Привычка ненавидеть (гет)

Время относительно. Гермиона как никогда ощутила это, когда один короткий миг показался ей вечностью. Одновременно с броском собак вперёд время остановилось, а вместе с ним словно бы застыли все ощущения и звуки.

Грохот, раздавшийся за её спиной, прозвучал словно из-под толщи воды, как и последовавший за ним стон, а после — и грубое ругательство. Псы, чьи морды были уже совсем близко, неожиданно отпрянули, чтобы секунду спустя рвануть вновь, но на этот раз — мимо Гермионы, к тропинке, с которой всё продолжала доноситься брань.

И тут время отмерло. Звук словно вернулся с новой силой, и Гермиона смогла, наконец, выдернуть отдельные слова из общей связки.

— Крэбб, Гойл, проклятье, кого вы там загнали?! Тупые создания!

Голос принадлежал мужчине, по всей видимости — молодому. Примесь боли, которая явно сквозила в каждом слове, заставила Гермиону сделать вывод, что её невольный спаситель в беде. Недолго думая, она устремилась на звук, размышляя лишь о том, чем сможет помочь незнакомцу в случае чего. Она ведь даже не знала, в какой стороне искать доктора или полицию. Также она прекрасно помнила, что именно там, на дороге, находятся сейчас два огромных пса, которые совсем недавно были не прочь разделаться с ней. Хотя теперь рядом был, по всей видимости, их хозяин, а это давало надежду, что нападение не повторится.

Тропа была всё ближе, и Гермиона уже видела масштабы бедствия. Массивный мотоцикл ярко-зелёной расцветки лежал на боку, а рядом с ним — впрочем, определение «под ним» всё же было бы точнее — находился молодой человек. Он уже успел снять с головы шлем, и его светло-пшеничные, выгоревшие почти до платиновых, волосы мокрыми сосульками свисали на лоб. Одежда незнакомца, состоящая из простых джинсов и кожаной куртки, была сейчас почти полностью покрыта пылью и каменной крошкой, но явно не это доставляло молодому человеку главные неудобства.

Левой ногой он снова и снова упирался в сидение перевёрнутого мотоцикла, силясь столкнуть его с себя, но пока это выходило слабо. Псы крутились теперь на месте происшествия, нервно переминались, чуть пригнув головы, волнуясь за хозяина, а он продолжал крыть ругательствами всё на свете, включая, конечно же, и саму Гермиону, которую ещё не мог видеть со своего места.

Наконец, после очередного мощного пинка, мотоцикл соскочил с придавленной ноги и, оказавшись на камнях, заскользил по склону своим блестящим боком.

Молодой человек снова выругался, заставив Гермиону всерьёз задаться вопросом, знает ли он хоть какие-то другие слова. Впрочем, в данных обстоятельствах, понять его она могла. Мотоцикл продолжал скользить по камням, всё больше отдаляясь от ездока, а тот лишь зло смотрел ему вслед и тёр ушибленную ногу.

Наконец, железный конь затормозил о кочку, и незнакомец, облегчённо выдохнув, откинулся головой на камни.

— Какого черта вы забыли в этом лесу? — наконец послышался его голос, и Гермиона неожиданно поняла, что он, вероятно, давно уже знал о её присутствии.

Не видя причин более скрываться за деревьями, она вышла на тропу, и псы повернули к ней головы.

— Фу, идиоты, — рыкнул их хозяин. — Место.

Взъерошив взмокшие волосы одной рукой, он оперся о вторую и принял сидячее положение. Ясные голубые глаза, в которых плескалось раздражение, буквально пригвоздили Гермиону к месту.

— Я спросил, какого черта вы забыли здесь в такой час. И… В таком виде.

Он чересчур откровенно проскользил по Гермионе взглядом, задержав его на обнажённых лодыжках дольше положенного. Гермиона сильнее запахнулась в шаль.

— Я гуляла, — ответила она, стараясь отогнать чувство вины. Пусть это её крик отвлёк его от управления, но если бы не его собаки… — Ваши звери едва мною не перекусили.

Незнакомец хмыкнул.

— Вы не из этих мест. Хотите, чтобы местные собаки при встрече виляли вам хвостами?

— Меня заверили, что здешние леса безопасны, и что я могу гулять, где вздумается.

В глазах незнакомца мелькнуло понимание, после чего последовал взрыв смеха.

— Я даже догадываюсь, кто сказал вам подобную чушь. — Он попытался встать, но нога явно доставляла ему неприятные ощущения, потому он оставил свои попытки. — Так что — обитаете в Малфой Мэноре?

Гермиона кивнула, ощутив смущение. То, что незнакомец знает о ней куда больше, чем она о нём, ей не нравилось.

— И как — вам нравится там работать? — губы его тронула лёгкая усмешка, но в следующий миг он снова попытался встать и скривился от нового приступа боли.

— Не знаю, — созналась Гермиона. — Я прибыла только вчера.

Она попыталась сделать шаг в сторону пострадавшего, чтобы хоть чем-то ему помочь, но оба мастифа отреагировали одинаково агрессивно.

— Крэбб, Гойл, место, — приказал хозяин твёрдо. Псы сели. — А как вам работодатель? Не слишком строг?

Допрос хотелось поскорее прекратить, но леди в Гермионе напоминала, что вежливее будет ответить. По крайней мере, пока вопросы не носят слишком личного характера.

— Мне не довелось встречаться с мистером Малфоем лично, — ответила она. — И, предвосхищая ваш вопрос: с молодым мастером я ещё также не знакома.

— Как занятно, — бросил молодой человек равнодушно. — Будет ещё занятнее, если вы всё же поможете мне добраться до мотоцикла. Ползти по дороге на четвереньках — то ещё удовольствие.

— Да, разумеется. Сейчас. — Гермиона сделала шаг, и, к её облегчению, псы остались сидеть.

Тринадцать лет, проведённых в пансионе, сделали своё дело. Гермиона могла блеснуть знаниями в областях географии и истории, могла, не напрягаясь, завести разговор на французском или итальянском, могла процитировать классика или прочитать на память Ромео и Джульетту, но что касалось общения с мужчиной — здесь на неё нападал ступор. Это была та область жизни, в которой у Гермионы не было ни малейшего опыта, пусть это и звучало дико в продвинутом современном обществе. Рука, протянутая к ней молодым человеком, стала первой рукой мужчины, которой она коснулась за долгие годы.

Байкерские перчатки скрывали ладонь, но не пальцы, и это прикосновение к разгоряченной, покрытой дорожной пылью коже, заставило Гермиону пройти девять кругов ада. Менее всего на свете ей хотелось, чтобы незнакомец заметил её ступор, и потому, натянув на лицо маску невозмутимости, но внутреннее сжавшись в напряжении, Гермиона помогла ему подняться.

Короткий спуск к мотоциклу показался вечностью. Чужая грудь жалась к спине, чужая рука цеплялась за плечо, и Гермиона могла лишь шумно дышать, как никогда близко ощущая постороннее тепло и терпкий запах мужчины.

Наконец мотоцикл был выровнен, а ездок — усажен, Гермиона с облегчением выдохнула и отступила на несколько шагов.

— Забыл спросить: в качестве кого вы наняты в Малфой Мэнор? — молодой человек свистом подозвал собак и надел шлем.

— Я — новая гувернантка молодого мастера, — ответила Гермиона, и тотчас лицо незнакомца перекосилось не то от ненависти, не то от сильной брезгливости.

— Ну конечно, стоило сразу догадаться, — процедил он сквозь сомкнутые зубы. — Что ж, мисс гувернантка, — последнее слово он выплюнул, как ругательство. — Поторопитесь, иначе пропустите ужин. И, для вашей же безопасности: не суйтесь снова в лес. Пара мастифов — не самое худшее, что может вам там встретиться.

И, не говоря более ни слова, исчез в облаке пыли, а псы, громко лая, последовали за ним.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, так что Гермиона, не теряя времени, начала спускаться. В ногах чувствовалась непривычная тяжесть — всё же прежде её прогулки никогда так сильно не затягивались. Единственной радостью было то, что голова окончательно прошла, а об утреннем инциденте напоминало теперь лишь лёгкое жжение в районе ссадины.

Помня предупреждение незнакомца, Гермиона старалась держаться подальше от лесополосы, а чтобы согреться и не припоздниться, перешла на быстрый шаг, и потому Малфой Мэнор, пугающий своими тайнами, но такой желанный после трудного дня, уже через полчаса раскрыл ей свои тёплые объятия.

Помимо мягкого света, льющегося из окон, дом встретил её ароматом мясного пирога, и Гермиона ощутила, как сильно успела проголодаться.

Присев на коридорный пуфик, она снова переобулась в балетки и растерла замерзшие лодыжки. Всё, чего хотелось — это забраться под тёплый плед у камина, выпить горячего чая и… Что «и», Гермиона додумать не успела, потому как из дверей гостиной показалась взволнованная миссис Спраут и, увидев Гермиону, тотчас заспешила к ней.

— Голубушка, где вы ходили?! — её тон был и обеспокоенный, и неодобрительный одновременно. — Молодой мастер прибыл. Приведите себя в порядок и приходите в кабинет, вам необходимо познакомиться.

Гермиона, не знающая, куда себя приткнуть без дела, известию о приезде воспитанника обрадовалась. Ей не терпелось увидеть мальчика с которым, она не сомневалась, сразу же сможет найти общий язык.

Наспех поправив волосы и расправив на плечах шаль, она, преисполненная воодушевления, проследовала за экономкой через гостиную, к массивным дверям, за которыми ещё не имела чести бывать.

В голове она проигрывала заранее заготовленную речь о том, как они непременно станут друзьями, и как рада она будет обучать его всему, что знает сама. Только вот, оказавшись в кабинете, все свои слова Гермиона мигом растеряла.

Надменный взгляд, прямая линия губ — ей явно были не рады. Но в куда большую растерянность её привело то, что вместо ожидаемого мальчика она увидела своего недавнего знакомого с дороги. Того, чья правая нога сейчас возлегала на пуфике, как напоминание о недавнем инциденте. Если этот молодой человек был сопровождающим её воспитанника, то где находился ребёнок во время их недавней встречи? Да и можно ли вообще доверять детей такому лихачу?

— Я хотела бы увидеть своего воспитанника, — проговорила Гермиона, отринув правила приличия — здороваться с тем, кого полчаса назад уже видела, ей не казалось обязательным.

— Мне и при первой нашей встрече показалось, что вы девушка небольшого ума, — скривил губы собеседник, а миссис Спраут за спиной Гермионы лишь тихо охнула.

— Что ж, в вашей грубости я также имела честь убедиться ещё при первой встрече, — парировала Гермиона и спросила едко:

— Как ваша нога? До парадной двери ползком добирались или пришлось снова пользоваться услугами слабой женщины?

Охи миссис Спраут стали ещё громче, но Гермиона благополучно проигнорировала их. В конце концов, Люциус Малфой платил ей за то, чтобы она была мила с его сыном, и она не обязана была лебезить перед грубияном из его сопровождения.

— Напомнить вам, что по вашей милости я и травмировал ногу? — собеседник чуть подался вперёд, впившись в глаза Гермионы своими.

— Напомнить вам, что из-за ваших собак я и была вынуждена закричать?

— Никто ни на кого не набросился бы, если бы никто не бродил там, где не следует, — проворчал молодой человек и снова откинулся на спинку кресла. — Миссис Спраут, подайте ужин сюда, я не уверен, что мне стоит сейчас натруждать ногу.

— Да, мистер Малфой, разумеется, — пролепетала та и бросив на Гермиону неодобрительный взгляд, покинула кабинет.

— Вы? — только и смогла спросить Гермиона, пытаясь переварить услышанное. — Вы и есть молодой мастер?

— Я же сказал — вы тупица, — бросил он, отворачиваясь к камину. Перехватив со столика бокал с вином, сделал глоток.

— А вы — хам, и ничто, даже ваше имя, не заставит меня смолчать.

Он окинул её взглядом. Ленивым, изучающим. На миг остановился глазами на её лбу, и Гермиона осознала, что волосы более не скрывают ссадину. Однако её «воспитанник» оставил увиденное без комментария.

— Зачем вы здесь, мисс гувернантка? — тихо и отстранённо спросил он, делая очередной глоток.

Ещё несколько минут назад Гермиона могла бы дать ответ, однако теперь ей оставалось лишь открывать и закрывать рот.

— Я полагала, обучать ребёнка наукам, — наконец ответила она.

— Что ж, я давно не ребёнок, обучать меня не нужно. Что вы планируете делать теперь? Зачем вы здесь?

— Я… Не знаю…

— Вот как, интересно, — усмешка тронула губы молодого господина, после чего он кивком указал на второе кресло. — Позвольте вам объяснить. Мой любезный батюшка, видите ли, очень беспокоится, что я веду несколько сумасбродный, по его словам, образ жизни. А потому он нанимает для меня надзирательниц — шпионок, которые должны докладывать ему о каждом моём движении и занудствовать, если я делаю что-то, по их мнению, недостойное или опасное. Я изучил вас, гувернанточек, вдоль и поперёк, чтобы возненавидеть за одно ваше существование, а потому выношу вам дружеское предупреждение: вы будете держаться от меня подальше. Не станете совать нос в мои дела, будете исправно получать своё жалование и просаживать его на ваши безвкусные тряпки, и лишь тогда между нами будет мир и гармония. Но если же вы решите напомнить мне о вашем существовании, ваша жизнь в этом доме превратится в ад — это я могу вам гарантировать.

То, как он запугивал её, как пытался подкупить, говорило красноречивее всех слов — он боялся. Боялся снова оказаться под контролем, боялся, что не сможет быть настолько свободным, как хочет. И его предложение могло бы быть заманчивым, если бы Гермиона не привыкла к добросовестности.

— А теперь послушайте меня вы, — начала она, заняв кресло. — Я нанималась гувернанткой, а не шпионкой, и я не собираюсь доносить о вас мистеру Малфою, что бы вы себе ни думали. Не планирую я также ущемлять ваш выбор, если он, конечно, не будет переступать рамки закона. В остальном же я не стану уступать. Я не могу просто притвориться, что вас нет, не могу вести себя так, будто нет меня. Весь этот год, везде и всегда, я буду сопровождать вас, хочется вам того или нет. И я не стану исполнять роль строгой надзирательницы, но я буду рядом, если вам потребуется моя помощь.

Выговорившись, она выдохнула, ощущая себя так, словно снова взобралась вверх по холму и спустилась обратно.

Молодой мистер Малфой молчал, и это казалось Гермионе хорошим предзнаменованием.

Вошла Луна с тележкой, уставленной разнообразными блюдами, и Гермиона поёжилась от воспоминаний об утреннем происшествии. Пожалуй, терпеть общество молодого господина, даже бросающегося ругательствами, было куда легче, чем присутствие этой девушки, мыслями словно всё время пребывающей в другом месте.

Наконец, когда Луна ушла, мистер Малфой заговорил снова.

— Я не могу допустить, чтобы вы каким-либо образом связывались с моим отцом, а потому, если вам действительно так хочется всюду за мной таскаться, я вынужден буду запретить вам любые переписки и телефонные разговоры.

— Это невозможно, — отрезала Гермиона, даже не став обдумывать его слова. — У меня в Лондоне отец, он болен, и я созваниваюсь с ним как минимум раз в несколько дней. Вы не можете отбирать у меня это. У вас ведь, я уверена, есть сердце.

— Моему сердцу нет до вас дела, — отозвался собеседник и обратил внимание на содержимое своей тарелки. — Пока вы устраиваете ежевечерний созвон, находиться рядом со мной я вам не позволяю. Вы поняли? — он поднял на неё глаза и сделал взмах рукой, показывая, что она может уходить.

— Что ж, я, вероятно, ошиблась, и сердца у вас нет вовсе. — Гермиона вскочила на ноги и, подобрав края шали, прошагала к выходу. — Приятного аппетита, мистер Малфой. Надеюсь, ваша нога не доставит вам беспокойства.

И вышла, ощущая жжение в уголках глаз. Она не могла позволить ему устанавливать правила. Пусть уже не ребёнок, но он был её воспитанником, а иногда воспитание подразумевает жёсткость. И, несмотря на гадкое ощущение провала, Гермиона была уверена, что к утру придумает, как воздействовать на молодого мастера, хочет он того или нет.