УБС (гет)

Следующие пары, оправдываясь нахлынувшим любовным потрясением, Бренди решила прогулять. Она, к большому удивлению Ведьмы, без капли стеснения заговоривала со Свейном, при этом перебивая других студенток, подошедших к симпатичному преподавателю с той же целью, какая была и у неё. Ведьма признавала, что беззастенчивая Бренди заметно выигрывает на фоне уставших от раннего подъёма и робких девушек, да и, судя по тому, что Свейн смотрел только на неё, он и сам отмечал её привлекательность.

Но любовь не является уважительной причинной для прогула. Благодаря чипам, встроенным в студенческий билет, выйти из учебного корпуса было практически невозможно. Путь к свободе преграждал турникет, который считывал данные с чипа, сохранял их, на случай если кому-то взбредёт остаться в здании на ночь — в случае необходимости причудливое устройство предупреждало охрану о подобном нарушении. И ещё турникет попросту не поворачивался, если студент вдруг решил уйти из корпуса, хотя, судя по расписанию, должен был заниматься именно в этом здании. По той же причине студенты не могли проникнуть в здания, которые им не были необходимы по учёбе. Были и запасные выходы, рядом с которыми всегда находились охранники, и которые открывались при помощи специальной карты. Выйти, конечно, можно было. Например, все выходы открывались автоматически в случае экстренной ситуации, или студентов моли выпустить из корпуса и сопроводить в находящуюся на территории студенческого городка больницу. Иными словами, УБС — самое безопасное, защищённое и невозможное для прогула место на планете. К тому же на каждом этаже было по два-три охранника, следящих за порядком, так что Бренди, если захотела прогулять пары, сталкивалась с невыполнимой задачей.

Однако, она обладала большей смелостью, чем можно было предположить.

— Не хочу к этому Келю, — Бренди хмурилась, даже не добавила вежливое «мистер», когда заговорила о человеке, который преподавал историю синигами, а так же их физиологию, поведение и советы по уходу. Мистер Кель относился к Сидо, с которым вёл эту дисциплину, как к причудливой зверушке, да и студенты не заслужили большее уважение. — Я хочу вздыхать по своему прекрасному, накаченному принцу и наслаждаться молодостью, а не стоять у доски и искать у Сидо надпочечники.

— У синигами же нет человеческих внутренних органов, — нахмурилась Эйч.

— Я знаю, — вздохнула Бренди. — Но на одной из пар мне передали любовную записку. Я её развернуть не успела, как Кель выхватил её из рук, прочёл вслух с интонацией и выражением о том, как прекрасны мои глаза, и велел тому, кто её отправил, сознаться. Не понравилось ему, что на его парах студенты занимаются чем-то ещё, кроме скучной истории синигами. Эта сволочь для нас страшнее голодного Рюка в час ночи, так что никто и слова не сказал, а Кель пообещал уделять мне особое внимание, пока у этого гадского влюблённого не появится достаточно мужества чтобы признаться, а не только передавать анонимки. Харлей хотел за меня заступиться, признался, что он мой тайный воздыхатель, но Мелло и его наказал. В записке почерк не его был.

Бренди печально закрыла глаза.

— Не хочу к нему. Кто у вас сейчас?

— Мистер Ксионг, — ответила Ведьма, пока Эйч пряталась за её спиной от толпы людей.

— Китайский. Неплохо. В нём хотя бы есть логика, в отличие от этого долбанного БДСМщика, — в голосе Бренди было столько огорчения, что Ведьме стало невольно её жаль. — Ладно, пошли. Группы у него обычно большие, спрячусь за каким-нибудь громилой и буду писать любовное письмо мистеру Стейнару. Интересно, если Кель найдёт это письмо первым, то заставит мистера Стейнара искать у синигами надпочечники, пока я не сознаюсь в содеянном?

Ведьма невольно улыбнулась, представляя эту сцену. Мелло Кель, наверное, на голову ниже могучего, как викинг, Свейна Стейнара, но агрессии в нём явно было на целую толпу. На парах он всегда был в кожаной одежде, сидел, закинув ноги на стол, а когда студенты тряслись у доски, отвечая ему домашнее задание, равнодушно жевал шоколад. Его было за что ненавидеть, но Ведьма, будучи человеком уступчивым, всегда пыталась мысленно оправдать его ужасное поведение.

— Наверное, у мистера Келя слабый аркан, — задумчиво изрекла она.

— Задок у него слабый, — злобно прорычала Эйч. — Он мне в тесте поставил минус ко всем правильным ответам, а все неправильные выделил плюсами. Сказал, что, учитывая мои правильные ответы, я сдала этот тест лучше всех в группе, а это значит, что я списывала.

— Я помню это, — вздохнула Ведьма. — Мне так жаль…

— Мне не нужна твоя жалость. Мне нужна бутылка крепкого алкоголя, тряпка и зажигалка. Хочу подпортить его смазливенькое личико здоровенным ожогом.

Бренди злобно, от души расхохоталась.

— И попутно связать его и заставить самого искать у синигами надпочечники. Мне нравится.

Ведьма обречённо вздохнула.

Практически все преподаватели в УБС были довольно молоды, из-за чего студенты сходили с ума от романтической увлечённости. Кого-то привлекал добродушный и вкрадчивый Адриан, кому-то нравилась дикость Бейонда, кто-то высох по прохладному Рюдзаки, а кто-то предпочитал обсуждать робеющего от пристального внимания девушек Мэтта. Парням тоже было на кого посмотреть, например, на задумчивую Мисору, на независимую Лиднер или на очаровательную Мису, на сильный акцент которой они закрывали глаза. Ксуею «Х» Ксионг так же пользовался популярностью у девушек (возможно, что и у парней, но история об этом умалчивает). По выбранному им имени, да и по внешнему виду было понятно, что он родился и какое-то время жил в Китае. Однако для китайца он был довольно высок. Длинные чёрные волосы у него всегда гладко зачёсаны назад, в узких чёрных глазах была манящая лисья хитрость. Один раз он пришёл на пары в традиционной китайской одежде, за что долго извинялся перед студентами за неподобающий внешний вид и объяснил, что только-только прилетел в Великобританию и боялся опоздать на занятия. Такая ответственность вкупе со спокойным нравом и умением подать сложный материал так, чтобы понятно было всем, очень нравились студентам.

В этот раз он пришёл в пиджаке, строгих брюках, с галстуком и в тёмно-синей рубашке. Он был странным образом привязан к синему цвету: все его книги были только в синей обложке, синий экран телефона, ярко-синие чернила в ручках, синий ноутбук, синие очки на хитрых лисьих глазах. Студенты этого не знали, но в его квартире(находящейся на территории студенческого городка в специальном здании, построенном только для преподавателей) были синие стены, синие полы и потолки, синяя мебель и даже стёкла на окнах были синеватыми. С детства Ксуею (или же Х) испытывал неутолимую жажду к этому цвету, различал все двести пятьдесят шесть тонов и полутонов и каждый из них мог назвать. Невропатолог, обследовавший Ксуею в детстве, назвал его феномен зрения собачьей радостью. В душах обыкновенных людей синий цвет вызывал спокойствие, творческие люди испытывали приятную грусть, а для Ксуею это был цвет неба. До своего знакомства с синигами, Ксуею не был религиозным человеком, но как только упомянутое событие произошло, в нём распалилась жажда знаний. А что если синигами лгут? А что если есть и Рай, и Ад, и подобно тому, как жертвы Тетрадей попадают в Небытие, люди, умершие по естественным причинам, попадают в Рай или Ад? Ксуею хотел проверить. Не сразу. После смерти. Он внимательно изучал священные писания, строго следовал заповедям, желая попасть в Рай, но не для корыстных целей, как это делают многие земные грешники, а ради достижения целей научных, и именно поэтому был добропорядочен, исполнителен, поступал по совести, защищал слабых и невиновных и пытался донести мысли о добродетели и другим людям. Настойчиво пытался. Возможно, только благодаря ему суровые мафиози распалились желанием вести изящные искусства, но история об этом также умалчивает. Иными словами, если ангелы и существуют, то один из них прибыл из Китая и сейчас смотрел на вошедшую в аудиторию Бренди задумчивым взглядом.

— Макмилан? — удивлённо спросил он. У него, как и у многих преподавателей, была великолепная память. — Но сейчас пара не у твоей группы.

— Я знаю, мистер Ксионг, — вздохнула Бренди. — Можно я у вас посижу? Я неправильно записала некоторые иероглифы, и от них гугл-переводчик с ума сходит.

— Что ж, если так, — он открыл свой синий ноутбук. — Но разве у тебя нет занятий? — он что-то быстро печатал на клавиатуре. — А. Мистер Кель, — казалось, в его голосе прозвучало понимание. — Хорошо, оставайся.

Бренди счастливо заулыбалась, Эйч прошла мимо Ксуею, хмурая и грозная, как большая рыжая туча, а Ведьма даже испытала облегчение. Кто бы мог подумать, что преподаватель китайского языка способен к понимаю? Кто вообще мог подумать, что у Ведьмы, у француженки, будет в дисциплинах в университете китайский язык?!

Они вновь сели рядом с Эйч посередине. Бренди, улыбаясь до ушей, произнесла:

— Мировой мужик. Я ксуею с его доброты.

Пара прошла безоблачно, как практически и все пары у Ксуею. Студенты, присутствующие в аудитории, были носителями либо европейских языков, либо арабских, либо славянских, либо африканских, и с пониманием иероглифов у них было всё плачевно. Большинство общалось в УБС на английском языке, который требовалось сдавать при поступлении, либо на родном, если находился подходящий для этого собеседник. Поэтому Ксуею обучал студентов своему родному языку с самых азов, а чтобы было легче запомнить, применял методы ассоциаций. Ксуею не заставлял студентов зубрить китайский, он обращал всё в игру и творчество, и именно поэтому прогресс в обучении был потрясающим. Эйч вела себя тихо и примерно на паре у Ксуею; Бренди, раскрыв несколько тетрадей, переписывала что-то; Ведьма, задумчиво глядя на энергичного преподавателя, витала в облаках. Она думала о Харлее Джонсоне, первом парне, который предложил ей угоститься мороженым и заинтересовался её картами. Если подумать, он довольно симпатичный. Тощий, жилистый, шумный, но не кажется, что в нём присутствует тщательно скрываемое зло, как в людях, которые вечно улыбаются в лицо и разговаривают с высокой, фальшивой интонацией в голосе. А может, он и правда Дурак? Может, он повлияет на Ведьму, и этот поход за мороженым будет началом их романа? Ведьма покраснела и достала карты. Нужно было это выяснить.

Она тасовала карты под партой и раскладывала их украдкой под учебником. В этот раз, когда она тянула карты, её тонкие пальцы кололо холодом. Недобрый признак. Да и первым арканом, картой будущего, что она вытянула, оказалась Смерть.

— Ох, — тяжело вздохнула она.

— Ммм? — Бренди вновь склонилась поближе к Ведьме, за секунду доведя Эйч до взрывоопасного состояния. — На кого расклад?

— На тебя и твоё вонючее любопытство! — бесилась Эйч, отпихивая Бренди. Она ненавидела вторжения в своё личное пространство.

— На Харлея, — Ведьма смущённо прикрыла рот рукой. — Б… Бренди, он же твой друг?

— Харлей? — Бренди усмехнулась, всё-таки поддавшись напору Эйч и вернувшись на своё место. Эйч демонстративно отряхнула куртку в тех местах, где до неё дотронулась Бренди. — Нет. Одногруппники, но не более того. А что, понравился он тебе?

— Вовсе нет! — лицо Ведьмы мгновенно стало пунцовым. — П… просто интересно.

Она перевернула следующую карту рубашкой вниз. Дама кубков. Похоже, в прошлом Харлей был очень сильно влюблён, или же хотел, чтобы его любили. Настоящее — Фортуна.

— Прямо сейчас ему светит удача.

— Конечно, — бурчала Эйч. — Все дебилы отличаются сверхъестественной везучестью.

Но в этот день, если кому и улыбалась удача, так только первокурснику по кличке Граф. Он, будучи задирой в средней и старшей школах, желал всегда оставаться крутым, к тому же УБС с системой кличек предоставил ему эту возможность. «Граф» звучало гордо, благородно, круто, и не важно, что некоторые студенты называли его «пижон», «грач» или «графин». Как это обычно бывает, в школе детей запугать легко, и потому резкий тон Графа, угрозы и драки держали в страхе слабых и болезненных учеников. В университете, приобретая уверенность после освобождения из-под родительского надзора, наступления совершеннолетия и сдачи экзаменов в такое престижное заведение, как УБС, молодые люди переставали бояться ограниченных школьных хулиганов. Некоторые даже давали отпор и запугивали Графа, например, второкурсник Да Винчи, помешанный на искусстве, из-за чего казавшийся Графу человеком с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Да Винчи молчал, когда Граф, глупо ухмыляясь, подтаявшим мороженным провёл по его холсту, на котором акварелью был нарисован великолепный пейзаж. Да Винчи сидел неподвижно, пока Граф мерзко хихикал, вся художественная группа перевела на них удивлённые взгляды, кто-то снял холст с мольберта и поспешно его спрятал. Да Винчи поднялся с места, прямой и высокий, как жердь.

— Гм. Мой холст испортил твоё мороженое, — спокойным баритоном произнёс он. — Но я уверен, оно такое же вкусное, как и было. Ешь.

Граф не успел опомниться, как Да Винчи с размаха расплющил о него подтаявшее мороженое и оно оказалось липкой массой на его лице, волосах, одежде.

— Что-то у тебя нет аппетита. Давай помогу.

Что-то деревянное с треском разбилось о лоб и нос Графа. Это была палитра, которую Да Винчи купил недавно и которая ему очень нравилась, так как следы краски с неё смывались, не оставляя разводов и пятен. Граф, ослеплённый липким мороженным и оглушённый ударом, повалился на пол, опрокинув табурет. К ним подошёл преподаватель рисования, человек, от которого так и веяло связью с преступным миром и мафией, в котором было два метра роста и не меньше ста двадцати килограммов веса из-за гигантских мышц, Род Росс. Он не видел происходящего, но когда Граф завопил от боли в сломанном носу, Род принялся шевелить своими самыми невостребованными мышцами в теле — теми, что заставляют шевелиться извилины (вообще-то, их не существует, но почему бы их не придумать во имя красивого речевого оборота?). Да Винчи не сказал ни слова. Род, увидев испорченный холст, звонко расхохотался.

— А я думал, что ты настолько талантлив, что все твои яйца утонули и растворились в гуаши, — хохотал он, испытывая садистское удовлетворение. — Слышь, Шишкин…

— Да Винчи.

— Не важно, — Род одобрительно похлопал высокого тощего парня мускулистой ручищей, заставив его согнуться пополам. — В следующий раз бей без свидетелей. Ты ведь не хочешь отправиться в суд?

— Хм-м-м. Суды я ещё не рисовал.

Род осёкся. Нестандартное мышление молодого человека исключало в нём возможность испытывать страх. Даже сейчас он не боялся дисциплинарного высказывания или отстранения от занятий, его больше разочаровала испорченная работа. Он рисовал пейзаж три недели, очень детализовано, прилагая максимум усилий, и трясся над каждым мазком. Стресс сказался на нём. Обычно Да Винчи не замечал за собой подобной вспыльчивости.

— Да ты рисковый, — гордо улыбался Род. — Знаешь, я мгновенно тебя зауважал. Хочешь, мои люди научат тебя бить так, что на теле не будет оставаться следов? Я договорюсь, да и Мелло… кхм, мистер Кель будет тебе поменьше домашнего задания давать…

— Я предпочитаю путь воина и стиль самурая…

Граф поднялся. Никто ему не помог и некому было пожаловаться на жестокое унижение. Пары в тот злополучный день он прогулял впервые, и ещё не знал, что делать это запрещено. Он поплёлся из кабинета под насмешки Рода, встретил охранника и провёл целый день в медпункте. Его нос так и не принял прежней формы.

Этим утром Граф опоздал на пары, а как только покинул общежитие, попал под дождь. Студенческий городок в такой час пустовал, разве что по дорожкам вдоль высокого забора ходили охранники с доберманами на поводках. Они не заходили внутрь студенческого городка и потому беспокойства не вызывали. Граф был в группе Харлея и Бренди и успел всех задолбать настолько, что ему и придумали прозвище «Графин». «Грача» придумали художники из группы Да Винчи, а сломанный нос называли клювом. Опаздывать на пары было делом скверным, а опаздывать на пары мистера Келя — самоубийственным. Зато можно будет посмотреть на Бренди Макмилан, которую мистер Кель будет допытывать у доски. Она становится гораздо милее, когда её унижают. Да и все становятся гораздо милее, когда их унижают. Он ещё не знал, что Бренди не явилась на пару, иными словами, день с каждой минутой становился всё хуже и хуже.

Но фортуна всё же улыбнулась Графу. В это мрачное холодное утро ему повезло не явиться на пары Мелло Келя и не узнать об отсутствии Бренди Макмилан у доски по причине собственной смерти. Дойдя до поста охраны, он согнулся пополам, почувствовав невыносимую боль в сердце. После неё перелом носа показался ему слабеньким укусом комарика. Ноги подкосились, он попытался сделать вдох, но лишь громко захрипел. От боли он так крепко сжал студенческий билет, что тот издал громкий треск и сломался. Придётся новый заказывать, успел подумать он, прежде чем понял, что эта боль не пройдёт.

Охранник подошёл к нему, поднял за плечи. Граф в последний раз открыл глаза, чтобы увидеть за турникетом удивлённое лицо Да Винчи, сжимавшего в руках деревянный самурайский меч.

Что же происходило тем временем с Харлеем, когда Бренди, Ведьма и Эйч записывали иероглифы, Мелло рвал и метал из-за трёх отсутствующих и обещал им кару, а Да Винчи не знал, что и думать? Он какое-то время мастерски изображал пищевое отравление по той простой причине, что в больнице с таким диагнозом обычно не церемонятся. Достаточно сказать, что болит живот, во рту горечь, кружится голова и тошнит, как добрый доктор даёт таблетку, которую достаточно зажать за щекой и не глотать, а потом отпустит в общежитие отлёживаться. Охранник не стал дожидаться Харлея из больницы, его прогул приобрёл уважительную причину, так что вероломства мистера Келя или этого тупого качка, на которого засматривается Бренди, можно не бояться. Какое-то время изображая умирающего лебедя, готового умереть от любого дуновения ветра, Харлей плёлся в сторону общежития, а после прибавил шагу и отправился к преподавательским квартирам. Эти два здания в двадцать пять этажей прошлые поколения студентов прозвали Близнецами и порой желали им одиннадцатого сентября. Это было жестоко, но кто из молодых людей порой в сердцах не желал учителю или преподавателю зла?

В Близнецы ход студентам был запрещён, но Харлею он был и не нужен. Ему просто нужно было передать сообщение Кверту Квинсу, договориться о встрече в кабинете с компьютерами, периодически тупить и всем своим видом показывать, как тяжела доля того, кто пишет курсовую, а попутно вытянуть из преподавателя интересующие сведения. Что такого стряслось с безупречной системой безопасности, что её отправился проверять сам создатель?.. Правда, у Бренди общаться с мужчинами получилось бы явно лучше, она явно смогла бы вытянуть из них больше правды, но Харлею была противна мысль о том, что на неё кто-то будет пускать слюни, а ей придётся это терпеть ради любопытства Харлея.

Но до Близнецов он не дошёл. Что-то больно ударило по его голове, в которой обычно гулял ветер. Харлей остановился, стиснул зубы, сжал кулаки и был готов уже ударить бросавшего, но никого не увидел. Студенты на занятиях, синигами отморозили себе всё, что только могли отморозить, и поэтому грелись в зданиях, охранники тоже как можно быстрее обходили периметр, только этот идиот Графин с поломанным носом плёлся на пары. Харлей почесал затылок и опустил взгляд. У его ног лежал бесконечный источник макулатуры и то, что помогает ушлым людям изменить прогнивший мир — Тетрадь Смерти.

Харлей отшатнулся. Он сперва испугался прикасаться к ней, но после поднял, отряхнул от воды и открыл. Тетрадь была полна записей. Все имена были написаны аккуратным почерком взрослого человека с наклоном вправо и только последнее имя выведено корявой рукой ребёнка или умственно-неполноценного: Перси Смит.

— Смит? Графин? — удивлённо спросил сам у себя Харлей. — Да ну… хрень какая. Тетрадей шесть и все под замком.

Но взгляд на корпус, в котором должен был заниматься Графин, всё же поднял. И похолодел, стоило ему увидеть, как бледного и неподвижного паренька со сломанным носом бегом на руках выносит из корпуса в медпункт охранник. Харлей вцепился в Тетрадь изо всех сил. Графин… этот напыщенный придурок, который пытался показать свою крутость тем, что обижал слабых. Харлей почувствовал, как от чувства вины у него щемит сердце. Графин раздражал его, он грубил Бренди и обижал всех, у кого был хоть какой-то недостаток, и потому Харлей купил баллончик с краской и написал на двери комнаты Графина неприличное слово из трёх букв. Харлею недоставало изобретательности для изощрённой мести, но по крайней мере Графин был взбешен и орал на всех, кого видел.

А сейчас…

— Чувак… — Харлей хотел подбежать, сжать плечи Графина, дать ему пощёчину и привести в чувства, но не сдвинулся с места. Мгновенно Тетрадь Смерти в его руках стала весить целую тонну. Харлей смотрел вслед человеку, которому в другой ситуации пожелал бы смерти, и мысленно воззвал ко всем существующим богам сохранить ему жизнь.

Из корпуса незаметно и тихо вышел Да Винчи. Харлей поднял на него перепуганный взгляд и второпях спрятал Тетрадь под футболку. Да Винчи нахмурился, крепче сжав в руке деревянный меч. Подозрительный жест не мог укрыться от внимательных глаз, но Харлей был слишком напуган, чтобы думать об этом. Он рванул с места так быстро, что Да Винчи не успел позвать его и повелеть остановиться. Он не знал этого парня, но на его глазах произошли два события, которые интересным образом связываются между собой. Смерть Грача и поспешно спрятанный под футболку чёрный блокнот или… тетрадь? Да Винчи посмотрел в сторону, куда убежал Харлей. Любой первокурсник знает, как Тетрадь Смерти действует, если вписать в неё чьё-то имя, и если этому человеку удалось выкрасть её… Да Винчи побелел. Вульгарный на вид, импульсивный и перепуганный подросток способен сотворить больше бед, чем все известные миру преступники, а потому необходимо срочно сообщить об увиденном преподавателям и как можно подробнее описать приметы вора и убийцы.