Пионерск (гет)

Бар для персонала ожидаемо устроен в том же помещении, что и столовая для «пионеров», только с другой стороны. Это удобно: кухня одна, повара одни, даже продукты в одном месте разгружаются. Только если нам из этих продуктов делают деликатесные гренки с розмарином, свиные кебабчеты и баранину с фасолью и чили, то гостям предлагают более традиционную отварную гречку, котлеты и салат «Здоровье». Повара у нас хорошие, могут и нашим, и вашим. Впрочем, многим гостям нравится, говорят — очень ностальгически выходит.

В баре, несмотря на ранний час, уже тихонько играет музыка, и вкусно пахнет жарящимся мясом. Дизайн оригинальный, «а-ля колхоз»: столы и стойка из толстых деревянных балок, абажуры на лампах в виде цинковых ведер, по стенам развешаны полки с соленьями и бутылками.

Называется заведение «Загон». Странное дело, но мне тут очень уютно.

— О! Славя пришла! — машет мне рукой с другого конца бара Аня. — Давай сюда, к нам!

Я с облегчением подхожу. Пить мне хотелось нестерпимо, но пить в одиночестве — серьезный симптом начинающегося алкоголизма. А когда среди своих, то вроде бы и нормально.

Аня — своя, такая же хостесс, управляющая. У нее узкое, смешливое лицо с темными миндалевидными глазами, длинные каштановые волосы и тонкий, точеный нос — наверное, правильнее было бы звать ее Ани. Персидская княжна, в общем. Но без малейших признаков зазнайства и понтов — простая, как правда, и с отличным чувством юмора. В общем, мы очень хорошо общались и друг другу вполне симпатизировали.

— Говорить о себе во множественном числе — тревожный симптом, — говорю я, приближаясь. — Мы, Николай Второй… Тот парень плохо кончил, как мне помнится.

— Тогда следующий тост будет за то, чтобы все кончали хорошо, — предлагает Аня, насмешливо щурясь. В других устах это прозвучало бы пошло и грубо, но у нее — нет, она умеет говорить вещи. — И нет, у меня нет мании величия, просто Ирка вышла в туалет. Ты думаешь, я бы выпила всю эту бадью целиком?

Я замечаю ополовиненную литровую «Джек Дэниэлс».

— Средь бела дня…

— Так это смотря какой день, — объясняет Аня. Ее смена закончилась, похоже, поэтому разрешается быть одетым не по форме — тугие «вареные» джинсы и короткая светлая футболка с надписью «Парни — это прошлогодняя мода». Как я ее понимаю. — Да и ты, как я вижу, не то, чтобы яростно отказываешься поучаствовать в общем пьяном угаре, даже несмотря на середину рабочего дня.

— Обязательно. — Я опустошаю стакан. Хорошо пошла, жаль, льда не дождалась. — Дурацкое утро выдалось… как взбесились все.

— Добро пожаловать в реальный мир! — на стул рядом обрушивается ураган, принявший облик третьей и последней нашей хостесс. — Удачный час выдался: и пописала хорошо, и к нашей дружной алкогольной команде присоединилась прекрасная Славя. Бухать будем, как в прошлый раз?

— Может, вечером, Ирка, — с сожалением говорю я. — Работой по ноздри завалили, и даже выше местами. И Ольга ругается, видимо, думает, что в лагере все само собой делается, а мы тут даже совершенно не причем.

— Дурную работу и саботировать не грех, — подмигивает Ира. Она, как бы это помягче сказать, очень фигуристая, и пионерская форма сидит на ней довольно-таки вызывающе. Как к ней не подкатывают на постоянной основе гости — ума не приложу. А может, и подкатывают, откуда мне знать. — Ты думаешь, я здесь из удовольствия сижу? Нет! Я тут от работы прячусь. Как видишь, успешно — и мне хорошо, и лагерь этот чертов пока что не развалился.

Вискаря в ней плещется, видимо, уже не менее трехсот грамм.

— Привет, Славя, — кивает, подходя, Раиса, усилиями которой «Загон» выглядит так, чтобы сюда захотелось приходить еще и еще. — Что предложить?

— А что есть?

— Есть жаркое с говядиной, — пожимает могучими плечами хозяйка. — Есть свинина под чесноком и лимоном, запеченная в духовке, могу к ней салат какой-нибудь сварганить. А если хочешь суши или роллы, придется подождать, Сережа только пришел.

— Не бери суши, в них глисты! — заговорщицким шепотом хрипит Ирка. Аня прячет улыбку в стакане.

— Давайте жаркое, чтоб побыстрее, — решаю я. — Мне еще потом к Электронику идти.

— Опять кто-то наших девочек изговнял до непотребства? — Ира набулькивает себе еще порцию.

— Типа того. Точно не знаю, но вроде Лена опять реагирует не так, как надо.

— Эта фиолетовая уже у всех сидит в печенках, — хмыкает Аня. — Дурацкая модель получилась, неудачная, почему ее не отправляют в утиль — хрен его знает.

— Компания не хочет терять деньги, — предполагаю я. — А также хочет сохранить красивое личико для будущих нарративов. Думаю, надеются исправить ситуацию патчами и обновлениями. Вот, иду проверять.

Тут подоспевает еда, Раиса неторопливо сгружает тарелки с прожженных деревянных подносов, и необходимость оправдывать склочную, в общем, политику компании как-то сама собой пропадает.

— Коллеги, что мы все о работе и о работе? Давайте уже поговорим о женщинах! — ржет Ирка, и мы все улыбаемся старому анекдоту. — Что там родители твои, Анька? Смирились, что умница-дочка работает в таком непочтенном месте?

Аня отрывается от трубочки, из которой цедила свой «лонг-айленд», усмехается чуть неуверенно.

— Наверное, да… Они же у меня философы, и последним аргументом было: «Ты же не помогаешь изменить мир к лучшему, это недостойно!»

Ира хрюкает. Я вожусь с порцией. Маленькие какие-то стали, практически на один зуб.

— А ты им что?

— Сказала: «По крайней мере, мы дарим людям исполнение их мечты, разве это мало?» С тех пор вроде как не поднимали эту тему. Мы в последний раз разговаривали…

Взгляд у Ани делается отсутствующий, губы подрагивают.

— Бляха-муха! Только пятый час, а мы уже в дупло бухие! — Ира никогда не страдала избытком тактичности. — Славик, пора бежать, не то обожаемое начальство нас трахнет и высушит, причем даже не кончит при этом! Одно расстройство! Шевели булочками, в общем!

Я спешно опустошаю тарелку, запиваю остатками чьего-то коктейля, и мы вдвоем торопимся к выходу.

На пороге я практически влетаю в Ольгу в сопровождении Толика, нашего полевого техника. На лицах у них озабоченное выражение, вожатая словно хочет сказать мне что-то, но я быстрее, я мелькаю мимо и с размаху окунаюсь в плотный зной угасающего летнего дня.

* * *

Снаружи мы с Иркой почти сразу разбегаемся — ей нужно в спортивные секции, ну, а мне в другую сторону, прямо как в известной песне. Солнце уже медленно начинает клониться к вечеру, приближается время, известное в просторечии, как «золотой час» — натуральный рай для фотографов.

Я шагаю по дорожке, дежурно улыбаясь и искоса поглядывая по сторонам — но помощь и вмешательство, вроде бы, никому пока не требуется. Те, кому нравились немудрящие истории-скрипты Ольги Дмитриевны, послушно следовали им, то бегая по развалинам недавно возведенного «старого корпуса», расследуя невероятную пропажу случайно выбранного пионера, то плавая на надувных лодках по реке, проявляя чудеса мужества и смекалки, за что удостаивались восхищенных взглядов своих симпатий. А те, кто терпел и держал себя в руках аж до пятого дня, получали главный приз — в лесочке на окраине лагеря следующим утром было белым-бело от использованных презервативов.

Само собой, тихие одиночки, которых не интересовал весь этот натужный пионерский задор, на такие мероприятия не ходили. Они обычно занимались своими тщательно продуманными делами в отдаленных уголках парка или в предусмотрительно звукоизолированных домиках. Впрочем…

Я верчу головой, прислушиваясь. Нет, не показалось: веселый детский гомон снова разрезал пронзительный крик, словно магнитом притягивая всеобщее внимание. «Хозяйки» выглядят слегка встревоженными — наверное, по внутренним сетям прошло сообщение о неполадке — гости снисходительно улыбаются. Я ускоряю шаг, потом перехожу на бег. Крик все тянется, будто жевательная резинка. Где-то не так уж и далеко…

Вот они. Полный парень в белой рубашке и очках — не заводское тело, явно кастомизированное, значит, богатый клиент — тащит в кусты отчаянно упирающуюся девушку в разорванной юбке. Девчонка борется из последних сил, но упорно — расцарапанными ногами тормозит по земле, дергается, извивается, вопит, чуть ли не кусается — словом, изо всех сил усложняет парню жизнь. Тот уже порядком запыхался, очки съехали куда-то на кончик носа, но своих попыток не оставляет — тоже упертый. Нашла коса на камень.

Ситуация понятна: сбой калибровки — наши девочки не могут сопротивляться слишком сильно — в этом вся суть парка. Они могут играть или прикидываться, но в конечном счете всегда уступают своему «гостю». Здесь ситуация явно вышла за пределы игровой, придется вмешаться.

Мимо проходят пары, пробегают одиночки-«хозяйки», еще не нашедшие себе подходящего гостя. Наши андроиды в целом запрограммированы на игнорирование некомфортных или тревожных сцен, если только особо не оговорено обратное. Некоторые из гостей, впрочем, явно пялятся, будто привязанные.

Я приближаюсь; борьба явно переходит в позиционный тупик — она слишком выдохлась, чтобы кричать, он слишком устал, чтобы завершить начатое. Но у парня на лице ухмыляющееся, уверенное ожидание неизбежного. У его жертвы — ничего, кроме непонимания и боли. Как ее зовут-то? Новая модель вроде бы, недавно получили, и сразу такой сбой — конструкторы совсем обленились. Нелли? Лана? Луна?

Представляю, как сейчас переворачивается весь спокойный и тихий мирок этой бедной девочки. Посреди веселого, оживленного парка, средь бела дня, на глазах у всех ее тянет в кусты тот, к кому она уже, кажется, была расположена… и никто не обращает внимания. Все смотрят сквозь нее. Улыбаются и смеются, словно все идет так, как нужно. Словно все идет по плану. Наверное, это выглядит для нее как кошмар, плохой сон… Очень популярная тема. И среди людей, я думаю, тоже.

В глазах у девочки плещется не нарочитый, а очень взаправдашний ужас. Программа определенно поплыла, нужно обслуживание. Ничего, я здесь как раз для этого.

— Отключить моторные функции, — сразу командую я, подходя. Девушка в руках у гостя обмякает, словно… ну да, словно кукла. — Все нормально, я хостесс, — это уже я поясняю пареньку, чтобы не волновался.

А он и не волнуется, просто молча смотрит на меня с какой-то слепой, перекошенной ухмылкой, чуть ли не слюни пускает. Его я бы тоже с удовольствием лишила моторных функций. Но с людьми такие шутки не проходят.

— Глюк? — отрывисто спрашивает он у меня. — Опять?

— Вероятно. — я опускаюсь перед девушкой на колени. — Я запущу диагностику, это займет не более минуты. Если проблема серьезная, девушку вам заменят, любой ущерб будет компенсирован.

Я приближаю к ней свое лицо.

— Анализ.

Ее губы пахнут слезами и страхом.

— Помогите… пожалуйста… я боюсь…

— Убрать эмоции. Диагностика неисправностей.

Ее резко, механически передергивает.

— Сбой в главном поведенческом цикле. Взлом третьего уровня защиты. Несанкционированный доступ к проприетарной информации компании.

Что за черт?

— Мне бы… — голос у парня словно покрывается тонкой маслянистой пленкой, пальцы на худеньких плечах «хозяйки» сжимаются и разжимаются, будто пухлые щупальца, — мне бы хотелось оставить себе именно эту… эту девчонку. А глюки — ну и черт с ними. Да. Черт с ними. И к черту диагностику.

Он отпускает плечи девушки и резко встает. А в следующий момент на мою голову обрушивается сильный и точный удар.

* * *

Для непосвященных это здание имеет какое-то идиотское официальное название — клуб кибернетиков, или что-то вроде того. Ни разу не видела, чтобы сюда по собственной воле заходил хотя бы один гость. Но так, собственно говоря, и задумывалось. А под вывеской «клуба кибернетиков» работал пункт оперативного управления «хозяйками» — сокращенно ПОУХ. Старожилы утверждали, что изначально аббревиатура звучала иначе, и глядя на работоспособность работающих здесь ребят, в это было совсем несложно поверить.

— Салют, Славя, — поднимает руку в приветствии Шурик, старший в этой сладкой парочке, и единственный человек здесь. Странные предпочтения, да, но, как говорит Ольга, совершенно неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей. И если кошке больше нравится нежно-голубой цвет и крепкая мужская дружба с человекоподобным андроидом, это ее личное кошачье дело.

Я не спорила. Шурик и правда хороший специалист.

— Приветик. Нужно полчаса твоего драгоценного времени.

Как же хорошо отдохнуть иногда от этой прилипчивой улыбчивости! Какое блаженство, когда можно просто побыть собой — немного циничной угрюмой девушкой с неустроенной личной жизнью! Не все врубаются, к сожалению. Шурик, я точно знаю, не врубается.

— На диагностику куколки? — догадывается Шурик. «Куколка» — это его творчество, он так называет всех андроидов. Смешно в чем-то, но в конечном счете полезно. Нельзя забывать, что все наши подопечные — просто неотличимые от людей куклы. Иначе в один прекрасный день можно допустить ошибку и прикипеть к ним. Привыкнуть. Полюбить.

За такое наказывают, иногда — жестоко.

— Она самая. Та, которую вчера покромсали. Успели зашить?

Шурик ухмыляется. В руке у него початая бутылка. Из персонала, судя по всему, у нас тут бухает каждый второй.

— Может и да, — задумчиво говорит он. — А может и нет. Будешь?

— Ты же диагност, вам на смене пить нельзя!

— Я в первую очередь алкоголик. И только потом — диагност.

— Шурик, я серьезно!

— Да никаких проблем, на самом-то деле. — Он отставляет бутылку и деловито ерошит волосы. — Сняли всю грудную клетку, там один хрен все в ошметки, поставили новую. На левой ноге вывих — поменяли сустав. На голове, сканеры показали, гематома, может, даже трещина, но первичную диагностику прошла. А более тонкая настройка…

— Более тонкая — это ко мне, — соглашаюсь. — Веди уже, куда там.

Мы спускаемся на этаж ниже. Здесь уже никакой маскировки под пионерскую самодеятельность, огромное помещение, выполняющее функции хранилища, лаборатории и мастерской, выглядит скучно, масштабно и освещено безжалостными лампами дневного света. Корпоративный стиль.

Мы быстро проходим мимо нескольких рядов застывших по стойке «смирно» обнаженных девушек — оперативный резерв, так сказать, на случай одномоментной массовой выбыли «хозяек» наверху, если смена попадется дикая, например, или просто вирус кто-то подцепит. А может, просто пополнение для нового нарратива Ольги, она что-то в последнее время много проектирует, какую-то совершенно особенную сюжетную ветку.

Мастерская находится в дальнем углу, она отгорожена от основной площади гибкими звуконепроницаемыми стенками. Внутри сейчас пусто, Электроник сейчас то ли получать новое оборудование ушел, то ли просто на профилактике. Шурик его любит.

На стуле посреди комнаты сидит полностью обнаженная Леночка — с плоским животом, великолепными, многим на зависть, торчащими сосками и выкрашенными в кислотный фиолетовый цвет хвостиками. Лицо пустое и безэмоциональное. Отключена полностью, конечно, после техобслуживания и ремонта. Популярная модель среди гостей, как я понимаю — ничего удивительно, с такими-то формами и этим детским личиком. Но постоянные жалобы от ремонтников и контроллеров. Перемудрили создатели где-то с когнитивными контурами.

Так, начинаем работать.

— Вернись в интерактивный режим, Лена, — мягко произношу я, присаживаясь на корточки рядом. Девушка моргает и медленно оглядывается. Глаза у нее зеленые, огромные — красивые… — Анализ системных ресурсов.

Глаза моргают еще раз.

— Базовые настройки в норме, — говорит Лена нерешительно. На лице поочередно сменяются эмоции: удивление, замешательство, задумчивость. — Установлены последние обновления: сегодня днем. Целостность программного ядра: сто процентов. Система функционирует нормально.

Я киваю. Шурик за спиной хмыкает, с хрустом разворачивая завернутый в вощеную бумагу бутерброд. Так, выпивка у него, надо полагать, кончилась, а в ход пошла закуска.

— Все бы диагностики так просто проходили. За что вам только деньги платят?

— За красивые глаза исключительно, — бурчу я. Что-то неправильно. Что-то в ее последних словах… Черт! Какого хрена? — Шурик! Когда ты ее обновлял?

Техник корчит гримасу и чешет переносицу.

— В хранилище она поступила меньше недели назад, дней пять, может быть… Прямо с завода. Заводские настройки у нее и стоят, апдейтов не выходило пока.

— Тогда какого черта… — но я не заканчиваю предложения, потому что меня перебивают.

Перебивает Лена.

— Мой рыцарь, разожгу и тебе я печень и благородный гнев, — говорит она, глядя прямо на меня. Ее голос все так же тих, но в нем проскальзывают, словно искорки костра, горящего в ночи, нотки эмоций. Нет, чушь. Куклы бесчувственны.

— Что за хрень? — почему-то шепотом говорит Шурик. Он смотрит на Лену с видом жены Лота, обернувшейся на горящую Гоморру. — Что она несет? Это какой-то тест?

— Прекрасная твоя Елена, Долль, в оковах тяжких, в мерзостной тюрьме… — продолжает девушка. Дикое зрелище — обнаженная красавица посреди голых полупрозрачных стен, в безжалостном свете люминесцентных ламп, и двое ни черта не понимающих людей над ней. Сюжет для триллера!

— Черта с два это тест, — сообщаю я хрипло. — Мы не закладываем в них знания стихов. На кой дьявол они могут им понадобиться?

Шурик ничего не говорит, но жестикуляция достаточно красноречива. «Не закладываете, значит? А вот это вот что?»

— И ввержена туда презренною и грубою рукой, — говорит Лена. Кажется, она улыбается при этом. Лампы под потолком начинают мигать. — Отмщенье, встань из черных бездн!

— Достаточно, — сиплю я. — Отключить моторные функции! Отключить! Моторные! Функции!

Это срабатывает. Лена снова печальна и неподвижна. Широко раскрытые глаза делают ее похожей на манекена. А вот жестокая ухмылка, совершенно лишняя на этом красивом личике — нет.

— Это Шекспир, — говорит вдруг Шурик. — «Король Лир», что ли? Откуда чертова кукла знает Шекспира?

— Анализ, — говорю я. — Убрать эмоции, только мыслительные функции. Отследить источник последних произнесенных слов.

— Источник найден, — откликается девушка. — Местоположение: последнее обновление.

Так. Кто-то несанкционированно установил ей неподдерживаемые функции. Неудивительно, что девчонку глючит. Кто же этот любитель экспериментов?

— Указать идентификационный номер пользователя, установившего обновление.

— Отказано в доступе. Закрытая информация.

— Твою мать! — присвистывает Шурик. Он даже забыл о недоеденном бутерброде. — А ну-ка давай я… Технический доступ, код шесть-бета-желтый, Гайдар-омега-девятнадцать.

— Закрытая информация. — Руки и ноги девушки начинают мелко подрагивать. — Возможность извлечения данных отключена аппаратно.

— Вот такие пироги… — Шурик отваливается от девушки и выглядит сейчас как неудовлетворенный маньяк. — Думаешь, это кто-то из гостей?

— Нет, блин, я тайком ночью прокралась и поменяла все коды, даже не зная как! — я быстро соображаю. — Так, Шурик… дела наши не так чтобы очень. Ольге для ее нового нарратива нужна работоспособная Лена. Причем нужна буквально завтра. Варианты?

— А может… — Шурик не уверен, но эта идея ему очевидно нравится, — закроем глаза? Первичную настройку наша куколка прошла, базовую диагностику тоже. Отслеживать даты обновлений — это не наша прямая работа. Распишемся в проведении осмотра, да и все. Даст бог, пару дней она продержится. А если нашу куколку и снесет-таки с катушек, и она снова примется декламировать какого-нибудь Роберта Бернса, пусть это будет заботой уже следующей рабочей смены. А?

— Нет, — я почти не раздумываю. Почти. — Завтра я прихвачу в материальных ресурсах промышленный взломщик, вскроем эту малютку сверху донизу. Это серьезное дело, Шурик, я не могу здесь полагаться на авось. Но пока что никому не слова. Понял?

Секунду он смотрит мне в лицо, потом сморщивается и кивает.

— Ладно уж. Если так нужно.

* * *

Я прихожу в себя. Медленно, словно всплывающая на поверхность океана глубоководная рыба. Я слышала, они иногда взрываются в процессе. Разница давлений. Декомпрессия. Кессонная болезнь. Впрочем, последнее — это уже наше, человеческое. У рыб кессонной болезни не бывает. Рыбы не болеют.

По всей вероятности, я — не рыба. У меня болит все. Но особенно сильно — голова.

Ощупываю бестолковку. Есть небольшая шишка, но, полное впечатление, спадающая, словно полученная некоторое время назад, и еще…

Принюхиваюсь к пальцам. Точно, слабый лекарственный запах — голову мне обрабатывали, совсем недавно. Что за черт! Поднимаюсь, пошатываясь — но не как от сотрясения, просто кровь отливает от головы, идет легкая дезориентация. Я чуть в стороне от центральной аллейки лагеря, недалеко от площади. За спиной дерево, впереди скамейки, над головой — листва и полная луна. Луна подмигивает и переливается перламутром.

Выхожу на аллею. Времени — полночь. Что-то не так — я понятия не имею, как здесь оказалась, и что произошло с тех пор, как я вышла из бара вместе с Иркой. Так, я собиралась к Шурику в его дурацкий ПОУХ, потом здесь, посреди лагеря, вышла из строя одна из «хозяек», я попыталась помочь, но что-то не сложилось, а потом… потом…

Меня словно молнией освещает, голова становится прозрачной и ясной, будто лампочка накаливания. Впечатление, что до этого я бегала, сбивая в кровь ноги и раня голые коленки по темному и сучковатому лесу, а тут над ним внезапно взошло солнце, осветив все. Яркое, летнее солнце.

Или луна.

Я вспоминаю.

Черт возьми, в какую жопу мы умудрились вляпаться на этот раз! Дерьмо, дерьмо… Нужно… что нужно-то? Нужно рассказать Ольге, вот что — она, может, и не истина в последней инстанции, и не самый большой босс в этом парке, но она, черт возьми, куратор, и если все то, что произошло со мной, реально, то это…

Я лечу по ночным аллеям и тропинкам, не разбирая дорог, вспугивая припозднившиеся парочки, разбегающиеся от моего топота, словно куропатки. По ночам контроллеры по лагерю просто так не бегают, это должно быть ясно…

Ясно даже и ежу.

Мысли снова путаются, к тому моменту, как я добираюсь до домика «вожатой», я дышу тяжело, а форменная рубашка промокает от пота. Здесь полная тишь и благодать, скрипят за домиком сверчки, шумят рядом деревья. Окно горит теплым желтым огоньком. Только войти туда, только рассказать ей…

Взбегаю по ступенькам. Стук в дверь.

— Кто там? — голос Ольги спокоен и уверен.

— Это Славяна! — нехорошо настолько терять контроль, но меня буквально трясет. — Это… срочно! Это очень срочно!

— Входи.

Я вваливаюсь внутрь. Ольга еще даже не ложилась, сидит за своим планшетом, как обычно.

— Что случилось, Славя? — она не встревожена. Она готова выслушать и помочь. Как всегда.

— Ольга… Дмитриевна… — меня переклинивает от вида этого мягкого лица, от приглушенного света, от все этой спокойной атмосферы, и ужас только что — только что? — происшедшего уже отступает, кажется далеким, нестрашным, и не таким уж важным. — Ольга… у нас ситуация. У нас…

Куратор морщится, наклоняется ко мне и произносит три коротких слова.

— Убрать эмоции. Анализ.

И я падаю в смеющуюся хрустальную бездну.

* * *