Наследник Дьявола (джен)

Три недели спустя к дому в Аояме прибыли полицейские.

Тревожные сообщения о семье Химе поступали в полицейский участок ещё с начала августа: Рю Химе, ничего не сообщив, перестал ходить на работу; о Митсуко Химе забеспокоились её многочисленные подруги, сообщившие, что она давно не посещала церковь, хотя обычно не пропускала ни одной службы; Акихико Химе так же бесследно пропал, о нём забеспокоился его лучший друг из старшей школы, которому он внезапно перестал отвечать на звонки. А не так давно поступили ещё более тревожные жалобы на то, что из маленького одноэтажного домика доносится отвратительный запах.

Август в этом году выдался очень жарким. Выходить из дома в пятидесятиградусную жару было противопоказано, но долг полицейского включал в себя работу в любых условиях, будь то удушающая жара, землетрясение, ураган или снежная буря. Так что, не было ничего удивительного, что в доме, в котором пропали жильцы, пахло. Во-первых, мог сломаться холодильник, и неиспользованные продукты начали тухнуть, во-вторых, хозяева могли забыть выбросить мусор…

Но сконцентрировавшийся в этом доме запах был точно не похож на те безобидные запахи протухшей пищи и бытовых отходов. Это был невыносимый, легко узнаваемый, пробирающийся в самое горло и вызывающий рвотные спазмы запах разложения.

Замок полицейские взломали, открыли входную дверь, и в воздух поднялся потревоженный рой жирных чёрных мух.

Никто никогда не узнает, что было здесь три недели назад, в День рождения Яши Химе, на котором она получила единственный и самый ценный в своей жизни подарок — смысл жизни. Никто не узнает, как она с трудом долетела до дома на тяжёлых, скованных цепями крыльях, никто не заметит хлынувшей из её спины крови, оставшейся на бетонной дорожке, ведущей к дому. Дождь смыл доказательства её присутствия, солнце выжгло их. Она подошла к дому приёмных родителей не сразу, хотя и была взбудоражена настолько, что не могла устоять на месте. Как же поступить? Теперь у неё было оружие, но как его применить? Стереть ли память? Использовать ли сразу чёрную стрелу? Яша прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать эмоции и не пойти применять в ход силу, толком ничего не обдумав. По подбородку потекла яркая струйка крови.

— Почему ты медлишь? — лукаво произнёс Драггот, оказавшись рядом с Яшей, сложив тяжёлые чёрные крылья. — Ты ведь хотела использовать стрелы.

— Да, — она поднесла правую руку к лицу. Перед глазами всё плыло после серьёзной потери крови. — Есть ли на них лимит?

Драггот хмыкнул.

— Это не пули для пистолета, они не кончатся. Чёрные стрелы ты можешь держать в теле человека сколь угодно долго, как и золотые, но наслаждаться их эффектом вечно не сможешь. Через какое-то время человек либо умрёт от болевого шока, либо его память опустеет…

— Вечная боль, хах? Не этим ли балуются демоны в Аду?

— У нас есть много других развлечений. Недавно Старбакс открылся…

Яша закрыла глаза, чувствуя сильное головокружение. Нельзя летать с такими крыльями на дальние расстояния, нужно либо избавиться от болезней в своём теле, чтобы быстро восстанавливать кровь, либо ездить на метро до пункта назначения. Наследник Дьявола, ездящий на метро? Обхохочешься. Что дальше? Ангелы, играющие в Контру и боги смерти, едящие только яблоки? Яша зарылась пальцами в свои короткие волосы, глядя на дом пылающим взглядом. Её братец, наверняка, ещё не дома, как и отец, который любил до поздней ночи где-то задерживаться. Приёмная мама дома. Митсуко Химе. Набожная женщина. Пожалуй, слишком набожная, без конца называющая свою приёмную дочь корнем зла и плодом греха. Яша накрыла голову чёрными крыльями и прошла в дом. Решено. Лучше всего — попробовать стрелы на Митсуко, изучить их действие, узнать, какой эффект они создают.

Хотя вообще-то, Яша хотела начать с брата, изрядно помучить его на глазах у родителей, а потом лишить их всех воспоминаний и продолжать пытку до тех пор, пока силы не иссякнут. До появления крыльев и стрел, Яша не подозревала о том, сколько зла всегда горело в её груди, сколько в её сердце было ненависти, готовой обрушиться на этих людей, на этот дом, на ту больницу, в которой семнадцать лет назад родилась девочка, ставшая наследницей Дьявола. Драггот следовал за ней. Он ухмылялся, и явно пришёл в этот дом в качестве зрителя, а не помощника.

Пройдя сквозь стену, Яша оказалась в спальне приёмной матери. Окна здесь всегда были закрыты тяжёлыми шторами, на стенах висели деревянные кресты и образы святых. Митсуко была католичкой, что не было таким уж редким явлением в Японии, но всё равно считалось чем-то оригинальным и непривычным. Яша не знала, с какого момента Митсуко посчитала за грех ложиться в одну постель со своим мужем, когда страх перед нечистыми силами одолел её до такой степени, что она била приёмную дочь чуть ли не до крови, пытаясь искоренить в ней грехи человеческой плоти. Читаешь книгу? Знания от Дьявола, люди бы не писали книги и не подписывались своими именами, если бы не поддались гордыне. Талант приходит от Бога, а люди, используя его, зарабатывают деньги не собственными руками! Носишь юбки? Потаскуха! Красишь губы прозрачным блеском? Шлюха! Первая любовь? Это всё происки Дьявола в тебе, маленькая развратница! Быть женщиной — грех. Недаром от тебя отказались сразу после рождения!

Яша зажала руками уши, стискивая зубы. Эти слова, сопровождавшие её всю жизнь, по-прежнему оставляли кровоточащие раны у неё на сердце. Митсуко не объяснишь, что, будь её воля, она предпочла бы не рождаться. Митсуко не втолкуешь, что она сколько угодно может замаливать грехи и перечитывать Библию, но не усвоить суть учения. Митсуко не понимает, как важно быть человеком, а не фанатиком.

Яша убрала крылья, открыла дверь и оказалась в узком коридоре.

— Митсуко, — пустым, слишком спокойным голосом произнесла она. — Я дома.

— Ты должна была быть дома два часа назад, — стоя на кухне, полная и низенькая женщина громко и неумело нарезала овощи. — Опять с парнями шлялась, шлюха?

— Сегодня мой День рождения.

— Да? Ну и что? Такие, как ты, недостойны поздравлений.

— Акихико вылетел из старшей школы, — вздохнув, произнесла Яша. — Ему вы подарили ужин в пятизвёздочном отеле.

— Деньги чужие считаешь? Лучше заткнись, мразь!

— Я… стараюсь быть хорошей, — голос Яши снизился до шёпота.

— И вообще, чего это ты так поздно, а? — Митсуко повернулась к ней лицом. Её пышные чёрные волосы всегда напоминали Яше если не львиную гриву, то корону из кривых чёрных рогов. — Тебя уволили? Неудивительно.

— Меня НЕ уволили.

— А мне кажется, уволили! — Митсуко подошла и отвесила Яше звонкую пощёчину. — Видит Бог, я пыталась тебе отгородить от работы шлюхи, но, видимо, с наследственностью не поспоришь!

Яша замерла. Она смотрела в одну точку, не решаясь поднять правую руку и выстрелить. Щека горела болью, голова кружилась, а ненависть в сердце сменилась пустотой. Всё-таки, перед ней была её мама. Приёмная, жестокая, фанатичная, но всё-таки мама, от которой она в тайне надеялась хотя бы разок увидеть понимание и поддержку.

— Ну? Как зарабатывать теперь будешь, неблагодарная сука?

— Да вот так.

Чёрная стрела вылетела из ладони Яши и застряла в левом колене Митсуко. Яша вздрогнула от её мерзкого, оглушительного, душераздирающего крика. Схватившись за ногу, Митсуко каталась по полу, будто бы ей казалось, что это хоть как-то сделает боль терпимее. Её крики напомнили Яше вопли свиней на скотобойне.

— Эй, Митсуко, — бесцветным голосом произнесла она, с грустью глядя, как лицо её приёмной матери становится всё уродливей от перекосившей его гримасы боли и ярости. — Я скоро стану Дьяволом.

— Ты-ы… — сквозь сжатые от боли зубы прорычала Митсуко.

Больше она ничего не могла сказать. Справившись с приступом невыносимой боли, задыхаясь, она подползла к кухонному столу и шарила по нему рукой, пытаясь найти нож. Яша смотрела на неё печальным взглядом. Значит, так всё закончится, да? Тем лучше. Рано или поздно это должно было случиться.

Митсуко схватила рукоять ножа, и вторая чёрная стрела оказалась у неё в левой ноге. Новые вопли, оглушительнее прежних, заставили сердце Яши дрогнуть. А правильно ли она поступает? Сколько ещё стрел она может всадить в тело человека в припадке ярости или безумия? И на что вообще похожа эта боль? Достойна ли её мать такой жестокой участи?

Яша стиснула зубы. Какого чёрта она колеблется?! Дьявол не терпит сентиментальностей, слабостей, любви! Если уж решилась стать такой, если уж отказалась от самоубийства ради этой цели, нельзя колебаться!

В левом бедре Митсуко оказалась третья чёрная стрела.

Не помня себя от муки, женщина изо всех сил вонзила нож по самую рукоять в очаг боли. Ей было не важно, сколько увечий оставит на её теле это ранение, будет ли у неё заражение крови, и сможет ли она вообще ходить. Ей было важно избавиться от боли. Удар. Ещё удар. И ещё. Как странно. Лезвие входило без боли, кровь вырывалась со свистом из разорванных артерий, а она не чувствовала этого. Она замахнулась ещё раз, в попытках отрубить себе ногу, но нож выпал из обессилевших рук. Тяжело дыша, она повалилась на пол. Глаза ей застилала тёмная пелена.

— Яша, — сорвалось с её губ. — Не… на… ви…

Яша с грустью смотрела на залитый кровью пол, на зияющие раны в бедре. Нож вонзался глубоко, Митсуко каким-то образом крутила им в своём теле и вырвала вместе с кусками плоти. Яша старалась не отводить глаз. Она знала, если посмотрит в сторону или закроет глаза, то проявит слабость и окажется недостойной для возложенной на неё ответственности. Чёрные стрелы вернулись в её руку, Яша чувствовала, как по щекам бегут тяжёлые слёзы.

— Н… насколько ужасна эта боль, Драггот?

— Если в тебя выстрелят чёрной стрелой, поймёшь, — он равнодушно смотрел на женщину с посиневшими губами и выпученными глазами. За свою долгую и неправедную жизнь падший ангел видит столько мук плоти, что они становятся для него забавными. — О… не говори мне, что хочешь сдаться.

— Никогда.

Во входной двери щёлкнул замок.

— Мама? Ты там? Мы слышали крики…

Акихико. Он не успел договорить. Яша сквозь дверь выстрелила золотой стрелой. Судя по тому, как быстро смолк её брат, она попала в цель.

— Входи, Акихико, — спокойным, неожиданно огрубевшим голосом проговорила она. — Тебе показалось, криков не было.

Впервые в жизни старший брат её послушался. После малюсенькой, размером с кулачок золотой стрелы, которая проходит сквозь двери, а не после надсадных криков и рыданий. Он таким образом играл. Когда ей было двенадцать лет, он играл в фотографа и заставлял её позировать обнажённой, когда ей было четырнадцать лет, он отправил эти фотографии на почту одноклассникам Яши, когда она отказалась потрогать его отвердевшую промежность, когда ей исполнилось шестнадцать лет, он повалил её на кровать, заломил руку за спиной и сжимал до того момента, пока не послышался оглушительный хруст. Яша помнила, сколько издевательств вытерпела из-за него, и его, начавшего толстеть ещё лет в одиннадцать, и теперь ставшего размером с мать и отца вместе взятых, она, слабенькая анорексичка, жалеть не собиралась.

Золотая стрела застряла в округлом животе Акихико. Он смотрел вокруг бессмысленным взглядом, будто бы не понимая, куда попал.

— А где папа?

— Па-а-ап! — лениво промычал Акихико.

Стоило Рю закрыть за собой дверь, как он повалился на пол, двумя руками схватившись за живот и взвыв от боли. Это был слабенький, тощий человек, уже начавший лысеть, и от мнения которого в этом доме зависело чуть меньше, чем ничего. Подойдя, Яша присела на одно колено перед ним, не обращая внимания на закатившего глаза Акихико.

— Рю, — она наклонила голову набок, вглядываясь в перекошенное от боли лицо приёмного отца. — Насколько это больно?

Он непонимающе поднял взгляд на приёмную дочь.

— Я… Яша… вызови вр… врача!

— Он не поможет. Так… насколько это больно?

Яша провела кончиком чёрной стрелы по лбу своего приёмного отца. Он точно не мог видеть стрелу, зато прекрасно её чувствовал, и потому с грохотом ударился лбом об пол. Этого человека Яша ненавидела меньше остальных. В её глазах он был обыкновенным ничтожеством, которое только и умеет винить других в своих неудачах и ничего не делать ради решения проблем. Яша жаловалась ему на жестокое обращение матери, на Акихико, пока не поняла, что это бесполезно. Рю либо не делал ничего, либо пожимал плечами и говорил, что маме виднее.

— Я… — он задыхался. — Яша, это… ты… д… делаешь?

— Может быть.

— П… прекрати!

— Ты прекратил издевательства матери, Акихико, одноклассников?..

Он стиснул зубы, дрожа от боли.

— Рю, ты сделал хоть что-то, из-за чего боль должна прекратиться?

Он жалобно заскулил.

— Рю, ты удочерил меня. Ради чего?

— Т… ты хотела бы… умереть?

— ДА! ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ДА! — она вновь едва коснулась чёрной стрелой кожи своего приёмного отца и поморщилась от резкого запаха испражнений. — Сегодня я почти сбросилась с крыши, Рю, но ко мне пришёл ангел и сказал, что я стану Дьяволом.

— С… сумас… шедшая.

— Митсуко тоже заливалась подобным бредом. Её ты считал здравомыслящей.

— М… Митсуко…

— Не волнуйся. Ты не скоро к ней присоединишься, — она перевела взгляд на старшего брата. — Акихико, разве ты забыл? Ты хотел перенести папу на кухню.

— О, точно!

Он послушно поднял корчащегося от боли отца на руки и перенёс его на стул на кухне. Пошевелиться от боли Рю не мог, а, увидев на полу тело своей жены, шумно вздохнул.

— Митсуко…

— Ты должен понимать, Рю, — как-то равнодушно проговорила Яша. — Ты отсюда живым не выберешься.

— Ак… кихико..?

— Может быть.

— Яша… я… кое-что знаю о твоих родителях.

— Мне всё равно.

Она перевела взгляд на своего старшего брата, который по-прежнему не понимал, что происходят. События улетучивались из его памяти со стремительной скоростью. Сейчас он уже никогда не вспомнит два часа, предшествовавшие тому моменту, как в него попала золотая стрела.

— Акихико, — Яша поджала губы, глядя на старшего брата. — Забудь, что есть людей — плохо.

Драггот дерзко ухмыльнулся.

— Для тебя это очень вкусно, — проговорила Яша, внимательно глядя на ничего не выражающее лицо старшего брата. — Как сырая плоть, так и жаренная.

— Акихико, не слушай!

Яша указала пальцем на тело матери, стараясь не смотреть в её сторону.

— В-вот. Почти готовая пища. Ты очень голоден, не так ли?

— Если ты не отзовёшь золотую стрелу в ближайшие дни, — напомнил Драггот. — Он забудет, как дышать.

Яша кивнула и прошла вперёд, накрывая голову чёрными крыльями. Последнее, что она слышала, покидая этот дом, был сочный «чавк» и звуки захлёбывающихся рыданий вместе с шумной рвотой.

Спустя три недели, вломившись в дом семьи Химе, полицейские увидели сидящего за столом почерневшего человека с неаккуратно срезанным кусками плоти и жидким гноем, сочащимся из тела. Справившись с отвращением и пройдя дальше, они замерли от ещё более омерзительной сцены: взрослый обнажённый мужчина свернулся калачиком и, прильнув к почерневшей и разложившейся груди женщины, будто бы сосал молоко.

Один полицейский выбежал из дома и тут же опустошил желудок. Второй же, поборов себя, склонился над умалишённым мужчиной, увидев в его теле сияющую золотом стрелу.

— Так Арастэр не лгала, — шёпотом произнёс он. — Есть ещё кандидаты в Дьяволы…