Изгоняя тьму (гет)

Июнь 2ХХ6

— Ты сегодня какой-то другой.

Зак буквально спрыгнул с дивана Грея, где слушал музыку на стационарном проигрывателе.

 — Что за… — он смущённо выключил песню. — Грей, чтоб тебя! Я чуть коньки не откинул!

 — Ты крепко задумался, Айзек.

 — Сам знаю, — проворчал он, наблюдая, как Грей садится на диване рядом с ним. — Не расскажу.

 — В последний раз ты слушал музыку у меня дома довольно давно, — с прежним удивлением заметил священник. — Особенно эту песню.

«The Power of Love» группы Frankie Goes to Hollywood. Зак, когда был младше, любил эту песню, и Грей часто замечал, как тот напевал себе эту мелодию вместо колыбельной.

 — …Ага, — неохотно согласился он. — Давненько. Она до сих пор мне нравится, — и поколебался, прежде чем сказать: — Я не спрашивал, почему она тебе нравится.

Грей улыбнулся.

 — Это сентиментальная история. Тебе не понравится.

 — А-а-а… — до Зака сразу дошло и он вздрогнул, чем вызвал смешок Грея. — Если это слащавая херня, лучше не рассказывай.

Грей снова засмеялся.

 — Что-то недавно случилось? — спросил он.

В глазах Зака, слушающего музыку, было что-то зрелое, что-то серьёзное и глубокомысленное — чего Грей не привык видеть. Зак не любил много думать — он был человеком момента, действовал импульсивно, и долгие рефлексии были не сильной его стороной.

Но сейчас он действительно будто погрузился в себя.

 — Можно и так сказать, — спустя несколько секунд ответил Зак. — Да… Кое-что случилось.

Грей кивнул и решил не торопить его. Он знал, что Зак не силён в выражении своих чувств словами и ему требовалось время сформулировать.

 — Это связано с той девушкой? — Зака встряхнуло. Бинго. Это было связано с его подругой, точнее, «соседкой по убежищу». — Что-то с ней случилось?

 — Да, — неожиданно серьёзно сказал Зак. Его глаза наполнились зрелостью, которая без того появлялась довольно нечасто. — Ну, это… сложно, но… в общем, да, — он сделал глубокий вдох. — Мы теперь друзья, и…

 — Правда? — было само по себе удивительным, что он всё рассказал, и Грей почувствовал гордость. Сегодня был большой день.

 — Так, отвянь! Я не о том.

 — А о чём тогда? — с лёгкой улыбкой спросил священник.

 — Я… — он честно пытался найти нужные слова. — В её жизни случилась кое-какая херня, и я знаю, что это странно, но… я… типа как… разрешил ей… узнать меня поближе. Немного.

 — Ты доверился ей?

 — Да, — облегчённо кивнул Зак. — Я привёл её к себе. Не может же она постоянно ходить к тому баку, если ей надо перекантоваться.

Грей лучше остальных знал, как сильно Зак хранил тайну своего жилища — места, где ему было спокойно и безопасно. Он никогда не приглашал Грея, но тот и не настаивал — то было личное пространство Зака. Один факт, что он привёл туда эту девушку, показывал, как сильно он о ней заботился.

О своём первом друге.

Грея действительно переполняла гордость.

 — Она еле на ногах держалась, и она просто… рассказала мне то, что никогда никому не рассказывала, понимаешь? Я не мог её кинуть, — пробормотал он. — У неё правда всё было очень хреново, — добавил он с мрачным блеском в глазах.

 — Ты сильно привязался к ней.

Зак раздражённо почесал щеку.

 — Ясен пень.

 — Это же хорошо, — мягко засмеялся священник. — У тебя есть подруга, и ты ей помогаешь. Ты как-то изменился, Зак.

Он помнил одичавшего подростка, вечно отказывающегося от помощи. Мальчика, который рушил всё на своём пути. Маньяка, бездумно убивающего каждого, на кого упадёт взгляд. Человека, притворявшегося, будто никто ему не нужен. Одинокого волка, который всю жизнь выживал сам, даже не пытаясь положиться на кого-то. Преступника, который никогда бы не подумал защищать что-либо теми же руками, которыми он унёс так много жизней.

В Заке проходили какие-то перемены, ведь он сам принял решение защитить и обезопасить кого-то кроме себя.

 — Даже если изменился — перестань на меня, блядь, пялиться, — попросил Зак. — Я не чувствую себя по-другому, понял?

 — Что изменилось?

Почему она, Зак? Почему ты пытаешься её защитить? Почему ты не убил её? Почему ты с таким мрачным видом говоришь, что у неё всё плохо? Почему ты так сильно хочешь ей помочь? Почему ты согласился быть ей другом?

Почему ты так о ней печёшься?

Грей не задавал других вопросов, но Зак уловил смысл. Что изменилось настолько, что ты захотел стать ей другом? И этого вопроса, с его астрономической сложностью, уже было достаточно.

Зак не сразу нашёл ответ. Он колебался в попытке подобрать нужные слова, чтобы выразить чувства, и опустил голову, чтобы не смотреть Грею в глаза.

 — Ей не плевать на меня. Она считает меня человеком.

Даже если он и мог сказать больше — это всё, что он хотел сказать Грею. Всё остальное, вне всяких сомнений, было ураганом из эмоций, сокрытых в его душе, которые он не мог выразить, потому что ему не хватало слов или он к такому не привык. Или, наверное, он уже сказал эти слова той девушке, и не мог повторить их.

Независимо от ответа, Грей знал, что Зак начал меняться. Какая-то его часть начала расти.

Эволюционировать во что-то серьёзное.

Священник всегда считал Зака своей семьёй. В каком-то смысле, сыном, которого у него никогда не было, которого он теперь мог защитить. Грей повидал всякого и совершил много всякого, что теперь пытался искупить и, наверное, Зак был для него средством облегчения собственной совести. Он знал, что искренне хотел заботиться об этом мальчике. Он видел его физическое развитие, умственное, но сейчас впервые видел его эмоциональный рост.

И Грей им гордился.

 — Ясно, — улыбнулся он. — Я понимаю, это для тебя очень важно.

Он, может, и не понимал всего, что творилось у Зака на душе, но знал, что этому мальчику в жизни нужно было немного «нормального». Он был убийцей, и его преступления не стоило списывать со счёта, но Грей не мог осуждать его. Всё, чего он хотел — чтобы его названный сын был счастлив, чтобы он жил как можно более мирной жизнью.

Учитывая характер Зака и его периодическое желание убивать, это было нелегко устроить, но после встречи с той девушкой он стал гораздо спокойнее. Он четыре месяца не срывался и не убивал никого из мирных граждан. Весьма необычно, но уже хороший старт.

Подруга хорошо на него влияла. Грей позавидовал бы её влиянию, если бы не был так счастлив, что Зак наконец-то нашёл человека, на которого мог положиться и верить.

 — Так что да, мне тоже не плевать на неё, — с трудом добавил Зак. — Я… не хочу видеть, как она ломается на части.

В конце ощущалось невысказанное «снова». Грей не стал задавать вопросов — не хотел давить на Зака. Он пришёл, чтобы его выслушали и, если нужно, дали совет. Священник был только наблюдателем: он был рядом, но не вмешивался.

 — Ты хочешь узнать её лучше? Быть с ней рядом? — предположил он.

 — А можно? — по-детски спросил Зак.

 — Почему бы и нет?

 — Мы из разных миров. Ей бы найти друга получше убийцы из подворотни. Кого-то её возраста. Она говорила, что у неё есть друзья и всё такое, но их немного. Она…

 — Зак, — со вздохом перебил Грей. — Ты бы хотел жить по чужой указке?

Пауза.

 — Конечно, нет.

 — Ты бы хотел, чтобы эта девушка прекратила с тобой какое-либо общение?

Пауза продлилась дольше.

 — Нет…

И Грей сразу понял, что Зак не хотел даже допускать мысль о том, что он потеряет своего друга.

 — Как думаешь, она бы хотела прекратить дружить с тобой, просто чтобы общаться с кем-нибудь своего возраста? — почти строго спросил он.

 — Хрен знает, — проворчал Зак. — Не думал об этом.

 — Ну что ж. Прежде, чем указывать ей, наверное, тебе стоит спросить, чего она сама хочет.

Для Грея было важно уважать чужое мнение. Раньше ему казалось, что люди, не принадлежащие тёмной половине мира — где находились он и Зак — должны держаться подальше любой ценой. Он привык думать, что знает, как для всех лучше. И всё однажды закончилось тем, что Грей вопреки здравому смыслу оттолкнул человека, которого отталкивать не стоило, всё пошло по накатанной, и он потерял его. Он прекрасно понимал точку зрения Зака, но не хотел, чтобы его «сын» наступил на те же грабли и потерял своего единственного друга.

Потому что, несмотря ни на что, Зак впервые так сильно кем-то дорожил.

 — Так, ладно, я понял, — Зак закатил глаза. Он казался раздражённым, но ещё и заметно облегчённым. На самом деле была высока вероятность, что он никогда у неё не спросит, тяготила ли её связь с ним — то ли потому что он об этом не подумает, то ли потому что он не захочет знать ответ.

Или потому что он уже его знал.

 — Ты давно её видел? — мягко спросил Грей.

 — Ага. Она была у меня на выходных, и с тех пор мы не виделись. Надеюсь, всё в порядке.

 — Но ты хочешь её увидеть.

 — …Наверное? — Зак посмотрел на Грея и скривился от едва ли не написанных на лице того чувств. — Ладно, спасибо, что выслушал. Я пошёл, — вставая, прохрипел он, и обернулся в последний раз: — И только попробуй кому-нибудь стукануть, старик.

 — Посмотрим. Я рад, что у тебя появился друг.

Зак застонал, но пожал плечами перед уходом.

 — Ага, я тоже.

Три слова были брошены так небрежно, что складывалось ощущение, будто это не имело никакого значения. Но они были произнесены не так, как обычно. Как будто для Зака было важным иметь друга.

Но на самом деле оно было куда важнее.

* * *

Июль 2ХХ6

Школа Рейчел была весьма необычной. В одном здании была и средняя школа, и старшая, как будто её выдрали из типичного сериала или мюзикла. Ученики словно тоже были разделены на две категории: нормальные дети (вроде неё или Эдди), и школьные звёзды, с которыми всем хотелось потусить. Большинство учеников предпочитали избегать с ними проблем, потому что это означало почти мгновенный бойкот и издевательства. Рейчел подумала бы, что это из какого-то сюжета украли, если бы не нарвалась на издевательства сама.

Не то чтобы у неё были серьёзные проблемы — просто её дохлый видок делал Рейчел лёгкой мишенью. К тому же, большую часть времени её не сильно задирали — лишь изредка толкали и обзывали в коридорах. Это бесило, но не более — особенно на фоне её родителей — так что она не жаловалась друзьям (кроме Зака) и не пыталась ничего исправить. Ничего не поделать, она же не могла по мановению волшебной палочки сделать себя общительной и интересной, или и вовсе отгородиться от всех. На хулиганов всегда можно было пожаловаться, а вот на популярных зазнавшихся снобов уже было сложнее. Их родители, как правило, хорошо общались с учителями и руководством школы и этим делали своих детей неприкосновенными.

Рейчел просто терпела и держалась Эдди. Он был её единственным другом и, так как сам был общительным и весёлым, гарантировал ей безопасность. Его бы не тронули. Она чувствовала вину, потому что он не обязан был везде за ней ходить, а она не должна была постоянно им прикрываться — получалось, что в школе она всецело зависела от него. Ей это не нравилось. Эдди этого не заслужил — это раз, и два — она чувствовала, что не сможет его оттолкнуть, если он захочет сблизиться, не сможет держать дистанцию. Именно поэтому ей стоило научиться раскрываться и заводить друзей. Рейчел хотелось с кем-то познакомиться, обрести какую-то независимость и просто дружить.

Её школа была не такой уж и плохой. Просто стереотипной.

И, как вишенка на торте, на звание «королевы школы» претендовали две девочки. Первая — Лиза Мейвис, и именно она любила при встрече задирать Рейчел. Толкала на лестнице, заграждала шкафчик, роняла её книги и сумку на пол. Рейчел не нравилась Лиза, и она не понимала, какие к ней претензии могут быть у самой популярной девочки школы. Лиза, правда, была влюблена по уши в Эдди, и это, наверное, было серьёзным поводом, но Рейчел было невдомёк, при чём здесь она сама. У Эдди была своя голова на плечах, и если ему не нравилась Лиза — нельзя было заставлять, и даже не из-за Рейчел. Она ведь всего лишь его друг.

Но Лиза не хотела этого понимать. Она думала, что Рейчел повторяет за ней, потому что они обе были бледные, светловолосые и голубоглазые (как будто это от неё зависело), но считала себя красивее, и поэтому Эдди должен был выбрать её. Может, причин было больше, но Рейчел этого не выясняла.

Рейчел с недавних пор более-менее начала оттаивать. Сейчас были каникулы, и она была очень рада отдохнуть от школьных проблем. Утомляло постоянно оглядываться, выискивая Лизу, чтобы вдруг не наткнуться на неё или её подружек. Ходячая стереотипная школьная красавица было одновременно весёлым и раздражающим явлением. Кому-то могло бы показаться, что таких людей не бывает, но вот Лиза во плоти, шумная и утомляющая, и Рейчел предпочла бы, чтобы стереотипы не выходили за рамки сериалов (тем более, что в старшей школе они продолжат учиться вместе).

Вторая самая популярная девочка школы была совсем другой. Её популярность заключалась не в многочисленных знакомствах — наоборот, она была вполне одинокой, но тихой и милой. Она была первой отличницей, вундеркиндом, победительницей многих конкурсов, её любили учителя и одноклассники. Она была богатой и уверенной в себе девушкой из семьи адвоката.

И, кажется, она была таким же книжным червём, как и Рейчел, потому что в данный момент они тянулись к одной и той же книге в местной библиотеке.

Их руки соприкоснулись на доли секунды, и Рейчел не знала, как быть, поэтому замерла, наблюдая школьного гения, Адриану Рейнольдс — ту, кем она восхищалась с первой встречи. Адриана производила пугающее впечатление, но сейчас выглядела вполне естественно. Она излучала такую ауру, что её в жизни не подумали бы цеплять, но неизменно обращали своё внимание. У неё была идеальная шоколадного цвета кожа, длинные каштановые волосы, пышная фигура, облачённая в очевидно дорогую одежду, и она смотрела на Рейчел спокойным и уверенным взглядом тёмных глаз.

Будь на её месте Лиза, Рейчел тут же уступила книгу. Но это была Адриана Рейнольдс — та самая, что так мило с ней беседовала один-единственный раз в жизни, та самая, считавшаяся заклятым врагом Лизы… А эта книга — второй том из серии, которую Рейчел ну очень сильно хотела прочесть, и которую отдавать не хотелось.

 — Привет, — отступив, поздоровалась Адриана.

Рейчел почти проглотила вздох облегчения, осознав, как сильно стучало сердце.

 — П-привет… — застенчиво ответила она, прежде чем неуверенно взять книгу с полки. — М-м-м… Можно взять?

 — О, конечно, — пожав плечами, кивнула Адриана. — Я подожду. Только потом не спойлери, — игриво подмигнула она.

Рейчел могла понять причину её популярности. Даже такая замкнутая одиночка, как она, хотела бы дружить с ней. Хотя они общались всего раз, когда столкнулись в коридоре, Адриана вела себя тепло и дружелюбно, как будто они были давно знакомы. Для Рейчел, привыкшей, что её игнорируют, это было приятно.

 — Спасибо, — попыталась улыбнуться она.

 — Ты же… Рейчел Гарднер, да? — внезапно спросила Адриана.

Рейчел ждала формулировки в стиле «подруга Эдди Мейсона» или «девочка, торчащая в медпункте», потому что именно таковой её все и знали, но не Адриана. Наверное, слух о том, что она знала всех в лицо и поимённо, был не таким уж и преувеличенным. Рейчел не могла сказать, что это её впечатлило или напугало (потому что и то, и другое), но она была рада, что хотя бы кто-нибудь знает её такой, какая она есть.

 — Меня зовут Адриана Рейнольдс, рада познакомиться, — продолжила она и протянула руку. — Мы, вроде бы, не знакомились, как полагается.

 — Приятно познакомиться, — ответила Рейчел и пожала руку, молясь, чтобы её ладонь не была вспотевшей.

 — Часто ходишь сюда? Впервые тебя здесь встречаю.

 — Да, но… Мне кажется, здесь не обращают внимания ни на что, кроме книг.

Адриана засмеялась.

 — Ну, такое бывает. Я иногда отключаюсь от мира за хорошей книгой.

 — Особенно этого автора, — добавила Рейчел, указывая на взятую книгу, и позволила себе немного похихикать. Ей становилось комфортнее.

 — А почему нет? — засияла Адриана. Внезапно у Рейчел появился вопрос, почему Адриана держалась особняком. — У него такие потрясающие истории, и я люблю его стиль!

Если минуту назад Рейчел чувствовала себя нищенкой на фоне принцессы, то сейчас неловкость момента испарялась, и девушки спокойно обсуждали любимых авторов и книги. Адриана была гораздо приятнее, чем она могла себе представить, потому что за эффектной внешностью скрывалась такая же заучка. Они обе признались, что иногда читали мангу и комиксы, буквально рыдали с неудачных экранизаций, и в итоге обменялись рекомендациями «на почитать». В процессе беседы Адриана рассказала, что любит видеоигры и не умеет готовить (хотя много раз пыталась). Рейчел, в свою очередь, поведала, что знает Эдварда Мейсона, что её немного пугало поступление в старшую школу и что в этом году возникали проблемы с математикой (даже если это обычно была её сильная сторона).

Было так хорошо просто общаться.

Каникулы для Рейчел почти всегда означали одиночество, но не в плохом смысле. На выходных мама с папой обычно уезжали в город с друзьями и оставляли её одну — так что, большую часть каникул она была предоставлена сама себе. У родителей был совсем другой режим дня, и они практически не пересекались. Не то чтобы они в обычные дни много виделись, но сейчас даже в сравнениями с предыдущими каникулами было свободнее.

Иногда, конечно, они виделись, но ни разу это не закончилось хорошо.

В большинстве случаев Рейчел стоило уйти из дома рано утром — и они не увиделись бы вообще, настолько поздно родители возвращались домой. Иногда она проводила дни, читая книги в своей комнате (потому что заняться больше было нечем) или за шитьём. Было скучновато, но не тоскливо. Она могла ничего не делать, её не беспокоили, можно было спать сколько душе угодно и на какое-то время забыть об осторожности.

Когда Эдди мог поехать в город, они гуляли. Но сейчас он уехал с семьёй на море на три недели, так что Рейчел вообще его не видела. Кэти была трудоголичкой, но иногда выкраивала время на своих выходных. Иногда она сталкивалась с доктором Денни на улице, но она знала, что тот любил путешествовать за границей.

Так что, хоть каникулы и означали возможность видеться и гулять с друзьями чаще, большую часть времени Рейчел была одна. Но она не возражала. К одиночеству она привыкла.

Встреча с Адрианой Рейнольдс и их маленькая беседа ни о чём была на удивление приятной. После этого Рейчел даже налегке отправилась домой. Родителей не было дома, и дом до двух часов ночи принадлежал только ей, что сулило покой и мирное чтение за перекусом. Она даже почувствовала разгулявшийся на ночь аппетит и, не отрываясь от книги, включила телевизор, чтобы на фоне хоть что-нибудь шумело. Время от времени она отвлекалась на передачу о городском зоопарке и, в итоге, её внимание переключилось на телевизор. Она ведь всегда любила животных, особенно их детёнышей.

Но память о той ночи была ещё свежей.

Она чувствовала лёгкий ступор при виде щенка, счастливо бегущего вокруг мамы, и отгоняла из головы образ зашитого трупика в коробке. Сейчас он наверняка был на дне реки, но воспоминания были слишком яркими. Но Рейчел была рада, что не забыла, как в прошлый раз. Конечно, забыть о собственном безумии было бы очень неплохо, но тем хуже будет вспоминать. Теперь, когда она всё помнила, она была начеку.

Она знала, что может сломаться, и нужно было с этим что-то сделать до того, как она сорвётся в следующий раз.

Она не хотела пережить это снова. Одна мысль об этом пугала и вызывала тошноту.

Даже не пугала — ужасала.

Закусив губу, Рейчел с грузом на душе потянулась к телевизору, чтобы выключить. Лучше перестать об этом думать.

 — Завтра, двадцать четвёртого июля, — донёсся голос репортёра, — для волка в городском зоопарке особый день…

Двадцать четвёртое июля.

«— Эй, Зак, а когда у тебя день рождения?

 — Не уверен… Где-то в июле. Наверное, двадцать четвёртого».

Груз на душе испарился как по волшебству. Рейчел не сдержала улыбку. Было странно, что одна мысль про Зака согревала и поднимала настроение, но она не жаловалась.

Она снова вспомнила ту ночь, когда он позволил ей выплакаться, привёл её к себе домой и даже спел ей. А наутро она проснулась в его постели, согретая и посвежевшая. В тот день она не пошла домой, потому что проснулась в два часа дня, а с места в карьер портить себе нервы не хотелось. Она провела выходные у Зака, позволяя ранам хоть немного затянуться.

Он не задавал вопросов о её прошлом, она не упоминала его обещание убить её. Тема не была под запретом, но они как бы молча согласились не говорить об этом. Рейчел — потому что это тут же напомнило ей о собственном сумасшествии. Зак — потому что он понимал, что она не хотела об этом вспоминать, но и по другой причине, наверняка связанной с его внезапным приливом нежности.

Он был гораздо лучше, чем хотел показаться. Он вёл себя холодно и жестоко, но на самом деле просто был парнем, учившимся правильно проявлять чувства, и с добротой у него определённо были проблемы. Хотя он был добрым, очень добрым. Он не любил много говорить о себе, но Рейчел чувствовала, что он впервые раскрывает перед кем-то эту свою сторону. Наверное, это было новым даже для него, он ведь только учился дружить.

Странно, но она в жизни не чувствовала себя спокойнее, чем когда была рядом с ним.

Воскресным вечером он проводил её до дома, и Рейчел стало интересно, заметили ли родители её отсутствие, потому что они ничего ей не сказали. Она, конечно, оправдалась, что была в гостях, но её и слушать никто не стал.

На самом деле, это уже было неважно. Её и так никогда никто не слушал, а она устала бегать за родителями.

Рейчел выключила телевизор и, отложив книгу в сторону, легла на кровать и уставилась в потолок. Не хотелось думать ни о родителях, ни о своей испорченной жизни, ни о себе самой. Хотя бы не сегодня.

Вместо этого она закрыла глаза и подумала про Зака. Она представляла перед собой его игривое лицо, скрытое под бинтами, те немногие открытые участки загорелой кожи вокруг губ и глаз, его спутанные чёрные волосы под капюшоном толстовки, его высокое и стройное тело. Она вспоминала тепло его рук, запах одолженного им свитера, его глубокий чувственный голос, заглушающий гром.

Он дорожил ей, и она дорожила им. Невероятно, насколько дорог Зак стал ей за такой короткий срок, и что он позволил сначала остаться в его мусорном баке, а потом и вовсе спать в своей постели, в своём доме.

Она была почти уверена, что сможет найти дорогу к его дому. Нужно было просто быть осторожной и чаще осматриваться, чтобы не заблудиться, но это уже было не так сложно.

А теперь о другом.

Что же подарить ему на день рождения?

* * *

Зак сразу понял, что это пришла Рей. Кому ещё приспичит стучать в его дверь?

Грей бы не постучал — он знал, где искать ключи. Никто другой не знал, где он живёт, а незваные гости просто так к нему не сунулись бы.

Так что да, оставался только один человек, который мог бы постучать — и это была Рей. Ей повезло — он был дома. Ему повезло — как раз становилось скучно.

Она улыбнулась, когда он открыл дверь, донельзя гордая собой. На плече висел рюкзак, в руке был пакет, и она снова нацепила то самое розовое платье. Впустив её, он не удержался от мысли, что платье действительно шло ей, и что приятно видеть её не в чёрно-белом.

 — Привет!

 — А ты… в настроении.

 — Ага, я сама нашла твой дом без лишних проблем. Я рада.

Она кинула пожитки рядом с диваном, и Заку стало интересно, нафига она вообще пришла. Она вроде не слетела с катушек, не сцепилась с родителями, на улице было ещё светло, но вот она собственной персоной. Он, конечно, не стал бы жаловаться. Её визит был внезапным, но не нежеланным.

 — Я не вовремя? — обеспокоенно уточнила она.

 — Не-а… — он зевнул. — Я дремал. Зачем притащилась?

Она улыбнулась. Вот же чёрт, она хорошела день ото дня. Зак сглотнул, вспомнив её улыбку той ночью. Ту самую, мать её, улыбку и, на его удачу, он смог не выдать своё смущение от этого воспоминания.

 — С днём рождения, Зак, — объявила она, доставая из пакета торт.

Что там про «не выдал смущения»?

Хрена с два.

Его глаза распахнулись, а рот открылся от шока и трепета. Он несколько секунд не мог сформулировать ни одной связной мысли.

 — Ч-чего?

 — У тебя же день рождения, да? Ты говорил, что он, наверное, сегодня.

 — Да, но… — как же трудно было говорить. Грей пару часов назад привёз немного хавки, но это уже было обычным. От неё Зак этого не ждал. — …Почему?

Её улыбка смягчилась.

 — Мы же друзья.

Ох, блядь, да ладно. Да, они были друзьями. Он с этим согласился. Он вообще к такому не привык, но да — они были не просто «знакомыми» или «соседями по убежищу», они реально тряслись друг за друга, ну, или типа того. Они сами назвались друзьями.

Раньше у него не было друзей, да и считать Грея другом было бы диким. Бля. Бля.

Ну да, друзья же, типа, отмечают друг с другом дни рождения? Зак не знал этого, но, скорее всего, да.

 — Спасибо, — выдал он, избегая её взгляда, смущённый донельзя.

Бля-бля-бля-бля, он же на самом деле был счастлив, как ребёнок. Тронут до глубины души. Он не хотел гнать её в шею и был рад, что она вспомнила.

С каких пор это было важно?

И БОЖЕ ТЫ ЁБАНЫЙ, КАК ЖЕ СЧАСТЛИВО ОНА УЛЫБАЛАСЬ.

Он в качестве мести трепал её волосы снова и снова (но не щипал за щёки), чтобы скрыть собственное смущение.

 — Что ж ты лыбишься без конца?!

 — Хе-хе, извини.

Её по-настоящему радостное настроение заражало. Зак бросил попытки разозлиться и мягко похлопал её по макушке.

 — Опять в кондитерской купила?

 — Нет, — покачала головой Рейчел и гордо посмотрела на него. — Сама испекла. Я помню, что ты любишь шоколад, так что сделала шоколадный торт.

Он посмотрел на неё глазами, полными чистого трепета.

 — Ты сама его сделала?

Как, блядь?

У него была кухня, но он в жизни там не готовил, чтобы не сжечь квартиру к чертям. Да, она ещё во время «Двадцати вопросов» говорила, что умеет готовить, но для него такие навыки до сих пор выходили за грань реальности.

Готовка.

Эх.

 — Да не так уж и сложно… — запротестовала она.

Единственное, что Зак мог приготовить — заварную лапшу, и то, благодаря объяснению Грея. Он всё равно не мог прочитать ни единого ёбаного рецепта, и то, с какой небрежностью она говорила, только лишний раз впечатлило.

 — Ох, подруга! — рассмеялся он. — Ты и вправду нечто.

Её щёки порозовели.

 — Спасибо. Надеюсь, торт удался.

И торт реально был хорош, только зря переживала. Они сидели на диване и ели, и Зак не мог оторвать от Рейчел взгляда — настолько она была счастливой. После проведённых у него выходных она стала немного здоровее: не такой хилой, не такой дохлой. Она за это время слегка загорела, поэтому больше не походила на труп. А ещё она стала чаще улыбаться.

Но ему всё равно не хотелось её убивать. Отчасти он испытывал облегчение, потому что она уже не казалась фарфоровой куклой, но также ему было интересно. Он бы немедленно порезал бы на ленточки любого, кто был хотя бы вполовину счастлив, как она, но не её.

Потому что он ею дорожил.

 — Что-то… не так? — решила спросить она, поймав его взгляд.

 — Ты выглядишь лучше, чем раньше, — ответил он. — Что-то хорошее случилось?

Она задумчиво моргнула.

 — Вроде бы нет?.. Я на каникулах, так что дома спокойнее, — объяснила она. — Мама и папа часто не дома, и мы почти не видимся.

 — Хорошо, — усмехнулся он.

Он не встречал её родителей, но эти люди уже ему не нравились. Его тошнило от типа приличных людей, которые так поступали с собственными детьми — потому что так быть не должно. Он ненавидел, что из-за них Рей сломалась, что они довели её до состояния съехавшей крыши, и что им было на это плевать. Ребёнок — не золотая рыбка. Если они заводили ребёнка — это не значило, что через несколько лет её можно выбросить на помойку, потому что она им надоела. А из её рассказов было ясно, что изначально она была желанным ребёнком.

Он знал, что желанные дети — не то же самое, что случайный залёт. У её родителей не было никаких оправданий происходящему, и Зак ненавидел, что они обвиняли во всём Рей, да настолько, что она сама теперь не понимала, что её вины на самом деле не было.

К тому же, её папаша — коп, который, вроде бы, какое-то время вёл его дело. Очередная причина его не любить.

 — А ещё я на днях пообщалась с девочкой из школы, — добавила Рей. — Она очень милая, и мы обе любим читать, так что было круто. Наверное, я уже давно хотела с ней поговорить… и я так рада, что получилось! В следующем году мы поступаем в старшую школу и, хоть школа, по сути, та же, думаю, многое изменится. Я… была бы рада, если бы мы с ней учились в одном классе, и я надеюсь, мы лучше узнаем друг друга.

Он не знал, что думать: ну да, у неё были друзья. Типа, вне подворотни. Их было немного, но Зак помнил, что гораздо больше, чем у него. И это знание не спасало от странного раздражающего чувства в груди.

 — Она — твоя подруга? — проворчал он. Не удержался.

Она поколебалась, не понимая его раздражения.

 — Не знаю. Мне бы хотелось, — призналась она.

Это было нормально, и он не должен был чувствовать раздражения. Даже, скорее, страх. Почему он чувствовал страх?

 — Но, знаешь… — тихо пробормотала она, заметив его угрюмый взгляд. — Я вчера думала, как резко мы с тобой… сблизились. Мне, честно говоря, кажется, что такого у меня больше ни с кем не будет.

Он посмотрел на неё. Рейчел выглядела смущённой, избегала его взгляда и теребила ткань платья, и между ними повисло неловкое молчание.

 — …Действительно так думаешь?

Она кивнула. Он мысленно взмолился, чтобы она сказала хоть, блядь, что-нибудь, потому что эта тишина напрягала всё сильнее и сильнее. Но она не была телепатом, а он не мог подобрать нужных слов. Зак внезапно осознал её слова и, чем больше он об этом думал, тем теплее становилось в груди.

Как будто она имела в виду, что он для неё особенный.

Он почувствовал глухую радость. Тупую и странную, но всё же радость.

Он был рад, что она не собиралась отдаляться.

Хорошо, что она заводила друзей и пыталась жить нормальной жизнью — ей это было необходимо. Она не собиралась всю жизнь полагаться только на серийного убийцу из подворотни, но какая-то эгоистичная его часть помыслила, что бы он сделал, если бы Рейчел захотела прекратить общение. По сути, она была единственным его другом и первым человеком, которым он дорожил. Рейчел тоже говорила, что заботилась о нём, относилась к нему, как к нормальному человеку (к чему Зак не привык), и дорожила им в ответ. Он ценил возможность общаться с ней, будто не был убийцей, будто был обычным парнем. Он ценил, что она не смотрела на него, как на монстра.

Он дорожил её присутствием, её отношением, её добротой. И это было самое страшное для поехавшего маньяка — привязаться к кому-то, но Зак не мог ничего с собой поделать, да и не хотел. Он просто был жадным эгоистом — и всё тут.

Он действительно не хотел отпускать её из своей жизни, поэтому — глупость, конечно — не желал, чтобы Рейчел нашла кого-то, с кем забудет о нём.

 — Могу сказать о себе то же самое, — в итоге пробурчал он.

Её глаза слегка засияли, и она нежно улыбнулась.

 — Спасибо, Зак.

 — Да какого ты «спасибкаешь»? Завали уже, ладно?

 — Ладно, тогда ты говори.

Он хмуро на неё посмотрел.

 — Ах, ты мелкая…

 — Извини, — выпустила смешок Рейчел, и Зак ущипнул её за щеку.

Он определённо не мог держать на неё зла, потому что, когда она завела разговор о фильмах и упомянула, что у неё есть свой телевизор, он тут же поддержал беседу и забыл о смущении. После они общались ни о чём, пока торт не был съеден, и они просто отдыхали на диване, касаясь друг друга одними руками.

Сумерки уже спустились, но Зак не знал точного времени — просто чувствовал, что уже поздно. Рей сначала облокотилась на спинку дивана, но за время разговора её голова чуть откинулась в сторону, и он почувствовал, как она мягко прислонилась к его плечу. Обычно он не терпел лишнего физического контакта, но сейчас понимал, что всё-таки не против. Во время их первой встречи, когда она упала на него во сне, он оттолкнул её — но сейчас даже не подумал об этой возможности.

 — Ночевать у меня будешь? — зевнув, спросил он.

 — Не знаю… — ответила она. Её голос был слегка сонным, и Зак подавил желание мягко зарыться пальцами в её волосы. — А можно?

 — На здоровье.

В конце концов, он же привёл её сюда, чтобы она не ходила к мусорному баку всякий раз, когда не могла спать у себя дома. Он даже удивился её вопросу. Ему казалось, она и так поняла, что может приходить сюда в любое время. Он же никогда и никого сюда не приводил и не позволял никому спать в своей постели — этим всё должно было быть сказано, нет?

Наверное, всё же нет.

Явных слов-то не прозвучало. Теперь, когда он задумался, он действительно ничем не дал ей этого понять. Нужно было сказать, но это прозвучало бы странно… Может, будет лучше, если она сама догадается? Ну да, он же дал достаточно намёков…

…Или нет. Если Рейчел не поняла сейчас — с таким же успехом и потом не поймёт. Она была умной, но мысли не читала. Ох, блядь.

У него было плохо с выражением себя, своих чувств и мыслей. Быть грубым и жестоким — это одно, но добрым и заботливым — совсем из другой оперы. Он даже не мог скрыть доброту за какими-то двусмысленностями и оправданиями, потому что ненавидел ложь и в любом случае совершенно не умел врать. Если нужно было что-то ей сказать просто и ясно — он должен был так и поступить, ведь иначе слова снова скроются за невнятным бубнежом.

 — Спасибо, — прошептала она.

Да, нужно было ей сказать. Рей говорила, что сейчас на каникулах, и дома стало поспокойнее, но Зак точно знал, что это не навсегда. Рано или поздно занятия снова начнутся, и она снова будет сталкиваться с родителями.

Перед глазами встал образ разбитой, отчаянной, паниковавшей девочки, умолявшей убить её. Он даже не мог сказать, что это Рей — то была её сломанная, разбитая копия.

Это было стрёмно. По-настоящему.

Зак не хотел снова видеть её такой, и уж точно не хотел, чтобы она снова просила убить её — уж точно не в таком состоянии. Он не любил вспоминать те события, потому что ему становилось как-то странно. В голове было только одно описание этого чувства.

Тревога.

Может быть, оно называлось как-то по-другому — он не знал. Просто не хотел, чтобы она снова сломалась.

 — Эй, Рей… — начал он, слегка нервничая. — Ты…

 — М-м-м?

Он проглотил «не, забей», которое по обыкновению уже собирался сказать.

 — Если хочешь — приходи сюда в любое время.

Ну, точно, прозвучало стрёмно. Молодец, Зак, вот тебе мысленная порция саркастичных аплодисментов.

 — Ну, типа знаешь, если снова будет полная жопа — иди сразу сюда, а не на мусорку. Ключи же постоянно в двери.

Она несколько секунд удивлённо пялилась на него и молчала. Он не знал, как понимать её взгляд, так что снова смутился и отвернулся. Наверное, эта малявка так и наслаждалась его смущением.

— Правда, можно?

Зак уверенно кивнул и поймал её взгляд. Она выглядела удивлённой, но на её губах заиграла недоверчивая улыбка, а на щеках — лёгкий румянец.

 — Точно?

 — Я же, блядь, так и сказал!

Её пальцы схватились за его рукав, и она прижалась лбом к его плечу.

 — Это просто так… похоже на сон.

 — Чего это?

 — А то ты не знаешь.

Он готов был взбеситься и выпытать больше подробностей — серьёзно, можно не говорить ёбаными загадками? — но затем понял. Мусорный бак для неё раньше был единственным укрытием. Раньше она не могла никуда пойти. У неё не было друга, к которому можно обратиться.

А теперь есть.

 — Ты слишком много для меня делаешь, — пробормотала она.

Он несколько секунд молчал.

 — Я хорошо знаю, как трудно принимать помощь, когда ты привык полагаться только на себя.

Он знал, потому что самому понадобилось много времени впустить в свою жизнь Грея. Он долго привыкал к мысли, что рядом кто-то был, кто мог бы протянуть ему руку. Он, впрочем, после стольких лет по-прежнему не любил просить о помощи. Прожив так долго наедине с собой, не в силах положиться на кого-то, было невероятно думать «этот человек готов что-то для меня сделать».

И она была отчасти такой же. Настолько отказывалась вовлекать людей в свои проблемы, что даже Зака она впустила из-за нервного срыва и приступа сумасшествия. Она, конечно, была не настолько одичавшей, как он, но тоже не спешила просить о помощи, когда не было слишком поздно.

 — Я чувствую себя такой эгоисткой, — сказала она. Его слова запали ей в душу, и они оба знали об этом.

«Я такая эгоистка … Ты слишком много обо мне знаешь, но я всё ещё хочу быть твоим другом…»

«Зачем ты столько делаешь для меня?»

 — Я знал, что ты это скажешь, — горько сказал он. Раньше ведь то же самое говорила.

Но он же так хотел ей помочь. Он дорожил ею. Вот же бля, он так не любил эту мысль, потому что это тупо, слащаво и не похоже на него, но Зак действительно дорожил ею и хотел уберечь. Наверное, это было просто эгоистичное желание сохранить единственного друга — девочку, рядом с которой он чувствовал себя нормальным человеком — но всё не могло быть настолько просто. Он реально ценил её. Кажется, такие чувства и должны были возникать, когда кого-то ценишь? С Греем было то же самое: он ценил священника и сильно разозлится, если тот пострадает. (Но у Грея уже был кто-то, кто ценит его сильнее, так что Зак не успел бы даже подумать отомстить при всём желании)

Но с Рей было по-другому. Его чувства к ней нельзя было сравнить с чувствами к Грею. И его желание уберечь её, наверное, даже было сильнее.

 — Извини.

 — …Я и это знал, что скажешь.

Он нерешительно положил руку ей на макушку, чтобы погладить. Утешение действительно было не сильной его стороной. Было бы спокойнее, если бы ему кто-нибудь рассказал об этом, потому что когда Рей грустила или рассказывала всякую чернуху, он не знал, как её взбодрить. Не знал, что говорить, что делать. Он пытался, но знал, что этого мало. Что делают нормальные люди, когда их друзьям грустно?

Наверное, стоило спросить у Грея, потому что уже припекало.

…Если, конечно, он когда-нибудь найдёт в себе силы задать этот вопрос.

 — Клянусь, ещё раз увижу тебя в мусорном баке — за волосы притащу сюда, — пригрозил он. Ну да, гораздо проще было хамить, чем быть милым.

 — Ладно… — согласилась Рейчел, и он подавил облегчённый вздох. — Только сегодня нет смысла здесь оставаться. Родители не беспокоят меня, и…

 — Ты хочешь остаться?

Повисла невероятно долгая пауза, которую Зак не знал, как понимать, но в итоге она еле кивнула. Он тут же с усмешкой встрепал ей волосы — к сожалению, не смог добраться до щёк.

 — Бля, значит, ты остаёшься.

 — Но смысл?..

 — Забей на смысл. Ты не в тягость.

Это прервало любые её протесты. Она искала какие-то слова, но сдалась и остановилась на до боли простом:

 — Спасибо, Зак.

Он почти наверняка знал, что она сейчас улыбается, и с виноватым удовлетворением прекратил сопротивляться желанию провести рукой по её шелковистым волосам.

 — Просто притащи сюда какие-нибудь свои шмотки, чтобы я тебе не давал постоянно своё, — проворчал он, чтобы не звучать слишком уж добреньким.

А ещё потому, что под «шмотками» он скорее подразумевал нижнее бельё, чем свитера, но он в жизни этого не сказал бы. Его и так смущали одни только воспоминания о её прошлой ночёвке. Бля-я-ядь, будет ли хоть один спокойный день без всего этого смущения?

Рей уставилась на него, и Зак тут же убрал руку, пряча за спиной, словно провинившийся ребёнок. Она выглядела чертовски спокойной и довольной, и гораздо ярче прежнего. Он хотел защитить это, поскольку знал, что рано или поздно она вернётся в унылое состояние. Люди не могли всю жизнь только радоваться, особенно с такой хреновой жизнью.

Но в свой день рождения он хотел видеть её весёлой, с тупой улыбкой и сияющими глазами, потому что это, блядь, только радовало глаз.

Вот же тупизна.

Он раздражённо схватил её за щёки. Ему действительно была непривычна вся эта дружба и забота в принципе. Он не умел ценить людей — обычно он их убивал — но с ней всё было по-другому. Он чувствовал себя по-другому. Её не хотелось покромсать, лишь немного потискать, потому что это на самом деле было довольно весело.

 — Зак, пожалуйста, — сказала она со странным лицом, и он со смехом отпустил её. — Зачем ты вечно меня щипаешь? — пробормотала она и надулась, поглаживая лицо.

 — Хрен знает. Весело.

 — Но можно быть нежнее? Мне же больно.

 — Да не, уже не так весело будет, — и тыкнул ей пальцем в щеку, пока она не начала улыбаться.

Рейчел с лёгким смешком убрала его руку.

 — Какой же ты ребёнок.

 — Но малявка-то здесь ты, — с ухмылкой напомнил он.

 — Я не тыкаю пальцами в чужие лица.

 — Но ты же такая пиздецки мелкая!

Хотя, по сути, она не ошибалась — он действительно дурачился за двоих.

 — Не мелкая! — надулась она.

 — О, а кто мне говорил «я пе-е-ервая сюда пришла»?

Она вспомнила их первую встречу с какой-то лёгкой улыбкой — такой он раньше не видел.

 — …Я говорила.

 — Вот, видишь?

 — Для человека, которому «наверное, двадцать один», ты вообще не повзрослел.

Он не стал спорить — и так было ясно, что она права. Даже если Зак вымахал в здорового мужика, во многих вопросах он оставался самой настоящей малявкой.

К примеру, его завораживала техника. Он даже ёбаным телефоном пользоваться не умел, хотя у всех (кроме, наверное, Рей) такой был. Его заворожило даже старьё вроде МР3-плеера. Оно было, словно какое-то волшебство — отчасти потому, что в голове не укладывалось, как в такой маленькой херне помещалось столько всего. Он не понимал, как это работает, и понять было слишком сложно. Даже научиться пользоваться стиральной машинкой было круто — Грей научил его много лет назад. Так что, когда на глаза попадалось что-то новое, особенно с кучей кнопок и настроек — он был самым настоящим дитём малым. Он хотел везде потыкать, поклацать и попробовать.

И однажды он такими темпами чуть не подорвал себе кухню, закинув в микроволновку всё, что попалось на глаза (включая тостер) и нажав на всё подряд.

Упс.

Зак признавал, что мысли об огне его не вдохновляли (если не сказать грубее), но всё, что в итоге заканчивалось большим «БАХ», его забавляло. Ему нравилось ломать и портить, и он не мог ничего с этим поделать. Он часто и бездумно находил на одно место приключения, просто потому что хотел проверить, можно ли подорвать какую-нибудь вещицу или нет.

(Однажды, давным-давно, он нашёл настоящую взрывчатку и взорвал укрытие местной шайки перед тем, как уехать из того города. Стоило ли говорить, что он остался единственным очевидцем?)

Да — опасно, да — глупо, но он так и жил. Ему нравились острые ощущения, опасность, риск, адреналин от одной мысли, что сейчас будет схватка не на жизнь. Он мог легко заскучать, так что часто искал себе не самые безопасные развлечения. Поэтому он, наверное, так часто натыкался на Майкла. Это было рискованно и почти всегда заканчивалось не очень, но у него вечно была такая рожа!.. Майкл считал Зака всего лишь нарушителем спокойствия, которого можно было приструнить в любой момент, но после убийства курьера и выброшенной в реку наркоты (а ещё двух просто так убитых шестёрок) он понял, что в жизни не сможет сдержать и предугадать этого монстра.

Да, подворотни были совсем другим миром, с другими правилами и законами, но Зака не волновали эти игры. Кланы делили территорию, воображали, что у них есть какая-то власть, но Зак не собирался жить по их правилам. Он делал только то, что сам захочет, и в какой-то степени именно эта безрассудность сделала его опаснейшим убийцей.

В конце концов, Переулочный Убийца есть только один, и это не Майкл Джонс.

 — Я взрослый, — объявил он, пожав плечами. По закону-то точно был таковым.

 — И как это?

 — …Хороший вопрос, — он никогда не задумывался об ощущениях. Просто считал себя взрослым. — Наверное, чувствуешь себя более зрелым, что ли. Начинаешь нести за всё ответственность. Как-то так.

Она, очевидно, не поняла подтекста.

 — Но люди же несут ответственность за свои действия с самого рождения? — уточнила она. Конечно, ведь именно так её и воспитали: в постоянной вине за всё. — Смотри, и на взрослых, и на детей всегда можно повлиять или манипулировать, но…

 — Да не знаю, ладно? — раздражённо застонал он. — Но в суде детей вроде бы не так жёстко наказывают.

Как бы там ни было, он знал, что его, как взрослого, теперь могут приговорить к смертной казни. Именно это он подразумевал под «ответственностью».

Он с детства действовал, как пожелает. Он не пытался оправдать преступления и, по сути, сделал себя сам. «Быть взрослым» обычно подразумевало умение разбираться с проблемами без помощи родителей, но Зак делал это всю жизнь, и в этом смысле для него не было ничего нового.

 — Да, ты прав, — кивнула Рей. — Но я думаю, что суть в том, что тебя перестают считать ребёнком люди старше тебя.

Тут она тоже была права… Но Грей всё равно считал его ребёнком. Некоторые вещи никогда не меняются.

Зак почувствовал, как к его плечу снова прислонилась её голова.

 — Устала?

 — Немного… — зевнула она.

Со смехом он потрепал её по голове.

 — Так иди спать, малявочка.

 — М-м-м… — она явно задремала, но не хотела вставать. — Зак, тебе хоть понравился сегодняшний вечер?

Ну да, блядь, куда без очередного смущения? Он закусил губу в попытке подобрать слова.

 — Понравился, — пробормотал он. — Я впервые отмечаю день рождения. Тем более — с другом, — и с улыбкой посмотрел на неё. — Ты же знала, что мне понравится.

 — Тогда я рада, — тихо сказала она. — Хочешь завтра чем-нибудь заняться? — спустя время робко добавила она.

Он снова закусил губу. Ему не нравилось, как она вот так заставала его врасплох со всей своей искренностью. Спрашивала так, будто они могли потусить, как самые обыкновенные друзья. Она весь вечер делала и спрашивала всякие внезапности, и ему это не нравилось. Это вызывало в нём какие-то странные чувства, которые он тут же подавлял, ведь было так неловко чувствовать к ней счастливую благодарность.

Он определённо не привык к дружбе.

 — Например? — прохрипел он.

 — Не знаю. Можно выбраться в город. По парку погулять. Повеселиться.

 — Как все друзья делают?

 — Да, именно так.

Наступила тишина, но теперь на смену неловкой пришла вполне приятная. Ему нравилось продумывать планы на день с другом. Они практически всё время так и просидели на диване, соприкасаясь плечами, смотрели в окно на дождливую улицу и говорили ни о чём. В воздухе витала вполне мирная атмосфера.

По сути, Рейчел предложила поразвлекаться, как это делали нормальные люди.

Зак не был в этом силён, но всё равно хотел попробовать.

* * *

Сентябрь 2ХХ6

Было больно.

Низ её живота очень сильно болел.

Рейчел свернулась калачиком на кровати и сжала простынь в кулаки, чувствуя, будто её кто-то режет изнутри — настолько было больно.

 — Поздравляю, теперь ты стала женщиной! — сказала мама. С сарказмом, или нет — Рейчел не знала.

Всё, что она знала — теперь её знания о том, как избавляться от крови, могли реально пригодиться. И это, в каком-то смысле, было стыдно. Почему в последнюю неделю каникул — как раз в то время, когда её родители были дома — ей на голову свалилась эта бесполезная, болезненная, тупая и раздражающая вещь под названием «критические дни»?

Её отец нагло смеялся.

 — Очередная шлюшка на подходе.

Спасибо, папа, не стоило.

У неё были тампоны и прокладки, к счастью, всё было не так кроваво, но до сих пор ужасно болело. Не хотелось вставать с кровати. Сегодня Рейчел ничего не ела, и её тошнило, так что, наверное, на этой неделе она много не съест. Слишком уж больно.

В общем, плохой выдался денёк.

И лучше он не стал бы. По возвращению в школу Рейчел хотела спросить у доктора Денни, как с этим справиться, ведь ей не хотелось воспринимать эту неделю как одно сплошное бремя. Не сейчас, когда жизнь начинала налаживаться.

Ну что ж, видимо, судьба посчитала, что она недостаточно наказана. И решила добавить.

Ох, как больно.

Рейчел закрыла глаза в попытке забыть о боли, но это было не так просто, потому что болело внутри неё, и это была не просто рана, которую в минуту можно промыть и залатать. Это была истинная боль, которая не отпустит всю неделю, и Рейчел не знала, как облегчить её. Хотелось плакать, но — нет. Слёзы ещё надолго были заперты в её душе.

Сейчас ей хотелось бы, чтобы рядом была мама, обнимала её и рассказывала о том, как сама это переживала. Просто чтобы успокоить. Просто побыть рядом.

Но её маме было не до таких мелочей, она сейчас снова спорила с папой. Рейчел лучше оставаться у себя — слава богу, сейчас родители к ней не приходили.

Она поняла, что не может даже вспомнить ощущение родительских объятий. Она помнила удары, оскорбления, но ни единого нежного жеста. Наверное, слишком много времени прошло. Она уже забыла.

«Поздравляю, теперь ты стала женщиной!»

Фраза повторялась в её голове, но всё ещё не имела ни малейшего смысла. Какая она «женщина», когда её тело ещё не выросло, не созрело? Она всё ещё была девочкой-подростком. А по поводу пола — так она была «женщиной» ещё до месячных. Это была её самоидентификация, а не приобретение на пару с кровоточащей маткой.

Зато, к счастью, мама вручила ей гигиенические принадлежности и объяснила, что с ними делать. Жаль только, с болью ничего поделать не могла.

 — У других всё бывает ещё хуже, — невозмутимо говорила она. — Не прикидывайся. Боль только у тебя в воображении.

Рейчел тогда согласно кивала, но знала, что её воображение не могло придумать такую реалистичную боль — слишком много она испытала наяву. Боль всё-таки была в животе, а не в воображении, и никакому контролю не поддавалась.

Лучше бы всё началось уже в школе — там бы помог доктор Денни. Он, конечно, был немного одержим глазами, но был вполне милым и заботливым человеком, если узнать его поближе. К тому же, он был хорошим врачом, всегда готовым прийти на помощь. Он привязался к ней с того самого момента, как стало ясно, что она в медпункте станет постоянной гостьей, и чувствовал себя её наставником. К слову, именно он подсказал ей, что происходит, когда её — кстати, всё ещё довольно плоская — грудь начала расти, и именно он посоветовал обращаться, когда наступят критические дни.

Было довольно неловко об этом говорить, но он вёл себя профессионально и ненавязчиво.

Рейчел вправду хотела, чтобы доктор Денни был её семьёй.

Но это было невозможно, точно так же, как она сейчас не могла встать и сделать хоть что-нибудь. Можно было бы включить телевизор и посмотреть какое-то тупое шоу, чтобы отвлечься, но сейчас даже просто двигаться не хотелось.

Она попыталась погрузиться в воспоминания.

Вспоминала вкус шоколадного торта, ярко-зелёные глаза Эдди, успокаивающий голос доктора Денни, аромат парфюма Кэти, смех Адрианы Рейнольдс.

Ощущение пальцев Зака в её волосах и ткань его тёплого свитера, абсурдно большого для её маленького тела.

Какое-то время приятные воспоминания отгоняли боль. Но хорошего понемножку.

За четырнадцать лет жизни приятных моментов было не так много, поэтому довольно скоро живот снова разболелся, и Рейчел взмолилась, чтобы поскорее привыкнуть. Она же привыкла к тому, что мама с папой били её. Она могла привыкнуть к тому, что матушка-природа едва ли не молотом колотила её внутренности.

Она привыкла к тому, что мама с папой били её.

Эта мысль прозвучала настолько спокойно, что ей стало неловко. Действительно, она привыкла. Как к физическим, так и к словесным издевательствам.

Издевательства.

Да, именно так оно и называлось. Издевательства были недопустимы и не были чем-то, к чему стоило привыкать — об этом во многих книгах пишется. Издевательства — это неправильно.

Но странно, что Рейчел теперь просто воспринимала их частью своей жизни. Это была ненавистная часть, но она привыкла.

Внизу громко хлопнула входная дверь, и Рейчел догадалась, что мама куда-то ушла, потому что папа продолжал кричать в зале. У неё пересохло в горле. Напряжение всё нарастало, как и всегда, когда она оставалась дома с папой, потому что он наверняка снова выпил, и в случае плохого настроения снова будет её бить. Если дома была мама — он мог сорваться на ней. А сейчас из-за боли и слабости сопротивляться вообще не хотелось.

Дело шло к ночи, у Рейчел закончились прокладки. Сейчас она была рада, что не сильно кровило, но всё равно стоило спуститься вниз, в ванную. Она колебалась, но понимала, что выбора особо и не было: напряжение нарастало каждую секунду.

Встав с кровати, Рейчел слабо побрела из комнаты по коридору, опираясь на стену. Она осторожно спустилась по лестнице в попытке определить, где папа — он сидел в гостиной и приговаривал упаковку банок с пивом.

Увидев её, он бросил пустую банку, и та попала Рейчел в плечо. Стиснув зубы, она продолжила идти к кухне.

 — О, шлюшка! — крикнул он. Пьяный. Бывал, конечно, и пьянее, но всё же. — Растёшь настоящей сукой! Вся в свою мамашу!

Следующая банка едва не попала ей по щеке, и Рейчел запнулась. Папа смотрел на неё с самодовольной ухмылкой. Она не понимала их оскорблений: мама говорила, что она вся в отца, папа — что она вся в маму. Она же была похожа на их обоих, поскольку всё ещё была их родным ребёнком.

Она не знала, зачем они вообще её завели.

Дойдя до кухни, они шмыгнула в дверь — как раз вовремя, потому что в стену рядом полетела уже полная пива банка. Она как можно быстрее отправилась в ванную, чтобы принять душ и переодеться. Горячая вода успокаивала боль, но только на время водных процедур.

Ей было ужасно. Она надеялась, что за это время папа выпил достаточно и уснул, но не тут-то было. Он встретил её в гостиной мрачным взглядом.

 — Если залетишь — выкину тебя из дома, и буду прав, — прохрипел он.

Рейчел на секунду задумалась. Она не понимала, с какого чуда она бы вдруг забеременела, но вспомнила — папа был уверен, что она и до этого продавала себя на ночных улицах. Это было глупо. Ей же было всего четырнадцать, и она определённо не была готова к подобным вещам. Ей, за небольшими исключениями, был противен физический контакт, и одна мысль о том, что кто-то будет трогать её в этом смысле (даже если загадывать на ближайшие десять лет), пугала и отвращала. Она вообще не представляла, что когда-нибудь захочет подобного.

 — Извини. Ничего такого не будет, — ответила она, потому что папа ожидал какого-то ответа.

 — Смотри мне, шалава малолетняя, — заржал он. — От тебя и так толку никакого.

Она кивнула и шагнула к лестнице. Двадцать ступенек. Она должна была преодолеть их быстрее, чем вечер испортится окончательно.

 — Ты мне и так была противна, а теперь и подавно.

Она это знала. Она продолжала подниматься так спокойно, как это было возможно, но боль и усталость брали своё. «Это же не противно, так у всех бывает», хотела сказать она. «Даже если тебе не нравится — я ничего не могу сделать.»

 — И каково это?

Она напряжённо затормозила. Оставалось десять ступенек. Совсем немного. Но если она не ответит — будут проблемы.

 — Ты о чём?

 — Да обо всём, — хохотнул он. — Каково быть окровавленным мусором? Или отравлять мне воздух одним существованием, — невесело усмехнулся он, и внутри неё похолодело. — Или давать мужикам старше тебя в несколько раз.

Она не хотела отвечать, но у него был такой опасный взгляд, что выбора не оставалось.

 — Я ничем таким не занимаюсь, — слабо ответила она.

Если бы он говорил не о ней — она бы сказала, что дико заниматься сексом в четырнадцать, но папа был уверен, что она занимается проституцией. Боже, от одной мысли тошнило. Боль в животе, кажется, стала нарастать.

 — Ага, а след на бедре просто так появился? — рыкнул он.

Это была метка от сигареты, что он тушил об неё месяц назад. Она уже и думать забыла об этом шраме — как забывала обо всех остальных, когда они переставали болеть.

 — Это ожог, — ответила она. Было бы у неё больше сил на ответ… Но их не было, и она чувствовала себя беспомощной.

 — Ладно, считай, отмазалась, — пожал плечами он. — Но мне интересно. Ты больно весёлая в последнее время. С кем ебёшься?

 — Ни с кем, — сказала Рейчел, стараясь держать невозмутимое лицо. Она вообще не видела связи между хорошим настроением и его обвинениями. Ей просто было спокойнее, потому что нечасто виделась с родителями, и потому что она встретила Зака.

 — С этим пиздюком, Эдди? — начал гадать он. Рейчел сжала кулаки. — С доктором Диккенсом? — ухмыльнулся он. Она очень сильно хотела заставить его замолчать любой ценой. Пусть он оскорблял её — но она не могла позволить оскорблять своих единственных друзей. — А-а-а, понял. С Кэти, вот же блядина!

«Заткнись. Не говори о них так. Они здесь не при чём».

 — Нет, ни с кем.

 — А может, тебя ебёт кто-то ещё?

Перед глазами возник образ Зака, и терпеть стало невыносимо. Он оскорбил всех её друзей, которых она любила и которые так много для неё делали.

 — Отвали от меня, — вырвалось прежде, чем она поняла это, и воцарилась потрясённая тишина. Впервые за многие годы она осмелилась дать отпор отцу.

Он подавился пивом, и Рейчел побежала. Она буквально вскочила по лестнице в свою комнату, не в силах поверить в то, что сделала. Закрыв за собой дверь, она стиснула зубы и забралась на кровать. Её сердце колотилось в груди, а по спине пробежала капля холодного пота. Она не должна была этого делать. Она вообще не думала, прежде чем выплюнуть ему три слова, наполненные болью, злостью и усталостью, но теперь было слишком поздно. Слов не воротишь, и плевать, сколько раз она извинится — ничего не изменится.

Через несколько минут папа придёт в комнату, чтобы заслуженно её побить. Сейчас он допивал ту банку, поэтому у неё было немного времени. Она сглотнула, борясь с болью в животе, и начала бросать вещи в рюкзак так быстро, как она могла в таком состоянии. Ей не хотелось испытывать ещё больше боли, особенно сегодня. Особенно сейчас. Она подошла к окну и, широко его открыв, вздохнула, почувствовав прохладный воздух на своей разгорячённой коже. Она знала, что у неё нет времени, что она не хотела терпеть ещё больше боли.

Было не обязательно сидеть здесь в ожидании.

Рейчел решительно сжала кулаки, вспоминая, как дойти до дома Зака, и глубоко вдохнула.

Теперь она могла сбежать.

«А могла ли?», зашептал навязчивый голосок в её сознании. Решимость на какую-то секунду отошла. А могла ли она сбежать? Можно ли сбежать от судьбы?

И она начала колебаться.

А потом дверь открылась. Не то чтобы резко или жестко, но быстрее, чем сломать ветку о колено. Было поздно.

Рейчел закрыла глаза.

 — Куда ты собралась? — спросил папа.

Она не могла сдвинуться с места, как парализованная. Она сглотнула, и внезапно стало до ужаса холодно.

 — Никуда, просто хотела воздухом подышать.

 — С рюкзаком?

 — Да.

Её правая рука на оконной раме вспотела. Открыв глаза, она увидела своё отражение в стекле, и увидела страх в собственных пустых глазах.

 — Вот же сучка, — выплюнул он. — Снова на улицу собралась? Думала сбежать от меня?

Она не ответила. Всё её существо побуждало шевелиться, делать хоть что-нибудь. Папа всё ещё стоял в двери, а она могла выпрыгнуть в окно и убежать к Заку.

Но она не могла. Просто не могла.

Нельзя было сбегать от папы. Нельзя было просить его «отвалить». Она была в ловушке. Она была уверена, что понесла недостаточное наказание за то, что жива, за неподчинение, за то, что она — его дочь.

Рейчел и сама видела со стороны, как всё запутано. Случись это с кем-нибудь ещё — она бы всеми силами постаралась спасти этого человека, потому что это было неправильно.

Но себя спасти она не могла.

Было больно, но ловушка не выпускала её. Она не могла бороться с тем, что вбивали в её голову на протяжении всей жизни. Уж слишком она была для этого слабой.

Сейчас папа побьёт её, и она не будет сопротивляться. Если она сбежит — станет только хуже, он ей это припомнит. Поэтому, нужно было просто смириться и принять судьбу так, как она и привыкла.

Как же всё было запутано.

Впервые ей показалось, что она, наконец, осознала весь ужас ситуации. То, что происходило в её семье, не было нормальным, как и её смиренное принятие. То, что она привыкла к ссорам, было ненормальным. То, что она привыкла к насилию, было ненормальным, даже если она уже давно считала иначе.

Нужно было дать какой-то отпор. Закричать, убежать, рассказать, позвать на помощь… Но, нет.

Она сама загнала себя в эту ловушку.

 — Извини, — сразу же начала она. — Извини.

Она чувствовала себя мелкой и жалкой. Её сердце всё ещё колотилось в груди, а дыхание становилось всё тяжелее. Всё, что она сейчас могла — извиняться.

 — Извини.

Она отошла от окна, закрыла его и бросила рюкзак на пол.

 — Пожалуйста, извини.

Папа подошёл к ней и схватил за горло, и Рейчел почувствовала тошнотворный запах пива и сигарет, смешанный с ароматом дешёвого лосьона. В животе скрутило, и захотелось вырвать.

 — Ты — уродка, — ухмыльнулся он, сжал её горло сильнее, и она начала задыхаться.

Но даже не пыталась двигаться.

Она не могла даже пытаться сопротивляться. Даже если это означало, что папа может её убить.

«Сколько мне ещё терпеть?»

 — П-пожалуйста, — задыхаясь, прохрипела она. — Извини.

С неприятным смешком он бросил её на пол. Рейчел сразу же закашлялась, прижав руки к шее. Ноги дрожали.

 — Какая же ты убогая, — выплюнул он. — Даже на ногах нормально не стоишь.

Она ждала удара, но его не последовало. Папа смотрел на неё с отвращением и презрением, и это было почти хуже избиения. Она чувствовала себя жуком, которого даже давить противно.

 — Извини.

Она не знала, что ещё сказать.

 — Как же меня от тебя тошнит, — сказал он. И Рейчел это знала, прекрасно знала.

Он резко развернулся и ушёл из её комнаты, напоследок хлопнув дверью. Наверное, был слишком пьян, чтобы её бить, а её унылая реакция только портила настроение. Рейчел облегчённо вздохнула, но самого облегчения так и не почувствовала. Сейчас она была в ловушке, и не знала, что об этом думать.

Она почувствовала себя выжатой.

Папа её не бил, и она всё ещё могла уйти, но даже не пыталась этого сделать.

А на душе было ещё гаже прежнего.