Помоги мне (гет)

— Ночные кошмары — это не то, чего следует бояться, дорогая. Пустота — вот чего действительно стоит опасаться.

— Но что такого страшного в пустоте, сестра?

— Она стирает всё. И огромное счастье, и бесконечное горе.

Только спустя семь лет Фазилет смогла осознать смысл этой фразы. Пустота подобно вору отняла у неё всё, что она любила и на что надеялась.

Кстати, о надежде. Та сгорела вместе с её детством. Фазилет сама сожгла её, и сейчас силу ей давало только ощущение равнодушия, возникшее в этом пламени.

Фазилет оценивающе взглянула на своё новое жилище. Старый дом с прохудившейся крышей был ещё хуже того, в котором она провела своё детство, но это не вызывало отвращения, скорее наоборот. Невольно она проассоциировала этот дом с собой, а прохудившуюся крышу — с кровоточащим сердцем. Она подумала о том, что теперь ей всё равно некуда идти, поэтому придётся залатать не только свои раны, но и привести в порядок дом, который внутри выглядел ещё хуже. На стенах виднелась плесень — неминуемый результат сырости, обои отходили, словно и им были чужды эти стены.

Фазилет не знала, что отразилось на её лице: озадаченность, неприятие, жалость или отвращение, но муж злобно окликнул её — впервые с тех пор, как они пришли в новый дом:

— Что ты застыла, я не понял? Пошли, осмотрим другие комнаты. И обувь не снимай!

— Но ведь это мне нужно будет мыть всё в этом доме, а не тебе, поэтому… — начала Фазилет и замолчала, вновь чувствуя его нарастающий гнев.

— Не думаю, что место твоих пыток можно назвать домом.

— В каком смысле? — пустота вместо страха вновь окутывала её отравляющей дымкой.

— Благодари своих ангелов и облачка за то, что живёшь, поняла? И молись, чтобы я стал нормальным отцом для твоего ребёнка. Только из-за него я на тебе женился, а не убил ещё тогда, когда ты сдала меня в полицию!

— Ты женился на мне, чтобы насолить Гюль! — не выдержала Фазилет. — И взял меня силой ради мести. Я вас всех ненавижу! Тебя, её и твоего ребёнка, будь он проклят!

Он засмеялся. Его смех напоминал звон разбитого стекла, который безжалостно резал душу и напоминал о правде, на которую Фазилет желала закрыть глаза навеки.

— Это и твой ребёнок тоже.

«Наш ребёнок», — прошептал разум.

* * *

Она не помнила, как уснула, лёжа на матрасе и укутавшись материнской шалью. Было холодно, поэтому сон её накрыл тревожный, мрачный, как сумерки за окном, и вновь напоминающий о том, что произошло.

«Видимо, прошлое намерено преследовать меня вечно?» — этот вопрос будет тревожить её ближайшие семь лет, неотступно преследуя и отрезвляя в особенно тяжёлые моменты.

— Ты что сделала?! — кричала Гюльпери.

— Да я…

Никто не слушал жалких попыток объясниться.

— Эмин не мог этого сделать, я ведь знаю его столько лет!

— Но он сделал. Зачем мне врать? — голосом, не выражающим эмоций, ответила Фазилет сестре.

— Может, потому что ты завидуешь мне и захотела расстроить мою свадьбу с Муратом?

— О чём ты говоришь, ты же знаешь, что я бы в огонь прыгнула, если бы ты попросила.

Сестра безжалостно засмеялась:

— Знаешь, я знаю только, что ты всегда завидовала мне: уважаемый обществом жених, такой верный друг, как Эмин…

При упоминании разрушителя её судьбы Фазилет сжала руки в кулаки, да так, что до крови поранила свои ладони ногтями, словно была обиженной кошкой, которой так и не дали выразить свою привязанность. Боль заставила её молчать о том, что только из-за страха за жизнь она не кричала и не молила о помощи в ту роковую ночь.

— Что молчишь? — не унималась Гюльпери. — Правильно тебе братья руки сломали, ещё бы и язык вырвать! Клевещешь на друга, семью опозорила, да ещё и незадолго до моей свадьбы! Если бы всё было правдой, то ты бы сразу побежала в полицию или кричала! Столько народу было в доме, все бы услышали.

Гюльпери бросила в окно кольцо, которое Фазилет сняла и положила на тумбочку.

— Оно мне больше не нужно! И ты не нужна!

Фазилет смотрела в одну точку на стене. Когда-то там висела материнская скрипка. Она вернёт её, должна вернуть, чтобы перед этой семьёй у неё больше не осталось долгов. Ни перед отвернувшейся матерью, ни перед братьями, что сломали ей оба запястья за попытку похода в полицию, ни перед отцом, который и вовсе потерял разум. Он запретил супруге общаться с дочерью, пригрозив, что опозорит на всю деревню тем, что взял её, неумёху, в жены не девственницей.

Все в их деревне делали то, что считали нужным, говорили то, что считали нужным, и жили такой обособленной жизнью, которой им было удобно. Картонный мирок, где люди подчиняются нормам и идеалам, придуманным ими самими.

Мурат быстро «отмазал» друга, хоть и догадывался о правде. Но он не мог даже предположить того, что Гюльпери и правда любила Эмина, а не его, и именно поэтому разорвала все отношения со своей сестрой и настроила семью против неё. Это оказалось легко из-за несгибаемого упрямства Фазилет и её молчаливости. Она придумала множество оправданий мучителю сестры, в которые сама поверила.

Почему же она вышла за Мурата? Не из-за денег, пожалуй. Скорее из-за репутации и вероятной красивой жизни. Но никто, кроме Фазилет, об этом не узнает. В письмах, которые изредка будут приходить к ней, сестра будет осыпать её проклятиями, но сейчас уже почти всё равно. Почти.

Сон-воспоминание вновь напомнил Фазилет о пустоте в сердце. Она с криком проснулась от острого чувства одиночества, возникшего в сердце. По счастью, Эмина дома не оказалось. Фазилет обрадовалась, что теперь они остались вдвоём: она и её будущий ребёнок. Она убедила себя в том, что даст ему всё то, что у неё отняли, но прежде она отомстит отцу её ребёнка, и она уже мысленно просила за это прощения.

«Прости, я не знаю, мальчик ты или девочка. Знай, что я люблю тебя и прошу прощения за то, что сделаю».