Кинжал (джен)

Шесть часов и одна минута — всё, что у него осталось. Драко закрыл лицо руками и съехал на пол по стене. Холодной, шершавой. Для неё не преграда ни мантия, ни рубашка. Не успел прислониться, как казалось, что спины касается ледяная мозолистая рука. Норовит схватить и изо всех сил впечатать в каменную твердь. Бейся, кричи — не выбраться.

Шесть часов — лишь немногим больше половины.

«Думай же, болван!» — приказал самому себе, но мозг тут же оскорбился и сделал с точностью до наоборот.

Впрочем, возможность спокойно посидеть и подумать — роскошь. Нужно спешить, иначе то, что происходило теперь, покажется ему безобидной сказочкой.

Он находился в камере предварительного заключения не очень долго, а уже хотел взвыть от отчаяния. Мужчина в форме сказал, что Драко арестовали на сутки. Безразлично предупредил, что если понадобится, то продержит его здесь дольше. Вот только сутки — это двадцать четыре часа, у Драко было только шесть.

Казалось бы, а в чём проблема? Если перестать верить, что город реален, никакая решётка не удержит. Иди на все четыре стороны, ищи Грейнджер, унижайся. И главное — не забывай, что делаешь это не просто так.

Но проблема была: камера находилась в подвале. Существовал ли тот на самом деле? Загадка. Если да — отлично. Если нет, что станет с Драко, когда он перестанет верить? Будет заживо погребён под землёй? Или того хуже — почва его просто раздавит. Так же безжалостно, как давит вырывающего червя мощный клюв голодной птицы.

Драко криво улыбнулся. Умереть здесь так просто! И старые проблемы исчезнут, и новых не предвидится. Единственный минус — одна абсолютно неважная, ненужная Гермиона Грейнджер тоже умрёт. А он не готов принять на себя ответственность за чью-либо смерть. Да и не настолько отчаялся, чтобы всерьёз рассматривать этот вариант.

Откуда-то издалека донёсся шум моря. То нарастал, то отдалялся.

Море шипело и шептало, злилось и уговаривало. Уносило с отливом частичку души. То ли чтобы утопить среди волн, то ли чтобы хранить в своём бесконечно изменчивом сердце… Недовольно крикнула возмущённая чем-то чайка. В нос ударил запах свежести, а губ, казалось, коснулась водяная пыль. Драко провёл по ним языком — солёные. Но перед глазами — решётка. Моря не было.

Он тихо выругался, осознав наконец, к чему это…

Город знал о его сомнениях. Знал о страхе за собственную шкуру, за родителей. О боязни угодить в Азкабан, даже если удастся спасти Грейнджер.

Город уже начал завладевать его разумом и чувствами, диктовать свои правила. Будто и не сомневался: Драко останется, ему отсюда ни за что не вырваться.

Пять часов пятьдесят три минуты. А он, словно помешанный, наблюдал, как уходило время. Таяло, как первый снег, выпавший слишком рано. Закрывал запястье ладонью другой руки — чтобы не смотреть, не видеть. Не следить беспомощно, как время приближало его к морю и решётке… К решётке и морю…

Драко стоял, оперевшись о прутья. Не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдали. Выискивали слабости. Переворачивали его мысли, надежды, убеждения вверх дном, словно он и не человек — странной формы ёмкость с куриными потрохами. Так что плевать на сохранность.

Он пытался закрыть сознание с помощью Окклюменции, но куда там… Его блоки разрывало чужое присутствие. Забиралось внутрь, словно навязчивая идея, вирус. Срывало с петель двери. Сносило стены. Крушило. Плавило сознание. Разрывало Бомбардой важное, нужное…

Беллатрикс говорила, что иногда достаточно разозлиться. Сильно разозлиться. Чтобы жгучое чувство выжгло дотла и тебя, и посторонние мысли. Рассказывала, что порой маглы во время войн сжигали всё подчистую, лишь бы не досталось врагу. Она узнала об этом, когда пытала какого-то несчастного, историка по профессии. Идея пришлась ей по вкусу, но не настолько, чтобы оставить его в живых.

И Драко вынудил себя разозлиться. Вцепился руками в решётку, изо всех сил сжимая. Представляя, как она плавится под руками. Уступает опаляющей ярости. Как чёртов город горит Адским пламенем. И рушатся стены — легко, словно песочное печенье. И камни падают вниз, летят в огонь. Но потушить не могут. Пламя лижет пустошь — и сотни душ улетают, освобождённые… Огонь пожирает землю и небо до тех пор, пока этот осколок мира не станет ничем — воспоминанием. Не останется даже пыли…

Город взвыл, словно раненый зверь. Отступил. И Драко упал на пол, стирая пот со лба дрожащей ладонью. Казалось, его побили и выпотрошили. Разобрали, но сложили неправильно. И только угольки ярости успокаивающе тлели на дне души — единственная константа.

Он не выдержит. Ещё немного — и он не выдержит. Ещё одна одна атака города, и Драко спасёт только чудо.

Уже знакомый мужчина в форме открыл дверь, пропуская в помещение «чудо». Оно неловко переступило через порог, улыбнулось этому мужчине и благодарно кивнуло.

Драко встал с пола и ринулся к решётке. Ладони, вцепившееся в металл, мелко дрожали. Он вглядывался в знакомое лицо, словно надеялся найти подсказку. Но знакомое лицо казалось… другим, незнакомым.

Грейнджер застыла у входа и теперь неуверенно переминалась с ноги на ногу. Драко никогда не видел её столь растерянной. Словно потерявшаяся девочка, не знающая как и шагу ступить без указаний мамы. Как только ей хватило смелости заявиться сюда? Не спугнуть бы…

— Откуда ты меня знаешь? — спросила тихо.

Драко ухмыльнулся про себя. Ну конечно! Ей всегда были нужны ответы. Она не могла чего-то не знать. Как он раньше не догадался, что Грейнджер просто не смогла бы не прийти? Она слишком любопытна.

— Ты тоже меня знаешь. Я могу помочь тебе вспомнить, — ответил Драко вкрадчиво, неосознанно копируя манеры отца. — Ты ведь хочешь этого, правда?

— Что вспомнить, если я ничего не забывала? — ответила она неуверенно, подошла поближе.

Он всем телом прильнул к прутьям решётки. Грейнджер сглотнула, но с места не сдвинулась.

— Прислушайся к себе. В глубине души ты знаешь, что я прав. Услышь меня. Услышь себя, Грейнджер, — Драко пытался говорить мягко, хоть это и было непривычно. С ней он никогда так не говорил.

— Кто ты?

— Драко Малфой, твой… друг.

Грейнджер задумчиво склонила голову набок и сузила глаза. Окинула его неприязненным взглядом. В тот миг он узнал её, девушку, с которой был знаком раньше. Упрямую и раздражающую одним лишь своим видом.

— Ты мне не нравишься. И твоё имя мне не нравится. И ты мне не друг, — сказала она вдруг жёстко. Таким тоном, который всегда использовала при перебранках с ним.

Он на миг забыл, где он и что здесь делает. Будто они снова вернулись в школу и всё встало на свои места. Он открыл было рот, чтобы побольнее ударить словами, довести её наконец до слёз, эту зазнайку-выскочку, что ходила по школе с высокомерным тебе-никогда-не-достичь-моего-уровня-знаний-слизняк выражением лица. Омерзительно. Она омерзительна. Он — Малфой, она — никто. Какое Грейнджер имела право вести себя так, будто всё с точностью до наоборот?!

Обидные слова обжигали глотку, желая поскорее выбраться наружу, залезть ей под кожу. Ущипнуть, ранить. Отравить душу, не позволяя забыть. Но Грейнджер вдруг сдулась, испуганно на него поглядев:

— Прости, я не… я не знаю, что на меня нашло. Я вовсе не это имела в виду. Я…

Снова незнакомка. Он отпустил прутья, отвернулся.

— Я понял, хватит, — сказал резко, не желая больше смотреть на неё.

Она тут же послушно умолкла.

Надо же, Драко всегда считал, что если бы Грейнджер не высовывалась, не задирала нос, не отстаивала своё мнение, где надо и не надо, то раздражала бы его не так сильно. Ха! Чёрта с два! Эта мямля выводила его из себя куда больше, чем настоящая Грейнджер.

— Как ты можешь… помочь мне вспомнить? — спросила она, запинаясь.

— Услуга за услугу. Помоги мне отсюда выбраться, и я расскажу тебе всё, что знаю.

Он понятия не имел, как будет объяснять. Как сможет убедить её, что его слова правдивы. Но оставалось только пять часов, а ведь нужно будет ещё и через пустошь пробираться… По ходу дела найдёт слова. Слизеринец он или кто? Риторика его вторая натура. Во всяком случае, он всегда старался себе это внушить.

Грейнджер посмотрела на него с сомнением, прикусила губу и один раз медленно, нерешительно кивнула.

— Я попробую, — пробормотала она. И Драко поморщился от того, как неправильно звучал её голос.

Грейнджер быстро вышла, закрыв за собой дверь, будто боялась, что может передумать.

Теперь из-за двери доносился её тихий голос. Слов Драко разобрать не мог. Но несколько раз услышал громкое «Не положено» мужчины в форме и занервничал. Вытер вспотевшие ладони о мантию и начал наматывать круги по камере. Вряд ли Грейнджер чего-то добьётся, она здесь слишком бесхарактерная. Что ж, во всяком случае он будет знать, что попытался.

Прошло ещё минут десять. Дверь открылась, звякнули ключи. Тот самый мужчина, недовольно скривившись, отпер камеру и посторонился, чтобы Драко мог выйти.

— Я тебя запомнил, парень, — сказал он кисло, — так что лучше веди себя прилично.

Драко вздрогнул от его интонаций и выбора слов. Казалось, с ним — коварно прищурившись, тихонечко затаившись — говорил город. Решил поиграть, словно кошка с мышкой. Вроде бы давал свободу, возвращал надежду, на самом же деле держал всё под строгим контролем. Выжидал, чтобы нанести последний удар.

Невидимые глаза ничего не упускали. Невидимые глаза следили за каждым шагом, за каждым чувством. Видели каждый промах.

Драко кинуло в жар. Его заставят заплатить за эту свободу.

Он, рвано выдохнув, поплёлся на улицу, где, то и дело воровато озираясь по сторонам, стояла Грейнджер. Ссутулившаяся, с опущенной головой.

Мерлин, дай ему сил! Это будет куда труднее, чем он думал.