Бабочка, или Повод для смерти (гет)

— Отдай мне мою бабочку…

Эти слова я произнесла тихо, так, словно они ранили мне горло. Впрочем, почему «словно»? Так и было. Не каждый, черт побери, день тебя собирается убить тот, кого ты любила всем сердцем. И любишь. Я поняла это уже сейчас, по режущей боли, заставившей прижать руку к груди, так, словно пуля уже настигла меня. По тому, как сжалось все внутри в момент, когда ты закашлялся. Я всегда подозревала у тебя что-то серьезное, но ты… это же ты! Не обращал внимания, изредка отшучиваясь. И сейчас, вместо того, чтобы попытаться чем-то бросить в тебя, сделать хоть что-то для своего спасения, я вновь думала о тебе. Никчемная дура! Как будто тебе есть до этого какое-то дело?

Я мысленно ругала себя, и слезы, незамеченные, проступили на глазах, мокрыми дорожками стекая вниз. Я не вытирала их, не поднимала головы с тех пор, как высказала последнюю просьбу. Мне невыносимо видеть гнев и ненависть в твоих глазах, искры безумия. Пусть все закончится сейчас, пока я этого не вижу, пока я помню тебя иным.

— Отдай… что?

Искреннее недоумение и замешательство в голосе заставило-таки меня поднять голову. И посмотреть в твои глаза. Сейчас они были твоими, в них не было чуждого и враждебного… надолго ли?

— Мою… бабочку, — запинаясь, повторила я. И тяжело вздохнула. — Раз ты мне больше не веришь, оставь мне хотя бы ее… в знак того, что когда-то было иначе.

Чуть помедлив, ты пересек комнату. Осторожно, словно она была кусачим насекомым, поднял со столика брошку, и рука твоя дрогнула. Я видела это через пелену слез, но не верила. Протянула руку, напрягая ее, чтобы ладонь не так сильно дрожала. И ждала… ждала, пока ты приблизишься в последний раз, прежде чем исчезнуть навсегда. Вместе с окружающим миром.

Потом, вспоминая этот день, я не раз удивлялась сама себе. Многому. Видит Бог, я сама и была, и остаюсь странной. Но что было самым невероятным — и в то же время самым правильным, в это я верю и сейчас — в миг, предшествующий (как мне казалось) верной гибели от твоей руки, я искала — и не находила в себе зла на тебя. Я тоже познала вкус предательства, не раз и не два. И искренне желала смерти виновникам и Армагеддона — всему остальному миру. Я знала, насколько болезненной бывает эта рана, как долго она заживает… а шрам остается на всю жизнь. Страшный, уродливый шрам, точно такой же, как был когда-то на твоем лице. И я не могла ненавидеть тебя, потому что сама была такой же.

Поколебавшись, ты опустил бабочку на мою ладонь, и на долю секунды пальцы наши соприкоснулись. Ты поспешно отдернул руку, словно обжегшись. Боюсь, я сделала то же самое.

— Теперь давай, — тихо произнесла я.

Из-под спадающей на глаза челки я видела, как ты вернулся на прежнее место, может, чуть ближе, как пасмурно взглянул на меня… Более я не видела ничего. Опустив глаза, я сжала в ладони бабочку, крепко, так что острые края крыльев больно впились в мякоть. И от души пожелала: пусть все закончится сейчас. Немедленно. Пока я не успела вновь ощутить страха и гнева, пока душа моя еще полна тобою…

Глухой стук оторвал меня от размышлений. Я изумленно вскинула голову, еще не до конца понимая, что жива, не ощущая собственного тела. И увидела лишь темный силуэт, прижавший ладони к лицу, резко развернувшийся к выходу.

— Нет… не могу… — почти простонал ты, поравнявшись с порогом и схватившись за косяк. — Только не… так…

Я попыталась встать и тут же упала: обессиленные стрессом, мышцы отказывались повиноваться. Ты остановился на секунду, но даже не оглянулся. Всего лишь миг — и все закончится. Не так…

— Подожди! — голос наконец прорезался, и, вцепившись мертвой хваткой в мягкую ручку дивана, с трудом, со второй попытки поднялась на ноги. Все еще ощущая в ладони крылья бабочки, почти чувствуя их трепетанье…

Что я делаю? Я должна радоваться, что осталась жива, должна бежать как можно дальше от такого сумасшедшего типа, должна…

— Погоди! — из последних сил произнесла я, делая шаг. В твою сторону…

…Как и что было дальше, я почти не помню. Лишь какие-то смутные отрывки, не желающие склеиваться воедино. Мои руки, пытающиеся удержать тебя… Твои, отталкивающие их… поначалу… Слезы, которые ты безуспешно пытаешься скрыть… И, наконец, твоя ладонь, крепко ухватившаяся за мое запястье. Наверное, завтра останутся синяки. Плевать…

О том, как оно было на самом деле, я узнаю уже позднее. О темной стороне твоей жизни, долго скрываемой ото всех. О невесте, ушедшей к другу и ставшей причиной твоего безумия. О крови на твоих руках — но лишь его, не ее. На предательницу у тебя не поднялась рука, что не помешало ей обвинить тебя в покушении на нее. О бегстве и о нескольких безуспешных попытках начать сначала, заканчивающихся вот так: угрозой — и исчезновение после. Сколько городов ты поменял, сколько имен… наверное, не знаешь и сам. Но твое прошлое осталось с тобой, вновь и вновь круша твою жизнь, ломая твою душу…

Но это все было потом. В тот же вечер я не думала обо всем этом, равно как и о том, был ли ты на самом деле убийцей или же лишь запутавшимся в себе. Я гладила твои волосы, слушала успокаивающееся дыхание. И благодарила за все бабочку, с которой все и началось. Символ хрупкой, но при этом вечной красоты и жизни. Ту, что живет в моей груди и, кем бы ты ни был, всегда будет лететь на твоё пламя…