами в адрес кулинарного гения миссис Уизли. Затем мистер Уизли поднял свой бокал со словами: «За семью и самый тёплый праздник в году!». Все с энтузиазмом поддержали тост, и под весёлый гул голосов ужин продолжился. Тяжёлые блюда переходили из рук в руки, вилки и ножи звенели о фаянсовые тарелки, а большой кувшин с тыквенным соком лениво курсировал по столу, подливая напиток в бокалы по первому же нетерпеливому взмаху руки.

Неспешная беседа, как это часто бывало семье Уизли, текла плавно, пока Джордж не спросил о Хогвартсе. Все взоры тут же обратились к Гарри, Рону и Джинни. Их забросали вопросами о восстановленной школе, о профессоре МакГонагалл, о Хагриде и о новых преподавателях, которых в своих репортажах так ядовито живописала Рита Скитер.

— Знаете, — говорил Гарри, накладывая себе ещё немного тушёной телятины с луком, — если бы я не видел последствия битвы своими глазами, ни за что бы не поверил, что замок вообще был разрушен. — Он сделал небольшой глоток тыквенного сока. — Всё — залы, коридоры, даже самые тёмные подземелья и каждый портрет в раме… всё на своих местах. До последней пылинки.

— Только мебель новенькая, но сделана один в один, — вставил Рон с набитым ртом.

— Даже мои любимые сердечки, которые я вырезала в кабинете Флитвика на пятом курсе — никуда не делись... — с улыбкой добавила Джинни.

— Не хватает, конечно, Дамблдора, — сказал Гарри. — Но профессор МакГонагалл справляется блестяще.

— А новый факультет… — поинтересовался Билл, отламывая хрустящий край жареной картофелины.

— Гогенгейм. — Подсказал Рон.

— Да, Гогенгейм, — проглатывая кусок, подтвердил Гарри. — Ребята со всего света съехались. С ними скучно не бывает.

— Вы бы видели их команду по квиддичу! — забыв про еду, воскликнул Рон. — Они не летают — это же сущие бестии на мётлах!

— Бестии, говоришь? — игриво подняв бровь, переспросила Джинни. — Да, что ловец у них, что трое их охотников — это сущие бестии, глаз не оторвать, правда, Гарри?! Такие милашки!

— Брось, сестрёнка, восхищаться приезжими талантами при Гарри! — фыркнул в свой бокал с соком, сидевший напротив Чарли.

Рон, Гарри и Джинни весело рассмеялись.

— Расслабься, Чарли. Ловец и охотники у них — девушки. Но Джинни права, — Гарри подмигнул ей, — смотрятся на метле очень впечатляюще. Все словно на подбор.

— А что за новые преподаватели, о которых так язвительно писала Скитер в «Ежедневном пророке»? — спросил Перси своим ровным, деловым тоном.

— Профессор Лунарис по магловедению и по магическим правам волшебниц… — сказал Гарри, отпивая сок из своего бокала.

— По каким правам?.. — хором воскликнули Джордж, Чарли и Флёр, их изумление было настолько велико, что мистер Уизли оторвался от своей тарелки.

— По магическим правам волшебниц, — ответила за Гарри Джинни. — В теории предмет нужный. На практике же профессорша считает, что вся магическая юриспруденция — это заговор мужчин против женщин. Получился очень, я бы сказала, своеобразный курс. Хорошо, что факультативный — после первой же пары почти все сбежали.

— Её подруга, которая тоже из Штатов… — продолжил прерванную мысль Гарри.

— А-а… — вдруг протянула миссис Уизли, и её взгляд встретился с понимающим взглядом мужа. — Ну, конечно. Теперь понятно, откуда ветер дует и почему у дамы такие радикальные взгляды на сильный пол. Прости, дорогой, перебила тебя.

— Ничего, — улыбнулся Гарри. — Так вот, её подруга профессор Блэквуд … очень ей под стать. Настоящая…

— Ледяная фурия, — без обиняков заключила Джинни, накалывая на вилку брюссельскую капусту. — Но вот с преподавателем по Защите от Тёмных искусств в этом году, — лицо её просияло, — нам наконец-то невероятно повезло.

— Профессор Френсис Фелл, если я не ошибаюсь? — уточнил Перси, отодвигая от себя пустую тарелку и складывая на стол руки. — О нём в Министерстве ходят легенды. Говорят, именно на его чарах держится львиная доля восстановленных стен Хогвартса.

— Не знаю насчёт долей, — сказал Гарри, разминая в пальцах крошечную корочку хлеба. — Но то, что он знает и умеет… пожалуй, сравнимо разве что с тем, что мог делать Дамблдор.

Разговор о Хогвартсе на какое-то время иссяк и миссис Уизли, воспользовавшись паузой, поднялась из-за стола и подошла к старенькому, потертому «Волшебному радио» на буфете. Легкий щелчок — и помещение наполнили первые, бархатные аккорды акустической гитары, за которыми послышался хрипловатый, проникающий прямо в душу вокал Мирона Вогтэйла.

— Пусть фоном поиграет, — сказала миссис Уизли, возвращаясь на своё место, с удовлетворением оглядывая всех за столом. — После такой еды полагается немного расслабиться.

— Но это же «Ле Сёр Фаталь»! 1 — улыбнулась Флёр, её пальцы начали выводить на скатерти изящный ритм. — Я узнаю её… песня с того бала, вы не забыли? «Ля мажи ажи»! 2 Это заставляло се’гдце биться чаще, не п’гавда ли?

Все приумолкли, слушая, как Вогтэйл пел слова о храбрости, необходимой для того, чтобы пригласить любимую девушку на последний танец, о том, что ответ скрыт в её глазах, и о том, что магия любви непременно сработает. Пока музыка лилась по комнате, Гарри, Рон и Флёр погрузились в воспоминания о том уже далёком времени. Джордж меж тем, отодвинув свой стул, склонился к Джинни, и между ними завязался тихий, оживлённый разговор. Выражение лиц у обоих было не шутливым, а сосредоточенным и серьёзным.

Когда «Ведуньи» заиграли свою следующую знаменитую композицию — «Эта ночь», — и все начали неспешно расходиться по мягким креслам, томимые приятной тяжестью в желудках, Джордж подошёл к Гарри и, наклонившись к его уху, прошептал так, чтобы слышал только он:

— Гарри, нужно переброситься парой слов. С глазу на глаз. Давай в папин сарай, пока все под гитару дремлют.

И оба, стараясь двигаться как можно незаметнее, будто два призрака, крадущихся по своим делам, бесшумно выскользнули через кухонную дверь.

Пронизывающий холод, заставил Гарри содрогнуться, а захлопнувшаяся за спиной дверь мгновенно сменила уютное тепло гостиной, где звучали смех и музыка, на звенящую тишину морозной ночи. Над ними простиралось холодное чёрное небо, усыпанное звёздами, чей волшебный свет выхватывал из мрака тропинку к сарайчику. Невероятно скрипучий хруст снега под ногами сопровождал их, пока они шли по этой тропинке. Дверь простонала, и Джордж с Гарри вошли в старый полуразвалившийся сарай. Внутри него теснились ящики, набитые садовыми инструментами, ржавые лопаты, пожелтевшие от времени книги и прочие забытые предметы, которые когда-то играли свою роль в повседневной жизни семьи Уизли. На деревянных полках вдоль стен, покрытых слоем пыли, покоились разнообразные инструменты: молотки, пилы, крючки для метел. Здесь когда-то Гарри и Дамблдор провели судьбоносный разговор о пророчестве, который положил начало их личным урокам, что в итоге привело к пониманию как победить Волан-де-Морта.

Джордж зажег керосиновую лампу. Мягкий свет сразу разогнал тьму. Смахивая паутину с лица, он медленно и осторожно, чтобы не потревожить слои пыли под ногами, прошел немного вперед и остановился у верстака. Глаза его, полные глубокой задумчивости, встретились с взглядом Гарри.

— Очень хорошо, что ты здесь… — начал Джордж с едва заметной хрипотой. — Ты видишь… Слава Мерлину, мама вышла из того кризиса, что накрыл её сразу после... после смерти Фреда. Помнишь, какая она была? Даже тенью её нельзя было назвать — просто силуэт в нашем доме, лишённый света, тепла, любви, да и вообще жизни… А теперь… теперь она ожила… теперь она почти что прежняя…

Он замолк, в тишине неожиданно ухнула сидящая на балке Стрелка.

— Уже больше трёх месяцев, как она вышла из оцепенения. В тот первый день мы с Перси носились по Норе, словно сумасшедшие, радуясь, как дети, получившие в подарок новую метлу. Папа сидел на диване и молча смотрел на нас. Я никогда не видел на его лице такой улыбки — она говорила красноречивее любых слов…А потом прибыли Чарли, Билл и Флёр — радость переполняла дом. Но когда все разошлись, и мы легли спать, я услышал... — Он замолчал, и на его лице появилось выражение такой бездонной тоски, что Гарри стало тяжело дышать. — …её рыдания. И с той поры мама плачет каждую ночь. Каждую… Днём-то она… она наша мама. Ворчит, суетится на кухне, покрикивает на всех нас… вроде всё как обычно. А ночью…

Гарри смотрел на Джорджа и видел в глубине его глаз тихую, мучительно знакомую, невыразимую боль.

— Гарри, я ненавижу ночь, — прошептал он. — Потому что знаю наверняка — она опять будет плакать…

Джордж снова замолчал; не отрываясь, он смотрел Гарри в глаза, в которых отражалась та же боль и понимание.

— Чем я могу помочь? — тихо спросил Гарри, с усилием сглатывая комок, вставший в горле от слов Джорджа.

Тот стоял, вцепившись пальцами в край старого верстака. Его изменившееся лицо было искажено невыразимым страданием.

— Хорошо, что спросил, — вздохнул Джордж. — Я думаю, есть способ. Вернуть маме спокойствие. Чтобы она… чтобы она снова стала собой. Перестала плакать.

— Отлично, — сказал Гарри, хотя в его голосе не было ни капли уверенности. — Но что это за способ? Я не понимаю.

— Воскрешающий Камень.

Они оба замерли, лицом к лицу, измеряя друг друга взглядами. Морозный пар вырывался из их губ короткими клубами. Очки Гарри запотели, скрыв его изумлённые глаза. Он снял их, быстро протёр тканью мантии и, несколько раз глубоко вздохнув, снова надел.

— Джордж… — начал он с невероятной осторожностью. — Это невозможно. Ты же знаешь, что я потерял его в Запретном лесу. Но даже если бы мы нашли его… он не вернёт Фреда.

— Тебе сложно просто попытаться? — настороженно спросил Джордж. — Я сам поищу. Просто укажи место, Гарри… примерно, где ты его выронил. Я перерою там всё, я буду копать руками! Мне просто нужно знать, с чего начать!

— Ты не понимаешь! — твердо сказал Гарри. — Камень не воскрешает. То, что вернётся, не будет живым и не будет призраком. Его нельзя будет назвать Фредом. Он… оно… не сможет существовать в нашем мире. Ему будет невыносимо больно. Нельзя тревожить мёртвых только для того, чтобы утешить живых. Все, кто пытался удержать таких… возвращённых… все они в конце концов уходили вслед за ними. Ты этого хочешь? Для себя? Для своей мамы?

Джордж отшатнулся. Его лицо вытянулось и стало жестким, а в глазах, обычно таких живых и полных веселья, теперь читалась холодная обида.

— Значит, — он произнес медленно и четко, — ты отказываешь нам в этой просьбе?

— Кому «нам», Джордж? — так же тихо спросил Гарри, хотя отлично понял смысл.

— Нам, — отрезал Джордж, сделав шаг вперёд. — Семье Уизли. Тем, кто всегда был для тебя семьей. Или ты уже забыл?

Гарри закрыл глаза на мгновение, словно собираясь с духом, а затем встретился взглядом с Джорджем. Он скрестил руки на груди, как бы пытаясь удержать внутри всю накопившуюся боль, и тяжело вздохнул.

— Джордж, — тихо проговорил Гарри. — На свете нет никого, кого бы я любил сильнее, чем всех вас. Я давно считаю ваш дом своим домом, а миссис Уизли… — он сглотнул, — своей мамой. И именно поэтому я не могу позволить тебе совершить это безумие. Эта идея… она принесет еще большее горя. Большее, чем ты можешь представить. Мысль о Воскрешающем Камне погубит тебя. Твою маму, отца, Джинни, Рона. Погубит всех, и меня в том числе.

— А-а, так ты о себе беспокоишься? — прошипел Джордж сквозь стиснутые зубы и резко ткнул пальцем в сторону Гарри. — Боишься, что погибнешь? Если ты не забыл, Фред погиб за тебя! А ты отказываешься сделать для нас такую малость — просто указать место!

Слова ударили Гарри больнее, чем Круциатус.

— Фред погиб, защищая не меня! — его голос загремел в тесном сарае, заставляя дремавшую сову, встревожено захлопать крыльями. — Он погиб, защищая всех нас! И меня, да! И тебя! И свою маму, и отца, и Джинни, и весь наш мир! Думаешь, я не страдаю? Думаешь, мне легко с этим жить?

Гарри нервным жестом откинул со лба непокорные пряди, снова сбив очки. Теперь они стояли друг напротив друга, оба тяжело дыша, оба израненные горем.

— Каждый день я помню о Тонкс, — он произнес имя почти шепотом. — О Люпине. О Сириусе. И конечно, о Фреде. Но жизнь нельзя повернуть вспять, Джордж. Мертвых не вернуть. А Воскрешающий Камень… он не воскрешает. Он убивает живых. И он потерян. Навсегда.

Лицо Джорджа исказилось горькой, некрасивой усмешкой. Он отступил на шаг, словно между ними выросла невидимая стена.

— Хорошо! — его голос прозвучал не криком, а сдавленным хрипом, в котором смешались боль и презрение. — Понял. Теперь иди. Иди назад, в дом. Туда, где тебя по-прежнему принимают за сына. Где ещё кто-то способен тебя любить.

Он мотнул головой в сторону усадьбы, из окон которой лился тёплый, золотистый свет.

— Там уютно, светло и тепло. Иди и смотри всем в глаза — маме, папе, Джинни — и расскажи им, как ты отговаривал меня искать этот камень. Скажи, что мы всего лишь хотим потешить себя иллюзиями!

— Джордж, я не это имел в виду! — попытался вставить Гарри, но было поздно.

Джордж повернулся и быстрым, раздражённым шагом зашагал к выходу. Дверь сарая с грохотом распахнулась, впуская порыв ледяного ветра, и тут же оглушительным выстрелом захлопнулась.

Гарри остался один. Эхо от хлопнувшей двери медленно растворялось в холодном воздухе, уступая место мерному потрескиванию керосиновой лампы. Гарри не мог сдвинуться с места, заворожённо вслушиваясь в затихающий снаружи скрип шагов, уносивших с собой часть его самого.

В порыве отчаяния Гарри снял очки, прикрыл глаза ладонью и пальцами сильно сжал виски. Внутри была леденящая пустота, вызванная не столько злостью, сколько горьким непониманием. Идти за Джорджем, пытаться ещё раз что-то объяснить ему — было бесполезно. А возвращаться в дом, полный тепла, огня и смеха, в котором каждый уголок светился жизнью, и где теперь он чувствовал себя чужим, — он тоже не мог.

Гарри вышел из сарая на пронизывающий зимний воздух, морозный ветер тут же пробрался сквозь мантию и впился в него клещами. Запрокинув голову, он посмотрел на чёрное, усыпанное бесчисленными звездами небо, и, раскинув руки в стороны, глубоко вдыхая морозный воздух, простоял так, пока лёгкие не начинали жечь от холода. Затем рывком выхватил палочку и выкрикнул: «Хлист-Винд!»

Мощный поток воздуха подхватил его и оторвал от замерзшей земли с такой силой, что на мгновение перехватило дыхание. Он летел. Гарри не думал ни о направлении, ни о том, что его могут увидеть маглы или волшебники — его разум был пуст. Ледяной ветер хлестал по лицу, заставляя глаза слезиться, и смывал с души часть тяжести, но не мог справиться с горечью. Далеко внизу огоньки домов казались крошечными, как случайно разбросанные булавки на чёрной ткани.

Ночь, бездонное звездное небо и свист ветра понемногу делали свое дело. Острая боль в груди сменилась усталостью, хаотичные мысли улеглись. Он не знал, как долго длился полет, когда, наконец, заметил внизу заснеженную поляну. Его ноги коснулись мерзлой земли на краю незнакомого поля. Гарри огляделся, пытаясь сообразить, где находится, но не мог вспомнить ни одного ориентира. Дрогнув от холода, он сосредоточился, сделал поворот на месте и растворился в темноте, чтобы в следующее мгновение появиться в прихожей своего тихого и пустого дома на площади Гриммо.