Love-Hate-Sex-Pain (гет)

Триумфа Хэзер Дюк никогда не было, была только его фикция. Это была воля Джейсона Дина. Он захотел, чтобы Хэзер Дюк сменила гардероб и превратилась в подделку мёртвой подружки. Он захотел, чтобы Хэзер Дюк завязала волосы красной резинкой и научилась говорить надменное «Потому что могу». Это он смог. Это он захотел. А она сделала, не задумавшись.

Как в детской игре: Джей-Ди говорит, как Саймон, Хэзер послушно исполняет, чтобы не выбыть, не упустить иллюзий, по которым выплакала глаза в подушку.

Пламя весело трещит в раковине, поедая детские фотографии, танцуя рыжим светом на кукольных щеках, трепеща пламечком в глазах, подведённых не то сажей, не то углём. Хэзер смотрит на тлеющий глянец с торжеством, игриво дует на жгучие языки, и те извиваются, играя причудливыми тенями.

Джей-Ди внимательно наблюдает в надежде найти что-то знакомое, понятное, родное и возлюбленное, но находит только свою несостоятельность, доказательство того, что он не всемогущ.

Огнём любуется Хэзер, не Вероника, и он ничего с этим не сделает. Сколько не приказывай, Хэзер Дюк никогда не обратится Вероникой Сойер. Как Пигмалион смог только придать холодному камню изгибов Галатее, так и Джейсон Дин способен сделать из Хэзер Дюк только Хэзер Чендлер — не больше.

Он разочарованно вздыхает. Пахнет сажей и арбузом — зелёным снаружи и алым изнутри.

Хэзер обращает взгляд на него. Там, на самой поверхности, в рыжем свете бьётся девичья заинтересованность. Этот взгляд он хорошо знает. С этого взгляда он стал тем, кто сейчас решает за Хэзер Дюк.

Не говоря ни слова, он медленно подаётся вперёд, не отводя взгляда. Их разделяет широкий лабораторный стол, если он захочет, то легко сможет дотянуться до её лица, наклониться к уху, спуститься к шее, выглядывающей из-под чёрно-красного воротничка. Она может сделать то же самое. Джей-Ди по-лисьи улыбается и медленно, почти томно, мнёт серьгу, с упоением отмечая, как Хэзер следит за этим простым жестом.

Если Джей-Ди скажет, то Хэзер сделает это так же бездумно?

— Саймон говорит, — начинает он вкрадчиво, тихо, едва громче треска пламени. — Улыбнись.

На ярко-красных губах расцветает насмешливая улыбка.

— Не смешно. Повзрослей.

Ему хочется смеяться в голос: ей ли говорить о взрослении, когда она так старательно, как неразумный ребёнок, подражает своей сдохнувшей подружке? Выпьет ли она очиститель с такой же лёгкостью или захочет превзойти заклятую подругу и уйдёт с большей помпой?

Впрочем, не ей решать. Как и всегда.

Джей-Ди смотрит на Хэзер исподлобья, пламя пляшет в его глазах. Он подаётся ещё ближе, чувствует её смущённое дыхание и жар от затухающего пламени. Арбуз и сажа переплетаются сильнее.

Ты решала в своей жизни хоть что-нибудь сама, а, Хэзер Дюк? Какой капитальный выбор ты сделала сама, а не по чужой указке или инерции? Когда в последний раз у тебя была воля?

Джей-Ди поднимает подбородок и чуть щурит глаз, отпускает серьгу и шумно, ощутимо выдыхает. Хэзер не отходит даже на полшага, заглядывает ему чуть ли не в рот, тихонько вздыхает, когда он поднимается и уходит вглубь кабинета, почти сливается с полумраком, что видно только его лицо и кисти. Палец манит Хэзер плавным движением.

— Саймон говорит: подойди.

Хэзер хватает на минуту молчания. Она идёт послушной куклой, едва дыша, каблучки стучат как метроном. Топ, топ. Раз, два. Раз, два… Топ. Раз.

Джей-Ди чувствует возбуждение: то, что теплилось, ворочалось и урчало в глубине мозга, в самом загаженном углу, то, что отдавало зудом в паху. Не вид красивой девчонки, не фантазии о её расстёгнутом лифчике и белоснежной стрелке на капроне колготок. Это власть. Как сладко владеть чьей-то жизнью, когда не владеешь своей. Как азартно решать за кого-то, когда за тебя уже всё решили.

Хэзер смотрит на него кроликом, попавшим в змеиные кольца — изумрудные, тугие, холодные. Он улыбается чуть шире, и на её смущённом личике алыми пятнами, едва различимыми в полумраке, выступает непонимание, дыхание дрожит, будто она хочет сопротивляться, но не может.

Заставить её лаять? Раздеться? Поджечь напомаженные волосы?

— Это не смешно, — тихо подаёт голос Хэзер, но с места не двигается.

Тебя никто не держит, глупая кукла. Просто развернись и уйди, если тебе ни грамма не смешно. Выход из игры за твоей спиной.

— Саймон говорит: заткнись, Хэзер.

Она поджимает ярко-красные губы и ничего не отвечает, и Джей-Ди ухмыляется ещё шире, сдерживая смех.

— Саймон говорит: подойди ближе.

Сопротивление её кончилось ещё возле пепла фотографий, жалкие попытки оставлены за спиной. Джей-Ди внимательно разглядывает золотистый узор на алом, извивающийся на груди вниз по животу и исчезающий под широким высоким поясом. Он вздымается за грудью, и от этого кажется, что причудливые вихры пляшут. Взгляд поднимается выше, к лицу, минует намалёванные губы и маленький носик, останавливается на глазах в пол-лица — послушных, расстроенных и вместе с тем — обнадёженных. Усмехнувшись, Джей-Ди дарит ей касание: проводит самыми подушками по ладони, на мгновение задерживается на костяшках, ведёт до ноготков, останавливается на кончиках пальцев. Щёки Хэзер цветут маками, ладони она не отнимает и не делает ничего лишнего: не сцапывает, не вешается на шею, поддавшись импульсу. Его не подмывает сказать «хорошая девочка». Сквозь тишину слышно взволнованное дыхание Хэзер.

Джей-Ди чуть вальяжно выгибает спину, отставляет плечи назад, и пропахший бензином и сигаретами тренч сползает по ним. Дыхание Хэзер становится всё более взволнованным. Он усмехается и расстёгивает три пуговицы, чуть отводит рубашку в сторону, под нею белеет безволосая грудь. Нижняя губа Хэзер чуть исчезает под верхней.

— Саймон говорит: на колени.

Хэзер, не отводя глаз, послушно опускается, упирается ладонями в пол. Джей-Ди довольно смотрит на неё сверху вниз и раздвигает ноги.

— Саймон говорит: расстегни рубашку.

Хэзер подползает ближе, негнущимися пальцами взволнованно расстёгивает пуговицу за пуговицей, разглядывая его живот из-под полуопущенных ресниц. Плечи вздымаются чаще, дыхание шумит ветром в высокой траве, пальцы будто невзначай касаются тёплой кожи. Он не останавливает её, давая потешиться иллюзиями о праве выбора и какой-никакой взаимности.

— Саймон говорит: подними голову.

Равнодушный взгляд проходит от кончиков ресниц до кончика носа, не останавливаясь на щеках, и задерживается на губах — ярких, лоснящихся. Джей-Ди не думает о том, сколько времени она их красит, он рассчитывает, сколько останется на его животе.

— Саймон говорит: целуй живот.

Ярко-красные губы вздрагивают в прерывистом вздохе, взгляд прячется под ресницами. Громкий звук поцелуя разрывает тишину лабораторной. Джей-Ди кожей чувствует химозно-тяжёлую липкость помады и мягкие касания на боках, там, под рубашкой. Пахнет арбузом, и он вздыхает глубже, чтобы думать о Хэзер, а не о вишнёвом слаше и Веронике.

Он опускает взгляд на тёмно-каштановую макушку, там красным цветком алеет заколка в виде банта. Джей-Ди неспешно тянет за неё, освобождая локоны. Хэзер поднимает глаза, серо-зелёный, едва осмысленный взгляд цепляет за бант в его пальцах, будто это — остатки самоуважения, будто в его руках — её воля.

Джей-Ди ухмыляется, уже не скрывая злобы и удовольствия. Знает, что она не повернёт назад, когда всё зашло вот так далеко. А значит — делай, что хочешь.

— Саймон говорит: расстегни ремень и ширинку.

Он безучастно отстукивает пальцами ровный ритм их с Вероникой песни, пока внизу Хэзер звенит пряжкой и бегунком замка. Она смотрит ему в лицо с ожиданием, без тени возмущения, готовая и так. Джей-Ди, отложив заколку, берёт Хэзер за пряди на макушке и говорит — отчётливо, громко, так, чтобы можно было услышать за дверьми лабораторной.

— Саймон говорит: соси, Хэзер.

В её взгляде светлячком вспыхивает триумф — микроскопический, смешной и незначительный. Губы, на которых осталась помада, вздрагивают в подобии улыбки. Хэзер покорно опускает голову, лезет ладошкой в трусы.

Джей-Ди не смотрит, занятый созерцанием скучного потолка. Ему не интересно, что она там выделывает, раз так бесстыдно причмокивает, как ребёнок карамелью. Ему не важно: улыбается она или нет, похожа ли на щенка, облизывающего желанную косточку. Плевать: трутся ли её бёдра друг о друга и как сильно намокли кружевные оборочки на трусах. Он равнодушно отстукивает мерный бигфановский ритм и находит это бесконечно ироничным.

Подростковый суицид (Так не надо).

Подростковый суицид (Нахрен надо).*

Джей-Ди чуть подаётся вперёд, выгнувшись в спине, и сжимает кулак чуть сильнее. Хэзер шумно причмокивает и сжимает ладонь. Он не мешает ей указкой, даруя щедрый шанс побыть хозяйкой положения — совсем ненадолго: либо он кончит, либо их застукают. Дверь незакрыта, наоборот — чуть приоткрыта. Смотри, кто хочешь, наблюдай за тем, как Хэзер Дюк, чьего триумфа никогда не было, валяется в грязи.

Джей-Ди усмехается и стучит пальцами сильнее.

Подростковый суицид (Так не надо)

Подростковый суицид (Нахрен надо)

Как назовут это? Полировка меча во рту у Хэзер? Или копья? Кто будет орать, как в рупор: «Знайте, Хэзер, сосёт Дину! Эта малышка отсосёт и тебе!»? Как громко будут кричать: «Шалава!»? В какой из углов в туалете она забьётся, чтобы поплакать? Как упорно будет молчать Флеминг?

Хэзер шумно пыхтит, старается. Джей-Ди хмыкает и отстукивает. Не то чтобы он близко, но её можно похвалить за усердие.

Огни погасли, в моем грядущем темнота,

Прошу, отведи пистолет от моего рта.

С обшарпанного скучного потолка он переводит взгляд на прикрывшую глаза Хэзер. За её губами тянется красный смазанный след, по круглым щекам видно, что она вполне довольна собой. Он тянет кулак с намотанными прядями на себя, и она смотрит ему в глаза со своим незначительным триумфом: то ли над Чендлер, то ли над Вероникой, либо над обеими. Наверное, последнее. Наверное, она жутко довольна собой, ведь может отсосать не у похотливого студента, а у парня, который ничьей юбки, кроме юбки Вероники Сойер, не признаёт.

Джей-Ди фыркает под нос и расслабляет руку. Взгляд Хэзер вновь прячется под ресницами.

Глупая, глупая Хэзер. Обиженная природой дешёвка. Что в твоей кукольной голове, задушенной лаком и набитой фантиками от конфет? Думаешь, красные шмотки в шкафу откроют тебе любые двери? Думаешь, красный крокетный шар проторит тебе нужные тропы? Молоточек с красной каёмочкой победит всех врагов на твоём пути?

Очнись. Смой эту жирную тушь с глаз, чтобы они видели лучше.

У тебя ничего не будет. Тебя ничего не ждёт, кроме участи Чендлер.

На твоём выпускном не будут играть Big Fun, ведь у тебя его не будет, потому что так решил Джейсон Дин.

Твои ошмётки разлетятся по округе, потому что так решил Джейсон Дин.

Тебя похоронят в закрытом гробу, потому что так решил Джейсон Дин.

Тебя погребут в стройном ряду на кладбище, потому что так решил Джейсон Дин.

На твоём надгробии высекут: «Не захотела жить в обществе рабов и пустышек», потому что так решил Джейсон Дин.

Поэтому наслаждайся иллюзиями, ведь скоро не станет головы, которая их лелеет. Так говорит Джейсон Дин.

Джей-Ди дёргает кулаком и замирает, вперев горящий взгляд в потолок — всё ещё обшарпанный, скучный, не похожий на ночное небо Севильи, пахнущее лимонами.

— Саймон говорит: вылижи, детка. Вы-ли-жи.

Желваки едва шевелятся. Пальцы отбивают ритм не так бодро, но всё ещё уверенно.

Каждая мелочь, каждая мелочь важна…

Взгляд цепляется за её язык — красно-белёсый, будто тело больно. Глаза проясневшие и печальные, будто знают, чем всё кончится. Дыхание болезненно и хрипло, будто конец придёт с часу на час (если не стоит за дверьми и не ждёт интеллигентно).

Джей-Ди моргает. Хэзер перед ним молчалива и послушна, её глаза сухи и накрашены, дыхание спокойно. Только рот грязный. Как после отличной «схватки на мечах». Как после завтрака из отменного дерьма, которым давишься и плюёшь в ближнего.

Он, не отводя взгляда и холодно улыбаясь, отстукивает последний такт бигфановской нетленки.

Но черлидерам эта истина не ясна.

— Саймон говорит: свободна. И утрись.

Джей-Ди с мелочным удовольствием наблюдает, как багровеют кончики её ушей, а лицо и шея идут белыми пятнами, как будто ей стыдно. Будто она не снесёт позора и, повесив на шею любимую косметичку, утопится в ванной, спрятав в пустом флаконе из-под духов слезливую последнюю записку.

Хэзер поднимается, не сказав ни слова, только красные одежды шуршат.

Он опускает взгляд на живот. Отпечатки губ похожи на пятна крови, которые бывают после пулевых отверстий. Джей-Ди не без усмешки вспоминает такие же красные дырки на животах покойных геев-футболистов (да упокоит милостивый Господь их души, ха-ха!) и застёгивает рубашку, так и не оттерев ярко-красную помаду. В глубине сознания гнусненько скребётся желание ворваться в комнату к Веронике и распахнуть перед ней рубашку, подобно эксбиционисту, а потом посмотреть ей в глаза и найти ревность.

Шумит вода из лабораторного крана, Хэзер утирает губы, пофыркивая и смотрит на него, он же наблюдает: её рот бледнеет до нежно-розового, становится маленьким, совсем детским. Перед ним становится дилемма, которую он с удовольствием поставил бы перед Хэзер: умылась бы сама или накрасила ещё помады поверх белёсо-красного слоя? Джей-Ди молчит, она не отвечает.

Всё как в детской игре: Джей-Ди не сказал, Хэзер не сделала. Никто не объявил в слух о выходе, порочный круг не разомкнул челюсти на хвосте.

— Пока, Хэзер. Резинку не забудь.

Она повторяет, как отражение в кривом зеркале (а змей вертится всё стремительнее, остервенело сжимая кончик хвоста):

— Пока, Джей-Ди. Не забуду.

Он усмехается, помада зудит под рубашкой, и веселье бьётся в висках.

— Прощай, Хэзер.

Она не изменяет в своей смешной покорности, будто заветные слова сами шумят в её голове переливающимися щелчками шестерённого механизма, что движет по часовой стрелке механического дракона.

— Прощай, Джей-Ди.

И покуда Джейсон Дин будет говорить, Уроборос своих зубов не разомкнёт.

⁽¹⁾

1) * отрывок из песни Big Fun — Teenage Suicide (Don't Do It). Перевод с английского Таши Гри.

Вернуться к тексту