Самайн (гет)

— Почему Министерство, Грейнджер? — Драко хмурится. — То есть я понимаю, все эти Г.А.В.Н.Э. и прочая ерунда наложили на тебя отпечаток, но почему именно Министерство?

Он складывает руки на груди и задирает голову, рассматривая ее со своего места. Она лишь пожимает плечами и продолжает чистить апельсин. Он вновь елозит по дивану, пытаясь удобнее устроиться на жесткой обивке.

— Министерство не такой уж и плохой вариант.

— Да, конечно, особенно для тебя.

Сарказм в его голосе заставляет ее улыбнуться.

— Что тебе не нравится, Малфой?

Он машет рукой, мычит что-то неопределенное и безвольно свешивает руку с дивана. Гермиона смеется тихо, поднимается с кресла и толкает его ноги, устраиваясь с краю. Апельсин вкусно пахнет солнцем в её руках.

— В вашем чокнутом трио ты вроде как единственная работала головой, разве нет?

Она протягивает ему дольку, и он прихватывает ее пальцы губами в ответ.

— Я и сейчас все еще работаю головой, Малфой.

Он хмыкает недоверчиво и мотает головой по дивану, путая волосы.

— Нет, Грейнджер, сейчас ты в лучшем случае работаешь самопишущим пером, — он протягивает ей руку, и она подает свою, чтобы через мгновение мягко упасть прямо на него. Он задушено хрипит, кривляясь, и она с улыбкой шлепает его по груди.

— Чего ради мне слушать тебя?

— Эй, жертва бюрократии, я пытаюсь спасти тебе жизнь!

Он смеется. Гермиона внимательно слушает, но не слышит. Его дыхание не сбивается, и стук сердца едва можно разобрать. Она медленно расстегивает пуговицы одну за другой и проводит ладонью по бугристым шрамам.

Малфой вздыхает — она слышит — но его грудь почти не поднимается.

— Самайн — время отдавать долги, Грейнджер.

— Если бы я не зажигала свечи, ты бы не пришел?

Он усмехается, пожимает плечами.

— Помотался бы сколько-то по тьме, но все равно бы вышел. Разница только во времени — один день, три дня...

Гермиона задумчиво выводит руны на его коже. Они вспыхивают под ее пальцами, а Драко фыркает как от щекотки.

— Что же ты так до меня донести пытаешься?

Её вопрос риторический, она знает, что он не ответит. Просто не сможет, она ведь должна сама разобраться.

Но он отвечает.

— Понятия не имею. Ты вроде успешная, молодая, красивая. Дом, деньги, муж — все есть. Ты делаешь магический мир лучше.

Она закрывает глаза, глубоко вздыхает и бормочет куда-то ему в шею:

— Духи на самайн не приходят просто так.

Он зарывается пальцами в её волосы, шепчет в самые губы:

— Может быть.

И целует.

У нее никогда не было других мужчин, кроме Рона. Она сама познавала свое тело, сама объясняла ему, как ей больше нравится, сама подводила себя к грани.

Она не знала, что бывает по-другому. Что чужие губы могут подчинять, выпивать до дна и возвращать к жизни. Что руки способны так крепко держать, сжимать с такой силой, что можно только отдаться. И принять взамен.

Драко объяснил. Показал, что бывает, если целовать сгиб локтя и внутреннюю часть бедра. Научил её тело реагировать на ласки шеи, груди и живота.

Она приняла его, готовая только для него, открытая как никогда и как никогда желающая. Он запретил ей трогать себя, сжал ее запястья своей рукой и заткнул рот поцелуем, и все, что ей оставалось — это нетерпеливо подаваться ему навстречу, кусая губы и шепотом произнося имя.

В его руках она наконец-то почувствовала себя женщиной. Слабой, желанной, любимой. И пока она приходила в себя, он молча целовал её волосы, а ей казалось, что она почти слышит заполошный стук его сердца.

Она почти уверена, что все это сон. Свечи не гаснут, вино не кончается, фрукты все также стоят на столе. А еще она уверена, что если бы могла, то осталась бы здесь подольше. Не навсегда, но достаточно, чтобы перестать сожалеть о том, чего до этого не видела.

Она тянется к его губам и шепчет:

— Мне кажется, я люблю тебя.

Но он лишь смеется — горькая складка появляется в уголке губ — и качает головой.

— Это пройдет, Грейнджер, это пройдет.

*

Она каждый вечер обновляет свечи и верит, что волшебные фонари осветят заблудшим душам путь. Тыквы хохочут над ней, мигая треугольными глазами, но она упрямо продолжает выносить корзину со сладостями на порог.

Кипа неразобранных отчетов высится на её письменном столе, Кингсли пытается дозваться через камин, и Гермиона впервые задумывается об отпуске. Оглядывает пустой дом и вдруг понимает, что даже расстановкой мебели занималась не она, а модный дизайнер. В кухне, полностью обустроенной и обставленной по последнему слову магии и техники, она за все это время провела от силы несколько часов. И Рон, кажется, уже пытался заговорить о детях...

Она вдруг вздрагивает, хватает с вешалки плащ и выбегает из дома, непослушными пальцами пытаясь повернуть ключ в замке. Крепко сжимает палочку в кулаке и аппарирует прямо ко входу в Министерство.

Знакомые и коллеги провожают ее недоуменными взглядами, и Гермиона с самым независимым видом прямо на ходу накладывает заклинания укладки, макияжа, глажки и чистки. Забегает к Кингсли, оставляет заявление об отпуске. Спускается в кабинет Главного Аврора и без стука врывается внутрь.

Рон спит прямо за столом, подложив под голову листы бумаги вместо подушки. На одной щеке у него след от чернил, волосы растрепались, а одежда помялась. Гермиона нерешительно застывает посреди кабинета и улыбается.

— Рон?

У авроров замечательные рефлексы. В случае Рона — это сначала палочка, Обездвиживающее и только потом — узнавание и понимание. Гермиона привыкла, она ставит щит не задумываясь.

Рон трет сонные глаза и ерошит короткий ершик волос.

— Ох, Миона, это ты. Сколько времени?

Он бросает короткий взгляд на подаренные не так давно Гермионой наручные часы и судорожно собирает бумаги в кучу. Она наблюдает за ним с улыбкой и неуверенно вертит обручальное кольцо на пальце.

— Рон?

— Герми, милая, я сейчас вернусь, только бумаги закину Кингсли и забегу к аналитикам — у нас завал, никак не успеваю... — он бормочет что-то еще себе под нос и носится по кабинету, собирая папки.

Гермиона подходит ближе к шкафу, на глаза попадается тонкая картонка, почти пустая.

"Драко Люциус Малфой"

— Малфоя не нашли?

Рон замирает у двери, недоуменно хмурится, пытаясь понять, о чем идет речь, и пожимает плечами.

— Нет. Улик нет, следов нет, магических отпечатков — тоже. Улизнул-таки из-под носа Министерства, слизеринский гад ползучий.

Гермиона задумчиво кивает, и Рон выбегает за дверь.

Гермиона аккуратно кладет папку обратно и стаскивает с пальца кольцо. Неуверенно крутит его в руках. В голове вертится: "Почему ты не поменяла фамилию, Грейнджер?"

А почему она не согласилась на полный магический брак? И почему за Роном все еще числится квартира на окраине Лондона?

Гермиона оставляет кольцо на самом видном месте стола. И уходит.