Где-то рядом (джен)

— Ньют, ты такое сейчас пропустил! — Каван была необычайно возбуждена, аж подрагивала — так хотела поведать свою историю. Может, для неё это и было типичное поведение, но Ньюту не доводилось видеть коллегу где-то помимо работы, и поэтому он был удивлён.

— Что случилось?

— Приходила репортёрша из «Пророка»! — Размахивающая руками Каван походила на мельницу. Ньют даже побоялся, что она уронит тяжёлую вешалку или один из картотечных шкафов, на грохот прибегут люди из соседних кабинетов, и тогда в маленькой комнате станет не протолкнуться, потому что наверняка Каван захочет всем рассказать о… — Спрашивала о Бёрни. Как давно работал, кем был. Представляешь, его обвиняют в убийстве!

— Что? — опешил Ньют. Он не мог назвать себя знатоком людских душ. Да что там говорить, он маму и родного брата не всегда мог понять! Но за последние три года ему пришлось многому научиться. Заточённый где-то в казематах при Министерстве Бёрни походил на мелкого контрабандиста или взяточника, но никак не на хладнокровного убийцу.

— Двоих магглов! — Каван пылала праведным гневом. — На глазах маггловского ребёнка!

Теперь Ньют смотрел на Каван во все глаза. Всё это казалось смехотворным, такие обвинения, статья для газеты. Будь здесь Тесей, он наверняка бы уже что-то понял, сложив в голове паззл. Ньют же только мог сказать, что дело нечисто.

— Бёрни… убийца?

— О! — Коллега резко обернулась к своему столу и в следующее мгновение перед Ньютом упала толстая старая папка. — Заходил секретарь из архива Визенгамота, передал дела по твоему запросу. Держи!

— Ага, спасибо, — без особого энтузиазма отозвался Ньют. С иском Фэрфорд всё ещё нужно было разобраться, и как можно скорее, потому что сроки поджимали. Конечно, если бы Ньют только и делал, что искал похожий прецедент в прошлом, перебирая в архиве папку за папкой (то есть это делал бы архивист, а от Ньюта требовалось только знать нужные номера, выяснить которые тоже было делом не десяти минут), он бы справился за неделю. Теоретически. Возможно. Разбирайся он в юриспруденции лучше. Но не просить же, в самом деле, помощи у Тесея…

— Мисс Каван, — в дверь просунулась седая голова мистера Теккерея, — будьте любезны, сделайте мне чай без сахара.

Сесиль, помимо своей основной работы, также исполняла обязанности секретаря и «девочки с чаем». Она кивнула, отрываясь от учётной книги.

— Пять минут, мистер Теккерей. — Она вскочила со своего места, на ходу указывая палочкой на чайник. — Ньют, а тебе сделать? С сахаром, да?

— С-спасибо, — неловко улыбнулся тот, рефлекторно готовясь, что Бёрни сейчас отвесит очередную колкость на тему подозрительной заботы Каван. Но тишину заполнил свист чайника. Конечно.

Ньют не очень любил чай. То есть, в отсутствие выбора, он мог пить и его, но перед глазами всё равно стояло какао с четырьмя ложками сахара.

Он отставил чашку, едва сделав глоток, и взялся за перо. В 1714 году мистер Бэрк подал очень похожее требование в Бюро. Правда, потом выяснилось, что он наложил на свой дом расширяющие чары. Стоит выписать это, вдруг пригодится…

* * *

— Вот вы где, мистер Скамандер.

Ньют вздрогнул. Он был слишком поглощён изучением анатомического атласа фантастических зверей, найденного старым библиотекарем где-то в хранилище, что не заметил, как в читальном зале появился кто-то ещё. То есть в библиотеке всегда был кто-то ещё, но к вечеру желающих покорпеть над старыми манускриптами становилось меньше.

— Мистер Селвин? — Ньют не сразу узнал аврора, с которым разговаривал два дня назад. — Вы по поводу Бёрни? — А зачем бы ещё понадобился аврору сотрудник самого скучного подразделения Министерства Магии?

— Бёрни? — Селвин вздёрнул брови, будто впервые в жизни услышал эту фамилию. — Нет, я по поводу вашего брата.

Рукам стало холодно.

— Что с Тесеем? — быстро и испуганно выпалил Ньют, всем корпусом разворачиваясь на стуле. — Что с ним?

Звук собственного сердца оглушал, пальцы покалывало. С несвойственной ему прямотой Ньют смотрел прямо в глаза гонцу, принёсшему вести… дурные ли?.. благие ли?

— Он жив. — Аврор верно истолковал тон младшего брата своего коллеги и выражение его лица. — Сейчас он в больнице Святого Мунго и, я уверен, хотел бы видеть вас.

Позабыв о разложенных на столе бумагах и книгах, Ньют вскочил, хватая пальто и чуть не опрокидывая открытую чернильницу. Но он этого даже не заметил. Все мысли его были сконцентрированы на Тесее. Жив. Главное, что жив.

— Не надо торопиться.

Ньют так спешил спуститься на улицу и аппарировать к больнице, что позабыл о Селвине, ловко лавирующем меж столов в попытке его догнать.

— Простите, — извинился Ньют, притормаживая и пряча взгляд под отросшей чёлкой.

Селвин ободряюще хлопнул его по плечу, отчего Ньют дёрнулся. Чужие прикосновения, пусть даже такие, выражающие искренние чувства, ему не нравились.

— Твой брат крепкий малый. Поваляется дня три на койке, придёт в себя и снова будет бодр.

Вспоминая уставшие голубые глаза брата, Ньют не был так уверен. Но ничего не сказал, и молчал весь путь вниз по лестнице, и когда они аппарировали в подворотню напротив вечно закрытого невзрачного универмага. Он редко и тяжело дышал, в голове была только одна простая цель — увидеть Тесея. Живого. Ни одна другая мысль не могла закрепиться в сознании.

— Вам на пятый этаж, палата Элфиаса Бербиджа.

Ньют вздрогнул. Словно лунатик, уснувший в своей постели, а пришедший в себя в незнакомом месте, он беспокойно озирался по сторонам. В больнице Св. Мунго ему доводилось бывать очень давно, в детстве, навещая заболевшую драконьей оспой бабушку. С тех пор вид лимонных мантий целителей и плакатов в духе «Чистый котёл — залог сохранения полного комплекта конечностей до конца жизни» вызывали у него неприятное чувство под сердцем.

— О, нам сюда! — бодро оповестил Селвин об окончании их пути. Всё это время он был для Ньюта сродни волшебной золотой нити, не дающей потеряться в царящей повсюду суматохе. — Можно?

Ньют вытянулся, силясь заглянуть через плечо открывшего дверь аврора в попытке увидеть Тесея. Но весь обзор загораживала светловолосая целительница, держащая в руках пустой кубок.

— А вы…?

— Ньют Скамандер, — скороговоркой проговорил Ньют, не дав Селвину и рта раскрыть.

Целительница внимательно посмотрела на посетителей, то ли стараясь найти в рыжем, всё ещё выглядевшем подростком, Ньюте фамильное сходство, то ли пытаясь разглядеть под верхней одеждой какие-нибудь гостинцы, которые наверняка запрещены.

— Моему пациенту нужен покой, — тон её был суров, — но на пять минут я вас оставлю.

Девушка пропустила их в палату и вышла, неслышно прикрыв дверь.

В два широких шага Ньют преодолел расстояние между дверью и больничной кроватью у окошка, занимаемой Тесеем. Голубые глаза внимательно следили за его приближением, и он шёл на этот взгляд, словно держался за верёвку, брошенную узнику зыбучих песков. Глупое, должно быть, было у него лицо…

Наконец, подойдя достаточно близко, он присел на краешек кровати, в ту же секунду опуская взгляд с лица брата на его лежащие поверх одеяла руки. Голова шла кругом от радости и страха, и от мимолётной боли, когда ещё в библиотеке показалось, что… что всё.

Захваченный не улёгшейся ещё бурей эмоций, Ньют с силой сжал ладонь Тесея, бездумно поглаживая нездорово бледную кожу большим пальцем, чувствуя бугорки костяшек…

— А я тебя предупреждал.— У Ньюта опять вылетело из головы, что он в палате не один. Селвин подошел, и теперь тень его падала на прислонившегося к спинке кровати Тесея. — Что этим всё кончится, если ты не одумаешься.

Тесей нехорошо прищурил глаза, и пальцы его под ладонью Ньюта дёрнулись.

— Не лезь не в своё дело, Селвин.

Ньют вздрогнул от тона брата. Нечасто ему приходилось слышать в его голосе угрозу. Никогда, в общем-то. Он украдкой переводил взгляд с аврора на Тесея, внутренне сжавшись, предчувствуя беду. Он знал, что бывает, когда два дракона не могут поделить самку или территорию, и что в таком случае делать. Но с людьми такой фокус не пройдёт.

— Пять минут вышли.

Спасение пришло неожиданно в лице всё той же светловолосой целительницы.

— Пациенту нужен покой. — Она обвела всех троих выразительным взглядом. — Ньют, к сожалению, вас это тоже касается.

— Я навещу тебя завтра, — горячо пообещал Ньют до того, как неумолимая целительница выставила его за дверь.

— Он поправится. — Селвин похлопал Ньюта по плечу, как ребёнка.

— Во что ввязался Тесей? Ему грозит опасность?

Аврор одарил Ньюта странным взглядом. Было трудно понять, выражал ли он сочувствие, удивление или какую-то другую эмоцию.

— Тесей слишком рьяно ищет смерти.

— Но кто ему угрожает?

Это было важно. Ньют не был опытным боевым магом, никогда не увлекался расследованиями (разве что прочитал пару маггловских детективов, которые очень нравились брату), но он очень хотел помочь.

— Вам нужно чаще смотреть по сторонам, Ньют, — покачал головой Селвин. — Надеюсь, в следующий раз мы встретимся при менее трагических обстоятельствах.

* * *

Мама не пришла в больницу. Ньют собирался перехватить её у самой палаты, чтобы сразу поделиться благими вестями, но она не пришла.

— Идите лучше домой, — посоветовала — а скорее, приказала — светловолосая целительница, заметив, что он прогуливается по этажу. — У вас был тяжёлый день. Вам тоже нужно отдохнуть.

Может, сова просто ещё не прилетела, или маму вовсе никто не оповещал о случившемся, и она сейчас делает припарку для копыт Иокасты, пребывая в неведении.

Ньют сглотнул, выходя на улицу. Несмотря на поздний час, людей вокруг было предостаточно. Лондон никогда не спал. Большой, тёмный и шумный, он умел считать только сотнями и тысячами, не беря в расчёт мелкие монеты.

Ньют не знал, как сказать матери, какие подобрать слова, чтобы успокоить, а не, наоборот, посеять в душе панику. Это Тесей умел читать мысли. Ньют же понимал только безмолвную прямолинейность животных.

— Мама? — с порога позвал он, переминаясь с ноги на ногу. Дом казался холодным и неуютным, будто давно заброшенным. Только белых чехлов на мебели не хватало. — Ты дома?

Ответом ему была тишина.

Нервно прикусив нижнюю губу, Ньют сбросил пальто и обувь, быстрым шагом преодолевая расстояние до дверей в гостиную. Может, мама просто зачиталась?

Угли в камине почти потухли, оттого-то и казалось, что в просторной комнате очень холодно. Тяжёлые шторы были спущены, горел только единственный канделябр на столике у камина.

Ньют услышал хриплый всхлип.

— Мама?

Она сидела на диване, подобрав колени к груди и уткнувшись в них лицом. Белые руки её сжимали розарий⁽¹⁾ из розовой яшмы. Раньше Ньюту не доводилось его видеть.

Его шаги заставили маму встрепенуться. Она подняла мокрые, покрасневшие глаза, встретившись взглядом с Ньютом, и, сипло выдохнув, вновь заплакала.

Ньют оторопел. Он растеряно посмотрел по сторонам, словно ожидая, что вот-вот в комнате появится Тесей. Раздвинет шторы, затопит камин и одним словом успокоит маму. Но вместо высокой фигуры брата он увидел полупустую бутылку из-под огневиски.

— Мама… что ты?.. — Он правда не понимал. Материнская ладонь крепко ухватила его за плечо, притягивая, и когда заплаканное лицо оказалось у шеи, Ньют замер, не находя сил пошевелиться.

«Это из-за Тесея, — как обухом по голове, — она уже знает».

— Мама, мама, — неловко проводя ладонью по рыжим волосом, пытался он утешить ее. — Всё хорошо, с Тесеем всё хорошо.

— За что? — надрывный, грудной всхлип в самое ухо. Голос матери был искажён, словно горло ее было обожжено. — За что мне это снова?

Ньют вздрогнул. Не с ним, не с ним сейчас вела диалог мама.

Ньют не привык видеть маму такой. Всю свою жизнь он видел женщину стойкую, энергичную, которая, кажется, знала шутку к каждому подходящему случаю, которая учила его обращению с гиппогрифами и всегда, всегда улыбалась. И Ньют привык к этому, привык, что его матери просто не может быть плохо, что её никогда и никому не придётся утешать. Особенно ему.

— Мама...— Он крепче обнял её за плечи, чувствуя под ладонями выпирающие косточки. О, Моргана, как же она похудела…. — Не плачь, мама, всё хорошо.

Ответом ему был лишь новый всхлип.

— Мы вернулись, мама, вернулись. И я, и Тесей. Мы живы, мы здоровы. Мы с тобой.

— Ох, Ньют, мальчик мой. — Она покачала головой и сама обняла его, прижимая вихрастую макушку к груди, упираясь в неё подбородком и чуть раскачиваясь, будто баюкая. — Я так боялась. Столько лет боялась, что сова прилетит не в воскресенье, как обычно, а в другой день. Столько боялась… Она ведь прилетала однажды…

Ньют знал, конечно, что мама волновалась. После того, как Тесей остался на континенте, после того, как Ньют сбежал в Карпаты, оставив только записку на кухонном столе. Но не думал, что мама боялась. В мире животных смерть — что естественная, что насильственная — была лишь частью круговорота жизни. В своей голове Ньют просто перенёс это знание на людей.

— И теперь снова. Снова Тесей чуть не погиб. Это так тяжело, Ньют, так тяжело.

— Я знаю, мама.

Перед самым его носом качался от прерывистого дыхания кулон на длинной цепочке. Янтарная капелька с отпечатком следа ящерки внутри. Ньют знал — это свадебный подарок отца.

Ньют знал, но это знание не находило отклика в сердце. Он смотрел, как раскачивается кулон в такт дыханию, как маятник гипнотизёра. Смотрел, как играет красками янтарь. И чувствовал пустоту.

— Я совсем расклеилась. — Мама отодвинулась и вынула из кармана платья платок, утерев им глаза. Она улыбнулась тепло, как улыбалась каждые выходные на семейном обеде. — Не нужно мне было так тебя волновать.

— Ничего, всё в порядке, — вымученно улыбнулся Ньют, пряча глаза. — Тебе надо поспать. Утро вечера мудренее — так говорит мой знакомый.

— Да, надо поспать. — Мама перевела взгляд на свои руки. Она тряслась, будто в лихорадке. Ньют потрогал ладонью её мокрый лоб: он был горячим. — Покормишь гиппогрифов, радость моя?

— Ложись здесь. — Ньют снял с подлокотника дивана толстый шерстяной плед. — Я сделаю тебе горячего чая и затоплю камин.

Только он хотел встать с колен и позвать домовуху, как мама ухватила его за запястье.

— Посиди со мной, пожалуйста. Совсем немного.

— Конечно, мама.

Он сидел рядом, наблюдая, как постепенно разглаживаются черты знакомого с детства лица, как стрелочками высыхают слипшиеся от влаги ресницы и становится размеренным дыхание. Ноги затекли, и, когда Ньют поднялся, ему пришлось схватиться за спинку дивана и закусить губу.

Он убрал недопитый огневиски в бар, механическими движениями порубил мурлокомль. Мысли его были далеко, не здесь. Они блуждали где-то среди заснеженных перевалов Карпат. Каждый проведённый там день мог стать последним… Нет, это ложь, не стал бы. В долине, где они держали драконов, было безопасно. Но за стеной защитных заклинаний…

Странно, что ему не снятся кошмары.

Гиппогрифы в этот раз не были рады его приходу, как обычно. Ньют быстро поклонился, приближаясь к длинной кормушке, и быстро же ушёл, пока вожак табуна не решил, что к нему недостаточно почтительно отнеслись.

Вернувшись, он сначала заглянул в гостиную. Мама безмятежно спала, положив руку под голову.

Он так мало знал о ней. Знал ли он больше о Тесее?

Доски паркета поскрипывали под осторожными шагами. Дом казался таким неуютным, покинутым. Здесь так много комнат, и большинство пустует уже не первый десяток лет.

Северное крыло. Здесь комната для рукоделия, мастерская с широкими окнами во всю стену, где когда-то писала картины бабушка, музыкальная комната. Ньют так давно не заходила сюда, кажется, целую вечность. Но хорошо смазанные петли не скрипели, и пол не покрывал толстый слой пыли. Домовуха знала свою работу, поддерживая в доме порядок, служа уже второму поколению Скамандеров.

Ньют провёл рукой по роялю. Белая ткань чехла пошла складками. Ньют играл не очень хорошо, всегда отдавая предпочтение скрипке, но знал несколько композиций в достаточной мере, чтобы не краснеть за их исполнение перед Тесеем. Тот играл куда лучше.

Раньше на комоде, где хранился футляр со скрипкой, стояла колдография: вся семья в сборе у рояля, пытается играть в шесть рук с переменным успехом. Сейчас рамка отсутствовала. Мама переставила к себе, наверное.

На втором этаже было ещё тише. Гостевые спальни пустовали, мама сегодня ночевала в гостиной, и никто не мял простыни в двух зеркально отраженных комнатах в конце коридора.

«Здесь или в библиотеке?»

Ньют знал, что поступает неправильно. Нельзя копаться в чужих вещах без разрешения, тем более в таких личных. Но будить маму было жестоко. Ей нужен отдых.

А Ньюту нужно разобраться в себе.

В спальне было очень уютно. Мама любила свет и пространство, поэтому после ремонта заменила панели тёмного дерева на светлые, сняла тяжёлые картины, вместо этого поместив на стены пару изображений толстых, довольных жизнью низзлов. Мягкий ковёр цвета топленого молока приглушал шаги, пока Ньют шёл к секретеру темно-бежевого, как и вся прочая мебель в комнате, цвета.

— Алохомора!

Замок щёлкнул, и Ньют поднял крышку. Ему все же было совестно за это. В конце концов, когда Тесей читал его мысли, ему становилось очень неприятно и обидно, что родной брат так с ним поступает. А письма — это те же мысли, только принявшие новую, неизменную форму.

В секретере на верхней полке лежали учётные книги. Приход, расход, заказы на разведение редких пород — это всё не интересовало Ньюта. Мама когда-то пыталась посвятить его в сложную науку ведения бухгалтерии, пока ещё подростком он не признался, что не хочет заниматься в будущем семейным делом, потому что тогда не сможет путешествовать.

Ньют перевёл взгляд на нижнюю полку, где стояло несколько коробок и шкатулка с драгоценностями. Ньют вынул первую из них, перевязанную пеньковой верёвкой. Он медлил, но, сделав глубокий вдох, решительно потянул за конец узла.

Мама сказала, что ей приходится переживать «снова». Почему «снова»? Что знали мама и Тесей, чего не знал Ньют?

В коробке хранились письма. Аккуратной стопкой, конверт к конверту — все одинаковые, из тёмного пергамента, с остатками сургуча на оборотах.

Бережно, словно прикасаясь к реликвиям, Ньют перебирал конверты. Вот подписанный его рукой двадцатого апреля 1916 года, а внутри совсем короткое послание: «Мама, у меня всё замечательно, но много писать не могу, нужно быть все время с Галечкой. Она сломала крыло». Галечка умерла через неделю. Инстинкт погнал её из пещеры в небо, к сородичам, но крыло не удержало, и дракониха рухнула в ущелье.

Вот письма Тесея. Он всегда писал сухим языком отчёта: «Дорогая мама. Я жив и здоров, и, знаю, это тебя обрадует, далеко от боёв. Сейчас нас расквартировали в Ардеа. Большего сказать не могу — совершенно секретно». Ньют и не знал, что брат был в Италии. Тесей всегда писал коротко, сообщая только, что жив и где находится, но много спрашивал о самом Ньюте, о его драконах и ситуации в Карпатах.

Пара писем от Персиваля Грейвза — их он трогать не стал. И вот, под ними, ответ.

Простой лист бумаги с неровным левым краем, будто вырвали из книги. Чернила уже начали выцветать, а в нескольких местах их смазали капли влаги. Но печать была всё такая же яркая.

«Извещение. Ваш сын Тесей Скамандер…»

Погиб. И дата. 22 апреля 1915 года.

Ньют сжался в комок, опускаясь на стул, продолжая сжимать в руках бумажку.

22 апреля 1915 года. Он прочёл об этом во французской газете через неделю, будучи уже в Карпатах, куда сбежал за три дня до страшной даты. Он тогда ещё плохо знал французский и попросил, нет, потребовал у Дениз перевести первую полосу, украшенную колдографией. Под групповым снимком чёткие фамилии: Фоули, Олдридж, Брукс, Верретт и Скамандер. Единственный выживший.

Наконец поняв, во что он ввязался, он только и мог, что смотреть на лица на колдографии, пока пришедший за Дениз Корней не заглянул в газету и, заметив знакомую фамилию в статье, не покачал головой. «Ты скоро привыкнешь», — сказал он, а Ньют не верил. Как к такому можно привыкнуть?

Можно.

«Они послали похоронку раньше, чем его нашли. Скоты!»

Что пришлось пережить маме? Когда она узнала правду? Из газеты, или ей всё же послали опровержение? Нет, в коробке его нет.

Ньют смотрел на письма в своих руках, словно потерял что-то важное и не мог найти. Даже сформулировать для себя толком не мог, что же на самом деле он надеялся найти в коробке. Внутри было пусто, и хотелось чем-то её заполнить. Раньше помогала забота о драконах, потом — о Томе и паре кошек, для которых уже нашлись новые хозяева. Когда было пусто, нужно было только занять руки. Пойти приготовить еды, навести порядок в комнате, выбросить ненужные бумаги и протереть пыль. Без магии. Она требовала большей концентрации.

Раньше можно было взять в руки скрипку. Но играть Ньюту давно уже не хотелось.

Мама играла на арфе. Тесей на рояле. Кажется, целую вечность дом не наполняли звуки музыки, ни траурной, ни триумфальной. Здесь не скорбели и не радовались.

Просто делали вид, что жизнь продолжается.

1) *Розарий — традиционные католические чётки.

Вернуться к тексту