Вскрытие (гет)

Она скользит назад и резко разворачивается, отталкивается и взлетает в воздух, обхватывая себя руками. Мир кружится вокруг нее, смазывается в разноцветную кляксу, ветер свистит в ушах, и все это длится всего мгновение. Приземление выходит не совсем удачным, она оступается, переходит во второй прыжок и прикрывает глаза, прячась от чужих взглядов. Всего один она чувствует кожей, он сквозит где-то на границе роста волос, оценивает, ласкает легкой улыбкой и, кажется, оставляет на коже горящие огнем клейма. Ей нравится, что он смотрит на нее, она танцует для него, уже давно лишь для него, хотя никогда не видела его лица. Ей не нужно видеть его, достаточно его колючего взгляда, чтобы почувствовать себя пришпиленной к пробковой доске бабочкой, все еще жалко трепещущей крыльями. Ей нравится это ощущение точно также, как нравится его взгляд. Точно также, как она не переносит взгляды всех остальных.

Дорожка шагов получается идеально, и она довольно усмехается, представляя его улыбку. Кончики пальцев покалывает от колючего ветра, от искусственного холода, она чувствует, как раскраснелись щеки. Она делает еще один прыжок, приземляется и тут же переходит во вращение. Вращение в ласточке нравится ей больше всего, потому что так она в самом деле может почувствовать себя птицей, взлетающей высоко в небеса. Она никогда на самом деле не будет птицей, но ей хочется, чтобы он взял ее в свои руки.

Она замирает, воздевая руки к небу, с последними аккордами, и зрители взрываются аплодисментами. Не сразу, будто раздумывают, стоит ли хвалить ее выступление, и она позволяет себе думать, что он начал хлопать первым. Вместо неба над ней скрытый стальными балками потолок стадиона, вместо солнца светят слепящие прожектора, а вокруг, словно клетка, низкий бортик и возвышающееся над ним прозрачное пластиковое ограждение. Такие стадионы, которые используют еще и хоккеисты, она ненавидит больше всего.

Грудь вздымается от тяжелого дыхания, она знает, что выступила не слишком хорошо, но все равно довольна собой. Он видел ее, и она знает, что ему понравилось. Она знает, что нравится ему, и именно это заставляет ее танцевать для него снова и снова.

Она больше не чувствует его взгляда, стремительно покидает лед, подхватывает из рук тренера куртку и спешит в раздевалку. Переодевание не занимает много времени, и уже спустя несколько минут она несется по коридорам, лавирует между ожидающими результатов спортсменами и старательно делает вид, что ей в самом деле все равно. Лайла, одна из ее соперниц, перегораживает ей дорогу внезапно, так что она едва не врезается в нее, поджимает губы и оглядывает девушку с ног до головы. Лайла на пару лет младше, только вошла во взрослую лигу, а уже занимает первые строчки в турнирных таблицах. Лайла словно насмехается над ней снова и снова, показывает, что при одном тренере и одинаковых тренировках она всегда будет на голову выше.

— Не хочешь узнать результат? — Лайла кривит губы и отвратительно щурится. — Вдруг снова получится выиграть?

— Не получится, — она не отбивает колкость, впитывает ее кожей и думает, что неплохо было бы заткнуть болтливой девчонке рот, — в тот раз мне повезло. Жаль, везение не длится вечно.

Лайла усмехается, ни капельки не улавливая намека, и она склоняет голову набок. Ей повезло получить золото два года назад, когда она сама едва ступила за порог юниоров, лишь потому, что все еще верила в собственные силы. Еще потому, что там не было его, но она продолжает лгать себе в том, что это не так. Лайле везет сейчас, кому-то повезет после Лайлы, а вот ей больше везти не будет. Потому что у нее теперь есть он, и ему не нравится, когда она побеждает.

— И правда, — Лайла толкает ее плечом и прикладывает ладонь ко рту, будто сделала это случайно, — жаль, что тебе больше не везет. Как думаешь, на каком месте окажешься?

Она прикрывает глаза всего на мгновение, возвращает в памяти ощущение его пронзительного взгляда и слушает. Он качает головой и улыбается, сцепляя пальцы в замок перед собой, и она понятливо кивает, соглашаясь с его решением.

— Где-то на седьмом-восьмом месте, — она перехватывает ручку сумки и пожимает плечами, — не совсем в конце, но и не слишком близко к первой тройке.

Лайла презрительно щурится, и ей хочется как можно скорее купить очки и собственноручно нацепить их на нос противной девчонке.

— Вот как, — Лайла растягивает гласные, а у нее от ее голоса начинает нестерпимо болеть голова, — посмотрим.

— Конечно, — она сухо кивает, вдруг понимая, что устала от этого разговора больше, чем от откатанной программы, — прости, у меня рейс на этот вечер.

Лайла машет ей рукой на прощание, но ей плевать. Она ловит такси, заезжает за вещами и направляется в аэропорт. Чуть позже, когда дребезжащий из-за дрянного усилителя женский голос объявляет посадку на ее рейс, она видит награждение по телевизору. Лайла стоит в самом центре, счастливо улыбается, и она думает, на самом деле хотела бы стоять там сама. Лайла машет ладонью, и она вскидывает руку, неожиданно встречая преграду на своем пути.

— Прошу прощения, — она выпаливает это быстро и только потом замечает, насколько раздраженно звучит ее голос.

Заставить себя обернуться получается не сразу, она чувствует пронзающий макушку насмешливый взгляд и вздергивает подбородок, отрывая взгляд от отвратительно счастливой Лайлы. Мужчина за ее спиной стоит, засунув руки в карманы, слегка склоняет голову и смотрит понимающе, будто копается в самых сокровенных ее мыслях. Она не может определить, сколько ему лет, он кажется молодым и старым одновременно, его взгляд пробирает до костей, и она изо всех сил заставляет себя продолжать смотреть ему в глаза.

— Все в порядке, — его голос кажется тягучим медом, и она почти не разбирает слов, улавливая лишь низкое звучание, — вы не видели меня, но я должен был видеть вас, так что здесь больше моей вины, чем вашей. Хотели бы оказаться на ее месте?

Он говорит почти без пауз, и она не сразу разбирает в его словах вопрос. Следит за его взглядом и видит потрясающую золотой медалью Лайлу, хохочущую с экрана. Он смотрит снисходительно, поджимает губы и переводит взгляд обратно на нее. Он будто сравнивает, выбирает победителя, и ей впервые не терпится узнать результаты.

— Нет, — она резко мотает головой и криво улыбается, — мне это не нужно.

Он смотрит на нее, слегка вскидывая брови, и понятливо улыбается. Она все еще ждет его решения, теребит в пальцах край куртки. Она не слышит ничего, кроме биения сердца, шума крови в ушах и его голоса, все вокруг будто исчезает, а он продолжает смотреть на нее слегка насмешливо, будто на маленькую букашку, распятую под увеличительным стеклом.

— И правильно, — он говорит слишком резко, прерывает ласкающую внутренности паузу и выписывает замысловатый жест одной рукой, — вам бы не подошло. Соревнования — это слишком пошло для вас. Вульгарно, если слово «пошло» вас смущает.

— Не смущает, — она отвечает слишком быстро, и он едва-едва двигает подбородком, — предлагаете мне бросить? Что бы по вашему мнению мне подошло?

Он задумчиво хмыкает, и женский голос повторяет о продолжающейся посадке. Она вздрагивает, будто сообщают, что самолет улетел без нее, смотрит на него, будто просит прощения, и тут же повторяет это вслух:

— Простите, мне нужно поспешить на посадку.

Она вскакивает, не дожидаясь ответа, и его глаза чуть укоризненно сощуриваются. Он ведет плечами, оглядывается на расписание рейсов и поджимает губы. Она улыбается ему, еще раз извиняется и подхватывает небольшую сумку. Народу в зале ожидания оказывается даже слишком много, и она на мгновение теряется, не ожидая, что вокруг них на самом деле столько людей.

— Удачного полета, — он кивает и улыбается, вновь пряча ладонь в карман, и она жадно ловит его улыбку, — как насчет искусства?

Он говорит это, когда она уже порядком отходит, и она тут же оборачивается, вопросительно вскидывая брови. Он пожимает плечами и склоняет голову, широко улыбается и машет на прощание рукой. Она кивает, и эта мысль действительно прочно заседает у нее в мозгу. Весь перелет она обдумывает все и в конце концов решает, что можно и подать документы на искусствоведческий факультет какого-нибудь не слишком крутого университета. Хотя бы ради интереса, потому что на вовсе не уверена, что хоть сколько-нибудь может разбираться в искусстве.

* * *

Она находит ее в раздевалке спустя несколько недель. Нет, не Лайлу, конечно, и этот факт отчего-то приводит в уныние. Эта девушка тоже занимается у их тренера, и она тоже участвовала в тех соревнованиях. Заняла место где-то в середине списка, как и она, хотя ее программа тоже была довольно неплоха. Кэндис, так ее звали, Кэндис Берн, и она с удивлением отмечает, что помнит это имя.

Она застывает, едва войдя в раздевалку. Шедшая за ее спиной Лайла дергается и вскрикивает, но она не слышит ни Лайлу, ни следующую за ней суету.

Кэндис подвешена к потолку за тонкие, сияющие в свете ламп нити, она воздевает руки к небу, а в своих ладонях держит шикарный букет и бронзовую медаль. Кровь струится по ее лицу, заливает белое платье, скапливается на зубцах и капает на пол завораживающе ритмично. Она обута в коньки, на ее голове изящная прическа. Губы окрашены кровью, будто помадой, и Кэндис выглядит прекрасно несмотря на выпотрошенный живот и тошнотворный металлический запах. Кэндис выглядит прекрасно несмотря на смерть, Кэндис прекрасна благодаря смерти, и ей неожиданно нравится представшая перед ней картина.

Кто-то дергает ее за плечи, разворачивает и выводит прочь, но перед глазами у нее все еще стоит прекрасное произведение искусства, чужая смерть, принесшая желанную победу, и она растягивает губы в улыбке и думает, что возможно искусство и правда подойдет ей больше фигурного катания.

И все же она не бросает фигурное катание, продолжает заниматься, будто это по-прежнему важно. И это в самом деле важно, потому что он по-прежнему смотрит на нее с трибун, ловит каждое движение, и она наслаждается его невидимым взглядом. Она танцует для него, и она перестанет только тогда, когда в этом больше не будет необходимости.

Следующее тело находят около полугода спустя, одна из уборщиц поднимает такой визг, что все тут же сбегаются поглазеть. Это Элла Ферт, в прошлый раз она заняла четвертое место, едва не дотянув до тройки победителей. Элла сидит на трибуне, будто наблюдает за тренировкой, ее руки аккуратно сложены на коленях, а голова едва опущена набок. Она тоже одета в короткое платье для выступлений и коньки, ладони ее скрывают черные перчатки. Волосы Эллы распущены и собраны с одной стороны, глаза подведены ярко, а губы в этот раз не тронуты. Струйки крови стекают из-под опущенных век, расчерчивают бледные щеки и капают на грудь. На серебряную медаль, окрашивают ее красивым алым и расползаются по черному платью.

Живот Эллы не выпотрошен, но позже она слышит, что у нее, как и у Кэндис в прошлый раз, отсутствуют некоторые внутренние органы. Она понимающе кивает, отмечая, что так и должно быть, и отправляется на тренировку. Ей следует хорошо подготовиться, чтобы ее выступление и в этот раз его не разочаровало. Она решает, что непременно бросит, как только он перестанет смотреть на нее с трибун.

В следующий раз, спустя еще три месяца, это наконец оказывается Лайла. Она видит ее первой, выходит на лед еще до открытия стадиона и замирает, любуясь трепетным зрелищем. Лайла лежит посреди ледового поля, раскидывает руки в стороны и будто улыбается. Лайла приглашает, и она подъезжает ближе, рассматривает пристально, склонив голову набок. Теперь Лайла кажется ей красивой, просто прекрасной, и именно смерть делает ее такой. На губах Лайлы лежит золотая медаль, та самая, что вручили ей совсем недавно, из вспоротого живота виднеются внутренние органы, она с интересом отмечает кишки и желудок, кровь растекается замерзающей на льду лужей, покрывает его алой коркой, и она отступает, не желая марать картину росчерками лезвий.

Смерть Лайлы кажется ей забавной, потому что даже в смерти Лайла побеждает, несет на себе золотую медаль и также отвратительно улыбается. Она кривится и поспешно срывается с места, стаскивает коньки и выскакивает со стадиона. Она бросает сумку с коньками и спортивной одеждой в ближайшую мусорку и садится в первый попавшийся автобус. У нее больше нет причин оставаться здесь, у нее больше нет причин кататься, потому что она точно знает — больше он не будет смотреть на нее с трибун.