Честная бедность (джен)

Вечер

Ужасный, ужасный день!.. Пришла похоронка на имя Камиля. Такая же уже летит бедной, несчастной матушке. Не хочу и не могу поверить в смерть брата, а между тем ее подтверждение лежит передо мною и насмехается каллиграфической вязью фиолетовых строк.

Похоронку вручил капитан Тео. Вот отчего он просил меня зайти до трубы. Он всегда лично говорит такие вещи и обязательно поддерживает, произнося теплые слова, вливающиеся в душу подобно бальзаму. Его участие лечит лучше всяких докторов, но на меня оно действует странно, как и любая забота в целом. Если б в его голосе не звучали мягкие, сочувствующие интонации, если бы он не смотрел на меня с грустью, я смог бы подавить все чувства и запереть их на замок до окончания компании...

Терпеть не могу, когда меня жалеют, хотя иногда мечтаю об этом. Я не привык к жалости с детства, и от нее мне чуть ли не физически больно. Стоит кому-нибудь хоть чуть-чуть посочувствовать, как сразу же начинаю чувствовать себя, сново побитая собака.

Наверное, я очень побледнел, когда капитан сообщил это скорбное известие, поскольку он оборвал фразу на полуслове и заставил меня сесть. Сам он присел напротив и что-то тихо, мягко говорил, а вот что именно — не помню. В голове засела лишь одна фраза, которая была сказана напоследок.

— Memento mori, — капитан с серьезным видом положил руку мне на плечо. — Memento mori, Линде. Не позволяйте горю ослепить вас и притупить чувства. И, ради Бога, не теряйте бдительности!

Ах, бедный, бедный Камиль!.. Он не дожил до двадцати пяти всего лишь три недели… О, несчастная матушка!.. Убитая горем после смерти отца, она окончательно будет сломлена гибелью старшего сына.

Весь день я стараюсь не думать о доме, но невозможно приказать мыслям прекратить лезть в голову. Выгоняю их, а они все возвращаются и возвращаются, словно назло; жалят мой разум подобно рою диких пчел, заставляют раз за разом переживать самые яркие моменты из прошлой жизни… Стоит прикрыть глаза, как начинают мелькать призраки прошлого: теплый день в лесу, кудрявая веселая собачонка, с заливистым лаем бегающая вперед-назад по узкой пыльной тропке, яркий солнечный свет, преломленный густой листвой, пляшущий пятнами на счастливом лице Камиля… Так не хочется вновь разлеплять ресницы и возвращаться в серую, унылую реальность!

Разведка донесла, что армия противников в дне пути. Значит, битва уже завтра?.. По слухам, командует нашим корпусом полковник Монро. Капитан Тео довольно улыбается, ему почему-то нравится это известие. Мне же думается, в этом нет ничего хорошего. Признаюсь, полковника не люблю. Что-то неприятное есть в его лице и в круглых птичьих глазах, в желтоватых усах над губами энергичного правильного рта, в нервно подергивающейся щеке, в его резком, каркающем голосе и в угнетающем молчании.

Он напоминает мне отца. Даже чин тот же… Полковник Монро похож на него решительно во всем. Не только внешностью, но и характером он чуть ли не повторяет его. Точно так же Монро может внезапно взбелениться и придраться к какой-нибудь незначительной вещи, точно так же презрительно смотрит свысока и точно так же ненавидит меня, как ненавидел отец. Я никогда не понимал, чем вызывал его ненависть, и теперь не понимаю, чем вызываю ее у полковника...

В углах палатки темными клубами сгущается темнота, и кажется, будто бы то же происходит в жизни. Мрак окружает меня с самых ранних дней, и никакая сила не может разорвать его жесткие оковы, ничто не может развеять непроглядную тьму, нет такого источника света, который наполнил бы все вокруг мягким сиянием и осветил бы все уголки… Я хожу в этом мраке, живу в нем и даже чувствую, пожалуй, ощупью. Бегу, бегу, постоянно бегу, словно загнанный зверь…

Моей мечтой было и всегда будет остановиться хоть на миг. Хоть на короткое мгновение вдохнуть полной грудью и не бояться, что за это буду осужден. О, как в детстве мне хотелось быть похожим на брата… Но я даже внешне отличаюсь от него. Он был высок ростом, а я едва ли достаю ему до плеча; он светловолос и голубоглаз, а я пошел внешностью в мать, и даже родинка у меня такая же, что говорить про темный цвет волос и такие же темные глаза?.. Он был весел и общителен, а я тих и мало говорю, редко смеюсь и больше слушаю, чем говорю…

Отец души не чаял в брате. Но все те действия Камиля, что вызывали одобрение, с моей стороны в лучшем случае выливались презрительную усмешку… Камиль никогда не зазнавался и пытался мне помочь, да все было без толку. Помню, как решил к Рождеству перевести отцу рубайат. Это было сложно, я не понимал и половины иероглифов, но ни за что не соглашался попросить помощи у матери. Камилю и вовсе не говорил… Я страстно желал перевести их сам. Перевести, оформить рисунками и подарить отцу. Он ведь так часто сидел с этой книгой в Тегеране и вздыхал, что нет французского перевода…

Но даже перевод не тронул его сердце. Отец лишь кивнул слегка, и в этом заключалась вся его благодарность. Я прорыдал тогда всю ночь, кусая губы до крови и боясь, что стон вырвется из груди и разбудит Камиля. Он бы тут же начал меня жалеть… Я бы не вынес этого…

Ночь

Сижу на мокрой от росы траве в отдалении от нашего бивака и смотрю на темное небо. Тоскливо и тяжело, что-то мучительно сжимается и замирает в груди. Впервые в жизни я столь остро ощущаю свое полнейшее одиночество. Оно душит меня, туманит голову, и я боюсь не уснуть сегодня. Значит, завтра буду рассеян. Нет, нет, нет! Надо, надо уснуть… Нельзя быть невнимательным во время битвы…

Пойти к биваку? Ни за что. Это еще хуже, чем сидеть тут. Разговоры не убьют чувство покинутости, только усилят его. Нет ничего хуже одиночества в толпе.

Но одиночество — не самое скверное. Куда как сквернее то, что теперь глава семьи я. Жутко, страшно… Жалование мое невелико, чин тем паче… А самое главное, как верно заметил между делом капитан еще несколько месяцев назад, мне не хватает характера!.. Как же я смогу нести на себе такую ответственность, зная, что в любой миг могу сломаться... Страшусь и завтрашнего дня. Вдруг убьет?.. Что тогда будет с матушкой?.. Что будет тогда с сестрами?!..

«Memento mori, — сказал мне капитан. — Memento mori, Линде!». О, если бы вы знали, какие же страшные слова сказали, месье Тео!..