Зимняя сказка (гет)

Час спустя я смотрел в окно, глядя на мелькавшие передо мной домики с каналами и прудами, раскинувшиеся в тени садов из ив и груш. Почти возле каждого из них качалась на воде синяя или зеленая лодка, без которых голландцы не мыслят свою жизнь. Только что мы промчались станцию Лейден, окутанной флером садиков и лодок: сейчас им очень не хватало первой листвы, цветущих вербы и тюльпанов. Здесь в Лейдене запах моря ощущается, пожалуй, не меньше, чем в Амстердаме: только если Амстердам скорее город красного и оранжевого цветов, то Лейден больше коричневый.

Трава была совсем зеленой, несмотря на январь. Утки важно щипали ее, то и дело прыгая в холодные водоемы. Следом сам собой, словно из ниоткуда, возник узел Гааги, на котором ревело несколько паровозов. Читать мне не хотелось, размышлять особенно тоже — хотелось, как в далеком детстве, просто смотреть в окно, ожидая, что будет за поворотом. У Голландии есть все же заразительный аромат оптимизма: глядя на уток, каналы и лодки почему-то веришь, что получится все, что задумал, и впереди будет только хорошее.

С противодействием русских я уже однажды столкнулся в Японии — в том самом сложнейшем задании, которое мне выпало в жизни. Я не знаю, был ли моим противником Печорин или нет, но операция «Изумруд» стоила мне рано поседевших висков и хронического бронхита. Как таковых русских я в Стране Восходящего Солнца не видел, но противодействие ощущал очень хорошо. Правда, противодействие скрытое, которое, пожалуй, будет даже гораздо хуже открытого.

Эта история началась с моего хорошего знакомого по работе в Гонконге — Сеймура Лорена. Когда я вернулся из Запретного города в Маньчжурии, он уже торчал в Гонконге, изучая дело одного типа — Чжун Лояна. Тот факт, что меня подключили сразу, не дав и дня отдыха после гробниц, говорило о том, что дело чрезвычайно важное. Этот проклятый Чжун, деградирующий от опиума мелкий чиновник, имел брата в свите губернатора Гуандуна. Начнись новая война, нам очень важно было бы обезопасить Гонконг от удара по суше с юга, а в Поднебесной без приказа губернатора войско не сдвинется с места. Я встретился с Лореном в порту и сразу понял, что он злее ста троллей.

— Торчу здесь уже четыре месяца, а в итоге — ноль! — сорвался он. — Ну или почти ноль, — посмотрел он в мутную воду.

— Погоди… — сказал ему я. — Наверное, кое-какие наблюдения всё же удалось получить? Хотя бы составить распорядок дня и список бытовых привычек.

— Мне некогда заниматься такими глупостями… Я попробовал другое, — задумчиво сказал он. — Я наладил контакт с продавцом шалмана, где он травится зельем, которое наши везут им контрабандой! Его зовут Шинг Фу… Вьет наполовину.

Я с удивлением посмотрел на Лорена. Мы с ним учились вместе и потому были на «ты». Сказать друг другу могли в любом тоне.

— А если этот Шинг…

— Брось, — махнул он рукой. — Хвала Мерлину, выучил урок. Послезавтра я получу все необходимое. Ну, а толстяк от меня — увесистый мешочек с золотом.

— Думаешь, субъект не такой уж ненадежный? — начал я новую попытку.

— Предлагаешь ждать до второго пришествия? — Лорен впился в меня бесцветными глазами.

 — Ничего я не предлагаю… — нахмурился я. — Просто… Может, поделишься хоть незначительными наблюдениями?

Мой товарищ отрицательно покачал головой. Я посмотрел на мутную воду канала. На душе было неприятное предчувствие — то ли потому, что не люблю мутное море, то ли потому, что мой сослуживец не захотел копаться в незначительных деталях. Что же, печальный результат не заставил себя ждать. Назавтра мой товарищ исчез. Через неделю труп Лорена с нарочито перерезанным горлом выловили недалеко от порта. Ушел из жизни и Шинг Фу — якобы обкурился своим же зельем. Просто потому, что Лорен не смог сидеть и просто ждать…

Слагхорн принял меня в кабинете через пару дней после похорон Ллойда, и сразу впился в меня бесцветными глазами.

— Вы знали о деле, которое вел Лорен? — спросил он меня. На этот раз в его глазах не было привычной радостной искры, что говорило об исключительной важности дела.

— Вы имеете ввиду Чжуна или Шинга? — сразу уточнил я.

— Чжуна. Шинг — это самодеятельность Лорена, — кивнул Слагхорн. — Чжун нас интересовал не столько своими делишками здесь, сколько своими связями в Японии.

— В Японии? — изумился я.

Эта закрытая для нас всех страна вот уже двести лет проводила политику самоизоляции «Сакоку», дословно означавшую «страна на замке». Японцам под страхом смертной казни запрещалось покидать свою «Империю Ямато»; иностранцам за присутствие там она грозила. тем же. Только два раза в год подданные Микадо открывали для торговли порт Нагасаки, да голландцы могли жить на насыпном острове Дедзима возле этого порта. Правда, на визиты русских в Японии смотрели сквозь пальцы — в Киото знали, что Печорин и ему подобные будут муштровать их армию на русский манер. Естественно, против нас и янки. Но я-то, Мерлин и Моргана, не был русским!

— Да. У Чжуна есть родственник, наполовину китаец, Ибуки-сан, живущий в Нагасаки. Мы хотели использовать его связи для проникновения в Японию.

— Что было целью проникновения? — спросил я.

— Лорен должен был поехать под обороткой — как друг Чжуна по имени Ли Хуан Юн. Через Ибуки-сана он должен был передать японцам часть бумаг губернатора. Они подлинные, но так нужно для легенды, — выпустил дым Слагхорн. — А дальше у него было задание вступить в контакт с самураями с тремя целями: 1) определить пророссийскую партию, 2) добыть план крепости Ниигата и 3) получить план укреплений Сацумы. Ибуки-сан согласился, но Лорен сорвал все.

— Почему это «сорвал»? — закурил я в свою очередь. — Я готов продолжить дело!

Слагхорн внимательно посмотрел на меня.

— Хотите расквитаться за Лорена? — усмехнулся он.

— Да, хочу, — искренне ответил я, выпустив струйку дыма.

— Вы понимаете, что в случае провала будете заживо изрублены палашами самураев на мелкие кусочки? — ухмыльнулся он.

Перспектива, конечно, не особенно радужная, но, как говорится, «назвался груздем — полезай в кузов».

— Вероятно, — отвечаю я. — Но в данном случае это не имеет значения.

— Ценю молодость за дух авантюризма, — кашлянул Слагхорн. — Но так и быть, пойду вам навстречу. Здесь, — протянул он мне папку, — все необходимые записки Лорена. Изучите их за пять дней, вникните в легенду, а потом готовьтесь.

Я понимал, что выбора у меня теперь уже нет.

* * *

…Двести пятьдесят лет Японией управлял клан могучих сегунов из самурайского рода Токугава, а сам микадо, потомок солнечной богини Аматерасу, наслаждался бессильным величием в вычурных садах Киото. Одно поколение сменяло другое, а сёгунат не допускал общения с иностранцами. Японцам же, побывавшим в чужих краях, грозила смертная казнь по возвращении на родину. Островитяне были уверены, что все европейцы — варвары. Каково же было их удивление, когда «варвары» в пятьдесят четвертом году вломились к ним с мощным кораблями и пушками, потребовав открыть двери прежде наглухо закрытой страны. Впрочем, я побывал в Японии ровно за год до этих событий.

Нагасаки встретил меня живописной бухтой, заставленной парусниками. Над городом нависала гора, заросшая камфорными дубами и другими старыми деревьями, в их зелени виднелся храм Осува, во дворе которого японцы хранили бронзового коня Будды. Первое впечатление от Нагасаки никак не казалось мне угрожающим, тем более что я приехал в открытый порт. Улыбчивые женщины в лимонных кимоно энергично раскрывали зонтики от солнца, мужчины улыбались мне, будто старому знакомому. Мне сразу запомнились ровные мостовые, обилие роз, ирисов и петуний на клумбах, дымящиеся жаровни, возле которых наспех закусывали прохожие. Впрочем, я сразу приметил вывески на русском.

Начало моей деятельности в Японии прошло гладко: по молодости это еще не порождало у меня дурного предчувствия. Розовые кущи миндаля и белый цвет мандариновых рощиц казались мне прекрасными. Я не стал скрывать очевидное от Ибуки-сана, сообщив о смерти Чжана и важности денег для его семьи. Также я предложил ему пакет документов от нашего губернатора, сразу назначив цену. Ибуки-сан, улыбаясь, как все японцы, пообещал свое содействие. Именно от Ибуки-сана я выучился худо-бедно понимать японский и узнал об интересных обычаях этой страны. Поэтому я не удивился, когда он недели через три предложил мне встречу с почтенным самураем Сейдзи Сирукара.

Сейчас Сейдзи-сан находился не в своем замке, а в маленьком домике на окраине Нагасаки. Там впервые в жизни я увидел перед собой настоящего самурая в мундире и при палаше. Наша встреча прошла позитивно. Хозяин сказал, что бумаги очень ценны и, безусловно, подлинны: последний пункт он намеренно выделил, словно желая показать мне свое доверие. После этого он спросил, не оставил ли почтенный господин Чжан рассказов о деятельности англичан в Гонконге. Поскольку они у меня естественно были, то я по обоюдному согласию договорился изложить их письменно для «одного чрезвычайно важного человека», которому Сейдзи-сан пообещал передать записки.

Японцы говорят, что «чайная церемония — искусство воплощения изящества Пустоты и благости Покоя». Сейдзи-сан доказал мне справедливость этого изречения. По закону мастера Тедзиро мы сели в саду на газоне под ярко-красным зонтом на фоне роз, как и положено для послеобеденной церемонии. Перед нами стояли два ярко-красных дивана, в точности соответствующих цвету солнечного зонта. Однако занять диваны мы имели право только после ритуального подношения первых чашек с сидячими поклонами. Это было время тишины, которую так чудесно дополнял аромат цветущих золотистых роз. Сейдзи-сан велел своей служанке Оя-сан привести маленький голубой чайник с двумя чашечками, что, как я знал, означало уважение.

— Сожалею, что не могу пригласить почтенного Лу Хуан Юна в чайный павильон моего дома, ибо он находится по другую сторону гор, — поклонился самурай. Как все люди его сословия, в быту он отличался безукоризненной вежливостью.

— Я благодарен вам, почтенный Сейдзи-сан, за ту честь, которую вы оказали мне, — поклонился я в ответ. — Я не мог и представить себе, что почтенный самурай пожелает принять меня, подданного Хуан-ди, в столь божественном месте.

Такие почести мне оказывались неспроста. Я был поданным Поднебесной, а в Японии это всегда вызывало уважение. Как бы не был велик их Микадо, его иероглифический титул всегда шёл рангом ниже нашего Хуан-ди. В Пекине японского Микадо всегда считали чем-то средним между почётным вассалом и младшим братом. Ваны Кореи всегда ставили имя тронное Микадо ниже Хуан-ди. А кроме того, я теперь был для японцев почти «своим», раз за меня просил японец. В этой стране все решают только связи родов и знакомства — чужого не пустят к дому.

— Мы хотим узнать как можно больше о деятельности белых варваров в Гонконге, — улыбнулся он.

— Вы справедливо опасаетесь их, — вздохнул Ли Хуан Юн, то есть ваш покорный слуга. — Мы недооценили их силу перед злосчастной войной.

— О, нет! — на губах самурая мелькнула чуть презрительная улыбка. — Мы никогда не боялись белых варваров, поскольку мы их сильнее, почтенный Ли Хуан Юн.

— Что вы имеете в виду, почтенный Сейдзи-сан? — спросил я, отпив чаю.

Оя-сан как раз принесла нам пирожные: из еды на послеполуденной чайной церемонии подаются только они. Я видел перед собой только ее пышную прическу и широкий пояс-оби, завязанный высоко на спине, пышным бантом. Можно долго смотреть в лицо японки, но ты никогда не сможешь определить ее возраст.

— Белые варвары говорят: «Трое на одного — не честно!» А мы говорим: «Боги даровали мне право сразиться одному с тремя самураями и одержать в бою победу!» — развел Сейдзи-сан руками. — Белые варвары всегда надеются на помощь. А мы говорим, что самурай, победивший с чужой помощью, должен испытывать невыносимый стыд, ибо это не было его победой.

— Вы думаете дух будет сильнее их кораблей и пушек? — спросил я с ноткой недоверия. Из сада Сейдзи-сана исходил чудесный запах жасмина и желтых роз.

— Все войны выигрываются только духом, — улыбнулся Сейдзи-сан. — Какой прок в совершенном оружии, если ваши воины бросят его и убегут при опасности? Или не добегут до своего оружия?

Я задумчиво посмотрел в открытое окно на клумбу желтых роз, думая о том, что в чем-то Сейдзи-сан безусловно прав.

— А главная заповедь, которую должен знать с детства самурай, — продолжал он, — гласит: «Боль нельзя забыть. Боль нельзя победить. Боль должна пройти сквозь тебя, чтобы стать твоей силой». Так повелевает кодекс «Бусидо»! — спокойно заключил самурай.

— Философия силы сама по себе интересна… — ответил я. — Но на войне…

— И наконец: матери белых варваров, насколько мне известно, оплакивают погибших в бою сыновей, — теперь уже губы Сейдзи-сана скривила открытая гримаса презрения. — Тогда как мать самурая должна сказать: «Я счастлива, что мой сын погиб в бою во славу сюзерена! Боги дадут ему новое достойное воплощение».

Я немного вздрогнул. У нас любят ругать эгоистов. Но кто и когда думал о том, насколько ужасной будет культура абсолютных альтруистов? Кто не задумывался — советую побывать в Японии или хотя бы на досуге почитать кодекс «Бусидо». Позднее уже в семьдесят третьем году я узнал, что японские самураи обсуждали план нападения на Корею без решения микадо. Повод был для них серьезный: ваны Кореи отказывались титуловать их микадо тем же количеством иероглифов, что и китайских императоров хуан-ди. Один из них предложил добровольно поехать в Сеул и совершить покушение на вана. «Меня изрубят, но я дам желанный повод к войне, не допустив безнаказанного оскорбления моего микадо!» — заключил он. Вот так будет выглядеть мир абсолютного альтруизма…

— Одно из умений самурая — отражение в поединке чужой силы. Именно для этого он обращается к Тэнгу-сан с просьбой дать способность собирать чужую силу.

— Почтенный Ибуки-сан говорил мне что-то об этом, — снова пригубил я чаю. — Однако великий Лао-цзы, — вспомнил я урок Лай Фэна, — учил, что в бою не менее важно силу принимать. Приняв чужую силу, ты можешь увеличить свою.

Сейдзи-сан посмотрел на меня с нескрываемым интересом. Его лицо оставалось, как и положено самураю, бесстрастным, но я читал в нем заметный интерес.

— То, о чем говорите вы, почтенный Ли Хуан Юн, заметно расходится с нашей мудростью боя. И мне, признаюсь, было бы весьма интересно посмотреть, как можно уловить силу, а не отразить ее.

Наверное, это была проверка. Теперь мне нужно было ответить, взвесив почти каждое слово. Трава в послеполуденном саду практически не пахла, создавая стойкое ощущение сада с картинки.

— Это базируется на мудрости Лао-цзы: «То бытие, через которое Ничто входит в мир, должно быть его собственным Ничто», — ответил я. Главное было не ошибиться в точности высказываний Лао, которым меня учил Лай Фэн.

Хозяин кивнул. По еле заметным движениям его руки я заметил, что в ней зарождается очень сильное движение. Я начал скорее максимально расслабляться, уже заранее ожидая удара. Главное — достичь сейчас состояния покоя. Я прикрыл глаза, представляя как маленький монах бьет в барабан у входа в храм Будды, и зашептал заклинание приема.

Удар был резким и стремительным. На ладони Сейдзи-сана появился небольшой белый шар, напоминавший очень плотное облако. Я также вытянул левую руку. Самурай метнул в меня шар, и он ударился о мою ладонь. Я покачнулся и откинулся назад, но все-таки сохранил равновесие. В тот же миг на моей ладони белый шар вспыхнул синим светом, начав постепенно вживаться в нее. Я почувствовал, как по моей ладони пошло тепло.

— Благодарю вас за интересный бой, почтенный Ли Хуан Юн, — дружелюбно улыбнулся самурай. — Не будет ли у вас ко мне каких-либо просьб? — улыбнулся он.

«Теперь или никогда!» — подумал я, с удовольствием улавливая запах туи. Здесь в Японии она пахнет гораздо приторнее, чем у нас в Европе.

— Есть, — поклонился я. — Мой дальний предок, моряк, похоронен на кладбище Ниигаты. Я бы очень хотел бы поискать его могилу в приморском кладбище моряков. Я понимаю, что не имею права передвигаться по империи Ниппон, но, возможно, я мог бы получить разрешение. По преданию, это было…

— Охотно исполню вашу просьбу, — улыбнулся Сейдзи-сан. — В Ниигате есть старинное кладбище. Хватит ли вам на осмотр двух дней?

— Я полагаю, что да, — ответил я. — Думаю, даже слишком много.

При этих словах Оя-сан принесла поднос, на котором лежала разноцветная бамбуковая салфетка. Она была разбита на синие, желтые, зеленые и красные полосы из тончайших палочек. По краям салфетку окаймляли тонкие золотистые кружева.

— Примите подарок на добрую память, почтенный Лу Хуан Юн, — спокойно сказал хозяин.

Я, сделав поклон благодарности, раскрыл салфетку и прочитал нарисованную на ней фразу:

Если на войне самураю случится проиграть бой и он должен будет сложить голову, ему следует гордо назвать своё имя и умереть с улыбкой без унизительной поспешности.

Эту салфетку я бережно храню до сих пор.

* * *

Есть мудрое правило: никогда не сражайся с врагом на его поле. Хочешь победить — никогда не играй по правилам, придуманным противником, если только ты не превосходишь его, как игрок. Бессмысленно сражаться с японскими самураями на мечах: они владеют этим искусством с детства на протяжении тысячелетий настолько, что разрубят на лету женский волос. Бессмысленно стрелять в них из пистолета: самураи достают из ножен меч в несколько раз быстрее, чем мы успеваем снять предохранитель и нажать на курок. Магически нападать на самураев тоже нет смысла: ведь я не владею японской магией и не знаю принципов нейтрализации их заклинаний. Но зато я могу создать ситуацию, в которой самураям будет не нужно меня убивать. Точнее, самураям будет выгоднее меня не убивать, чем убивать.

Догадался ли Сейдзи Сирукара, что я — представитель некой разведки? Бесспорно да. Понимает ли он, что я не просто так отдал ему бумаги консула? Конечно. Догадался ли он, что я не просто так хочу попасть в Ниигату? Разумеется. Такова судьба двойного агента: я нужен Сирукаре для вброса дезинформации. Именно поэтому он разрешил мне попасть в Ниигату. Там мне продадут за хорошие деньги фальшивую информацию, а заодно посмотрят, что я за фрукт. Мерлин с ними, в конце концов: я не возражаю.

Путешествие мое шло, разумеется, по морю вдоль японского побережья. Отличный компромисс: я не вступил на территорию запретного государства. Мне мало где довелось увидеть такие чудесные ландшафты, как в окрестностях Ниигаты. Покрытые хвойными лесами, высились конусы погасших вулканов, в долинах росли мандариновые и бамбуковые рощи. И я не ошибся в расчетах. На одной из стоянок ко мне подсел Сэмсу-сан, приятель Ибуки-сан. Случайная встреча старых знакомых! Естественно, Сэмсу-сан оказался очень словоохотливым и с удовольствием просвещал меня относительно японских обычаев. И невзначай предложил помочь в поисках могилы предка.

Каждая серьезная крепость имеет не только обычную, но и магическую защиту. Вычислить ее можно, если знаешь ее объем. Сколько магов и какой мощи может выдержать данная крепость? Вычислить это можно, если побываешь в крепости и проведешь эксперименты. Только вот незадача — кто же подпустит меня к укреплениям Ниигаты? Все, что мне разрешили — это поселиться в небольшом домике (разумеется, находящимся под круглосуточным наблюдением) и идти в сопровождении Сэмсу-сана на кладбище. Мерлин с ними, в конце-концов: я не возражаю. В Стране Восходящего Солнца усопших кремируют, а урны кладут в семейные могилы. Поэтому я для достоверности под контролем Сэмсу-сана начинаю пристально рассматривать самые старые, уже полуистлевшие захоронения.

Мой сопровождающий смотрел на меня сначала с недоумением: мол, неужто я не попытаюсь напасть на него и проникнуть к крепости? Но я продолжаю рассматривать могилы, словно в самом деле ищу истлевшие надписи. Нет крепости без тайного хода, и план действий я в целом уже составил. Я постарался учесть в нем многие компоненты, кроме одного: Сэмсу-сан мне не верит. А мне нужно, чтобы верил. Поэтому я, как ни в чем не бывало, продолжаю рассматривать надгробья самым что ни на есть магловским способом. Должно же когда-то иссякнуть его терпение!

— Думаю, Вас заинтересуют и старые захоронения возле крепостной стены, — проговаривается, наконец, японец.

Клюнуло! То, что мне и нужно.

— Разумеется, — отвечаю я. — Вы можете мне их показать?

— Конечно, — Сэмсу-сан перешел на шепот, словно доверил мне великую тайну. — За дополнительную плату.

Поторговавшись для приличия, я все-таки выкладываю этому жулику увесистый мешочек с золотистыми монетами. После обеда он, улыбаясь, в самом деле ведет меня к стене. Она, надо сказать, отменная. Могилы — великолепные энергетические порталы, и мне с помощью темного зеркала определенной технологии (которое Слагхорн заблаговременно выписал из сиятельной Вены) ничего не стоит уловить магические импульсы крепости. После чего я разделяю примерный объем крепости на полученные пробы и вычисляю объем. Разумеется, фальшивый. Хозяева Сэмсу-сана уже сфабриковали его для китайского гостя.

— Готово! — улыбаюсь я.

Японец улыбается в ответ. Теперь им надо определить, куда я попытаюсь передать полученный результат. Хотя мне он даром не нужен — мне нужен настоящий. Получить его сложно, но можно. Похороны в Японии, как я уже узнал, проходят на следующий день после отпевания. Также воскуривается фимиам и священник читает сутру. Во время церемонии покойному присваивается новое буддийское имя — каймё. Это позволяет не тревожить душу умершего, когда упоминается его настоящее имя. Между тем фимиам, как я узнал от мудрого Лай Фэна, — это чудесный энергетический портал. Мне достаточно уловить энергию воскурения фимиама и соединить ее с ароматом духов из розы (которые я, естественно, заранее побрызгал на платок), чтобы я установил контакт с могильным порталом. Поэтому на следующий день я, идя в ногу с Сэмсу-саном, чуть отбиваюсь к идущей мимо нас похоронной процессии.

Покуда Сэмсу-сан рассказывает мне, что каждый член семьи трижды воскуривает ладан перед покойным, мое самодельное устройство улавливает фимиам. В моем рукаве замаскировано еще одно зеркало, не доступное Сэмсу-сану. Само по себе оно не активное, зато улавливает через платок энергию фимама, а через него улавливает энергетический портал. Готово! Послушаю-ка я интересные рассказы Сэмсу о четках дзюцу: может и пригодится. А потом пора в путь…

* * *

Успех первого задания вселил в меня надежду. Поэтому я, вернувшись в Нагасаки, нисколько не удивился, что Сейдзи-сан хочет увидеть меня снова. За встречей он сразу перешёл к делу, сообщив мне, что хотел бы познакомить почтенного Ли Хуан Юна с одним важным человеком. Этот человек был родом из Сацумы — «оплота самурайского духа», как почтительно сказал мой собеседник. Звали его Сайго Такамори.

Такамори был близок к даймё Сацумы, и я понимал, что мои бумаги (а, возможно, и путешествие в Ниигату) вызвали большой интерес. На этот раз я повидал настоящую чайную церемонию с участием Сейдзи-сана и Сайго Такамори. Наша чайная церемония была вечерней, которая началась по японскому этикету около шести часов. Чайный павильон находился в специальном маленьком саду тяннва возле круглого пруда, окруженного невысокими кустами с красными цветами. За ними следующим кругом вокруг пруда шла линия деревьев — бамбука, сосен и кипарисов. Сам чайный павильон тясицу оказался невысоким черным домиком с длинным окном и узкой крышей.

Дорожка, ведущая от входа через сад к чайному домику и называвшаяся по-японски «родзи», была выложена камнями, имеющими разные формы и размеры. Меня удивило, что она выглядела не как искусственный тротуар, а как каменистая тропинка в горах, естественно вписываясь в картину чайного сада. «Родзи, — улыбнулся мне Сейдзи-сан, означает «земля, покрытая росой». По преданию ее создали при сёгуне Асикаги, которого обучал чайной церемонии сам Мурата Дзюко — на пути к чайному домику для сёгуна выкладывали на траве дорожку из листов бумаги, чтобы одежды правителя «не намокли от росы». В конце родзи, у входа в чайный домик, находился каменный колодец, из которого гости берут воду для омовения перед церемонией. Болезненная чистоплоность подданных Ямато особенно бросалась в глаза после Поднебесной, где часто на улицах были разлиты отвратительные сладковатые или приторные запахи.

Сам чайный домик состоял из единственной комнаты, в которую вел вход, узкий и низкий, так что пройти в него можно было только сильно наклонившись. Сейдзи-сан пояснил мне, что такой вход построен намеренно — она заставляет любого, кто входит в домик, низко поклониться, независимо от его общественного положения. (Думаю, наши любители альтруизма вновь рукоплескали бы от восторга). Стены были отделаны серой глиной. Самая важная часть домика — токонома, — представляла собой нишу в стене, расположеную напротив входа. В нише стояла курильница с благовониями, цветы и свиток с изречением, которое чайный мастер специально подбирает к каждому конкретному случаю. Я присмотрелся и прочитал:

Во время сна самураю не следует ложиться ногами в сторону резиденции сюзерена. В сторону господина не подобает целиться ни при стрельбе из лука, ни при упражнениях с копьём.

Я задумался: хозяин, похоже, хотел мне что-то сказать этой фразой, но что именно, я не понял. В какого сюзерена я целился и почему? Отражённый горизональными окнами свет создавал ощущение спокойствия и нахождения в тени, а пол был устлан татами. В центре комнаты располагается бронзовый очаг, на котором и готовится чай. Сайго-сан, сидевший на подушках, оказался высоким темноволосым мужчиной в оранжевом кимоно.

— Перед чайной церемонией, почтенный Ли Хуан Юн, промытый пепел выкладывается в очаге в форме «долины с двумя горами», на него кладутся угли и разводится огонь, — улыбнулся он после ритуальных приветствий.

— Наш гость Ли Хуан Юн давно мечтал посмотреть настоящую чайную церемонию, — ответил Сейдзи-сан.

— Что же, думаю, сейчас он спокойно приобщится к ней, — добавил Такамори.

Служанка в кимоно, расцвеченном цветами, принесла с поклоном принадлежности для чая и тотчас удалилась. Японцы, как и китайцы, кланяются низко, сложив руки у подбородка.

— Для церемонии необходим тябако — шкатулка для хранения чая, — пояснял Такамори, — чайник тэцубин, в котором кипятится вода, тяван — чаши для каждого из гостей, а также тясяку — ложка для насыпания чая.

— А это? — с любопытством спросил я, глядя венчик в руках Сайго-сана.

— Тясэн, которым хозяин размешивает чай во время приготовления, — ответил хозяин. — Вы, наверное, первый из иностранцев, кому оказана подобная привилегия!

Я поклонился в знак почтения — как меня учил Сейдзи-сан. Однако юная горячесть дала о себе знать, и я сразу решил взять быка за рога. Да и первая победа в Ниигате окрылила меня.

— Но разве почтенный русский мореплаватель Резан-сан не был удостоен подобной церемонии? — как бы невзначай бросил я.

Такамори внимательно посмотрел на меня, продолжая махать своим венчиком.

— В Поднебесную дошли слухи о давнем визите Резан-сана? — поинтересовался он.

— Конечно, дошли. Двор великого Хуан-ди был слегка взволнован известием, что империя Ямато может пересмотреть политику Саккоку.

— Это было преувеличением, — бесстрастно кивнул Такамори. — Резан-сан не был допущен дальше Нагасаки.

«Значит, был», — подумал я.

— Посольство Резан-сана было неудачным, — продолжал Такамори. — Самому Резан-сану разрешили сойти на берег, предоставили отличное жильё, но за его пределы выходить было нельзя. Любую еду доставляли по первому требованию, денег не брали. В ответе солнцеподобного микадо говорилось, что империя Ниппон отказывается от предложения русских и все подарки были возвращены.

При упоминании о микадо оба самурая встали и тотчас поклонились, сложив руки. Я, как учтивый гость, последовал их примеру.

— Разве законы Поднебесной позволяют поклониться иноземному государю? — спросил удивленно Такамори.

— Я отдаю долг гостеприимства, — развел руками ваш покорный слуга. — Надеюсь, Резан-сан поступил так же?

— К сожалению, он наговорил дерзостей, и был вынужден отчалить. Мы не можем допустить белых варваров на священную землю империи Ниппон, — заметил Сайго-сан. Сидящий слева от меня Сейдзи-сан кивнул в знак согласия.

— Поступок, недостойный посла великой страны, — вздохнул я.

— Но зато вполне в духе белых варваров, не слыхавших о приличиях, — заметил Сейдзи-сан.

Время легких закусок кайсэки прошло, и мы вышли в сад из чайного домика. Японцы используют это время, чтобы размять ноги и подготовиться к основной части церемонии — совместному питью густого чая. Сайго-сан оказал нам высшую честь — вышел вместе с нами. Кто-то из слуг должен был поменять свиток в токонома на тябана — композицию из сосновых веток, символизирующих прочность и долговечность. Я снова с интересом посмотрел на зеркально тихий пруд.

— Я воспользуюсь тем, что мой гость — представитель Поднебесной, — улыбнулся Сайго-сан в начале прогулки. — Меня давно интересует, что представляет из себя «И-цзин» — великая часть Пятикнижия.

«Проверяет, китаец ли я? Отменный ход», — подумал я. Это игра. А игру нужно всегда вести в двух пластах — интеллектуальном и психологическом. Можно выучить наизусть легенду, но человек, сидящий напротив тебя, тебе никогда не поверит. Есть вопросы, на которые нужно отвечать «позабыл», «не могу же я помнить это через столько лет» и т.п. Иными словами — нельзя ни на минуту вылезать из шкуры нагловатого и предприимчивого китайца, который волею судьбы попал в интересное приключение.

В нашем деле, к сожалению, часто господствует губительный миф: искать логического обоснования в поступках каждого человека. Но ведь если присмотреться, то хочется спросить: а логично ли вокруг нас ведет себя большинство людей? К сожалению или к счастью, но у большинства далеко не рациональные мотивы поведения: от эмоций и застарелых комплексов до суеверий и настроения. Часто удивляются: «Как это политик не предусмотрел то-то и то-то?» А очень просто: встал не с той ноги, считал данный день несчастливым, считал, что ему море по колено… Да куча вариантов! И вот это как раз — настоящий реализм. А людей, постоянно просчитывавших логически свое поведение, мало, и они, увы или к счастью, сразу попадают под подозрение.

— Ах, «И-цзин». — улыбаюсь я. — Скорее, это не книга перемен, а книга гаданий. Набор гексаграмм, каждый из которых выражает ту или иную жизненную ситуацию. Но не просто ситуацию, а ситуацию в определенном времени и как постепенно она будет развиваться.

Самураи переглянулись.

— Вы говорите об «И-цзин», почтенный Ли Хуан Юн, так, словно она — набор каких-то забавных преданий, — нашелся Такамори.

— В чем-то вы правы, почтенный Сайго-сан, — кивнул я. — Посудите сами: каждой гексаграмме и даже черте в гексаграмме сопутствует набор афоризмов, которые и должны дать совет гадающему. Я умолчу и о том, что каждую гексаграмму можно также представить как сочетание двух триграмм…

— Выходит, это все очень условно? — спросил меня Такамори с уже неподдельным интересом.

— Более чем, Сайго-сан. Мы пользуемся порядком Вэнь Вана, но дает ли он правильную закономерность, точно не знает никто.

— В таком случае, я охотно бы попросил вас остаться моим гостем и обучить меня некоторым тонкостям «И-цзин», — охотно кивнул хозяин.

Я, разумеется, согласился еще до начала церемонии чаепития.

* * *

Постепенно наш контакт с Такамори перерос в приятельские отношения. Мы иногда прогуливались по саду Сюккейн, и я узнавал немало интересного о японских легендах и обычаях самураев. Меня, например, очень заинтересовало, что всем покойным страны Ямато присваивается посмертное храмовое имя. А вот его длина и престиж зависят от продолжительности жизни умершего, но чаще всего от размера пожертвований, сделанных семьей храму.

Сайго-сан в свою очередь оказался к моему удивлению знатоком философии Лао-цзы. Иногда мне казалось, что он словно экзаменует меня, как ученика, по очень сложному предмету; иногда я уверял себя, что это — финальный этап проверки. Впрочем, после беседы о неудачном визите русского капитана Резанова, я понимал, что сведения о начале контактах русских с японцами надо искать в какие-то более давние времена.

Я в свою очередь выдавал Такамори сведения об «И-цзин» дозированно, чтобы не переборщить. Я объяснил ему, что символы «И-цзин» состоят из черт двух родов: или цельные (их ещё называют девятками), или прерванные посредине (шестёрки). Встречается также и цветовое различие черт, так, «девятки» обозначаются белым цветом, «шестерки» — чёрным. Это связано с тем, что первые символизируют активное состояние, свет, напряжение (ян), а вторые — пассивное состояние, тьму, податливость (инь). Китайские волшебники даже умудряются составлять из «И-Цзин» обратную систему пропорций, но это высшая наука.

— А какую мудрость из «Бусидо» более всего почитаете вы, Сайго-сан? — как-то спросил его я, когда мы шли по очередному маленькому саду.

— «Никогда не бери в руки меч чужого самурая даже если он не поймает тебя. Ты можешь порезаться! Только истинный владелец меча знает, как положить его в ножны так, чтобы не порезаться», — спокойно сказал Такамори, посмотрев на воду. Рядом росла маленькая сосна причудливой формы — такая, какую не смог бы создать ни один наш садовник.

— Даже вещь тебе отомстит? — спросил я.

— Скорее, жизнь, — развел руками Такамори. — То, что не принадлежит тебе, не может находится в гармонии с тобой. А природа не терпит дисгармонии.

Я вздрогнул. Эта мысль Сайго-сана почему-то напомнила мне мудрость Лай Фэна. Впрочем, наверное, это объясняется тем, что разные части великой мудрости Востока близки друг другу.

Больше всего меня волновала одна мысль. Я не мог понять, зачем Такамори так долго возится со мной. Что, собственно, он хочет от меня узнать? Я понимал, что однажды мне придется бежать: японцы никогда не выпустят меня из своей изолированной от всего мира страны. Законы сакоку не могут быть нарушены никем и никогда. Очевидно, Такамори прощупывал меня для каких-то целей. Возможно, его хозяева изучали мои гонконгские бумаги… Или… Хвала Небу, что они были подлинными, и любая проверка будет в мою пользу.

Главным неудобством в Японии было отсутствие нормального табака. Будучи китайцем, я имел полное право пользоваться кальянами, но кальян никогда не даст ощущения нормального табака. Ничего не поделаешь. Приходилось сдерживать себя всем, вплоть до самостоятельно приготовленных зелий. Начиная курить, я не думал, что это может стать проблемой.

Все изменилось через пару месяцев. К Сайго-сану заехал один из его товарищей О-Тэбэ-сан. Ему, разумеется, тоже захотелось узнать побольше о мудрости Поднебесной. В промежутке между кайсэки и густым чаем он прошелся со мной к пруду и неожиданно сказал:

— Я слышал, что Вы интересуетесь визитами северных варваров в Империю Ямато, почтенный Лу Хуан Юн. Вы не поверите, но однажды ради них мы нарушили законы сакоку.

— В самом деле? — поинтересовался я, гляля на заросшие мхом камни.

— О да! Это было вскоре после визита Резан-сана. Наши чиновники арестовали корабль северных варваров «Диана» во главе с капитаном Го-ло-ви-ным, — по слогам произнес мой спутник. Последний нагло ходил под парусом возле островов Хабомаи…

— Надеюсь, он был наказан? — поинтересовался я.

— О, да! Но нам пришлось пойти на уступку. Почтенный Такадай Кахэй вел переговоры с русским офицером Рик-ро-дом. Мы вернули северным варварам пленных, хотя это и нарушало законы сакоку.

— Чрезвычайно интересно! — поблагодарил его я. Неяркий свет фонариков, притаившихся между валунов, оттенял вечернюю гладь воды.

— Такова была воля сегуна. Но если хотите, я узнаю подробнее об этом деле! — улыбнулся самурай.

Эта улыбка решила все. Японцу было совершенно незачем рассказывать мне столько подробностей. Зато теперь мне стало понятным, отчего Такамори так долго возится со мной. Через меня, как двойного агента, они хотят выбросить «дезу» о своих контактах с русскими через Рикрода. Они уверены, что эту дезинформацию я передам по назначению. Что же, пусть думают так. Надо купиться на эту дезу…

— Я буду вам признателен, почтенный О-Тэбэ-сан, — улыбнулся я.

— И я постараюсь вас не подвести, — ответил он с вежливой улыбкой.

Разумеется, это скверно. Японцы до конца не верят в мою китайскую легенду. Или думают, что я китаец, работающий на англичан или американцев. Что же, пусть думают. Нет худа без добра. Зато теперь мне известно имя человека в Японии, поддерживающего контакт с русскими.

И этого человека зовут Сайго Такамори.