Семь веков бессмертия (гет)

Крик разошелся по квартире и повис в воздухе облаком, попадающим в рот мягкими влажными кудряшками. Василий вытащил волосы изо рта, мысленно ругаясь на то, что слишком долго не посещал парикмахерскую, и встал, сжимая ладонями собственные предплечья. «Сейчас я выйду на кухню, — думал он, — и там никого не будет! Потому что дверь я закрыл, окно тоже закрыл, и по-другому в квартиру никто попасть не мог!». Ватными ногами Василий двинулся вперед, рассекая сгустившийся перед ним кисель, вдыхая его с трудом, но чем дольше он шел, тем увереннее, тверже становилась его походка. «Что, тебе страшно, Юровин? Как девятилетний мальчик громких звуков боишься? — дразнил он себя, и лицо его приобретало строгое и решительное выражение. — Сам кричишь «логическое объяснение!», а как что странное случилось, так хвост поджал и под одеяло забился?! Безобразие!» У самой двери он осмелел, разжал напряженные пальцы и выпрямил спину, совсем не чувствуя боли. Невообразимое ощущение душевого подъема вдруг всколыхнуло душу, заставив его презрительно свести брови, а о минутном испуге вспомнить с толикой недоумения.

Коридор жутким местом тоже не показался. Он не был мертвенно тих, не был мистически гулок: коридор как коридор — скрипящий ламинат, который пора бы заменить уже пару лет точно, пустующая стена, где должно было висеть зеркало, шкаф и вешалка для уличной одежды и шляп. Василий не стремился ступать тихо, беззвучно, намеренно топал и придавал грозности всей своей фигуре. В нем кипела злость: на самого себя за то, что лицемерит ненароком, на непонятный шум, заставляющий его делать это, на источник этого шума, будь у него хоть какое объяснение и воплощение… И вообще — кто посмел бродить по его квартире, когда за окном ночь и спать давно пора?! Василий краем сознания отметил, что в нем откликается что-то по-настоящему русское, и почувствовал себя совершенно бесстрашным. Даже если там есть кто-то настоящий, можно вытолкать его в шею. На это даже его, Васильевых силенок, отрезанных по большей частью инвалидностью, хватит. Схватка — крайний случай, а вот заорать матом на внезапного посетителя с угла и парализовать его же оружием — это он мог аж на трех языках. «Вопить на русском, немецком или испанском? — злобно потирая ручки, думал Василий, приближаясь к арке — двери у кухни не было. Располагалась она как раз напротив входа, и Василий мог легко понять, прошел к нему кто-то с улицы или нет. Железная дверь была заперта, а приглядевшись — глаза уже к темноте привыкли, — он убедился, что замок остался в том же положении.

На всякий случай Василий остановился у поворота, прислушался. На кухне только мерно гудел холодильник, а больше звуков не было. На всякий случай он дотянулся рукой до висящего на вешалке зонта-трости — не идти же совсем разоруженным?

Вспомнив о том, что его злит вся эта ситуация, Василий резко развернулся и вбежал в кухню, потрясая зонтом и уже начиная было свою тираду: «Твою ж…!»

Пустота.

Василий даже слегка разочарованно поставил зонт у стены и недовольно вздохнул. Только почувствовал себя героем фильма, только представил, с каким удовольствием будет глумиться над поверженными врагами, а тут такой облом! На всякий случай он проверил окно и балконную дверь — всё было закрыто. Щелкнул выключателем — замигал приятный свет. Неоновые цифры на духовке показывали три часа ночи.

«Опять три! — подумал Василий. — Если бы я не был так уверен в том, что это всё — просто череда совпадений, я бы удивился!»

Он протер лицо ладонью, убирая мокрые от пота волосы с глаз, заправляя кудряшки за уши, как кровь в его теле резко застыла, а по рубцам прошла мелкая дрожь.

Снова. Снова этот чёртов вой из седьмой квартиры.

Василий моргнул. Потом моргнул ещё раз. А затем, как из прорвавшейся дамбы, из него потекли такие проклятия и ругательства, что хорошая ведьма, чья специализация — порчу наводить, позавидовала бы ему и пожалела бы того, в чей адрес это всё было сказано.

Василий схватил зонт, потрясая им в воздухе, как смертоносным оружием, сунул ноги в тапки, которые угрожающе шаркали по плитке, и злобно брякнул замком, издавшим жалобный скрип. Не обращая внимания на несчастный механизм, Василий выскочил на лестничную клетку, огляделся, злобно сверкая глазами, и, буквально подлетев к двери с золотой семеркой над глазком, резко ударил кулаком несколько раз. Рука от такого нелестного обращения слегка онемела, но Василий тратил все силы на то, чтобы придать себе хотя бы спокойный вид. В конце концов, нельзя выплескивать злобу на соседей, даже если они раздражают тебя на протяжении долгого времени.

Дверь на удивление быстро распахнулась, но увидеть хозяина или хозяйку Василий не успел. Что-то больно ударило его в грудь, опрокидывая на холодный плиточный пол, не прикрытый даже ковриком, а затем втащило за ноги в квартиру, больно проехавшись по спине железным порожком. Василий не сумел сдержать полного боли стона; спина будто горела, а потревоженные позвонки вспоминали всю пережитую за день нагрузку и ныли, ныли и плакали, как он сам, когда окончательно проснулся от наркоза.

На лодыжках сомкнулись цепкие стальные пальцы, а на ходившую ходуном грудь сел кто-то не столько тяжелый, сколько костлявый и угловатый. Василий разомкнул веки, и в глазах вспыхнули звездами яркие вспышки, пальцы вжались в края одежды. Сквозь сумбур и калейдоскоп цветных пятен он увидел страшное лицо, склонившееся над ним, а потом уши заложил визг и дикий хохот. Сидящее на нем существо било его липкими, влажными, будто лягушка, руками, визжало, мотало патлатой головой и тыкалось кончиком большого крючковатого носа в плечи и шею. Василий кое-как поднял руки, пытаясь сбросить с себя эту пакость, но его горло тут же обхватили перепончатые лапы и крепко сдавили, лишая воздуха. Он молотил руками перед собой, но бесполезно — визг и хрипение не прекращались, а перед глазами всё плыло и темнело…

Что-то брякнуло, зазвенело и тоненько запищало, а потом тяжесть с груди будто веником смахнули, как паутину в углу вымыли, и с влажным шлепком существо врезалось в стену, скатилось по ней и шмыгнуло в дверной проем, хлопнув о деревянный порог чрезмерно длинной ладонью. Василий с хрипом дышал, пытаясь прийти в себя, сердце билось в груди раненной птицей, а мозг отказывался верить в происходящее. Когда перед глазами всё приняло четкую и правильную форму, Василий чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. В дверном проеме, прислонившись к косяку, стояла девушка, которую сначала можно было принять за ребенка. Она была маленького роста, а полоса лунного света не давала точно сказать, какого цвета у неё волосы или глаза. Василий, поборов головокружение, сел, не дожидаясь слов хозяйки, и закрыл глаза ладонями, сжимая пальцами виски.

Первое, что он ощутил, когда отнял руку от лица, был терпкий запах полевых трав. Совсем такой же, как в поле из детства. Птичками-колибри пронесся ворох цветных пятен-воспоминаний: васильки, ромашки, колосья спелой пшеницы…

— Доброй ночи, — произнесла девушка, и внутри Василия всё перевернулось. Он знал этот голос. Сотни раз прогонял в памяти слова им сказанные, вспоминал по кусочкам, раскладывал на звуки и созвучия. В горле пересохло, а от внезапно нахлынувшей благоговейной эйфории слова пропали из мыслей, как если бы их стерли мокрой тряпкой. Было только всесильное желание жить и радоваться этой жизни, всеми силами восхвалять её и выплескивать энергию в чистом виде, хотя бы частично в танец или слова песни её преобразовывая.

Пауза слишком затянулась, и понял это Василий только по слегка дернувшейся тени девушки. Он помотал головой, развеивая наваждение, но радость в груди не думала уходить. Тихое «нашел» сорвалось с губ раньше, чем он смог осознать, что говорит. Он поднял взгляд на хозяйку и, всматриваясь в её лицо, силясь найти знакомые черты, негромко ответил:

— Д-доброй ночи.

— Я прошу прощения за этот спектакль, — девушка оторвалась от дверного косяка и ступила босыми ногами на холодную плитку, подавая ему руку. — Надеюсь, вы не сильно ушиблись.

— Ни капли, — соврал Василий, но боль его сейчас беспокоила не так сильно, как ощущение тепла в груди и ладони, нежно обхватившей запястье: тонкое и хрупкое, как веточка. Девушка помогла ему встать, и подняла глаза, глядя на него: Василий был выше на целую голову. — Прошу прощения, а мы раньше не встречались?

— На лестничной клетке, возможно, — пожала плечами она. Василий почувствовал укол обиды: неужели его не помнят? — Впрочем, я вас не знаю, как и вы меня. Как вас зовут?

Он чувствовал дежавю. Он знал, что ей не нужно задавать этот вопрос, потому что ответ она прекрасно знает.

— Василий, — ответил, но в этот раз в его голосе не было ни детской напыщенной важности, ни гордости. Лишь слабая надежда на то, что именно сейчас она узнает его, окажется той самой девушкой, в поисках которой он провел большую часть жизни…

— Приятно познакомиться. Моё имя Влада, — она кивнула и бросила на него любопытный взгляд. — Вы что-то хотели в такой поздний час?

— Влада? — выдохнул Василий, теряя надежду и наполняясь горьким и по-детски жгучим отчаянием. — Не Лада? Владислава?

Влада не отвечала, лишь глядя на него с той же смесью любопытства и недоумения. Сердце ухнуло, оборвавшись, и полетело красной бесформенной кучкой, брызгая кровью. Василий поник, а радостный экстаз сменился ломотой в ногах. Занемели ступни. Пальцы стали холодными, уши загорелись.

— Меня вой разбудил. Д-давно хотел к вам зайти, д-да всё что-то не получалось…

Ему захотелось побрести прочь, закрыться в своем кабинете и глухо застонать от разочарования. Влада стояла, по-прежнему глядя на него снизу вверх. Её нисколько не смущало выражение лица собеседника. Скорее всего, она была обычной девушкой, а не той самой, да и, пора было признать это: Ладе должно было быть уже за пятьдесят, а Василий продолжал искать среди юных девушек её лицо. «Глупый, глупый!» — подумал он, стискивая зубы до эмалевой крошки.

В ванне что-то забулькало, мерзко хихикнуло, а потом включился кран. Шум падающей воды отвлек от мыслей, и Василий посмотрел на девушку ещё раз. Влада метнула беспокойный взгляд на ванну, и на секунду (Василий мог поклясться!) её глаза вспыхнули зелеными искрами.

— Да, вой, — пробормотала она, вновь переводя глаза на него и улыбаясь. — Простите, пожалуйста. Я держу волкодава, а гулять с ним редко получается — учеба, работа… Вот он и воет по ночам…

От её слов пахло паутиной и пылью. Василий огляделся, но не нашел собаку. Квартира была маленькой, и он с порога видел спальню девушки, совмещавшую в себе гостиную и кабинет, и открытую кухню. Волкодава не было ни там, ни там. Оставалась ещё ванна, но Василий уже понял, что ему солгали. Собака, какой бы большой она не была, кран открывать не умеет.

— Если хотите, я могу заварить вам чаю, — предложила Влада, рукой указав на кухню. — Он поможет вам быстрее уснуть.

Василий хотел было отказаться, но у него хватило сил только на едва заметный кивок. Девушка уже включила свет и упорхнула к тумбам, открывая шкафчики и ища нужную пачку среди пестрого многоцветия упаковок с заваркой и кофейными зернами. Привыкнув к свету, Василий прошел за ней, сел на табурет за простой темный стол, на котором не было ничего, кроме старенького ноутбука. Пока у него было время, он огляделся: кухня была похожа на его собственную только таким же винным гарнитуром, по которому пошла трещина: кто-то очень аккуратный вкручивал розетку над плитой и переусердствовал. В остальном она отличалась даже цветовой гаммой: светлые панели на выдвигаемых ящиках были блестящими, холодная плитка на полу заставляла зябко поджимать ноги, а большой подоконник был заставлен засушенными цветами. Василий разглядел среди них уже знакомые васильки и ромашки, а за ними благоухали календула, лютики, пастушья сумка, дожидались своего часа веточки мяты и лаванды.

Он окинул взглядом и саму хозяйку, пока она колдовала над напитком, влитом в красивую белую чашку, расчерченную черным узором цветущей ветки. На шее у неё висело ожерелье из когтей и перьев, и это удивило Василия. Все девушки, будь они персонажами книг или реальными людьми, предпочитали кулоны, ожерелья с драгоценными камнями, чокеры, на крайний случай, но обязательно с длинными утяжеляющими подвесками, свешивающимися на грудь. То, что носила Влада, мягко обнимало плечи, занимая по площади гораздо больше, нежели подаренная Сатин Герцогом вещица, но смотрелась она так гармонично, что невольно Василий задавался вопросом, как она в нем спит. Рыжие волосы завернуты в жгут — не поймешь, какой они длины, обнимают ли стан пушистым облаком, струятся ли сквозь пальцы так, что рука заканчивается раньше, чем они? Василий на секунду захотел встать и вынуть мудрено сделанную заколку из волос Влады, позволить им пасть водопадом, но сдержался. Чувствовал: не в праве.

— Вот, — Влада поставила перед ним чашку, на правой руке мелькнул янтарный перстень. — Выпейте, вам сразу станет намного лучше, и сон быстрее придет.

— Спасибо, — ответил Василий, пригубив напиток. От него пахло дурманящей смесью ромашки и мяты, хотелось окунуться в это великолепие с головой. — Позвольте узнать, чем вы кормите собаку? Я что-то не вижу ни одной миски.

Влада наградила его таким тяжелым взглядом, что Василию стало жутко. Он пожалел о нотках яда, вложенных в эти слова, но не смог удержаться от ещё одного вопроса.

— Кто на меня набросился в коридоре?

— Кикимора, — просто и без обиняков ответила она. Василий немного помолчал, ожидая логичного «шучу» в конце фразы, но его не последовало. Влада продолжала смотреть на него и, сцепив руки перед собой, оперлась на них подбородком.

— Болотная? — нервно хохотнул Василий, пытаясь раскусить шутку.

— Почему же болотная, — покачала головой Влада. — Они в домах живут.

Резко стало совсем не до смеха.

— Ты сейчас серьезно? — переспросил Василий.

— Абсолютно, — кивнула Влада.

— И, — он, не к месту жестикулируя и пытаясь сообразить, где сейчас находится его квартира, махнул в ту сторону рукой, — дома у меня тоже кикимора?

— А это ваша кикимора и есть, — Влада опустила взгляд, рассматривая узор на его чашке. — Я её сегодня забрала, чтобы не шалила.

Василий мог только глупо моргать. Его клонило в сон, но он упорно держал глаза открытыми, смотрел прямо на Владу.

— А как же так? Кикимор же не бывает, как же так?

— А кто вас с ног сбил? — парировала она. — Есть кикиморы. И домовые, и лешие, и призраки есть. Кто хочет в них верить — видит, кто не хочет — не видит.

— Но я-то вижу! — воскликнул Василий, неловко рукой махнув: стол аж звякнул. Влада посмотрела на него с любопытством.

— А вы не хотите?

Он хотел было сказать, что да, не хочет, что не верит во всю эту мистику, что у всех странных вещей есть объяснения. Но слишком сильно по глазам било то, что его вечный поиск тоже был мистикой и отговоркой, ради которой он прошел через боль и страдания.

— Да я с ума скоро сойду с этими странностями, — выдохнул он, прислонившись к стене и запрокинув голову. — Сначала девчонка эта в плаще в жару, потом гвоздь, подкова, соль, теперь кикиморы…

— Какая девчонка? — насторожилась Влада. Василий помотал головой, сильно сжимая веки.

— Да зашел в магазин, увидел девочку мелкую: стоит в плаще, шапке и ботинках, будто осень на дворе. Я её окликнул — ноль внимания, только люди коситься начали. Потом она меня за собой поманила, я шел-шел, а она в кусты — прыг и пропала. Поискал в интернете, а это Катя Симонова. Ну, по приметам. Ещё и о ней вспомнил…

— О ком? — Влада вопросительно приподняла рыжую бровь и крепче сцепила пальцы. — Поделись, если хочешь.

Этот резкий переход на «ты» так подкупил его, что Василий несколько секунд вглядывался в лицо девушки. Нос с крохотной горбинкой, тонкие рыжие брови, усыпавшие лицо веснушки, но не густо, а как-то размеренно, красиво. И глаза. Листья дуба и мед.

— Когда я был маленьким, — медленно начал он, усмиряя порхающее в груди сердце, — я гостил у бабушки с дедушкой в деревне…

Слова не хотели подбираться, вылезать с полок и вставать на свои места в точных и осмысленных предложениях. Они, словно шайка мартовских котов, сцепились в клубок и катались по полю сознания, сминая колосья и вываливаясь в репейнике, обрастая колючками и занозами. Василий не мог перестать смотреть на Владу, даже понимая, что это не очень вежливо с его стороны. «Сумбур ночи, — подумал он, сжимая в ладонях чашку с прозрачно-янтарным чаем, — от неожиданности. Да и вообще — это сон. Просто сон. Я сплю. А она — мое сновидение».

— И ты её ищешь теперь? — спросила она, опуская глаза. — И не можешь отыскать?

— Не могу, — кивнул Василий, чувствуя, как скопившееся на душе разочарование развеивается. Не было так тяжко, как прежде, будто чай, волшебными силами обладая, утопил в себе грусть и тоску. Влада глаз не поднимала, глядя на полночную поверхность стола. Василий молчал, не зная, что ему теперь делать после такого откровения. Рассказал же совсем незнакомому человеку, душу раскрыл, выпотрошил буквально. — Я понимаю, что это звучит как бред. Той девушке уже должно быть за сорок минимум, да и глупо это, н-наверное.

— Вовсе нет, — тихонько ответила Влада. — Если ты чувствуешь, что только она — твое счастье, ищи. Ищи и не останавливайся несмотря ни на что.

— Думаешь? — горько хмыкнул Василий.

— Знаю.

Это короткое «знаю» окончательно убедило, что Владе можно доверить всё, что угодно. Она уже не воспринималась как незнакомка из соседней квартиры. Ему почему-то казалось, что знакомы они давно, будто много лет он видел её силуэт, где бы ни был, куда бы не пошел. Василий вспомнил, что в больнице, когда операцию только закончили, и он не мог долго уснуть от жуткой боли, ему почудилось, что рядом кто-то стоит. На лоб опустился прохладный, но приятный отпечаток влажных губ, и Василий уснул, не видя снов.

— Мы раньше точно не встречались? — улыбнулся он. Влада подняла глаза и по-доброму пожала плечами.

— Кто знает? — сказала она. — Судьбы тропинки много раз пересекаются.

— Прости, что всё вывалил прямо так, — пробормотал Василий, чувствуя что-то важное, скрытое в этих словах. — Я.мне не с кем было поговорить долгое время, вот я и… Да и времени уже… Кикиморы вон мерещатся…

— Ничего страшного, — Влада дотянулась длинной рукой до подоконника и улыбнулась ему, протянув веточку пряно-сладкую. — Ложись спать. Обещаю, сегодня ты хорошо выспишься.

Василий благоговейно принял в руки подарок и пошел к двери. Влада улыбнулась ему напоследок, прежде чем железная дверь скрыла её лицо, а Василий, кое-как открыв собственную квартиру и ввалившись в кабинет, будто пьяный, уснул прежде, чем его голова коснулась подушки.

* * *

Обещание Влады сбылось — Василий спал крепко, а по пробуждению почувствовал себя бодрым и энергичным. Он немного повалялся на диване, разглядывая дно висящего над ним шкафа, а потом вышел на кухню. Пока он варил кофе в джезве, предвкушая роскошный завтрак, в дверь позвонили. Надрывный кашель звонка отвлек, но кофе сбежать не сумел. Отставив неудачливого пленника на холодную конфорку, Василий хрустнул пальцами и подошел к входной двери. Не глядя в глазок, щелкнул замком.

На пороге стояла Влада.

— Доброе утро, — прощебетала, птичкой запорхнув в квартиру так, что Василий даже не успел моргнуть. — Кофе готовишь? А я булочек напекла!

Не чувствуя ни капли неловкости, она грациозно опустилась на табуретку, выставив на стол стеклянный поднос с восхитительными булочками. В воздухе запахло тестом и корицей, а желудок призывно заурчал. Василий сглотнул вязкую слюну и бросился доваривать кофе, но теперь уже на двоих — для себя и гостьи.

— Я подумала, что тебе стоит быть внимательнее к тем странностям, о которых мы вчера говорили, — заявила Влада, ловко орудуя вилочкой и ножом, будто специально оттачивала навык владения столовыми приборами. Мелодичный звяк, получавшийся каждый раз, когда вилка и ложка встречались в танце, не только не раздражал, а умиротворение приносил. Василий тоже попробовал, но у него получалась лишь какофония звуков. — Да и мне спокойнее будет. У меня, знаешь ли, не так много друзей среди соседей.

— С учетом того, что соседей у нас полтора землекопа — действительно, не так много.

— Ну, Анна Германовна своеобразная особа, с ней вряд ли дружить захочется. Хорошо хоть, что живет на этаж выше.

— А она к тебе по поводу воя не приходила? — спросил Василий, перекатывая на языке тающий кусочек булочки и млея от наслаждения. Влада чуть зарумянилась.

— Нет, только ты пришел.

На несколько минут на кухне только стучали вилки и поднимаемые время от времени кружки. Влада поспешила продолжить разговор.

— Ты свободен сегодня? Я хотела попросить тебя показать мне место, где пропала та девочка.

— Кусты что ли? — двинул бровью Василий. — Без проблем. Кофе допьем — и вперед.

— Очень вкусный, кстати, — Влада покачала напиток в пузатой кружке, омывая стенки. — Удивительно, как ты это сделал? У меня он никогда не получался с такой крепкой пеной.

Василий улыбнулся. В чем в чем, а в кофе он знал толк.

Понадобилось некоторое время, прежде чем они оба спустились в лифте вниз и вышли из подъезда. Василия не покидало ощущение бесконечного тепла, ютящегося где-то в ямочке меж ключиц, и он всё чаще ловил себя на том, что смотрит на Владу с особой нежностью и трепетом. Она будто не замечала его взгляда. Василий благодарил за это какие-то абстрактные высшие силы, в которые не верил, но чувствовал, что рядом с ним — огонь и яркое солнце, спрятанное в тело хрупкой рыжеволосой красавицы. «Дубовый лист и мед», — думал он, глядя на темные ресницы, которые то и дело подрагивали от солнца.

Всё казалось таким обычным: прогулка, ветерок, мимолетные разговоры не пойми о чем, смысл которых тут же терялся, стоило сменить тему, но Василий с каждой минутой понимал, что готов поверить во всё что угодно, если в это будет верить Влада. Он уверялся всё больше и больше в том, что нашел ту самую девушку, но сама Влада хранила молчание, не отвечая или ловко уходя от вопросов о её прошлом. Как бы он ни пытался, под конец их дороги он знал только то, что она учится на филологическом факультете городского университета, а её родители умерли, когда она была совсем крохой. Зато он узнал, что Влада — большая поклонница исторических романов. Они болтали о творчестве Дюма, обсуждали Акунина, делились впечатлениями о Гюго.

— «Отверженные» — моя любимая книга, — мимоходом заметила она. — Жан Вальжан стал моим кумиром, знаешь ли.

— Так впечатлил? — с энтузиазмом подхватил Василий. — Я тоже его люблю. Но одного не понимаю и понимаю одновременно: почему нельзя было выдать того заключенного за себя и жить спокойно?

— Он не мог иначе, — пожала плечами Влада. — Всё, что делал Жан Вальжан — помогал людям. Он верил в то, что если будет добр даже к моральным уродам и ублюдкам, то они смогут убедиться, что в мире есть что-то, на что можно надеяться, что их постигнет то же, что и его. А если кто-то будет осужден на муки по его вине — что он за благодетель? В конце концов, он тот, кто он есть, хоть какое имя ему дай.

— Но он мог бы спасти множество других людей! — возразил Василий. — Рабочие на фабрике, о которых он говорил, например.

— Один грех не искупить огромным количеством хороших дел, — она покачала головой. — Я считаю, что он поступил правильно.

Василий не нашел, что возразить.

Чем ближе они подходили к кустам, тем больше хмурилась Влада. Она раздвинула рукой ветки, глазами исследуя землю, а потом резко присела на корточки и потянула за торчащую из земли нитку.

— Что-то нашла? — поинтересовался Василий. Влада продемонстрировала ему почти истлевшую в труху шапку, на которой когда-то висело три помпона на цветных нитках.

— Катя точно была здесь, — мрачно произнесла она, оглядывая простирающуюся вдаль гладь озера. — Думаю, где-то в Цыганском озере её и похоронили, если так можно выразиться.

— Тогда в магазине я видел призрака? — Василий смотрел на шевелящиеся кусты и камыши. — Она хотела показать мне, где стоит её искать, ты это хочешь мне сказать?

— Именно, — серьезно кивнула Влада, упаковывая шапку в полиэтиленовый пакетик. — Не смейся, но у меня работа такая.

— Искать истлевшие шапки?

— Искать пропавших людей, — поджала губки девушка. — Я понимаю, что ты не веришь в «мистическую ерунду», — она пальцами изобразила кавычки», — но есть люди, которые верят. И они видят в мире гораздо больше. И я говорю не про шарлатанов с их чакрами и аурами, а про настоящих мистиков.

— Ладно, — не стал спорить Василий. — Что будем делать теперь?

— Поедем к Симоновым, наверное, — пожала плечами Влада. — Можно, конечно, самим сплавать и найти скелет, но я не горю желанием. Принесем им вещь их дочери, посоветуем обратиться в органы — пусть пройдут по озеру с эхолокатором. Может, ещё кого найдут.

— Ты думаешь, тебе поверят? — с сомнением спросил Василий. — Мало ли у кого такая шапка была, почему она именно Катина?

Влада сквозь полиэтилен показала ему ярлык, на котором чёрными печатными буквами было выведено «Симонова Катя 5 «Г».

— Вопросов нет, — сдался Василий и, подождав, пока Влада упакует всё в сумку, отправился ловить такси.

* * *

Найти дом Симоновых труда не составило. Стоя перед дверями Василий почему-то волновался. Влада стояла рядом с ним, комкая в тонких пальцах пакетик с шапкой, и кусая губы. Обшарпанные стены подъезда спокойствия не добавляли, а стоящая в воздухе вонь доводила до слез. Дверь когда-то была сделана под дерево, но это было совсем давно. Сейчас она представляла из себя жалкое зрелище, а щербатый, побитый замок выглядел хлипкой театральной декорацией, видимостью. Влада глубоко вздохнула и потянулась к кнопке звонка. Хрипящий, он пал под натиском, но миссии своей не выполнил: в квартире как была мертвая тишь, так и осталась. Влада вжала кнопку почти что в стену, но Василий аккуратно убрал её руку и громко постучал. Девушка вздохнула.

— Кто там? — раздался голос. В голове взвесью парила пустота. Влада глубоко вздохнула.

— Алёна Ивановна, это я, Влада.

За дверью быстро зашуршало, а потом на пороге очутилась состарившаяся от горя женщина. Её волосы словно испачкали белой краской, седые пряди выпадали из строгого пучка. Лицо, морщинистыми складками выражавшее радость, от улыбки чуть разгладилось, но Василий не мог перестать думать, что эта женщина — не старуха, а ещё вполне зрелая дама.

— Здравствуйте, душенька, — Алёна Ивановна посторонилась, пропуская их. — Проходите. Это твой напарник теперь?

— Да, — Влада улыбнулась, поправив косу и легко скинув балетки. — Он мне очень помог в вашем деле.

— Давайте я вас хоть чаем напою, — вздохнула Алёна Ивановна. — А о деле потом поговорим. Страшно мне, знаешь, слушать, что ты скажешь. Столько лет прошло, мужа схоронила, а всё надеюсь, что Катенька домой придет.

«Напрасно», — с горечью подумал Василий, снимая ботинки и чувствуя резь в глазах.

Влада уже сидела на диване. Внутреннее убранство квартиры выглядело не так печально, как внешнее: чисто выметенный и вымытый пол, для уюта поставленные лампы и светильники. Только фотографии смотрели со всех поверхностей стеклянными глазами. Мертвые глядели с них осуждающе, скалились улыбками, но Василий не мог отделаться от ощущения мороза, бегущего по коже. В воздухе тонкой дымкой витала скорбь, затененная запахом роз и альпийских вершин, спрятанных в металлический баллончик. Влада тоже это ощущала, Василий знал это на каком-то интуитивном уровне, хоть объяснить свои мысли не мог ничем.

— Вот, новый купила, — проговорила Алёна Ивановна, ставя чашки на столик. — Не знаю, сколько вам сахара, молодой человек, вот, я тут кубики положила…

— Спасибо, — поблагодарил Василий и взял в руки обжигающий стакан. — Я без сахара пью.

— А, ну хорошо, — она села напротив них, разгладив складки домашнего платья, похожего на мешок, и всем видом приготовилась слушать. — Я уже так много о своей дочери слышала, что не волнуюсь ни капли. Вряд ли вы мне что-то новое сможете сказать. Мне вас проверенный человек посоветовал, — она кивнула Владе, — но всё равно, сами понимаете, — она развела руками, хлопнув по коленкам.

— Я понимаю, — Влада легонько качнула головой. — Но я не хочу давать вам ложных надежд. Я искренне хочу помочь. Понимаю, вы обращались уже и к экстрасенсам, и к полиции…

— И никто не дал мне убедительных аргументов, почему мне нельзя верить в то, что моя дочь — жива, — Алёна Ивановна сложила руки на груди. — Есть ли они у вас.

— У меня есть только то, что я нашла, — Влада продолжала говорить спокойно и уверенно. — Я не могу никак повлиять на ваше мнение или надежду. Я просто хочу сделать всё правильно.

Она вынула из пакетика шапку, и, осторожно придерживая её пальцами, протянула ей.

— На ярлычке написано имя вашей дочери. Мы нашли шапку рядом с Цыганским озером. Кто-то выбросил её в кусты.

Алёна Ивановна с минуту держала в руках улику, пальцами перебирая труху ниток, на которых раньше висели яркие помпоны. А потом заговорила без единой эмоции в голосе.

— Я эту шапку на школьной ярмарке ей купила. Приглянулись помпоны: яркие были, красивые…

Она коротко всхлипнула, а потом схватилась за свою чашку, залпом допивая обжигающий напиток. По щекам стекали слезы, треугольником стекая на подбородок и падая на ворот платья. Василий бросил на неё полный сочувствия взгляд, а потом увидел, что рядом с ней на диване сидит, болтая ногами, полупрозрачный силуэт. Катя, а это без сомнений была она, обняла мать, положив голову ей на плечо, а потом, прошептав губами «спасибо», растворилась.

— Значит, — сквозь спазм в горле выдавила Алёна Ивановна, — значит, девочка моя мертва? Совсем точно?

— Я не знаю, — Влада взяла её руки в свои, глядя прямо в глаза. — Не могу вам точно сказать, Алёна Ивановна. Могу лишь посоветовать запросить эхолокатор. Он скажет вам всё, основываясь на факты, лучше меня.

— Спасибо, — проговорила женщина, опуская голову на грудь. — Вы не могли бы уйти? Я…я хочу побыть одна.

Влада кивнула, поднимаясь. Василий поставил на стол стакан с чаем, к которому не притронулся даже, и тоже встал. Они прикрыли дверь и, оказавшись в подъезде, поспешили уйти. Влада первая подала голос.

— Ей стоит меньше окружать себя мертвецами, если она хочет прожить дольше.

— К чему ты это?

— Фотографии, — пояснила Влада. — Мертвым место среди мертвых. Они не должны смотреть на живых ослепшими глазами. Хранить фотографии умерших можно в альбомах, но никак не по всему дому, где ты живешь.

— Мне показалось это жутким, — кивнул Василий. Он чувствовал практически то же самое, что сказала Влада, но не мог это сформулировать. — Но, знаешь, что? Катя была там не только на фотографиях.

— Ты видел её и в этот раз?

— Да, — ответил Василий. — Такое ощущение, что девочка была привязана к шапке… Ты знаешь, я не верю в мистику и всё такое, но этого я объяснить не могу.

— Придется просто поверить своим глазам, — хмыкнула Влада. — Ты угадал: Катя была очень привязана к шапке, которую ей подарила мама. Для неё это был крючок в мир живых, с которого она не могла сорваться. Теперь она свободна.

— Но, подожди, — Василий задумался. — Если шапка была смесью тканей, то она бы разложилась года за три-четыре. А с момента пропажи Кати прошло лет восемь точно! Как шапка не сгнила полностью?

— Всё очень просто, — Влада пожала плечами. — Её выкинули не в тот же день, когда Катя пропала. Кто-то решил избавиться от улик по частям, в разное время и в разных местах.

— Ты хочешь сказать…

— Тот, кто убил Катю — а это точно убийство, — Влада подняла голову, глядя ему в глаза, — всё ещё на свободе. И я собираюсь его найти.

— Влада! — Василий схватил её за руку. — Ты же не серьезно? Это может быть опасно!

— И что? — она стряхнула его ладонь, словно та была паутинкой. — Это мой долг. Моя прямая обязанность.

— С чего вдруг? — Василий не останавливался, хмурился. — Кто тебе сказал, что ты должна разбираться со всякими психами в одиночку? Ты же просто студентка, молодая, красивая девушка! Не опер, не полицейский, почему именно ты?!

— Потому что я могу то, чего другие не смогут никогда, — тихо проговорила Влада, с такой странной интонацией, что Василию хотелось топнуть от несправедливости. А потом добавила: — Ты правда считаешь, что я красивая?

У Василия от возмущения перехватило воздух. Это ж надо так ловко сменить тему разговора!

— Влада…

— Ты не ответил на вопрос.

— Конечно.

Девушка улыбнулась, а зажегшиеся фонари забрызгали аллею городского парка разноцветными пятнами.

— Пойдем домой, — примирительно засмеялась Влада, протягивая ему руку, горячую, как пламя. — Могу ужин приготовить, если хочешь.

Василий вздохнул, коснулся кончиками пальцев её кожи, осязая искорки тока на их подушечках, и, слегка прихрамывая, пошел за ней.

— Одна ты в это не полезешь.

— Это ещё почему?

— Потому что я не хочу терять первого за долгое время человека, который может с интересом поддерживать беседу о классической литературе.

Влада тихо рассмеялась и крепче стиснула его ладонь.