Исход земной цивилизации. Апокалипсис (гет)

Шумно выдохнув, Инанна проснулась и резко села. Она была вся мокрая, и взгляд не сразу сфокусировалася на нависнувшем над ней Нинуртой. Рядом на журнальном столике стоял пустой стакан​.

— Инанна! — прогремел он, тряся ее за плечи. — Что случилось, почему я не мог разбудить тебя? Что он с тобой сделал?

— Что? — она проморгалась и внезапно отпрянула. — Что произошло? Нинурта, это… действительно ты?

— Так Мардук и впрямь был здесь… — громко выдохнул Нинурта, а она, словно придя в себя, неожиданно обняла его, словно схватившись за спасительную соломинку. — Как он сюда попал? — его руки неуверенно окрепли на ее плечах; такая Инанна казалась совсем беззащитной.

Она молчала, деревянными пальцами вцепившись в его спину.

— Он использовал голографический проектор, он выглядел как ты! Ты не поднял шум? — уточнила она, понимая, что он просто проверял догадку. — Почему?

— Чтобы объявить всему миру, что Мардук легко заходит в королевские покои? Чтобы показать человечеству его силу? И то, что он может разгуливать в моем обличии? — внутри него все клокотало от гнева; Нинурта сжимал кулаки за ее спиной.

Она не стала спрашивать, каким образом он выяснил, что Мардук был здесь — наверняка услышал что-то от стражи. Более того, Инанна должна была дать какое-то объяснение.

— Нинурта, он говорил странные вещи! Когда я поняла, что это не ты, я помню только как попыталась закричать, а дальше… Дальше я проснулась, — сбивчиво сообщила она, старательно изображая жертву.

— Почему он не убил тебя? Зачем он приходил? — Нинурта, наконец, отнял ее от себя и внимательно заглянул в ее заплаканные глаза.

— Это странно, но он сказал, что еще не время. Что мы падаем жертвами своих деяний от рук тех, кого мы создали, — Инанна лгала, легко прикрываясь своей беззащитностью, но она не могла взять в толк, почему же на самом деле не могла проснуться. — Это была угроза, Нинурта… Он снова придет за мной! Он хочет, чтобы я страдала… — Инанна всхлипывала, намеренно затуманивая его разум.

Он заглянул в ее глаза с подозрением. Конечно он не был глупцом, чтобы принимать все за чистую монету. Невзирая на потерю памяти, это все еще была Инанна, и ее слова звучали весьма неубедительно.

— То есть, ты хочешь сказать, что он пришел сказать лишь это?

Она утерла слезы и шмыгнула носом.

— Мог ли он что-то сделать со мной, пока я была без сознания? — будто бы на полном серьезе спросила она, и глаза ее изобразили новый испуг; Инанна стала ощупывать себя — голову, плечи, ноги, словно и впрямь верила в собственные слова.

Она подскочила с дивана мимо Нинурты и устремилась к зеркалу. Несколько прядок налипли на мокрое декольте. Она стала крутиться, оглядывая себя с головы до ног. Нинурта поравнялся с ней.

— Ты считаешь меня идиотом, Инанна? — он неожиданно схватил ее за руку и резко развернул к себе. — Думаешь, что я поверю в то, что ты несешь?

И слезы тут же высохли на ее щеках. Инанна вмиг из испуганной девушки превратилась в фурию. Сбросив с себя его руки, она отступила, тотчас почувствовав вспышку гнева.

— Ты думаешь, я могу вступить в сговор с тем, кто ненавидит меня? Ты и впрямь все еще веришь, что после всего того, что было в прошлом, он действительно попытается переманить меня на свою сторону? — Инанна была убедительна, она была хорошей актрисой, о чем прекрасно знал Нинурта. — На твоем месте я бы проверила покои на предмет жучков. А также, несомненно, мне стоит навестить шуруппак.

— Это еще зачем?

— А ты забыл, почему я не могла проснуться? Он же усыпил меня! — снова лгала она, хотя на самом деле она уснула сама после его ухода, переваривая разговор. — А что, если он заразил меня каким-то действующим на нибируанцев вирусом? Что, если он… — глаза ее сделались страшными, и Инанна накрыла ладонями свою грудь.

— Если бы ты только сама об этом не мечтала, — сквозь зубы проговорил Нинурта, не веря ни единому ее слову. — Ты отправляешься на Нибиру, Инанна. Это всё, — спокойно сказал он, а затем, взметнув полами плаща, развернулся и пошел прочь, не сказав больше ни слова.

Инанна злилась отнюдь не на него. Мардук действовал слишком открыто, не осознавая, что это создаст ей проблемы, или же, понимая, что Нинурта, решив обезопасить ее и себя, отправит жену на Нибиру. Вспомнив о Мардуке, она неожиданно замерла, поражённая воспоминаниями о своём сне. Засыпая, она смеялась, думая, что Мардук лишился рассудка. Но теперь…

Ноги потеряли силу, и Инанна едва удержалась за высокое напольное зеркало, чтобы не упасть. Теперь, проснувшись в этом времени, она вдруг осознала, кто была эта Ривка. Но был ли это сон или неконтролируемые воспоминания? И почему из Вавилона Инанну вдруг перенесло в недалекое прошлое? Быть может, это было всего лишь воображение, дорисовавшее их первую встречу? Но тогда разве могла Инанна сама придумать столько деталей этого сна?

— Т… Танашири! — громко позвала она, но осознав, что уже слишком поздно, и та, вероятно, спит, окликнула стражу.

Инанна не узнала свой ослабевший голос. Все ее внутренности скрутило в спираль, волнение из-за Нинурты вмиг растворилось, оставив лишь странное ощущение нереальности происходящего. Она не могла быть Ребеккой МакГрегор.

— Ваше Величество, что с вами, вам плохо? — спросил стражник, появившись в дверях; его лоб блестел от пота, так как кондиционеры и система вентиляции, забитые насекомыми, еще не работали.

— Найди Танашири, срочно! — приказала Инанна, выпрямившись. — Приведи ее, — словно одного приказа было недостаточно, повторила она.

Стражник, не проронив ни слова, скрылся за дверью, а Инанна отключила датчик соединения с сетью в своем планшете и заперла дверь покоев, чтобы уж наверняка ее никто не побеспокоил.

Флешка, которую оставил Александр, едва не выпала из ее рук, когда она пыталась вставить ее в слот. Инанна, словно умалишенная, сидела на полу возле дивана, со страхом пролистывая папки результатов исследований Ито, пока не наткнулась на тот подозрительный файл, который не могла открыть изначально. И она замерла, перестала дышать и моргать, наконец, открыв его.

На экране появились разные показатели, а также этапы эксперимента со странным названием «Сёдзи» и несколько видеофайлов. Инанна ткнула на второй. Нинхурсаг и Ито в медицинских халатах стояли возле модуля с ее обгоревшим телом, а рядом на столе лежало серое, словно обескровленное тело с черной дырой промеж глаз. Голова трупа была вскрыта, и Инанна отчетливо видела мозг, в который, словно иголки в подушку, были воткнуты провода. Инанна прикрыла ладонью рот и почувствовала приступ тошноты — видеть девушку, а это, как она догадалась, была Ребекка Макгрегор, в таком состоянии, мертвую, конечно же, было ударом. Обгоревшее тело выглядело не лучше, но его было не опознать, и потому оно вызывало меньше ужаса и отвращения.

— Эксперимент Сёдзи. Девятнадцатое января две тысячи двадцать пятого года по Земному календарю, — заговорил Ито, встав перед камерой; в белом халате, хирургической маске, шапочке и в перчатках он выглядел непривычно — всего лишь увлечённым своим делом врачом, но никак не мерзким типом, каким знала его Инанна. — День первый. Сегодня будет произведено копирование нейронных связей из мозга погибшей Иннаны в мозг Ребекки МакГрегор. Таким образом мы пытаемся воспроизвести воспоминания Инанны в чужом разуме. Тело Ребекки МакГрегор еще находится в стадии регенерации, однако медлить более нельзя, так как нейронные связи мозга Инанны даже при постоянной стимуляции неминуемо разрушаются. На прошлом эксперименте нам удалось возобновить медленные дельта-волны, однако с каждым днем мы теряем все больше воспоминаний и еще до конца не уверены, насколько повреждена зрительная и слуховая память. Мозг мертв уже четыре дня…

Инанна с отвращением смотрела на Ито, более в ее глазах он обычным врачом не выглядел. Его эксперимент внушал ужас, и она, неплохо знакомая с медициной, только убеждалась в его чудовищности. Ито назвал ее мертвой! Мертвой! И это никак не укладывалось у нее в голове, словно происходящее было лишь чьим-то глупым розыгрышем. Она ведь живая, живая и у нее нет дырки промеж глаз! Но взгляд ее то и дело возвращался к трупу со вскрытым черепом. Инанна прикрыла рот ладонью, забыв, как дышать. Нет, это не может быть она. Она более не могла выдержать подобного зрелища и промотала вперед, открыв следующее видео, снятое спустя полтора месяца после предыдущего.

На этот раз его записывала Нинхурсаг, и девушка на столе была одна, и на сей раз хотя бы жива, судя по цвету кожи. Однако поверхность неровно сросшейся кожи, где-то совсем тонкой, словно полиэтиленовая пленка, выглядела не менее отвратительно. Инанне казалось, что еще немного и ее все же вырвет.

— День сорок четвертый, процедура подавления сознания Ребекки МакГрегор. При помощи голографического проектора на основе гипноза мы посылаем сигнал в зрительный нерв, фотографии и образы, знакомые Инанне с детства — такие как лица ее семьи, фотографии знакомых локаций, тем самым стимулируя скопированные воспоминания выходить на поверхность. Сознание Ребекки МакГрегор, напротив, мы закрываем, подавляя ее воспоминания, связывая их образы с агрессивными вспышками света и громкими звуковыми шумами Мы назвали эту процедуру «засветлением».

Инанна вздрогнула, услышав стук в дверь, и выронила планшет из рук.

— Ваше Величество, это Танашири, — сообщила Мара, и Инанна, только сейчас выплыв из транса, с трудом сосредоточилась на дверной ручке, которая тотчас открылась.

Мара, обнаружив ее на полу, лишь кратким движением брови выдала удивление. Инанна выглядела испуганно, ее щеки горели, словно от перенапряжения.

— Вам нужна помощь? — бесстрастно спросила Мара. — Я видела царя, он покинул башню.

— Закрой дверь на замок и садись, — с трудом сказала Инанна, попробовав сделать взгляд строгим.

Мара подчинилась.

— Вы все так же не боитесь оставаться со мной наедине, — констатировала она.

— Ал… Александр не позволит меня убить, — она не понимала, почему произнесла именно это имя. — Мне нечего опасаться.

Инанна вручила Маре планшет и поставила запись с начала, ничего не объясняя.

— И что я должна увидеть? — в темных глазах плескалось только лишь презрение; она, стремившаяся на Землю к свободе, оказалась заперта в клетке приказа Анкиа оставаться подле Инанны, и лишь один Господь знал, как она ее ненавидела, и его вслед за ней.

— То, что сотрет твое желание убить меня раз и навсегда, — Инанна поднялась, чтобы умыться, а также не желая более слышать голос Ито.

Она понимала, что осознание того, что он сделал с ней, еще в полной мере не настигло ее, и поэтому оставалась относительно спокойной. Однако руки ее тряслись, а ноги слабели при каждом шаге. Зеркало в ванне отражало ее привычный, хоть и немного дерганый вид, а воображение​ дорисовывало дырку промеж глаз.

— Нет! — она плеснула в зеркало водой, и отражение поплыло разводами.

Держась за раковину, Инанна зарычала, не в силах сдержать эмоции. Ей было больно, как же она могла умереть, если она здесь и сейчас стоит, думает, знает, кем она является? Она не Ребекка МакГрегор! Она не может быть той, кого ненавидит всей душой! Той фальшивкой с ее лицом, которая смогла добиться Александра… Инанна за потоком ненависти к Ито, Нинхурсаг и Ребекке МакГрегор вновь не заметила, как в мыслях назвала его Александром. Такую страшную правду о себе она не готова была принять. Голову прошил резкий приступ боли, Инанна пошатнулась и едва не упала. Вспышка воспоминаний — странный образ в сознании — истребитель на Лахму и Александр, крутящий ее в воздухе. Тогда он позволил ей впервые сесть за штурвал истребителя GP-1…

Не устояв на ногах, она почти рухнула на пол перед ванной, но вовремя схватилась за бортик и медленно осела на кафель.

— Что это значит? — донесся до нее голос Мары, и в нем уже не слышалось прежней силы, скепсиса и презрения.

Инанна усмехнулась, тихо глотая слезы.

— Очередной гениальный замысел Ито. Можешь не спрашивать меня, я видела ровно столько, сколько и ты.

Инанна поднялась, отряхнув платье, хотя на нем не было ни пылинки, подошла к Маре и, забрав планшет, отправилась мимо нее в гостиную покоев. Похоже, впервые со времени их знакомства Мара не знала что сказать, она хлопала глазами, словно ребенок, не понимающий простейших вещей. Инанна плеснула себе виски из графина на столе, затем, взглянув на Мару, наполнила второй стакан и встала, выжидающе протянув его. Мара с опаской приняла стакан и сделала небольшой глоток.

— И что теперь?.. — только и смогла выдавить она.

— Теперь я намерена выяснить планы Нинхурсаг и Ито. Мара, — обратилась она к фрейлине, — это ничего не меняет, я не Ребекка МакГрегор, — Инанна скрипнула зубами.

— Он был уверен, что вы Ребекка, и я не могла понять, что заставляет его выдвигать столь сумасшедшие предположения. Но теперь… Все становится на свои места.

— А мне то теперь что делать с этим знанием? — Инанна залпом осушила стакан и налила снова. — Мой муж — царь Нибиру, а второй муж, хотя я до сих пор считаю это бредом — лидер повстанческой организации. Террорист! — она засмеялась неестественно высоко, словно лающая гиена.

— Если царь узнает, кого он застрелил на Нибиру, боюсь, вам может грозить опасность, царица.

— Боюсь, оба моих мужа влюблены в эту… Ребекку. Какая нелепость, но, похоже, они влюблены в меня.

— Вас сейчас заботит только это? — Мара, приняв свой извечно строгий вид, понимая, что царица впала в истерику.

— Все это кажется каким-то глупым розыгрышем, — Инанна присела прямо на стол. — И теперь, по логике вещей, узнав, кто я, я должна убить Нинурту, — она болтала ногами, словно маленькая девочка.

— Несомненно, но вы ведь этого пока не готовы сделать?

— Потому что я не Ребекка МакГрегор! — рявкнув, повторила Инанна. — Потому что он моя семья, и был ей еще до того, как стал моим мужем! Потому что Нинхурсаг — моя тетя и свекровь, а Син — мой отец! И все нибируанцы царской крови так или иначе близки мне. И потому что я царица нибируанская, и гибель моего мужа — это низложение меня!

— Мне казалось, что для Инанны, которую мы все знали последние несколько лет, не существовало морали и семейных ценностей. Она шла по головам и мучила даже своего возлюбленного, истязала в подземельях здесь, на Земле.

— Я бы никогда не причинила ему вреда! Я могла лгать и строить козни! Но никогда бы не применяла физического насилия! — Инанна вскочила, сжав кулаки. — И не тебе говорить о моей жестокости! Я просто выживала в окружении совсем непонятного тебе мира! Быть частью царской семьи — великий дар и великое проклятие. Интриги при дворе бесконечно жестоки. Каждый жаден до власти и ищет к ней свои пути! И чтобы выжить, нужно и самому быть таким, как они!

Мара присела на диван с невозмутимым видом. Взглянув в грязное окно, в которое все еще бились тельца несчастных насекомых, она сложила руки на коленях в замок.

— Мне казалось, ваши воспоминания обрываются пять тысяч лет назад, и тогда вы еще не были столь кровожадны. Хотя, впору думать, что уже тогда вы спровоцировали Мардука убить несчастного Думузи…

— Несчастного? — Инанна оторопела. — Да что ты вообще можешь знать о моей жизни? Ты не можешь ничего знать о Думузи!.. Он был всего лишь глупым мальчишкой, ревнивцем, который сам лез на рожон!

* * *

Древний Египет. 3445 год до н.э.

Энлиль в коварстве своем или же, напротив, в милосердии, обвинил в развитии технологий в Вавилоне одного лишь Мардука, сочтя Инанну заблудшей овечкой, невинной жертвой соблазнения. Нинурта уже давно подозревал, что с этим городом что-то не так. И его шпионы это подтвердили, обеспечив доказательства. И Вавилонская башня связи, невиданное по высоте своей сооружение и великое творение силы инженерной мысли пала, словно потерявшая опору колонна, обнажив истинный облик города для спутников.

С людьми целого города работали менталисты, словно уборщики они вычищали знания о технологиях, оставляя лишь воспоминания о разрушении Вавилонской башни. Идея современного города рассыпалась в прах. Из-за несовершенства ментальных дисциплин единственным невольным достижением Мардука навсегда останется разделение языков — мера превентивная, чтобы люди не смогли рассказать ничего о Вавилоне — Вратах богов, как был назван новый зиккурат.

Мардук возвратился в Египет — страну, которая лишилась поддержки Нибиру после того, как пирамиды были закончены. Для функционирования их работы более не требовались рабы, и Египет стал страной, поставляющей рабов для других проектов Энлиля. Единственный, кто хоть как-то старался поддержать страну, не давая ей кануть в небытие, был Тот, но и он видел, как славный Египет, с его великой культурой, собственным наследием людей, постепенно приходит в упадок. Мардук вернулся к управлению обнищавшей, разваливающейся страной посреди пустыни. Теперь это была ссылка в безвестность — так назвал это Энлиль, назначив относительно мягкое наказание за его деяния. Возможно, Инанне удалось смягчить приговор, но это, увы, были лишь догадки. Мардук не видел ее уже более двадцати лет, но он ни на секунду не забывал ее, теперь обрученную с его братом Думузи — и это тоже было своеобразным наказанием. Энлиль разлучил Мардука и Инанну, навеки запечатав в их сердцах горечь обиды.

Мардук знал, что Син, ее отец, теперь управляет Шумером, а это означает, что Инанна даже после провала с Вавилоном все еще остается любимой внучкой Энлиля. Ведь за ее ошибку несомненно наказали бы Сина. О ней иногда приходили новости из Эреха, отныне переименованного в Урук, вместе с Думузи Инанна вернулась к прославлению богов. К ней привозили рабов, где проводились обряды очищения, прежде чем они приступали к работам или же военному делу. Именно Думузи отныне заправлял обучением воинов для защиты земель Месопотамии от кочевников, коих в последнее время было много.

Конь бил копытом о землю, поднимая клубы пыли, и выразительно фыркал; вдали за пирамидами садилось алое солнце, горизонт плавился, подаваясь рябью. Мардук щурился, подставляя лицо потокам обжигающего ветра. Его жизнь уже давно превратилась в череду однообразных дней выживания в пустыне. И хотя он был фараоном, на долю его выпало не меньше испытаний, нежели на долю людей. Он с болью смотрел на состарившуюся Сарпанит и на возмужавшего Набу, которому в будущем достанется управление страной в упадке. Провизии едва ли хватало, чтобы покрыть нужды людей. Египтяне в сельском хозяйстве пользовались естественным циклическим характером разлива Нила. Уровень воды в реке поднимался в августе и сентябре, оставляя пойму и дельту, погруженную на полтора метра в воду на пике затопления. Но этот август обманул ожидания египтян, Нил не разлился, и урожай выдался скудным. Мардук все больше впадал в уныние. Оставшись без любимой женщины и Вавилона, он потерял веру в себя, и это сильно тревожило Сарпанит.

Набу не узнавал отца, тот никогда еще не был так мрачен, и естественно, на это находилось много причин, однако основной была, конечно же, разлука с любимой. Сарпанит видела его страдания, он любил Инанну так же сильно, как когда-то любил ее, а может и сильнее.

Мардук ожидал гостя в свои земли — и это был его самый младший брат — Думузи, видеть которого по понятным причинам совсем не хотелось. Думузи, впрочем, не был ни в чем виноват, однако сердце Мардука очернялось от боли и невольно находило виновника его страданий.

Вдалеке, переведя двигатели на реверс, садился шаттл. Мардук натянул поводья и повернул коня, пустившись вдоль Нила в сторону моста, хотя более он желал направиться совсем в другую сторону — сбежать, исчезнуть, притвориться мертвым. Продвигаясь сквозь город, так как в обход было многим дольше, он встречал восхищенные взгляды людей. Однако лица их были более уставшими и изможденными, чем раньше. Теперь ему нечем было гордиться, он, как фараон, больше ничем не мог им помочь, более того, молодых людей и девушек увозили в далекие города на тяжелую работу. И тем не менее люди продолжали боготворить его и следовать приказам, потому что все, что их окружало — это ложь. Люди не понимали, насколько они угнетены своими богами. Мардука, невзирая на мрачное настроение, все еще занимала идея идеального общества. Для него люди не были расходным материалом. Иногда, находясь в других городах, где не знали его лица, он выходил на улицу, сливаясь с толпой. Он знал, что они достойны лучшей участи, но идея с Вавилоном потерпела фиаско…

Кварталы города ближе к пирамидам становились захолустнее, лачуги — меньше, люди — грязнее. Невзирая на то, что это была главная улица, Но-Амон увядал, и Мардук ничего не мог с этим поделать. Он пытался отладить сельское хозяйство и производство папируса для торговли, но население города было слишком велико.

Думузи прилетел за рабами. Эти полномочия были вверены ему, как представителю царской семьи и будущему супругу Инанны. Прежде он никогда не приезжал лично, присылая нибируанских генералов. Для людей он стал кем-то вроде символа перехода к другой жизни. Им дурили головы, что отныне они будут работать рука об руку с богами, и это великий дар… Только так они добровольно соглашались отлучаться от семей.

— Мой брат, фараон Великого Египта, похож на раба. Посмотри на себя, ты весь в пыли, — Думузи стоял на трапе, облаченный в костюм полководца, его плащ отливал медью.

— И я рад приветствовать тебя, брат, — Мардук спешился и, когда Думузи сошел с трапа, обнял его, похлопав по спине.

— Ты меня испачкаешь, — с брезгливой улыбкой сказал младший брат.

Шаттл поднялся в небо и двинулся на северо-восток, туда, где располагалась Месопотамия. Мардук вновь оглядел своего брата. В отличие от него, Нергала и Тота, Думузи был единственным сыном, унаследовавшим голубые глаза Дамкины, ее светлые песочного цвета волосы с отливом в бронзу и мягкость ее черт. Думузи был истинным сыном Дамкины, покорным и любимым ею больше остальных. Ее любовь, вложенная в младшего сына, сделала из него немного капризного, но доброго парня. И он никогда не делился любовью матери с остальными братьями, жадно забирая ее всю без остатка.

— Мне казалось, Но-Амон должен был превратиться в захолустье, однако, как и прежде он стоит у берегов Нила, восхищая своим величием, — невольно обронил Думузи, глядя вдаль на погружающийся в сумерки город, объятый рыжим пожаром лучей садящегося солнца.

— Это стоит больших трудов — город, оставшийся без поддержки Нибиру, отнюдь не процветает. Казна не пополняется, и мне остается только развивать местное производство — мука, маслины и финики. Торговля с Месопотамией — единственный выход. Но ты сам должен понимать, этого недостаточно.

Думузи, седлая коня, предоставленного стражей, понимающе улыбнулся. Из всех четырех братьев он был самым приметным, и в детстве его долго дразнили девчонкой за его красоту. Не было сомнений, что он больше подходил Инанне по внешнему облику и по возрасту, нежели Мардук. Вместе они выглядели гармонично — так единодушно признала молва на помолвке двадцать лет назад.

За все время от Инанны не пришло ни одного сообщения. И теперь рядом был ее жених, Мардук ждал новостей о скорой свадьбе, однако и спустя двадцать лет они были всего лишь помолвлены. Этому не было объяснений.

— Как моя дорогая племянница? — спросил Мардук, поравнявшись с ним на центральной площади города, где находился иссушеный резервуар, который некогда был прекрасным прудом с кувшинками.

— Прекрасно, как всегда увлечена медициной, помимо основных обязанностей. Целыми днями прозябает в шуруппаке. Люди видят в ней нечто возвышенное, ее красота пленяет их, они слушают ее, затаив дыхание. И я присутствовал при обряде очищения. Учитывая, что все это полнейшая чушь, даже я был впечатлен. Она превратила это в настоящее театральное представление с игрой света и звука. Оттуда люди выходят загипнотизированными, послушными, готовыми на все рабами. Инанна наслаждается этим, и все время придумывает что-то новое, — сообщил он нечто едва ли сопоставимое с Инанной; она всегда мечтала дать людям науку, а не лишить их воли. — Она так увлечена своей работой, что порой мы и вовсе ее не видим подолгу.

— Мы? — спросил Мардук невольно.

— Сейчас в Уруке Нинурта, — пояснил Думузи, как ни в чем не бывало.

Мардук нахмурился, полагая, что брат наивен, раз может доверить Нинурте невесту. Оставлять их наедине — ошибка. И Думузи не будет более двух месяцев, пока он будет занят переправкой рабов из Но-Амон в Урук. Конечно же, это будет пешее путешествие.

— Почему же ты здесь? Обычно за рабами приезжает Архор.

— Я, как царь Урука, не должен отсиживаться в стороне.

Он был наивен в силу возраста и наверняка легко поддавался на манипуляциям Нинурты, конечно же, желавшего остаться наедине с Инанной. Не было сомнений, что Думузи не подозревал подлога. Мардук лишь мрачно взглянул на него, когда они уже подъехали к воротам Малаката. Факелы горели на стенах, но этого было недостаточно, чтобы разглядеть на лице Мардука вспыхнувшую ярость.

Отдав коней слугам, Мардук и Думузи предстали перед встречающими их Сарпанит, Набу и его женой. Набу уже выглядел старше Думузи и Инанны, через пару-тройку сотен лет он непременно догонит и своего отца.

— Рад видеть вас, дядя. И хотя мы мало общались, я надеюсь, что за ближайшую неделю мы это восполним, — вместо дружеской улыбки, сказавший это Набу, однако, получил лишь сухое рукопожатие.

— Я планирую пробыть в Но-Амон лишь три дня, — сообщил Думузи, и Мардук почувствовал, как от него веет холодом в сторону Набу.

Взгляд Думузи равнодушно мазнул по приходящейся ему племянницей Хатшепсут, жене Набу.

— Надеюсь, Египет покажется вам гостеприимным, — сказала Сарпанит, поклонившись, и только это вызвало улыбку гостя.

— Что ж, у меня не было времени в полной мере насладиться Египтом в прошлые годы, искренне рассчитываю, что он именно такой, каким его знала моя невеста.

— Наверняка вы голодны, прошу к столу, — заботливо сказала Сарпанит, когда они вошли в трапезную, наполненную запахами пищи.

Стол был довольно прост и скуден, как успел заметить Думузи, что подошел ближе и взглянул на бобовую пасту в медном блюде.

— Это едят рабы в Уруке, — с сомнением сказал он, скривившись. — Брат, неужели дела так плохи, что вы едите пищу рабов?

— Это традиционное блюдо египетской кухни, — пояснил Набу, чувствуя, как в нем невольно произрастает неприязнь к гостю.

Вопиющее высокомерие невольно вызывало в памяти Нергала. На их фоне Тот, больше похожий на Мардука устремлениями, смотрелся куда благороднее.

— Отчего бы тебе не попробовать, брат? — с улыбкой сказал Мардук, пытаясь понять, почему Думузи так неучтив. — С горячими лепешками эта паста не столь ужасна.

Мардук думал, что непременно отчитает Думузи после ужина, он не хотел ронять достоинство младшего брата перед семьей. Однако, несомненно, Думузи вел себя немного странно. Точнее, более странно, нежели всегда. Изнеженный любимый сын всегда получал слишком много заботы и ему прощалось многое. Он единственный ребенок, выросший под присмотром матери, а не в отдаленных яслях для отпрысков семей вельмож и царской семьи на Нибиру. Дамкина нашла в нем свое предназначение, словно лишив тепла остальных своих сыновей.

Они расселись за большим столом в обществе Банафрит, кузины Сарпанит, и ее брата Хоруса. Все они были уже в почтенном возрасте, и Думузи даже не глядел на них, лишь Мардук отчетливо различал его настрой — для него неприемлемо было сидеть в окружении полукровок.

— Как поживает ваша невеста, дядя? — задал вопрос Набу, удержавшись от взгляда на отца.

Думузи обратил на него равнодушный взгляд. Возможно, ему и впрямь претило общество семьи его брата, но возможно, здесь была иная подоплека.

— В порядке, — коротко ответил он, вернувшись к ужину.

И никто более не смел заводить с ним разговор. Даже Мардук, хмурясь, вынуждено поддерживал беседу с Хорусом, более не трогая брата. Только после трапезы братья остались наедине в его покоях на балконе с вином. Отказавшись от общества наложниц, Думузи предпочел бы и вовсе остаться один, однако все же не мог оставить без внимания просьбу Мардука о разговоре.

— Что гложет тебя настолько сильно, что ты носишь в себе такую печаль и ярость? — Мардук понимал, что думы брата куда более глубоки, и что его невольная неприязнь к жителям Египта — лишь следствие бушующих внутри чувств. — Что-то не так с Инанной? Отчего вы уже двадцать лет не вступаете в брак?

— Инанна! Инанна! — прорычал Думузи грохнув о стол золотым кубком, расплескав вино. — Лишь только она интересна всем вокруг, лишь только ее достижения заботят Энлиля! И только ее боготворят люди Урука! Я стал ее тенью, и скоро исчезнет даже мое отражение в зеркале.

Мардук смотрел вдаль, почесывая бородку. С одной стороны он был рад, что Думузи открыл свои переживания, но ярость в его голубых глазах была безосновательна. Без Инанны он был бы вообще никем. Только ей, одаренной любовью деда и прадеда, суждено было править Уруком. Не многим женщинам удавалось добиться такой привилегии.

— Мне казалось, двадцать лет назад ты был счастлив оказаться подле нее. Тебе пророчили в жены Сешмуну, дочь Эльгиса Лахмаанара, а уж о ее крутом нраве наслышан даже я.

— Ты не понимаешь, брат, — вновь сжал кулаки Думузи, вынудив его на прямой взгляд.

— Так поведай мне, что за горечь разъедает твое сердце. Ты заполучил самую желанную невесту Нибиру. Энлиль преподнес тебе великий дар.

Думузи с тяжелым вздохом обратил взгляд на парапет, на внутренней стороне которого был орнамент из повторяющихся сцен с участием фигур с головами животных.

— Энлиль, когда предложил мне ее руку, предупредил, что мне никогда не затмить ее. Что мне никогда не дотянуться до нее… — Думузи прикрыл глаза и с шумом втянул воздух. — И я, влюбленный дурак, не мог поверить в свое счастье…

— Ты был влюблен в Инанну уже тогда?.. — Мардук приподнялся в кресле, позабыв о мысль о том, что все разговоры Думузи лишь только о том, что его недооценили.

— Мы учились вместе в академии Акнат. Она уже тогда была прекрасным цветком, и не было ни одного юноши, не одурманенного ее красотой и добротой, — на смену ярости в голосе Думузи неожиданно проскользнуло восхищение. — Инанна была и остаётся совершенством.

— У этой истории было продолжение? — нетерпеливо спросил Мардук, почувствовав новый укол боли; он никогда не был единственным, кому была дорога Инанна, глупо было рассчитывать на иное.

Прежде чем начать повествование, Думузи крепко задумался. Он налил себе еще вина из глиняного сосуда, и только затем будто бы решился поведать свои печали:

— Я знал уже тогда, что судьбою моей станет Сешмуна. Мы держались вместе, как свойственно всем отпрыскам, обещанным друг другу родителями. И если Сешмуна любила меня, то мое сердце трепетало только об Инанне одной, — Думузи даже улыбнулся; возможно, на него расслабляюще подействовало вино, а все его душевные страдания отошли на задний план, оставив место светлым воспоминаниям. — Когда она появилась в академии, все взоры обратились к ней, и Сешмуна сильно ревновала всех вокруг — своих друзей и подруг, которые потянулись за новенькой из царского рода, желая снискать ее расположение. Сешмуна всегда была умной девушкой, но в ревности превратилась в глупую самку, не способную принять честный бой.

— И она, конечно же, начала травить Инанну, — Мардук прекрасно знал эту историю, однако она никогда не заикалась о том, что в ней замешан его младший брат; сердце Инанны могло хранить множество тайн.

— И в конце концов Сешмуна, окутанная завистью, подослала к ней своих дружков, сворой вившихся возле богатой наследницы, словно голодные псы…

Мардук смиренно слушал о том, как брат раскрывает ему свое сердце, осознавая, что сам он, Мардук, никогда не задумывался о том, что Инанна светит ярче него самого. Он никогда не ставил целью своей жизни возвыситься над другими, хотя, конечно же, был сильно притеснен властью ветви Энлиля. Он никогда не думал, что Инанна может быть выше его по статусу, что она любимая внучка будущего царя, и относился к ней как к женщине, защищая ее.

— Они успели навредить Инанне?

— Я спас ее, тем самым добившись ее благосклонности, — пояснил Думузи; из его позы пропала скованность, он постепенно расслаблялся в кресле; возможно, это была самая приятная для него часть истории. — Мы встречались тайком, нечасто. Но я все больше прикипал к ней душой. Инанна была неприступной, она знала, что я предначертан судьбою Сешмуне, но в какой-то момент и она влюбилась, отбросив сомнения. Знаешь, я был у нее первым…

Краска отлила от лица Мардука, он никогда не интересовался прошлым Инанны, возможно, не желая знать о том, что причинит ему боль. Кулаки его бессильно сжались до белизны. Неужели она и Думузи действительно были влюблены в академии?

— …Но я предал ее. Обманул, поддавшись на угрозы отца Сешмуны. Никто не мог тогда предполагать, как сложится наша судьба в будущем! Что судьбою мне на самом деле уготована Инанна… Знаешь, она тогда ушла из академии, попросив дядю Сина отправить ее на Землю, подальше от меня. Как же она ненавидела меня… Великий Ану, каким же я был дураком, я ведь тоже любил ее! — Думузи в миг вновь сковала эта ужасная ярость. — И я никогда не переставал любить, понимаешь? Но теперь она и не смотрит в мою сторону. И любые упоминания о назначении даты свадьбы вселяют в ее глаза такой ужас, что я тотчас вспоминаю свое предательство!

Поднялся ветер, он неистово трепал пламя факела на стене балкона и раздувал легкую ткань занавесей. Думузи не замечал, как на лицо ему липнут волосы, он приехал искать поддержки, не понимая, что оставил невесту с монстром. И Мардук чувствовал, как пропускает удары его собственное сердце, а в разуме возникают ужасные картины соития Инанны и Нинурты.

— Скажи мне брат, есть ли хоть какой-то шанс, что обида ее сотрется с годами, и тебе станет легче?

Думузи ответил не сразу, он только опустил взгляд к своему кубку и усмехнулся.

— Она не умеет прощать, пожалуй, это единственный ее недостаток.

Мардук понимал, что и он в ее глазах уже давно прослыл предателем. Он бросил ее, не став бороться, поверив в ужасную участь Набу и Сарпанит, в случае неподчинения воле Энлиля. И она всегда знала, что Египет ему дороже нее, но разве мог он отвернуться от тех, за кого был в ответе? Разве Набу и Сарпанит были виноваты в том, что он был влюблен в такую, как она? Как наивно было полагать, что Энлиль дозволит им быть вместе. Инанна была слишком опьянена любовью, но почему же оказался ослеплен он, Мардук?

Однако он не мог лгать самому себе, ведь знал горькую правду; в отличии от нее он жил настоящим, понимая, что будущее с ней невозможно. И он врал, глядя ей в глаза о том, что им суждено быть вместе, и они найдут способ. Ложь… Мардук предал ее, зная, что их пути непременно разойдутся. Он предал ее еще тогда, впервые коснувшись ее кожи, слившись с ней в поцелуе. Он предал ее и был хуже Нинурты, который, по крайней мере, был честен в своих намерениях…

— Когда же будет назначена дата свадьбы? — Мардук неожиданно встал и подошел к парапету, облокотившись на него и подставив лицо порывам ветра, вот только ему все равно было нестерпимо душно от тревоги.

— Я не хочу жениться на той, чье сердце отдано другому, — Думузи встал следом и подошел ближе. — Я потерял ее любовь уже давно. Но, Мардук, я сделаю все, чтобы вновь добиться ее чувств. И она вновь будет смотреть на меня, как на спасителя.

Мардук обернулся, нахмурившись и пытаясь понять, намеренно ли были сказаны эти слова? Мог ли Думузи догадываться об их связи? Знали все братья, не мог же он единственный оставаться в неведении? Но Думузи смотрел вдаль на пирамиды, чей контур виднелся вдалеке темной ночи, и Мардук осознал, что сказанное относилось не к нему.

— Я чувствую, как далека она от меня, и как далеко ее мысли, — продолжил Думузи, найдя в старшем брате душевного собеседника. — И здесь нет место чему-то иному. Я хорошо знаю Инанну, ведь я сам однажды стал тоской в ее глазах. Только теперь при взгляде на меня в ее глазах только лишь разочарование…

— Что ты планируешь делать с этим? Энлиль наверняка не станет долго ждать со свадьбой…

— Я найду и убью его… Того, кто в ее сердце, — прошипел Думузи в бессилии; но понимал ли он, что этим он ничего не изменит?

— Ты сделаешь ей больно, и она никогда не простит тебя. Так ты можешь добиться только этого, — сказал Мардук, понимая, что Думузи еще слишком молод, и кровь играет в его жилах, толкая к необдуманным поступкам.

— Если не будет преграды, то и ее сердце со временем оттает, — пылко сказал он.

Но знал ли он, кому говорит подобное? Знал ли Думузи, что перед ним находится тот, кто повинен в страданиях Инанны и в муках его сердца? Думузи либо еще слишком юн, либо совсем глупец, раз решается на подобное, раз он вообще может произносить это вслух.

— Ты оставил ее одну в логове тигра, брат, — неожиданно сказал Мардук, понимая, что даже одной ночи Нинурте будет достаточно, чтобы завладеть ею, невзирая на страх перед Энлилем.

— Что ты хочешь этим сказать? — Думузи нахмурился.

— Тебе пора в свои покои, — Мардук, понимая, что сказал лишнее, отправился прочь с балкона; он и сам был не менее пылок, нежели его брат, и это досталось им в наследство от отца; хотя ныне вряд ли можно сказать, что спокойный и вдумчивый Энки когда-то был непокорен, словно необъезженный конь.

— Что ты хочешь этим сказать, брат? — повторил Думузи, догнав его и развернув.

— Тебе нужно возвращаться в Урук завтра на шаттле. Пришли за рабами Архора. Не оставляй Инанну одну на два месяца. Пеший путь до Урука может оказаться длинным не только для тебя. Два месяца слишком много для женщины.

Думузи сощурился, не понимая, к чему он клонит. Он неожиданно коснулся своего браслета-коммуникатора. И через несколько томительных мгновений на другом конце послышался сонный голос:

— Что случилось?

— Дорогая Инанна, где ты? — Думузи отозвался ласковым голосом.

— В столь поздний час в своей спальне, — отозвалась она, едва скрывая раздражение. — Опять тебя не покидают мысли о моей неверности? Не тревожь меня хотя бы ночью.

Сердце Мардука замерло, он не слышал этого голоса так долго…

— Я возвращаюсь завтра же. Спокойной ночи, — сказал Думузи коротко и оборвал связь, краснея от гнева.

Он помешался, теперь Мардук убедился в этом. Судя по комментарию Инанны он все время в чем-то ее подозревал, оттого и ее уважение таяло на глазах.

— Она сводит меня с ума! Скажи мне, брат, почему ее красота и равнодушие делают меня безумцем? Я слежу даже за Нинуртой!

— Думузи! — Мардук взял его за плечи. — Ты оставил ее одну в Уруке, в пустом дворце наедине с Нинуртой! Неужели ты веришь в его честность? Неужели ты думаешь, он не посмеет покуситься на твою невесту? Твои осведомители побоятся его гнева! Поэтому завтра же ты должен вернуться в Урук, слышишь? Ей может грозить опасность!

Думузи стоял как после удара молнии — наэлектризованный, сбитый с толку влюбленный мальчишка.

— Мардук, он знает, как я ревную ее даже к людям! Он бы никогда не посмел коснуться ее… Постой… — взгляд Думузи неожиданно приобрел осмысленность. — Это он — тот, кого она любила все это время? Скажи мне? Это ведь Инанна отправила меня в Но-Амон, это она сказала мне, что я должен осознать все тонкости возложенных на меня обязанностей!.. Так она хотела меня отправить на два месяца, чтобы остаться с ним?..

Мардук отступил, понимая, что Думузи может наделать глупостей. И что если он пойдет против Нинурты, то участь его будет незавидной. Нинурта уже почти стал наследным принцем, как его отец царем, ведь Сина уже даже не брали в расчет.

— Успокойся, брат. Насколько я знаю, Инанна всегда презирала Нинурту. Это не он. Но будь рядом с ней, защищай ее, — говорил Мардук, пытаясь достучаться до сошедшего с ума от любви Думузи. — Инанна полюбит тебя, вот увидишь, ей просто нужно время.

— Ты правда так думаешь? — в его голубых глазах зародилась большая надежда, он слушал очевидную ложь и верил ей, потому что ему нужно было, чтобы кто-то сказал ему слова поддержки.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Приезжай, когда уедет Нинурта, — Мардук пытался помочь запутавшемуся юнцу, и когда тот, уверовавший в его слова поддержки вышел, он вернулся на балкон и впервые за шесть лет набрал Нинурте.

— Спишь ли ты, кузен? — спросил он.

— Спал бы — не ответил, — спокойно сообщили на том конце.

— Мой брат сходит с ума, что там творится? Я не узнаю его.

Нинурта издал неопределенный звук, похожий на усталое рычание.

— Инанна не щадит твоего брата, не оказывает ему внимание. Она стала настоящей занозой.

Послышался щелчок, быть может, шлепок, и Нинурта что-то пробормотал и, как показалось, даже издал пару приглушенных смешков. Мардук почувствовал неладное.

— Без шуток, он совершенно разбит, несет чушь…

— По поводу убийств ее любовников? — саркастично отозвался Нинурта, который явно потешался над младшим кузеном. — Юнец ошалел и приставил ко мне шпиона, представляешь? Инанна превратила его в забитую собаку, — вновь послышалась непонятная возня и шорохи. — Что ж, отныне она знает, как пользоваться своим проклятием, и она мучает его.

Мардук с сомнением отдался интуиции, бившей тревогу. Однако сам не мог поверить в следующие собственные слова:

— Сомневаюсь, что дело здесь только в ней. Думузи сильно измотан, постарайся, чтобы ее не оказалось в твоей постели завтра утром, когда он вернется в Урук, — гневно проговорил Мардук, прекрасно осознавая, что Инанна находилась рядом с Нинуртой; он был жесток в своих словах и не мог сдерживать ярость, хотя понимал, что, вероятно, она оказалась рядом не по своей воле.

— Ты мне смеешь указывать? Не ты ли разбил ее маленькое трепещущее сердечко? И она пришла ко мне сама, кузен, так что не пытайся строить из себя ее защитника. Ты уже давно потерял на это право.

— Нинурта! Замолчи! Как ты смеешь… — прошипела Инанна, и Мардук понял по ее грозному, вовсе не напуганному голосу, что она действительно была с ним без принуждения.

— Теперь Инанна понимает, от кого зависит ее власть в Уруке. Энлиль был очень зол на вас, кузен, и только мне удалось убедить Энлиля, что ты затуманил бедной девочке разум. Он не сослал ее на Нибиру только благодаря мне. Ай, кусаться вздумала?..

Сквозь шорохи послышались удаляющиеся шаги.

— Ну вот, ты испортил мне вечер, и завтра наверняка благодаря твоей милости твой глупый брат вернется, чтобы забрать часы сладкого триумфа в объятиях Инанны! Спасибо большое.

Мардук как воды в рот набрал, слушая очевидную несуразицу. Инанна не могла быть с Нинуртой по собственной воле. Она не могла пойти против своей неприязни. Да и зачем ей это было нужно?